Текст книги "Вызывающий бурю"

Автор книги: Том Ллойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА 12

Его тело обволакивал свет, озаряя каждый изгиб натренированных мускулов, освещая шрамы, которые давно зажили, и следы давно забытых ран. Он двигался с сонной медлительностью в такт песни без слов. Его доспехи исчезли, но Эолис по-прежнему был с ним, и не только по праву владения. Очень тяжелый, повидавший многое клинок казался хрупким и ненадежным, и все же с ним Изак чувствовал себя уверенней.

Некие голоса звучали в его сознании, но юноша едва слышал их: никто не мог силком вторгнуться в его телесную оболочку и в его память. Но голоса продолжали взывать, пытаясь проникнуть в его мысли, и наконец Изак прислушался к шепоту женщины, зовущей его, ищущей его в непроглядной черноте ночи. Женщина говорила на незнакомом языке, Изак не понимал слов, но в глубине души узнавал этот голос.

А потом над ним сомкнулась земля – он словно заживо был погребен в могиле, откуда восстал бесплотной тенью, невидимый для проходящих мимо, занятых собственной жизнью людей. Эолис, зажатый в руке, придавал ему уверенности, и пустота смерти не беспокоила его. Изак позволил отнести себя на берег неподвижного озера, где его поджидал некто столь же неподвижный. Ветерок, дующий от воды, доносил голоса, запах соли и свернувшейся крови. Небо переливалось серебристым светом, вокруг пахло вереском и мокрыми камнями. Кровь струилась по ногам Изака, но он улыбался.

– … Милорд?

Голос генерала Лаха вывел Изака из сонного оцепенения. Распахнув глаза, он не сразу понял, где находится.

– Вы снова уснули в седле, милорд.

Хотя в словах был упрек, голос звучал совершенно бесстрастно.

– Правда? Ну и что?

– По-моему, погибнуть, упав с коня, – не самый почетный конец, и мне не хотелось бы сообщать о таком повелителю Бахлю. Если такое вдруг случится…

– Не случится. – Изак потрепал по шее коня. – Я знаю, что у меня лучший боевой конь во всех Семи племенах и не собираюсь с него падать.

Он потер глаза, пытаясь проснуться. Они ехали все утро, а Изак никак не мог прогнать сон. Хотя с каждым днем становилась все холоднее, ему было тепло под меховым капюшоном, в синей маске, прикрывающей лицо. Ночи Изака не были спокойными – магия его доспехов излучала заметное тепло, привлекавшее множество странных голосов. Поэтому сейчас ему очень хотелось спать.

Он откинул капюшон, чтобы прохладный ветер разогнал дремоту. В таком состоянии Изак всегда бывал крайне раздражителен, а монотонная речь генерала просто бесила его. Изак почесал отрастающую щетину на подбородке и наконец с вздохом взглянул на генерала – тот восседал в седле, гордо выпрямившись, с бесстрастным, как всегда, лицом. Изаку еще ни разу не доводилось видеть на лице этого человека хоть какие-нибудь эмоции, и юноша мог только догадываться, каков генерал в бою. Такое удивительное спокойствие крайне редко встречалось у белоглазых, и с трудом верилось, что на поле боя Лах будет таким же.

– Вы разбудили меня только из опасений за мое здоровье или у вас была и другая причина? – угрюмо спросил Изак.

– Я подумал, что вы предпочтете бодрствовать, когда мы будем въезжать в город. Все-таки кранну не подобает спать в тот миг, когда подданные выходят его приветствовать. А еще у меня есть для вас послание из Анви.

– И что в этом послании? Что я оскорбил тамошних жителей, не отдав приказа следовать за мной?

Когда Изак был погонщиком, он замечал, что люди почти во всем ищут повод для обид, а придворные, судя по всему, были еще обидчивей простого люда. Теперь то, чего кранн не сделал, доставляло ему не меньше неприятностей, чем то, что он сделал.

– Они – ваши подданные. Можете негодовать, если хотите.

– Довольно ругаться, генерал. Я устал.

– У меня слишком скромный чин, чтобы с вами ругаться…

– Будет вам. Лучше скажите, что нужно жителям Анви.

– Они спрашивают, нельзя ли обратиться к вам лично.

Изак поерзал в седле, чтобы Эолис за спиной лег поудобнее, и стал ждать объяснений.

– Их пятьсот человек, весьма внушительная цифра. И, само собой, они собираются говорить о вашей вотчине. Они хотят угодить новому сеньору, а несколько рыцарей в нашей армии и немалая часть кавалерии – ваши вассалы.

Лах ждал ответа, но не дождался.

Изак сидел в седле с отсутствующим видом. Пока он жил в обозе, ему ни к чему было изучать законы землевладения. Отец как-то раз сказал, что такие законы – ошейник, превращающий свободного человека в раба. Карел рассмеялся, услышав эти слова, но спорить не стал. Его смех должен был означать, что Хорман сморозил глупость, на которую не стоит даже отвечать.

Генерал не унимался.

– Лорд Изак, поместье Анви не имело сюзерена пятьсот лет. Все это время они пользовались привилегией отчитываться лишь перед пустым титулом сюзерена Анви, что накладывало на них совсем немного обязательств. Теперь же им назначен настоящий сюзерен, и они пребывают в растерянности – ведь они несут ответственность перед вами, а пока не знают ваших требований, стараются твердо придерживаться буквы закона.

– И?..

Изак вздохнул. Ему показалось, что генерал начал раздражаться, но тот ответил по-прежнему бесстрастным голосом:

– Закон гласит, что вассал может покинуть пределы вотчины только с разрешения сеньора. Иначе действия вассала трактуются как побег и за отъезд его могут повесить.

Озадаченность на лице Изака сменилась недоверчивостью.

– Они и вправду считают, что я на такое способен? Казнить собственных воинов? Да еще прямо перед битвой?

– Они сочли благоразумным сначала обратиться ко мне и попросить, чтобы я поговорил с вами. Ведь вы – белоглазый.

Последние слова генерала легли на сердце юноши тяжелым камнем. Неважно, что решение казнить своих вассалов было бы полнейшим безумием: они все равно боялись, что в нем живет чудовище. Даже генерал Лах не исключал возможности, что Изак может так поступить. Словно Атро был еще жив и любые самые худшие предположения могли оправдаться.

Изак не нашел слов для ответа, настолько его переполняло отвращение. Махнув рукой генералу, чтобы тот занялся делами, он пустил коня вскачь – сейчас ему не нужна была ничья компания. Генерал Лах тоже пришпорил коня и рысью направился туда, где виднелись знамена сюзерена Тебрана.

«Как он может так жить? О нем ведь думают точно так же, как обо мне, а то и еще похуже. Неужели ему это совершенно безразлично? Сможет ли он не подчиниться приказу Бахля, если сочтет приказ диким? И заметит ли вообще, что приказ дик? А вдруг слухи верны и Нартис действительно выжег его душу?»

Главный распорядитель Лезарль рассказывал Изаку о странных обстоятельствах, сопутствовавших рождению генерала, и о том, что сам Бахль отводил Лаха в храм Нартиса для испытаний. Лах был гораздо сильнее любого белоглазого, и все же Нартис его отверг: вместо того чтобы посвятить в свои избранные, бог, напротив, поразил его молнией. И тогда белоглазый оказался перед выбором – либо отвергнуть Нартиса и уйти, либо стать ему идеальным слугой. Генерал выбрал более трудный путь, отказавшись от той части своей души, которая страдала, обожженная молнией бога. Изак восхищался Лахом, несмотря на чудовищность избранного им пути.

Изак повернулся, чтобы посмотреть, куда направился генерал, но ему помешал снег и множество знамен вокруг – генерал исчез, затерявшись среди флагов и гербов. Форма дворцовых гвардейцев была строгих цветов – черная с белым – такой выбор отражал бескомпромиссность Бахля. Форма очень шла Лаху, особенно после долгого похода, когда грязь несколько выровняла контраст цветов.

Армия очень медленно шла вперед, и в нее по дороге вливались все новые войска. По мере продвижения через Тебран, Нелбов и Данву и похода вдоль границ Амаха и Вера в рядах прибавлялось все больше ярких цветов. Четсы называли фар-ланскую кавалерию «стальными павлинами» – всадники казались чопорными и высокомерными, но все-таки устрашающими, несмотря на свои шелка и кружева.

В настоящий момент в армии было уже восемь сюзеренов, включая кранна, одиннадцать графов, около пятидесяти маршалов и шесть сотен рыцарей. Сотни знамен и эмблем, вымпелов и мундиров смешались в пеструю кутерьму, казавшуюся особенно яркой на фоне унылого зимнего леса. Каждый аристократ посчитал своим долгом формально представиться кранну, но Изак сумел запомнить в лицо только сюзеренов. Остальные дворяне слились для него в нечто помпезное и церемонное.

Старому хитрецу Фордану выпала честь следовать в авангарде перед другими сюзеренами, превосходящими его знатностью. Решение принимал сам Изак, чем вызвал недовольство Серса, полковника дворцовой гвардии. Но Фордан оказался как приятным собеседником, так и полезным советником. Изак сомневался, что Серс, молодой честолюбивый рыцарь из Торля, мог бы его заменить – хотя, к удивлению многих, ему удалось заслужить клинок мастера меча вскоре после вступления в гвардию. Знамя Фордана с красной башней на полотне было очень далеко впереди, отсюда его было не разглядеть… Как и знамен золотой и серой гончей богатого сюзерена Нелбова и зеленого грифона пресловутого сюзерена Селсетина. Эти двое страшно раздражали Изака еще до того, как он услышал про участие Селсетина и Нелбова в скандале, связанном с Маликом. Кранн не знал, что именно там произошло, но догадывался, что они не могут стать его друзьями. Остальные аристократы, слушая реплики Фордана, вскользь упомянувшего об этом скандале, глубокомысленно кивали, из чего Изак заключил, что событие всем прекрасно известно.

Прямо перед Изаком развевался золотой сокол недавно произведенного в сюзерены Данвы. Его брат умер две недели назад, и теперь маленький сын Данвы унаследует титул дяди, едва достигнув совершеннолетия. Ветер доносил до Изака мощный голос сюзерена, а еще – яростную перепалку сюзеренов Амаха и Кеда. Белый олень Амаха явно брал верх над желтым львом Кеда, хотя Амах был на двадцать лет моложе своего собеседника.

Седьмой сюзерен, Торль, был самым знатным, из древней семьи – он владел богатейшей провинцией и был суров и крайне набожен. К удивлению Изака, он только кратко представился кранну и тотчас отбыл с отрядом разведчиков. Его эмблема, ледяная кобра, была такой же необычной, как он сам. Необычным было и его решение надеть вместо рыцарского облачения простые кожаные доспехи с нашитой на груди эмблемой, как сделал бы простой воин.

Поначалу Изак решил, что Торль – трус и облачился подобным образом, чтобы не отличаться от простых кавалеристов и не привлекать к себе внимание врага. Но когда юноша узнал об этом человеке побольше, он несказанно обрадовался, что вовремя придержал язык и ничего не сказал по поводу одежды сюзерена. Сам генерал Лах, очень скупой на похвалы, рассказал Изаку, что, когда дело доходит до сражения, сюзерен Торль бьется плечом к плечу с белоглазыми гвардейцами.

Плотное облако скрывало глаз Цатаха, сухой ветер обдувал металлические доспехи рыцарей и кожаные панцири простых воинов, а затем уносился назад к вьючным животным, замыкающим шествие. Круговерть снежинок в воздухе предвещала ухудшение погоды: как только дорога станет слишком скользкой для коней, вперед выведут тягловый скот, чтобы он протаптывал путь и утрамбовывал грязь.

Острые глаза Изака замечали белок, наблюдавших за людьми с безопасного расстояния; пушистые шкурки зверьков переливались всеми оттенками рыжего, когда белки отрывали кусочки дубовой коры в поисках насекомых. Изаку было приятно видеть, что хоть кто-то живет себе по-прежнему; идущая мимо армия мало интересовала белок и не мешала им заниматься обычными делами.

Зато люди в городах, через которые проходили воины, жили теперь в страхе, и приветствия жителей были довольно вялыми. Эльфов сильно боялись, тревога охватила обитателей всех селений от самых границ Данвы. Правда, вид Изака, восседавшего на огромном белом коне, мелодичный звон упряжи и серебряных цепочек, украшавших сбрую, вселял в людей некоторую уверенность. Им было достаточно одного вида кранна и своей веры в него. И если воины Изака вели себя храбро, сам он тем более не собирался выказывать слабость перед людьми.

Вскоре вернулся генерал Лах. Рядом с ним скакал рыцарь в черных доспехах – он надел нагрудную пластину поверх шелкового одеяния, как поступало большинство. Нельзя было не заметить, что рыцарь богат: матово-черные доспехи украшала золотая дамасская насечка, обрамляя львиную голову, гордо взиравшую с нагрудной пластины. И хотя Изак все еще не до конца проснулся, он моментально вспомнил, что уже встречался с этим человеком раньше, а присмотревшись получше, узнал его. Герб с рычащим львом и броские черные доспехи нечасто встретишь. Изак не сомневался, что к седлу всадника приторочен золотой шлем в виде львиной головы.

Когда рыцарь приблизился, Изак разглядел и две золотые серьги у него в ушах, какие обычно носили графы. Если бы раны на теле Изака не затягивались так быстро, он тоже проколол бы себе уши, чтобы носить три кольца сюзерена.

Итак, к нему пожаловал не рядовой аристократ, а сам граф Везна.

Слава Везны летела впереди него: каждый ребенок, рожденный в благородной семье или в обозе, слышал рассказы о романтических подвигах графа. Он наставил рога целой армии аристократов, участвовал в дуэлях, уходил от преследований по крышам… Карел всегда говорил, что Везна был лучшим воином среди людей, но только если его вынуждали к этому жестокие обстоятельства. Ходили слухи, что Везна подарил наследников нескольким поместьям, но владельцы поместий приняли детей ак своих, потому что боялись дразнить самого отчаянного дуэлянта страны. Везна участвовал в двадцати четырех дуэлях и во всех победил, некоторые, очень немногие, пытались прикончить его из-за угла или с помощью наемных убийц. Но Везне достался по наследству эльфийский клинок, а кроме того, он заложил свое имение, чтобы купить в Колледже магии доспехи, которые сейчас и носил.

В глазу рычащего льва сиял рубин, сверкающий даже в слабом свете пасмурного дня. Везна зачесывал волосы назад и завязывал их узлом, прекрасные черты его лица вызывали одновременно восторг и беспокойство. Он был, безусловно, красив, и, хотя в глазах его искрился смех, его решительный подбородок и умное лицо говорили о внутренней силе.

– Граф Везна, – обратился к нему Изак, когда тот спешился и подошел.

Герольд, который должен был представить явившегося к кранну аристократа, открыл было рот, но обиженно снова захлопнул его.

– Лорд Изак.

Голос Везны, как и его лицо, говорили как о силе этого человека, так и о его веселом нраве. Когда граф опустился на одно колено перед кранном и склонил голову, Изак разглядел голубые татуировки у него на шее – значит, Везна получил звание рыцаря прямо на поле боя в награду за отвагу. Везна унаследовал титул графа, но звание рыцаря заслужил сам.

– А мне болтали, будто Анви славится своей капустой и козами, но не героями.

Позади Изака остановился взвод «духов». Мимо них проходили войска, и каждый считал своим долгом повернуть голову в сторону графа и кранна. Изак слышал, как сержанты ругают своих людей, потому что ровные колонны начали растягиваться и ломать ряды.

– Вы оказываете мне честь, милорд.

Изак чуть не рассмеялся, услышав осторожный голос Везны. Часто ли приходится видеть у своих ног героя своего детства?

– Могу лишь надеяться, что буду полезен, сражаясь в рядах вашего войска.

– Довольно. Первым делом можете передать моим подданным, что я желаю видеть у своих ног только тех, кого сам поставлю на колени. Благодарю за оказанную мне честь и не сомневаюсь, что уроженцы Анви отличатся на поле брани.

Граф поднялся, явно почувствовав облегчение, в его глазах уже снова искрился смех. Изак заметил это и почувствовал щенячью радость, что такой человек чувствует себя непринужденно с ним рядом. Кранн кивнул на коня графа.

– Садитесь, мы задерживаем всю армию. Можно продолжить разговор на ходу.

Везна слегка поклонился, ухватился за луку седла и, с непринужденным изяществом вскочив на коня, развернул его и направил вперед.

– Могу я спросить господина, что именно известно о враге? Изак кивнул генералу, пустив коня рядом с укрытым черной попоной скакуном Везны. У Везны был спокойный послушный конь, Изак не ожидал увидеть такого у известного отчаянного повесы. Юноша решил, что это хороший знак, – под показной бесшабашностью Везны скрывался расчетливый ум. Конечно, норовистый, бьющий копытами скакун выглядит впечатляюще, зато спокойный мерин надежнее в неразберихе боя.

Изак перестал рассматривать коня и ответил на вопрос всадника:

– Мы отъехали слишком далеко, и маги больше не могут нам помочь, но все-таки нам кое-что известно.

Он повернулся к генералу, который с радостью стал делиться имеющимися сведениями с графом Везной.

Изак не принимал участия в беседе, а просто слушал. Когда настанет время, именно генерал Лах определит стратегию их армии. Бахль и Лезарль решили, что Изак пока не станет вмешиваться и принимать самостоятельные решения, тем более что без Лаха ему все равно не обойтись.

– Враг разделил свои силы на три группы, все они сейчас на севере Ломина, – сообщил генерал. – Один отряд расположился у ворот города, осадив его, второй находится западнее, а третий на полпути между Ломином и Горными Воротами. Витиль и Кохм сожжены дотла.

Теперь воины называли противника врагами, а не эльфами: «враг» – это нечто безликое, требующее уничтожения, ему не нужно имя.

– А люди в этих городах?

– Мы потеряли три сотни пехотинцев, зато жители смогли покинуть свои дома и спастись. Наша кавалерия у Ломина, похоже, разбита…

– Что? Вся?

Спокойствие Везны моментально испарилось, сменившись гневом и недоверием.

– Так мы считаем. Все три тысячи гвардейцев вышли из города – и не вернулись.

– Я думаю, такого нельзя было допустить.

– Конечно, нельзя, но тот день был последним днем охотничьего сезона, поэтому наследник Ломин решил сделать его особенным.

– Судьбе не откажешь в чувстве юмора.

Везна говорил теперь монотонно, безжизненно – и сразу стал похож на генерала, старого опытного воина, всякого перевидевшего в жизни.

Дальше они ехали в удрученном молчании. Изак вел себя тихо, как ребенок, который не хочет привлекать внимание взрослых. Граф смотрел вдаль, губы его еле заметно шевелились, но что именно он шептал, никто не слышал. Возможно, подданные Изака – религиозные фанатики? Или граф поступал так только для отвода глаз? В любом случае вряд ли можно доверять таким людям…

Но, едва подумав об этом, юноша принялся себя бранить, как поступил бы на его месте Карел.

«О боги, Лезарль заразил тебя своей паранойей. Везна просто молится, что в этом такого? Он ведь воин, поэтому оплакивает гибель своих собратьев – гибель, которая может стать и его уделом».

– Мне говорили про троллей. Эти слухи правдивы? Изак вздрогнул, услышав изменившийся голос Везны. Возможно, на графа подействовало известие о смерти стольких людей, поэтому он и говорил так встревоженно, но не исключено, что Везне в прошлом уже приходилось иметь дело с троллями.

– Да, правдивы, – подтвердил генерал Лах. – Как только маги смогут осмотреть земли, мы узнаем, сколько там этих тварей. Но на всякий случай следует приготовиться к худшему – возможно, их сотня или даже больше.

– А наша тяжелая кавалерия?

Тролли наводили на людей такой ужас, что только тяжелая кавалерия могла выдержать их лобовой удар. Такова была цена за честь называться рыцарем – в трудные времена рыцарям приходилось брать на себя основную тяжесть сражения с самым грозным врагом Фарлана. Говорили, что тролли не чувствуют боли, даже когда получают смертельную рану. Сражаться с ними лучше всего было верхом, вооружившись длинными копьями: пешие просто не могли дотянуться до их головы, а уж тем более нанести удар такой силы, чтобы серьезно ранить чудовище. Лучший способ убить тролля – размозжить ему голову, все остальное не могло остановить монстра и ставило под угрозу самого атакующего.

– Восемьсот «духов» и еще шестьсот аристократов со своими приближенными – вот и все, что мы сможем выставить против врага. Кавалерию может поддержать пехота легиона «духов», но их потери будут недопустимо велики.

Разговор перешел на тылы, поставки и передвижение войск. В течение двух недель Изак постоянно выслушивал подсчеты дней и часов: сколько времени понадобится, чтобы добраться до Ломина, как скоро подоспеет пехота из Горных Ворот и Ломина… Он закрыл глаза и перестал слушать.

День все тянулся, промозглый и тоскливый. Пажи, герольды и квартирмейстеры беспрестанно подбегали к генералу Лаху, но сообщения, видимо, не интересовали и не удивляли его; генерал каждый раз отвечал точно и немногословно. В самом начале похода пажи помоложе обычно следовали некоторое время за генералом, не зная, отпустил он их или нет. Когда же он оглядывался и приказывал уходить, пажи бледнели и уносились прочь.

Везна засыпал генерала вопросами, выясняя мельчайшие детали, и все ради того, чтобы подольше побыть рядом с Изаком.

Удивительно, но Изака это не раздражало: слушать красивый голос Везны было куда приятнее, чем чавканье копыт по грязи. Юноша лениво подумал, что для будущего Везны важнее всего, стремится ли граф добиться успехов в политике, стяжательстве или и в том и в другом сразу. Этой мысли хватило, чтобы разбудить в крайне мальчишку-погонщика – он презрительно сплюнул, открыл глаза и хмуро посмотрел на мокрые деревья вдоль дороги.

Приближался полдень, все больше людей появлялось на обочинах. Голодные, измученные, они с завистью смотрели на богатые одежды, здоровых лошадей, ярко расцвеченные знамена. На парадном марше колонна будет выглядеть еще более внушительно: свитские пока несли знамена, закинув их за спину, а рыцари – на шелковых лентах, закрепленных на плечах, шлемах, локтях и на спине. Когда войско будет следовать парадным маршем, все эти знамена станут развеваться непрерывным великолепным потоком.

Но уже и сейчас войско производило большое впечатление на местных: крестьяне, тащившие тележки со своим скарбом, взирали на все это великолепие, затаив дыхание. На их лицах Изак видел негодование и облегчение: вид армии уменьшал страх перед врагом, зато показывал, какая огромная пропасть отделяет грязных, валившихся с ног от усталости крестьян от аристократов. Тяжкий труд в полях не шел ни в какое сравнение с яркой жизнью рыцаря. Большинство благородных господ проезжали мимо, даже не замечая крестьян.

– Почему эти люди здесь собрались? – спросил кранн.

– Беженцы, милорд. Крестьяне покидают земли вокруг Ломина. Они прекрасно знают, что такое попасть в лапы к врагу.

Генерал почти сочувствовал этим покорным, голодным беднягам, которым пришлось сойти с дороги, чтобы пропустить конников. Почти. На самом деле крестьяне ничего не значили для белоглазого, как, впрочем, ничего не значили для него и все остальные, мелькавшие по обочинам его пустой жизни.

Изак наблюдал за беженцами и чувствовал, как меняется их настроение по мере того, как местных становится все больше.

Кранн увидел, что впереди группы людей превращаются в толпы, и заерзал в седле. Скорее всего, его осуждали здесь за то, что он так поздно пришел на помощь. Но, глядя людям в глаза, он видел там и страх, и благоговение, и облегчение.

Фарланы – суеверный народ, и даже в сердцах самых ярых врагов кранна жили легенды о короле Арине Бвре. Правда, время зачастую творит чудеса. Боги наказали Арина Бвра, приговорили к пребыванию в Генне, но своей отвагой и умом он завоевал особое место в народном фольклоре. Его никогда не любили, но считали слишком ярким человеком, чтобы презирать. И вот теперь люди снова столкнулись с этим противоречием, и оно никому не нравилось.

– Что для них делается? – невнятно буркнул Изак.

– Милорд?

– Мы даем им одежду? Еду? Сейчас же зима, Ларат вас забери! Неужели о них никак не позаботились? Они что, должны просто умирать в ожидании, пока мы сумеем вернуть их дома?

– Для них ничего не делается, милорд.

И снова голос генерала прозвучал совершенно бесстрастно. Изак готов был к отпору, к отповеди – хоть к какому-то доказательству, что генерал все-таки живой человек.

– А почему не делается?

– Главный распорядитель Лезарль дал нам четкие распоряжения, милорд. Мы не должны ничего делать, пока от вас не поступят приказы. Ваши люди должны любить ваше правление и бояться вашей силы.

Не замечая изумленного взгляда Изака, генерал громовым голосом окликнул полковника дворцовой гвардии:

– Господин Серс, милорд желает, чтобы мы раздали еду его подданным!

Изак онемел от ярости.

Рыцарь послушно поклонился и скомандовал лейтенанту выполнять приказ. И сразу чудесным образом появились повозки с продуктами, а рядом с ними ехал целый отряд воинов, которые раздавали припасы всем желающим.

Изак никак не мог прийти в себя. Снова его обошли, снова им манипулировали. Он сжал рукой в металлической перчатке эфес меча. В нем кипел гнев – он снова оказался игрушкой в руках Лезарля!

– Милорд чем-то недоволен?

– Оставьте, Лах! Если вы или Лезарль думаете, что я стану терпеть ваши штучки… Я не убил вас на месте только потому, что вы понадобитесь мне в бою.

– Понимаю, милорд. Белоглазые не выносят подобного обращения.

– А вы знаете, каково быть мной? Вас тоже посещают сны? Боги играют вами, словно куклой? Лезарль позволяет себе вольничать с вами?

– Мы все – куклы богов, милорд. Единственная разница между вами и прочими – это то, что боги замечают, что с вами происходит, тогда как на остальных просто не обращают внимания.

Изак почувствовал угрызения совести, когда генерал невольно прикоснулся к своей покрытой шрамами шее. Неровный рубец начинался сразу за ухом и скрывался под кольчугой Лаха.

Изак не смог найти правильных слов и снова погрузился в задумчивость, пытаясь угадать, что ему самому уготовили боги, – то был извечный вопрос. Став избранником, Изак чувствовал себя еще менее свободным, чем тогда, когда им командовал отец. Ему было противно ощущать себя пешкой в чужой игре, он ненавидел свое теперешнее положение даже больше, чем положение мальчика на побегушках у собственного отца.

Доспехи были ему в самый раз, зато все остальное безмерно раздражало.

Изаку очень хотелось стряхнуть такое настроение, и он ударил себя по нагрудной пластине. Интересная штука – Сюленты. Форма этих доспехов была совершенна, ничего подобного в Ланде больше не существовало. Проводя пальцами по идеально гладкой поверхности, Изак чувствовал магические руны, которые Арин Бвр вплавил в серебро; каждая руна несла заклятие. Изак предполагал, что их должно быть не меньше сотни.

А ведь ныне существует не более дюжины доспехов, в которых есть хотя бы двадцать рун. Лезарль говорил, что стоит свистнуть – и примчатся люди, желающие посвятить всю свою жизнь изучению Сюлентов, а если свистнуть еще раз, их прибежит в два раза больше.

Сказания сделали последнего короля благородным и справедливым, несмотря на затеянную им отвратительную войну. Боги любили его больше всех прочих смертных, хотя Бвр и был всего лишь их слугой. Но почему Арин Бвр вдруг выступил против богов, так и осталось великой тайной.

Изак начал понимать вторую сторону личности этого человека, когда стал носить его доспехи. Сюленты поведали ему истории, которых не знал ни один странствующий певец: доспехи эти предназначались для убийцы, жестокого, не знающего пощады. Кажется, их сделал белоглазый, а не эльфы. Но эльфы создали прекрасную поэтическую историю о Лейте, богине мудрости и знания, полюбившей Арина больше всех, кроме своего брата Ларата. Потом Лейта была убита в битве с помощью Хрустального черепа, который Арину Бвру удалось где-то достать.

Но больше всех поэтических преданий Изака волновало другое. Он еще ни разу не надевал шлем, последнюю часть Сюлентов. По традиции шлем надевался только перед боем, и в данном случае Изака это вполне устраивало. Два гребня и гладкое забрало таили в себе то, что Изак не спешил испытать.

Странные сны, невиданные дары, руна «сердце», голос девушки, зовущей из темноты, – все это складывалось в определенный рисунок, словно рисунок гобелена, постепенно вырисовывающийся в переплетении все новых нитей.

В глазах крестьян, жадно уплетающих хлеб, Изак выглядел вполне спокойным и беззаботным. Его конь гордо выступал по дороге, высоко поднимая копыта, серебряные колечки и колокольчики вызванивали песню хмурому дню. Но Везна заметил смятение на лице Изака и откашлялся, чтобы привлечь внимание нового господина.

Изак недовольно посмотрел на графа, но это не помешало Везне подъехать к кранну вплотную. Заинтересованный Изак подался вперед, чтобы лучше слышать.

– Милорд, я ваш подданный и, согласно закону и принесенной мною клятве, должен защищать ваши интересы. Мне прекрасно знакомы политические игры, я и сам неплохой игрок, поэтому, возможно, смогу вам пригодится.

– А вам-то зачем это нужно? – грубо поинтересовался Изак. – Да и как я могу доверять человеку с вашей репутацией, к тому же совсем незнакомому?

Везна встревожился.

– Я ни разу не запятнал себя нарушением клятвы, милорд сюзерен.

Изак заметил некую холодность в голосе собеседника, из чего заключил, что сильно обидел Везну, но извиняться не стал. Подданный, пусть даже граф, не та персона, чтобы беспокоиться о его чувствах.

– Я ваш подданный, мои доходы зависят от ваших, – объяснил Везна, – значит, для меня важно, чтобы вы процветали. Если я вас предам, я потеряю все.

Изак откинулся в седле – на него произвел впечатление уверенный голос Везны.

– И что же вы мне посоветуете?

– Генерал вам не враг. Не следует считать его таковым.

– Но он не особенно дружелюбен. Везна пожал плечами.

– Генерал Лах – преданный слуга своего племени. Он уважает власть повелителя Бахля, он один из самых верных его слуг. Он принимает на веру, что приказы свыше всегда соответствуют интересам племени. Если вы окажете ему доверие, он не подведет.

– А Лезарль?

– Главный распорядитель – жесток и обожает власть, но он преданный вассал Бахля и прекрасно понимает, что, соблюдая интересы племени, он все-таки может позволить себе небольшие радости. Шпионы и убийцы – игрушки главного распорядителя, а преданность его гарантирована, потому что обеспечивает ему то, что Лезарлю нужнее всего. Даже враги его не могут отрицать, что он – гениальный правитель. Уверен, он воздаст вам оложенные почести, когда вы станете повелителем. А пока, скорее всего, он считает, что вам еще нужно научиться быть правителем, достойным почестей.

Изак взглянул на генерала Лаха, размышляя над сказанным Везной. В этих словах была логика, что не гарантировало их правдивости. Хотя, с другой стороны, что он теряет, если примет предложенные правила игры?

– И кто же тогда мои враги? – задумчиво спросил Изак.