Текст книги "Ворожея: Лёд и Пламень (СИ)"

Автор книги: Тося Шмидт

Соавторы: Татьяна Смит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

И тогда Беловид вспомнил о том, что грозил Леший роду княжескому темными богами.

Уговорил князя принести жертву Чернобогу. На капище бычка черного забили, щедро облив идола кровью горячей. Но и этого было мало, ответил Чернобог, но сказал, что гневаются он и Мара, не дадут они Лели проснуться.

Волхвы неделю совет держали и порешили на нем, что нужно Светозару отыскать меч Харалуг и победить темные силы.

Вспомнились князю слова нянькины да отца: «Прадед наш спрятал его, чтобы он в злые руки не попал, да где – не сказал. Говаривали, что хранится он у той ворожеи, что изгнанна им. Хотел он ее вернуть. После того как он Лешего победил, тракт да град построил, иссяк источник живой водицы. Вот и хотел он ведьму уговорить найти новый, только отказалась она, обиду глубокую затаила. Но меч на хранение приняла. А где та ведьма теперь? Никто того не знает».

Понимал князь, что ведьмы, конечно, поболе людского срока живут, но, скорее всего, ее в живых уже нет. А где меч, никто не знает, как говорил отец. Знал он только, что жила она где-то на болоте, аж за самим Туровским лесом, но где точно, только сам прадед Светозар то ведал.

С мрачными мыслями уходит от волхвов князь. Где ведьму искать, а ежели жива, отдаст ли она меч. И даже отдаст, как победить самого Чернобога.

И снова на ум ему пришли слова нянюшки: «Карачун яйцо жар-птицыно заморозил, льдами окутал. От того птица не возродилась и богиню не пробудила. А сделал он то от обиды великой на Дадона. Ему и спасать княжество от неминуемой гибели. Порешили, что князю снова плыть на остров Буян, спасать яйцо…»

Но помнил он, что без меча и верной жены делать там неча. Присел на полати, задумался. Решил, что перво-наперво меч сыщет, а потом уже и суженую свою искать станет. Меч отыскать всё же проще. Хоть какая-то указка имеется.

Бабкина загадка

– Прошка!!! – черноволосая девушка с глиняной бутылкой в руке ворвалась в избу. – Ты опять всю настойку вылакал, супостат проклятый?! – голос её не предвещал ничего хорошего.

Небольшой, покрытый чёрной мохнатой шёрсткой Домовой выронил из руки надкушенный пирожок с капустой и икнул.

– Чё сразу Прошка? Как что, так сразу я? – ушёл он в глухую оборону, прячась за покосившуюся от времени печь.

– Мне что назавтра Горке отдавать? Тебя? – девушка потрясла над головой глиняной бутылью. – Вот я тебе! – Она схватила веник, но Проша шустро юркнул за пыльную занавеску, висевшую на жерди у печи. Научил на свою голову, была добрая да покладистая, а выросла сущая ведьма.

– Я, между прочим, тебя выкормил, выпестовал… – раздался из-за занавески голос с нотками жалобными да обиженными.

– Кто? Ты? А кто меня сожрать бабке советовал? – голос юной ведьмы дрожал от возмущения. – Выпестовал он.

– А кто тебе молоко из деревни носил? Шарканок строгал да люльку из ивовой лозы делал? – девушка подозрительно притихла, и домовой продолжил. – То-то, всё Прошенька. И вот она, благодарность людского племени. Веником. Старого домового. И как тебе не стыдно.

В бок печи прилетела бутылка. Проша благоразумно затих. Через минуту выглянул, девка сидела на лавке, опустив голову, от чего чёрные её волосы, длинные и густые, как смоль, закрывали лицо.

– Вилька, ну ты чего? – он осторожно приблизился. – Из-за настойки, да? Там ещё ж есть… Не горюнься. – Он тронул лапкой край поневы, грубой домотканой ткани, расшитой по подолу затейливыми узорами. И вспомнил, как два года назад она с лавки в неё впрыгивала.

"Молодая девчонка стояла на грубо обтёсанной лавке и, весело смеясь, примерялась, как половчее прыгнуть, чтобы попасть точно в широко раскрытую юбку-поневу, что держала старая ведьма. Обряд был старинным и очень важным, символизирующим переход из детства в юность, в пору невест.

Бабка Ясиня, державшая поневу, была лесной, хотя уже скорее болотной, ведьмой. Она приняла найденную упырями на болоте Вильфриду как внучку и нарекла девочку этим именем. Обряд перехода из детства в юность совершался в возрасте пятнадцати весен. Девчонка должна была прыгнуть в раскрытую поневу. Если она попадала точно в середину, то считалось, что она готова к замужеству.

Вилька, как звали её домашние, домовой да кикимора с упырём, задорно смеясь, запрыгнула в поневу с первой попытки. Ясиня поцеловала её в лоб.

– Ну вот и выросла, – сказала она. – Теперь уже не дитятя".

– Бабку Ясиню вспомнила, – всхлипнула из-за завесы волос ведьма. – Расскажи мне про нее. Она мало говорила о себе.

Ясиня померла месяц назад. Прошка и Гранька с Тишкой помогли Вильфриде собрать краду и проводить ту как положено. Но тоска до сих пор не покидала названную внучку лесной ведьмы.

– А что тут расскажешь, – Проша задумался, почесывая за ухом. – Я ж уже много годов тут один жил. Старая ведьма померла, изба в запустение пришла. Крыша прохудилась, стены покосились, окна затянуло паутиной. Я уже думал, всё, помру.

– А ты-то отчего? – перебила его молодая ягиня, откладывая в сторону недошитый рушник, взятый ей, чтобы занять руки, на котором красовался затейливый узор из разноцветных ниток.

– Что бабка учила, всё мимо пролетело, – домовой покачал головой. – Мы с домом вместе помираем, как только он разрушится, так и нас не станет. Ты слухать будешь или вопросы задавать? – даже осерчал он.

– Буду, буду, – примирительно сказала Вила. – Только ты не ворчи.

– То-то же. Вот. Что я там сказал? Помирать собрался я, вот. Сижу, печаль с невзгодами да лишениями заедаю грибом сырым, ложку строгаю. Тут дверь как шарахнет по стенке. От грохота пыль с потолка посыпалась. Я кубарем и улетел за печь. И силой такой повеяло. Ажно страх меня взял. Тут и бабка твоя вошла. Волосы всклокочены, глаза яростью горят. Но дом принял её, теплом окутал. Она как-то вся и прониклась. А тут и я вылез. Новую ведьму, значится, поприветствовать. Рассказала, что её из мира чудного выгнали, что в Лесу Великом был. Выпер Лесной князь. И древлянский тожа. Она пять дней по болотам да лесам скиталася, голодала, холодала, пока избу не нашла. Так и стали вместе жить.

Вила помнила этот рассказ, но, со слов бабки, там было не так жутко, как помнил это домовой. «Много дней я по лесам аки волк металася. Из сил, почитай, выбилась. И тут ноги как сами меня на край болота вынесли. Смотрю, изба стоит. Думаю, зайду, переночую хоть. Дверь распахнула да внутрь вошла. Гляжу, на столе ложка недоскобленная лежит, качается. А никого не видать. Присела на лавку. А из-за печки как комок грязный как вылетит. Я чуть концы и не отдала».

– Опосля, можа, через год аль два, не помню ужо, князь Светозар явился. Не тот, что сейчас княжит, прадед его дальний. Как дорогу отыскал, то только боги ведают. Бабка-то твоя все дорожки мороком заговорила, глаза отводить она знатно умела. Но и ты научишься. Пришёл, значится, на колени бухнулся да так жалобно запричитал, – Виле мало верилось, что сам князь на коленях стоял, но перебивать не стала. – Спаси, говорит, Ясиня, иссяк источник живой водицы. Но бабка твоя ухват взяла и как погонит его. Князь аж отшатнулся да побледнел весь. Осерчала люто. Тогда упросил он её меч принять. Непростой. Булатный клинок Харалуг. Выкован тот меч, говаривают, в глубокой пещере огнём самого трёхголового Змея, что в горах обитает. И оттого сила в нём неимоверная заключена. Даже богов им сразить можно. Но правда то аль досужие сплетни, что бабы по базарам носят, не ведаю.

– А что бабушка? – Вила вновь принялась вышивать отложенный рушник.

– Что-что, приняла она тот меч.

– И какой он? – спросила девушка, не отрываясь от работы.

– Красивый, – ответил Проша. – Весь из чёрного железа, а на лезвие руны наложены и будто светятся. Широкое такое лезвие, обоюдоострое. Рукоять вся в знаках обережных, а навершие в виде главы змия исполнено. Глаза змеи из яхонтов самоцветных сделаны.

Вильфрида представила себе этот меч и почувствовала, как по её спине побежали мурашки, даже от рассказа силой веяло. Она никогда не видела ничего подобного.

– А сейчас он где? – больно уж ей хотелось самой на то чудо поглядеть.

– Спрятала его твоя бабка. А куда – даже мне не сказала. Чары навела, что глаз отводят. Сказала лишь, что придёт время и тот, кому он предназначен, явится. Слова ему нужно передать, и ежели он с добром пришёл, то меч сыщет.

– Какие слова? – ведьма подалась к домовому.

Тот наморщил лоб, припоминая, что ему велела передать Ясиня.

Он ни близко, ни далеко.

Он ни низко, ни высоко.

Средь цепей тот меч хранится,

Сыщет тот, кто не боится.

У пленённого царя

Ноша, князь, лежит твоя.

Вила, как ни пыталась, не смогла разгадать бабкино послание. А тут и домовой “обрадовал”, что вторая часть есть. Когда сыщет князь то, что у царя, придётся снова поискать.

Отыскал ты, князь, каменья.

Применил ты все уменья.

Отыщи теперь клинок,

Чтобы он тебе помог.

Тот клинок во тьме таится.

Коли сыщешь, пригодится.

Берегись ты, князь, чего-то,

Стащит он тебя в болото.

Чем вовсе запутал девку. Бабка, оказывается, меч на три части разобрала. И отыскав клинок да глаза, нужно было ещё и главу Змия сыскать с рукоятью. О том, где она, говорилось в третьей части.

– Змий лежит и ждёт свой час,

Поджидает где-то вас.

Коль придёшь к нему один,

Не видать тебе седин.

Потому возьми с собой

Ту, что звать твоей судьбой.

Лишь она найдёт дорогу

И положит меч к порогу.

Знает лишь она одна,

Где лежит его глава.

Вильфрида приложила палец к губам. Да, умела бабка туман напустить. Интересно, зачем вообще такой сильный меч может понадобиться? И какой из князей явится? Дреговичей или же потомок Светозара, древлян правитель? Об этом решила домового расспросить.

Тот задумался и ответил:

– Думаю, что древлянский. Их это меч. Да и бабка твоя из древлян. Но могут, конечно, и дреговичи прознать, и радимичи. Но видится мне, что знал что-то Светозар, когда меч оставлял. Ведал, что пригодится он. А у Ясини в сохранности будя. Оттого и ехал так далеко, искал её. А теперь тебе эту тайну хранить.

Слова Проши заставили ведьму задуматься. Хотелось разгадать загадку, но что за царь, какая тьма – она так и не поняла. Как и то, почему князь не доживет до седин, если явится один. Чем больше она думала, тем сложнее, заковыристее ей казалась загадка. Плюнула она на это и решила, что пусть князь голову ломает и та, что ему судьбой напрядена.

Весна и лето всегда были порой трудной, не до долгих размышлений в эту пору. Нужно было запасы припасти на долгую, холодную зиму. А потому начинать надо было, едва снег сходит. Гранька, кикимора и подруга бабки, обещалась помочь посадить репу да тыквы. Но сперва требовалось обряд провести – отомкнуть землю после холодов и посеять зерно, без которого не будет хлеба. К нему-то и готовилась новая болотная ведьма, или ягиня, как ее звали деревенские.

А пока она наблюдала, как домовой с Тишкой распахивают мерзлую землю, чтобы скорее отогрелась. И готовила угощение Полевику. Ясиня завсегда тому приносила на край пахоты крынку молока да каравай хлеба. Земли на болоте было немного, но задобренный ведьмой дух завсегда помогал с урожаем.

А ей пора идти огород готовить. Бабка приучила ее садить репу, капусту, гречихи немного да овса с пшеницей. На хлеб да каши. Была грядка и под тыкву с огурцами. Тишка помогал грибов намочить да насолить.

Вечером Вила распустила волосы, надела белую, простую, тонкого льна рубаху. И вышла на распаханную землю. Прошка и Тишка, заведомо упрежденные, носа из дому не казали. Гранька их там приспособила пироги помочь ей испечь. А потому никто не мешал ягине провести необходимые действия.

Скинув рубаху, Вила легла на землю и стала по ней кататься, приговаривая слова обрядовой песни:

«Отец наш Род,

Землю разбуди,

Семена прими,

Урожай роди».

Она знала, что, глядя на тело женщины, Род окропит семенем своим землю, в которую она после обряда посеет семена, и урожай будет хорошим.

Ведьма каталась по земле, приговаривая слова заговора, пока не почувствовала, что земля готова принять семена. Этот обряд проводился каждый год в каждом селе и деревне. Он был призван обеспечить хороший урожай и плодородие земли. Считалось, что тело женщины обладает особой силой, которая может передаваться земле и способствовать ее плодородию. Поэтому для проведения обряда выбирали самую плодовитую и здоровую бабу в деревне.

Посеяв семена, девушка оделась и отправилась в дом. Там уже вкусно пахло пирогами с капустой и зайчатиной. Тишка ещё вчера поймал беляка и принёс им. Он частенько угощал дичью ягинь, которые, в свою очередь, привечали уже изрядно подросшего упыря. Вилька так и вовсе его кем-то вроде брата считала. Почитай, он же её и спас. Иначе бы разодрали её его родичи.

Несмотря на славу кровожадных тварей, Тишка был спокойным. На людей не кидался, ловил дичь по лесам. А ещё мог и подсобить чем. Ясиня говорила внучке, что из-за чего-то в нём осталось духа человеческого малая толика, когда другие, становясь упырями, облик людской теряли вовсе и лишь крови жаждали. От того, видать, родичи Тишку и не жаловали, не видели в нём своего. Люди тоже принимать этого недоупыря не желали, так и прибился он к ведьме, что жила на болоте.

После смерти Ясини Тишка и вовсе поселился в избе, жил в клети, где раньше ютилась Вилька. В отличие от бабки она была добрее, но к людям, как и Ясиня, не ходила, считала, что незачем. Отвары да мази в деревни по-прежнему носил Прошка, принося взамен молоко с мясом, иногда творог и масло. Вот и назавтра нужно было отнести Гориславе настойку мухоморовую, что вылакали эти две бессовестные рожи. Вздохнув, Вила налила в бутыль нового зелья и прибрала в корзину. До деревни, где жила Горка, несколько часов ходу. Проша встанет засветло, чтобы к вечеру управиться.

Закончив приготовления, ягиня распустила волосы и села на постель. Сон никак не шел. Она вспоминала рассказы бабки о том, как та князя Светозара спасла и чем тот ей отплатил. И все больше убеждалась, что жить среди людей ей не хочется. Лживые они, не умеют ценить добро, им сделанное.

Ясиня сына его спасла, а что в ответ? Была изгнана жить на болотах. Люди с окрестных деревень хоть и просили помощи, но сами избы сторонились, бабку нечистой силой считали. А тот же Тишка, спасенный бабкой от анчутки, что хотел над упыренком подшутить, да чуть не утопил, отличался верностью, почти собачьей.

Русалка, которой она кушак подарила, тоже завсегда приплывала ее проведать. Хоть и не помогло это ей уйти в Навь, но помнила та доброту. Рыбы могла принести и просто посидеть на берегу, поболтать. Подруг у Вильфриды не было, она как-то попробовала в лесу заговорить с деревенскими девками, так те ее шишками закидали, а потому была рада даже общению с русалкой.

Водяной их тоже не обижал, мог жемчужину красивую подарить или раков наловить.

С этими мыслями она легла в кровать и накрылась шкурой, подаренной лесовиком. И зачем этим людям помогать? Явится князь, сказать, что не ведает ничего про меч, и пусть катится восвояси. С чего она ему помогать станет? Его прадед сильно бабку ее обидел, а она теперь ему меч сыскать помоги. Вот еще. Лучше сама отыщет. Такой силы оружие и ей самой сгодиться может. И почему Ясиня вечно горевала о том, что так и не стала ведьмой княжеской? Про Бажану вспоминала, а та сгинула, ее и искать никто не стал. Неблагодарно людское племя, прав в этом Прошка.

Во сне ей привиделась бабка. Ясиня стояла подле кровати и гладила морщинистой рукой по волосам.

– Не горячись, девка. Мара-то в тебе говорит. Хочет с пути сбить. Ты и сама племени людского. Их и держаться надобно. То, как со мной обошлись, и моя вина. Не во всём я с тобой честна была.

Рассказала, как они с Лешим обманули князя. Что поверила нечисти и хотела таким способом стать ведьмой самого древлянского правителя. Позволила сгубить Бажану ради своих честолюбивых помыслов.

– Тебе судьба уготована богами яркая. В две нити Макошь прядет твою жизнь. По какому пути пойти, только ты сама выбрать сможешь. Стать Мары жрицей и соратницей верной, да людей губить, или же верной подругой и советницей князя. И вместе с ним Русь от гибели спасти. Но как оно станется, никто не ведает, ни я, ни Мара, ни сама матушка Макошь. Лишь ты сможешь дороженьку свою проложить. Лишь тебе под силу с богами тягаться. Оттого и меч приняла. Знала, что будет у меня внучка, да силы такой, что мне и неведома. А как ее сыскать, сама вскоре поймёшь, как за мечом князь явится. Но то когда будет. А пока спи, моя искорка ясная. Не тревожься понапрасну.

Провела рукой по голове ее и исчезла, как и не было. Вильфрида подскочила на кровати. Сердце бешено стучало в груди. И пойми, бабка ли то приходила, правда, аль от думок да рассказов Прошки что примерещилось. Спустив с постели босые ноги, дошла до кадушки с водой, омыла лицо, попила из пригоршни. И села на лавку. Тут и домовой встал.

– Чаго не спишь? – спросил он.

Вила рассказывала ему про странный сон. Прошка задумался.

– Утро вечера мудренее, ложись-ка, девка, спать. Как оно будет, время покажет. Явится ежели князь, тогда и думать станешь, помогать ему иль Маре. А пока нечего печалиться. Даже ежели бабка твоя нечисти помогала, сына княжьего она спасла. Да и не от злого умысла помогала, Лес важен был. Но что теперь прошлое ворошить. Спи, ступай, а я в деревню.

Вильфрида вернулась в постель, а домовой выскользнул из избы и потрусил по тропинке меж болотных кочек. То, что девке судьба непростая уготована, знал он давно, но не хотел раньше времени ту тревожить. Время всё по местам расставит, а боги путь верный ей укажут.

Дальняя дорога

– Севка! – Светозар спустился с крыльца и окрикнул конюшего.

Тот похлопал вороного жеребца по крупу и, обтерев руки, поспешил к князю.

Светозар, наряженный в темную шерстяную рубаху, подпоясанную ярко вышитым кушаком, плотные шерстяные штаны ладно сидели на статной фигуре, стоял у терема. На ногах у князя были высокие сапоги из мягкой кожи, отороченные мехом. Вотола из мягкого войлока лежала на широких плечах. Собираясь в походы, князь старался одеваться неброско, практично. Вот и сейчас он скорее походил на зажиточного крестьянина, чем на князя древлянских земель.

– Оседлал? – конюший как раз готовил скакуна Грома к выезду. Княжич решил, что отправится в путь один, так ловчее. А пока его не будет, заправлять оставил совет волхвов.

Севастьян кивнул и подвел коня к Светозару.

Конь был вороной масти, с длинной гривой и хвостом. Он был сильным и выносливым, с мускулистым телом и крепкими ногами. Сбруя, хотя и не была богатой, но была прочной и надежной, изготовленная из качественной кожи и надежно закрепленная на коне. Удобное седло было изготовлено так, чтобы князю было сподручно долгое время находиться в нем без устали. Уздечка, простая, но крепкая, позволяла хорошо управлять конем.

Вскочив в седло, Светозар пришпорил лошадь и выехал за ворота. Путь предстоял неближний. До Любича планировал доехать за несколько часов. Без обоза, верхом, двигался он достаточно быстро. Но по дороге заехал в Крутогорку. Узнал у старосты, как обстоят дела. После поимки упыря деревня жила спокойно, что князя порадовало. Староста предложил не скакать по темну и остаться на ночь. День и правда был коротким, словно не снегогон на дворе. Потому предложение Светозар принял. Он сходил в жарко натопленную баньку, потрапезничал у старосты и лёг спать.

Наутро, едва рассвело, Светозар пустился в путь. И спустя три часа был у ворот Любича. Гостомысл обрадовался приезду князя. Пригласил в терем, где снова крутились, наряженные, как на Ярилу, девки. Князь только вздохнул, видать, от помыслов наместника его только женитьба и спасет. Тот пожалился Светозару на то, что весна не приходит. Пришлось рассказать о том, что волхвы смогли узнать. Гостомысл только руками всплеснул. Сам Чернобог осерчал на их земли. И как с ним князю бороться?

Светозар рассказал ему о мече волшебном, что способен богов победить, расспросил про ворожею. Гостомысл в ответ только хмыкнул. Но куда делась ведьма Ясиня, он не знал. Говаривали, что где-то у дреговичей обосновалась. Но леса вокруг Турова дремучие, болот много, где именно она пристанище нашла, того не ведал наместник. Попрощавшись, Светозар дальше двинулся. Хотелось ему до Щучьего плёса, что почти на границе земель древлянских, добраться затемно.

В Плёсе его, как и положено, встретил староста. Драгомил был высоким, грузным мужчиной с широкими плечами и мощной грудью. Густая рыжая борода обрамляла его суровое лицо, на котором выделялись глубоко посаженные серые глаза. Одетый, несмотря на то что тут было теплее, чем в Искоростени, в неизменный овчинный тулуп, толстую шерстяную рубаху и валенки, он стоял в воротах, широко раскинув руки в приветствии.

– Доброго здоровьица, княже. Не ждали мы тебя так скоро. Вот же полюдье было, – густой бас Драгомила разнёсся над селом, заставив птиц вспорхнуть с ветвей деревьев. – Аль приключилось чего?

Князь решил раньше времени много не болтать. Сказал лишь, что хочет вещь в род вернуть, что его прадед у ведьмы спрятал. Но и Драгомил не знал, где та обитает.

Переночевав, утром князь снова выехал в путь. Впереди были земли дреговичей, поросшие густыми лесами. Стоило князя Радмира предупредить бы, что едет к нему с миром. А потому послал из Плёса гонца в Туров, а сам неспешно следом двинулся.

Переночевать решил в селе Буруны, что на реке Припеть стоит. Там завсегда можно было остановиться у бабки Малены, которая с радостью принимала гостей заезжих. Сплетни послушать да досужие разговоры.

До Бурунов доскакал до темна. Нашёл покосившуюся, но ещё крепкую избу. Потемневшая от времени, стояла она на отшибе. Говаривали, что бабка Малена с бесами знается, но правда то, аль чья выдумка, Светозар того не ведал. Но бабка всегда тепло привечала гостей, а потому в избе её часто останавливались те, кто проездом был в селе. Сегодня гостей у бабки не было. Он постучал о притолоку и, склонив голову, вошёл в сени.

Просторное помещение, служившее одновременно прихожей, кухней и столовой, было прохладным, видать, гостей давно не заезжало. Деревянный пол был усыпан соломой, чтобы впитывать грязь. В углу располагалась печь, явно давно не топленная. На грубых деревянных лавках, расставленных вдоль стен, были наброшены шкуры.

Пройдя через сени, Светозар вошёл в горницу. Это была большая комната со сводчатым потолком и двумя окнами. Стены были украшены вышитыми рушниками и чурами. У дальней стены стоял широкий деревянный стол, за которым могли разместиться сразу несколько человек. Рядом находились лавки и сундуки, доверху набитые хозяйственной утварью и одеждой. На одном из них и сидела хозяйка избы. Тянула одной рукой нить, второй крутила веретено.

– Здрава будь, Малена, – поклонился ей Светозар.

– И тебе не хворать, княже, – щуря подслеповатые глаза, повернулась на голос бабка.

Князь гостил тут не первый раз и тайны, кто он таков, не делал. Малена отставила пряжу и, кряхтя, поднялась.

– Жрать, поди, хочешь? – грубовато спросила она. Ей было без разницы, кто заезжает в гости, в своём дому княгиней была она, остальным же следовало вести себя учтиво и спокойно.

– Не откажусь, – Светозар присел было на лавку. – Весна, смотрю, пришла почти… – начал было он, но его тут же перебила хозяйка.

– А че расселся тогда? Дрова я рубить стану, что ли? Поди, дров наколи, печь истопим. Баню затопи тоже, воды натаскай. И я помоюсь.

Если она и якшалась с бесами, то ягиней была неправильной. Те сами и баню истопят, и накормят. У Малены же кров приходилось отрабатывать даже князю.

Вздохнув, Светозар закатал рукава и вышел во двор. Поплевав на ладони, он взялся за топор и принялся колоть дрова. Через пару часов во дворе уже вовсю курился дымок бани, а сам князь утирал пот со лба вышитым рушником, на котором был изображён какой-то зверь. Казалось ему, что дров он наколол бабке на пять лет вперёд.

Помывшись, его наконец усадили за стол, где стояла миска с моченой брусникой, грибы из кадушки, каша и томлёная репа с зайчатиной. Накормив гостя, бабка предложила рассказать тому сказку. Всё ещё скучая по кормилице, хоть и будучи взрослым мужем, Светозар согласился.

– В стародавние времена, когда ещё боги ходили по земле, – начала свой сказ Малена, – не было смены времён года. Всегда стояло тепло на дворе. Цветы цвели яркие, солнце светило. Но не все тому были рады. Тёмные боги Чернобог, Мара да Карачун и тогда уже холод да тьму любили, и задумали они извести Ярилу да Семаргла, чтобы землю-матушку погрузить во мрак да лёд. Долго гадали они, как им то исполнить. Наконец придумали. Оборотилась Мара девой, что красивее на свете нет. И села на камне Ярилу поджидать. Тот завсегда по одной тропочке ходил. И идёт он, и видит:

Сидит на камне красавица писаная. Волосы золотистые, словно рожь поспевшая, рассыпались по плечам, в них вплетён венок из полевых цветов. Глаза голубые, как небо весной, а губы – красные, словно ягоды лесные. Сарафан алый, с вышивкой на подоле, расшит бусинами да золотыми нитями. На груди висит ожерелье, камни в нём переливаются разными цветами. Лицо белое, румяное, а сама девица пригожа и статна, но печальна. Горькие слезы так и катятся по щекам.

Ярило залюбовался девицей и подошёл к ней ближе.

– Здравствуй, красна девица, – молвил он. – От чего горько плачешь?

Поднялась Мара, поклонилась ему.

– Потеряла я в пещере под горой очелье, что мне батюшка подарил. Никак отыскать не могу.

– А зачем же ты, девица, туда ходила? – подивился бог.

– Убежал туда мой козленочек, искать ходила. И его не нашла, и подарок тятин упустила.

Жалко Яриле стало девицу. Решил помочь ей. Пошёл к пещере в горе. Высокая гора была, а пещера тёмная, вход в неё узкий и извилистый. Ярила склонился и вошёл внутрь.

Сначала шёл он по широкому коридору, но потом коридор стал уже и ниже. Всё глубже и глубже в пещеру спускался бог. Воздух становился холоднее и сырее. Стены пещеры были неровные, то и дело попадались острые выступы и глубокие трещины.

Ярила шёл осторожно, чтобы не пораниться. Он всматривался во тьму, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. И слышит позади грохот. Бросился взад, а там уж завалило вход камнями. То Чернобог и Карачун постарались. Заперли бога солнца. Оставалось изловить Семаргла.

Бабка перевела дух и налила себе простокваши. Посмотрела на дремлющего князя и предложила тому на печь ложиться. Светозар противиться не стал. А Малена сказ продолжила:

– Заманили они его наперво в реку. Тоже с помощью Мары. Та дитёнком обернулась и как давай кричать, что утопнет сейчас. Семаргл как раз мимо летел. Спустился ближе к реке, попытался ребятёнка выхватить. Тут-то его на дно Мара и утянула. Остыл огонь его. А там и Карачун с Чернобогом подоспели. Сковали лапы да крылья. И оставили под водой.

Темно на земле стало, холодно.

Собрались боги на совет, как быть. Богиня смерти не просто так по земле ходит, нельзя её просто пленить. А она и одна многое наворотить сможет, за другов своих месть тая. И порешили, что отныне каждый месяц в году будет богам отдан. Тёмные получили себе Студень, Лютень и Лютовей. От того зимой и темно, и холодно.

Светозар, накрывшись шкурой, уже уснул. Малена погасила лучину и тоже легла. Улыбнулась своим думам и глаза закрыла.

Наутро князь рано встал, но бабка уже не спала. Накормила его кашей с блинами, в дорогу туесок собрала. И её Светозар расспросил о ведьме. Призадумалась Малена.

– Много в наших лесах ведьм. Но на болоте лишь три живут. Какая уж из них твоя, того не ведаю. Первая живёт недалече от Вороньего, к ней ближе всего, почитай на границе земель древлянских. Что на ручье Звонком. Вторая в Бережках почти, где Топи гиблые, это к кривичам ближе. Третью сыскать можно подле Белого камня, там и речушка тоже имеется, и болото. Он на границе трёх земель почти, древлян, радимичей и наших. Более ничего не знаю, не помогу.

Поклонился князь, поблагодарил за кров и помощь. Три ведьмы – это, почитай, не всех проверять. Начать решил с Вороньего, до него на коне часов пять езды по лесу.

Оседлал коня и пустился в путь. Тропка в лесу хоть и была, но видно, что чаще пешими по ней ходят. То и дело конь о корни спотыкался. Спешился Светозар, решил, что лучше дольше идти и коня в поводу вести, чем сверзнуться и голову свою сломать. Долго шёл, устал уже. Решил присесть, поесть, чем боги послали, и ногам роздыху дать. Тут было заметно теплее, весна уже, считай, вступила в свои права, нежели в его землях. Значит, и правда боги осерчали и на земли древлянские проклятье своё наслали.

Поел и пустился дальше в путь.

Тем временем в Любиче Гостомысл спорил с женой.

– И что, что князь? – горячился мужчина. – Да я с энтим дивом сам не хуже любого князя стану. Богам указывать смогу. Вам бы, бабам, как мышам за печкой сидеть и нос оттуда не казать.

Жена его хватала за руки, пытаясь не пустить со двора.

– Одумайся, чурами прошу. Недоброе ты, Гостомыслушка, затеял. А как не выйдет? О дочерях подумай. Заклинаю, стой.

– Отпусти добром. – Наместник вырвал рукав из цепких пальцев бабы.

Та ринулась следом.

– Стой, прошу тебя!

Но упрямый наместник твёрдо решил раздобыть меч волшебный, что князь Харалугом назвал. Но кому такое дело поручишь? Ежели человек неверный, а в таковых Гостомысл не верил, сам был не из таких, то меч-то может и мимо него ускользнуть.

И самому пойти никак. А ежели меча не существует? И все россказни – бабьи выдумки. Думы в голове были сложными.

Отцепившись наконец от жены, Гостомысл сбежал в свою клеть. Закрылся и стал кумекать, как дело провернуть. Порешил, что отправится всё-таки сам. Всем скажет, что поехал князя выручать, дескать, попал тот в беду страшную. Но как без дружины ехать? А с воями боязно. Прознают про меч да и утопят в каком болоте, а меч себе захапают. Хитрее тут поступить нужно. А как, всё скумекать не мог.

И жена эта ещё, нет чтоб поддержать. Вот добудет меч, её первую прогонит. С этими мыслями вышел в горницу, где уже крутилась Нежданка. Мать её недолюбливала за характер, как у Гостомысла, да и имя её говорило само за себя. Матери она была не люба. Зато отец в ней души не чаял.

Заметив, что отец чем-то опечален, Нежданка подошла ближе. Расспросила. Да тут же и надоумила.

– А ты, тятя, возьми воев. Но зачем едете, не говори, а как ведьму сыщете, придумай им дело какое да отошли.

И как сам до такого не додумался, сразу видно, в него девка, головастая. Вот меч добудет и лучшего жениха ей сразу с ним сыщет.

А то и саму княжить посадит, вон, в землях Светозара. Планы в голове Гостомысла были грандиозные. Он уже представлял, как завоюет земли русские, хазарские да ромейские. А то и все другие тоже. С таким-то мечом ему всё под силу будет. Все головы перед ним склонят.