Текст книги "Ворожея: Лёд и Пламень (СИ)"

Автор книги: Тося Шмидт

Соавторы: Татьяна Смит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Выскочив из кустов, что росли вдоль берега, он бежал уже по самому болоту, едва успевая огибать появлявшиеся из ниоткуда бочаги. В один всё же угодил. Мутная жижа, словно дикий зверь, вцепилась в него и начала тянуть вниз. Гостомысл чувствовал, как липкие холодные руки болотника всё крепче сжимают его ноги, и снова потерял сознание.

Так бы он, наверное, и сгинул в болоте, но бабке стало интересно, кто же это там снова по её душу явился. Приказала анчутке вытащить бедолагу да в избу приволочь. Несмотря на малый рост, дух обладал силой недюжинной и с задачей справился быстро. Притащил бездыханное тело наместника да так на полу и бросил, неча лавки тиной марать.

Светозар же тем временем уже добрался до берегов реки Белой и теперь шёл по тропинке в лесу, что вела к болоту. День выдался тёплый, в землях дреговичей весна уже вовсю хозяйничала, тут и там цвели яркие травы, щебетали птахи. Сердце князя сжимала холодная рука страха: как его народу выжить? Урожай не посеян, времени, почитай, не осталось, мор случится этой зимой лютый, даже если он сможет одолеть богов. А как не сможет? Как, если меч – просто сказка, одна из тех, что рассказала ему нянюшка? Есть, конечно, ещё надежда на жар-птицу, но и то неизвестно – правда аль нет.

Притомившись, он присел под деревом и вытянул ноги. Коня пришлось оставить в деревне, тропинка была совсем уж узкой, и вспомнил, как нянюшка рассказывала ему о приходе весны, о том, как Ярило пробуждает Лель ото сна. Вспомнил, что нельзя никому то видеть, улыбнулся. Знал он уже, как уд мужики тешат, кто захочет, чтоб кто видел тебя с ладушкой, пока вы милуетесь. Видимо, так и Ярило, славящийся своей плодовитостью да страстью удовой, будит Лель. От того она потом звонкая да весёлая всё лето ходит. После любви завсегда так. Усмехнулся вновь и с земли поднялся – неча долго рассаживаться, ему ещё меч сыскать надобно. А потом и суженую… Вспомнив о том, что её из Любича, скорее всего, увезли давно, вновь помрачнел – всё супротив него.

На берег болота вышел уже ближе к вечеру. Солнце ещё светило, но небо окрасилось в алый, и даже приятно тянуло прохладой. Берег был мрачным: чёрные мёртвые деревья, мутная, дурно пахнущая вода. Светозар зябко повёл плечами. Но тумана тут не было, как и тропки. Он было в воду уже шагнул, как из-за коряги появилась голова кикиморы. Длинные спутанные волосы цвета тины закрывали лицо, из них торчал длинный тонкий нос. Сухонькие ручки держались цепкими пальчиками за корягу. Послышался голос, словно сучок треснул:

– Зачем пожаловал? А?

Светозар достал меч – как известно, нечисть железа калёного боится, но этой хоть бы хны, а тут ещё и коряга с водяным со дна вынырнула. Тот, огладив жирное колыхающееся брюхо, забулькал:

– Уходи, князь, подобру-поздорову, неча тебе тут делать.

В кустах начали появляться мавки. Понял Светозар: тут надо хитростью. Решил болото обойти и зайти с другой стороны, там, где нет водицы.

Пошёл по кромке вдоль берега, а за ним водяной на коряге катит. Увидел князь тропку в лес – решил посмотреть, что там, вдруг удастся от болотника избавиться.

И сотни шагов сделать не успел, как услышал пронзительный женский визг. Сердце его удар аж пропустило. Бросился на голос, вскоре выскочил на поляну и видит: старик тощий, такой, что аж рёбра видны под грязными лохмотьями, сухорукий, бледный, как упырь, в девицу вцепился. Та от него палкой отбивается, а ему всё нипочём. Глаза словно два куска льда горят, а сам на скелет похож. И корона на голове торчит, чёрная, как смоль. А девка красивая, волосы длинные, чёрные, словно грива его коня, глаза огромные, чёрные, как ночь, губы алые, сама высокая, статная. Сердце его аж зашлось от красы неписаной. Замер он на миг, любуясь, но тут же опомнился.

Выхватил меч свой и кинулся выручать девицу. Но запнулся за корягу и прямо под ноги им упал. Сшиб старика и сверху на того завалился. А тот будто и рад: ухватил за шею холодными пальцами и давай душить. Потемнело в глазах князя.

Пленённый царь

Всё утро Вила ходила задумчивая. Зачем Мара явилась, что от неё хочет? Мысли не давали покоя.

В дверь проскользнул Тишка с охапкой дров, свалил их у печи и посмотрел на девушку.

– О чём задумалась, ведьма?

Та аж встрепенулась:

– Не зови меня так, я ворожея.

Но в душе понимала, как себя ни назови, сущность от этого не изменится. Да и не было большой разницы в том, как самой себя называть, – люди всё равно ведьмой кликать станут.

Рассказала упырю про ночной сон, что так её тревожил.

Тишка почесал лысую голову:

– Так ты же ей матерью в услужение обещана, вот и пришла…

Из-за печки выскочил Домовой, взъерошенный боле обычного, и тут же накинулся на упыря:

– Чего че попало болтаешь? Али дел больше нет, кроме как языком чесать?

Коловерша, вылезший следом, лениво чесал задней лапой за ухом, ну чисто пёс аль заяц, и сонно зевал.

– Так то всем известно, – Тишка с недоумением посмотрел на Прошку.

– Что вам там известно? Мара что-то говорила про мать, но я не придала этому значения. Рассказывай давай! – Вила села на лавку, всем видом показывая, что рассказать придётся.

– А что рассказывать? Упыри, ты как знаешь, завсегда Маре служат. Вот она нам с братьями и приказала пойти в лес той ночью, найти там бабу и свёрток, что та несёт, отнять. Мы и пошли. – Тишка уселся на пол, сложив длинные ноги по-турецки.

– Идём по лесу, темно, холодно. Видим: баба шастает по кустам. – Он прикрыл глаза, вспоминая ту ночь.

“Тёмный лес ярко освещал бледный свет полной Луны. Четыре упырёнка уже час крались следом за идущей по тропе женщиной. Она постоянно озиралась, нервно кусая разбитые в кровь губы. Лицо её несло следы недавних побоев, а к груди был прижат свёрток из ткани, который она бережно поправляла. Этот свёрток Мара и приказала отобрать, но что делать с ним дальше, не сказала.

Упырята нагнали бабу и выскочили ей под ноги. Та лишь сильнее сжала губы и прижала ношу ближе к груди. Нечисть кусала её ноги, рвала одежду. Пока, наконец, обессиленная женщина не упала на землю, выпуская тряпьё из ослабевших вдруг рук. Видимо, Мара тогда и ей явилась, так как, протянув руки к тряпкам, женщина едва слышно прошептала:

– Отдам, отдам, лишь спаси её.

Свёрток чудом схватил Тишка, пока упырята трепали бабу. Заглянув в него, он… бросился прочь. Братья кинулись за ним, пытаясь отобрать то, что теперь бережно прижимал к своей груди Тишка. Но он чётко решил, что отдаст находку ведьме, которая его привечала. Однако на болоте перед избой его нагнали, и завязалась потасовка. Именно тогда Ясиня и отобрала свёрток. А потом долго выхаживала Тишку, которого Мара чуть не угробила. От того, видать, часть духа в нём и сохранилась, вытаскивала с того света, ну или где там упыриная суть обитает, как человека”.

Это он и пересказал Вильфриде.

– Ну а дальше ты знаешь, тебя там бабка нашла и как внучку воспитала. Знала она, что в тебе сила таится страшная и что Мара к тебе явится. И Макошь то знала, а оттого судьба твоя в две нити ей сплетена, но какую выбрать, лишь ты решишь. Не может Мара тебя забрать силком. Макошь и тут её в дураках оставила, напряв вторую дорожку для тебя. Но обе они сплетены с тем, кому меч Харалуг по судьбе начертано сыскать, но без тебя тот меч ему не поможет, ваше полотно жизни вместе соткано.

Вила задумалась, Харалуг, скорее всего, князю земель древлянских судьбой найти написано, но как она может ему помогать, потомку того, кто так обидел её бабку?

Решив, что разберётся с этим, как князь заявится, встала с лавки и принялась печь растапливать, а то за разговорами совсем про тесто на пироги забыла.

Прошка, уже совсем привыкший к присутствию коловерши, уселся на того сверху и поехал в гости к овиннику. Тишка, после рассказа притихший, копошился у печки. А Вила всё думала о том, что Макошь ей напряла. Понимала, что выбор за ней, но его, по сути, и не было: или стать прислужницей Мары, или ненавистному князю помогать. И тот, и тот вариант ей совсем не нравились.

Плюнув на всё, она испекла пироги, накрыла их рушником и подхватила корзинку. Предупредила домочадцев, что пошла в лес, пора первые травы собирать. Серп, висевший на притолоке, прихватила и вышла во двор.

В лесу было тихо, солнечные лучи пробивались сквозь листву и приятно грели кожу. Вильфрида уже набрала берёзовых листьев, почек и теперь искала жабник, красивый цветок с пятью белыми пушистыми лепестками. Предстояло ещё собрать листья и цветы царь-зелья, баранчиков, серёжки ольхи, молочника корень накопать.

Каждую траву она сперва трогала, определяя, есть ли в ней сила, просила мать-землю дозволения дать для сбора растения.

Сам сбор тоже был делом непростым. Следовало прочесть наговор, под определённым углом срез сделать, задобрить землю за дары. Подарить ей монетку из серебра, ленту алую или ещё чего.

До обеда, считай, и проваландалась, но и половины из нужного не собрала.

Солнце уже высоко стояло, пора было найти тенечек да отдохнуть. А то полуденница поймает и накажет. Наконец нашлось удобное место под раскидистым деревом. Придремав, Вила вспомнила первую встречу с этой нечистью.

“Ей было лет десять. Убежав в поля на берегу реки Белой, она совсем позабыла счёт времени. А когда поняла, что наступил полдень, была вдали от леса, посреди огромного поля. Солнце стояло в зените, и его лучи жарко припекали голову. Устав от игр с полевиком, Вилька двинулась в сторону реки, как вдруг на тропинке заметила женщину.

Окружённая маревом жара, златовласая, с серпом в руке, она словно поджидала девчушку. От страха гулко заколотилось сердце, а незнакомка, будто плывя по воздуху, подобралась ближе и взмахнула серпом. Может и сгубила бы, да полевик не дал, утащил Вилу в густую траву. Долго её потом после той встречи бабка отпаивала отварами разными…”

Наконец жара спала, и Вила снова отправилась травы искать. Вскоре она натолкнулась на нору – тёмный узкий лаз меж двух камней, откуда тянуло прохладой. Заглянув внутрь, она ничего не увидела в кромешной темноте, но что-то словно тянуло внутрь.

Поведя рукой, она зажгла синеватый огонёк, ведьмин, как называла его бабка. Пока из колдовства только это она и умела, всё остальное так, волшбой и не назвать, ведовство одно. Но Вила и сама не горела желанием иметь силу – не будет от неё покоя, это она знала точно.

Огонёк плыл впереди, освещая стены, покрытые каплями воды. Извилистая тропка спускалась вниз, было прохладно и сыро. Вскоре Вильфрида вышла в пещеру. Большая, конца не видать. С потолка её падали тяжёлые холодные капли. Одна попала за шиворот, заставив поёжиться.

Осмотревшись, она поняла, что толком ничего не видит, и двинулась вперёд. Чем дальше она шла, тем больше становилась пещера. Вила уже могла различить очертания стен, покрытых сталактитами и сталагмитами. Казалось, что они вот-вот сомкнутся над её головой.

Воздух становился всё тяжелее, и Вила начала ощущать, как её охватывает ужас. Она остановилась и прислушалась. Где-то впереди послышался стон.

Вила медленно двинулась вперёд, осторожно ступая по неровному полу. Стоны становились всё громче, и теперь она могла различить, что они доносятся из-за поворота.

Собравшись с духом, Вила заглянула за угол. И тут же отшатнулась в ужасе. На неровной стене из камня висел человек. Лицо его было скрыто копной давно нечесаных спутанных волос. Грязные рваные лохмотья свисали с изнеможденного тела. Он был тощ, и через прорехи в одежде виднелись торчащие рёбра. Его кожа была бледной и морщинистой, а глаза глубоко запали. На голове у него была надета чёрная корона, украшенная драгоценными камнями.

Корона, сделанная из серебра, потемнела от времени. Она была тяжёлой и неудобной, и старик с трудом удерживал голову, глядя на вошедшую девушку.

Казалось, что он прикован к стене уже много лет. Его тело было покрыто язвами и ранами, а волосы и борода были длинными и спутанными. Он был похож на человека, который вот-вот умрёт.

Но, несмотря на свой жалкий вид, дед был всё ещё жив. Его глаза горели огнём ненависти, и он смотрел на Вилу с презрением.

– Зачем явилась? – голос старика был похож на карканье вороны, сухим и трескучим. – Проверить, не подох ли я тут?

Вила подошла ближе, пересиливая свой страх.

– А вы кто?

Дед закашлялся, поднял глаза на неё, принюхался зачем-то. На миг его глаза сверкнули.

– Я-то? Кандальник, как видишь, – он встряхнул тяжёлыми железными оковами, которые были покрыты рунной вязью. – Заточили тут и подыхать бросили. Силы моей боялись, а ты сама-то кто? А то будто духом знакомым пахнет. – Его глаза вспыхнули огнём, или ей это только показалось?

– Так вы колдун? – ведьма присела на камень и представилась. Ей вдруг стало жалко этого старика; судя по отметинам на руках, висел он тут ой как давно.

– Ещё какой, самый сильный из живущих на свете. Но отобрали силы. Проклятая Мара приковала тут. Хотела, чтоб я мужем её стал, а я возьми да откажись, – новый приступ кашля сотряс тщедушное тело.

– Мара и вас хотела забрать? – снова эта богиня встретилась на её пути.

В глазах деда зажёгся огонёк интереса, но тут же пропал, словно его и не было.

– Рассказать, что ли? – спросил он, и в его голосе послышалась насмешка. – Только слушай внимательно, а то потом скажешь, что я не всё рассказал аль что соврал.

Девушка кивнула; интересно же было послушать историю его.

– Я был молод, хорош собой и богат. О, как я был богат! – при упоминании богатства его голос дрогнул от удовольствия. – Камни, серебро, меха, мои сундуки ломились от них. Терем мой стоял на вершине горы, откуда открывался вид на бескрайние леса, бурные реки и далёкие горы. Девки с окрестных деревень все хотели быть хозяйками моего чертога, но я искал свою ладу, свою единственную, да так и не нашёл за столько-то лет. Боялся я за свои богатства и за себя, а оттого стал изучать волшбу. Стал вскоре колдуном сильным, могучим, не даром, конечно, пришлось сделку заключить, – с кем он не уточнил. – Смог душу свою от людского глаза запрятать, да так, что никому не сыскать, бессмертным стал, но старость отсрочить не смог, так и живу древним стариком. Но прознала про то Мара и решила, что муж бессмертный ей нужен. Явилась ко мне в образе прекрасной девы и стала предлагать править Навью вместе. Отказался я, не хотелось мне в царстве подземном её жить. Хоть и хороша она собой, но живое тепло рядом приятнее, чем она, будто лёд холодная.

Очередной приступ кашля заставил его ненадолго замолчать. Откашлявшись, он продолжил:

– Обозлилась она тогда, взмахнула серпом своим, и очутились мы тут. Я на стене прикованный, а она подле меня. Прокляла и ушла. Должен я тут был висеть тысячу и сто лет, пока не явится та, что сжалится и не даст мне воды из пяти ключей испить. Спадут тогда чары тёмные, вернётся сила моя, и снова стану я править землями, – он попытался расправить иссохшие плечи да застонал.

Вильфрида посмотрела на старика. Не казался он ей правителем великим, но, а как он и правда колдун могучий да чародей сильный, сможет ли он ей помочь силу открыть?

– А почему из пяти ключей? – спросила она деда.

– Того не ведаю, – он тяжело дышал, рассказ забирал последние силы. – Но все они рядом, вокруг камня разбросаны, что рядом со входом стоит.

Вила спросила его, а не знает ли он чего про то, как силу ведьмовскую разбудить. Старик сказал, что знает, и ежели сила к нему возвернётся, то в благодарность он поможет и Вильфриде ее обрести.

Задумалась девушка: ну а почему не помочь? Но в чём вот воды-то принести? Дед указал на ведро, стоявшее у камня, которое раньше она не замечала.

Подхватила его и пошла наружу. Первый ключ бил сразу за камнем. Принесла из него воды, напоила ей старика. Всё ведро тот выдул махом.

Ещё четыре раза пришлось ей сходить. Последний источник нашла аж у кромки леса. Вода в нём искрилась, словно вся волшебством наполнена была.

Выпил последнее ведро мужик, руки напряг, и лопнули оковы, его держащие. Упал он на пол, отдышался. Встал, поклонился девушке.

– Спасибо тебе, девица, без тебя долго бы мне ещё тут висеть. Будешь ты ведьмой моей. Сила в тебе и правда немалая сокрыта. Сыскать источник мёртвой воды только сильной ведьме возможно.

Вильфрида аж замерла. Какой ещё ведьмой его? Это чего этот старикан удумал себе? Бросилась было прочь, но схватил её за руку тот, к себе притянул.

– Куда же ты, девица? Сам Кощей с собой миром править зовёт. Зачем от судьбы бежать, зачем року противиться?

Аж в груди от страха зашлось. Вот кого она на белый свет выпустила! Это ж надо было так опростоволоситься. Замерла, стала думать, как ей от него избавиться. Знала по рассказам бабки, что колдун он и правда могучий, а ещё невест своих в подземельях до смерти замучивает. Не такой она себе судьбы желала. Ну её, эту силу, живой бы уйти теперь.

А Кощей тем временем её раздумья за покорность принял, даже хватку ослабил.

– То-то же, а то бежать сразу. В серебре купаться станешь, миром с тобой править будем. Тебя как звать-то, кстати?

Отошёл немного, полюбоваться решил, видать, девицей. А девица огонёк на ладони зажгла да в глаза ему кинула и бросилась прочь, пока он ослеплённый стоит.

Выскочила наружу и как скоромча прочь ринулась. Несётся, слышит, как кусты за ней трещат, – догоняет чародей. Выскочила на поляну, палку схватила и давай его охаживать. А тому всё нипочём.

Совсем уже из сил выдохлась, да как закричит – ну а вдруг кто услышит?

Кощей тем временем вновь её за руку ухватил, к себе тянет. Лупит она его палкой по макушке, а он знай к себе волочёт.

Тут вновь кусты затрещали, выбежал на поляну витязь. Собой хорош: волосы, что пшеница, золотом на солнце блестят, плечи широкие, глаза ясные. Сердце в груди девичье запело будто. Замер на миг и вой, да кинулся с мечом на старика.

Но посреди поляны споткнулся он – нога в коряге запуталась, – так и полетел прямо в них, словно стрела, что из лука пущена. Даже меч выронил из рук.

Кощей от увиденного руку её бросил и на витязя кинулся. Сшиб его тот с ног, и покатились они по земле, будто два зверя.

Бессмертный в шею молодца вцепился пальцами кривыми и давай его душить. Тот уже и не шевелится, и жизнь из него начала уходить, как вода из битого горшка.

Вильфрида палку оброненную подняла, размахнулась получше и со всей силушки по башке Кощею и дала. Разжались пальцы, вновь задышал витязь, а девушка подхватила его под руку и припустила бежать прочь, а то как очухается супостат проклятый да опять женихаться вздумает. На прощанье пнуть не забыла, правда.

А на поляне Мара появилась. Встала над Кощеем, рассмеялась злобно.

– Изловчился, решил, девка по корысти спасёт? Уговор помнишь? Пожалеть тебя должны, а не ради силы помочь. Моя она, а ты ишь чего удумал, себе силу её забрать. Не бывать тому!

Взмахнула серпом, исчезли оба в вихре, только ветер кроны всколыхнул, ветром ледяным всех пробрало.

Вила тоже силу чёрную почуяла, да припустила быстрее, считай, волоком таща незадачливого спасителя, но ежели б не он, не отбиться бы ей от чародея, утащил бы к себе в терем. На берегу болота отдышаться села, тут и парень в себя пришёл окончательно. Видит, сидит рядом с ним девица красная, дыхание перевести пытается, а водяного да русалок с мавками не видать. «Кто ж ты такая-то, что даже эти попрятались?» – подумал князь. А сам украдкой девкой любуется, хороша. Вот бы и его суженая такая была, румяна, статна. Но не о том сейчас ему думать надо. Хотел было подняться, но в боку словно мечом пронзило, упал на землю, потемнело в глазах.

Первая ссора

– Ты зачем его, спрашиваю тебя, притащила? Там бы и бросила. Мало тебе было варяга? Нового приволокла.

Недовольный, громкий голос ворвался в сознание, сколько, интересно, он тут лежит уже?

– Жалко стало, спас он её. Не подох бы, чай.

Девичий голос бормотал что-то неразборчивое, но зато послышался знакомый откуда-то скрипучий голосок.

– Ну что ты к ней пристал, подлечит его сейчас и выгонит.

– Ага, аль замуж опять приспичит, – не успокаивался мужской голос. – Там всего-то шишка соскочила, пока кувыркался, где саданул. Но вам, бабам, только дай волю, сразу уложите.

– Он, видать, от шишки почти седмицу валяется, да? – Кикимора, а это её голос вспомнил князь, снова начала спорить.

Светозар застонал при попытке сесть.

– Очухался? – говорившего не было видно, только бас мужской слышно. – Вилька, тут твой ухарь глазья открыл!

К постели подошла девушка, странное имя подумалось князю, но тёмные глаза уже завлекли его внимание. Тёплые руки сменили повязку и поправили шкуру.

– Очнулся?

Светозар кивнул, ну как же она хороша. Видимо, улыбка всё же тронула губы.

– И че он скалится? – мужик снова вскипел.

– Прошка, успокойся ты уже, что ты кричишь. – Вилька повернулась к столу.

Интересно, брат аль другой родич? И тут из-за стола вышел домовой.

– Я-то успокоюсь, но ты потом мне тут не реви, – он хлопнул дверью и вышел.

Точно ведьма какая, князь устало закрыл глаза, хотелось спать.

Второй раз он проснулся, когда за небольшим окном было уже темно, проснулся и закричал. В избе за столом сидел самый настоящий упырь и что-то жрал, хозяйку небось, косточка вон какая тонкая.

– И че верещишь, будто режут тебя? – недовольный голос домового послышался из-за печки. Вскоре и он оттуда выбрался верхом на коловерше. Князь снова потерял сознание, слишком много на его долю выпало, силы и так на исходе были. Он, конечно, привычный к сече, крови, но чтоб нечисть вот рядом восседала, этого разум его не выдерживал. Почуяв, что кто-то лупит его по щекам, открыл глаза, упырь, над ним нависал тот самый упырь.

– Живой? – поинтересовалась нежить. Неживого жрать, что ли, не станет, аль как?

Но, кажется, жрать его никто не собирался, видимо, про запас оставили. Упырь отошёл и стал что-то строгать, сидя за столом, интересно, что? Оберег из костей, что ли, сожрал человека, а потом и косточки к делу приспособил. Князь сам себя одернул, не о том думает, нужно тикать отседова, а он обереги упыриные размышляет, как делаются, а есть ли у них вобще обереги? Мысли скакали, как белки по веткам, одна сменяла другую, и все не о том.

Домовой этот ещё, опять вон верхом на коловерше по избе катается. А может, это ему мерещится? Упал, ударился головой, и теперь муть всякая видится? Эта мысль Светозару понравилась, скоро он в себя придёт, и всё встанет на свои места. Вот бы и зима, которая всё не уходит, наваждением была.

Девицу только жаль, при мысли о ней в его груди снова разлилось приятное тепло, ну точно сон, кормилица говорила, что жаром сердце обольет, едва он суженую увидит, но суженой была же девка из Любича, а не ведьма с болота под Туровом, а значит, блазнится ему это всё. На этом успокоился и вновь в сон провалился.

Изредка просыпался, ел, слушал, как ругается домовой, как упырь колет дрова и таскает воду. Отвары, которыми его поила ведьма, держали его в полусонном состоянии, он даже не воспротивился, когда упырь его в баню утащил, попарил там. Банник тому помогал. Что-то бормотал о том, что Вила слишком добра ко всяким пришлым, но исправно водой окатывал, даже не кипятком. Боялась нечисть, видать, ведьму, подумалось князю. Но вот придти в себя никак не выходило, а так хотелось очнуться у себя в светлице, ну или хотя бы у бабки Малены. Чтобы нежить проклятую не видеть.

Никак разум не хотел за явь всё это принимать, не должно быть так. Жар этот ещё в груди, едва девка появится. А ежели это не сон, так выходит, она его суженая, и как им быть? Она с нечистью якшается, а он князь земель древлянских. Да ещё, судя по обрывкам разговоров, уже был у неё жених, но она выбрала упыря да домового. И как ему тогда, спрашивается, землю свою спасать, ежели та, что судьбой ему назначена, нечисть ценит более людей?

Девица, кажется, о судьбе своей и не догадывалась, вечерами чесала коловершу за ухом, расчёсывала космы домового и кормила упыря пирогами. Кикимора тоже часто в гости захаживала, косила зелёный глаз на Светозара и о чём-то шушукалась с домовым, от чего тот довольно потирал ручонки и с ехидной улыбкой косился в сторону князя. Что они там за подлость задумали?

Наконец он смог подняться, сомнений в том, что он не спит, уже не оставалось, и Светозар лишь печально вздохнул, понимая, что, скорее всего, сердце его обмануло, не может быть эта ведьма его суженой. Ей вон на болоте среди нечисти самое место. Куда ей на престол древлянский.

И тут его словно осенило: а может, не в жены она ему сужена? А в услужение пойти должна, стать ведьмой княжеской, волшбу для него творить.

Зачем князю жена-ведьма? Низачем, а вот просто ворожея-чародейка пригодится. Он аж приосанился, но сердце замерло, жаль всё же, хороша ж бесова дочь, ей бы в княжьем тереме жить, но судьба, с ней не поспоришь.

Ведьма пригласила его к столу, где уже стояла миска с пирогами с капустой, с зайчатиной и лежали растягаи с рыбой. В горшочке томленая с мясом оленя репа, брусничный морс и плошка мёда рядом с нозреватыми лепешками. Кувшин простокваши. Видать, не бедствовала ворожея, но то и понятно, со всех селений окрестных к ней ходят. Покосился на упыря, который уминал кашу из большой миски, ложку в перепончатой лапе держать неудобно, так он аки пес нырял в миску мордой, домовой лениво жевал зажатый в лапке пирожок, под столом чем-то хрустел коловерша. Соседство нечисти стало уже привычным, но есть с ними за одним столом? Этого Светозар понять не мог, но жрать хотелось, а потому сел, наклал себе репы и взял растягай. Наскоро перекусив, вышел во двор. В землях дреговичей стояла жаркая весна, пахло нагретой землёй и… болотной водой. Девушка вышла следом, вынесла ухваты и стала чистить их песком.

– Ну рассказывай, кто таков? – спросила она.

Князь задумался: правду сказать или пока присмотреться и придумать что-нибудь? Решил, что пока открываться не станет, неча каждой ведьме знать, кто он такой.

Рассказал, что он древлянский – тут врать не стоило, обережные знаки на рубахе выдадут, – дружинник. В его землях зима стоит, не уходит, вот он и решил счастья тут поискать.

Шёл по лесу да услышал, как она помощи просит, но помочь не вышло.

Домовой, сидевший на завалинке с очередным пирогом, поморщился: Гранька ему уже успела донести, кто такой к ним в избу пожаловал. Но выдавать Светозара он не стал, решил поглядеть, чего тот задумал. Даже не поленился, сбегал до Водяного и тому наказал Вильфриде не говорить, кого она в избу приволокла.

Представился князь именем воеводы – Елизаром.

Ведьма задумалась: что с ним делать?

Елизар-Светозар предложил свою помощь: не хотелось ему с болота уходить, да и выяснить, где ворожея Ясиня обитает теперь, нужно было. Девушка подумала и согласилась: мужские руки в хозяйстве сгодятся.

Уже неделю жил князь в избушке на болоте. Колол дрова, даже приспособу дивную, доставшуюся от варяга, оценить успел. Воду таскал, да раскопал ещё участок земли под огород. Вечерами сидел на лавке, любовался на девушку, сидящую под лучиной с пряжей. Она ему сказки рассказывала, что знала от бабки. Иногда брала с собой в лес, познакомила с лесовичком. Дед Боровик Светозару понравился. А вот мавки хоть и не трогали, но глазами зелёными сверкали в его сторону злобно. Водяной тоже так и норовил водой окатить. Домовой старался его не замечать, а ежели приходилось, то был груб и неприветлив, как и кикимора Граня.

Единственные из домочадцев, кто его приняли, были упырь и коловерша. Последний так вообще повадился спать рядом с князем, жался тщедушным тельцем к его боку и тихо сопел, пригревшись. Поперву Светозара такое соседство даже страшило, а потом привык и даже сам звать того на ночь стал. Тишка оказался скромным, застенчивым. Чаще всего сидел в сторонке и что-то строгал ножичком, но что – никому не показывал.

Вильфрида о себе не рассказывала, а прямо спрашивать Светозар пока страшился. А как что заподозрит? Наконец решил, что надо девку в себя влюбить и потом уже вопросы всякие ей будет задавать. Он успел заметить, что девушка любит всякие красивые вещи, и решил ей фигурку из дерева вырезать. Не хотел князь даже себе признаваться, что сам-то он давно уже сердцем к ней прикипел. Но чем строгать? Топором несподручно, а ножичка небольшого у него не было, только меч да кинжал, а они не для затей приспособлены. Решил у упыря попросить.

Тишку нашёл во дворе. Тот сидел в тени поленницы и снова что-то строгал. Князь подошёл ближе и встал в сторонке.

– Тиша, – окликнул он того. – А не будет ли у тебя ещё ножичка?

Упырь оторвался от своего занятия и поднял голову с большими ушами.

– Мне очень надо, – пояснил Светозар. Упырь его ещё страшил, но уже не так, как в первые дни. Тишка широко улыбнулся клыкастой пастью и протянул небольшой нож, терявшийся на огромной перепончатой лапе.

– Держи! Но сделаешь и мне игрушку? А зачем тебе?

– Хочу Виле фигурку выстрогать, ты только ей не говори, ладно? – попросил князь. – А игрушку сделаю, какую тебе?

Тишка деловито кивнул и снова оскалился. Оказалось, он хотел получить двух медведей, что стучат молотами по наковальне, про такое диво ему Прошка рассказал, князь изготовить игрунок согласился. Ему вдруг стало интересно, что такое каждый день упырь строгает. Он попросил его показать. Тишка спрятал вторую лапу за спину и густо покраснел.

– Плохо умею, неча показывать.

– А я помогу, – неожиданно даже для самого себя предложил князь.

Упырь задумался, а потом вдруг вытащил лапу и раскрыл ладонь. Там лежал небольшой оберег – Алатырь. Мелкие детали были грубыми, местами дерево расщепилось. Его лапищами такую тонкую работу делать и правда тяжело.

– Виле делаю, но не выходит, – пожаловался он.

Князь повертел оберег и сел рядом. До вечера он помогал упырю, направлял его лапу, показывал, как тому нож сподручнее держать, и наконец оберег был готов. Тишка светился от радости и тут же побежал показывать работу хозяйке. Или не хозяйка она ему? В этом Светозар пока не разобрался. Вечерами он строгал игрушку для упыря, начать решил с нее, чтоб вопросов не было, чем он таким занят. Тишка к князю тем временем совсем прикипел и частенько сидел рядом с ним, глядя, как ловко тот ножом стружку снимает. В один из дней попросил Светозара поиграть с ним. Тот долго думал, во что, наконец вспомнил игру «Ладушки» и предложил упырю. Лапы его были слегка влажными, липкими и прохладными, но отвращения уже не вызывали, зато вызвали восторг упыря, когда их руки с мокрым хлопком соприкасались в такт стишка: «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки! Ели там кашку. Пили простоквашку!»

Светозар читал стишок и смотрел на довольную морду упыря и думал о том, что сперва их нечистью считал, но нет, они, конечно, нечисть, но добрые, Вилу любят и даже к нему попривыкли, все, окромя домового. Даже кикимора и та приняла его после того, как он ей сеть переплел. А вот Прошка постоянно дёргал его, будто знал что такое, но не говорил. Светозар задумался, а может и знал, Водяной мог ему рассказать, что он князь.