Текст книги "Рокки, последний берег"
Автор книги: Томас Гунциг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
День
Заднем
Улицы
Где бродит только смерть
Дождь
Льет
Равнодушный
Как прощай
Черно
Это глаз птицы
Черно
Что остается
После конца.
Потом был текст подлиннее:
Я не знаю, что происходит. Армия покинула город. Этой ночью я слышала взрывы, и небо за рекой стало оранжевым. Я решила, что это пожары. А потом, в середине ночи, в мою дверь постучали, это был Соджун, мой сосед, студент факультета информатики. До сих пор мы с ним никогда не разговаривали. Он похож на Хван Ин Ёпа в сериале «Истинная красота». Когда я открыла дверь, Соджун расплакался. Он весь дрожал. Его тренировочные брюки были порваны. Ботинки все в золе.
– Они сжигают людей. Даже тех, кто еще не умер. Они сжигают больных! Их собирают на стадионе. Обливают бензином с вертолетов и поджигают! Я видел это! Я видел!
– Неправда! – сказала я. – Этого не может быть! На Севере еще могли бы, но не в Южной Корее!
– Правда! Я сам видел. Это безумие! Все сошли сума!
Сказав это, он ушел. Назавтра я пошла проведать Соджуна, но его не было. Теперь я во всем доме совсем одна. Уже несколько дней не раздавали пайки. У меня осталось немного риса. Потом не будет ничего. Я уподоблюсь теням, что выходят из темноты и пробираются вдоль стен, как звери. Я буду рыться в помойке. Мне так одиноко.
Была еще W@lter#Hirsh из Новой Зеландии, трансгендер, активный борец за права своего меньшинства. До исчезновения «Твиттера» у нее/него было около полутора миллионов подписчиков, чьи сердца он/она завоевал/а, борясь против толп трансфобов в пору своего превращения в мужчиноженщину. В прежнем мире у нее/него имелся аккаунт и в другой соцсети и более семи миллионов подписчиков (их он/она завоевал/а, когда Ники Минаж и Дуэйн Джонсон поделились некоторыми ее/ его постами в своих историях). На собственном сайте под названием «Documenting the apocalypse»
W@lter#Hirsh постил/а снимки, сделанные смартфоном в Окленде и его окрестностях. Кадры сопровождались минимумом текста: место, время, краткое описание.
Фотография с улицы Олбани. 07:15.
Улица пуста. На тротуарах у подъездов домов лежат тела в черных пластиковых мешках. В кадр их попало порядка сотни, но на всей улице наверняка гораздо больше. В правом углу можно различить мусоровоз. Фигуры в белых комбинезонах и противогазах бросают труп в кузов.
W@lter#Hirsh пишет: «По всей вероятности, местные жители, умершие ночью (?) и вынесенные близкими;(?). Их отвезут в братские могилы и сожгут (?)».
Серия фотографий из торгового центра в Маунт-Идене. 03:00.
Вид с пустого паркинга. Решетки опущены, входные двери заперты, но местами выбиты, возможно ломом, или протаранены грузовиками.
Вид из центрального прохода. Никого. Большинство витрин разбиты. На полу валяются всевозможные вещи, как будто брошенные в поспешном бегстве: плазменные телевизоры, одежда, кроссовки, порванные пакеты с сахаром и макаронами. В глубине маленькая белая собачка с курчавой шерстью, в красном ошейнике, испуганно глядит в объектив.
Приписка W@lter#Hirsh: «После месяца карантинных мер мародерство стало привычным делом. Силы охраны порядка не вмешиваются и даже участвуют в грабежах. У собачки рана на брюхе. Может быть, укус другой собаки (?). Она ходила за мной несколько дней, но умерла от инфекции (?) или еще от чего-то».
Фотография с авеню Риверхед. 04:00.
Все покрыто чем-то ослепительно-белым. Тротуары и машины. У фасадов образовались сугробы сантиметров в десять высотой. Кажется, будто прошел снегопад.
Приписка W@lter#Hirsh: «Самолеты и вертолеты сбрасывали этот порошок на все крупные города. Люди говорили, что это дезинфицирующее средство (?). Птицы, которых им обсыпало, попадали с деревьев. Замертво. Люди ударились в панику. Пошел слух, что это на основе „Циклона Б“. Тысячи людей ушли пешком в глубь страны (топлива нет, все конфисковано армией). Понятия не имею, что с ними сталось».
Был еще блог rtNews, который вела команда русских журналистов. Сказать по правде, это были скорее бывшие тролли из ультраправых, годами отравлявшие воздух в Сети. Они перевирали старые интервью врачей, народных избранников, бывших военных и так называемых сотрудников правительственных спецслужб, решивших нарушить молчание: они намеревались рассекретить новостные фотографии, чтобы разоблачить псевдоложь и явить мируужасающую правду. Они писали о «праздниках хаоса», которые устраивали главы государств в замках Баварии: на них насиловали малолетних (свидетельства чудом спасшихся детей, свидетельства слуг, чья жизнь была под угрозой, свидетельство некого натуропата, сделавшего независимое вскрытие трупа одиннадцатилетней девочки, разоблачение тайных связей президента банка Crédit Suisse Ульриха Кернера и председателя Еврокомиссии Сальваторе Риччи, фотографии разных видных политиков, журналистов, спортсменов и артистов, поднявших пальцы в жесте, доказывающем их принадлежность к сатанинской секте). Писали о таинственной вакцине, разработанной китайцами (на основе вакцины Sinovac CoronaVac: они утверждали, что ковид был генеральной репетицией, умело организованной Китаем), которая будто бы вводилась только членам Центрального комитета Коммунистической партии Китая (двести человек) и двум тысячам молодых китайцев, отобранных на основе генетических критериев, чтобы вновь заселить мир. Регулярно сайт подпитывался новыми слухами, новыми разоблачениями, новыми доказательствами, новыми вскрытыми связями событий и людей, доказывающими существование колоссального заговора.
Фред говорил, что все это лишь нагромождение фейковых новостей. Элен это знала, но не могла удержаться и ходила на сайт rtNews – было в нем что-то успокаивающее, ведь заговор, каким бы ужасным он ни был, все же не так ужасен, как мысль, что все происходящее не имеет никакого смысла. Заговор подразумевал, что за воцарившимся хаосом есть некая программа, организация, глобальная схема, которая может быть явлена миру, план, который можно продемонстрировать, что есть люди у руля, и то, что казалось неконтролируемым, на самом деле подспудно тщательно контролировалось, предусматривалось и предвосхищалось уже давно. Когда малая доля сознания, верившая в заговор, брала верх над ее критическим умом, Элен чувствовала себя лучше, как под легким воздействием ксанакса; ей думалось, что крушение мира – лишь промежуточный этап перед перестройкой, в которой, может быть, и для нее найдется место. Увы, долго закрывать глаза на правду не удалось: не было никакого заговора, не было ни плана, ни организации, существовал лишь гигантский бардак, хаос, поглощавший все, что человечество так серьезно и упорно строило тысячелетиями, начиная с политических структур и мировой экономики.
Однажды вечером, ожидая, когда ксанакс сделает свое дело, Элен задумалась об английской королевской семье и ее долгой истории: все эти завоевательные войны и кровопролитие за престол, все эти интриги, браки по договоренности, пакты, соглашения, военные и мирные альянсы. Она попыталась представить себе воочию, какое количество энергии было затрачено на разработку британской монархии: тексты, которые приходилось сочинять и писать, легенды, которые приходилось поддерживать, законы, правила, традиции, которые приходилось навязывать населению, политика кнута и пряника, а сколько замков пришлось построить, а сколько лисиц пришлось убить на псовых охотах, которые были все равно что тимбилдинг для аристократии, а крикетные матчи, а скачки, а кровавая колониальная империя, церемониал, наследники, которых обучают розгами в элитных школах, летние резиденции, построенные на обломках коралловых рифов, колоссальные состояния, выросшие на хищениях и грабежах… Все это сгинуло или шло к тому. Вечность всех этих свершений была лишь иллюзией. Законы термодинамики с равным успехом работают во вселенском масштабе и в масштабе человеческом. Энтропия, неотвратимое движение всего сущего к хаосу никого не забудет.
Никогда.
Нигде.
Поначалу Фреду удавалось поддерживать связь со своими компаньонами Мохаммедом и Лорой. Мохаммед укрылся в имении, притаившемся в тосканских холмах: он владел идиллической средневековой фермой, перестроенной за огромные деньги. Он сохранил в целости остов старой фермы, несколько домиков, часовенку, не тронул фасады из огромных местных камней, но добавил весь мыслимый современный комфорт. Везде была установлена идеальная изоляция, теплые полы для зимних месяцев, кондиционеры, чтобы не задохнуться жарким летом, роскошные ванные, в общем, все, что нужно, чтобы почувствовать себя царьком в своем царстве холмов и каштановых рощ возраста в несколько сотен лет. Лора же отказалась покидать свою квартиру. Она говорила, что чувствует себя в безопасности только на этих шестидесяти квадратных метрах, на двадцатом этаже высокой башни в сердце шикарного квартала, где селились молодые короли финансов, балованные детки нефтяных магнатов и пожилые рантье, разбогатевшие на спекуляциях недвижимостью. Лора уверяла, что там, наверху, в ее уютном гнездышке, ей ничего не грозит, она сделала кое-какие запасы и не сомневается, что правительство быстро найдет выход, надо только набраться терпения.
После нескольких дней на острове Фред получил электронное письмо от Лоры: она писала, что армия объявила строгий карантин. Выходить из дома запрещено. Пищу раздают люди в защитных комбинезонах. Еще через несколько недель Лора сообщила, что пайки становятся все более скудными и раздают их нерегулярно. Чуть позже она упомянула об отключениях воды и электричества. Она писала о людях, почти обезумевших от голода и изоляции, о молодых королях, балованных детках и пожилых рантье, утративших лоск хорошего воспитания, рассказывала, как изысканные манеры смыло страхом, как ей пришлось забаррикадироваться в квартире, подперев дверь стульями, столами и буфетами, как оголодавшие выходили на улицу в надежде найти что-нибудь поесть и как в них стреляли без предупреждения армейские патрули, исполняя недвусмысленный приказ.
Последнее сообщение Лоры было коротким: «Воды нет уже неделю… Ничего нет… Кажется, это конец. Л.».
Мохаммед просто вдруг перестал подавать признаки жизни. Фред так и не узнал, что с ним случилось. Гипотез было много, но ни одной оптимистичной. В этом контексте отсутствие новостей вряд ли означало хорошие новости.
Элен сохраняла связь со своими родителями полтора месяца. Поначалу она всеми силами пыталась переправить их на остров, но воздушное сообщение было прекращено на следующий день после их приезда, и контроль вдруг стал невероятно строгим; даже попытки подмазать пилотов (Фред предлагал колоссальную сумму одной компании по прокату частных самолетов) не сработали, гражданский самолет, осмелившийся нарушить эмбарго, попросту сбивали. Подобно большинству людей, родители Элен предпочли покорно повиноваться распоряжениям правительства, убежденные в том, что гражданский долг и послушание – главное в эти смутные времена. Сначала они несколько недель сидели дома, в своем уютном коттедже в провинции, слепо веря если не в скорейшее, то в непременное возвращение в колею. Они родились в двадцатом веке, в мире, опустошенном мировой войной, знали «золотые шестидесятые», культурные революции, финансовые кризисы, скачки цен на нефть, аномальную жару, пандемии, теракты, и в них крепла уверенность, что все всегда рано или поздно улаживается. Они в совершенстве воплощали эту абсурдную веру в надежность учреждений и вечность человеческой цивилизации.
Позже, после строгого санитарного контроля, их эвакуировали автобусом в место, которое они называли лагерем беженцев, а военные – эвфемизмом «защищенная зона» (или еще ЗСЗ – «Зона санитарной защиты»).
Тогда-то Элен и получила от них последнее сообщение.
Ида и Марко поддерживали связь со своей дочерью тоже полтора месяца – она пыталась бежать от смут, вызванных паникой, когда болезнь поразила Чили, и хотела перебраться в Аргентину через Анды. Она написала тогда (Ида рассказала об этом Элен): «Оставаться в Сантьяго слишком опасно. Говорят, Аргентина организует гуманитарные воздушные мосты в США». Ида и Марко пытались объяснить ей, что это только нелепые слухи, никаких гуманитарных мостов нет, а США наверняка в том же отчаянном положении, что и весь остальной мир, но без толку. Она уехала. Пообещав родителям дать о себе знать, как только сможет. Они ждали, терзаемые беспокойством, о котором не говорили, но регулярно заглядывали в почтовый ящик и проверяли через сервер iCloud, включен телефон их дочери или выключен.
Тщетно. Больше ничего не было.
Однажды вечером – шел второй месяц – Элен сидела за столом с Фредом и детьми. Жанна в наушниках смотрела «Гарри Поттера и тайную комнату» на айпаде, поклевывая из своей тарелки. Александр хмурился. Он ничего не говорил, стараясь придать молчанию враждебность, и нарочито вздыхал, чтобы привлечь внимание. Это его поведение раздражало Элен донельзя. Когда он был таким, ей хотелось отхлестать его по щекам. А таким он бывал все чаще, и отхлестать его по щекам ей хотелось все чаще. Она поговорила об этом с Фредом, тот сказал, что это нормально, что подростку переносить эту ситуацию, вероятно, еще труднее, чем взрослым, и что не надо придавать слишком большого значения, когда он пытается обратить на себя внимание. Крепко сжав ручку ножа, Элен подумала, что ей хочется не придавать значение, а отхлестать его по щекам, отхлестать изо всех сил, наотмашь. Но она ничего не сказала. У нее не было сил на споры. Она проглотила гнев, протолкнула его в желудок, где он распространил такой жар, словно там была полная супница лавы.
Ида пришла из кухни, чтобы убрать со стола, и Элен заметила, что у нее странный вид: выражение лица человека, у которого где-то болит, но он не хочет этого показывать. Когда Фред попросил ее принести кофе в гостиную, она расплакалась. Фред тупо смотрел, как она плачет, сцена была драматическая: Ида стояла перед ним, в руках стопка тарелок, на них приборы, которые мелодично позвякивали в ритме всхлипов, и крупные, как фасолины, слезы текли по ее щекам.
– Ида, да что происходит? – спросила Элен. Ее уже начал доставать этот вечер с надувшимся сыном, молчащей дочерью и мужем, который никогда-никогда-никогда – что бы он ни делал и как бы ни был богат – не будет таким сексуальным, как Евангелос!
Ида попыталась успокоиться. Она сделала два глубоких вдоха, вытерла нос рукавом, и это добило Элен, для которой первым требованием к обслуге была безупречная личная гигиена. Она часто говорила: «Если не можешь содержать в порядке себя, как будешь содержать в порядке других?»
– Антония, – выговорила наконец Ида сквозь всхлипы, – она, наверно, погибла. Говорят, все, кто хотел перейти границу, погибли. Говорят, аргентинская армия сбросила бомбы, чтобы избежать заражения… Я только что прочла. – И Ида снова заплакала. Ее горе было как лавина слез, маленькие влекли за собой большие. И приборы опять зазвенели.
Элен вздохнула.
– Да, Ида, – сказала она тоном, каким говорят с маленьким ребенком, которому приходится без конца повторять одно и то же. – Да, Ида, все может быть, да, Ида, всем нелегко, но если мы все станем доводить себя до такого, будет еще хуже. Мы все должны делать над собой усилия, понимаете? Это то, что я называю базовым воспитанием! Так что, если вы не умеете мало-мальски держать себя в руках и вам надо порыдать в три ручья, пожалуйста, делайте это не здесь, а в вашей ванной или еще где-нибудь, не знаю, потому что, не обессудьте, не за такие представления мы вам платим!
Слезы у Иды высохли. Разом. Как будто кто-то перекрыл кран.
Она немного ссутулилась и, казалось, в одночасье постарела от брошенного Элен проклятия.
И продолжила убирать со стола, но теперь уже молча.
Именно тогда на острове все пошло наперекосяк. Спустя годы Элен иногда пыталась выстроить хронологию событий. Задним числом она корила себя за то, что не была внимательна к деталям. А может быть, думалось ей, она просто не хотела их замечать, предпочитая быть в отрицании, как будто, если ничего не видеть, ничего и не произойдет. По прошествии времени ей приходило в голову, что в своем маленьком индивидуальном масштабе она вела себя в точности как вело себя все человечество перед глобальной угрозой: все признаки неминуемой опасности были налицо, а она предпочитала смотреть в сторону.
После того вечера Элен ощутила перемены в поведении Иды и Марко. Они, всегда такие веселые, такие теплые, такие сердечные в первые недели, вдруг стали молчаливы. Когда Элен встречала их, они едва здоровались – через губу, явно нехотя. Она была уверена, что они стараются избегать их с Фредом. Даже с детьми они были теперь не так ласковы, не было больше обнимашек по утрам, не было ласковых «беби, пичонсито, ми амор, ми аморсито, корасон, бомбон, бомбонсито», которыми Ида расцвечивала каждую фразу, обращаясь к Жанне или Александру. Холодный, резкий, почти враждебный ветер поднялся и задувал теперь между обслугой и семьей Элен.
Она знала, что они горюют о, скорее всего, умершей дочери. Для нее это были люди простые, а стало быть, не в меру чувствительные. Будучи не в состоянии преодолеть испытания, которые посылала им жизнь, они должны были без удержу выплескивать все, что лежало на сердце, это был культурный факт. Элен тоже потеряла родителей и всех друзей, но держала голову в холоде. Она гордилась своей выдержкой, своей способностью страдать молча, ничего не выказывая, как христианская мученица, которая шепчет молитву, когда ей каленым железом жгут соски, как Бернар Тапи, ослабевший, но неизменно прямой, с достоинством дававший интервью за несколько недель до смерти (еще когда была подростком, она восхищалась Бернаром Тапи). Она пришла к выводу, что ей надлежит сделать первый шаг к примирению, показав таким образом, что ее социальный статус предполагает, в числе прочего, владение своими эмоциями, что умение держать себя в руках – не только культурное достижение, но и жизненная необходимость в кризисные времена.
Однажды, когда Ида гладила белье в прачечной, Элен спустилась к ней. Она несколько раз прокрутила в голове сценарий: она сумеет найти слова, чтобы умиротворить сердце Иды, и та будет ей благодарна. Более того, она будет польщена, что такая женщина, как Элен, снисходит поговорить с такой женщиной, как она, выслушать ее и простить; в конце концов она подползет к хозяйке, как раненое животное, молящее о ласке, и Элен обнимет ее, утрет ее слезы и найдет слова утешения: «Полно… Полно… Все будет хорошо…»
Вот так все это будет.
В прачечной, когда Элен подошла к Иде, та не подняла глаз. Элен была готова к такому поведению и начала:
– Послушай, я хотела сказать, что мне очень жаль твою дочь. Я знаю, тебе очень нелегко. Не проходит дня, чтобы я не думала о своих родителях. Их наверняка нет в живых. Во всяком случае, я ничего о них не знаю, и я пытаюсь свыкнуться с этой мыслью. И коллеги Фреда. И наши друзья… Мы с Фредом, с детьми пытаемся к этому привыкнуть… Знаешь, у меня был однажды трудный момент в жизни, и я училась отпускать ситуацию. Это происходит в несколько этапов. Первый – осознать действительность. Второй – принять действительность. Третий – уважать свое тело, – смотри, ты набрала вес, я уверена, ты ешь все, что не прибито! И наконец, последний, четвертый этап, самый важный, – символизировать препятствия! Попробуй мысленно увидеть, что мешает тебе жить дальше: замок, цепи, разбитый мост! Что скажешь?
Ида никак не отреагировала на слова Элен и продолжала гладить, будто ничего не слышала. Элен стиснула зубы, она ни в коем случае не хотела вспылить, она должна сопереживать и согревать душевным теплом, как это делал коуч, который раз в год вел на ее предприятии тимбилдинг. Она решила зайти под другим углом.
– Как жаль, что ты не знала мою мать, – сказала Элен. – Она бы тебя наверняка полюбила. Она обожала испанскую культуру. Даже хотела перебраться в Испанию.
Со стороны Иды снова не последовало никакой реакции. Элен задумалась ненадолго и добавила:
– Семья теперь – это мы! – Она обвела пальцем в воздухе круг, символизирующий в ее глазах круг семейный. – Наша семья – это дети, и Фред, и я, но также и вы с Марко!
Ида взяла футболку Фреда из стопки чистого белья. Lacoste цыплячье-желтого цвета. Элен ждала ответа, глядя на голые толстые руки Иды – они походили на копченых кур. Ида делала вид, будто ничего не слышит. «Боже мой, какая она ограниченная», – подумала Элен. Она раздраженно вздохнула, решив, что хотя бы попыталась и что теперь мяч на стороне Иды, а если она хочет продолжать в том же духе, в конце концов, тем хуже для нее.
Следующее событие произошло дней десять спустя. Дело было под вечер, Элен вяло выныривала из послеобеденного сна. Сиеста вошла у нее в привычку. Она вообще спала все больше, возможно под действием ксанакса или же просто убегая от скуки и плохих новостей из внешнего мира. Она встала и, зайдя в туалет, заметила на унитазе коричневый потек. Это ее разозлило: Иде были даны четкие указания, она должна проверять состояние туалетов несколько раз в день, чтобы они всегда были безупречно чистыми (Элен даже подчеркнула слово «безупречно» на листке с указаниями). Сердито повторяя про себя: «Неужели это так трудно?», она спустилась на первый этаж. Иду она нашла в кухне за приготовлением ужина. Пахло жаревом и специями. Элен узнала курицу с лимоном, которую Ида часто готовила: дети ее обожали.
– Извини, что-то не так с туалетом?
– С туалетом? Нет, все так. – Ида не обернулась.
Она не сводила глаз с шипящего на сковородке лука. – Туалет грязный, – сказала Элен.
– Да?
– Ты должна заняться этим сейчас же.
– Сейчас я готовлю, мадам.
Элен почувствовала что-то враждебное в голосе Иды, какую-то холодность дохлой рыбы. Она могла бы выйти из себя, стукнуть кулаком по столу, но предпочла объясниться тоном твердым и решительным, этот тон она пускала в ход с молодыми стажерами, этот тон она выработала, еще когда была маленькой, с Бумпи, домашним любимцем, кокер-спаниелем, который любил натягивать поводок на прогулке. «Довольно, Бумпи!» – четко произносила она. И Бумпи больше не натягивал поводок. И молодые стажеры знали, с кем имеют дело.
– Я прошу тебя сделать это сейчас же! – отчеканила она.
Ида не ответила. Повисла пауза, и Элен подумала, уж не провокация ли это.
– Ты меня слышала? – Она все-таки вспылила, как если бы Бумпи, несмотря на окрик, все равно натянул поводок. Наконец Ида отозвалась, почти рассеянно:
– Да. Я сделаю это потом.
Раздражение Элен внезапно сменилось обидой. Решая, что делать, и чего не делать, и когда, Ида ставила под сомнение ее авторитет. Элен колебалась, у нее было искушение приказать Иде немедленно пойти и вымыть этот засранный туалет, но что-то в ней пошло на попятный: что-то в ней боялось натолкнуться на отказ повиноваться, с которым ей было бы не справиться. И она сохранила лицо, разыграв великодушие:
– Хорошо. Полагаюсь на тебя.
Позже, после ужина, Элен зашла проверить состояние туалета. Он был девственно чист.
В последовавшие за этим дни Элен казалось, что Ида склонилась перед ее авторитетом. Теплее она не стала, однако уборка делалась как полагается, завтраки, обеды и ужины подавались вовремя. Но однажды утром их разбудила Жанна:
– Мама! Мама!
Элен никак не могла открыть глаза. Смесь ксанакса с алкоголем крепко удерживала ее где-то ближе к коме, чем ко сну.
– Что?
– Завтрак не готов. Мы есть хотим!
Обычно Ида вставала раньше всех, до того как поднимутся дети, чтобы приготовить им поднос с хлопьями, молоком, яйцами всмятку, тостами и джемом (в памятке Элен написала, что дети едят «континентальный завтрак, обогащенный протеинами, напр. яйцами»). Радиобудильник показывал восемь тридцать. Почему Ида не приготовила детям завтрак? Может быть, заболела? Она никогда не болела! Элен повернулась к Фреду – он еще спал. Ей захотелось его ударить. Она сама не понимала почему, но ей было все труднее его выносить. Она сказала себе, что над этим придется серьезно поработать.
– Иду! – ответила она Жанне.
Поднявшись, Элен надела спортивный костюм и выглянула в окно. Пасмурно, небо матово-серое. Под серым небом плескалось серое море. За садом ветер колыхал сухие ветви кустов, которые росли купами по три-четыре, словно неведомые создания сговаривались выжить пришельцев. Элен подумалось, что когда-нибудь этот остров и впрямь выживет их, повинуясь приказам природы, решившей покончить с человечеством. Тревога поднялась в ней, как высокий прилив, но тотчас отхлынула.
Она приняла ксанакс и спустилась вниз.
В кухне не было и следа Иды. Она даже не помыла вчерашнюю посуду. Грязные тарелки громоздились у раковины, а блюдо из-под лазаньи с ужина стояло посреди стола, и две большие черные мухи ползали по его жирным стенкам.
Элен поняла, что на этот раз с нее довольно. Слишком долго она мирилась с распущенностью Иды, пора разобраться с ней всерьез.
– Мы есть хотим! – крикнула Жанна с дивана.
Александр сидел рядом с ней, уткнувшись в свой Nintendo Switch.
– Я сейчас вернусь!
Охваченная гневом, Элен выбежала босиком в патио, охряные плиты были еще прохладные с ночи, днем солнце их нагреет. В несколько шагов она добралась до двери западного крыла и трижды громко постучала.
Ничего не произошло.
Она постучала еще раз, сильнее, кулаком. За дверью залаял Жет.
Когда она уже приготовилась постучать снова, дверь вдруг распахнулась.
Перед ней стоял Марко.
Голый до пояса.
Огромный торс был покрыт густой седеющей растительностью. Элен была выше его ростом, но не сомневалась, что он мог бы переломить ее пополам легко, как куриную косточку. Он смотрел на нее молча, с непонятным выражением на лице.
Сохраняя хладнокровие, она сказала:
– Где Ида? Кухня в ужасном состоянии, и… Дети голодны, они ждут завтрака! – Говоря все это, она заглядывала через плечо Марко внутрь квартиры.
– Они сами не умеют? – спросил Марко.
– Прости?
– В их возрасте? Сами не умеют? Взять хлеб, масло, хлопья? Я в их возрасте рыбачил один в океане, и…
– Они все умеют сами, – перебила его Элен, – но вопрос не в этом! Иде платят за работу, и я жду, чтобы эта работа была сделана вовремя и в срок! Это же так просто!
– Она спит. Придет попозже, – сказал Марко.
– Попозже? Но…
Элен не успела договорить, Марко уже захлопнул дверь перед ее носом. Она постояла немного, ошеломленная, сбитая с толку. Заметила, что у нее дрожат руки. Она хотела было постучать еще раз, но рука повисла в воздухе. Это вряд ли что-то даст, Марко выглядел совершенно равнодушным к ее авторитету.
«Типичное южноамериканское женоненавистничество, эти люди не терпят приказов от женщин», – подумалось ей.
Она вернулась назад и поднялась в спальню. Фред еще спал. Боже, до чего он ее раздражал, всегда такой спокойный, такой невыносимо рассудительный; ей захотелось пнуть его, но она удержалась. Потрясла за плечо. Он заворчал. Открыл мутный глаз.
– Ты должен пойти поговорить с Марко!
Фред сел и потер лицо.
– Что? Почему?
– Потому что они объявили забастовку или уж не знаю что. Я пыталась поговорить с Марко, но он меня не слушает. С ним должен поговорить мужчина, так полагается!
Фред медленно поднялся, вздыхая с пресыщенным видом генерала, вынужденного решать все проблемы в войсках, даже самые незначительные. Надевая брюки и футболку, он сказал:
– Без разницы, как полагается, но он знает, что хозяин – я, и если хочет прибавки, просить ее надо у меня. Это синдром младшего девелопера, который хочет больше преимуществ после года испытательного срока. Я это знаю как свои пять пальцев.
– Это еще не все, – перебила его Элен.
– Что?
– Я заглянула в квартиру, пока говорила с Марко. На столе в их столовой стояли бутылки вина!
Фред оцепенел.
– Бутылки вина? Как это – бутылки вина? Они не имеют права пить спиртное! Это прописано в контракте! А какие это были бутылки? – спросил он, теряя самообладание.
– Откуда я знаю! Этикетка с замком… Как все бутылки.
Элен последовала за мужем, который боевым шагом шел через патио к западному крылу. Он трижды громко постучал в дверь, и, пока они ждали, когда им откроют, перед глазами Элен стоял обнаженный торс Марко. Фред немного занимался спортом: играл в хоккей, ходил на яхте, но больше всего любил теннис. В прошлом ему случалось бывать на корте два-три раза в неделю. Он возвращался мокрый от пота и с гордостью рассказывал Элен, как обыграл такого-то или такого-то или как из-за вывиха плеча, локтя или колена не смог сыграть на своем лучшем уровне. Но Элен была уверена, что, если бы дошло до рукопашной с Марко, она не поставила бы на мужа и ломаного гроша. Откуда ему взять силу, чтобы одолеть чилийца, выросшего среди бурь и айсбергов? Фред не умел драться. Она вообще была убеждена, что он не дрался никогда в жизни, даже на школьном дворе в детстве. Марко же, уроженцу юга Чили, бедному и обездоленному, наверняка не раз приходилось бороться за выживание – она это чувствовала. Перед ее глазами пронеслись жуткие картины: оборванные дети дерутся, как дикие звери, до крови за картофельный очисток или хлебную корку на грязных нищих улицах.
Марко открыл. Уже не полуголый. Он успел надеть рубашку с короткими рукавами. Торчащие из-под ткани волосатые руки напоминали лапы чудовища из сказки.
– Я думаю, нам надо кое с чем разобраться! – сказал Фред.
– Да? – отозвался Марко.
– Ида не приготовила детям завтрак, это первое!
– И она не помыла посуду, а неделю назад было… были… следы… Следы фекалий в туалете! – вышла из себя Элен.
Фред быстро покосился на жену, давая понять, что он владеет ситуацией и просит не перебивать.
– Вы отлично можете делать это сами. Это все умеют. Если только вы не страдаете увечьем. Вы увечные? – спросил Марко.
За его спиной Элен разглядела силуэт Иды. Она была в халате, явно только что проснулась.
– Я не увечный, но вас наняли, чтобы вы работали, и я жду, чтобы работа была выполнена! Мало того, вы, кажется, брали вино!
– Вино?
– Да… Вон там бутылки из-под вина, не так ли? – Фред указал на две пустые бутылки на столе в столовой.
– Да. Вино. Хорошее вино. Clos de la Roche. Что-то в этом роде.
Марко повернулся к Иде и спросил ее:
– Сото estuvo el vino?
– Estaba delicioso! – ответила ему жена.
Фред разом побелел.
– Я хочу видеть тетрадь! – проговорил он дрожащим от гнева голосом.
Элен поняла, что он имеет в виду тетрадь, в которую Ида и Марко должны были записывать все что брали из запасов.
– Тетради больше нет, – ответил Марко.
– Простите?! Но, в конце концов, как я смогу контролировать все, что вы…
– Вы не сможете.
– Нет, так не пойдет! Во-первых, вы должны делать работу, за которую вам платят! Во-вторых, вы должны вести тетрадь! Все!
