Текст книги "Воображаемые жизни Джеймса Понеке"

Автор книги: Тина Макерети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Нет. Конечно же. Подозреваю, что нет. – Я снова оглядел его с головы до ног, и он благодушно выдержал мой осмотр. – Почему бы и нет, Билли Нептун, я буду рад принять ваше приглашение.

Билли Нептун отступил назад, щелкнул каблуками, кивнул и ушел прочь. Я поправил плащ на плечах и ощупал перья, уже едва державшиеся в волосах.

Оглядываясь назад, я понимаю, что в то мгновенье началось мое второе образование, настоящее изучение мира.

Глава 9

День окончился, и я снял костюм, чтобы попрощаться с Художником. За последние дни в том, как он держался со мной, что-то изменилось: он смотрел на меня молчаливо и с большей пристальностью, словно я не вполне соответствовал его ожиданиям. Я надеялся, что не разочаровал его и что, напротив, мои усилия повысили успех его выставки. Когда я попытался это озвучить, мне не удалось найти способ высказаться напрямую.

– Все идет хорошо. Ты определенно умеешь находить подход к зрителям, Джеймс. Несомненно. Твоя игра застает врасплох, но, похоже, вызывает у толпы положительный отклик. Возможно, немного пощекотать чувства полезно для дела.

Я кивнул:

– Ведь внимание означает успех?

Художник широко улыбнулся.

– Да, Джеймс, может, и так. После этой недели о нас услышит весь Лондон, и если публика придет, этого должно хватить, чтобы выставка окупилась.

Я улыбнулся Художнику в ответ.

– Если вы не возражаете, меня пригласили осмотреть достопримечательности в компании нового друга, с которым я познакомился сегодня во время выставки, мне бы хотелось пойти. Пожалуйста, передайте мои извинения мистеру Ангусу и мисс Ангус за то, что сегодня вечером я пропущу ужин, который, я совершенно уверен, будет прекрасен.

Отношение Художника снова изменилось.

– Ты не думаешь, что тебе лучше вернуться с нами? Нельзя доверять каждому встречному – ты еще не освоился на улицах, и как же ты найдешь дорогу обратно? Вокруг столько опасностей. Кто этот новый друг?

– Его зовут Уильям Смит. – Я подумал, что лучше не использовать то имя, которое предпочитал сам Билли. – Мистер Смит производит впечатление очень порядочного человека и очень толкового и обязательно поможет мне вернуться домой.

– Я не знаком с этим парнем и еще раз настоятельно прошу тебя вернуться со мной. Мы несем определенную ответственность за твое благополучие.

Правда была в том, что мне даже в голову не приходило, что такого мог бы сказать Художник, что помешало бы мне пойти.

– Мне очень жаль, сэр. Не хочу показаться неблагодарным, но я пробыл в Лондоне уже много недель и совсем не завел друзей, кроме вас и вашей дорогой семьи, и несмотря на то, что мне выпала честь находиться в вашем обществе… Просто иногда юношам нужны товарищи и грубоватый юмор сверстников.

Художник снова посмотрел на меня.

– Что ж, хорошо. С этим я вряд ли могу поспорить. Мы все делали такие вещи. Но будь осторожен, Джеймс. Будь начеку, пока не уверишься, что все в порядке.

* * *

Мистер Билли Нептун ждал меня под фонарем перед главным входом в Египетский павильон. Меня снова поразило, что даже в его неподвижности сквозило движение. Он стоял спиной ко мне, лицом к улице, попыхивал матросской трубкой с коротким чубуком и, прислонившись к столбу и уперевшись в него согнутой в колене ногой, выглядел очень непринужденно.

– Мистер Нептун! – окликнул я.

Билли повернулся и расплылся в улыбке.

– Билли, зови меня Билли. – Тогда я услышал в его речи необычный акцент, которого раньше не заметил. – И, Хеми, – ты когда-нибудь бывал в «Джордже»? Тот, который я имею в виду, тут неподалеку. А если он тебе не глянется, дальше есть по крайней мере еще три.

Я понятия не имел, что такое «Джордж» и почему их так много, но мог догадаться.

– Нет, сэр, я там не бывал, но мне бы хотелось ознакомиться с этим местом.

Я обнаружил, что почти бегу вприпрыжку, чтобы не отстать от Билли, пока тот вел меня по улицам.

– Тебе придется оставить формальности, если мы хотим быть друзьями, – сказал Билли. Я отставал от него на полшага и не мог понять, как ему удавалось так быстро идти, говорить и пыхтеть трубкой одновременно. – На самом деле в «Джордже» я не завсегдатай, но по твоему виду, тебе это заведение будет в самый раз. Обычно я возвращаюсь в Саутворк. Там у меня дом, девушка и полно местных заведений хорошего качества. Но день был долгим, и я вижу, что тебе не помешает передохнуть, а когда закончим здесь, обратим наше внимание еще куда-нибудь, если не пора будет трубить отбой.

Мне нравилась фамильярность его речи – его дом, его девушка, его местные заведения. Мы были с разных концов Земли, но он словно говорил на моем языке. Мне стало интересно, почувствовал бы он то же самое, если бы я заговорил с ним о своем доме на своем родном языке, но, конечно, он бы ничего не понял.

– Поговори со мной на своем языке, – сказал Билли пару минут спустя. Я был потрясен тем, что мой новый товарищ, судя по всему, обладал способностью слышать мои мысли.

– Ах, Хеми, не делай таких круглых глаз. Мне нравится слушать звуки дальних стран, а в некоторых я даже бывал.

– Ae, he tangata mohio koe. Pirangi ahau ki te tino mohio ki to ao ki nga mea katoa o tou ao. He orite pea taua?[55]55
  Да, ты сведущий человек. Я хочу по-настоящему понять ваш мир и все, что в нем есть. Так ли он отличается от нашего?


[Закрыть]

– Да, звучит прекрасно, друг мой. Напоминает мне о Таити.

Каким странным и интересным был этот Билли.

* * *

Мы пошли по направлению к реке, но не перешли ее. В этой части города оживленное уличное движение не утихало даже ночью. Здесь находились зрелища: театры, мюзик-холлы, залы иллюзионистов и фокусников. Заведения, где можно поесть и выпить: пабы, рюмочные, кухни-столовые, пирожковые лавки, устричные и рыбные лотки. Развлечения высокие и низменные. Билли на ходу делился мнением о каждом заведении и о том, что в нем подавали, о том, какие люди там бывают, о ценах и вероятности хорошо провести время. Он предупредил меня беречь мой кошелек от шпаны и карманников, околачивавшихся на каждом углу и в каждом дверном проеме.

– Люди готовы на все, Хеми. В этом городе за одну ночь наживаются и теряются целые состояния, на каждом шагу подстерегает голод, стоит лишь оступиться. – Билли сказал, что сам он всю жизнь испытывал судьбу, пока не приноровился к ее превратностям настолько, чтобы считать себя с ней на равных. Иной раз я с трудом поспевал за речевыми оборотами Билли Нептуна, но он был так благозвучен, что я с удовольствием отдался журчанию его голоса. И он с удовольствием этим пользовался. Для меня язык улиц навсегда останется стремительным и мелодичным словесным потоком, который Билли с готовностью извергал при каждом удобном случае. Это была его песнь.

Оглядываясь назад, я вижу, каким романтичным и глупым мальчишкой был тогда. С самого первого дня Билли рассказывал мне об опасностях, жажде и голоде, царящих на его родных улицах. Я не вполне понимал его, хотя мне и казалось наоборот. Я кивал и улыбался или изумленно хмурился, но я был всецело поглощен благозвучностью его языка, высотой зданий и основательностью дорог, скоплением людей, превышавшим население всех островов Новой Зеландии. Билли не смог бы сорвать шоры с моих глаз, даже покажи он мне труп. Грязь под ногами и ночные тени сулили одни приключения. Глядя мне в глаза и видя в них лишь ответное сияние собственных, Билли наверняка понял, что ему встретился товарищ, готовый ко всяческим забавам и потехам, но мало разумеющий в вопросах более серьезного толка.

Итак, Билли нашел «Джордж» и купил мне кружку пива. Меня почти тут же охватило тепло, которое разлилось до кончиков пальцев ног и принялось дразнить мои чувства. Мои конечности и губы вскоре обмякли и потяжелели. Дневное возбуждение и вечерние удовольствия одолели меня. Пиво было темнее и крепче, чем все, что мне прежде доводилось пробовать.

Казалось, Билли знал всех. Через некоторое время я понял, что он вряд ли был знаком с каждым настолько близко, как казалось; он просто приветствовал каждое новое лицо так, словно они всю жизнь были накоротке. «Ты как?» – осведомлялся он у незнакомца самым панибратским тоном, или: «Как дела, Томми?» – даже если знать не знал, так ли на самом деле звали его товарища. Мне очень нравилось то, как по-свойски он со всеми общался. Дамам это тоже нравилось, уж поверьте, тем из них, кто часто бывал в таких заведениях. Я был наивным мальчишкой, но понимал, что это были совсем другие люди, чем те, с кем я общался до тех пор. Мы сидели на одной длинной низкой скамье, прямо посреди комнаты. Более уединенные кабинеты, отделанные темным деревом и с красивыми стеклянными окнами, были уже заняты. Рядом с нами бурлил поток посетителей, которые приходили и уходили, ставя на стол свои напитки и зачастую выпивая их стоя. Шум стоял ошеломительный. Нам приходилось кричать друг другу.

– Итак, что ты думаешь об этом «Джордже», Хеми?

– Это прекрасное место, и я очень доволен напитком, – крикнул я.

– Разве мы не все довольны напитками, друг мой?

– Да, осмелюсь заметить, вы даже чуть перебрали. – Это прозвучало от молодого человека, который подошел как раз в тот момент, когда собравшиеся бурно приветствовали скрипача, начавшего играть, расхаживая по залу. – Мне потребовался весь вечер, чтобы понять, где тебя искать, Билли.

– Мои извинения, Генри, я позабыл что мы условились о встрече. Но посмотри, кто тут со мной! Это Хеми Понеке, сын вождя из Новой Зеландии, который впервые вышел в свет в столице Англии. Разве он не прекрасный представитель рода человеческого?

Генри оглядел меня с головы до ног.

– Не спорю, Билли, представитель прекрасный, но настолько ли, чтобы помешать тебе выполнять привычные обязательства? Вряд ли. Давай возьмем его с собой в театр и посмотрим, есть ли там что забавное.

Билли обнял друга за талию. Я думал, что это такой знак дружбы, с которым я в Лондоне еще не сталкивался, но затем Билли ухмыльнулся мне и, притянув Генри к себе, поцеловал его в губы – самым удивительным и затяжным образом. Генри не выглядел удивленным, но в конце концов встал и вытер рот, прежде чем осушить свой стакан и подмигнуть мне.

– Не обращайте на него внимания. Билли – позер в чистом виде. – Генри протянул мне руку, и я заметил, что она была маленькой и нежной, хотя и огрубевшей от работы. – Генриетта Лок. Но зовите меня Генри. Так уже все устроено, мистер Понеке, что этот джентльменский наряд облегчает мне жизнь столь же часто, сколь и усложняет. То, что Билли лапает меня в пабе, определенно не к месту.

А потом я заметил форму скул Генри, ее куртку, слишком свободную в плечах. Я снова рассмеялся и ощутил такую огромную привязанность к двум своим новым друзьям, что осушил стакан одним веселым глотком, встряхнув головой, когда ставил его обратно. Вставая, Билли похлопал меня по плечу.

– Ты не познаешь женщину, пока не познаешь женщину, которая уверена в себе, как мужчина.

Я не сказал Билли, что пока еще не познал женщину вовсе. Или что от их с Генри шарад у меня шла кругом голова. Но я подумал, что они прекрасная пара, и хотя это было необычно, вспоминая собственное воспитание, могу сказать, что мне случалось видеть, как мужчины и женщины играли в то, кто из них больше походит друг на друга. Тем не менее я знал, что в христианском мире мужчине было табу быть с другим мужчиной, и маленький розыгрыш Билли с Генри сбил меня с толку единственно по этой причине.

Билли потянул меня за собой.

– Давай, Хеми, мы найдем и тебе кого-нибудь для поцелуев, пока ночь не кончилась.

Я заколебался, и он оглянулся.

– Ты чего, испугался? В этом нет ничего такого. Уж точно не для нас, мы привыкли блуждать по ночам. Но мы не станем толкать тебя в те объятия, к которым ты не готов! – Билли снова ухмыльнулся, и я припустил за ним.

Генри уже неслась впереди нас, приподнимая шляпу и приветствуя проходивших мимо дам.

* * *

Шум, цвет и возбуждение, исходившие от всей той публики, что набилась в театр, создавали зрелище ослепительное, хотя и отличное от тех, что я наблюдал в Риджентс-парке и на Пикадилли. Здесь дамы и джентльмены были не так хорошо одеты и намного менее благовоспитанны, но во всем этом было что-то громкое, бесстрашное и согласованное, словно за всеми их беспорядочными криками и насмешками шел другой разговор, ключ к которому был у всех, кроме меня. Ткани их одежды были не такими тонкими, а духи не такими сладкими; и при всем при этом мне нравился яркий румянец на их щеках и землистый дух, как от парного навоза в загоне для свиней.

Пока мы всматривались поверх голов стоявших перед нами, у меня появилось ощущение, что мои товарищи наблюдали за мной, и, поймав взгляд Билли, я увидел, что он полон веселья. Я наверняка выглядел весьма восторженным и впечатлительным, поскольку был захвачен возбуждением толпы. Здесь собралось чудесное племя, схожее с теми, которые я знавал на родине, и мне было тепло в его колыбели.

Сначала нас развлекала певица, движения которой были настолько сладострастными, что я почувствовал, как у меня зарделись щеки, а потом мужчина, который заявил, что сможет разрезать певицу пополам, и, похоже, так и сделал, поместив ее в коробку. Даже разделенная надвое, она была еще жива! Потом были танцующие медведи, и еще песни, и человек, который вышел рассказывать истории, настолько смешные, что толпа просто ревела, хотя мне не удавалось разобрать его акцент или смысл его слов настолько хорошо, чтобы его понять. К тому времени мне настолько хотелось в уборную, что я уже не мог сосредоточиться на остальном представлении, хотя и остался на своем месте, потому что без своих спутников не разобрался бы, в какой части города нахожусь.

Наконец толпа хлынула из театра. Последовав примеру других и облегчившись в сыром углу, я обнаружил Билли в его привычной позе, прислонившимся к столбу уличного фонаря и готовившимся раскурить трубку.

– Выпивки! – воскликнул он, увидев меня. – И закуски! Я знаю, куда мы пойдем.

Генри уже зажгла собственную трубку и болтала с группой молодых женщин, но тут мы снова пустились в путь и увлекли ее за собой, рванув по улицам по направлению к Темзе. Билли нашел лодочника, который быстро спустил нас вниз по реке, и мы высадились в Саутворке. Здесь Билли взял меня за плечо.

– Послушай, Хеми, мой милый друг, я знаю, что эта часть города, скорее всего, не то, к чему ты привык. Не говори своим хозяевам, что мы водили тебя сюда, им это может не понравиться. Здесь не очень-то красиво. Но я знаю эти улицы так же, как свое сердце, и со мной ты будешь в безопасности.

Возможно, именно тогда я впервые подумал о сердце Билли и его содержимом.

– Он всегда провожает меня домой после театра, – сказала Генри, растягивая гласные, чем вдруг напомнила мне мисс Ангус. – А потом, если вам двоим захочется продолжить, он и дальше будет вас развращать, не сомневайтесь.

– Ах, Генри, ты ужасный друг! – прорычал Билли. И они принялись гоняться друг за другом, обнимаясь и тискаясь, и мне пришлось отвернуться.

– Возможно, мне стоит вернуться, – крикнул я им вслед, – к Ангусам. Идите без меня!

– Нет, Хеми, это твой вечер. А вот Генри от нас устала. Пойдем!

Мы веселой гурьбой направились к обиталищу Генри и Билли, которое, как мне стало ясно, вряд ли походило на то, где я проснулся накануне утром. Дома в этой части города сильно нуждались в ремонте или были отремонтированы плохо. Приходилось обходить больше отбросов и грязи, и в воздухе витал запах чего-то неописуемого, но зловонного, перебивавший все остальные.

– Здесь я вырос, Хеми, – сказал Билли, – а теперь Генри тоже здесь живет. Она может оставлять комнату за собой, когда мне нужно вернуться в море.

– Или я могу вернуться в доки.

– Ну или так.

– Но я знать не знаю ничего о тамошних моряках, Джимми. Девушкам нравится, чтобы их иногда оставляли в покое.

– Откуда тебе знать, что нравится девушкам, Генри? – И они снова принялись за свое.

Благодаря своим новым друзьям я полюбил это место. Я полюбил его загадки. Лабиринт улиц, карту в головах моих товарищей, заставлявшую их выбирать один переулок вместо другого, чтобы отыскать дорогу посреди развалившихся кирпичных домов и падших мужчин и женщин. Тем не менее вид этих бедных людей, спавших на улице, отдавался болью в моем сердце, и я не понимал и не знал, что тут поделать, так много их было. Когда я спросил об этом Билли, его взгляд затуманился.

– Это Лондон, юный Хеми. Бедняков тут столько, что ими хоть улицы мости. Что ты или я можем сделать? Я вижу это всю свою жизнь, но так и не придумал, как это изменить. Я счастлив знать, что там, откуда ты родом, все обстоит иначе. Здесь же единственное, что мы можем сделать, – это заботиться о самих себе и надеяться, что фортуна убережет нас от подобной участи.

Я кивнул. Это казалось неправильным, из-за этого сам я казался неправильным. Полагаю, мой mokopuna, в твое время такие сцены ушли в прошлое, но в мое время, когда прогресс и просвещение только начинаются, людей легко сбрасывают со счетов. И вопреки себе я позволил этому беспокойству выскользнуть у себя из рук. Что я мог сделать перед лицом такой безмерной бедности? Я убрал его подальше, в сторону, спрятал в карман, куда еще долго не залезу. Сотня шагов, и я позволил вечерним удовольствиям снова увлечь меня за собой.

Потом мы постояли у двери, прощаясь с Генри, и отправились дальше, с Билли, шагавшим впереди.

– Еще один «Джордж»! – сказал он, и мы действительно снова оказались в трактире, названном в честь одного из королей с таким именем, и Билли раздобыл еще пива для нас обоих. К тому времени для меня все было как в тумане, но мне нравилась душевность этого нового заведения, и я был счастлив просто слушать болтовню Билли – английский язык, какого я еще никогда не слышал, настоящую загадочную песнь. Билли был полон света, энергии и движения, но к исходу часа я был вынужден признать, что наши с ним силы неравны, и попросил указать мне путь домой. Билли согласился и отвел меня к мосту, откуда я был уверен, что смогу найти жилище Ангусов.

Мы поклонились друг другу, сняли шляпы и рассмеялись.

– Это начало чего-то, Хеми, – я это чувствую!

Все, что я мог делать, это смеяться и махать рукой, хотя я определенно чувствовал то же самое. Я думал, что пошел бы за Билли, куда бы он меня ни позвал.

* * *

Ночная прогулка по улицам обратно к дому Ангусов прошла самым мирным образом. В ту первую ночь меня переполняли возбуждение и усталость, но в последующие вечера это стало моим временем наедине с собой – созерцательной интерлюдией. Каждую вторую минуту своего бодрствования я находился в присутствии кого-то другого, либо изображая некую более величественную версию себя в Египетском павильоне, либо за светской беседой с Ангусами, либо в буйной праздности с Билли и Генри, при этом какая-то часть меня всегда пыталась поспеть за их выходками и доказать, что я им ровня. Но в те ночные мгновения, когда я оказывался один, я мог выпустить наружу свою тайную сущность, ту часть меня, которая была разом озадачена и очарована, и дать ей подышать на просторе.

Новизна этих улиц никогда по-настоящему не стиралась. Ночью они были не такими, как днем, их освещала странная люминесценция окутанных туманом газовых фонарей – особый фокус, больше месяца приводивший меня в восторг. Каждый раз, выходя на улицу, я изумлялся невозможности этого чуда, но оно оказывалось прямо передо мной – словно звезды посадили под стекло, чтобы освещать нам путь. А если мне попадалась неосвещенная улица, потому что таких было много, чернота окутывала меня, как одеяло, и единственным источником света оказывался случайный отблеск лампы в чьем-нибудь окне. Чаще всего туман по ночам был слишком густым, чтобы видеть звезды или луну, и я скучал по ним, но от этого мне казалось, что я становлюсь здесь своим, как если бы этот город принадлежал мне так же, как и всем остальным. Все было в оттенках желтого и иссиня-черного, как будто после наступления темноты других цветов не существовало. Таким образом, я оказывался того же цвета, что и все остальные, а тени довершали дело. Думаю, мне следовало испытывать страх, но мне было настолько комфортно в собственной шкуре, что страха во мне не было, а напряжение, которое я испытывал в течение дня, исчезало. Конечно же, я видел, что происходит вокруг, и понимал, кого избегать. Понимал, с кем здороваться и как делать это таким образом, чтобы не возникало сомнений, что я шел по своим делам.

Ты, вероятно, посмеялся бы над тем, что меня восхищало: кирпичи, вывески, рекламные афиши, расклеенные вокруг магазинных витрин. Моя ночь была наполнена таким уличным чтением и наблюдением за стилем и всяческими приметами людей, памятников и зданий. Если мне везло, по пути мне удавалось заглянуть в окна домов, внутреннюю жизнь которых обнажала тусклая свеча. Ночью я мог похлопать лошадь по боку или приподнять шляпу перед дамой, не вызывая тревоги. Знаю, что те, кого я видел на улицах, не считались за дам, но для меня все они были дамы, все одинаково недосягаемы, и у меня не было желания к ним приблизиться, лишь восхищаться и наблюдать, вслушиваться в переливы их речей и брани. Я бы никогда не позволил себе ничего неосмотрительного в разговоре с дамами того же положения, что и мисс Ангус, и мне не хватало простоты, с которой женщины у меня на родине общались со мной как с братом или кузеном. В те вечера, когда я не виделся с Билли или Генри, я оставался дома с Ангусами, и мы играли в карты или читали, иногда вслух. Эти вечера мне тоже нравились, даже если у них был другой набор правил, которых нужно было придерживаться, и я часто ломал над ними голову. Больше всего мне нравилось играть в карты. Любимой игрой мистера Ангуса была спекуляция, в которую он всегда всех обыгрывал, а я был больше склонен к игре попроще под названием «коммерция», в которой, чтобы выиграть, требовалось собрать карты в определенных комбинациях или одного достоинства. Когда Художник был дома, мы могли сыграть в вист, который был любимой игрой мисс Ангус и требовал от меня наибольшей концентрации.

Я обнаружил большой контраст между двумя мирами, в каждом из которых я теперь жил, – правильной стороной города и неправильной стороной реки, если угодно. Местом встречи этих двух различных групп был Выставочный павильон, где зачастую можно было встретить как наиболее, так и наименее благородную публику. Я был достопримечательностью и чудом для них всех. В Павильоне они все были на одной стороне, у себя дома и настоящими, а я был плодом их воображения, таким же вымышленным, как книжный персонаж. Так было, пока я не шокировал их звуком английской речи или не касался их затянутых в перчатки рук, от чего внезапно граница между нами размывалась, и они сами начинали чувствовать себя не вполне настоящими и уже не были столь уверены в привычном порядке вещей. Но затем, через пару мгновений, они двигались дальше. Как только с выставкой для них было покончено, они оставляли Павильон – и меня вместе с ним, и их мир возвращался к установленному порядку. Один или два человека могли оглянуться или вернуться к ней мыслями позже, готовясь к ужину, или отпустить замечание насчет увиденного за вечерней карточной игрой в гостиной. А я шел гулять по улицам с Билли и Генри и наблюдал за их миром с таким же восхищением, с каким ребенок рассматривает картинки от волшебного фонаря.