Текст книги "Султан Луны и Звезд"

Автор книги: Том Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

Глава 51
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

– Стоит ли?

– Почему бы и нет?

– А все-таки стоит ли?

– Да какая разница?

– Подумай о моей фигуре!

– Оман, у тебя нет фигуры!

– Неправда! – горячо возразил калиф, но чревоугодие возобладало над обидой и он без дальнейших пререканий принялся за очередной овечий глаз в желе.

Визирь Хасем, лицо которого на сей раз пряталось под бронзовой маской, вздохнул. Уже в третий, а то и в четвертый раз на протяжении трапезы Оман затевал эту дурацкую игру – вел себя так, словно намеревался ограничить себя в еде. Но с другой стороны, Хасема радовало то, что Оман хотя бы на время трапезы отвлекся. Когда утром он обрушил на визиря радостную новость и объявил о волшебном превращении дочери, казалось, что тоска навсегда покинула сердце калифа. Но как скоро тоска угнездилась в его сердце вновь и Оман принялся корить себя даже за эту краткую радость. Ему было безмерно жаль пожертвовать бестелесной дочерью, но насколько более жалко было отдать Мерцалочку, которая обрела плоть и кровь, в руки грязного уабина! Это было в сто, нет – в тысячу раз хуже.

Почти весь день Оман стонал и хныкал. Хасем тоже был встревожен, очень встревожен изменениями, произошедшими с принцессой. Визирь вообще недолюбливал всяческие чудеса, а в этом чуде было нечто такое, что его особенно беспокоило. Оман все-таки был непроходимым тупицей. Как он мог верить в то, что его дочь стала целой, настоящей? Визирю это крайне не нравилось. Мало того, что это ему не нравилось, так еще и не был пока решен вопрос о помолвке. Лазутчики принесли весть о том, что к городу быстро движется войско из столицы. Грядущий день мог стать как днем битвы, так и днем помолвки.

Естественно, сегодня ночью следовало отвлекаться, отвлекаться и еще раз отвлекаться. К сожалению, отвлечение – на редкость хрупкое занятие!

Правда, поначалу все шло неплохо.

– Не правда ли, Хасем, как приятно обедать вдвоем?

Визирь с этим согласился, хотя по большому счету обедали они вовсе не вдвоем. Шестеро женоподобных юношей в масках сидели за пиршественным столом. Слуги в черных одеждах то и дело подносили новые угощения, свежие кальяны и кувшины с нектаром хава. Однако трапеза носила неофициальный характер и разительно отличалась от тех роскошных пиров, которые калифу и визирю приходилось в эти дни устраивать в честь Рашида Амр Рукра. За несколько дней с полок дворцовых кладовых исчезли запасы самых изысканных деликатесов, в ворота то и дело ввозили тележки с провизией с рынка, дворик возле кухни были залит кровью убиенных животных, которых закалывали согласно обычаям уабинов. Уже не раз визирь задавался вопросом о том, как же удастся собрать достаточное количество провизии для завтрашнего торжества. Как бы то ни было, у сборщиков податей работы должно было быть по горло – на несколько лун вперед хватит.

– А как ты думаешь, чем они заняты сейчас? – поинтересовался калиф.

– Сборщики податей?

– Уабины.

Визирь помотал головой, чтобы прогнать занимавшие его мысли.

– Думаю, в эту ночь они постятся, владыка. Постятся и производят еще кое-какие приготовления. Шейх, как ты понимаешь, должен быть чист для того, чтобы участвовать в церемонии, и его свита также должна пройти обряд очищения.

– Ты про эту его мазь говоришь? – кисло скривился калиф. – Что до меня, я бы еще одного такого пира, как последний, не выдержал. Мало того, что пришлось страдать от этой жуткой уабинской стряпни, так еще пришлось смотреть, как этот наглец лапает моих гаремных красоток!

Если представить, что отвлечение – это некий материал, то в это мгновение по этому материалу пошли большие трещины.

– Хотя бы он наших гаремных девоюношей не пожелал, – промолвил визирь и погладил бедро одного из девоюношей. Тот, опоенный наркотическим зельем, сидел, покачиваясь из стороны в сторону. Его лицо было закрыто лиловой маской. Визирь думал о том, что если бы неверный дерзнул хоть пальцем прикоснуться к этому девоюноше, он бы непременно жестоко избил шейха. Однако, памятуя о наметившихся трещинах в важном занятии – отвлечении калифа от опасных мыслей, – визирь поспешно добавил: – Но, Оман, ты ведь еще не видел нашего последнего приобретения!

– Вагана? – с интересом уточнил калиф. Он повернул голову и выгнув дугой бровь, воззрился на гаремного юношу в лиловой маске. Трещины, похоже, затянулись. – Подведите его... ее ко мне.

Визирь щелкнул пальцами, и юношу-вагана подхватил под мышки раб и поволок, словно мешок, к калифу. Поджав губы, коротышка Оман смерил новенького девоюношу взглядом с головы до ног.

– Подумать только, а ведь мы ее чуть было не четвертовали! Прекрасное приобретение, Хасем! И ты говоришь, у нее настоящее ваганское клеймо? – Калиф с нескрываемым любопытством приподнял роскошные одежды Раджала, дабы увидеть красную метку в паху юноши, но увидел нечто другое, что вызвало у него негодование. – Ой! Хасем, но она еще не очищена! За кого ты меня принимаешь?

Визирь пожал плечами.

– Оман, она же новенькая. Ей еще следует пережить несколько ночей приготовления.

– Зачем ей какие-то приготовления, когда она так опоена зельем? Пусть цирюльник завтра же приведет ее в порядок, и пожалуй, после дня, полного треволнений, я ночью развлекусь с этой ваганочкой!

Визирь был готов пуститься в возражения, но в это мгновение слуги водрузили на стол блюдо с великолепным щербетом, и калиф переключил все внимание на эту упоительную сладость.

Визирь вздохнул. Свежекастрированные евнухи мало годились для любовных услад – мешало слишком сильное кровотечение и высока была опасность смерти. Однако все было возможно – если, конечно, рану после кастрации как следует прижигали и смазывали соответствующими мазями. Визирь решил, что будет лучше, если Оман будет счастлив – особенно завтра.

Не слишком охотно он подозвал слугу и распорядился о том, чтобы завтра послали за цирюльником.

 
Пламеней-полыхай,
Да гляди – не зевай,
Глаз ни ночью ни днем
Ни за что не смыкай!
 
 
Из огня свое счастье
Скорее хватай,
А потом уж гори,
Пламеней, полыхай!
 

Рашид Амр Рукр блаженно улыбался, с вожделением предвкушая завтрашний ритуал. В комнате, соседствующей с его покоями, уабины распевали песню, которой была отведена особая, крайней важная роль в церемонии обручения. Рашид немного послушал пение своих подданных, радуясь тому, насколько хитры слова песни, а потом позволил себе помечтать. Он думал о тех победах и восторгах, которые ему сулило будущее.

Шейх был в покоях один. Он лежал, озаренный луной, на простой кровати. Для человека, привычного к жизни в пустыне, не могло быть и речи о какой-то роскоши. Что, как не роскошь, так разнежило, расслабило его врагов? Шейх презирал роскошь, для него она была верным признаком упадничества. О нет, конечно, он наслаждался пиршествами, которые закатывал в его честь калиф, но он думал о том, что, предаваясь чревоугодию, куатанийцы лишают себя множества других радостей жизни. Для уабинов не существовало удовольствий ради самих удовольствий. Такой образ жизни вел только к слабости – в то время, как важна была только сила, сила и власть.

– И все же ты не возражаешь против того, чтобы позаимствовать немного силы и власти у меня, верно, уабин? – осведомилось золотое светящееся создание, покинув темный угол комнаты. – Я так и думал, что застану тебя в глубоких раздумьях. Ты ведь поклялся, что будешь до конца следовать древнему ритуалу обручения.

Спорить не имело смысла, и все же Рашид Амр Рукр отозвался:

– То, что я делаю, и то, что я говорю людям, о Золотой, это разные вещи. Разве не ты убеждал меня в том, что судьба – на нашей стороне, а разве можно спорить с судьбой? Тебе ведомы самые потаенные мои мысли. Какое мне дело до истины, когда я жажду только власти? Но скажи мне, ты уверен в том, что все пройдет, как надо?

– Уабин, ни в чем нельзя быть уверенным, несмотря на все наши приготовления. Девушку ты возьмешь сам, и, надеюсь, мое вмешательство не потребуется. Я же настаиваю только на том, чтобы твоя стража была наготове, потому что к городу приближается войско султана. Уже завтра оно может оказаться здесь и будет готово отнять у тебя твой вожделенный трофей.

– Но ведь ты можешь прогнать их, ведь можешь?

– Уабин, поберегись, не задавай слишком много вопросов. Своим волшебством я сотворил для тебя защитную ауру и сделал так, чтобы тебе было легче завоевать город. Я совершил все, что мог. Теперь твоя очередь показать, на что ты способен. Ты мечтаешь о власти, но разве ты не слаб?

Глаза шейха сверкнули.

– О Золотой, это тебе следует поберечься! Не хочешь ли ты сказать, что я слабее тебя? Когда ты впервые явился ночью посреди пустыни, ты предложил мне союз, не так ли? О да, ты хитер и коварен, и я до сих пор не могу понять, в чем состоит твоя истинная цель. Мне – земля, а тебе – небо и звезды? Не пытаешься ли ты провести меня, Золотой? Но если я и зависел от твоего могущества, точно так же и ты зависел от моего.

Золотая фигура повернулась в полосе лунного света и негромко проговорила:

– Уабин, воистину, ты не понимаешь меня, и я не испытываю желания добиться того, чтобы ты меня понял. Верно, мое могущество не безгранично, оно значительно ослабло. Но скажу ли я, что ты слабее меня? Интересный вопрос, уабин. Очень интересный вопрос.

Золотая фигура повернулась, подняла сверкающую руку с вытянутым указательным пальцем. Шейх выпучил глаза, догадавшись, что сейчас может произойти, но уклониться от палящего золотого луча не успел.

Всю ночь, до самого утра шейх страдал от жгучей боли в груди. Его глаза застилали слезы ярости и муки.

Куда же он подевался, захороненный кристалл?

В напоенном благовониями полумраке этого иного «Царства Под» Раджал познал блаженство, которого прежде никогда не ведал. Вновь и вновь он жаждал плыть по волнам страсти. Днем с ним развлекались гаремные юноши, они обучали новенького разным премудростям любовных игр. По ночам к ложу Раджала возвращался визирь и погружал его в глубины темных восторгов похоти. Чего еще было желать? У Раджала было такое ощущение, словно на все вопросы, которыми он только задавался в жизни, были наконец найдены ответы. На самом деле ответ на все оказался крайне прост. Его друзья, его миссия превратились в туманное пятно, а о пропавшем кристалле Раджал уже не вспоминал. Для него теперь существовала другая драгоценность, которую потерять было невозможно, а можно было только искать, искать и искать. На протяжении всех этих чувственных ночей драгоценный камень сверкал в сознании Раджала, став средоточием всех богатств мира.

Но теперь его свечение померкло, и Раджала охватило чувство потери. Он застонал, сжал ладонями виски. Что же происходило? Как в тумане, ему помнилось, что сильный, мускулистый раб нес его по лестнице на руках, как ребенка, а потом уложил на застланную шелковыми простынями кровать. А до того? Покои калифа... и что-то такое насчет цирюльника. Невероятно, необъяснимо – но сознание Раджала мало-помалу прояснялось, восприятие становилось более острым, дымка развеивалась. Он снова застонал. Как ему хотелось снова погрузиться в сладкое забытье!

Было поздно, и девоюноши легли спать. В покоях тускло горел единственный светильник, и до Раджала доносились еле различимые звуки. Негромко позванивали бусинки занавеса, едва слышно булькало масло в догоравшей лампе да шипели за окнами во рву кобры.

Где же был визирь? Раджал ощутил тупую боль. Внутри него словно образовалась пустота, которую так хотелось заполнить. Веки Раджала сомкнулись. Он стал тонуть, погружаться...

Кто-то прошептал:

– Завтра.

Этот голос Раджалу был знаком. Он открыл глаза и в темноте различил рядом с собой пухлого девоюношу – красавицу, которую называл Губиной. Как звали красотку по-настоящему, Раджал не знал, как, впрочем, не знал истинных имен и остальных обитательниц покоев. Губина нежно погладила волосы Раджала и снова прошептала:

– Завтра.

– Губина, о чем ты?

Глаза Губины наполнились слезами, но ответил Раджалу другой голос:

– Разве ты не помнишь? Завтра придет цирюльник, и ты станешь таким же, как мы.

Повернув голову, Раджал увидел, что рядом с ним лежит Сырия... или нет, то была Рыбита.

– Разве я уже не такой, как вы? – пробормотал Раджал. – Разве я могу быть не таким, как вы?

Рыбита усмехнулась.

– Разве ты не помнишь, что сказал калиф?

В сознании Раджала зашевелились смутные воспоминания. Цирюльник... Что-то связанное с цирюльником.

– Визирь уже больше не приходит к ней. Бедная сестрица Радж, – сокрушенно проговорила Губина и покачала головой, – недолго длилось твое счастье!

Рыбита возразила:

– Дурочка, ее счастье только начинается!

Раджал нахмурился, посмотрел на Рыбиту, потом – на Губину. О чем они говорили? Рыбита захихикала, Губина приглушенно всхлипнула и печально сказала, что ее сестра лжет.

– Какие радости, казалось, ожидают нас, когда мы только попали во Дворец Кобры! О, но скоро наше счастье померкло – после того, как явился цирюльник! Более, сестрица Радж, ты не познаешь ощущения потаенного сокровища, которое некогда зачаровывало всех нас своим сиянием! Как быстро гаснет это сияние – точно так, как тот пурпур, что наполняет чашу цирюльника!

Раджал вдруг почувствовал, как часто бьется его сердце. Им овладела странная тревога. Он гадал, почему вдруг пробуждается от ступора, в котором пребывал так долго. Он крепко зажмурился, потом открыл глаза и снова закрыл. Что же происходило?

И тут Раджал вспомнил о том, что давно – как ему казалось – не пил привычного зелья.

Рыбита зевнула и сонно пробормотала:

– Сестрица, ты говоришь о сокровищах, но разве твоя пухленькая фигурка не украшена ими, как и моя? Драгоценные камни, золото, тончайшие шелка и муслин... Порой я представляю, что есть другая я, живущая той жизнью, какой я могла бы жить. Тогда я содрогаюсь! Подумай только о грязных улицах, а потом – о той жизни, которой мы живем здесь!

Губина печально отозвалась:

– Однако пора цветения для нас коротка.

– И что с того, сестрица? – зевнула Рыбита. – Ублажение владыки – это, спору нет, приятно и лестно, но это только начало нашего женского пути. Извращения монарха – о да, это поле для нашей славы, но я жду не дождусь, когда начнется другая жизнь! Как это будет прекрасно, когда нам позволят подняться наверх, где мы будем присматривать за лучшими красавицами на свете! Как приятно будет гладить их вьющиеся волосы, любоваться их роскошными нарядами, золотыми цепочками и кольцами, чадрами и легкими шлепанцами... О, как я мечтаю об этом!

Рыбита запротестовала:

– Сестрица, но тебя могут никогда не отправить наверх! Что, если тебя снова вышвырнут на улицу – ведь именно так поступали со многими из нас! Лишившись роскоши, которую ты имеешь сейчас, ты станешь никчемной, никому не нужной, и не будет для тебя иного места, как в домах с дурной славой! Нет, если ты любишь нашу новую сестру, не обманывай ее насчет того, что бывает с нами после того, как мы становимся чисты!

Стало ясно, что Рыбита крепко уснула. Наступила пауза – хрупкая, готовая в любое мгновение прерваться. Но Раджал по-прежнему не имел сил пошевелиться, хотя в его сознании нарождался дикий вопль. И тут Губина придвинулась ближе к нему и зашептала на ухо:

– Сестрица, ты должна знать правду. Некоторые говорят, что лучше не знать ничего, чтобы все свершилось как во сне. Другие, как моя подруга, солгут тебе и даже, пожалуй, возрадуются тому, что с другой свершится то же самое, что некогда свершилось с нею. Прости зависть той, которая некогда пользовалась большой любовью нашего покровителя. Ты должна понять – мне жаль, что этого когда-то не поняла я. В последние дни я была обязана подавать тебе напиток забытья. Считай меня кем пожелаешь – предательницей или спасительницей. Это станет ясно завтра.

Губина сжала руку Раджала, приподняла ее и провела ею между своих бедер.

– Сестрица, пойми. Вот что станет с тобой, когда придет цирюльник. Или не станет. Или не станет...

Наконец рвавшийся на волю вопль прозвучал.

Глава 52
ДЕНЬ ПЕРЕМЕН

Фелюги.

Не говоря уже о шебеках, каяках и дхоу. Выдалось ясное утро. Солнечные блики на неподвижной глади моря сияли подобно бриллиантам. Даже теперь на взгляд несведущего наблюдателя порт Куатани являл собой красочное зрелище – собрание парусов, флагов, окрашенных в разные цвета корпусов кораблей. Время от времени откуда-то доносился ленивый плеск весла, с другой стороны – скрип такелажа. Поблескивали на солнце потеки дегтя, слышались негромкие поскрипывания уключин.

Только для более сведущего наблюдателя в этом идиллическом зрелище было что-то тревожное. Порт словно бы лишился жизни, а где крылся источник этой безжизненности – понять было нетрудно. Вдоль всех причалов стояли на страже уабины, и пушки береговой обороны теперь выглядели более пугающе, чем прежде. Ни один корабль не причаливал к берегу. Ни один корабль не покидал порт. В Жемчужине Побережья остановилась торговля. И корабли, и их экипажи были словно сжаты в крепкой деснице шейха до тех пор, пока он не обретет свою невесту и не покинет наконец город.

Капитан Порло стоял на дощатой набережной. На его плече сидела Буби. Капитан смотрел в подзорную трубу. За его спиной тянулись грязные узкие проулки, в одном из которых ютилась харчевня «Полумесяц». Если бы не неуклюжий протез, капитан бы уже давным-давно обследовал этот район и обрел бы там утешение. Но он каждый день спускался к морю и с тоской смотрел на свою «Катаэйн».

– Мой бедный деревянный дама! Мой бедный, бедный красоточки!

Капитан любовно вспоминал свою каюту – волшебное логово с низким потолком, с головой тигра и рогом носорога, ржавым ятаганом и медным мушкетоном. Он думал о картах, которые столь старательно изучал, о награде, которая ожидала его в конце странствий. Лишиться «Катаэйн» – это было больше, чем мог вынести капитан. Будь проклят Эмпстер и его злополучная миссия! Оба парнишки были очень славные, и барышня тоже, но капитан Порло не желал больше иметь ничего общего с этим вельможей, который все время чего-то недоговаривал или говорил загадками. Он явно был не в своем уме – иначе и быть не могло. Миссия, нечего сказать! Чем она аукнулась капитану Порло, эта миссия? Иноземной стряпней да непрерывным бурчанием в желудке! А уж о том унижении, которое он пережил, наведавшись на женскую половину, он не желал вспоминать.

Уже несколько дней капитан вынашивал решение. Теперь он его принял. Эмпстер? Ну и пусть делает что хочет, пусть хоть из кожи вон лезет! Что может сделать один человек против «Катаэйн» под всеми парусами?

Капитаном вдруг овладело волнение, но он тут же вспомнил об уабинах и в тоске прислонился к потрескавшемуся столбу.

Кто-то, стоявший по другую сторону от столба, громко вздохнул.

– Будь он проклят, Каска Далла, будь он проклят, будь проклят!

Капитан заглянул за столб и увидел мужчину, выражение лица у которого было столь же тоскливым, как у него самого. Капитан с любопытством смотрел на незнакомца и в конце концов не удержался – спросил у того, не лишился ли тот, часом, какого-нибудь сокровища.

– Ах, дружище, сколько сокровищ мне принадлежало до тех пор, пока Каска Далла не отнял их у меня!

– О, наверное, эти человеки – настоящая злодей! Не держать ли он лютый кобра в свой сады?

– Кобра? Да он сам – кобра! Я честно трудился, делал свое дело, зарабатывал свои денежки потом и кровью, а из-за этого мерзавца Каски я лишился всего, что было нажито непосильным трудом! Из-за него меня побили палками и отняли у меня перстень с печатью калифа. Капитан-господин, что же мне делать? Что осталось несчастному Эли Оли Али? Осталось только начать новую жизнь в какой-нибудь далекой стране.

Капитан с гордостью указал на свое судно под эджландским флагом, покачивающееся у причала в дальнем конце гавани.

– Друг, я бы сумей отвозить ты к такой страна, но увы, мой «Катаэйн» захвачен уабины. Эти зловредный язычник не выпускай мой корабль из порт!

– Пф-ф-ф! – фыркнул Эли Оли Али. Его масленые глазки сверкнули. – Обвести вокруг пальца можно кого хочешь, даже уабина. Капитан-господин, если бы ты послушался меня, я тебе точно говорю: мы смогли бы улизнуть на твоем прекрасном корабле. Что-нибудь придумаем... О, я даже не сомневаюсь!

Капитан протянул новому знакомцу руку.

– Ну, тогда ты бывай мой друг, хоть и иноземцы.

Эли Оли Али осклабился. Еще несколько мгновений назад он думал, что его жизнь кончена. А теперь в его изворотливом, изобретательном уме уже вертелись тысячи идей.

– Капитан-господин, я знаю одну харчевню неподалеку отсюда. Ведь вы, эджландцы, любители выпить, верно? Почему бы нам не наведаться туда, не посидеть да не подумать, как нам быть?

С этими словами сводник развернулся и проворно зашагал в сторону проулков, начинавшихся сразу за пристанями. Буби спрыгнула с плеча капитана и запрыгала следом.

– Погодить, мой миленький, погодить! – крикнул ей вдогонку капитан, размахивая костылем. – Не забывать, у меня маловато ноги!

– Джинн?

Прыщавый нежился на диванчике на берегу пруда. Он лежал, закрыв глаза, положив голову на мягкий валик, и наслаждался ласковым теплом солнца. Сквозь его смеженные веки проникал красный свет. Жаркий воздух был неподвижен, и все же до Прыщавого то и дело долетали ароматы тысяч благоухающих цветов, плодов и лиан.

– Джинн? – вновь пробормотал Прыщавый.

Когда он разжал веки, коротышка-джинн парил в воздухе над прудом. Он, скрестив под собой ноги, восседал на волшебном ковре. Да. Он никуда не делся. Пусть присутствие джинна не слишком радовало Прыщавого, но мысль о том, что тот мог исчезнуть, сильно пугала. Прыщавый обвел опасливым взглядом высоченный тюрбан, пухлый живот, широкие рукава. Подумать только: его судьба зависела от этого карикатурного коротышки! На круглом лице джинна появилась улыбка.

– Господин?

– Просто мне стало интересно, где ты, вот и все.

– Хо? А я-то подумал, что у тебя наконец появилось ЖЕЛАНИЕ.

Прыщавый подозрительно глянул на джинна.

– Пока нет.

– Но ведь ты ПОЖЕЛАЛ узнать, где я, не так ли?

– Это было не желание.

– А что же? Хотение? Но разве хотение – не ЖЕЛАНИЕ? На самом деле, господин, я просто не сомневаюсь в том, что твой разум переполнен ЖЕЛАНИЯМИ. Но ведь это прекрасно – пребывать в таком расположении духа, не правда ли? Такое расположение духа порой приводит к вдохновению, а это так восхитительно для молодого человека. – Джафир разлегся на ковре, положил руки под голову, а одну ногу – на другую, согнутую в колене. Вынул откуда-то трубку, набитую джарвелом – наверное, из широченного рукава, – и глубоко затянулся. – Ах, как я ЖЕЛАЛ бы снова стать молодым, наполненным ЖЕЛАНИЯМИ, и чтобы вся жизнь была впереди! Что ж... так оно и было когда-то, покуда я не попал в руки злого чародея. Гм. Я хотел бы стать наполненным желаниями... Приятное состояние... но так сказать, наверное, непросто, а, молодой господин? Ты мог бы так сказать?

Прыщавый ухмыльнулся.

– Думаешь меня надуть, да?

– Господин, я не думаю. Я знаю.

Улыбка джинна сменилась неприятной усмешкой. Прыщавый вскочил с дивана, пошел по бортику, обрамлявшему пруд, расставив руки в стороны для равновесия. «Сосредоточься, сосредоточься!» – твердил он себе мысленно. Он знал – конечно же, он знал, каким будет его третье, последнее желание. Он должен был пожелать стать красивым. Но все было не так-то просто. Мало было ваять да и сказать: «Сделай меня красивым». Красивым? Но как? Каким именно? Прыщавый запросто мог не успеть опомниться и превратиться в красавицу из племени ба-ба, закованную в цепи и находящуюся на судне работорговца, направляющемся к берегам далекой Венайи. И потом – было многое другое, чего он желал. О, ему нужно было думать, думать, думать хорошенько! Все дело было в том, как правильно построить фразу...

– Джинн, скажи мне кое-что.

Коврик скользнул по воздуху и мгновенно оказался рядом с парнишкой.

– Ты ЖЕЛАЕШЬ о чем-то узнать?

– Мы просто разговариваем, джинн. Мы ведь можем просто разговаривать, правда?

– Если ПОЖЕЛАЕШЬ, господин.

– Я не желаю!

Джинн выгнул брови дугами.

– О! Значит, ты ЖЕЛАЕШЬ, чтобы я исчез?

– Я желаю... джинн, ты же понимаешь, я не это хочу сказать!

– Бедный господин. – Джафир направил ковер-самолет по кругу около отчаявшегося Прыщавого. – Надеюсь, ты не будешь на меня обижаться за то, что я тебя мучаю, – усмехнулся он. – Но ты должен понять, какое волнение владеет мною. Я ведь сказал тебе о том, что треклятая лампа осталась там, откуда я тебя унес, верно? Здесь ее нет? Ведь ее нет здесь? Так что ты должен понимать, что снова тебе меня внутрь лампы не загнать. Тебе остается одно: назвать свое последнее ЖЕЛАНИЕ – и я обрету свободу!

Прыщавый, покачиваясь на бортике, отозвался:

– А может, я никогда ничего не пожелаю. И куда же ты тогда денешься?

Джафир расхохотался.

– Никогда ничего не ПОЖЕЛАЕШЬ? Не бойся, непременно ПОЖЕЛАЕШЬ! – Коротышка обхватил себя руками. – О, какое счастье меня тогда ожидает! Сколько всего можно выбрать... но как поступить? Вернуться ли мне в Куатани к моему дорогому, горячо любимому братцу? Что ж, пожалуй, но ведь я буду свободен, в конце концов. А может быть, стоит податься в Каль-Терон и захватить престол Большого Мальчика? Нет... пожалуй, это будет слишком просто и легко... Пожалуй, мне бы стоило отправиться в длительное странствие, поискать другие страны, которые можно было бы завоевать... хочется, понимаешь ли, как следует размяться после того, как долго протомился в этой гадкой лампе. Гм-м-м... Но, с другой стороны, быть может, мне захочется остаться с тобой, мой милый, здесь, в этом мире мечты, и жить в роскоши... Но, юный мой господин, будь осторожен! Соберись с мыслями! Ой, ты чуть было не оступился!

– Я желаю... – проговорил Прыщавый, ожесточенно размахивая руками. Как он смог собраться с мыслями, когда этот тупица джинн постоянно что-то бубнил – совсем как какой-нибудь занудный гигантский жук? В конце концов Прыщавый уселся на бортик и опустил ноги в прохладную зеленоватую воду. За его спиной возвышался Дом Истины, сложенный из мрамора, слоновой кости и золота. Из сада доносились мелодичные птичьи трели, посреди листьев кувшинок звонко квакали лягушки.

Коврик с сидящим на нем джинном неподвижно повис над прудом.

– Джинн?

– Господин?

– Скажи, почему желаний всего три?

– Потому что, господин, так полагается. Так полагается – и все тут. Но разве трех желаний недостаточно – разве их не более чем достаточно для такого молодого человека, как ты?

– Два желания ты у меня выудил обманом! Я хочу сказать... у меня не было времени подумать!

– Теперь есть, и думаешь ты слишком долго, – проворчал джинн. – Но как же ты будешь потом яриться, как будешь ругать себя за то, что поспешил!

– Что такое, джинн? Что ты там бормочешь?

– Что я бормочу? Ты ЖЕЛАЕШЬ это знать?

– Я не желаю ниче...

– Ты ЖЕЛАЕШЬ ничего? – радостно вопросил джинн. Прыщавый сердито взбил ступнями воду. Брызги попали на ковер. Джафир хихикнул и улетел прочь. На миг Прыщавому показалось, что джинн исчез. Как же он его ненавидел! До боли сжав изуродованные прыщами щеки кулаками, бывший корабельный буфетчик устремил взгляд к противоположному берегу пруда. Вдалеке по садовой дорожке прогуливались Джем и девушка по имени Дона Бела. Они о чем-то увлеченно разговаривали. Прыщавый впился зубами в покрасневшие костяшки пальцев. Зависть и желание наполнили его сердце. О, как хороша была эта девушка! А если бы он был красив, могла ли она принадлежать ему? Он должен был в это верить. Но мог ли он верить в это?

Джафир прилетел и снова завис над прудом, сидя на коврике.

– Послушай, господин, а ведь тебе стоило бы быть более благодарным своему другу, а?

Прыщавый непонимающе взглянул на джинна.

– Другу?

– А кто же тебе друг, господин, как не я?

Прыщавый выругался, но джинн на это не обратил никакого внимания и продолжал ворковать:

– Итак, ты чуть было не ПОЖЕЛАЛ ничего. Ну и что такого? Какой смысл тебе желать чего-либо? – Он обвел рукой дом, сады. – Ведь я доставил тебя в страну вечной радости, не так ли? Разве тебе нужно что-то еще? Неужели, алчный юноша, у тебя есть еще какое-то ЖЕЛАНИЕ?

Прыщавый в ответ процедил сквозь зубы:

– Я желаю... чтобы у меня их была тысяча!

– Что я слышу? – просиял Джафир. – Ты ЖЕЛАЕШЬ?

Прыщавый резко поднялся и, крутанувшись на пятке, победно посмотрел на парящего над прудом джинна. В следующее мгновение его взгляд стал хитрым и он неторопливо, осторожно проговорил:

– Джинн, я желаю... тысячу желаний!

Прыщавый зажмурился, ожидая, что сейчас прогремит гром, сверкнет молния. Еще миг – и он преобразится. Пока он был всего-навсего гостем в доме у богача, нищим, уродливым юношей, зависящим от милостей сильных мира сего. Разве он мог удовольствоваться этим? Еще миг – и в его руках будет власть правителя мира! Сделай меня красивым... Отдай мне девушку... Построй для меня дворец...

Да! Да!

Но – нет. Открыв глаза, Прыщавый увидел перед собой пруд и парящего над прудом джинна. Джинн каркающе хохотал.

– Ах ты, тупица! Думал провести меня? Ты ПОЖЕЛАЛ единственного, что я не в силах сделать!

– Ты не повинуешься мне? – гневно вскричал Прыщавый и прыгнул в воду. – Но я – твой господин!

– Только покуда я связан узами заклятия, не долее! Тупица!

– Джинн!

Но Джафир исчез. Прыщавый лег на спину. Вода хорошо держала его и не щипала кожу, как морская. Ощущение у Прыщавого было такое, словно он лежит на мягкой прохладной траве. Он вяло зашевелил руками, оттолкнулся от бортика. Тоже друг называется! Джинн был его мучителем – только так и думал о нем Прыщавый. Злобный хитрец! Вот если бы Прыщавый получил то, что хотел, он бы тоже доказал, что он – большой хитрец. Но как это сделать? Сердце Прыщавого переполнилось бессильной злостью. Он смотрел в безоблачное небо. Повернул голову – и солнце ослепило его, а в следующее мгновение перед его взором предстал лик – призрачный лик с длинной, развевающейся бородой.

– Господин Альморан, – прошептал Прыщавый. Он не испугался: это видение являлось ему и прежде – каждый день с тех пор, как он оказался здесь. Но по сей день Альморан разговаривал с ним загадочно, да и то – только о прелестях жизни в этом мире, сотканном мечтой. До сих пор Прыщавому все это нравилось, но все же порой он задумывался, какие же прелести ему суждены, если он так и останется самим собой.

– Дитя, – прозвучал голос призрака, – не бойся того, кто живет в лампе. Он в конце концов в твоей власти.

– В моей?

– Подумай хорошенько. Разве не правдивы его слова? Он принес тебя сюда потому, что ты желал оказаться в прекрасной стране. Так зачем же теперь тебе какие-то желания?

– Господин... – прошептал Прыщавый. – Но... как же – мое лицо... моя кожа...