Текст книги "Султан Луны и Звезд"

Автор книги: Том Арден

Глава 40
ЗАЗЕРКАЛЬНЫЕ ВИДЕНИЯ

– Малявка! Рыба! Сюда! Скорее!

Раджал осваивался быстро. Первым делом он воровато глянул вправо и влево, затем махнул рукой и позвал за собой мальчишек. Они выбежали из проулка как раз в тот момент, когда старики, исполнявшие «танец обреченных» отвлекли внимание стражников-уабинов. За считанные мгновения Раджал и его новые приятели затерялись в толпе, заполнившей площадь. На пыльной земле все еще кое-где темнели пятна крови. Галерея, обрамлявшая рынок, в одних местах просела, в других обуглилась, но базар уже снова шумел и был полон народа, словно город и не был захвачен врагами.

Для торговцев, казалось, это ровным счетом никакого значения не имело, а уж для воришек – тем более. Где-то в другом месте, сопровождаемый Сыром и Губачом, Фаха Эджо «обрабатывал» прилавки, заваленные миткалем и муслином, батистом и шелком. Где-то неподалеку Прыщавый и Аист, словно вороны, кружились около лотков с украшениями. Только стражники-уабины сдерживали пыл воришек, но этих гордых мужчин в белых одеждах, восседавших на высоких черных конях, мало интересовали какие-то мальчишки-оборвыши. Уабины настороженно наблюдали за исполнителями «танца обреченных». Над рыночной площадью парил их странный бессловесный напев, перекрывая базарный гам.

Время от времени сквозь просветы в толпе Раджал видел, как вертятся загадочные фигуры танцоров, как их коричневые босые ступни взбивают пыль.

– Скоро они закончат танец! – поторопил Раджала Рыба.

– Ага, надо поторопиться, – шепнул в ответ Раджал. – За работу!

Раджал немало повидал на своем веку, чтобы отбросить страх, но для многих на рыночной площади это было не так. Вскоре странных юродивых окружило плотное кольцо народа. Встревоженные и зачарованные зрелищем зеваки вряд ли могли почувствовать, что к их карманам или кошелькам, висящим на цепочках на поясе, тянутся чьи-то ловкие руки. Все быстрее и быстрее двигались танцоры, все быстрее били бубны. Взлетали и развевались длинные седые бороды танцующих стариков. Проворно сновали по карманам ловкие смуглые пальцы воришек.

Вертясь и притоптывая, блаженные вдруг перестали завывать без слов и завели странную, безумную песню:

 
Все мечты – миражи,
Все дела – миражи,
Растворяется все в поднебесье!
 
 
От весны до весны
Зазеркальные сны -
Растворяется все в поднебесье!
 
 
И волшебный кристалл,
Тот, что ярко сверкал,
Тот, что тьму разгонял, -
Растворился, пропал!
 
 
Все, что видим вокруг,
Все, что сбудется вдруг, -
Растворяется все в поднебесье!
 

Если бы Раджал слушал повнимательнее, его, пожалуй, испугали бы слова этой песни. Но Раджал был очень занят: он пытался незаметно вытянуть зажатый у одной из засмотревшихся на танцоров женщин под мышкой рулон красного репса. Раджал наморщил лоб, до боли закусил губу. Но даже сейчас, в такой ответственный момент, внутренний голос, не умолкая, твердил ему: «Что же ты делаешь? Зачем воруешь? Зачем связался с этими подлыми, низкими грабителями?» Раджал мог ответить этому голосу одно: все казалось ему нереальным. С тех пор как он потерял кристалл, он словно перешел в другой мир – мир иллюзий. Он находился вне реальности, и жизнь его могла стать настоящей только тогда, когда он снова сожмет в руке мешочек с драгоценной ношей.

Но как это могло сбыться?

 
Полководец вперед
Свое войско ведет -
Растворяется все в поднебесье!
 
 
Пушки яростно бьют,
Громко рога поют -
Растворяется все в поднебесье!
 
 
Как поступит герой,
Знаем лишь мы с тобой...
 

Старики распевали бы в таком духе и дальше, но слова песни встревожили уабинов. Измена? Предательство? Пусть куатанийцы терпимо относились к этим блаженным, но уабины куатанийцами не были.

Грянул выстрел, встал на дыбы вороной жеребец. В следующее мгновение и танцоры, и толпа зевак разбежались. Раджал в последний миг успел выхватить у женщины из-под мышки свернутую в рулон красную ткань. Однако принадлежала ему эта добыча недолго. Он опрометью бросился прочь, но тут же обернулся и выронил ткань, услышав дикий детский крик.

Кричал Малявка. Он извивался, как змея, крепко схваченный каким-то торговцем-толстяком. Выхватив из складок тюрбана кинжал, толстяк прижал его острое лезвие к горлу мальчишки.

– Отпусти его! – вскрикнул Раджал. Он был готов протолкаться к Малявке, и в это мгновение острый кинжал его почему-то совсем не пугал. К счастью, как раз в это время рядом громко заржала и встала на дыбы другая уабинская лошадь.

Торговец упал навзничь. Малявка опрометью бросился прочь. Раджал схватил его за руку.

– Сюда! – послышался голос Рыбы.

Неподалеку до самой земли свисали доски – половицы просевшей части дворцовой галереи. Трое друзей проворно вскарабкались наверх. Вскоре они оказались в безопасности, на безлюдной галерее.

Из-за колонны выглянули маленькие глазенки.

В длинных прохладных коридорах дворца было пусто и тихо. Маленькие глазенки сверкнули, маленькая лапка поскребла шею под ошейником, изукрашенным драгоценными камешками. Обезьянка Буби выскочила из-за колонны и запрыгала по коридору. Нет, она ничего не боялась – просто осторожничала, ожидая, что в любое мгновение услышит, как топают по коридору стражники. Забавно: в последние дни стражники во дворце стали какие-то другие, не такие, как раньше – вроде тех, что пытались утащить куда-то беднягу-капитана, не дав тому даже протез пристегнуть. С тех пор происходило что-то непонятное – но что именно, этого Буби уразуметь своим маленьким умишком не могла. Что же это значило – эти оглушительные взрывы, сверкающие на солнце лезвия кривых мечей? Но обезьяна твердо знала одно: новые стражники нравились ей еще меньше прежних. Как Буби хотелось поскорее вернуться на корабль и опять отправиться в плавание! Ну а капитан чем занимался? К примеру, сейчас он громко храпел в своей комнате после обильного пиршества. А Буби было скучно.

Пропрыгав какое-то расстояние по коридору, обезьянка нашла открытое окно и вспрыгнула на подоконник, а с него перебралась на карниз и решила прогуляться по нему. Закатное солнце ласково согрело плешивую спинку обезьяны. Зверька нисколько не пугала высота. Только услышав загадочное шипение, Буби удосужилась глянуть вниз и увидела ров, в котором кишели какие-то длинные узкие твари с головами, украшенными раздутыми капюшонами.

Кобры!

Буби испуганно взвизгнула и вцепилась в оконный переплет. В следующее мгновение она спрыгнула на пол и оказалась в незнакомой комнате, наполненной ароматом благовоний.

– Ф-у-у! – облегченно выдохнул Раджал и утер вспотевший лоб. – Еле ноги унесли.

– Я кошелек потерял! – заныл Малявка.

– А я – отрез дорогой ткани! – вздохнул Раджал.

– Тоже мне ворюги! – осклабился Рыба, извлек из складок грязной набедренной повязки сморщенный высушенный фаллос самца антилопы и победно продемонстрировал его товарищам.

– Амулет, приносящий удачу? – набычился Малявка. – Это нечестно!

Рыба выпучил глаза.

– Не было у меня никакого амулета, пока я его не спер! – Он вскочил и топнул ногой по смятой занавеске. – Так вот куда господа поглазеть выходят? Небось отсюдова тебя хорошо видать было, а, ваган?

– Пригнись! – прошипел Раджал.

– Зачем это? – Рыба перегнулся через балюстраду. – Чего бояться-то? Гляди – все опять, как было.

Он был прав. Как только стражники разогнали блаженных стариков, площадь приобрела свой обычный вид. Кричали теперь только торговцы, предлагавшие свой товар, покупатели, азартно торговавшиеся с торговцами, да кое-кто, кого прижали в толпе. Раджал, прищурившись, обвел взглядом рыночную площадь.

Но нет, все было не так, как раньше. Посередине площади по-прежнему возвышался Круг Казни, но казни в эти дни были лишены всяческих церемоний, которые предпочитал калиф.

Сердце Раджала забилось так громко, что его стук перекрыл гул базара.

Рыба вскрикнул:

– Там Фаха!

Выкрикнуть имя воришки – вряд ли так стоило поступать собрату по воровскому ремеслу, а уж тем более этому собрату совсем не стоило подпрыгивать и тыкать пальцем в толпу, находясь там, где ему вовсе не положено находиться. Раджалу надо было бы усмирить Рыбу, но он вдруг онемел от страха. Лишь на краткий миг он искоса взглянул в другой конец галереи, лишь на краткий миг там мелькнуло лицо.

Раджал хлопнул Рыбу по плечу:

– Приглядывай за Малявкой!

– Чего? А ты куда собрался, а?

Раджал ничего не ответил. Легко, пружинисто он побежал по галерее, то пригибаясь под покосившимися арками, то лавируя между колоннами. Он и сам не был уверен в том, что видел это лицо. Уже дважды он вот так бегал, и оба раза преследуемый им человек ускользал от него. Но в одном Раджал не сомневался: кто-то следил за ними; не сомневался и в том, кто это был: тот самый подлый мерзавец, что напал на него в темнице! Раджал по натуре не был жесток, но если бы ему удалось изловить этого негодяя, уж он бы ему задал трепку! Одного того, что Раджала чуть было не казнили вместо этого мальчишки, было вполне достаточно, чтобы как следует отколотить того. Но куда этот злодей девал Кристалл Короса?!

Вновь и вновь в последние дни Раджал вспоминал о том, как вертелся, привязанный к пыточному колесу. Вправду ли он увидел кристалл, горящий на груди у дочери калифа? Вправду ли от ее пальцев к нему протянулись волшебные лучи? Раджал не раз спрашивал у Прыщавого, не заметил ли он в тот день чего-нибудь странного. Парнишка-буфетчик помнил только о взрывах бомб, после которых на площадь ворвались уабины.

Раджал многого не понимал. Но если бы ему удалось изловить мальчишку-предателя, быть может, тайну удалось бы раскрыть. Раджал в этом был уверен.

Маленькие глазенки выглянули из-за ширмы.

В просторной, тихой, прохладной комнате в этот закатный час вроде бы никого не было. Буби пошевелила ноздрями, принюхалась. Обезьянка долго прожила на борту корабля и привыкла к сильным запахам, вот только запахи на корабле были совсем не такие. Для обостренного обоняния обезьяны ароматы, наполнявшие эту комнату, были столь же дурманящи, сколь дым, который мужчины, жившие в этой стране, вдыхали через извилистую трубочку, вставленную в сосуд с булькающей жидкостью. У Буби от запахов благовоний закружилась головка, но все же она осторожно пошла по комнате, с любопытством разглядывая резную мебель, хрупкие разрисованные ширмы, мерцающие под тонкими покровами стекла зеркал.

Будто бы от дуновения ветерка одно из покрывал сползло с зеркала и с тихим шелестом легло на пол. Буби вздрогнула, увидев в зеркале собственное отражение. Обезьянка съежилась – другая обезьяна тоже съежилась. Буби оскалилась – и другая обезьяна тоже оскалилась. Буби почесалась – и другая обезьяна почесалась. Ну конечно, это была не настоящая обезьяна, это была просто живая картинка! Буби возмущенно зашипела. Кто же решил так хитро подшутить над ней и напугать ее? Тут обитало какое-то колдовство, какое-то странное колдовство – в этом обезьянка уже не сомневалась.

Вдруг Буби показалось, что она расслышала какой-то звук. Буби резко развернулась. Кто-то стонал. Что бы это могло значить? Обезьяна в зеркале молчала. Может быть, звук доносился из-за одной из ширм? Из-за той, на створках которой был изображен фонтан? Буби, конечно, не знала, что это фонтан. Маленькое сердечко обезьянки часто забилось. Она очень жалела о том, что попала в эту странную комнату. Осторожно, стараясь не шуметь, Буби направилась к нарисованному фонтану.

Заглянув за ширму, обезьянка сама застонала. За ширмой лежала девушка с корабля – та самая, которая так загадочно появилась на борту в последнюю ночь плавания! Буби в отчаянии таращилась на неподвижно лежавшую девушку, вспоминая о том, как славно было сидеть у нее на руках, и о том, что эта девушка разговаривала с ней, как с подружкой. Что же с ней случилось?

И тут Буби разглядела кандалы и цепь.

Обезьянка встревоженно обернулась, гадая, что ей делать. И тут комната вдруг наполнилась странным светом. Казалось, он стремится озарить все темные углы, проникнуть за ширму. Что это могло быть такое? Буби взвизгнула бы, но ее страх был настолько силен, что она и взвизгнуть не решалась. Обезьянка осторожно выглянула из-за ширмы и с изумлением увидела фигуру, сотканную из золотого сияния, между зеркалами. О, но ведь эту фигуру она не раз видела прежде, когда сновала по кораблю! У обезьяны хватило ума не высовываться из-за ширмы. Буби нежно прикоснулась лапкой к девушке – словно это прикосновение могло облегчить ее страдания.

Золотой человек поднял руку – и покровы один за другим слетели с зеркал. Он медленно поворачивался по кругу, не касаясь ступнями пола. Медленно, постепенно в зеркалах оживали образы.

– Видишь, уабин? Вот твоя мечта! Но здесь и то объяснение, которого ты ищешь. Вот почему все должно быть исполнено по моему слову.

Эти речи для Буби ничего не значили. Они только гадала, к кому же они обращены. Ведь больше в комнате никого не было.

Но нет, кто-то был, кто-то еще... Серый призрак, парящий в воздухе рядом с золотым человеком.

– Хватит, – послышался голос. – Хватит с меня этих фокусов! О, Золотой, неужто ты будешь испытывать мое терпение и дальше и доведешь меня до смерти? Девушки здесь нет!

– Уабин, она повсюду вокруг тебя.

– Что? Я не понимаю!

– Смотри, уабин, смотри.

В это мгновение вспышки света прекратились, и в каждом из зеркал возникло изображение прекрасной темноглазой девушки. Забыв о своем призрачном существовании, собеседник золотого человека испустил пронзительный вопль и был готов броситься к девушке. Ее глаза дерзко сверкнули, а в ее груди полыхнуло что-то яркое и темное одновременно – что-то лиловое, но при этом слепящее глаза. Светящееся сердце – вот на что это было похоже.

Золотой человек насмешливо проговорил:

– Уабин, а ведь она и вправду хороша, верно? Однако сдержи свое нетерпение, сдержи еще ненадолго. Не забывай о том, что следует совершить священные церемонии. – Пока он говорил, все цвета внутри зеркал потускнели. Прозрачные полотнища покровов сморщились складками, начали метаться по полу, как будто ими играли порывы ветра. Глаза девушки разгорелись ярче, теперь они сверкали так же, как кристалл у нее в груди. Но золотой человек только рассмеялся. – О да, девчонка, ты можешь гневаться сколько угодно, но очень скоро ты станешь принадлежать нам! Что ты собой представляешь, как не сосуд для той силы, что находится внутри тебя, – той силы, которую мы скоро освободим и которой завладеем! Это – твоя судьба, и тебе не избегнуть ее!

– О, Золотой, пусть она выйдет из зеркала! Разве ты не можешь устроить так, чтобы я хоть на миг обнял ее?

Но золотой человек, похоже, уже не слушал своего призрачного спутника. Серая дымка силуэта уабина то и дело исчезала за мятущимися полотнищами сорванных с зеркал покровов. Голос золотого человека зазвучал еще более насмешливо:

– Ах, красавица, я так и думал – лиловый кристалл у тебя, вот как? Стало быть, мальчишка-ваган утратил свою драгоценную ношу! Не стоило ли мне это предвидеть? Ну, что ж, он сыграл свою роль в этом путешествии, и теперь ему конец! Я уверен в том... – золотой человек снова расхохотался, – ...что он очень скоро получит по заслугам...

– О, Золотой, – умолял призрак, – пусть она подойдет поближе, самую малость поближе, пожалуйста! Позволь, я хотя бы прикоснусь к ее бестелесному образу!

Но картины в зеркалах замерцали и сменились другими, а золотой человек засветился ярче. В страхе и тревоге Буби смотрела и видела господина Раджала, привязанного к колесу, потом – лежащего в темной каморке, потом – бегущего по рынку, потом – в незнакомой красивой комнате. Губы Раджала разжимаются, он беззвучно кричит... Буби сама чуть было не вскрикнула от испуга. Но господин Раджал исчез так же внезапно, как появился. В зеркалах возникла новая картина – прекрасный сад, а в саду – девушка. Та самая – и все же другая, а с ней рядом... возможно ли! Это же господин Джем! Буби с трудом удерживалась от того, чтобы не взбежать вверх по створке ширмы. Волнение и страх владели обезьянкой, но тут зеркала показали Кату. Она была в развевающихся одеждах и тоже казалась какой-то другой. Буби бросила обескураженный взгляд на девушку, неподвижно лежавшую рядом с ней, снова посмотрела на зеркала. Мерцали и вспыхивали многократно повторенные картины.

– Хватит! – вскричал призрак. Было такое впечатление, словно он пытался обрести телесность. – Что это за видения в зеркалах?

Ответа не последовало. Золотой человек разгорался все ярче и ярче. Новые и новые образы мелькали в зеркалах. Еще одна девушка, еще более прекрасная... Кто это такая? Что происходило?

– О, Золотой, – вскричал призрак, – я ничего не вижу... Золотой, все меркнет вокруг...

Призрак исчез, остался только золотой человек. Он вращался и вращался над полом посреди зеркал. Лицо красавицы, казалось, заполнило собой всю комнату. Она словно бы рвалась на волю из Зазеркалья и, что уж совершенно невероятно, находилась сразу везде. Золотой человек запрокинул голову. Трудно было сказать, что за звук сорвался с его губ – смех или вопль. Буби понимала одно: это крик безумца.

– О моя госпожа! – прокричал золотой человек. – О моя зазеркальная госпожа! Настанет день – и ты станешь для меня настоящей, и мы будем вместе! Скоро, очень скоро придет конец этим зазеркальным видениям! Уабин – тупица, от него никакого толка. Принц Джемэни, мальчишка-ваган, девчонка Катаэйн – все глупцы, как на подбор! Как я проклинаю себя за свою слабость, за то, что нуждаюсь в таких слугах! Но очень скоро мне больше никто не понадобится, ибо я буду обладать тобой, а ты – мной, а все прочее станет нам безразлично! Скоро, моя милая, любимая моя, скоро, скоро!

С этими словами золотой человек исчез, цвета в зеркалах померкли, перестали метаться по полу легкие прозрачные покровы. Буби дрожала. Она так и не решилась выйти из-за ширмы и уселась рядом с неподвижно лежавшей, скованной цепью Катой.

Глава 41
ОБМАНУТЫЕ НАДЕЖДЫ

Раджал остановился, тяжело дыша. Солнце рассеивало тени. Под ногами у юноши предательски скрипели половицы. Дважды он чуть было не провалился, ступая по обугленным доскам. Раджал осторожно шагнул в сторону и перегнулся за балюстраду. Рыба и Малявка теперь были далеко внизу. Но куда девался мальчишка из темницы? Раджал прищурился, огляделся по сторонам.

Позади послышались голоса.

– При свете дня, вот как?

– Да, да! Так ты говоришь, они поднялись сюда?

– О, тут небезопасно!

– Старик, ты меня за нос водишь!

– Господин, нет!

Раджал резко обернулся. Он думал, что попасть на галерею можно было только из Дворца с Благоуханными Ступенями. Видимо, это было не так. Через определенные промежутки по окружности галереи имелись лесенки для слуг... и для стражников. И вот теперь под одной из таких лесенок поднимался свирепой наружности уабин с саблей наголо. Следом за ним, запыхавшись, едва поспевал толстяк-торговец.

Раджал нырнул за колонну и притаился.

– Теперь куда? – рявкнул уабин.

– О-о-о... Если бы я знал, куда! – в отчаянии отозвался толстяк.

– Старик, ты болван!

Раджал затаил дыхание. Если бы эти двое пошли в его сторону, ему оставалось бы только спасаться бегством.

«Корос, божество, рожденное из камня, услышь дитя свое, молю тебя!»

Снизу послышалась музыка. Раджал искоса глянул на площадь и увидел стариков – исполнителей «танца обреченных». Вокруг дерзких и упрямых плясунов уже вновь собралась толпа зевак. На этот раз их представление выглядело иначе: один из стариков играл на цимбалах, второй – на бубне, а третий – на дудке с шарообразным утолщением. Под заунывную мелодию под ногами у старика начало разворачиваться нечто вроде ленты.

Раджал вздрогнул. Не померещилось ли ему? Сначала он решил, что старик заклинает змею, но потом оказалось, что это вовсе не змея, а просто веревка. Веревка, раскручиваясь, поднималась вверх – все выше и выше. Вскоре ее верхний конец был уже выше голов зевак. Раджал шагнул ближе к балюстраде. Обугленная половица под его ногой треснула.

– Что это было?

Уабин успел уйти в противоположную сторону, но, услышав треск, обернулся. Его сабля угрожающе сверкнула.

Торговец испуганно взвизгнул.

Веревка раскачивалась совсем близко.

Раджал спрыгнул с галереи. Вцепившись в веревку, странным образом сохранявшую вертикальное положение, он повис над рынком.

Уабин пришел в ярость.

– Да он акробат, вот оно что?

Он бросился к балюстраде. В следующее мгновение лезвие его сабли рассекло бы веревку, но этого не произошло. Произошло другое: столбики балюстрады подломились и уабин с диким воплем рухнул вниз.

Толпа возликовала.

– Ой, мамочки! – опять взвизгнул толстяк-торговец и стал в отчаянии рвать на себе бороду.

Старики-юродивые продолжали играть, но со всех сторон к месту происшествия уже спешили стражники. Толпа расступалась. Раджал чувствовал, что падает, но его падение не было таким внезапным, как у уабина. Как только последние звуки дудочки смолкли, волшебная веревка, быстро, но плавно свернувшись, опустила Раджала на землю на безопасном расстоянии от приближавшихся стражников.

Раджал схватил веревку и со всех ног припустил прочь.

* * *

Те люди, которые затевают беседу с глазу на глаз в покоях, принадлежащих царственным особам, как правило, могут рассчитывать на подобающую важным персонам почтительность. Ни при каких обстоятельствах великие люди мира сего не должны испытывать какие-то неудобства из-за чьего-либо неподобающего поведения, не говоря уже о том, что никто не имеет права беспокоить их во время таких уединенных бесед. В конце концов для охраны важных особ от подобных вульгарных помех существует надежная стража. Естественно, если защита в лице стражников отсутствует, если она кем-то ликвидирована, важные особы вправе встревожиться. Их тревога вправе усилиться вдвойне, если этими важными особами являются калиф Оман Эльмани и его верный визирь Хасем, находящиеся во дворце, наводненном ордами захватчиков. Стоит ли упоминать о том, как они должны тревожиться, если в этой обстановке обсуждают тайную стратегию?

– Неужели у нас так-таки не осталось никакой надежды? – в отчаянии проговорил калиф. – Конечно же, Большой Мальчик может нас спасти!

– Надеяться на это можно. Но сумеет ли он оказать нам помощь вовремя?

– Вовремя? Хасем, не хочешь же ты сказать...

– До того как твою дочь увезут уабины? Оман, боюсь, это как раз то, что я хочу сказать.

– Если бы только можно было разыскать Эвитама! – взвыл калиф.

– Ах, – печально вздохнул визирь, – ты, похоже, снова вспомнил об этом своднике, Оман. Разве на него можно возлагать какие-то надежды? О да, он верен нам и всей душой желает помочь нашему делу, но разве он может успеть за считанные дни совершить то, чего мы не могли добиться за многие солнцевороты?

– Но он обещал! Хасем, как ты можешь в нем сомневаться?

– Очень просто, Оман. Ну, будет же, перестань думать о прорицателе Эвитаме. Боюсь, от колдовства нам теперь ждать нечего. Если уж и говорить о колдовстве, то, увы, оно, похоже, против нас – если верить кое-каким слухам, которые до меня дошли.

Калиф вытаращил глаза.

– Хасем, о чем ты говоришь?

– Достаточно будет сказать, что один эджландский аристократ представляет собой нечто большее, нежели видно невооруженным взглядом.

– Эмпстер-лорд? – прошептал калиф. – А он-то как со всем этим связан? Да я уже успел забыть об этом лгуне! Знаешь, я тебе честно скажу: он мне никогда особо не нравился. Я тебе никогда не рассказывал о том, что в то время, когда он здесь побывал впервые, он со мной так говорил, будто я законченный тупица? Так что я бы и без предупреждения Пламенноволосого обошелся. Прекрасно я знаю, что он за фрукт, этот Эмпстер-лорд.

– Ты его сразу насквозь увидел, Оман?

– Конечно. Уж слишком у него руки гладенькие.

– Ну, в таком случае ты не слишком удивишься, если я скажу тебе, что он в сговоре с уабинами?

– Что?! – вскричал калиф. – А я-то думал, что он изменил только Эджландии! Получается, что он становится изменником везде, где бы ни оказался?

– Похоже на то, Оман. Покуда я располагаю только рассказами кое-кого из дворцовых наушников, а они поведали мне о том, что видели, как этот двуличный господин возвращался из флигеля, отведенного уабинам... вернее говоря, Оман, – занятого уабинами. Имеются и другие донесения – более странные, и я пока не уверен в том, что им следует доверять. Достаточно будет сказать, что этот Эмпстер-лорд неопровержимо доказал, что он – наш враг.

– Хасем, его следует казнить! Колесовать его!

– Несомненно, – сухо отозвался визирь. – Если он задержится здесь после того, как уйдут уабины.

– Уабины! – взвизгнул калиф, сидевший на мягком диванчике, и резко выпрямился. – Хасем, я бы его удушил собственными руками! А уж этого мерзавца, Рашида Амр Рукра... – Тут калиф дал волю своей разбушевавшейся фантазии и принялся гневно разглагольствовать о тех изощренных способах пыток, которые был готов применить для вождя уабинов. Он взахлеб перечислял бичевание, дыбу, раскаленную кочергу... Но вдруг послышался громоподобный стук в дверь.

– Уабины! – пискнул толстячок-калиф, схватил подушку и закрылся ею как щитом.

– Нет, это просто невыносимо! – воскликнул визирь Хасем и вскочил, полагая, что явился гонец с какой-нибудь вестью для калифа. Но явился не гонец, а раб с известием о том, что за дверью уже давно томится в ожидании придворный сводник и что в данный момент он сильно нервничает. Раб сказал бы что-нибудь еще, но визирь влепил ему пощечину. Возмутило его вовсе не то, что слуга без приглашения ворвался в покои владыки. Визирь уже был готов расстаться с надеждой... И тут...

– Тупица! Остолоп! Разве я не приказал тебе впустить Эли Оли Али, как только тот появится?

– Хасем! Неужели!..

– Благословен Терон, если это так!

Калиф отшвырнул подушку, вскочил и завертелся на месте. Волнение, овладевшее им, было поистине неописуемым. Он хрипло вскрикнул:

– Сводник! Нашел ли ты прорицателя?! Привел ли его сюда?!

Кланяясь и изображая приветственные жесты, Эли Оли Али устремился к калифу. Его жирная физиономия блестела, озаренная лучами послеполуденного солнца.

– Пф-ф-ф, ваше владычество, как сказать, как сказать... Если ты спрашиваешь, о калиф, стоит ли прорицатель за дверью – тогда я скажу: нет, я не нашел его. Только могущественному Терону под силу найти его.

– Хасем, что он несет?

Сводник скалил зубы и довольно потирал руки. Ожидание вестей было настолько велико, что ни калиф, ни визирь не высказали своднику недовольства по поводу того, что его лицо не было закрыто ритуальной маской. Быть может, после вчерашней ночи он решил, что настолько приблизился к владыке и его советнику, что теперь мог пренебречь такими глупыми условностями? Визирь, правда, собрался все же отругать сводника, но эта мысль тут же выветрилась из его сознания, как только толстяк проговорил:

– Я сказал, что не нашел его, но зато я нашел правду, и эта правда вас очень скоро обрадует. И я тоже.

– Хасем, пусть скажет, о чем он говорит!

– Сводник, о чем ты говоришь?

– Вы ведь желали проведать хоть что-нибудь, хоть самую малость об этом злобном прорицателе, верно? А я принес вам рассказ, имеющий окончание, и этот рассказ должен вас несказанно обрадовать. Такой рассказ вам никогда не принес бы Каска Далла, пусть бы даже он прожил еще тысячу эпициклов. Ваши могущества, я узнал о судьбе прорицателя!

Эли Оли Али развернулся и кого-то поманил к себе. Калиф невольно вскрикнул. Только теперь взволнованные не на шутку Оман и Хасем заметили, что сводник вошел в покои не один, а в сопровождении... женщины. Сгорбившись, женщина в черных одеждах робко шагнула к своднику. Привести женщину без приглашения в покои владыки – это было наглостью чистой воды, нарушением всех правил придворного этикета.

Тут бы стражникам следовало вбежать в покои калифа, схватить Эли Оли Али и увести в темницу. Но считать эту старую каргу женщиной было трудно, и кроме того, калиф жаждал понять не смысл действий сводника, а смысл его слов. Грязный толстяк гордо представил свою спутницу калифу и визирю как мать-Мадану, после чего довольно грубо толкнул ее в бок, и старуха простерлась ниц перед калифом, испуганно бормоча верноподданнические молитвы.

– Мадана? – вмешался калиф. – У меня есть рабыня, которую так зовут, и она имеет довольно высокую должность при дворе. А эта карга одета, как простая крестьянка! Кто она такая?

У Эли Оли Али уже был заготовлен ответ.

– Ваше владычество, это – сестра той матери-Маданы, которая является распорядительницей на женской половине твоего дворца. Она также наделена большими талантами, но до сих пор эти таланты процветали у дальних границ твоего халифата. Увы, волна злобы унесла ее от тех мест, где она столь успешно вершила свои дела!

– Вершила дела? Какие дела? Какая такая «волна злобы»?

– Она была хозяйкой караван-сарая на побережье Дорва, – пояснил Эли Оли Али.

– Хасем, не там ли...

– Там, именно там, владыка! Но что общего у этой старухи с прорицателем? Говори скорее, старуха, он тебе знаком?

На пару мгновений мать-Мадана, похоже, утратила дар речи, но, получив чувствительный пинок от Эли Оли Али, вдруг затараторила, словно внутри нее сработал какой-то механизм. Старуха предалась воспоминаниям, в которых перемешивались горе и злость.

Поначалу казалось, что эти воспоминания не имеют ровным счетом никакого отношения к прорицателю. Она рыдала, рассказывая о своем драгоценном караван-сарае, который некогда был, по ее словам, самым лучшим в халифате. Потом, напрочь забыв о своднике, старуха принялась на чем свет стоит костерить грязных метисов, из-за которых и случилась такая страшная беда.

Так продолжалось несколько минут, и ни калиф, ни визирь, ни сводник не могли противостоять этой словесной буре. Первым на поверхность сумел вынырнуть визирь. Он прервал старуху и потребовал, чтобы она объяснила, что все это значит. Однако затем Эли Оли Али пришлось дать матери-Мадане еще несколько пинков, дабы освежить в ее сознании более существенные воспоминания.

Эли Оли Али поначалу нервничал, но теперь позволил себе довольно ухмыльнуться. Он алчно предвкушал награду за свои старания и не удержался – потер ладони, когда мать-Мадана рассказала о том, как много лет назад прорицатель пришел в ее караван-сарай, как поначалу, поселившись у нее, платил ей золотом, потом – серебром, потом – медью, а потом, когда деньги закончились, отдал ей в услужение свою дочку... Тут мать-Мадана снова отвлеклась и принялась сыпать ругательствами по адресу никчемной, упрямой и испорченной девчонки по имени Амеда, которая, по ее словам, была куда больше похожа на мальчишку.

Визирь снова прервал излияния старухи.

– Говоришь, больше похожа на мальчишку? – Он перевел взгляд на сводника, снова уставился на старуху. Что за игру они затеяли? Хасем не слишком хорошо видел лицо спутницы Эли Оли Али – оно было прикрыто чадрой, – но с виду старуха выглядела точь-в-точь так же, как та толстуха, что управляла женской половиной дворца. Уж не она ли явилась к калифу, переодевшись в крестьянское платье? Быть может, Эли Оли Али решил одурачить калифа и визиря заодно? Хасем гневно сверкнул глазами, но калиф опередил его.