Текст книги "Воображаемые жизни Джеймса Понеке"

Автор книги: Тина Макерети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Давайте пригласим всех карликов Лондона.

– И великанов тоже.

– Да, и всех, у кого что-нибудь не так с конечностями.

– Все особенности будут приняты на ура.

– И все манеры тоже! Мы обожаем буйные сборища, правда, братец?

– Уважаемый мистер Понеке был одним из наших самых буйных поклонников!

Эрни с Эсме улыбались мне сияющими улыбками, но я не мог в полной мере разделить их игривое настроение. Я думал об их отъезде с тяжелым сердцем. Неважно, какой выдавался день, им всегда удавалось встать, быть жизнерадостными и решительными. Возможно, так было потому, что им нужно было заботиться друг о друге.

– Да, мы должны отпраздновать, прежде чем к нам присоединится мерзкая Агата.

– Будет тебе, Эсме.

– Да ладно, Эрни, позволь даме приревновать. Я бы предпочла не иметь конкуренток в миловидности.

– По крайней мере, ей тебя не перевесить!

– Ах ты, нахальный негодник!

Я смотрел, как Эсме гонялась за братом, колотя его веером. Ей не нравилось, что к их представлению добавили девушку помоложе, хотя Эрни намекнул, что славная Агата показалась ему довольно хорошенькой. Ради них самих я надеялся, что ревность не испортит их домашнюю гармонию. И я не мог не задуматься о том, не был ли их отъезд сигналом к возобновлению моего собственного путешествия. Я не мог бесконечно рассчитывать на гостеприимство семьи Ангусов.

* * *

Праздничным вечером я пересек реку, чтобы встретиться с Билли и Генри. Целью моей прогулки было проветрить голову, потому что я знал – ей еще долго не быть ясной, стоит нам дойти до вечеринки. Река текла, как обычно, госпожа для всех, живших в этом городе. В тот день мне нужно было приобщиться к бойкой сноровке лодочников, к парусам, тянущим свои суда мимо доков, к другим жизням и другим направлениям. Теперь мне были знакомы запах гнили и повседневная маета, царившие над Темзой, но для меня она по-прежнему обладала могущественной волшебной силой, оставалась великим порталом в другие миры.

Однако на другом берегу мне всегда было немного тревожно; я еще не научился расшифровывать правила этих улиц. Лучше было иметь в провожатых Билли или Генри, и тем вечером я рисковал привлечь к себе внимание своим костюмом. Я предпочитал сохранять анонимность, оставаться чужаком, пусть даже темнокожим и экзотическим. Тогда я мог наблюдать за уличными толпами с их песенными призывами, мелкими ссорами, завлекающими возгласами продавцов или ремонтников: горшки, чайники, вакса для обуви, газеты, финики, кокосы. Я позволял этому потоку себя увлечь, становясь не более странным, чем сами улицы.

Но сегодня вечером мы намеревались бросаться в глаза, потому что мой Билли и моя Генри были со мной, и мы втроем шумно кружили по улице хороводом, то влетая в дверные проемы, то выбегая прочь из них, приподнимая шляпы, выкрикивая приветствия, покупая яблоки и апельсины у девушек, протягивавших нам свои корзины. Одеты мы были в лучшем виде – не слишком претенциозно, но определенно цветастее, чем обычно, спрятав лица под маскарадными масками, которые смастерила Генри. Мы наверняка являли собой примечательное зрелище, когда пересекали Лондонский мост в обратном направлении, чтобы направиться в Чипсайд, в когтистые объятия «Хвоста русалки». Мы были так счастливы в это головокружительное мгновение, сладкая троица, где все так или иначе влюблены друг в друга. Мы знали, что во всем разберемся; мир был полон возможностей. Мне столько всего хотелось от Лондона, но я не рассчитывал, что он даст мне людей, с которыми я смогу настолько сродниться.

Итак, мы вошли внутрь и оказались в толпе людей всех форм и размеров, всех цветов и конфигураций.

– Хеми! Билли! Генри! Проказники вы этакие! Идите сюда! У нас есть торт! У нас есть джин и пиво, и вино! – это прокричал Эрни, разъезжавший вокруг на плечах у человека, рост которого явно не мог быть меньше семи футов[69]69
  2 м 13 см.


[Закрыть].

Еды и напитков действительно было в изобилии, и Билли с Генри казались вполне в своей тарелке, расхаживая под руку и даже без всякого стеснения обмениваясь поцелуями. Я мог только смотреть на это, и пить – джин, затем пиво, затем джин. Вокруг нас играла бойкая музыка, и я намеревался последовать примеру друзей и пуститься в пляс.

– Обожаю эту толпу, Хеми, – воскликнула Генри, садясь на место после джиги. – Здесь мы можем быть самими собой, кем бы мы ни были. Мне бы так хотелось, чтобы весь остальной наш мир тоже был таким.

– Ага. Все ошибки природы в гуще событий. – Это был Билли, перекрикивая особенно энергичную мелодию. – Ибо разве не все мы уроды? Дурак тот, кто думает, что он скроен по идеалу. Мы все выродки. И не только те, кто собрался в этой комнате.

Я не мог с этим поспорить.

– Конечно, ты прав. Но те из нас, кто об этом осведомлен, страдают от тех, кто пребывает в неведении.

– Ах, Хеми, какое счастье найти тебя. – Билли кивнул в сторону Генри, когда она сняла его руку с плеча, и направилась к бару. – Я люблю тебя почти так же сильно, как люблю свою девочку, и я не стесняюсь об этом сказать.

Ах, как распухло в груди! Билли улыбнулся мне так широко и с такой теплотой, что я почувствовал, как она заливает меня целиком. Она была между нами – эта великая любовь. Я осознавал умом, что она не могла быть для него тем же, чем была для меня, но я позволил себе отдаться тому, что ощущалось как жар его взгляда. Желание шевелилось во мне, не оставляя сомнений. Разве мы не объявили себя свободными самим нашим присутствием в этом месте? Разве мои чувства были не такими же настоящими, как любое из проявлений человеческой сущности в этой комнате?

С тех пор как я понял, что люблю Билли, я понял, что так же беззащитен, как и любой человек на земле. Я кожей чувствовал эту возможность получить от мира взбучку и стать отверженным. Но я это приветствовал. Я хотел лишь пребывать в этом чувстве, в этом невидимом нечто, обладавшим такой большой силой. И сгинуть в нем к чертовой матери? Возможно. Мне было все равно. Я хотел только быть ближе к нему, и если бы я не смог его получить, я бы прожил остаток своих дней, наслаждаясь сладостью его близости, роскошным присутствием чего-то еще, повисшего в воздухе между нами. В равной мере и болью, и удовольствием. В равной мере и движением, и неподвижностью. Ах, Билли Нептун, завитки твоего имени вписаны в самую мою сущность до сих пор. Но тогда? Я обманывал самого себя. В ту ночь я обманывал самого себя даже больше, чем обычно.

* * *

Эрни с Эсме были полны решимости перезнакомить тех из нас, кто еще не встречался. И в самом деле, среди приглашенных было намного больше очень низкорослых людей, чем мне доводилось видеть, и намного больше высоких. Там был самый тяжелый мужчина в Британии, а также очаровательная мисс Темпл, хотя они были соперниками, и их было предпочтительнее держать в разных концах паба, но не на втором этаже, как намекнула Эсме.

– Ему везет, – сказала мне мисс Темпл, кивая в сторону своего противника. – Он от природы тяжелее, и у него намного больше богатых покровителей. Мне же приходится постоянно есть, чтобы поддерживать вес, необходимый для привлечения зрителей. Три четверти из моего дохода уходит только на еду!

Я попытался ответить сочувствием, но рядом стоял бедный мистер Флипп, который, как мне объяснили, страдал истощением и едва мог поддерживать вес, необходимый для поддержания жизни, вне независимости от того, что он ел. Тогда я почувствовал, насколько чудовищна шутка Бога, который сталкивал лицом к лицу в одной комнате настолько не похожих друг на друга людей и заставлял соревноваться их, чтобы понять, кто лучше заработает этим на жизнь. Вскоре явилась и моя собственная противоположность – человек, в котором на первый взгляд не было ничего особенного, несмотря на большие глаза и ноздри, и густые черные волосы. Я пробирался к бару, чтобы промочить горло чем-нибудь не столь крепким, как все то, что уже поглотил в ту ночь. Моя речь была невнятной, и мне было противно выставлять себя перед теми, кого я встречал по пути, невежественным или грубым.

– Мистер Понеке! – Черноволосый хлопнул меня по спине. – Я так хотел с вами познакомиться, но я был занят в собственном представлении. Вы еще услышите обо мне, даже не сомневайтесь. Я Бычара с Борнео, также известный как Человек-обезьяна. Хотя в наши дни в дикие люди записалось столько народу, я иногда стараюсь выделиться умением показать себя.

У Бычары был сильный акцент, обвивавший его речь: раскатистое «р» и благозвучное ударение на каждой гласной. Я никогда о нем не слышал.

– Приятно познакомиться, сэр. – Мне удалось качнуться в сторону, почти изобразив неглубокий поклон.

Бычара ответил тем же.

– Зови меня Роберто! Я твой большой поклонник! Это же так умно – удивлять публику своими «цивилизованными», «образованными» манерами. Жаль, что мне не пришло это в голову. Но я все еще ряжусь в шкуры животных и туземные фетиши и хрюкаю, когда ко мне обращаются, а мой «владелец», который на самом деле мой брат, должен плести увлекательную историю о том, как меня нашли живущим среди орангутангов в джунглях. Но это все еще привлекает публику. По-прежнему обеспечивает неплохой заработок. Что ты об этом думаешь?

Я был сбит с толку.

– Думаю о чем?

– Парень, твоя игра гениальна. Мы все безмерно ею восхищаемся.

Да, это был спектакль. Но я не мог припомнить, чтобы я его выдумал.

– Я просто стараюсь как можно лучше представлять свой народ, – сказал я.

– Свой народ? Ты хочешь сказать, что это все по-настоящему? Как чудесно! Как невинно! По разговору ты так похож на англичанина, и я решил, что это наверняка тщательно продуманный розыгрыш. Ты же мог унаследовать темную кожу откуда угодно. Сам я родом из Италии, хотя долго жил в Париже.

Теперь настала моя очередь изумиться. До меня медленно доходил смысл его игры. Я был готов купиться на любую иллюзию, но здесь я столкнулся с настоящим мошенничеством. Этот человек был притворщиком.

Внезапно рядом со мной оказался Билли, и его рука обняла меня за шею. Он был в худшем состоянии, чем я.

– Держи руки подальше от моего Хеми, – сказал он Роберто. – Он хороший парень, верно, Хеми? Лучший из людей. Не жулик.

Билли принялся лавировать прочь сквозь толпу, таща меня за собой. Я взглянул на своего нового знакомого и пожал плечами. Я подозревал, что мы не станем друг по другу скучать.

А потом мы оказались в давке, закручиваясь вокруг своей оси, притопывая, задирая то ноги, то колени, раскачиваясь вперед и назад, сцепившись руками, хохоча. Генри появлялась и снова исчезала из виду; на другой стороне комнаты я увидел мистера Антробуса, глубоко увлеченного беседой с хорошо одетым мужчиной, который единственный среди нас был без маски. Не то чтобы маски скрывали чью-то личность, но благодаря им мы были смелее и глупее, чем даже от выпивки. Генри обнаружила себя в объятиях группы женщин, которые все были полны решимости потанцевать с таким симпатичным парнем – или девушкой, им было все равно. Это был водоворот, вакханалия. Мы были свободны, непосредственны и наслаждались праздником жизни – никто не мог воспрепятствовать нам в наших юношеских стремлениях. Да и кто стал бы?

Билли держал меня в потных объятиях и вел в танце, как если бы я был одной из его покрасневших горничных, которую он собирался соблазнить. На мгновение я представил, что так оно и было, хотя никогда настолько полно не ощущал себя мужчиной. Все казалось правильным и чистым – любой человек, любое желание, любая потребность. Мое зрение затуманилось, когда мы двигались вместе, ритмично и настолько близко, что просто дыхание уже наполняло меня запахом его напряженного тела. Я полностью погрузился в море, которым был для меня Билли Нептун, и видел лишь его рот, его зубы, его язык. В следующее мгновение я придвинулся ближе, прижался своим телом к его от груди до бедра и накрыл раскрытым ртом его рот, заглатывая его смех себе в горло.

Одно мгновение. Меньше, чем нужно, чтобы сосчитать до одного. Я понял сразу же, почувствовав, как тело Билли напряглось и оттолкнуло меня. «Нет», – сказали его глаза. «Нет», – расстояние между нами увеличилось. «Нет», – неловкий поворот его плеча и последний взгляд, последнее неуловимое качание головой. Затем он полностью отвернулся, и я посмотрел ему вслед, и мы оба одновременно увидели Генри – она стояла ошеломленная, разинув рот, опешивши, охнув. В ее облике было нечто, заставившее меня подумать о беспомощности на лицах тех людей, давным-давно, когда я показал им палицу Руа Канапу из зеленого камня, и они поняли, что он мертв.

Но это была всего лишь глупая ошибка. Моя глупая ошибка. Я выпрямился и поднял руку, чтобы помахать подруге, и начал двигаться в ее сторону, но, поняв мои намерения, она тут же исчезла.

Тогда Билли повернулся обратно ко мне – его лицо было искажено от ярости.

– Стой, Хеми. Хватит!

И тоже исчез, вслед за Генри.

* * *

Когда Билли вернулся – раньше, чем я думал, я окончательно утонул в бутылке. Он перешел на противоположную сторону комнаты и присоединился к хорошо надравшейся группе, которая время от времени разражалась бурными возгласами. На меня он не посмотрел.

Подошел мистер Антробус, и я попытался сделать вид, что вежлив и разумен, как обычно, но у меня ничего не вышло.

– Кажется, вам не по себе, мистер Понеке. Могу ли я как-то помочь?

Конечно, мистер Антробус был не в силах мне помочь. Я попытался сказать ему, что просто пьян, но мое опьянение помешало, и я обнаружил, что рассказываю ему, как неуместно повел себя из-за того, что был пьян, и обидел своих друзей. Он решил, что я имел в виду, что я заигрывал с Генри, поскольку, как и все остальные, разглядел ее истинную личину, и попытался поднять мне настроение, поделившись рассказами о собственном конфузе, вызванном назойливым заигрыванием с дамами. Это ничуть меня не утешило. Я признал, что меня больше всего волновало то, что я обидел свою лучшую подругу, а также своего самого близкого друга, и не знал, что сделать, чтобы загладить вину перед ними обоими. Я знал, что Генри простит. Если я все объясню, она поймет, она же такая великодушная. Коль скоро я не встревал между ней и Билли – думаю, она понимала, что к этому было мало возможностей, учитывая, что я был совершенно не того пола. Но Билли? Как поступит он, я не знал, а перспектива будущего без него была мрачной и безрадостной.

– Ступайте, поговорите со своими друзьями. – Мистер Антробус попытался поднять меня из моего сутулого положения. – Все это просто недоразумение. И утром вам всем будет из-за этого неловко.

– Да, да, любезный мистер Антробус. Разумеется, вы правы. Я всегда знал, что вы правы.

– Мне пора домой, Джеймс. Идите, поговорите с друзьями. Все будет хорошо. – Он слегка поклонился и ушел.

Меня захлестывали волны стыда. Стыда не за то, что я показал друзьям свою истинную природу, хотя это было по-своему унизительно, а за то, что я предал их обоих, попытавшись встрять между ними. Мне было стыдно, что я мог нарушить гармонию между ними, зная, как жестоко мир с ними обошелся и как много для них значило то, что они нашли друг друга. Именно это я и решил немедленно сказать Билли.

Но у Билли тоже было что сказать.

– Хеми, ты, тварь маорийская! – заорал он, когда я оказался перед ним. – Генри нигде нет. Даже найти ее не могу. И это ты виноват, педик несчастный!

– Мне очень жаль, Билли. Я потерял всякое чувство меры и правила приличия. Прости меня, позволь мне объяснить. Давай вместе найдем Генри.

– Нет. Она ушла. Сказала оставить ее в покое. Сказала мне убираться прочь на мои проклятые корабли и что между нами все кончено. Думаю, Хеми, думаю, она считает, что это то, чего я хотел. В конце концов, я запал на нее, когда она была в брюках.

Тогда я попытался произнести речь, но мы оба были слишком невосприимчивы, чтобы правильно понять друг друга. Билли поднял палец и несколько раз ткнул меня в грудь.

– Держись от меня подальше, Джимми-Джеймс. Я знаю, кто ты такой. Всегда это подозревал. Мне было плевать, но тут тебе взбрело в голову взять и все испортить, а? Испортить для нас всех. Где моя девушка? – Билли развернулся и кинулся к двери, и я подумал, что ему нельзя быть в одиночку, ни ему, ни Генри нельзя ходить по улицам в одиночку в таком состоянии.

Но потом мои друзья Эрни с Эсмерельдой взяли меня за руку, и я последовал за ними, чтобы сесть рядом и выслушать. Это был их праздник. Это было их прощание. Они были добры ко мне, были добры ко всем, с кем сталкивались по жизни, а я весь вечер ими пренебрегал. Я сказал, что я буду скучать по ним, что они были самыми успешными, независимыми людьми нашего рода занятий и в целом мире вообще, и пожелал самому себе и своим друзьям такой же размеренной жизни, как у них. А потом я пал духом.

– Не плачь, Перчик, – сказала Эсме, поглаживая меня по лбу. – Ты должен быть сильным. Как же мы уедем из Лондона, если будем беспокоиться о тебе? Пообещай нам, что позаботишься о себе.

– Да, милый друг. Теперь ты часть нашей семьи, и мы вернемся в Лондон через год или два. Мы будем ждать тебя наверху, здесь, в «Лоне»!

– И не опаздывай, Индейчик.

– Я правда надеюсь, что увижу вас, когда вы снова будете в Лондоне, хотя не знаю, где буду сам. – Я уже ничего не знал. – Мне было отрадно познакомиться с вами, потому что вы всегда относились ко мне как к whanau[70]70
  Семья в физическом, эмоциональном и духовном смыслах (маори).


[Закрыть].

Их глаза вопросительно расширились.

– Это значит «семья».

Я подержал каждого из них за плечи, долго прижимаясь носом к их носам.

– Скажешь тоже! – заявила Эсме, но ее глаза были на мокром месте, и она вытащила из кошелька, привязанного на талии, носовой платок.

Эрни прижался ко мне лбом и взял меня за руки.

– Будь тем, кто ты есть, мальчик, и никому не позволяй делать из себя кого-то другого. – Голос у него был более хриплый, чем обычно.

Я наблюдал за тем, как Эрни с Эсме обходят гостей, и думал, что мне должно было быть стыдно, потому что я не знал, кем я был. Вот они знали, кем были и чего хотели. Как можно соответствовать тому, чего сам не знаешь? После всего моего щеголяния по Лондону я чувствовал себя ничем. Мои друзья уезжали или уже уехали, или, возможно, больше не захотят меня видеть. Я был опустошен и начинал понимать, что мне не хватало не просто людей, а своего собственного очага.

Глава 15

Мое будущее, я затянул последнюю главу своего рассказа, потому что не хочу переходить к следующей. В моих мечтах твой мир стал более просвещенным, невинным, простым, чем то время, в которое живу я. Когда говорят о пути к прогрессу, мне видится эпоха, где равенство и свобода соседствуют с миром и гармонией, а насилие не считается средством достижения цели. Разве в Библии не говорится о льве, возлегшем рядом с агнцем? Я нахожу свидетельства этому во всех чудесных изобретениях Лондона, в художественных и научных обществах, деловито создающих новые миры, и если Империя действительно велика, разве она не поставит тиранию вне закона и не сделает всех мужчин и женщин равными? Иначе зачем королеве дана власть над такой большой частью Земли? Возможно, жертвенность и отчаяние тех, кто сейчас живет и работает в грязи, дабы другие наслаждались комфортом, будут вознаграждены; возможно, через несколько поколений никому не понадобится вести такую жизнь. Уверенность в том, что ты, мое будущее, живешь в эпоху, когда искоренены насилие и эксплуатация, немного успокаивает мое сердце.

Так что прости меня, ведь ты наверняка не привык к сценам, которые появятся на этих страницах, и правда в том, что они страшат меня самого. Теперь, когда я лежу здесь и пишу, мне кажется, что так или иначе я всю жизнь бежал от этого.

Я почти дошел до дома, когда Антробус нашел меня и громко окликнул по имени. Он был позади, на расстоянии нескольких домов. Я узнал его голос, едва услышав, и понял, что причина, по которой он внезапно оказался здесь, в моем районе, задолго до рассвета, не может быть доброй. Меня поражает, как можно мгновенно понять, даже в состоянии алкогольного опьянения и глубокой усталости, что мир раз и навсегда изменился. Я почувствовал, как скрутило в низу живота – настойчивый позыв опорожнить желудок и кишечник.

– Понеке, подождите, боюсь, мне очень срочно нужна ваша помощь.

Его слова были до странности осторожны, несмотря на панику, которую я в них почувствовал, как будто он использовал их как стену, чтобы защитить меня от того, что скрывалось на другой стороне. Я втянул голову в плечи и повернулся.

Все, что мне нужно было знать, было на потрясенном лице моего друга, в его закатанных рукавах, по тому, как он заламывал руки, с силой сжав их в один двойной кулак.

– Хеми, пожалуйста, быстрее.

Раньше он никогда не произносил моего имени таким тоном.

Потом он побежал прочь, а я пытался поспеть за ним, не споткнувшись по дороге. С большой поспешностью мы вернулись через Мерилибоун и Сохо к реке и проследовали дальше по набережной, пока не оказались в четырех или пяти улицах от «Хвоста русалки». Мистер Антробус привел меня к массивному зданию из серого камня.

– Боюсь, это Билли, Хеми. Он все никак не сдвинется с места, но он уже выдвинул обвинение и должен уйти.

– Обвинение?

– О Хеми. Дело в Генри. Там были молодые джентльмены. Они увидели его, Хеми. С Генри.

– Они увидели?.. Что они увидели?

– Будет лучше, если мы вместе все расскажем, как только вы его уведете.

Я все еще ничего не понимал. Я чувствовал, что оставил позади что-то очень важное, то, на чем держались все наши судьбы. Я последовал за мистером Антробусом, который привел меня к входу дома магистрата, и слуга пропустил нас внутрь. Никто не выказал радости по поводу нашего появления в столь поздний час, в том числе сам Билли, весь красный, неподвижный, со шляпой в руках. Я еще никогда не видел его в таком смятении – и где была Генри?

– А теперь уходите, молодой человек, вместе со своими товарищами. – Магистрат был суров и в одном халате.

– Если позволите, сэр, мне бы хотелось получить от вас заверение, что обвинение будет предъявлено.

– Я не могу вас ни в чем заверить. Я рассмотрю этот вопрос утром и оценю… ситуацию. Вовлеченные господа будут допрошены. Вы их опознали.

Его тон давал понять, что прием окончен, но Билли не был удовлетворен.

– Сэр, я требую…

– Вы требуете? Я не думаю, что вы в том положении, чтобы требовать. Вы сами намекнули на обстоятельства, в которых вы и ваша… дама подверглись нападению. Нетрадиционные, если вежливо выражаться. Я дал вам слово, что проведу расследование. А теперь ступайте, сделайте одолжение. Хорошего вечера.

Магистрат вышел из комнаты, и слуга двинулся к Билли, который выглядел так, словно был готов последовать за хозяином дома в его личные комнаты. Он провел пальцами по волосам. Я подошел, чтобы взять его за руки, но он отмахнулся от меня, оглядев со злобой. В его взгляде блестела целая лужа ненависти.

Наконец Билли вышел, понурившись, и больше не смотрел на меня и никак не замечал моего присутствия.

– Где она? – Вопрос был адресован мистеру Антробусу.

Антробус не мог смотреть в глаза никому из нас, ни мне, ни Билли, и вместо этого заговорил, глядя нам под ноги, будто изучая кусок дороги позади нас.

– Мне жаль, Билли. – Его молчание затянулось, и я понял, что дальше последует что-то ужасное. Я не мог дышать, пока он не заговорил снова. – Ее увезли вскоре после того, как полиция вас разняла. Она была… я не знаю, есть ли что-нибудь, что можно для нее сделать.

– Позвать докторов.

– Возможно. На вид все очень плохо. Возможно, только если врач будет очень хороший.

– Самый лучший. Для Генри. Только самый лучший.

Именно в этот момент я понял, чего мне не хватало, и снова почувствовал, как мои внутренности приходят в движение, и подавился позывом излить содержимое своего желудка. Нет. Только не милая Генри. И тут меня наконец стошнило, и я слил кислую желчь в сточную канаву. Нет. Конечно же, это была жестокая шутка.

– Наверное, тут какая-то ошибка. Она была… Почему?.. – Но я знал, что ошибки не было, так же точно, как и то, что хотел бы, чтобы ничто из этого не происходило на самом деле.

Билли с яростью посмотрел на землю у себя под ногами. Когда он заговорил, его голос резал, как нож.

– Спасибо, Антробус, я отблагодарю вас за вашу сегодняшнюю помощь. Пожалуйста, окажите мне еще одну услугу. Скажите ему, чтобы он держался от меня подальше.

Я попытался заговорить снова, но не мог связать и двух слов.

– Нет! – На этот раз он был громче. – Скажите ему. – Затем он приподнял шляпу, прощаясь с нашим другом и зашагал прочь.

Мистер Антробус выглядел сбитым с толку, беззвучно открывая и закрывая рот. Я смотрел на Билли. Он шел, как человек со свежей раной в животе.

Когда Билли скрылся из виду, я заговорил.

– Что случилось с Генри, мистер Антробус? Что случилось с Генри?

Лицо Антробуса обмякло. Но он пообещал все мне рассказать, как только мы найдем кофейню. У меня кружилась голова, и я был сбит с толку, что сделало меня сговорчивым, и сам Антробус явно нуждался в восполнении сил. Мы брели по улице, пока не нашли какое-то заведение, где сели за стол с кофе в руках. Тогда Антробус начал рассказывать, осторожно и с большой нерешительностью, то, что видел сам, и то, что рассказал ему Билли, прежде чем они разошлись.

Выйдя из «Хвоста русалки», Билли искал Генри по всем улицам, куда она могла бы пойти, и с облегчением обнаружил ее на Падл-док, выходившей на Темзу. В этот час прохожих там было мало, и место казалось заманчиво уединенным. Генри плакала, и он бросился к ней, объясняя, что произошла ошибка, пытаясь обвинить во всем выпивку и дух свободы и распутства, захвативший всех в тот вечер. «Это Хеми такой, – он умолял ее, – но не я, любовь моя. Ты для меня единственная, милая Генри, и, может быть, нам пора это узаконить». Генри засмеялась, потому что она не могла бы выходить в мир, одетая как мужчина, будучи замужем за мужчиной, а она так привыкла к своему облачению и образу жизни и уверена, что не захочет отказываться от них ради кого бы то ни было, даже ради Билли Нептуна, хотя она тронута тем, что он сделал ей предложение, и она его обдумает.

Потом они горячо обнялись. Это было сладостным облегчением для них обоих, и как же накалились чувства, и как же это было замечательно, поистине чудесно, принадлежать друг другу. Пока они целовались, картуз Генри упал, Билли провел руками по ее остриженным волосам, и они снова рассмеялись, и повалились наземь, потому что это было восхитительно – вдвоем противостоять всему миру, и придумывать собственные правила по собственному желанию, и сбивать с толку тех, кто может случайно на них наткнуться.

Тогда-то на них и наткнулась компания джентльменов. Но эти джентльмены вовсе не сочли увиденное прекрасным. Они вовсе не получили удовольствия, обнаружив на земле у стены двух мужчин, верхом друг на друге, занятых самыми отвратительными и развратными действиями. Все эти джентльмены были юны, едва вернулись домой, окончив свои пансионы, и исполнены решимости показать себя, вступая в мир взрослой жизни. Часть из них была зачарована увиденным, но ни один из них не посмел бы этого признать, и каждый знал цену, которую требовалось платить за принадлежность к великой нации и классу, в котором они были рождены. Тогда джентльмены стали действовать слаженно, двинувшись к парочке и оторвав их друг от друга, прикладывая каждого кулаками, коленями и ботинками. Двое держали одного из похабников, пока остальные тузили его. В считаные минуты Билли с Генри потеряли сознание и оказались совершенно беспомощны. Но затем избиение Генри приняло другой оборот – когда ее жилет распахнулся из-за отлетевших пуговиц, а рубашка была сорвана. Взору мужчин предстала грудь, маленькая, но явно женская. Грудь была красивая, и лишь нескольким из них довелось такую повидать, а они уже были возбуждены страстью, с которой совершали избиение, и видом двух обнявшихся мужчин. Женщина, явно блудница, была другое дело, потому что только шлюха стала бы одеваться мужчиной и творить бесчинства на улицах. Словно сговорившись, они в то же мгновение поняли, каким будет их следующий акт, ибо вечер превратился в торжество разнузданного мужского естества.

Джентльмены двигались в безрассудном возбуждении, подогреваемые жестокостью, и при этом бросили избивать Билли, который очнулся достаточно быстро, чтобы разгадать их намерения. Он повидал в жизни много насилия, и ночь уже была пропитала страхом потерять Генри, и он не собирался этого допускать. Шестеро? Пусть отправляются в ад, все до единого. Мистер Антробус тоже быстро приближался к сборищу. Он наткнулся на происходящую сцену вскоре после прибытия молодых джентльменов и все пытался понять, как будет лучше помочь своим друзьям – бежать за полицией или попытаться собственным голосом вернуть сборищу трезвость рассудка. «Остановитесь!» – рявкнул он, но его голоса никто не расслышал. Подбегая ближе, он снова закричал: «Господа, пожалуйста, не надо!» Но самый смелый из них уже расстегивал брюки. Каждый из собравшихся был целиком поглощен либо своей целью, либо приближавшимся к ним маленьким орущим джентльменом.

Пока Антробус отвлекал нападавших, Билли налетел на них с другой стороны, решив, что при достаточной скорости он сможет превратить одно тело в таран против других, в результате чего сбившаяся в кучу компания повалится наземь. Его план сработал наполовину. Он толкнул самого крупного из джентльменов, который, в свою очередь, опрокинул двух других, прежде чем врезаться в зачинщика, уже стоявшего с брюками у колен. Но вместо того, чтобы упасть сбоку от Генри, как надеялся Билли, этот джентльмен упал на нее, в результате чего двое других, которые ее держали, разбежались в стороны, бросив бессознательное тело Генри на камни мостовой.

Молодой человек приземлился на Генри, тут же вогнав острый край брусчатки ей в затылок. «Когда череп с мозгом разбиваются о камни, они издают особый звук, – сказал Антробус, – и, надеюсь, этот джентльмен никогда его не забудет. Надеюсь, этот звук будет преследовать его до самой смерти».

– Джентльмен? – От рассказа Антробуса меня передернуло, вина, и гнев, и стыд одновременно тянули меня каждый в свою сторону. Я тонул в крови, моче и поте, зловонных миазмах этих убогих улиц. И из этого я выхватил единственное слово: – Джентльмен?

Мистер Антробус уронил голову в знак согласия. Он был полностью обессилен. У него не осталось ничего, что он мог бы мне предложить, только собственная беспомощность, требовавшая неотложного внимания.

Возможно, из всего, что я слышал, ухватиться за это было проще всего. Образованные юноши высшего сословия, сливки Империи. Даже распалившись гневом, выжигавшим все остальные чувства, я знал, что снова что-то упускаю. Я чего-то не видел, не чувствовал. Прошли месяцы, и я уже проделал много лиг, оказавшись в другом мире, прежде чем я позволил себе подумать о Генри. Действительно подумать о ней, прочувствовать ее отсутствие и то, каким образом это отсутствие было навязано миру. Но в тот день я осторожно отложил ее в сторону, засунул за мягкую подкладку плаща. Бедная, милая, упрямая Генри, чей образ я до сих пор вижу долгими ночами, с лицом, скрытым обрывками маскарадной маски.