Текст книги "Танцуй для меня (СИ)"

Автор книги: Тина Рамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 29. Чудо случается

Злость – чувство, которое выводит тебя из равновесия, переполняет и провоцирует на необдуманные агрессивные действия. Это именно то, что я сейчас ощущаю. Злобу на Даяна, который так и не позвонил мне за последние сутки, гнев на друзей, которые подумали, что по их мнению я слишком вымоталась и не разбудили меня ни через час, ни через шесть часов.

Поэтому я всполошенная, испуганная и взбудораженная несусь по белому коридору частной клиники, бросая сосредоточенный взгляд на номера палат. Мой белый халат, который на меня настойчиво пыталась надеть медицинская сестра, сейчас развивается от быстрого движения и едва не падает с плеч.

Когда я заворачиваю за угол и нахожу палату с нужным номером, чуть поодаль замечаю Даяна, который ходит из стороны в сторону, громко разговаривает по телефону, бурно жестикулируя руками. Первое желание – выместить на него весь гнев и обиду, обвинить во вранье и расплакаться в конце. Но вместо того, чтобы позволить бушующему шторму внутри выйти за пределы моего тела, я делаю глубокий вдох и предпочитаю потушить это пламя обиды.

С нажимом давлю на железную ручку вниз и делаю первые шаги в палату. На Тимура смотрю не сразу, боюсь, что увиденное прибавит мне тревожности. Поэтому я сначала прохожу вглубь палаты, и когда мою щеку обжигает цепким взглядом, я разворачиваюсь.

Он сидит не в своей привычной прямой позе, а немного облокотившись на голую стену и откинувшись на белую подушку. Его глаза черного смока сильнее прежнего выделяются на фоне бледной, чуть синеватой кожи. Это все из-за потери крови. Но, несмотря на больной вид, в его глазах присутствует свойственная ему уверенность и сила. Поразительно, как этому мужчине удается не терять хватку даже после того, как он чуть не умер.

– Привет, – мой голос немного хрипит от долгого молчания и волнения. Икры заметно потяжелели, поэтому мне пришлось приложить немало усилий, чтобы подойти к его кровати.

Правое плечо Тимура перебинтовано, белая повязка продолжается на его оголенную грудь и окольцовывает верхнюю часть грудной клетки.

– Здравствуй, Адель.

Его взгляд обжигает мое лицо, я медленно пододвигаю стул и присаживаюсь на него.

Судьба вновь и вновь заставляет меня сражаться. Моя война сама меня выбрала. Насильно надела на меня доспехи, коротко подстригла и толкнула в спину боевым порывом – иди, вперед, сражайся! И я сражаюсь. Никаких сожалений. Просто, временами грустно. Не больше.

Тогда в клубе, увидев кровоточащую рану в его груди, и сейчас, когда мой взгляд то и дело прыгает с его лица на этот белый бинт, на котором виднеются крапинки крови, я поняла, что он изменил меня. Я будто вернулась в свое тело, на которое последние несколько лет смотрела безучастным взглядом. Такие перемены за такой короткий срок. А ведь совсем недавно я пыталась жить с отключённым сердцем. Ну, когда устаешь чувствовать – и плохое, и даже хорошее. Когда случается переизбыток абсолютно всего и кажется: еще чуть-чуть – и сердце остановится за ненадобностью. И тогда единственное решение отключить его самостоятельно.

Будто отсоединяешь провода, и первое время так хорошо… Больше не суетишься в погоне за счастьем, не торопишься повстречать, начать или что-то завершить. Внутри все стихает, разглаживается, затухает. И ты, словно некогда теплый дом, холодеешь, пустеешь и только несешь в себе скорбную память о покинувших эти стены жильцах.

Так может продолжаться долго – в моем случае два года. Но потом, когда звенящая пустота вытеснит все остальное, оставив только белые рефлексы, ты вдруг падаешь на колени и плачешь. И понимаешь, что не можешь так больше жить. Включу сердце, пока не поздно! И пусть оно погибнет от разрыва тревог и сомнений, но я хочу слышать его удары.

– Тимур… – я беру его разгоряченную руку в свои ладони и падаю на его колени. Я снова плачу. Второй раз за наш короткий роман я перед ним оголяю свои слабости. – Я так переживала… Я так боялась тебя потерять…

Вместе со слезами из меня выходит вся скопившаяся тревога за него и вся собранная скорбь. И мне ни капельки не стыдно. Слезы – не признак слабости, они признак того, что мое сердце вновь бьется. Бьется благодаря ему.

– Я думала, что потеряла тебя… – мое тело продолжает содрогаться на его коленях и только когда тяжелая ладонь ложится на мою голову, я решаюсь посмотреть на него. – Меня не пускали к тебе. Мне никто не сказал, что тебя прооперировали. Даян обещал позвонить. Я ждала, ждала. Но он так и не позвонил.

Тимур внимательно меня слушает, его густые брови сведены к переносице, а губы плотно сжаты. Его лицо приобретает оттенки боли каждый раз, когда я делаю неловкое движение.

– Ну, хватит. Где же твое сильное сердце, Адель?

Я вытираю глаза рукавом и заставляю себя собраться и перестать плакать. Знаю, что ему в тысячи раз тяжелее, а своими истериками я делаю только хуже. И вот когда я восстанавливаю дыхание, мои щеки высушены, а глаза больше не горят от соленой влаги, я, наконец, могу спокойно поговорить с ним.

– Что говорят врачи?

– Мне повезло, что пуля застряла в четвертом межреберье и не повредила легкие. Говорят, каких-то пять миллиметров и мои легкие были бы наполнены кровью, – Тимуру тяжело говорить и дышать, поэтому он делает долгие паузы и набирается силами для следующего предложения. – Тебе не о чем волноваться, Адель. Все обошлось.

– В этот раз обошлось! А если это случится еще раз? Если те, кто решился напасть на тебя придут снова? Известно кто это сделал?

– В нападении на меня замешаны наши конкуренты. Мы несколько месяцев с ними враждуем и, видимо, именно сейчас они решили действовать, – при упоминании врагов, Тимур заметно темнеет и погружается в свои мысли. – Загвоздка в том, что гостей вчерашнего вечера тщательно проверяли. Моя охрана работает отменно, поэтому нападавших провел в клуб кто-то из своих.

– Ты хочешь сказать, что кто-то из сотрудников клуба стал соучастником нападения?

– Мои ребята сейчас тщательно ищут эту крысу. Поэтому, тебе стоит быть осторожнее. Я надеюсь, что эти уроды до вас не доберутся.

– Тимур, мне стоит беспокоиться о безопасности моих родных?

Мое сердце, которое не успокаивалось со вчерашнего дня, начинает биться еще быстрее. Я потеряла родителей, чуть не лишилась Тимура, и если что-нибудь случиться с моим младшим братом или бабушкой, я точно не смогу это пережить.

– Нет. Тебе не о чем волноваться. Даян проконтролирует вопрос о вашей безопасности, – Тимур поднимается на руках, чтобы поменять положение тела, и вместе с этим на лице против его воли вырисовывается гримаса боли.

– Тебе больно… Мне так тяжело на это смотреть. Я умираю от одной мысли, что они могут вновь прийти за тобой.

– Все будет хорошо, Адель. Я не позволю этим ублюдкам разлучить нас.

Я слушаю его и понимаю, как сильно мы похожи. Мы не противоположности, которые, как известно, притягиваются. У нас две, почти одинаковые истории, слившиеся в одну целую – новую. У нас одинаковые раны, упущения, противостояния. Я разглядываю его глаза цвета терпкого коньяка, небольшие морщинки на лбу, бледные губы, пытаясь отыскать ответ: что же нас с Тимуром объединило? Сходство душ, понятное дело, помогает, но на нем не построишь то, что каждое утро делает счастливой. Когда утыкаешься в его руки, теплые, сильные пальцы и понимаешь всю ценность этой награды: рядом с тобой тот, кого хочешь видеть всегда, независимо от настроения. Чего же мы оба так рьяно искали и что наконец нашли друг в друге? Возможно, доверие и ту самую тихую гавань, в которую возвращаешься после жизненного шторма.

* * *

– Адель! Смотри, что мне Рома купил!

Возле подъезда, когда я искала ключи в своей сумочке, я встретила бабушку, Матвея и Рому. Оказалось, что они ездили в продуктовый магазин и теперь, набрав два пакета продуктов, вернулись домой. Матвей подбегает ко мне и показывает огромный леденец на деревянной палочке.

– Ему же нельзя сладкое, – улыбаюсь и смотрю на Рому, который в этот момент оказывается рядом со мной.

– А мы не собирались тебе говорить.

– Адель, я поделюсь с тобой!

Рома треплет Матвея по светлым волосам и открывает входную дверь подъезда. Мы поднимаемся на наш этаж, и все вместе заходим в квартиру.

– Как здоровье Тимура? – бабушка снимает свой вязаный кардиган и надевает очки с круглой оправой. Из-за толщины линз ее глаза кажутся огромными

– Недавно прооперировали, сейчас ему гораздо лучше, – я шумно выдыхаю и принимаюсь снимать свою обувь. – Все обошлось. Чудо какое-то, что пуля не повредила легкое.

– Да уж, действительно чудо, – Рома ставит белые пакеты с продуктами на наш кухонный стол. Его лицо напряжено, а взгляд сосредоточен.

– Словно какой-то криминальный детектив! Ужас! Средь белого дня стреляют в людей! – бабушка недовольно мотает головой из стороны в сторону и уходит в ванную комнату.

Пока Матвей носился между нашими ногами, мы с Ромой раскладывали по местам все продукты.

– Я сегодня встретила Карину.

– И как она?

– Хорошо, также в салоне работает. Про тебя спрашивала… – я делаю короткую паузу и смотрю на реакцию друга. Рома очень закрытый и мало что рассказывает из своей жизни. Поэтому я понятия не имею, как преподносить эму этот разговор. Вдруг он до сих пор ее не забыл и его сердце все еще принадлежит Карине.

– И что?

От грубости в его голосе меня передергивает. Его стальной взгляд устремляется прямо на меня, от чего я немного съеживаюсь. Что с ним такое? Только пару минут назад на улице у него была улыбка до ушей, а сейчас он темнее тучи.

– По разговору я поняла, что она все еще любит тебя и надеется все вернуть. Карина – замечательная, подумай, не совершаешь ли ты ошиб…

– Нет.

Мне не удается договорить, как Рома резко прерывает меня.

– Я не хочу больше говорить о ней, хорошо?

– Ладно, – я вскидываю руки и отворачиваюсь, чтобы нарезать хлеб. Удивительно, как внезапно может поменяться человек. Пару месяцев назад Рома боготворил Карину, а сейчас взрывается об одном упоминании ее имени.

Бабушка входит в кухню медленным шагом, немного прихрамывая и, держась за сердце, падает на стул.

– Внученька, дайка воды…

Я моментально подрываюсь и наливаю холодную воду в прозрачный стакан. Рома помогает бабушке пересесть на диван и принять горизонтальное положение. Снова приступ. Снова сердце.

Глава 30. Предательство

– А пуля все еще там?

Тонкие пальчики аккуратно касаются белой повязки поверх бронзовой кожи. Зеленые детские глаза блестят и с изумлением смотрят на мужчину в больничной койке. Вот он – детский интерес во всей своей красе. Для них все обычное превращается в сказку и чудеса. И вот мужчина, в которого стреляли для ребенка не пострадавший или больной, а супер-герой, который жертвенно принял на себя пулю врага.

– Нет, врачи ее вытащили.

– А почему они ее вытащили?

– Потому что с пулей в груди Тимуру было бы очень тяжело, – я подхожу ближе к Матвею и кладу ладони на его маленькие плечи.

– А почему в тебя стреляли?

Детское «а почему», «а зачем», «а как» может раздражать любого взрослого, но, видимо, только не Тимура. От того, как он с особым интересом разглядывает лицо моего младшего брата и с радостью отвечает на все его вопросы, я могу сделать вывод, что Матвей совсем не обременяет его.

– Потому что есть люди, которым я не нравлюсь, – я смотрю на Тимура и вижу по его лицу, как тяжело ему подбирать правильные слова для неокрепшего детского ума. Не скажешь ведь шестилетнему ребенку, что в Тимура стреляли и пытались убить за то, что у него хороший бизнес.

– В садике со мной не хочет дружить Андрей. Я ему не нравлюсь, и он обзывает меня. Значит, он тоже будет в меня стрелять?

В этот самый момент, маленький ребенок застал взрослого мужчину. Тимур первое время смотрит на Матвея, пытаясь быстро придумать, что сказать любознательному ребенку, но когда должного ответа не приходит в голову, Тимур поднимает глаза на меня и весь его взгляд кричит: «помоги мне»

– Нет, милый. Никто не будет в тебя стрелять. Такое случается редко, просто у Тимура много недругов.

– А ты обещал со мной поиграть в футбол, когда я выздоровею, а теперь сам лежишь в больнице, – Матвей облокачивается на больничную койку и опять смотрит на Тимура, широко раскрыв глаза.

– Помню. Обещал.

– А мужчины сдерживают свои обещания. Ты сам так сказал, – Матвей вскакивает, садится на стул и начинает болтать ногами вперед и назад.

– Раз сказал – значит, мы обязательно сыграем с тобой в футбол.

Когда детский интерес был полностью удовлетворен, в маленькой голове ребенка больше не возникало любознательных вопросов, Матвей попросился в игровую комнату в детском отделении. Еще одно преимущество частных клиник: здесь есть абсолютно все.

Когда я отвела Матвея в детскую комнату, по пути решила зайти в кафетерий и купить кофе с булочками. Тимур здесь уже полторы недели и за это время я успела перепробовать весь ассортимент здешнего кафе. В этот раз свое предпочтение я решила отдать ароматным круассанам с шоколадной начинкой.

За эти дни, что я провела рядом с кроватью Тимура, многое изменилось. Я поняла, что мы по-прежнему дорожим друг другом, и это безумно пугает, это непривычно, необъяснимо, но этого не изменить – это же не в магазин сходить. Надо думать, как принять новое и сохранить то, что было.

Я, переполненная счастливыми эмоциями и предвкушающая приятную беседу с Тимуром, подхожу к уже давно знакомой палате. Но входить не тороплюсь, потому что тихий женский голос в его палате побуждает меня остановиться и тайно подслушать разговор.

– Почему? Почему ты мне ничего не сказал?

– Потому что это неважно.

– Как не важно? Ты чуть не погиб, а я узнаю об этом спустя неделю! – женский голос начинает дрожать, предвещая нарастающую истерику.

– Инесса, только не плачь. Знаешь же ведь, не терплю женские истерики.

Инесса? Так вот кому принадлежит этот мелодичный голос. Я затаиваю дыхание, боясь сделать лишний вдох и пропустить мимо ушей даже короткое слово. Помимо моей воли в груди закрадывается неприятно чувство, которое так и заставляет меня ворваться в палату и с важным видом сказать этой девушке, что мы теперь вместе и чтобы она забыла дорогу сюда. Но последние капли моего самообладания не позволяют мне такую вольность.

– Ты ведь другую нашел, поэтому расстался со мной? Чья это сумка, а? – только сейчас я вспоминаю, что оставила свою сумочку в углу на подоконнике. Двоякое чувство переполняет меня: хочется, чтобы Инесса увидела меня и, наконец, все поняла, но с другой стороны я немного побаиваюсь ее реакции. Что стало причиной этого страха – не известно.

– Да, у меня другая женщина. Но разошлись мы не из-за нее, я просто тебя не люблю.

Резко, жестко и немного грубо. Не сложно представить, что сейчас творится на душе у этой девушки. Будь я на ее месте, я бы сгорела от ревности и отчаяния. Но не стала бы устраивать истерики, выпрашивать любовь, валяться в ногах своего мучителя. Я бы просто ушла. Навсегда и безвозвратно. Таков нрав людей, которые так много в жизни теряли и которые до дрожи боятся лишиться вновь чего-то важного.

– А ее ты любишь? – произнесено тихо, с нотками боли и досады в голосе.

Сердце пропускает несколько ударов, я заставляю себя не дышать, чтобы услышать слова Тимура. В коридоре раздается звонкий шум бьющегося металла. Резкий поворот головы – мимо меня проезжает полноватая санитарка с тележкой, наполненной хирургическими инструментами, которые то и дело бьются об свой металлический контейнер. Именно сейчас я проклинаю и эту тележку, и эти инструменты и даже эту невиноватую женщину, которая просто выполняла свои обязанности.

За дверью раздается громкой женский всхлип, быстрое цоканье каблуков, я быстро ухожу и почему-то прячусь за углом коридора. Инесса пулей вылетает из палаты, одной рукой сжимает свою сумочку Dior, а другой вытирает мокрую щеку рукавом.

Я вхожу в палату спустя минуты три, как Инесса ее покинула. Пытаюсь держать каменное лицо и делать вид, что я не стала свидетелем только что произошедшей драмы. Но, видимо, Тимур знает меня настолько хорошо, что замечает малейшие изменения в моем поведении.

– Ты все слышала, – констатирует он.

– Да. И у меня отчего-то болит за нее душа.

– Инесса очень ранимая и до сих пор не может свыкнуться с мыслью, что мы больше не вместе. А ты слишком восприимчива к чужим терзаниям.

Вот он Тимур. Знает меня вдоль и поперек. Каждую мою ямочку, каждый оттенок моего характера. Невероятно чуткий и внимательный. Иногда мне кажется, что тот человек, в кабинет к которому я чуть не ввалилась в первый день в клубе, и этот мужчина напротив меня – две совершенно разные личности.

– Знаю. Но никто не заслуживает разбитого сердца.

Он молчит. Просто исследует мое лицо и вновь что-то отмечает в своей голове на счет меня. Не люблю, когда он молчаливый. Разговорчивым он бывает очень редко, поэтому я люблю его слушать.

– Во сколько приедет Даян?

– Ближе к вечеру, – Тимур встает с кровати и подходит ко мне так близко, что носки его тапочек задевают мои. Мне приходиться высоко задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. В черноте его радужки пробивается блеск, который я стала замечать все чаще за дни проведенные вместе. Его шершавые пальцы с легкостью поддевают мой подбородок, и он касается меня губами. Этот поцелуй пропитан легкостью и нежностью, трепетом и желанием.

– Помнишь, ты говорила, что никогда не будешь моей?

– Помню.

– И что из этого вышло? – Тимур жаждет ответа. Хочет воочию увидеть, как я произношу эти заветные слова.

– То, что я не отходила от твоей кровати за это время можно считать признанием в любви.

Вчера перед сном я размечталась: вот бы такое счастье надолго. Я хорошо понимаю, что есть еще и реальность со своими правилами. Но кто нам запрещает продлевать это счастье внутри? Там ведь мы хозяева – никаких часов, будильников, начальников. Продлевать это внутренне счастье до тех пор, пока оно снова не сольется с реальностью.

– А ты быстро пришел в норму, здоровяк! – я аккуратно кладу ладонь на ткань его футболки, под которой находится перебинтованная рана. – Всего неделя и ты выписываешься.

– Дел много, – Тимур отстраняется, и я прикусываю губу от досады. – Не могу позволить себе надолго здесь задерживаться.

– Я бы могла остаться с тобой до вечера, но есть некоторые препятствия. Я не выношу Даяна – раз, бабушке нужно на обследование – два.

– С Анной Александровной что-то серьезное?

– Опять сердце колит. Сегодня запись к кардиологу, посмотрим, что скажет.

– Набери меня, как освободишься, – Тимур подходит к своей прикроватной тумбе и откупоривает бутылку с водой.

Я молча киваю, забираю свою сумочку с подоконника и, чмокнув напоследок Тимура, подхожу к двери. В палату входит молодая медсестра в коротком халате и на высоких каблуках. Одаривает меня сдержанной улыбкой, а после, проходя к больничной койке, откидывает торчащие из-под чепчика волосы назад. От нее исходит флюиды флирта и соблазнения, я на секунду задерживаюсь в дверной проеме, хмурюсь и смотрю на длину юбки девушки. Но когда замечаю, что Тимур смотрит только на меня, заставляю огонь ревности внутри потухнуть и спокойно покинуть эту палату.

* * *

– Может, переедешь ко мне?

От внезапности вопроса я дергаюсь и недоумевающе смотрю на Тимура. Он продолжает сосредоточенно следить за дорогой, выруливая с подземной парковки французского ресторана.

– Ты… Ты хочешь жить вместе?

– Ты проводишь у меня дома четыре дня в неделю, не вижу причин для отказа, – Тимур бросает на меня спокойный и быстрый взгляд, а после вновь возвращает его на дорогу.

– Я с радостью, но Матвей без меня плохо спит, ты же знаешь. Тем более у бабушки со здоровьем совсем плохо.

– Думаю, Матвей будет рад играть в приставку не пару раз в неделю в моей квартире, а каждый день.

– Ты готов к тому, чтобы Матвей тоже жил с нами?

Кажется, удивленные вибрации в моем голосе начинают надоедать Тимуру, и он сводит густые брови к переносице. Я продолжаю удивленно смотреть на него и быстро моргать. То, что Тимур хочет жить со мной и готов принять Матвея о чём-то говорит, верно?

– А как же бабушка?

– Будем навещать ее. Не думаю, что она будет противиться твоему счастью.

Он прав. Он, как всегда, бьет в самую цель. Бабушка будет только рада, если у нас с Тимуром все хорошо сложится. Как говорит бабушка: я слишком много натерпелась, я слишком долго была одна. Радость в моей груди начинает горячо жечь, и я закусываю изнутри щеку, что бы не завизжать от свалившегося на голову счастья. Идиллию момента нарушает вибрирующий телефон Тимура.

– Да, – глухое и грубое.

Собеседник в телефоне начинает что-то продолжительно и взбудораженно говорить, и с каждой секундой тело Тимура напрягается все сильнее, он крепче сжимает руль пальцами, а на лице от плотно стиснутых челюстей начинают бегать желваки.

– Понял. Еду.

– Что случилось?

– Отвезу тебя домой, – Тимур резко выкручивает руль в сторону, выезжая на встречную полосу и разворачивая автомобиль.

– Что произошло?

– Нашли тех уродов, что организовали нападение на меня.

– Я еду с тобой.

– Нет.

Я вжимаюсь в кожаное кресло от жестокости и грубости в его голосе. Сейчас Тимур еле себя сдерживает, чтобы не сорваться на меня. Видимо, Даян рассказал ему что-то действительно ужасающее.

– Я хочу быть рядом. Не прогоняй меня хотя бы сейчас.

Тимур поворачивает голову и долго смотрит на меня. Мне не совсем понятен этот взгляд, в нем было что-то странное, что говорило, мол, я пытался тебя остановить.

– Обещай ждать в машине.

– Обещаю.

Через двадцать минут мы приезжаем в самый неблагополучный район нашего города. Вокруг – сплошной лес и только изредка встречаются шиномонтажные сервисы или места приема металлолома. Подъезжаем к низкому бетонному зданию, дверь которого освещает одиночный тусклый уличный фонарь. Помимо нашей машины здесь стоит еще темная иномарка Даяна и незнакомый мне автомобиль. Тимур окидывает меня взглядом и выходит из машины. По мере того как его высокий силуэт отдаляется от автомобиля, сердечные удары в моей груди начинают ускоряться.

Проходит десять минут, двадцать, тридцать. Тимур так и не вернулся. Волнение и тревожность сковывают мое тело, заставляя ноги нервозно трястись, а ладони рук предательски потеть. И тут я решаюсь сделать то, что, очевидно, сильно разозлит Тимура. Я раскрываю дверь и холодный ветер ранней осени начинает терзать оголенную кожу плеч. Я обнимаю себя за плечи и подхожу к зданию. Тяну на себя тяжелую железную дверь и попадаю в теплое помещение. Вокруг полно автомобильных колес, различных инструментов и, о боже, редкие капли крови. Я, аккуратно переступая с ноги на ногу, подхожу к той двери, из которой доносятся приглушенные мужские голоса.

От увиденного мой живот сводит болезненным спазмом, а на шее будто затянули тугую удавку. Я широко раскрываю испуганные глаза, хватаюсь за бетонную стену, чтобы не потерять равновесие и произношу непослушными губами:

– Рома?