Текст книги "Рокки, последний берег"
Автор книги: Томас Гунциг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Отец задумался.
– Я попробую запустить программу восстановления данных. По идее, должно сработать. Но это будет долго.
– Как долго?
– Типа, день или два. Как минимум.
– День???
– Или два…
– Но… Что мы пока будем делать???
– Не знаю… Придумай что-нибудь!
«„Не знаю… Придумай что-нибудь!" – ЧТО ЭТО ЗА ДЕРЬМОВЫЙ ОТВЕТ???»
Внезапно к горлу Жанны подступила тошнота. Долгая и глубокая тошнота, омерзительная тошнота, похожая на длинное щупальце, разросшееся от глотки до прямой кишки. Жанна поняла, что ее сейчас вырвет. Почувствовала вкус желчи во рту. Щупальце сжималось крепче, обвивало горло, легкие, и вскоре Жанна могла вдыхать воздух лишь крошечными глоточками. Она задыхалась. Лоб покрылся испариной. По рукам и ногам забегали мурашки, поле зрения сузилось до размера булавочной головки.
– Что со мной, мать твою, что со мной?
Ответ явился ей в виде воспоминания: пятнадцатая серия четвертого сезона «Городского колледжа Сакраменто» вдруг всплыла в памяти. В этой серии Эшли не может учиться. Она приходит в школу и даже не успевает переступить порог большой красной с синим входной двери с буквами ГКС над ней, как ее одолевает головокружение и неконтролируемая дрожь. Доктор Силберман, любовник ее матери, поставил диагноз: панические атаки, связанные с подавленной детской травмой – много лет назад детский садик, в который ходила маленькая Эшли, оказался под прицелом mass killer, подростка-гота, вооруженного штурмовой винтовкой М16, который убил семнадцать детей и четырех воспитателей (она уцелела только потому, что ее прижало трупом воспитательницы миссис Перей-ры). Защитный механизм спрятал это воспоминание в темных подвалах ее подсознания, но оно всплыло после выпускного концерта, на котором косплеер Мэрилина Мэнсона исполнил песню «The Beautiful people».
«Чертова паническая атака! Как у Эшли!» – думала Жанна, тяжело поднимаясь в свою комнату, почти ползком по лестнице, по стеночке в коридоре.
Она бросилась на кровать, тяжело дыша. Лоб и спина промокли от пота, в грудь как будто воткнули железный лом.
Жанна была уверена, что умирает.
Вот, значит, как закончится ее жизнь. Она умрет от удушья на своей кровати.
Прощай, жизнь.
Прощайте, надежды.
Прощай, судьба.
Прощайте, синее небо, звездные ночи, соленый запах океана.
«Ну, здравствуй, тот свет, надеюсь, в твоем измерении будет прикольнее, чем в этом, откуда я пришла!»
Но когда она уже билась в агонии, произошло нечто очень странное: из глубины сознания она явственно услышала плач героев «Городского колледжа Сакраменто». Как неприкаянные души, они молили об освобождении из цифрового ада, в который ввергла их солнечная буря.
«Жаннннна… Жаннннна… Pleasssssse… Don’t leave us here, don’t abandon us, – причитали на разные голоса Кэсси, Кейла, Эшли, Джейсон, Кайл и Шон! – Don’t let us disappeaaaaaar, we neeeeeed you!»[4]4
«Пожалуйста… Не оставляй нас здесь, не бросай нас. Не дай нам исчезнуть, ты нужна нам!» (англ.)
[Закрыть]
Корявые пальцы смерти сжимали один за другим нейроны в мозгу Жанны. Она ничего не могла поделать. Вот так и закончится ее история. Она умрет одна в своей комнате от панической атаки. В последней отчаянной судороге инстинкт выживания вдруг вбросил в мозг еще одно воспоминание: в пятнадцатой серии четвертого сезона доктор Силберман советует Эшли подышать в бумажный пакет. Подкрепляя слова жестами своих рук гольфиста, он пространно объясняет, как это помогает восстановить уровень углекислого газа и кислорода в крови.
– Бумажный-пакет-бумажный-пакет-бумажный-пакет? – Жанна огляделась в поисках бумажного пакета.
Ученая фигура доктора Сильбермана парила где-то на горизонте ее поля зрения. Разумеется, в этой проклятой комнате пакета не нашлось. Здесь вообще не было бумаги! Шкаф, шампуни и гели, выстроенные в ряд на раковине в ванной, письменный стол, стул (как будто она собирается работать… Что за бред! С какой стати работать, если она застряла здесь с этими придурками?). На волосок от обморока она дотащилась до шкафа и достала красную спортивную парку Helly Hansen, висевшую там с незапамятных времен. Она никогда ее не носила. На вороте еще болталась этикетка.
– А почему я ее никогда не носила? Потому что мы никогда ничего не делаем! Потому что хоронимся здесь, как последнее дерьмо!
Она зарылась носом и ртом в рукав парки и несколько раз глубоко вдохнула. Пахло синтетикой, полиамидом, веществами, полученными из нефти. Пахло промышленной цивилизацией. Это был лучший из всех запахов на свете. Запах ее прежней жизни, той действительности, от которой ее не должны были отрывать. Закрыв глаза, уткнувшись носом в рукав парки, Жанна вдыхала вместе с запахами пластика воспоминания своего счастливого детства. Ей семь, она смеется в конфетно-розовом номере отеля «Диснейленд» в парижском Диснейленде, на ней платье Золушки, она поет песню Покахонтас «Цвета ветра», жизнь – сплошной праздник. Ей девять, она празднует свой день рождения в большом саду на вилле. С ней ее подружки Мелани, Жюли, Камилла, Лорали и Лили. Июль, они играют в бассейне с надувным розовым фламинго. Через десять минут она получит в подарок костюм для верховой езды, и все будут ей аплодировать. Ей одиннадцать, она в укромном уголке школьного двора с Лео, Луи, Люсьеном, Лоиком и Лоренцо. Они играют в «поцелуй или правда». Она чувствует, как нервничают мальчики, чувствует, что с некоторых пор они смотрят на нее иначе, и ей нравится, что на нее так смотрят. Она не хочет говорить правду Лоренцо. Нарочно. Ей хочется ощутить его губы своими. И вот – поцелуй. Первый. Робкий, как олененок, нежный, как брюшко зайца. У нее кружится голова. Сердце пылает. Звонит звонок. Пора возвращаться в класс.
Сидя в своей комнате, уткнувшись носом в рукав парки, сегодняшняя Жанна как будто видит вокруг себя всех маленьких вчерашних Жанн, и они смотрят на нее. Они призывают ее к ответу, они хотят знать, что она, сегодняшняя Жанна, сделала с их мечтами, с их надеждами и с жизнью, которая была им обещана. Она видит себя такой, как есть: семнадцатилетней девушкой, тощей, как гвоздик, девственной, как монашка, силящейся обмануть скуку, играя в переохлаждение или шпионя за родителями, Живущей в вымышленном мире «Городского колледжа Сакраменто». Неужели этого она хотела? Неужели она, как покорная жертва. безропотно примет жалкий сценарий, написанный судьбой?
Она отбросила парку и встала. Подошла к письменному столу. Выдвинула ящик, полный всякого старья, привезенного с собой, в основном игрушек, которые были ей уже не по возрасту, но родители прихватили их в спешке: лего «Друзья», виниловые фигурки персонажей «Очень странных дел», целый зоопарк зверушек марки Schleich, настольные игры, в которые никто никогда не играл, старенькая консоль Nintendo Switch с двумя десятками игровых кассет («Zelda», «Super Mario Kart», «Animal Crossing», «Pokémon Legends»).
Наконец она нашла то, что искала.
Старую тетрадь с полем подсолнухов на обложке.
Она делала в ней записи несколько лет назад.
Немного.
Всего несколько страниц.
Она даже написала своим неуклюжим почерком заголовок и подчеркнула его красным фломастером: «КАК УПРАВЛЯТЬ ЯХТОЙ».
Фред
Годы назад, еще до того, как все накрылось медным тазом окончательно, Фред сам объяснил компании «Safety for Life», какая ему нужна система хранения данных. Он был инженером. Вплотную работал с информационными системами предприятия. Он знал свое дело и не мог позволить менее квалифицированным, чем он, служащим заниматься такими важными вещами. Да ему и самому нравилось представлять себе, а потом и воплощать в жизнь идеальное решение для своего убежища. Система была основана на структуре сервера RAID 5. RAID 5 состоял из четырех жестких дисков минимум (для того, что он задумал, их требовалось пятьдесят, меньшим для хранения огромной фильмотеки, библиотеки и сонотеки было не обойтись), и данные между ними распределялись разветвленно. Это значило, что, если один из дисков по той или иной причине откажет, никакой потери данных не случится: достаточно заменить дефектный диск новым, и он сам восстановит данные на базе памяти оставшихся дисков. Просто, ясно и надежно на сто процентов!
Насчет модели диска он слегка колебался. Сначала думал записать файлы на магнитные ленты, технология ЕГО (Linear Таре-Ореп) была достаточно надежна, но Фред никогда ею не пользовался. И он предпочел остаться на знакомой территории классических жестких дисков. Выбрал он самую последнюю модель от Seagate под названием «Iran Wolf», «Железный волк», – ему нравилось название, маркетинг знал свое дело. Этот диск имел рекордную мощность в пятьдесят терабайт и считался достаточно надежным, чтобы хранить данные на своей магнитной поверхности в течение тридцати лет без сбоев. Было двадцать пять дисков-источников и двадцать пять зеркальных, объем хранения, таким образом, превышал петабайт, и этого более чем хватало для хранения тысяч фильмов, даже высокого разрешения 4К, Dolby Atmos, всевозможных электронных книг и миллионов музыкальных альбомов. Для работы всей системы Фред выбрал системный блок Маc Рго высокой конфигурации (процессор Intel Xeon W 28-ядерный на 2,5 гигагерца, память DDR4 ЕСС на 1,5 терабайта, две карты Radeon Рго W6800X Duo с 64 гигабайтами памяти CDDR6 каждая); машина эта обошлась ему в шестьдесят тысяч евро и была самой мощной из всех существующих, а также самой стабильной и надежной из персональных компьютеров. К тому же он хорошо знал Маки. Он справлялся и с Windows, но этим машинам доверял меньше.
Маc Рго стоял в его кабинете, комнате, в которой он почти не бывал, потому что ему нечего было там делать. Остров и дом были достаточно просторны, и ему, чтобы уединиться, не приходилось запираться в этой тесной клетушке с единственным окном, выходившим в патио. Когда ему хотелось побыть одному, он предпочитал пройтись до холма, уходил туда, когда злился или собирался помастурбировать за одним из тысяч порнофильмов, которые скачивал на свой айпад с сервера. Со временем кабинет превратился в подобие чулана, где были свалены сменные жесткие диски, вещи, нуждавшиеся в починке (кран, электрическая розетка, кофемолка, до которой руки не доходили уже два года), одежда, которую выросшие дети уже не носили, но он не решался ее выбросить.
Фред сел перед экраном Мака и включил его. Мысленно повторил технические детали предстоящей операции. Он мог надеяться восстановить потерянные данные с жестких дисков. Во времена «Мнемозины» он часто задавался вопросом, какова же самая безопасная техника уничтожения данных, когда компьютер идет на свалку. Он не хотел, чтобы данные с жестких дисков попали не в те руки. Форматирования было недостаточно, перезаписи магнитных секторов с помощью алгоритмов типа «Blum Blum Shub», создающих псевдослучайные числа, тоже. Был, конечно, метод полной демагни-тизации через специальное устройство, создающее такое мощное магнитное поле, что оно попросту перегруппировывало полярность частиц. Но он не вполне доверял этому методу, ему думалось, что есть, вероятно, техники, разработанные спецслужбами, которые позволяют восстановить данные несмотря ни на что. В конечном счете единственным методом, в который он верил и которого требовал от всех своих сотрудников, был метод молотка: поместить платы с дисков в пластиковый мешок и бить по нему молотком, пока от них не останется лишь наждачная пыль. То же самое он думал сегодня: диски с сервера физически целы, на них наверняка должна сохраниться информация.
Главное было ее заполучить.
В момент включения Мака он стиснул зубы, молясь, чтобы от электромагнитных пертурбаций и солнечной бури не перегорело питание. Это было бы досадно, но не смертельно, в кладовой у него имелись запчасти: материнская плата, графическая карта, блок питания – все, что нужно. В замене одной из этих деталей не было ничего сложного.
Компьютер издал характерный звук: дзинь!
Это был хороший знак.
Это значило, что постоянная память ROM не затронута, загрузочный модуль BIOS цел, базовая система, записанная прямо на материнской плате, не умерла.
Был как бы момент колебания, в течение которого экран оставался серым, очевидно, внутренняя программа Мака пыталась локализовать системную папку. Прошло несколько секунд, и появилась белая надпись на черном фоне на английском, французском, немецком и китайском: «Пожалуйста, перезагрузите компьютер. Удерживайте клавишу перезагрузки несколько секунд или нажмите на кнопку запуска». Фред не поддался панике. Это попросту означало, что MacOS 13 Ventura был снесен магнитной бурей. Это было досадно, очень досадно. Но не смертельно. Если работает BIOS, Фред может попробовать загрузиться как единственный пользователь, что даст ему доступ к командам операционной системы UNIX. Он выключил компьютер и включил его, нажав одновременно клавиши «Command» и «S»: такая комбинация клавишей запускала процедуру. Через пару минут он оказался в пространстве UNIX, голом и строгом, как операционный блок, так непохожем на яркую графику MacOS.
По экрану побежала информация, закончившись строчкой: «localhost:/root#».
Фред был достаточно хорошо знаком с UNIX и знал, что делать. Он ввел команду: «/sbin/fsck – fy». Это означало «File System Consistency Check», команду проверки совместимости файлов. Компьютер пару минут подумал, строчки информации резво забегали по экрану, пока не появилось: «*****FILE SYSTEM WAS MODIFIED****** – системный файл изменен. BIOS действительно столкнулся с проблемой в системных файлах. Фред повторил операцию несколько раз, надеясь, что от этого что-нибудь изменится.
Но ничего не изменилось.
MacOS, похоже, сдох.
Это уже была проблема, ведь чтобы использовать программное обеспечение Disk Drill для восстановления стертых данных, нужно было запустить MacOS.
Фред прижал ладони к глазам. Глубоко вдохнул, сознавая, что поддаваться панике бессмысленно. Если на жестких дисках осталась информация, должен быть способ до нее добраться. На миг ему подумалось, что, разобрав диски один за другим и рассмотрев платы под электронным микроскопом, он смог бы восстановить последовательность I и О и потом переписать ее на чистый диск от руки с помощью магнита.
Но у него не было электронного микроскопа.
И главное, эта работа потребовала бы миллионы лет.
Внезапно он вспомнил: есть другое решение. Он может запустить стандартный UNIX, чтобы попытаться локализовать стертые файлы. Он это знал. Как-то раз, когда полетел один сервер в «Мнемозине», Лора показала этот прием, хотела его поразить. Если действовать через команду UNIX, ему не нужно будет приложение Disk Drill, а стало быть, не нужен MacOS.
Но что бишь это за команда?
Что-то совсем простое…
Всего несколько символов.
Он мучительно вспоминал…
Как трудно бывает копаться в собственной памяти. Воспоминания – птицы в тумане, мимолетные, неуловимые и нематериальные.
Как вызвать их в памяти? Может быть, вспомнив места, где они родились?
Он не открывал глаз, ему нужен был покой, нужна была тишина.
Он мысленно перенесся во время до конца света, когда он еще был богатым человеком и имел вес, когда вел свою компанию, как ведут армию в бой. Всплыли образы, нечеткие, несколько серых штрихов в белизне. Он увидел руки – руки Лоры. Пальцы молодой женщины порхали по клавиатуре, легкие, как стадо ланей, бегущих к водопою. Это было однажды утром в офисе «Мнемозины». Ох, как же он любил его, этот офис! Этот просторный опен-спейс, наводивший посетителей на мысли об успехе стартапов Силиконовой долины. Этот офис, которым он так гордился, был архитектурным воплощением его социальных и профессиональных достижений, из крепких, надежных, мужественных материалов: дерева, бетона, стали. В холле, посреди прямоугольника из синего камня, окруженного рвом с несколькими сантиметрами воды, возвышался великолепный гинкго билоба, восточное дерево, символ вечности и богатства, чье присутствие здесь было знаком силы и власти человеческого ума над всем живым, более того – силы ума Фреда. Ум дал ему состояние, а состояние давало ему право на все! Посадить гинкго билоба посреди офиса, летать частными самолетами на небольшие расстояния, иметь роскошные машины, обогревать бассейн зимой и летом, выбрасывать хлеб, и не только. Он знал, что, если бы так делали все, мир рухнул бы еще быстрее, климатические изменения происходили бы еще резче… но все так не делали. Все не настолько богаты, как он, и он мог на все наплевать, деньги давали ему и это право, самое чудесное, самое абсолютное из всех прав: на все наплевать.
В его воспоминании пальцы Лоры писали: «foremost-w…» И было что-то еще. Символы почти читались на дрожащей поверхности его памяти. Темные буквы выделялись на экране с белыми пикселями.
Он сосредоточился.
Картинка стала четче.
И когда Фред уже начал различать буквы, чей-то голос, совсем близко, обратился к нему:
– У меня в телефоне ничего нет, вся музыка испарилась. И в компе тоже ничего!
Фред поднял голову. Перед ним стоял сын. Он не сразу нашелся что ответить, оцепенев от неожиданности: Александр не разговаривал с ним уже несколько недель, а может, и больше. Наконец Фред ответил:
– Э-э… да… Все полетело. Была… вспышка на солнце… Полярное сияние… И стерло все с жестких дисков… То есть нет, не стерло… Я хочу сказать… Я как раз пытаюсь…
– Сколько времени?
Голос у Александра был резкий, он рубил, как сабля, обрушивался на голову отца, будто сын был кельтским воином, убивающим раба.
– Не знаю… Я должен запустить программу восстановления данных и…
Александр смотрел враждебно.
И тут произошло нечто странное.
Птица воспоминаний, по-прежнему парившая в его сознании с тех пор, как он принялся за поиски команды UNIX, набрала высоту и описала круг над темным перистым облаком, распустившим свои волокна в верхних слоях атмосферы.
Это были воспоминания более далекие, более глубокие, более существенные, чем порхающие по клавиатуре Лорины пальцы.
Фред вспомнил рождение сына.
Он мысленно увидел себя девятнадцать лет назад, четырнадцатого декабря, в семь часов сорок минут утра. За окном родовой палаты еще темно, как в подвале. Электрический свет фонарей освещает припаркованные машины, их ветровые стекла покрыты инеем, как холодильники изнутри. Под навесом остановки бледные силуэты ждут автобуса, который все не идет. Фред вспомнил, как ему подумалось, что никогда его детям не придется вот так ждать на холоде. Что теплая, комфортабельная машина всегда будет к их услугам и отвезет, куда нужно.
Что для этого-то он и работал так много: чтобы уберечь свою семью.
Как он был горд в тот день: его первенец, его первый сын, младенец с аспидного цвета глазами и запахом свежего яичного белка. Фред видел, как сын вышел из чрева Элен; гинеколог дал ему ножницы и предложил перерезать пуповину. Он не сразу решился, боясь причинить боль жене или сыну, ведь эта пуповина была их частью. Но все же повиновался. Он никогда не забудет это странное ощущение – как будто резал кусок сырого мяса. С одной стороны, это оно и было, просто мясо, но с другой – нечто гораздо большее, жест столь символический и эмоциональный, что он, Фред, человек, признававший лишь цифры и труд, расплакался. Любовь накрыла его высокой волной. Ему много говорили о любви к своим детям, но он, пока не взял на руки Александра, три кило шестьсот, пятьдесят два сантиметра, никогда не осознавал ее в полной мере. Это была любовь необузданная, всепоглощающая, он убил бы без колебаний, чтобы защитить этого ребенка, он пожертвовал бы для него своим бизнесом, своей женой, своими глазами, да что там, своей жизнью, если бы потребовалось. Чувство было неожиданное, упоительное, и Фред, зная, что противиться бесполезно, отдался ему. Своим разумом инженера он постиг, что некий очень мощный процесс запустился в его сознании, это был моментальный и полный апгрейд его системы эксплуатации, и новая программа навсегда изменила его отношения с миром.
Сегодня тот младенчик со сжатыми кулачками, шелковистой кожей и ножками не больше наперстков еще был с ним, но жизнь, время, события превратили его в молчаливого юношу, в котором абсолютно все – поведение, взгляд, голос – выдавало ненависть к отцу, темную и глубокую, как угольная шахта.
Фред мог так много ему сказать, начиная с того, что все его свершения, все его решения, даже те, о которых он сегодня жалел, были приняты, чтобы защитить детей и семью. Но он знал, что не скажет, он уже пробовал, но не сумел подобрать слова, они звучали фальшиво и были превратно истолкованы.
И это всегда плохо заканчивалось.
Сегодня, сейчас, в этом кабинете ему хотелось встать, обнять сына, вдохнуть его запах, оплакать ошибки прошлого, вместе с ним пролить слезы, которые смоют все, раз и навсегда, и в которых они вновь обретут друг друга, такие же слезы, как те, что он пролил в родовой палате девятнадцать лет назад.
Александр вышел из кабинета, не сказав ни слова, и Фред остался один перед экраном Мака.
Гнетущее ощущение одиночества словно выкачало из комнаты кислород.
Дрожащими пальцами Фред взял таблетку ксанакса из коробочки, которую всегда носил с собой. Ему было бесконечно горько. Хотелось плакать. Он знал, что пошло бы на пользу выпустить наружу эту огромную массу горечи, которая так тяготила и занимала столько места в груди. Но слезы не шли. Глаза оставались сухими, как наждак. Он задумался, что же сталось с блестящим инженером, ответственным отцом семейства, задумался, существует ли какой-нибудь Бог или высший разум, который решил дать выжить ему и его семье на этом острове, задумался, есть ли у него роль, должен ли он найти что-то важное, или это просто испытание, наказание за что-то, что он сделал в прежней жизни. Ответа у него не было. В глубине души он подозревал, что его присутствие на этом острове было, по образу и подобию всей истории человечества, плодом случайности, что это ничего не значило и не имело никакого смысла.
«sudo foremost – w -i/dev/sdal – o/Vosst»
Команда UNIX, которую показала ему Лора лет десять назад, всплыла в эту минуту в его мозгу. Она запечатлелась в нем так же отчетливо, как надпись лазером на стальной пластине.
Он лихорадочно отстучал ее на клавиатуре и нажал на «enter».
Получилось.
В мгновение ока строчки во множестве забегали по экрану, отражая координаты секторов жестких дисков, где шарил компьютер в поисках связных элементов среди магнитного хаоса плат.
Несмотря на сверхсовершенные 28-ядерные процессоры, компьютеру понадобятся часы, чтобы отсканировать, сектор за сектором, всю совокупность подлежащих восстановлению файлов и поместить их, один за другим, во вновь созданную папку под названием «Vosst».
Два дня в доме царило нездоровое спокойствие, напряженное, тревожное. Никто ни о чем не спрашивал, но все ждали. Жанна и Александр выходили из своих комнат только для того, чтобы взять в холодильнике что-нибудь готовое и разогреть в микроволновке, отупевшая от обезболивающих Элен сидела на террасе, уставившись на горизонт, как будто там ей открывались непостижимые тайны смысла жизни. Фред не сводил глаз с экрана Мака, который невозмутимо делал свое дело.
Потом, через пятьдесят пять часов поиска, строчка на экране сообщила, что Мак завершил свою работу:
«FINISHED#»
Все восстановленные файлы были помещены в папку «Vosst».
Было чуть за полдень. Фред открыл папку.
Она была пуста.
Почти пуста.
Там, где должны были бы находиться десятки тысяч фильмов, телесериалов, музыкальных альбомов и электронных книг, был только один файл.
Один-единственный файл, переживший аудиовизуальный и книжный катаклизм, вызванный вспышкой на солнце.
В этом файле был фильм.
Фильм в оригинальной версии с субтитрами в видеоформате. mkv/h265 1080р, в аудиоформате Dolby Stéréo.
Это был фильм «Рокки».
Последним произведением искусства, доступным последним выжившим людям, был фильм «Рокки».
Фред долго сидел в своем кабинете, прикидывая так и сяк, какими словами объяснит это своей семье.
Слов он не нашел.
