Текст книги "Султан Луны и Звезд"

Автор книги: Том Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

– А тебе повезло, между прочим, – заметил похожий на козла парнишка.

Раджал вздернул брови.

– Повезло? Почему же?

– Ой, это мне нравится! Его на колесе растопырили, а он спрашивает, почему ему повезло! А повезло тебе потому, что ты тут оказался. И потом – я знаю, кто ты есть.

– Ты о чем?

– Так у тебя ж отметина промеж ног! Тут такие, как ты, нечастые гости. Повывелись твои сородичи в этих краях, давно уже. Ну, в общем, на твоем месте я бы только радовался, что к воришкам угодил.

– К воришкам? – насторожился Раджал. – А... где они?

Парнишка в ответ задорно расхохотался.

– Да вот же! Это я! – Он извлек из светильника горящий фитиль и с его помощью раскурил трубку. – Или это ты насчет других интересуешься? Ну, так они на деле – воруют, само собой. Денек нынче удачный для дела нашего. Но один всегда туточки должен оставаться – стеречь логово. Так Эли говорит. А нынче вот мой черед сторожить.

– А кто такой Эли? – как бы невинно поинтересовался Раджал.

Мальчишка фыркнул.

– Кто такой Эли? Ну, он в Куатани – важная шишка, мой братец Эли, значит. Он нами командует, а окромя того, у него еще всяких делишек полно. Ему помощь потребна, – с ухмылкой добавил парнишка. – И подумать только – одну луну назад я был всего-то навсего жалким метисом, мотался невесть в какой дали отсюда. А вот случилось же чудо – и я оказался туточки!

Дым из трубки наполнил подпол, его удушливый смрад смешался с неприятным запахом горящего в светильнике масла.

– Чудо? – переспросил Раджал.

Парнишка, похожий на козла, запрокинул голову.

– Ну, наверное, чудо – так я думаю. Эли так говорит: меня вроде по башке здорово стукнули. Ну и одурел же я, когда сюда попал. Помню-то я только, что пожелал оказаться неведомо где – лишь бы только где-нибудь... не там, где я был, короче. Ну, когда желание загадывал, в смысле. И вроде как со скалы сверзился. Вот тогда, поди, головой-то и стукнулся. Потом, помню, посреди моря очутился, а потом пожелал, чтобы было сухо. Ну а уж потом пожелал в Куатани очутиться, ну и вот он я – туточки.

Раджал ничегошеньки не понял, но на всякий случай вежливо улыбнулся.

– Вот ведь потеха, – вздохнул похожий на козла парнишка. – С той поры я много чего пробовал желать, да только так здорово уже не выходило. Да нет, никакого чуда не было. Башкой стукнулся – и все дела. Сон дурацкий, и только. Правильно Эли говорит. Ну а скажи, к примеру, ты бы чего пожелал, ежели бы можно было? Интересно мне.

Раджала интересовали более насущные вопросы, и он бы их непременно задал, но не успел он и рта раскрыть, как наверху послышался шум. Крышка люка открылась, и вниз по лестнице кубарем скатились несколько подростков-оборвышей. Тяжело дыша и хохоча, они принялись бросать связки бус, золотые кубки, мешочки с золотыми монетами и прочие похищенные ценности в кучу на пол.

Парнишка, похожий на козла, довольно ухмыльнулся и, поочередно указывая на каждого из мальчишек чубуком трубки, приступил к представлениям.

– Ну, ваган, знакомься... Малявка... Аист... Рыба... Губач... Сыр... Ну а с Прыщавым ты вроде знаком. А ежели тут у нас Царство Под, то мы, стало быть, поддеры. Ну а как насчет тебя, ваган? Имечко у тебя имеется, а?

Возраста мальчишки было разного – на взгляд, от одного до четырех циклов. Столь же сильно они разнились по росту и телосложению. Они являли собой настолько необычное зрелище, что несколько мгновений Раджал с неподдельным интересом рассматривал их.

Парень, смахивающий на козла, снова поинтересовался насчет имени гостя.

Раджал покраснел и ответил:

– Раджал из рода Ксал.

– Руку! – осклабился парень.

– Что?

Парень закатил глаза, схватил Раджала за руку и смачно шлепнул по его ладони своей.

– О-о-ох!

– Фаха Эджо, – с довольной ухмылкой представился козлобородый. – Не скажу, из какого я рода – слишком много кровей у меня намешано. Ну, добро пожаловать к поддерам, Радж. Туточки у нас винца – хоть залейся, и выспаться есть где, и все мы тут – братья. Ну, как, ты с нами?

Глава 35
ПОЗОРНАЯ ЛЮБОВЬ

– А ну, давай поднимайся, стерва!

– Отпусти меня!

– Ни за что!

Шагая через две ступеньки, Полти поднимался вверх по лестнице, то и дело подергивая золоченую цепь. Ката, которую он тащил за собой, брыкалась и извивалась, хотя это доставляло ей невыносимую боль: кандалы на запястьях уже сильно исцарапали кожу. На широкой лестничной площадке она рванулась вперед и налетела на Полти, надеясь, что столкнет его вниз. Он покачнулся, но на ногах устоял. Ката и лягалась, и царапалась, но вырваться никак не могла. Полти сразу крепко намотал цепь себе на руку, когда разыскал Кату во время всеобщей сумятицы. Он не желал отпускать ее. Он ни за что бы ее не отпустил.

Дернув за цепь, он рванул девушку к себе, сжал в объятиях. Изо рта у него препротивно пахло. Казалось, само Зло гнездилось внутри красивой оболочки.

– Глупенькая! Думаешь, теперь тебе удастся от меня убежать?

– Полти! Ты делаешь ей больно!

По лестнице, запыхавшись, взбежал Боб.

– Не суйся, Боб! Не твое дело!

Полти порылся в карманах в поисках ключа от своих покоев. Полти отпер дверь и толкнул Кату внутрь. Та рухнула на пол, и Полти пошатнулся, но снова удержался на ногах. Развернувшись к Бобу, он схватил его за ворот.

– Где Бергроув? – свирепо брызгая слюной, вопросил он.

– Я не з-знаю, Полти, – запинаясь, вымолвил Боб. – Он у-убежал.

– Ну, так не пускай его сюда, если вернется. Мне с сестричкой надо кое о чем потолковать с глазу на глаз, и мы не желаем, чтобы нам мешали. Ступай... Ступай и разыщи этого вагана. Понял?

С этими словами Полти захлопнул дверь перед самым носом Боба.

– Понял? – послышалось из-за двери.

Боб услышал, как повернулся в замочной скважине ключ. Уныло, как побитый пес, он стал слоняться около двери. Сумеречный свет разливался вокруг подобно молоку – тоскливый, болезненный. Боб оглядел площадку, нижний и верхний пролеты лестницы. Где же стражники? Их нигде не было видно. За окнами слышались звуки беготни, крики – отчаянные вперемежку с радостными. С треском ревело пламя пожара на рыночной площади. Мародеры вершили свой набег на опустевшем базаре. Порой доносился конский топот. Порой – выстрелы.

Но какое сейчас имело значение все, что происходило за стенами дворца? Боб, прижавшись ухом к двери, услышал, как Полти вынул ключ из замочной скважины. Боб сглотнул подступивший к горлу ком и постарался унять бешено бьющееся сердце.

Он присел и стал подсматривать в замочную скважину.

Полти отвернулся от двери и спрятал ключ в карман. Раскрутил цепь, сбросил ее с запястья.

– Где я? – пробормотала девушка.

– Сестричка, ну где же, как не в любовном гнездышке?

– Заткнись!

Ставни были закрыты, но закатное солнце, проникая в прорези, заливало комнату приглушенным светом. Взгляд Каты скользнул по ночным горшкам, перепачканному постельному белью, заплеванным носовым платкам, гребням, белесым от перхоти. Посередине комнаты стояло высокое разбитое зеркало. В углу темнела лужа пролитого вина, в которой копошились муравьи, а над ней жужжали мухи и роились мелкие мошки.

– Ты не сможешь меня здесь удержать!

– Напротив, сестричка, смогу, и только этого желаю. Где же твое место, как не рядышком со мной?

Цепь со звоном упала на пол.

Запястья Каты по-прежнему были скованы кандалами, но она бросилась в сторону, словно была свободна. Полти не выдержал и расхохотался. Цепь, тянувшаяся за Катой, извивалась, будто угорь.

Полти наступил на цепь.

Ката запрокинулась назад.

Полти убрал ногу с цепи.

Ката качнулась вперед, налетела на шкаф.

Полти снова расхохотался, поднял с пола конец цепи, потянул к себе.

Кату швырнуло к нему.

– Я тебе глаза выцарапаю, если ты только посмеешь ко мне прикоснуться!

Но Полти был слишком проворен.

Он схватил Кату за запястья и противно ухмыляясь, заворковал:

– О, так у моей маленькой кошечки остренькие коготки? Вот жалость-то будет, если придется вырвать у нее эти коготки! Но сестренка, разве стоит вести себя так глупо? Сделаешь мне больно – я тебе сделаю вдвойне. А что скажет твой несчастный калека, если твои чудные ножки станут такие же скрюченные, как у него, а?

– Оставь Джема в покое! Даже не говори о нем! Не смей!

– Честно говоря, сестренка, я и не думал о нем говорить. Как приятно, что наши желания совпадают. – Полти изящно развернулся, приподнял за ножку тяжелый диван, обернул вокруг ножки цепь, опустил диван и, усевшись, зазывно похлопал по шелковой обивке. – Попозже я тебя покрепче привяжу. Ну а теперь, сестренка, иди сюда, садись рядышком.

Ката брезгливо скривилась и натянула цепь.

Полти откинулся на спинку дивана, раскурил сигару. Глядя на Кату, он не мог удержаться от довольной улыбки. Была ли на свете девушка, которую он любил сильнее? Ее губы... Ее глаза... Ее кожа... Ее волосы... Экстаз переполнял его в предвкушении всех восторгов, которые ему вскорости предстояло пережить.

Но он понимал, что девушку придется взять силой, хотя и верил в то, что сопротивляться та будет только поначалу.

Полти, любовно поглаживая своего раздувшегося от страсти божка, устремил затуманенный страстью взгляд на отражение Каты в разбитом зеркале, напоминавшее мозаику. А она знала о том, что отражается в этом зеркале? Полти усмехнулся. Так долго, слишком долго он встречался только с отражениями, призраками утерянной возлюбленной. И вот теперь, очень скоро, он сожмет в объятиях ее живую плоть!

Он жадно смотрел на вздымающуюся грудь Каты.

– Красивое платьице, милая, да вот беда – перепачкалось. А тебя разве не нарядили в унангские одежды?

– Я их разорвала.

– Ай-яй-яй! В порыве любовной страсти?

– Для того чтобы кое-кому помочь, если тебе так интересно.

– Кого же ты спасла, порвав одежды?

– Я помогла человеку бежать!

Полти выгнул дугой бровь.

– Ах, ты это так называешь? Сестренка, если я услышу, что кто-то другой видел сокровище, которое принадлежит мне и только мне, моя честь будет оскорблена, и я буду вынужден убить этого мерзавца.

Ката презрительно плюнула.

– Твоя честь!

– Ну право же, дорогуша! Что же это за муж, если он не способен отомстить за покушение на добродетель жены?

– Ты чокнулся! О чем ты болтаешь?

Полти вынул изо рта сигару.

– А я думал, что мы не будем вспоминать твоего калеку.

– Мы и не вспоминаем.

– Нет? А как насчет чьего-то там побега?

– Это был не Джем. Я не знаю, где он.

– Нет?

Ката тряхнула кандалами.

– Я тебе ничего не скажу!

– Я так и думал. Но это ничего, милая. После того как мы с тобой сольемся в экстазе, вряд ли у нас останутся какие-то тайны друг от друга.

Полти любовно подмигнул своему Пенге – все еще прячущемуся под одеждой, но неуклонно рвущемуся на волю. Неужели эта девчонка забыла, как им было хорошо вдвоем? Щеки ее зарделись. Глаза сверкали. Нет, она не забыла! Она была готова! Просто она была гордячкой, вот и все, но очень скоро ее гордыня будет растоптана в прах.

Пора было приступать.

Но осторожно, не сразу... Ката, милая Ката... Это не какая-нибудь шлюха. С ней надо было проявить нежность и учтивость.

– Ну, пойди ко мне, сестренка, сядь рядышком с братиком.

– Ты мне не брат.

– Нет? Ну, так оно и лучше. В конце концов я ведь собираюсь... предложить тебе выйти за меня замуж.

– Замуж? – ахнула в изумлении Ката.

– Ну конечно, сестренка. Разве ты позабыла о том, что мы некогда были обручены? Какая жалость, что твоя тетка Умбекка чересчур поддавалась мечтам о своем положении в свете – вернее говоря, о твоем положении. Сколько времени можно было бы сберечь! Но ты только представь себе: очень скоро ты поднимешься к таким вершинам, о которых твоя тетка и помыслить не могла. То есть не могла помыслить для тебя.

Глаза Полти сверкали от слез. Он отшвырнул сигару, опустился на пол, встал на колени, молитвенно сложил руки, устремил на застывшую в изумлении девушку умоляющий взгляд.

– Дорогая моя, я не имею желания оскорбить тебя! Разве ты не понимаешь, какая судьба открывается перед тобой? Разве не понимаешь, что сама судьба распорядилась так, чтобы ты стала одной из блистательнейших дам Эджландии... чтобы ты стала леди Вильдроп!

Ката жестоко, невесело расхохоталась.

Отвернувшись, она вновь увидела перед собой физиономию Полти, разделенную пополам трещиной в зеркале. Она обернулась.

– Твой отец умер?

Полти поднялся с дивана, сжал в пальцах кандалы на запястьях Каты, подтянул девушку ближе к себе.

– Умер? Ну, конечно. Разве ты не знаешь о том, что он умер в тот самый день, когда ты бежала из дома? И как ты думаешь, почему это случилось? А? Сестренка, ты принесла слишком много огорчений семейству Вильдропов. Ты можешь притворяться добродетельной, но неужели в твоем сердце нет ни капельки вины? Ну а теперь у тебя есть возможность искупить эту вину. Стань моей женой, и все твои грехи против моего семейства будут отпущены.

Ката снова принялась вырываться, но Полти тянул ее к себе все сильнее, и вот уже опять сжал ее в цепких объятиях и жарко зашептал:

– Милая, ты только представь себе! Мы оказались в далекой жаркой стране, но по морскому закону ваш капитан Порло может обвенчать нас. Мы попусту потеряли столько времени, так зачем же терять его и впредь, когда молодость столь коротка? Мы сможем провести наш медовый месяц здесь, в этом экзотическом царстве... о, а капитан Порло может взять нас в плавание! Мы совершим плавание к островам, что лежат вдоль побережья этой страны, посетим царства кокосов и пряностей! И когда солнце будет стоять в зените, мы с тобой будем лежать под сенью широких листьев баньяна и предаваться жарким страстям. А теплыми вечерами мы будем резвиться в пенистых волнах прилива!

– Никогда! – вскричала Ката, но Полти не слушал ее.

– Навсегда? Ты сказала – навсегда? Ах нет! Разве мы станем долго медлить, когда весь агондонский свет с нетерпением ожидает нашего возвращения и жаждет отпраздновать столь прекрасное, столь несравненное увеличение числа благородных дам? Какой триумф ожидает нас, когда я привезу тебя на родину! – Полти, ласково гладя платье на груди у Каты, жарко шептал: – И разве станем мы медлить с тем, чтобы в утробу моей милой супруги было заронено благородное семя? Милая, милая моя, мир, полный блаженства, ожидает нас. Скоро счастливая мать, возлежа на ложе, будет с ласковой улыбкой взирать на своего дорогого супруга, который будет прижимать к груди новорожденного отпрыска – своего сына, своего наследника, своего крошку Полти! О, как я мечтаю нежно пригладить его рыжие волосики! Сестрица, возлюбленная сестрица, скажи, о, скажи, что будешь моей!

Полти страстно целовал руки Каты, ее шею, шептал любовные слова. Его губы искали ее губ.

Ката вырвалась и, подняв руки, закованные в кандалы, изо всех сил ударила Полти.

Он зашатался – но лишь на миг.

Он бросился к ней.

Она метнулась прочь от него. Цепь натянулась, диван поехал по полу.

Полти вспрыгнул на диван.

Кату рвануло назад, и она упала в лужу липкого вина. В следующее мгновение Полти был рядом и навалился на нее. Глаза его сверкали ненавистью. Ката надула щеки. Рот ее был полон слюны.

Пусть бьет. Ей было все равно.

Она плюнула Полти в лицо.

А он даже не подумал утереться. Неожиданно из глаз его хлынули слезы, и он повалился, рыдая от тоски, ей на грудь.

Кату подташнивало от запаха прокисшего вина.

– Милая, – плача, зашептал Полти, – как ты не понимаешь? С тех пор как я покинул Ирион, у меня было множество женщин. Многие, слишком многие стонали от страсти подо мной. Но что такое те радости, которые мне дарила их плоть? Побрякушки, дешевые, никчемные побрякушки! Я изведал любовь самых разных женщин – от грязных шлюх до благородных дам. Но чего я искал в каждом хорошеньком личике, в каждом соблазне, как не призрак по имени Катаэйн? Милая моя девочка, не думай, только не думай, что я был неверен тебе, ибо в сердце своем я никогда не любил другую. Все эти другие всего лишь заменяли мне тебя, они были только твоими бледными отражениями. Прости меня, как я прощаю тебя за то краткое безумие, которое швырнуло тебя в объятия треклятого калеки. Сестренка, ведь мы любили друг друга! Позволь же мне вновь любить тебя!

Ката уже тоже рыдала – поначалу от отвращения, а потом – от тоски. Какой ужас ожидал ее впереди, и какой ужас ей довелось пережить! Неужели и вправду когда-то ей были ведомы восторги истинной любви, которую она познала на маленькой полянке, усыпанной белыми лепестками, посреди Диколесья? Как быстро оборвалось ее счастье и счастье Джема, и оборвало их счастье это самое чудовище, которое теперь набросилось на нее. Никогда он не был ее возлюбленным! С содроганием Ката припомнила, как он приходил к ней в грязную каморку в «Ленивом тигре».

– Любили друг друга? – вырвалось у нее. – Тогда я была шлюхой!

– Сестренка, никогда ты не была шлюхой!

– Ты швырял мне медяки! Ты унижал меня! Ты надо мной потешался! Ты называл меня потаскухой!

– Но ты позволяла мне любить тебя!

– Любить? Ха-ха-ха!

– Но ты принадлежала мне!

– У меня не было выбора!

Полти вскочил, рванул Кату к себе. Они вскрикнула – волосы больно натянулись, прилипнув к загустевшему вину. Полти отпихнул ногой диван. Схватил с пола конец цепи и принялся дергать за него, вертя девушку по кругу.

– Не было выбора, говоришь? – заорал он во всю глотку. – Сучка! Стерва! Грязная дрянь! Я же говорил тебе, что у меня были сотни женщин! Или ты думаешь, что я не разбираюсь в бабских штучках? Думаешь, не понимаю, когда женщина хочет, а когда – нет? Да ты была готова лизать простыни, на которых я тебя...

– Ты ненормальный! Я никогда тебя не желала!

– Ката, я люблю тебя! И ты тоже любишь меня, и знаешь это!

– Перестань! Перестань!

Ката вертелась вокруг Полти на золоченой цепи. Она тяжело дышала.

Она не упадет, ни за что не упадет! Полти заревел:

– Выйдешь за меня, или я тебя убью, стерва!

– Выйти за тебя? Ни за что! – выкрикнула Ката.

Она налетела на вертящееся зеркало, и то закрутилось волчком. На пол посыпались осколки. В дверь забарабанили.

– Полти! Полти! Прекрати, ты делаешь ей больно!

– Пошел вон, Боб! Только попробуй войти, и я тебе хребет сломаю!

– Полти, пожалуйста!

Заскрежетали петли.

А зеркало все вертелось и вертелось.

Окончательно обезумев, Полти повалил Кату на пол, рывком разодрал одежды и наконец выпустил на волю ту часть своего тела, которую именовал Пенге.

– Шлюха! Потаскуха! Что такое есть у твоего калеки, чего я не могу тебе дать? Есть у него это? Есть у него такое? Сучка! Грязная сучка! Я докажу, что люблю тебя!

– Не трогай меня!

Ката отчаянно отбивалась.

Полти тоже дал волю рукам.

Зеркало вращалось и вращалось. Остановится ли оно когда-нибудь? Но вот начало происходить что-то еще, что-то очень странное... Осколки рассыпанного по комнате стекла собрались, соединились в сверкающий шар, и этот шар стал кататься по полу.

Дверь с треском распахнулась.

– Полти! Перестань!

Более отважного поступка Боб еще не совершал ни разу в жизни.

Полти бросился к нему, сильно ударил. Боб скривился, сжал рукой плечо, опустился на колени, приготовившись к новому удару.

Но удара не последовало.

Все это время зеркало продолжало вращаться – все скорее и скорее. Но вот оно вдруг резко остановилось, и из остатков стекла хлынул ослепительный свет. Комнату сотряс раскат грома. Зеркальный шар подкатился к Полти и описал круг около его ног. Он вдруг рухнул на колени и в страхе выкрикнул:

– Повелитель!

Ката ахнула.

Боб завизжал.

Кожа Полти вдруг посинела и стала прозрачной, а его морковно-рыжие волосы превратились в языки пламени. Он стал кататься по полу и дико вопить, закрыв ладонями лицо.

Что же такое творилось?

Ката этого не понимала, но представившейся возможности решила не упускать.

– Полти! Полти! – истерически вскрикивал Боб.

А из зеркала по-прежнему лился ослепительный свет, и зеркальный шар все катался по полу.

Ката подхватила цепь и бросилась к двери.

Глава 36
ЭЛИ ОЛИ АЛИ НЕ ТЕРЯЕТ ВРЕМЕНИ ДАРОМ

– Боб!

Боб мчался опрометью по захваченному врагами городу. Глаза его были залиты слезами, и он ничего не видел вокруг – ни конных уабинов, ни разбитых укреплений, ни пылающих домов, ни мечущихся, обезумевших от страха толп народа. Пробежав через разоренную рыночную площадь, он долго плутал по лабиринту узких проулков, который в итоге вывел его к портовому району. В конце концов от долгого бега у него разболелся бок, и Боб рухнул наземь около осклизлой стены.

– Боб!

Лиловело гигантским кровоподтеком вечернее небо. Где-то рядом слышался плеск воды, бьющейся о сваи пристаней. Боб зажмурился и вновь увидел жуткое зрелище: рыжие кудряшки Полти, объятые пламенем.

Несколько лун назад, когда Полти вернулся с Зензанской кампании, Боб купался в волнах счастья. Одного того, что его друг уцелел, было достаточно для радости, но насколько прекраснее было узнать о том, что Полти – подумать только, майор Вильдроп! – не только обелил свое имя, очистил его от позора, но стал притчей во языцех за проявленный им героизм! А когда Боб узнал о том, что они с Полти снова будут вместе и отправятся с секретным заданием, его радость преобразилась в подлинный восторг. Ах, как скоро этот восторг испарился без следа!

Еще в самом начале поездки в Куатани Боб заподозрил, что что-то неладно. Когда он пытался расспросить Полти о его боевых подвигах, тот мрачнел и отмалчивался или отсылал Боба прочь.

Когда тот пробовал выяснить подробности нынешнего поручения, Полти сурово отчитывал его за нарушение субординации. Это было странно. Настроение у Полти и прежде зачастую менялось, но теперь в нем словно бы поселилось что-то уж совсем необычное, чужеродное, что-то разъедающее его изнутри. Тот ли Полти вернулся из Зензана, который ушел туда?

В Куатани беспокойство Боба только возросло. Насколько он понимал, их задача состояла в том, чтобы получать рабов в обмен на оружие. Одно это само по себе было отвратительно, но Боб догадывался, что было что-то еще, еще более мерзкое и грязное. И вот теперь, хотя он многого не понимал, ему казалось, что подтвердились самые худшие из его опасений.

Он открыл глаза и увидел, что по его худой длинной ноге взбирается крыса. Боб взвизгнул, дернулся и отпихнул пакостную тварь.

– Боб!

Только теперь Боб расслышал тихий голос, окликавший его. Голос звучал громче, чем крики и лязг со стороны пристаней, чем скрипучие голоса вертящихся в небе чаек. Боб протер глаза и уставился прямо перед собой. К нему, пошатываясь, брел жутко бледный мужчина в перепачканном и измятом платье, с парчовым шейным платком.

– Бергроув, – ошарашенно пробормотал Боб. – Но ведь ты... пропал.

– Пропал? – отозвался Бергроув. – Что значит – пропал, старина? Когда рвутся пороховые бомбы, самое время парню хорошенько спрятаться, а?

Бергроув рыгнул, сел рядом с Бобом, придвинулся ближе. От него противно несло кислым перегаром. Боб поежился и был готов вскочить и уйти, но Бергроув успел заключить молодого лейтенанта в пьяные объятия. Он ткнул большим пальцем в конец проулка. Боб разглядел там вывеску, на которой были изображены звезды и полумесяц.

– Не горюй, Боб, старина! Я тут... отыскал... превосходное местечко. У них это называется курильня джарвела, но там и спиртного – хоть залейся. Давай-ка, дружище, утопим наши печали в хмельной чаше... и забудем про то, что мы вообще... угодили в эту вонючую... гнилую страну!

* * *

– Принцесса?

Захлопнув дверь, Ката проворно повернула ключ в замочной скважине и облегченно прижалась спиной к резным узорчатым панелям. Цепь, звякнув, легла у ее ног. Все стихло. Ката глубоко вдохнула, почувствовав таинственный сладкий аромат, который так зачаровал ее прежде. Она обвела взглядом комнату. Полосы жаркого солнечного света лежали на коврах с богатым, изысканным рисунком, ширмах с красивым орнаментом, на зеркалах, покрытых тонкой, невесомой тканью.

Вырвавшись из покоев Полти, Ката была готова бежать куда глаза глядят, лишь бы только оказаться подальше от злого колдовства этого безумца. Но куда она могла бежать? Даже в самый обычный день на улицах Куатани не стоило появляться женщине без чадры, в изодранном платье – женщине-иноземке, и к тому же беглой рабыне! На бегу Ката думала о лорде Эмпстере, о капитане Порло, о Раджале. Она думала о Джеме. Но что она могла поделать? В безнадежном отчаянии она мчалась по дворцу калифа, по бесконечным коридорам... и вдруг, нечаянно прикоснувшись рукой, закованной в кандалы, к груди, нащупала за корсажем ключик, который спрятала, когда его обронила, спасаясь бегством, Амеда. На женскую половину! Ей нужно было нарядиться в чужое платье и придумать какой-то план. А если бы она могла спрятаться у принцессы, быть может, какой-то выход нашелся бы сам собой.

– Принцесса! – снова робко окликнула Ката.

Ее путь на женскую половину дворца был трудным и опасным. Во время послеполуденной суматохи стражники покинули свои посты, внутренние дворики опустели, коридоры не охранялись, но при этом тут и там бегали обезумевшие рабы и придворные, порой совсем рядом стремительно проходили отряды уабинов в белых балахонах. Не раз Ката бежала быстрее, забыв обо всем на свете, заметив кого-то поблизости, заслышав чей-то крик. Мучительно долго тянулись мгновения, когда она, с бешено бьющимся сердцем останавливалась и пряталась, затаив дыхание, за ширмой или за колонной.

А теперь ею овладела совсем другая, странная тревога. Она медленно пошла между зеркалами и ширмами, кожей чувствуя царившее в покоях безмолвие. Что-то едва ощутимо коснулось ее руки. Она вздрогнула, обернулась, но оказалось, что это было всего-навсего полотнище газа, сползшее с одного из зеркал. Не без удивления Ката уставилась на собственное отражение, которое было далеко от совершенства – так она была растрепана и в таком беспорядке было ее платье.

– Принцесса? – прошептала Ката. – Принцесса, где же ты?

– Бергроув...

– Чего тебе, Боб?

– Бергроув, я про Полти сказать хотел! Он...

– Настоящая свинья! Ха-ха-ха!

– Бергроув, я серьезно!

– А знаешь, я слыхал, будто раньше Полти и был жирный, как призовой боров! Ты представь только, Боб, а? Ха-ха-ха!

– Он и вправду был жирный, но я не это хотел...

– Что ты говоришь! Он таки был жирный? Ха-ха-ха!

– Бергроув, пожалуйста!

– Выпей, старина, а то ты отстаешь! – Бергроув сунул руку в карман засаленного камзола и извлек потрепанную колоду карт. – Не сыграть ли нам в «Судьбу Орокона», а?

Боб схватил пьяницу за руку. Ему отчаянно хотелось заставить Бергроува выслушать его, но тот только снова расхохотался и отбросил руку Боба. Ох, от него не было никакого толка! Он хотел только пить, пить и пить, чтобы залить вином воспоминания о днях своей былой славы. Нынешнее задание было для него возможностью выслужиться, но казалось, что Жак Бергроув неизлечим. Он резко отодвинулся от стола, поднялся, шатаясь, собрал со стола карты и стал криком приглашать желающих сыграть с ним. Амалианцы с длинными волосами, стянутыми в «конские хвосты», дородные венайцы, тиральцы в полосатых рубахах и унанги в высоких тюрбанах на миг обернулись, одарили иноземца равнодушными взглядами и тут же дружно расхохотались, когда карты выпали из нетвердой руки Бергроува и рассыпались по полу.

Неудачливый игрок, казалось, не слышал, что над ним смеются. Он возился со штанами. Видимо, поначалу он думал: не выйти ли помочиться на улицу, но потом пожал плечами, спустил штаны и помочился на пол. Другие, собственно говоря, так и делали весь вечер. Дощатый пол дешевой забегаловки пропитался мочой. Он блестел, как палуба, омытая морскими волнами, и казалось, так же, как палуба, покачивался. Бергроув облегченно рухнул на стул, едва не промахнувшись, допил остатки дешевой браги и проревел:

– Матушка, подлей!

– Подлить? Подлить? – Неприятно ухмыляясь, к эджландцам пробралась, лавируя между столиками, старуха в черном платке и небрежно плеснула в их кубки брагу. Поставив очередную черточку на грифельной доске, старуха обвела недовольным взглядом свои зловонные владения. Все ставни были распахнуты настежь, дул ветерок с моря, но здесь царили жара, дым, перегар, запах пота, рвоты и мочи. Повсюду в городе люди думали только о напавших на город уабинах, а здесь, в забегаловке под названием «Полумесяц», ни у кого и мыслей не было о захватчиках – ну разве только, что веселье было еще более бесшабашным, чем раньше.

– Подумать только, – простонала старуха, – подумать только о том, что когда-то мне принадлежал самый лучший караван-сарай на побережье Дорва! И вот теперь я так низко пала!

– Бедная, бедная матушка, – полубезумно пробормотал Бергроув и принялся ласково поглаживать старуху, словно на ее месте стояла цветущая юная красотка. Уже много солнцеворотов мать-Мадана не ощущала таких ласк, но теперь они вызвали у нее только отвращение. Обозвав Бергроува «грязным неверным», мать-Мадана дала ему пощечину и оттолкнула его, и он, качнувшись вперед, ударился головой о стол.

– Бергроув, – стал трясти своего спутника Боб.

– Ч-ч-что? – пьяно отозвался Бергроув. Но похоже, пощечина что-то расшевелила в нем. Он поднял голову. На миг Боб испугался, что его приятеля сейчас стошнит, но пьяница вдруг протрезвел: – Боб... я тебе г-говорил... как сильно не-енавижу твоего... лю-убимого Полти? А зна-аешь ли ты, что до тех пор, по-ока я с н-ним не встретился, я был... са-амым завидным же-енихом в Варби?

Боб это отлично знал.

– Ну и... все говорили, что у-у меня впереди... блестящее будущее... Роскошный дом... Прекрасная партия... Должность при дворе... Верно, мой папаша... нажил состояние... на торговле, но уж если кому из моего сословия... и суждено было стать дворянином... то уж, конечно, Жаку Бергроуву! А теперь полюбуйся на меня, Боб! Во всем виноват твой дружок! Этот змей уничтожил меня, а почему? Я тебе скажу почему. Он мне завидует, этот ублюдок-солдафон, потому что знает: как бы он ни пыжился, он ни за что не станет... по-настоящему светским мужчиной, как старина Жак! – Тут опустившийся модник поднял кубок, расплескал половину браги и перед тем, как погрузиться в пьяное бесчувствие, прохрипел: – За майора Полтисса Вильдропа... да сгниет он в Царстве Небытия!

– Бергроув... ой, ладно!

Боб сидел и дрожал от страха – словно никогда в жизни не слышал более страшного богохульства. Он рассеянно опрокинул свой кубок, попросил еще и снова выпил – залпом. Его глотку обожгло огнем.

Тем временем завсегдатаи «Полумесяца» хохотом, топотом и свистом встретили появившихся в забегаловке подвыпивших шлюх. То были уличные кокетки самого низкого пошиба, и все же на фоне безобразия, окружавшего их, выглядели просто божественными видениями. Пьяницы тут же завели нестройную скабрезную песню.

 
Коли на море тихо – скоро буря придет,
Коли баб не познаешь – твоя жизнь пропадет,
Пропадет ни за грош – так и знай, так и знай,
Так что лучше гроши шлюхам ты отдавай!
 

Боб неприязненно поежился. В тусклом свете горящих в масляных плошках фитилей он видел, как чернеют обломанные зубы в открывавшихся и закрывавшихся ртах поющих. Даже мелодия песни казалась ему непристойной. Помимо всего прочего, ему жутко хотелось помочиться, и он, терзаемый смущением, пытался решить, удастся ли ему сделать это, не вставая из-за стола.