Текст книги "Ворожея: Лёд и Пламень (СИ)"

Автор книги: Тося Шмидт

Соавторы: Татьяна Смит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Поцеловал дочь в чело, пообещался, как возвернется, на торжки взять, да бусами всю грудь ей увешать. И отправился воев в путь-дорогу собирать, чтобы князь их сильно не обогнал. Без меча-то ему с ним не совладать. Но как обойти князя? Тот хорошо вперёд ускакал. И снова дочь подсказала.

– А ты, тятя, пошли вперёд воя из верных, но соври и ему, скажи, пусть князю передаст, что на Вручий напали. Он тогда, глядишь, и возвернется.

Но такой план Гостомысл не одобрил, надобно тогда, чтобы и взаправду кто напал, а то поймёт князь, что недоброе затеял наместник Любича. Но кого послать во Вручий? И вспомнил он тут о жрице Марине, решил той предложить службу сослужить своей хозяйке да козни Светозару учинить. Покумекал и придумал, могли эти жрицы упырей поднять. То и подозрений не вызовет после Крутогорки, и князя, ежели не возвернутся, то понервничать и поиск меча остановить заставит. А ещё решил вдогон послать разбойников, пусть и они князя остановят. А ранят, так ему ещё и отлежаться придётся. То, что убить не смогут, то он понимал, необученные два лиходея с князем не справятся, но проблем доставят.

Этой же ночью сговорился с ними и отпустил, оставив в залог сына старшего из татей.

А наутро отправился к жрице, что жила на краю города. Коль боги тёмные на Светозара гневаются, то не должна она ему отказать. А уж награду он ей пообещает. Правда, не получит она её, но то ей знать незачем. Главное, чтобы дело исполнила.

Жрица сразу соглашаться не стала, решила сперва Мару испросить. Пообещалась назавтра с ответом придти. Но Гостомысл ответил, что сам явится, нечего сплетни раньше времени по городу пускать. И довольный собой отправился в терем.

Где уже поджидала жена.

– Вы это что с Нежданкой удумали? – вновь напустилась она на мужа. – Нешто можно такое удумать? Против самого князя идти удумали. Головы не сносите. Привяжут вас промеж берёз и отпустят. – снова заголосила баба, хватая Гостомысла за руки и пытаясь отговорить от затеи меч себе забрать.

Тому её крики порядком надоели, оттолкнул он от себя бабу и взялся за вожжи. Решил уму-разуму её научить. Взяла привычку на мужа кричать. Ну ничего, скоро меч у него будет, а там он ужо ей покажет, где раки зимуют. С этими мыслями он опустил вожжи на спину жены.

Долго ещё из терема крики бабы доносились. Пришлось даже ворожею звать, чуть до смерти не забил.

Северный гость

Тишка сидел на берегу и что-то строгал из палочки. Домовой с удочкой уже битый час пытался понять, что такое пытается выстрогать упырь, но к разгадке так и не приблизился. А спросить как-то не решался, вот ещё, показывать, что ему интересно, чем там этот дохляк занят. Вила с утра погнала их из избы, уборку затеяла, видите ли.

Готовилась к Яриле. Домовой нервно передернул плечами, к его празднику так не готовилась. Пирог испекла и довольная, горшок бы ей разбить. Но сам научил, что надо быть твёрже, потому ежели горшок расколотишь, то самому веником битым быть, как мыши. Это Проша понимал. Но злость не уходила, чем он хуже Ярилы этого? От неё и на упыря нервничал, сидит, ножичком скребет. Ещё и рыба совсем не ловится. День выдался на редкость неудачным. Гранька эта ещё, чтоб её бесы куда унесли, опять о свадьбе заговорила. Нешто не понимает, что домовому просто неприлично с кикиморой обжениться?

Нет, жениться-то он не против, но ему б домовиху какую, но поблизости свободных не имелось. От того и ходил бобылём.

Вильфрида тем временем прибралась дома и готовилась к обряду. Вся деревня ждала толчённой в ступе воды. Её полагалось набрать из нескольких ключей, что били неподалёку, истолочь, читая наговоры, и, разлив по бутылям, раздать людям. Такая вода помогала от многих хворей. А ещё должны были принести детей на «побитие вербой». Ворожея легонько постукивала хворых веточками, и те быстрее выздоравливали. Дел было много.

С утра козу в поле первый раз выгнала, тоже оходив ту по отощавшим за зиму бокам веткой вербы.

Деревенские мужики с утра уже по полям катались да по лесу колобродили, волков якобы кормили, но на деле больше пугали.

Прошка плюнул на рыбалку и смотал нить с самодельным крючком, надо новых кузнецу заказать. И собрался уже было домой идти. Сколько можно на мёрзлой пока ещё земле сидеть, так и утин подхватить недолго, как из лесу вышел мужик, красивый и высокий, со светлыми длинными волосами, заплетёнными в косы. Надетая кольчуга была прикрыта плащом из волчьей шкуры. Крепкой рукой он сжимал топор. Лицо его было суровым и обветренным, а глаза сверкали синим огнём.

Мужик остановился на краю поляны и окинул взглядом сидящего на берегу Прошку, реку и лес. Тот, в свою очередь, тоже удивлённо смотрел на незнакомца. Что-то знакомое было в фигуре воина, а то, что он воин, домовой не сомневался.

Тот подошёл ближе.

– Здесь живёт вёльва Эйшина? – голос с сильным северным акцентом выдавал в нём варяга или нормана. Прошка почесал нос: «Эйшина – это Ясиня, что ли?» О том и спросил гостя.

– Эйшина, да, вёльва, – подтвердил тот.

– А ты сам чьих будешь?

– Я Эгиль Ульв, сын Одда Рауда, конунг Тронхейма. А ты кто? – кажется, его совсем не смущал ни сидящий рядом упырь, ни сам домовой.

Такого подробного ответа Прошка не ожидал. Но зато вспомнил, кого ему этот ухарь напоминает. Оддом звали того северянина, что лечила Ясиня, а это, стало быть, его сын, понятно.

– Прошка я, домовой, – буркнул тот.

– Гутгин?

Прошка нахмурился: «Чегой-то он обзывается».

– Никакой я не уткин, а до-мо-вой, – по слогам произнёс он. – За домом слежу. Понимаешь? – как неразумному дитяти, пояснил воину. Тот кивнул. Ну наконец-то понял.

– Я так и сказал, гутгин.

«Тьфу ты, опять уткин или как там он бормочет, разбери этих норманов». Решив не повторять (всё равно своё лопочет), домовой важно приосанился.

– Ясиня померла давно, опоздал ты. Можешь взад вертаться. – Тут как назло явилась Вильфрида и с интересом уставилась на Эгиля. «Ну вот, сейчас ещё влюбится, того гляди, – промелькнуло в голове Проши. – В избу поселит, и будет этот болтун меня опять уткиным обзывать».

– А ты кто? – решила тут же выяснить ведьма.

Тот снова представился. Объяснил, что ищет Ясиню: отец перед смертью просил той дар передать. Вильфрида, нет чтобы прогнать (ворчливо подумал домовой), предложила гостю пройти в избу. «Вот уже началось».

– Я Вильфрида.

Гость (хотя какой он гость, явился без зова) тут же заохал, какое красивое имя, видите ли.

– Прекрасна липа скалы змеи,

Украшенная слезами Фрейм,

Живет за морем в Гардах;

Тогда как я желал бы,

Чтобы молодая Хлин утеса сокола

Мне была бы рождена,

Чтобы Луны ресниц её.

Мне сияли. – Он смущённо замолк.

А Вила непонимающе посмотрела на покрасневшего северянина.

– Я не скальд, но висы немного умею сочинять, – похвалился тот.

– Красиво, но непонятно, – ведьма задумалась, а Эгиль тут же перевёл ей своё творчество.

– Прекрасная дева, украшенная золотом, живёт в Гардарике, а я бы хотел, чтобы её глаза сияли лишь мне.

Теперь уже Вильфрида зарделась от удовольствия. Домовой аж недовольно крякнул, совсем как утка, небось этот рыжий и сглазил. В избе Вилька налила рыжему (как звал его про себя домовой) простокваши и подала приготовленные на вечер пироги. Между прочим, любимые пироги домового, с потрошками. А ему утащить с утра не дала, по лапам отхлестала рушником. «Вот пусть теперь ей этот дрова и колет», – злобно подумал Прошка, наблюдая за тем, с какой скоростью исчезают пироги в ненасытном брюхе Ульва. Плюнув, домовой вышел во двор, дров наколоть, по вечерам ещё было прохладно, да и на утро надо было запасти. Отобедав, тот сытно икнул и начал рассказывать, как он на своём драккаре по морю прибыл. Единственное, что понял домовой, это то, что драккаром тот называл ладью. Зайдя в избу с охапкой в руках, услышал конец разговора:

– И вот тогда Ньëрд наслал на нас бурю. Но был с нами мудрый Атли, что ведал сейд. Смог он остановить шторм и не дал Ньёрду перевернуть драккары. – Вилька сидела, подперев голову кулаком, и слушала, чуть ли не рот открыв. За спиной со скрипом приотворилась дверь, и в избу шмыгнула Гранька – тоже, видать, интересно на заморского гостя поглядеть. Тот же соловьем заливался, снова свои эти висы Вильфриде читал. От его стихов даже кикимора зарделась и толкнула остреньким, сухим локотком Прошку:

– А чтоб и ты мне такое почитал, а?

На скрипучий голос обернулись и Вила, и Эгиль. Тот хлопнул ладонью по столу и заржал, что тот конь:

– А это кто, Просья, кюна твоя?

Домового аж перекосило, как кабана какого обозвал. Он хлопнул дверью и выскочил вон, тяжело дыша от душившей его злобы. И эта ещё хороша, сидит, смеётся. Нет чтоб ухватом пригреть да из избы выкинуть. Вильфрида с недоумением оглянулась: что это на него сегодня нашло? Как с привязи сорвался. Домовому же пришлось зайти обратно.

– Там детей на побитие притащили, тебя ждут. Аль сказать, занята? – язвительно добавил он.

– Уже иду. – Жестом остановила она поднявшегося было нормана. – То женское ведовство, мужчинам смотреть нельзя. Побудь тут.

Эгиль послушно кивнул и снова опустился на лавку. Почти до вечера с окрестных деревень несли ведьме хворых, она читала над ними наговоры, легонько стегала вербой. Выполнив обязанности, Вила устало вернулась обратно, где её тут же засыпал вопросами северянин. Он не понимал, зачем нужно бить детей. Ведьма, как смогла, объяснила ему суть обряда. Тут и Прошка из-за печи вылез, где пробыл всё время, не желая общаться с гостем.

– Всё, пора и честь знать. Негоже девке в одной избе с чужим мужиком ночевать, в сарае с Дерезой поспишь.

Он шустро вытолкал Эгиля в сараюшку, где жила коза. Тот, привычный в походах ко всему, противиться не стал и тут же рухнул на солому, закинув руки за голову. Вернувшись в избу, домовой напустился на Вильфриду:

– И что это такое творишь? В деревню тебе надо, там мужиков справных много. Неча на иноземцев глядеть. Сейчас голову тебе задурит, и поминай как звали. И будешь, как бабка твоя, потом годами вздыхать и ждать, когда он вернётся, а не вернётся… – Проша замолчал, поняв, что сболтнул лишнего. Но Вила уже пристала с расспросами.

Пришлось рассказать, что дед этого ухаря тоже красиво пел её бабке, а потом в одно утро собрался и утек по-тихому. Только его и видели. И более не появлялся на пороге избы. Ясиня долго горевала, даже захворала, еле её домовой да кикимора выходили. Девушка задумалась: северянин ей нравился – весёлый, бойкий и говорил красиво. И собою хорош был. Но как и правда он такой же, как его дед? Сказок наболтает, а потом сбежит восвояси. Решила наутро с ним поговорить.

Разбудил Прошку стук топора. Выглянув в небольшое оконце, увидел, как пришлый, скинув рубаху, дрова колет. Пришлось выходить да заставить надеться. В избе загремела горшками Вила, погрозив кулаком, Проша отправился на подмогу, а то опять все пироги без него сожрут. После обеда норман развалился на лавке и снова начал сказки баять. Расхваливать свой Тронхейм и звать девушку с собой. Та только глазами в домового сверкнула, дескать, видишь, а ты: «Сбежит, сбежит». Решила и она ему что-то рассказать. И начала про бабку да Светозара.

– …А потом он к ней с поклоном приехал, стал упрашивать, чтобы она на хранение приняла от него… – Прошка наступил ей на ногу, не дав закончить. А когда ведьма возмутилась, схватил за подол и вытащил во двор.

– Ты чего это болтаешь? – накинулся на неё домовой. – Чуть про меч не выболтала.

– Так, может, он и есть мой суженый, – начала было спорить Вильфрида. – Вот и приехал.

– И зачем это интересно варягу Русь спасать? Они, знаешь ли, больше набегами промышляют да ищут, где земельки себе оттяпать, – домовой знал о варяжских воинах немного, но поболе ведьмы. – У них её мало. И всем сынам надел дать не выходит, вот и таскаются, ищут, где осесть.

– Он сказал, что он конунг, князь по-нашему, – возразила та.

– А я скажу, что я князь всей Руси, и что – верить сразу? – не сдавался Проша. – Не болтай лишнего, сказано тебе. Что вы за народ такой, бабы, лишь бы языками чесать.

Ведьма фыркнула, но тему разговора перевела. Решила ещё присмотреться к гостю. Но ей, никогда тесно не общавшейся с мужчинами, он казался идеальным кандидатом в мужья. Рукастый, сильный и говорит красиво. Эгиль же, по мнению домового, вёл себя как кочет перед квочкой: ходил, распушив хвост, и всё сманивал Вильфриду куда-то. Та от сладких речей таяла и готова была хоть прямо сейчас рвануть на драккар и плыть к чёрту на кулички. Что задумал этот северянин, Прошка не знал, но догадывался, что хорошего в этом для ведьмы немного. Что-то заставляло его быть настороже и постоянно одёргивать девушку, которая словно разума лишилась. Он даже было подумал, что это колдун какой, который лишь притворяется варягом, но волшбы гость не творил, и домовой решил, что он просто хочет себе силу ведьмовскую заиметь. С хорошей ведьмой завсегда в бою проще – это все знают, и варяги тоже. Не зря же они своих вёльв с собой в набеги таскают. И порешил, что хозяйку избы ему не отдаст.

Из разговоров он уже успел понять, что там ему места не будет. У северян свои домовые имеются, те самые гутгины, – он наконец смог разобрать странное слово, которым его прозвал варяг в самом начале. А значит, бросят его тут, и появится аль нет новая ведьма – кто знает. А помирать домовому совсем не хотелось. Как и отпускать воспитанницу неизвестно куда и с кем.

Кикимора же пеняла ему, что он лишь из своих замыслов мешает девке жизнь строить да замуж выйти.

Вечером северянин уходил в сарай, а утром начинал колоть дрова, таскать воду и, кажется, убираться с их болота совсем не собирался, чем немало злил Прошу. Тишка и тот под обаяние гостя попал. Он помог вырезать тому дудочку, ту самую, что строгал при их первой встрече упырь. И теперь, весело насвистывая, нечисть сидела на завалинке и слушала россказни про богов северных. Вот и теперь баял этот рыжий очередную, как он их называл, сагу про каких-то ётунов. Но говорил складно. Даже Прошка сел послушать.

Далеко на Севере, в стране, именуемой Ётунхейм, обитали могущественные великаны, известные под именем Хримтурсов – инеистые великаны, – начал Эгиль. – Вечный враг их, бог Тор, бесконечно с ними сражался, истребляя их своим могучим молотом, но один великан всё же уцелел.

Его перебила Вила, попросила рассказать о Торе. Тот отказывать не стал.

– Тор – могучий бог грома и молний, сын великого Одина и Земли Грунн. С его могучим молотом Мьëльниром, что сокрушает врагов, он защищает Асгард и людей от проклятых гигантов. Его сила не знает равных, а храбрость – легендарна! Тор всегда в битве, и ни один противник не способен его остановить. С рыжей бородой, в доспехах, он словно молния на небе! Каждый раз, когда гремит гром, знайте – это Тор на своей колеснице мчит по небесам, в упряжку запряжены два козла – Тангниостр и Тангриснир, что продолжают звать нас к доблести и чести!

Рассказав про своего Бога продолжил и о великане.

– Он укрылся в снежной горе, и продолжал жить там. Никто не ведал, сколько лет ему было; говорили, что три или четыре тысячи, ибо ни в одной саге его имя не значилось. Этот Великан был высок – его рост достигал почти ста пакенов, а глупость его оценить и вовсе не могли. Может, это всего лишь оскорбительное выражение, но и половины такой высоты и глупости, было бы предостаточно.

Инеистый Великан стойко переносил холод, хотя страшился оттепели, когда ему угрожала опасность растаять. В своей норе он большей частью пребывал в дремоте, но раз в сто лет пробуждался, окидывая взором мир вокруг, чтобы узнать, что происходит в этом новом времени. Это пробуждение дарило ему силы, ведь он, вероятно, надеялся продержаться еще тысячу лет. Во дни минувшие, на службе у инеистых великанов находились мелкие, ловкие карлики, кои именовались черными альвами. Они умели видеть сквозь горы и обладали всеми знаниями мира, но лишь одного не могли сделать – создать солнечный свет.

Он бы, наверное, и далее рассказывал, но тут пришла Гранька, сбила его с мысли. Оказывается, к избе прикатил на своей коряге Водяной и уже час ждал Вилу, нужно ему было что-то той сказать.

Девушка поднялась и отправилась вызнать, с чем пожаловал хозяин рек и озёр.

Надутый боле обычного, тот нервно теребил свои усы, что так похожи на налимьи, и нервно озирался. Завидев Вильфриду, подплыл поближе. От Водяного несло тиной и застоялой водой.

– Здравствуй, девица, – раздался булькающий, чем-то похожий на кваканье лягушки голос. – Слышала, что бабку твою князь древлянский ищет?

Вила покачала головой, ничего подобного она не знала, да и откуда бы, почитай, ни с кем, кроме варяга, то и не знается. Водяной продолжил:

– Слыхал я от щуки, что приплыла с самого Ужа, а может, и не она, а кто сказал, что беда приключилась в землях древлян. Осерчал на них сам Чернобог. И теперь молодой князь помощь колдовскую ищет.

Вила почесала кончик носа: ну ищет и ищет, ей с того какая печаль? Да и отыскать болото, не зная, сложно, морок вокруг наведен, и она лично его поправляет. Но любопытство взяло. Зачем это Ясиня опять древлянам нужна стала или же за мечом князь едет? Но этого ей бы не хотелось. Помнила она, как его прадед её бабку обидел. И ежели он её суженый, то такого ей не надо. Но и помогать Маре она не шибко хотела. Может, всё ж чего напутала та щука, что вести принесла? Иль вовсе князь про меч не знает, ежели и явится, то можно самой о мече промолчать. Она бы хотела с варягом жить. Добрый он, ласковый. Сказки бает складно. А что с Прошкой недружен, так то привыкнут. И уезжать не обязательно, можно и тут же жить. Но Водяному всё же наказала, если явится князь вблизи, ей тут же сказать. На болото не пущать, но и в реках не топить. Сможет добраться, несмотря на преграды чинимые, тогда и поговорит она с ним, а коль нет, то всё равно ему с Чернобогом не тягаться. На том и порешили.

Лиходеи

В Вороньем князю сказали, что ведьма, живущая на болоте, и правда пришлая, но как давно появилась – никто и не помнил уже. Говорила, что пришла от радимичей, не ужилась с тамошним воеводой. Звала она себя Улитой, деревенские – бабкой Улой. Но прозваться-то можно как угодно, кто проверит?

Потому князь сам решил съездить и проверить. У избы встретил сгорбленную старуху с крючковатым носом, в рваных лохмотьях, от которой дурно пахло смесью жира и давно немытого тела. Когда-то именно так описывал ягинь воевода, дядька Видбор.

Светозар спешился, поздоровался учтиво. На что бабка злобно сверкнула почти белесыми глазами. Он передал ей привет от Светозара. Та и ухом не повела – то ли правда не знала такого, то ли прикидывалась. Как-то вызнать бы? Решил князь схитрить. Вызвался помочь бабке. А та и рада. Нагрузила работой, как челядинца какого. Дров ей нарубил, воды натаскал, баню истопил. Бабка намылась, сидит довольная, кашу из грязной миски уминает, да так, что ещё за ушами треск стоит.

Светозар тем временем ей сказки про Лешего рассказывает, ждёт, может, выдаст чем себя бабка. А та кашу сожрала, рот утерла грязным рукавом, икнула сытно и говорит:

– Это ты Ясиньку, что ль, сыскать пытаешься? Слыхала я про неё. Говорят, с тех пор как она от древлян ушла, с ней, почитай, вся магия испарилась. Даже вход в чудной мир закрылся.

Но магия в их землях ещё теплилась, пусть и не такая сильная, как пока Лес стоял. Решил князь не упускать возможность и разговорить Улиту.

Но та боле ничего такого и не знала, лишь то, что Ясиня на болоте, как и она, бобылихой жила, да людей сторонилась. А вот на каком – того не ведала. Вроде как в топях, что люди гиблыми кличут, но давно то было, может, куда перебралась уже.

Поблагодарил князь и за эту помощь, лучше чем никакой, да обратно отправился, на Гиблые топи ехать решил.

Возвращаясь с Вороньего, Светозар был погружён в свои думы. То, что ему повезёт и первая же ведьма окажется той самой, он шибко и не надеялся, но было обидно. А потому засаду на него устроенную проморгал. Стрела вылетела как из воздуха, пробив ногу, и застряла в ней, покачиваясь.

Князь спрыгнул с коня, охнул от боли и, спрятавшись за деревом, выхватил меч. Из-за кустов вышли два мужика совершенно разбойничьего вида.

– Давно мы тебя тут поджидаем, что ты как косой к дереву жмёшься? – хохотнул старший.

– А он нас увидел и в штаны наложил, – поддержал его второй.

Выставив вперёд короткие мечи, они начали кружить вокруг Светозара.

Князь с прищуром следил за татями, держа меч остриём к земле. Те, однако, не спешили нападать, знают, гаденыши, на кого оружие подняли. Святозар сплюнул.

– Эй, чумазые, – позвал он ближайшего мужика. – Так и будете плясать, али делом займёмся?

Не ответил тать, а только переглянулся с подельником и отошёл в сторонку, держа меч наготове.

Кровь стекала по ноге Святозара, как бы не окочуриться. Ждут, проклятые, не решаются напасть, пока меч в руке держится.

Князь зарычал, наступив на раненую ногу, но не упал. Подняв меч, нанёс он удар по татю, высек меч искры из оружия вражьего, но не нанёс раны. Подскочил второй и попытался проткнуть князя, да не тут-то было, успел князь отбить подлый удар. А сам погрузил кинжал в брюхо разбойничье, да так, что захлебнулся тот кровью алой.

– Ну что, – Святозар обломал древко стрелы, а наконечник и потом вынуть можно. – Продолжим?

Взвыл разбойник голосом нечеловечьим, замахнулся мечом и налетел на князя, как стая диких воронов. Защитился князь, отвёл удар и сам атаковал. Рассёк меч лишь воздух, увернулся тать и отпрыгнул в сторону.

Усмехнулся Святозар. Неплох лиходей, но больно осторожный. Но есть способ, как на такого управу найти. Не бегать же за ним, в самом деле, словно лису за выторопнем.

Закашлялся князь, упал на колено и склонил буйную головушку. Заулюлюкал мужик, бросился на князя, на ходу замахнувшись оружием.

На то и был расчёт. Отбил князь удар своим кинжалом, да и насадил того на свой меч, аки куропатку на вертел. Завыл мужик, захаркал кровью, да и издох.

– Псу – и смерть собачья, – Святозар с трудом поднялся на ноги. – Жаль, издох, допросить бы не помешало.

Потемнело тут в глазах, и свалился кулём рядом.

Во Вручее тем временем было неспокойно: три упыря за ночь вои изловили, но те успели поперед того двоих горожан порвать, их теперь волхвы выхаживали. В Искоростень гонца послали, чтоб подмога оттуда пришла. Перли мертвяки со всех сторон, почти всех на подходе положили, но вот троих упустили. Не справлялась дружина, что стояла в городище, помощь требовалась.

Жрица Мары, притаившаяся в чаще, злобно хохотала, глядя на то, как нежить город осаждает: хозяйка ей дала добро, чтобы князю насолить, и подлая чёрная душонка бабы теперь ликовала, глядючи на мучения воев.

А в Любиче наместник места себе не находил, ожидая возвращения татей, хотя и надеялся, что те не возвратятся. Не хотелось ему руки свои их кровью марать, а ещё, не дай боги, кому растреплют. Такое дело таясь делать надо. Пока же он продумывал, как от жрицы избавиться, чтобы совсем следы замести. И готовился к походу, якобы выручать попавших в беду Вручан, а на деле – князя сыскать да меч себе оставить. Хотел он хитро поступить: собрать воев и пойти в сторону городища, а там якобы от князя весточку получить и, отправив дружину к Вручию, самому за князем двинуться, взяв пару воев.

Выехав из Любича, он всё время озирался по сторонам: Нежданка должна была послать гонца. Тот нагнал их почти у Искоростеня. Гостомысл досадливо поморщился, но деваться было некуда. Принял письмо, сделал вид, что прочёл. После чего объявил воям, что князь его на подмогу вызывает, а им следует помочь Вручанам отбиться от нежити. А заодно лес прочесать, на предмет вдруг кто упырей поднимает.

Сам же отозвал троих дружинников и в обратный путь двинулся.

Дружина его же дальше двинулась. По пути встретили воев искоростеньских и дальше уже великим войском пошли, будто не нежить рубить, а в поход ратный.

Во Вручии царила суматоха: простой люд по домам прятался, ставни закрыты, двери заперты, и лишь стражники на частоколе дозор несли. До вечера всё тихо было, бабы что посмелее даже обед снесли воям.

Но едва стемнело, послышался из лесу со стороны погоста вой, да такой, что кровь в жилах стыла. То тут, то там замелькали красные глаза, и упыри – из тех покойников, что не на крадах жгли, а хоронили в моровых избах, некоторые из пришлых и вовсе своих мёртвых в землю зарывали – двинулись на Вручий.

Упыри лезли на частокол, цепляясь когтями за брёвна. Их мёртвые тела, покрытые гниющей плотью, источали смрад. Воины отбивались, рубя упырей мечами и топорами. Но упыри были сильны и неутомимы, а их число всё росло. Они перелезали через частокол, прорывались через ряды воинов и врывались в город. В городище люди в страхе разбегались в разные стороны. Нежить же разрывала всех, кто попадался им на пути. Они вырывали сердца из груди, разрывали людей на части, высасывали кровь.

Воины пытались сдержать тварей, но силы их были неравны. Упырей было слишком много, и они всё набегали откуда-то. Вскоре ряды воев были прорваны, и нежить ворвалась в город. Дружинники отступали, отбиваясь от наседавших со всех сторон мертвецов.

Воевода Искоростеня, видя, что город падёт, ежели не извести того, кто нежить поднимает, собрал своих лучших воинов и бросился в лес, чтобы найти лиходея. Долго бежал он по тёмному лесу, цепляясь за коренья да ветки. В снег проваливаясь.

И наконец они увидели посреди чащобы поляну. Стояла там старуха древняя в чёрном балахоне и что-то бормотала. В руках она держала посох, на верхушке которого был вырезан череп. Бросился он вперёд и снёс ей голову. В этот же миг все упыри попадали замертво.

Гостомысл же тем временем почти до Любича вернуться успел, лошадей, не жалея, гнал. Хотел он поскорее в город вернуться, узнать, не явились ли его пособнички. Но по прибытии понял, что о тех ни слуху ни духу. «Порешил их, видимо, князь», – подумал наместник, но то и к лучшему, зачем ему свидетели его подлости. Сменил лошадей и дальше отправился.

Как искать князя, он пока не знал, решил сперва в Плёс заехать разузнать, куда тот двинулся, а там уже и кумекать, как его догонять. По пути он представлял, как будет вершить власть на землях славянских. Будет он правителем сильным, люди будут его бояться и почитать как богов. Построит великие города, обнесённые высокими стенами и защищённые сильными дружинами. И никто не посмеет встать у него на пути. Все перед ним кланяться станут.

Жена вновь попыталась его остановить, но Гостомысл лишь оттолкнул назойливую бабу прочь и из города ускакал. Нежданка же, уже считавшая себя княгиней земель древлянских, хотела было сестру да мать пошпынять, но была теми за косы оттаскана да в погребе заперта, откуда карами им страшными от тятьки, как тот вернётся, грозила.

Открыв глаза, Светозар попытался встать, но голова кружилась, и очень хотелось пить. Над головой виднелись закопчённые брёвна потолка, потемневшие от времени и покрытые паутиной. Вокруг были стены, сложенные из грубо обработанных брёвен, между которыми виднелись щели, замазанные глиной с соломой. В избе было темно и душно. Единственный источник света – небольшое окошко, затянутое бычьим пузырём, пропускало внутрь скудные лучи солнца.

Откуда-то издали доносился знакомый голос: бабка Малена ругалась с кем-то во дворе. Князь осторожно сел на постели и опустил вниз босые ноги. Из одежды на нём осталась лишь нижняя рубаха да порты. Как он тут оказался?

Попытался встать, но тело не слушалось, и, покачнувшись, он сел обратно. Крови потерял много, видимо, вот и слабость.

«Ну что ж, подождём Малену, может, она расскажет, кто меня сюда притащил», – подумал Светозар.

Стены избы слегка кружились перед глазами, но князь упрямо вглядывался в них, пытаясь вспомнить, что произошло. Вот он сражается с разбойниками в лесу, его ранят в ногу… А дальше – темнота.

Сколько он пролежал без сознания? Что произошло за это время? И кто, чёрт возьми, принёс его в избу к Малене?

Заскрипела дверь, и в избу вошла старуха.

– Очухался? – как обычно, в грубоватой манере спросила Малена и села к окну, достав веретено. – Я уж думала, околеешь.

Светозар сел поудобнее.

– А как я у тебя очутился? Я ж в лесу был, что к Вороньему ведёт.

– Так Горяшка тебе притащила, пошла до сестры, она у неё как раз в Вороньем живёт. Говорит: «Иду, гляжу, гость твой давешний валяется, а рядом два мужика, по виду чистые тати, да вспоротые мечом». Я перепугалась, но смотрю, твой-то дышит. Взвалила на плечо да приперла вот ко мне. Почитай седмицу уже лежишь, – пояснила его появление в избе бабка.

– А вчерашнего дня какой-то ухарь явился, лошадь в мыле, тебя всё искал. Я и сама не сказала, и деревенским запретила.

– А кто таков, не сказал? – князь задумался, кто б это мог его искать. Окромя Гостомысла, никто и не знал, куда он направился, а тому зачем бы вслед скакать?

– Не сказал. Я ему сказала, что ты в Воронье уехал, он лошадь повернул и туда поскакал, да так быстро, будто его волки гнали.

Попросил Светозар описать ему мужика.

– Ну каков он? – Малена задумалась. – Лицо широкое, глазки маленькие, как у порося, глубоко посаженные. Губы ещё поджимал постоянно. Нос большущий да кривой. Бороденка жидкая, как у козла. Сам коренастый, толстоват да кривоног. Одет был в простую рубаху и штаны из грубой ткани.

Светозар слушал описание и понимал, что Малена говорит о Гостомысле. Он нахмурился. Зачем Гостомысл так спешит его найти? И почему он не сказал, что это он? Малена сказала, что говорить, что его не видели, не стала – не поверил бы, знал он точно, что Светозар сюда направился. Подивился князь бабкиной смекалке.

Гостомысл же успел найти пособничков своих и в Вороньем разузнать, что князь был на болоте, к ведьме сходил и прочь отправился. Где теперь его искать, наместник не понимал. В Буруны, куда его послали в Щучьем, сказав, что князь там завсегда ночует, возвращаться было боязно, а ну как кто чего заподозрит. То, что князь там часто бывал, знавали все, мало ли с кем он там дружбу водит. Решил и он к ведьме наведаться, авось та чего расскажет.

Бабка приветила угрюмо, всё бурчала. Пришлось подхалимничать да кусок окорока в путь взятого отдать. Тогда и рассказала, что ищет Светозар ведьму древлянскую. Но где та, она не ведает, видать, мало показалось ей окорока, чтобы и этому заезжему рассказать, что знает. Но посоветовала в Турове разузнать, может, тамошние ворожеи что знают.

Туда наместник и отправился, переночевал в Вороньем, а наутро в путь двинулся.

Князь тем временем в себя пришёл, с постели уже сам вставал, но пока слаб был. Не отпускала его Малена в дорогу, мало ли, с коня ещё свалится. Грома Горяшка тоже привела, опосля того как Светозара к бабке притащила. В лесу изловила и привела.