Текст книги "Рокки, последний берег"
Автор книги: Томас Гунциг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Александр
Когда сушилка завершила работу, Александр побросал вещи в рюкзак и вышел из дома.
Время было уже предвечернее, погода теплая, солнце клонилось к горизонту, окрасив небо в нежно-розовый цвет.
Рюкзак давил на плечи. Александр взял с собой припасов на неделю, все в консервах: тунец, горошек, фасоль, персиковый компот, сардины. Когда неделя пройдет, надо будет сунуть банки в уплотнитель, а потом выбросить в одну из силосных ям, специально вырытых за домом.
Он знал, что родители иногда выбрасывают мусор в море. Пластиковые упаковки, жестяные банки и прочие отходы застревали в скалах, и проходило много дней, прежде чем они наконец тонули или их уносило течениями.
Но Александр не желал, чтобы последние люди на земле продолжали придерживаться поведения, которое в конце концов сгубило их как вид.
Помимо пищи Александр захватил шесть бутылок спиртного. Эти бутылки, кстати, занимали почти все место в рюкзаке и весили больше всего остального. Две бутылки японского джина, две бутылки элитной водки Béluga Noble («Особый солодовый спирт и чистейшая вода из артезианских скважин. Строгая система очистки и фильтрации», – гордо гласила этикетка), бутылка коньяка Hennessy Х.0 и бутылка шотландского виски Macallan пятнадцатилетней выдержки. Бутылки, воплощавшие роскошь, смысл, природа и само понятие которой исчезли вместе с миром.
Прежде чем пойти на маленький пляж, где он поставил палатку, Александр свернул с тропы и отправился на восток, туда, где росли черные ягоды. Он шел и чувствовал, как сжимается желудок. Александр не любил этот уголок острова. Здесь находился каменный холмик, под ним они с Жанной четыре года назад похоронили Жета, пса Иды и Марко, которого их отец убил лопатой на рассвете безумной ночи.
Воспоминание о тех страшных часах мучило его, как воткнувшаяся в мозг заноза. Каждый день он чувствовал ее. Каждый день она болела. Он все бы отдал, лишь бы ее вытащили из головы. Он надеялся, что со временем алкоголь и черные ягоды сделают свое дело, выжгут нейроны достаточно, чтобы достичь этих окаянных зон памяти. Он сжал кулаки, он не хотел вспоминать.
Не хотел.
Не хотел.
Но помнил.
Ему исполнилось пятнадцать, Жанне – тринадцать. Она была худенькой, как тростинка, девочкой, и в ее глазах как будто читалась мольба. Жанна не могла привыкнуть к острову, к слезам и приступам бешенства, сотрясавшим ее, когда ей объясняли, что они не вернутся домой никогда.
Когда все началось посреди ночи, когда шум из гостиной разбудил их и они спустились вниз, Александр понял, что должен ее защитить. Он взял сестру за руку и увел в свою комнату. Он не хотел, чтобы она видела происходившее там. Не хотел, чтобы она слышала крики.
Крики, в которых больше не было ничего человеческого.
Крики, похожие на визг животного, которому перерезают горло.
В комнате Александр дал Жанне наушники и запустил первую серию дебильного сериала «Городской колледж Сакраменто». Жанна посмотрела весь первый сезон и уснула прямо в наушниках. Несмотря на страх и отвращение, когда крики смолкли, Александр тоже сумел уснуть, обняв Жанну за плечи.
Он проснулся на рассвете. Дом был погружен в тревожную послеоперационную тишину, время от времени нарушаемую лаем Жета.
Пес был заперт в западном крыле, которое занимали Ида и Марко.
Это был не нормальный лай, он был полон гнева, страха и ярости. Пес слышал то же, что и Александр, а видел, может, даже больше, пока его не заперли в западном крыле. Собачьим умом и инстинктом он понял, что произошло.
Александр выждал. Жанна спала рядом, так и не сняв наушники. Она забралась в кровать, натянула на себя одеяло. Наверно, ей было жарко. Волосы прилипли к влажному от пота лбу. Александр убрал одеяло, оставив только простыню, и тихо вышел из комнаты.
Он спустился в гостиную. Ступая босиком по деревянным ступенькам лестницы, старался не шуметь, сам не зная почему, может быть, боялся разбудить вспыхнувшее ночью безумие, или ему было стыдно, что он ничего не сделал, чтобы его остановить. А может, боялся, что сам был в это безумие замешан так или иначе? Спускаясь по лестнице, Александр впервые пережил опыт абсолютного одиночества: ничего больше не было в мире, чтобы защитить его, никого, с кем можно поговорить, никакого места, чтобы укрыться, никакого больше закона, никакой морали, никакой кодекс не гласил, что сделанное – плохо, в корне плохо. Не осталось больше ни одного человека, и некому было судить на этом острове, не существовало присяжных, чтобы вынести вердикт, не существовало властей, чтобы привести вердикт в исполнение.
Он дошел до нижней ступеньки. В гостиной стояла странная тишина, такая тишина наступает после драмы и всегда следует за криками и смертью. Мебель была опрокинута, буфет сломан, тарелки и стаканы из него рассыпались по плиточному полу и разбились, острые осколки походили на расставленные капканы.
Александр не хотел смотреть на то, что находилось чуть подальше, в кухне. Он не повернул головы, он не желал видеть. Он и так насмотрелся вчера, когда увел Жанну и укрылся в комнате.
Душераздирающий лай Жета слышался ближе. Западное крыло было недалеко. Чтобы добраться до него, достаточно выйти и пересечь патио. Александр открыл дверь, от свежего утреннего воздуха ему полегчало, он задумался, где же родители, уснули ли они в конце концов, смогли ли уснуть, и какой будет теперь жизнь их четверых на этом острове. В несколько шагов он добрался до двери западного крыла, где жили Ида и Марко. Трехногая глиняная свинка висела на привязанном к косяку шнурке – Ида когда-то объяснила ему, что в чилийском городе, где она родилась, таких свинок называют «чанчитос» и они приносят счастье, дружбу и богатство.
Лай был теперь совсем рядом, он доносился из-за двери, Жет как будто почуял присутствие Александра и заливался еще пуще, лай становился истерическим, на высоких нотах, пес захлебывался, исступленно царапая лапами дверь. Александр открыл, Жет отскочил назад, явно напуганный, и попятился в глубь квартиры Иды и Марко. Александр вошел.
Ставни были закрыты. Слабенькая полоска света, протянувшаяся от приотворенной двери, едва освещала погруженное в сумрак помещение. Пахло табаком-самосадом, специями для тако, одеколоном и псиной. Эта смесь запахов была запахом Иды и Марко. Эти запахи, теперь он это понял, всегда ему нравились, они успокаивали его, они были для него связаны с немногими приятными воспоминаниями об этом острове: с днями, которые он проводил, слушая рассказы Иды и Марко о том, как они покинули Чили, спасаясь от экономического кризиса, как им пришлось все начинать сначала в том возрасте, когда большинство людей уходят на покой, как они нашли работу в агентстве «Safety for Life», об их обожаемой дочери, которую им пришлось оставить, но они были уверены, что она уцелела. Александр помнил, как они с сестрой в первый год играли с Жетом. Этот пес был невероятно умен, они научили его трюкам: прыгать через самодельное препятствие (швабру, положенную горизонтально на два стула), проползать под другим препятствием (тоже шваброй), лавировать между рядами пустых бутылок.
Что-то зашуршало, шорох доносился из кухни. Жет! Жет! – тихо позвал Александр, вложив в голос всю ласку, на какую был способен.
– Жет! Иди ко мне, собака моя! Все хорошо…
Пес появился в дверном проеме. Его светло-голубые глаза были полны ужаса. Александр присел на корточки.
– Все хорошо, – повторил он. И протянул руку.
Жет оскалился и зарычал. Такое было с ним впервые. После того, что произошло сегодня ночью, он превратился в зверя и боялся людей.
– Все кончилось, – добавил Александр, тихонько протягивая псу ладонь.
Жет рванулся вперед и хотел его укусить. Александр рефлекторно отдернул руку. Зубы щелкнули впустую. Он понял, что понадобится время, но твердо решил набраться терпения и вновь завоевать доверие пса.
И тут пришел отец.
Его силуэт вырисовывался в дверном проеме. Отец чуть сутулился, будто вымотанный долгой рабочей ночью. Тогда он еще был немного выше Александра, и сил у него было больше. Это ненадолго, все изменится в последующие годы.
Позже Александр понял, что эта разница в росте и силе была важным моментом. В мире без морали сила творит закон. В руке отец держал лопату. Александр помнил, что удивился: впервые он видел своего отца с лопатой, отец никогда не огородничал, да и не мастерил ничего. И терпеть не мог всего, имеющего отношение к тому, что он называл ручным трудом. На его лице против света Александр угадывал выражение, в котором смешались гнев и брезгливость человека, вынужденного скрепя сердце сделать нужную работу.
– Отойди! – приказал он сыну.
Александр отошел.
В два шага отец оказался рядом. Он поднял лопату и со всей силы обрушил ее на голову пса.
Первый удар не убил Жета.
Но ранил.
Пес попятился, скорчился у плиты в грязном углу, где пыль смешалась с брызгами жира.
Отец подошел ближе, пес прижал уши и заскулил.
– Папа! – попытался вмешаться Александр.
Отец снова ударил пса. Александр никогда не забудет металлический звук, с каким стукнулась лопата о кости Жета. Приглушенно, без эха. Как будто переломилась щепка.
Все длилось долго. Пес не хотел умирать. Он цеплялся за жизнь, потому что это было единственное, что у него осталось: ночь уже забрала его хозяев.
А потом, в какой-то момент, звуки стихли. Пес лежал на боку и больше не двигался. Крови почти не было, лишь тонкая струйка стекала по носу да один из его красивых глаз наполовину вывалился из глазницы.
Отец открыл кран в кухне, сполоснул руки, наклонился, чтобы попить воды, и, вздохнув, подставил под струю лицо. Покидая западное крыло, он сказал:
– Это надо было сделать. Он стал опасен.
Александр помнил, что еще долго стоял и смотрел на труп Жета без единой мысли в голове, он надеялся заплакать, думал, полегчает, но ничего не получилось. Вместо горя была лишь неясная и непомерная эмоция, которая, казалось, заняла все внутреннее пространство его грудной клетки, там, где должно было находиться сердце. Эмоция, названия которой он не знал, может, потому что его и не было, но она, ему еще предстояло это узнать, с годами будет только расти.
Он нашел большой чемодан на шкафу в спальне Иды и Марко. Внутри лежало мужское пальто, память о прошлой жизни, о прошлом времени, о прошлом мире. К воротнику пристал черный волос. Александр бросил пальто на кровать и положил пса в чемодан. Вышел из западного крыла с чемоданом в одной руке и лопатой в другой. В патио его ждала Жанна. Она только что проснулась.
– Что ты делаешь? – спросила сестра.
Александр колебался. Он не знал, что она поняла насчет вчерашнего, что могла слышать или видеть, пока он не уволок ее в комнату и не надел ей наушники.
– Жет, с ним случилось несчастье.
Жанна посмотрела на чемодан.
– Я положил его туда. Все равно что гроб. Хочешь, похороним вместе?
Они ушли подальше от дома в поисках подходящего места. По дороге Жанна плакала. Много. Громко. Александр завидовал ее способности хоть что-то испытывать, горевать и давать выход своему горю. А потом, сквозь рыдания, она показала на ровный участок, заросший травой, окруженный кустами, на которых росли черные ягоды.
Там они и похоронили Жета.
Как всегда, приходя сюда, Александр не мог удержать всплывающие воспоминания. Такую цену приходилось платить за пару пригоршней черных ягод. Он сунул их в рюкзак и направился к пляжу, где стояла палатка.
Он положил вещи, улегся на надувной матрас в палатке и проглотил полгорсти ягод. Поморщился и, чтобы отбить вкус, сделал первый глоток коньяка.
Через несколько минут алкоголь вкупе с действующими веществами черных ягод помутит ему разум и действительность покажется берегами скучной страны, которую покидают, не оглядываясь.
Александр достал стереонаушники, подключил их и поискал на айфоне песню: «I Still Haven’t Found What it Looking For» группы U2 в живом исполнении Боно с хоровым сопровождением.
Александр ее не нашел.
Александр вообще не нашел никаких песен.
Сколько он ни искал, ни единой ноты не осталось на его айфоне.
– Твою мать! – выругался он.
Телефон, похоже, сдох; в конце концов, этой модели было уже почти семь лет, и он пользовался им ежедневно. По логике вещей это должно было случиться.
К счастью, Александр был к этому готов: у него в комнате лежало еще два почти новых айфона. Достаточно закачать туда музыку с сервера. Дело долгое и нудное, но не особо сложное.
Вздохнув, он поднялся и пошел обратно к дому.
Жанна
Жанна шпионила за родителями. Ей повезло, дело того стоило. Выдался особенный день для любителей шпионажа.
Мать попросила помощи у отца, что-то у нее там с зубом.
Ах, до чего же было интересно, как они спорили, грызлись, готовили операцию по удалению зуба. Ах, как ей не терпелось, скорей бы началось. Она надеялась, что в какой-то момент что-то пойдет не так! Откроется кровотечение, отвертка проткнет матери нёбо, клац! Войдет, как лезвие ножа в кусок свежего мяса! Или клещи соскользнут и сломают пару зубов! Или она выдаст реакцию на фентанил! Проблем хватило бы на много дней! Много дней не скучать! И наконец час настал. Она притаилась у ванной и в приоткрытую дверь все видела и слышала. Мать пожевала пластырь с фентанилом, он подействовал быстро, через несколько минут она была совсем никакая. Отец что-то делал с клещами и отверткой, оттуда, где стояла Жанна, было плохо видно. Она видела только спину отца и движения его рук. Наконец он вытащил зуб и положил его в пустой стакан. Почему он его не выбросил? Может быть, хотел показать матери, когда она проснется? Как доказательство, что он хорошо сделал дело. Или у него было чувство, что этот зуб ему не принадлежит и он не может выбросить его без разрешения? Зуб с коротким хрустальным звоном упал в стакан, а отец повернулся вполоборота, чтобы смочить полотенце теплой водой. Тут Жанна увидела лицо матери: глаза полузакрыты, черты обмякли, как будто кто-то перерезал нервные окончания, отвечающие за лицевые мышцы. Вид у нее был совершенно идиотский. Две пробки по обе стороны удерживали рот открытым, кровь, смешанная со слюной, стекала с уголков губ на подбородок и оттуда на шею, оставляя розовые полоски, казавшиеся Жанне омерзительными. Нелепая мысль мелькнула в голове: а может быть, отец, воспользовавшись случаем, убил мать? Зачем ему это делать, она понятия не имела, но это было возможно! Такое случается! В сериале «Черная пчела» разорившийся бизнесмен предпочел убить жену, лишь бы не выглядеть лузером в ее глазах. И потом, брат однажды рассказал, что родители способны на такие вещи… на ужасные вещи. Она не знала, правда ли это. Какая разница, ей было плевать. К чему париться, если дело прошлое? Единственное, что для нее важно, – найти способ слинять с этого острова; члены ее семьи пусть остаются, если они этого хотят, пусть хоронятся здесь, как крысы в норе, а она вернется в свой настоящий дом в настоящем мире. Ей доставляло колоссальное удовольствие воображать, как она позвонит им из бара, битком набитого людьми! Да у них крышу снесет, когда они увидят, как рухнут в одночасье все их мелкие убежденьица! При мысли об этом у нее невольно вырвался смешок, которого отец, к счастью, не услышал.
Отец сполоснул руки, стер с лица жены потеки слюны и крови и наконец помог ей встать. Пошатываясь, едва в сознании, она бормотала какие-то бессвязные слова. Он, поддерживая, отвел ее в комнату и уложил на кровать. Начал ее раздевать, снял носки, потянул вниз молнию джинсов, но вдруг остановился, как будто вспомнил что-то, смутившее его, и только укрыл мать шерстяным пледом в гусиную лапку, на кантике которого можно было прочесть «Christian Dior».
Больше ничего не произошло.
И скука, густая, душная, незаметно, как утечка газа, снова накрыла Жанну. Сидя на кровати, она смотрела, как окутывает остров ночь. Весь мир, казалось, исчез, утонув в пузыре небытия и тьмы. Она почувствовала боль – болел указательный палец правой руки; посмотрев, она увидела, что опять начала обкусывать кожицу вокруг ногтя. И тут же перестала. Она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил, что она не в порядке, то, что происходило в ее голове, никого не касалось, кроме нее. Если бы не стемнело, она бы опять пошла на скалы и окунулась в ледяную воду. Но в темноте это самоубийство. А она не самоубийца.
Наоборот.
Она хотела жить. Хотела жить полной жизнью. Хотела жить, чтобы наверстать время, которое украли у нее на этом острове.
Лучшие годы ее жизни.
После скуки накатила грусть.
Жанна ненавидела грусть почти так же, как скуку.
Она в ужасе вскочила. Грусть распространялась стремительно, как лесной пожар: если не принять всерьез первые язычки пламени, может сгореть весь лес.
Она спустилась в спортзал, включила телевизор, выбрала свой профиль в меню сервера: иконка сериала «Городской колледж Сакраменто» высветилась на верхней строчке истории поиска.
Ей это было нужно. Ей нужно было встретиться с Кэсси, Кейлой, Эшли, Джейсоном, Кайлом и Шо-ном, это были ее друзья, ее товарищи, ее наперсники. Каждый раз своими взглядами, своими жестами, своими рассказами они с корнем вырывали грусть, как сорняк.
Она прокрутила список сезонов и серий и остановилась на четвертой серии второго сезона. Ей очень нравилась эта серия под названием «Безлунная ночь», про лесбийский трах Кейлы и Эшли на вечеринке, которую устроил Кайл в доме своих родителей, когда те уехали в Париж. Вечеринка в разгаре, вокруг стола в гостиной десяток гостей играют в пиво-понг, в бассейне милуется столько парочек, что он похож на большую миску гормонального супа, полуголый Кайл, ничего не подозревая, готовит сангрию в большой стеклянной салатнице, а Кейла поднимается к Эшли в родительскую спальню. Та лежит на кровати, ей плохо, потому что среди гостей она узнала Итана, сына мэра, который надругался над ней несколько лет назад, после финала межколледжского кубка по баскетболу. Кейла понимает смятение Эшли и уговаривает ее об этом молчать, потому что такая история будет стоить ей ярлыка «bitch». Она говорит и гладит ее длинные темные волосы, такие гладкие и блестящие, что так и видится свежий асфальт калифорнийского шоссе. Продолжая говорить, Кейла склоняет лицо к лицу Эшли. Эшли, с глазами, полными слез, приоткрывает губы, готовясь ответить на поцелуй.
И вдруг изображение застыло.
Эшли и Кейла, лицом к лицу, замерли на экране телевизора.
– Черт! – ругнулась Жанна.
Она взяла пульт, нажала на «Play».
Ничего не произошло.
Она вышла из приложения и перезагрузила его.
Вернее, попыталась перезагрузить. Ничего не получилось.
Вместо обычной домашней страницы (имена членов семьи, каждое с личной иконкой, у Жанны стилизованная черная роза) был пустой серый экран, и по нему ползли черные буквы, складываясь в слова «last login», за которыми следовал ряд непонятных цифр.
Она посидела немного, яростно кусая изнутри щеку. Сервер завис, Жанна не знала, как решить эту техническую проблему, отец должен знать. Она пойдет и попросит его наладить все сейчас же!
И плевать, что глубокая ночь! Ему же не надо завтра рано вставать на работу! И вообще, чинить то, что не работает, – это его дело!
Она встала и отправилась искать отца, полная решимости разбудить его.
Войдя в гостиную, она заметила, что происходит что-то необычное. Несмотря на ночь, гостиная была залита зеленоватым, колышущимся, каким-то подводным светом. Жанна подошла к стеклянной двери.
Небо не было больше небом, его сменил странный театр, в котором плыли, словно скользя по луже мазута, переливающиеся паруса, сверкающие зеленые полотнища с бахромой, медленно менявшей цвет от розового до голубого.
Жанна подумала, не сходит ли она с ума. И правда, если столько скучать и морозить себя в воде океана, что-то может сдвинуться в мозгах. Ей вспомнилось выражение: «Ущипнуть себя, чтобы поверить».
Она ущипнула себя.
Было больно.
Она сделала вывод, что нет, крыша у нее не едет. Или уж отъехала так далеко, что щипать себя бесполезно.
Она направилась к комнате отца и вошла без стука.
Фред спал на животе, лицом в ее сторону. Обычно она находила отца старым и некрасивым. Сейчас, с приоткрытым ртом и обмякшими чертами, вид у него вдобавок был идиотский. Часть простыни, которой он был накрыт, сползла на пол, спал он голым, и Жанна увидела его попу. Белую и дряблую, как опара. Ее замутило. Она подошла к кровати, потрясла его за плечо и позвала:
– Папа!
Отец не шелохнулся. Ксанакс и другие таблетки, которые он принимал в течение дня, стальными оковами удерживали его в нетях химического сна. Она позвала его громче и потрясла сильнее:
– ПАПА!
Отец застонал. Заворчал. Как ребенок, которого заставляют есть суп. Приоткрылся один глаз. Посмотрел пустым взглядом животного в клетке, не знающего, где находится. Потом, увидев стоящую рядом дочь, Фред как будто пришел в себя. Сел в постели, смущенно прикрылся простыней.
– Папа! Что-то случилось! Сервер завис. И на улице что-то странное.
– Что?
– Что? Откуда я знаю что! Но странное. Небо цветное.
Он почесал голову:
– Сейчас приду.
Жанна вышла из комнаты, не хватало еще увидеть висячий член отца, когда он будет одеваться. Она дождалась его за дверью. Фред ополоснул лицо под краном, но все равно не совсем проснулся.
Вслед за ней он пошел к окну гостиной. Странное зрелище в небесах продолжалось. Фосфоресцирующие полотнища на десятки километров в высоту и длину колыхались в ритме смены цветов.
– Ох! С ума сойти! Впервые это вижу! – воскликнул отец.
– Что это?
– Полярное сияние. Обычно наблюдается только у магнитных полюсов Земли. Это происходит, когда заряженные частицы солнечного ветра вторгаются в верхние слои атмосферы. Я знал, что это может наблюдаться и южнее, когда вспышки на солнце особенно сильны, но это явление исключительное! Красиво, правда?
Жанна пожала плечами. Она не понимала, что в этом красивого! Это было странно. Немного жутко. Но это не было красиво! Кайл – вот это красиво. Шон – вот это красиво, а эта разноцветная хрень в небе только тоску нагоняла.
– А сервер?
Отец спустился с ней в маленький спортзал и увидел сообщение об ошибке на экране: «last login». Он выключил и перезагрузил систему.
– Я это уже делала! – вмешалась Жанна. Через пару минут слова «last login» снова появились на экране. Отец нахмурился.
– Я перезагружу главный сервер, – сказал он и встал.
Жанна пошла за ним.
Главный сервер находился в подвале. Инженеры поместили его туда, потому что это было самое прохладное и безопасное место в доме. Он представлял собой темный монолит размером с небольшой холодильник, это была модель под названием «Бункер» производства фирмы Naumad. Несколько лет назад, когда отец привез всю семью на остров, он объяснял, что эта модель огнеупорная и водонепроницаемая, способная выдержать температуру до восьмисот сорока градусов в течение тридцати минут и находиться под водой на трехметровой глубине неделю. Вдобавок она была оборудована системой синхронизации/репликации, связанной с еще двумя серверами той же модели, но расположенными один в подсобке, примыкающей к ветряку, другой в пятидесяти метрах от дома, в маленькой бетонной постройке у скал. Таким образом, даже если главный сервер необратимо выйдет из строя, всегда останется второй и даже третий, точные повторения первого, готовые принять эстафету. Фред не рассчитывал на одновременную поломку всех трех серверов, но сказал тогда, что это не более вероятно, чем явление енота-полоскуна, играющего на гитаре, и этот образ запал Жанне в душу.
Она долго смотрела, как отец пытается истолковать мигание разноцветных огоньков на контрольном табло, потом он пожал плечами и выключил прибор. Огоньки погасли. Он подождал немного и включил снова. Они вернулись в спортзал, и отец опять запустил систему. На экране в очередной раз появилось сообщение: «last login».
– Ладно. Я запущу систему с запасного сервера.
Это было несложно, просто подключить внешний кабель категории 6 к роутеру. Операция была выполнена в два счета, и отец снова запустил систему.
«Last login».
На этот раз он выругался:
– Мать твою! Не может быть!
– Что? Чего не может быть?
– Запасной сервер тоже полетел. На нем, кажется, больше ничего нет!
– А последний? Попробуй последний! – взмолилась Жанна, чувствуя, как ее накрывает паника. Отец еще раз повторил операцию с последним сервером.
Безуспешно.
Они поднялись в гостиную.
Светало. Призрачные полотнища полярного сияния растворялись в молочном небе.
– Все из-за этого! – вдруг сказал отец. – Если вспышка на солнце была достаточно мощной, чтобы вызвать полярное сияние на этой широте, она наверняка вызвала и колоссальные нарушения магнитных полей. Данные на жестких дисках – магнитные. Поэтому система не работает.
– А когда ты ее наладишь?
