Текст книги "Индульгенция 5. Без права на ненависть (СИ)"

Автор книги: Тимур Машуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14

Глава 14

Колеса роскошных автомобилей Раздоровых бесшумно катили по идеальному полимерному покрытию Имперского проспекта. Я сидел напротив отца, посматривая в окно, от скуки изучая машины сопровождения. Его каменное лицо, изборожденное шрамами и вечной складкой недоверия под левым глазом, было непроницаемо. Но я чувствовал его взгляд – не на сверкающих небоскребах за тонированными стеклами, а на них. На сестрах де Лоррен, прижавшихся друг к другу на мягком кожаном диване. Их глаза, широко распахнутые, ловили каждую деталь за окном, как будто они были узниками, впервые увидевшими солнце после долгой тьмы, которая называлась Нормандской империей.

– Вивиан! Смотри! – Изабелла, забыв про всякую чопорность, ахнула, тыча пальцем в стекло. – Это же… железные повозки? Настоящие! И так много! А не эти вонючие телеги с клячами, что вечно застревали в грязи у нас на Рыночной! И летающие… как их?.. платформы!

Она показала на бесшумно скользившую над потоком машин полицейскую машину.

– Маголеты, – поправил я сухо. – Для экстренных служб и высших чинов. Гражданским запрещено.

Вивиан молчала, но ее взгляд, острый и умный, скользил по сверкающим фасадам зданий, по безупречно одетым прохожим, по голографическим вывескам, мерцающим над бутиками. Ни тени грязи, ни клочка рваной одежды, ни одного голодного взгляда. Все дышало чистотой, порядком и… холодной эффективностью.

– Улицы… – прошептала она наконец. – Они… сияют. Нет ни луж, ни мусора… Ни… ни этих жалких попрошаек на углах. У нас… – она сглотнула, – … последние годы они умирали прямо на ступенях собора Святой Элизы. И всем было все равно.

– Борис терпеть не может уродства. Видимого. Считает, что нищета и грязь – признак слабости власти. Вот и велел вылизать столицу до блеска. Но за каждым сверкающим фасадом есть свои тайны. Но да, с голодом и мором он справился. Железом, огнем и биотехом, – отец хмыкнул, его низкий голос пророкотал, будто оползень сошел.

– Биотех? – Изабелла насторожилась.

– ГМО-культуры в агрокуполах, синтетическое мясо в пищепринтерах, – пояснил я, видя тень страха в глазах Вивиан. – Никто не голодает. Цена… иная. Но это не ваша забота.

– А это что?

Изабелла снова привлекла внимание, указывая на прохожего, который жестикулировал, разговаривая с воздухом. На его запястье мерцал тонкий серебристый браслет.

– Он с ума сошел? Или… О боги, это же коммуникаторы! Настоящие! У нас такие есть только у герцогов, и то – огромные, дребезжащие коробки, которые работают через раз!

– Коммуникационные браслеты, – кивнул я. – Стандартная экипировка гражданина Империи. Связь, навигация, доступ к инфосети, идентификатор личности, электронный кошелек…

Я заметил, как Вивиан с завистью потерла свое запястье, где висел золотой браслет, украшенный драгоценными камнями. Мне показалось, что она охотно бы заменила его на подобный гаджет.

– И средство тотального контроля, – добавил отец мрачно. – Каждый шаг, каждое слово в публичном пространстве – на учете. Борис и Олег любят знать все о своих подданных.

– Контроль… – тихо повторила Вивиан. Ее взгляд скользнул по безупречным лицам прохожих. – Но они… выглядят счастливыми. Сытыми. Спокойными. У нас такого спокойствия не было даже во времена Покоя, сто лет назад. Всегда страх. Всегда грязь и борьба за кусок хлеба.

– Сытое спокойствие раба лучше голодной свободы бунтаря, – философски изрек отец, разглядывая отполированный ноготь. – Наши императоры это прекрасно понимают. Проще накачать народ дешевым хлебом, зрелищами, иллюзиями и уверенностью в завтрашнем дне. Пока они сыты и развлечены, они не задают лишних вопросов. И не замечают цепей.

Наше авто свернуло на Шелковый бульвар. Тут роскошь била через край. Витрины сверкали бриллиантами и нанотканями, по тротуарам неспешно прогуливались дамы в невероятных нарядах с биолюминесцентными элементами, кавалеры в безупречных костюмах-хамелеонах. В воздухе тонкий аромат дорогих духов смешивался с запахом озона от проезжающих мимо машин, блестящих ярким хромом.

– Это… как из фантастических романов, – прошептала Изабелла, прилипнув лбом к стеклу. – У нас даже императорский дворец выглядел как мрачная крепость. А тут… просто невероятно! Все сияет!

– Позолота на гнилом дереве, – проворчал отец, но Изабелла его уже не слушала.

– Видар, а что это за магазин?

Она тыкала пальцем в очередную сверкающую витрину.

– Там платья светятся! А вон там… Это же иллюзорные скульптуры? Они двигаются! А люди… все такие красивые! Ни морщинки!

– Косметология на уровне воевод и генной терапии, – ответил я, чувствуя, как устаю от нескончаемого потока восторга. – Стандарт для среднего класса и выше. Красота и молодость – товар. Доступный. Как и все здесь. За плату.

– За плату?

Вивиан встрепенулась. Ее умный взгляд стал аналитическим.

– А что с теми, кто не может заплатить? Где они? Их просто… нет? Или они не смеют показываться в таких местах?

Я обменялся быстрым взглядом с отцом. Вивиан схватывала суть быстрее сестры.

– Они… в других районах, – уклончиво сказал я. – Работают. На заводах, в сервисных зонах. Живут в… функциональных кварталах. Чисто. Без излишеств. Но сыто. И под неусыпным оком браслетов. Борис не терпит трущоб в центре. Они портят картину. Простолюдинам сюда так просто не попасть. Чтобы заслужить право жить в центре столицы, надо очень постараться и иметь много денег.

Наступило молчание. Восторг Изабеллы немного поугас, сменившись задумчивостью. Вивиан же смотрела на улицы столицы уже не с восхищением, а с трезвой, почти холодной оценкой. Они видели фасад Империи – блестящий, технологичный, сытый. И начинали угадывать мощные, холодные механизмы, скрытые за этим фасадом. Механизмы контроля, поддерживающие этот искусственный рай.

– Видар, – тихо спросила Вивиан, когда впереди показались позолоченные ворота Императорского Парка и футуристические силуэты Малого Дворца из самоочищающегося стекла и полированной стали. – Что нам ждать там?

Она кивнула в сторону дворца.

– И что нам говорить? О Нормандии? О том… как мы сюда попали? О твоей роли?

Ее глаза искали в моих ответа. Доверия? Или просто инструкции по выживанию?

– Правду, – сказал я четко, чувствуя, как холодная тяжесть власти внутри меня сгущается, готовясь к встрече. – Но дозированную. Вы – знатные беженки из павшей Нормандии. Ваше поместье было разграблено мародерами в хаосе после смерти вашего императора. Вас спас я, Видар Раздоров, явившись из Пустоши. Вы – мои гости, вы под защитой Рода Раздоровых. О Нави, о том, что вы там видели, о… – я сделал микроскопическую паузу, – … о масштабах помощи, которую вы получили после… Молчите. Борис не оценит. Это знание сделает вас мишенью. Здесь и сейчас. Ясно?

Они обе кивнули, бледные, но собранные. Даже Изабелла потеряла на мгновение свой дерзкий блеск.

– А про… – Изабелла заколебалась, но любопытство пересилило. – Про то, что у вас тут рай, а у нас было… дерьмо? Можно про это сказать? Чтобы польстить?

Отец фыркнул, а я почувствовал, как ледяная маска моего лица дрогнула в намеке на улыбку.

– Можешь, – ответил я. – Но будь готова, что император спросит – а почему же ты, герцогиня, не смогла уберечь свою вотчину от превращения в это самое «дерьмо»? И почему теперь ищешь милости у того, чей порядок тебе так нравится?

Изабелла смущенно смолкла. Вивиан же взглянула на меня, и в ее глазах мелькнуло что-то сложное – благодарность, страх и… понимание. Она видела не только блеск Империи, но и стальную хватку, стоящую за ним. Хватку, воплощенную, в том числе, и во мне.

Кавалькада машин бесшумно остановилась у сверкающего входа во дворец. Двери растворились беззвучно. Теплый, ароматный воздух, смешанный с легким гулом голосов и музыки, хлынул внутрь. Церемониймейстер в безупречном футуристическом камзоле с легким поклоном ожидал нас.

– За мной, – сказал я, выходя первым.

Моя тень, отброшенная ярким светом дворцовых прожекторов, легла длинной и холодной. Охрана Рода – три десятка бойцов в черных тактических экзокостюмах с эмблемой Раздоровых на плече – мгновенно заняла позиции, их шлемы с оцифрованными визорами сканировали периметр. Демонстрация силы и лояльности.

Я подал руку Вивиан. Ее пальцы, тонкие и прохладные, легли на мою. Чувствовалась легкая дрожь, но и решимость. Изабелла встала рядом, подняв подбородок, пытаясь придать лицу надменное спокойствие знатной дамы, а не беженки из мира-отброса. Отец вышел последним, его присутствие нависло тяжелой, недоброй тенью.

Мы переступили порог. Ослепительный свет, музыка, смесь дорогих ароматов и сотни оценивающих взглядов обрушились на нас. Малый прием императора Бориса начинался.

– Помните, – тихо сказал я, ведя сестер вперед по сияющему полимерному полу, – вы в пасти дракона. Улыбайтесь. Восхищайтесь техникой. И не верьте ни единой его улыбке. Особенно искренней. Императорская искренность – самая опасная ловушка. К нам он более чем лоялен, но вы не мы. И кто знает, какие планы у него на вас. Милость власть предержащих изменчива.

Мы вошли в будущее, которое для них было сказкой, а для меня – полем боя в роскошной оправе. Игра началась. Ставкой были их жизни, мой статус и холодные тайны Нави, спрятанные за ледяными стенами моей души.

Распахнутые створки поглотили нас, как пасть исполинского зверя. Теплый, насыщенный ароматами амбры и экзотических цветов воздух обволок лицо. Музыка – не назойливая, а струящаяся, как жидкое золото, – лилась откуда-то сверху, смешиваясь с приглушенным гулом светских бесед. И сразу – блеск. Ослепительный, почти болезненный.

Изабелла ахнула, замерев на пороге. Вивиан лишь сжала мою руку чуть сильнее, но ее широко раскрытые глаза говорили больше слов.

– Боги… – выдохнула Изабелла. – Это… не дворец. Это чертог черного солнца!

Она не преувеличивала. Зал Приемов поражал не столько размерами – хотя они несомненно были грандиозны, – сколько качеством роскоши. Стены – не просто мрамор. Казалось, они выточены из цельных глыб черного нефрита, в которые были вживлены мерцающие жилки чистого золота и серебра, создавая фантастические, подвижные при свете узоры – то ли карту звездного неба, то ли жилы какого-то исполинского существа. Колонны, уходящие в затерянную в дымке высоту, были обвиты тончайшей золотой филигранью, изображающей драконов и фениксов, чьи глаза светились крошечными рубинами. Пол – полированный обсидиан такой глубины, что казалось, ступаешь по ночному небу. А под ногами в этой черной глади мерцали созвездия из вкрапленных алмазов.

Люди – придворные, дамы, военные в парадных мундирах с голографическими нашивками – казались ожившими статуями из этого же драгоценного камня. Ткани их нарядов переливались неземными цветами, биолюминесцентные элементы на аксессуарах пульсировали мягким светом. Улыбки – безупречные, отрепетированные. Движения – плавные, лишенные суеты. Все дышало невероятным, подавляющим богатством и… холодным совершенством.

– Ничего подобного… даже в старых хрониках… – пробормотала Вивиан, ее голос дрожал. Она смотрела не на бриллианты, а на стены, на эти вплавленные золотые жилы. – Какая… жуткая красота. Она давит.

Отец шел чуть сзади, его тяжелый взгляд скользил по сверкающему убранству без тени восхищения, лишь с привычной мрачной оценкой. Он услышал слова Вивиан.

– Красота? – хрипло усмехнулся он, его голос, грубый и неотесанный, резал утонченную атмосферу зала. – Красоты тут, герцогиня, кот наплакал. А вот силы…

Он кивнул на стены, на колонны, на самую фактуру камня.

– Вот это – да. Это дворец не строился. Он вырос. За одну ночь. Как гриб поганка после дождя.

Мы медленно двигались сквозь толпу к дальним дверям, за которыми, как я знал, нас ждал сам император. Охрана Рода, выделяясь угрюмой чернотой своих экзокостюмов среди сверкающей толпы, расчищала нам путь. Изабелла, забыв страх, жадно ловила каждое слово отца.

– За одну ночь? Но это же невозможно! – прошептала она.

– С кирками и тачками – да, – отозвался отец. Его глаза, маленькие и колючие, как щепки, сузились. – А с темной магией, да еще и с мясом… все возможно. Было это… лет четыреста назад. Основателю династии Годуновых, пра-пра-прадедушке нашего нынешнего «солнышка» Бориса, захотелось резиденции. Не просто крепости. Символа. Чтобы враги ср… пугались, а подданные трепетали. Нанял он ковен. Не каких-то деревенских колдунов. Серьезных чернокнижников. Мастеров смерти и перерождения.

Он понизил голос до леденящего шепота, который, однако, был отлично слышен нам в образовавшейся вокруг нас небольшой зоне тишины. Придворные старались не приближаться к мрачному патриарху Раздоровых.

– Говорят, – продолжил отец, – пригнали они сюда тысячи людей. Пленных с войн. Преступников. Да и просто… лишних. Согнали на это самое место. А потом начался ритуал. Не буду вдаваться в подробности, барышням такое слушать рано…

Он бросил колючий взгляд на побледневшую Изабеллу, но та лишь жадно слушала.

– Но суть… Магия смерти. Чистейшая. Они не строили. Они переплавили. Живых – в энергию. Камень – в послушную глину. Кости, плоть, души… Все пошло в топку. Всю ночь земля здесь стонала и плакала кровавой росой. А наутро…

Отец широко, беззубо ухмыльнулся, обведя рукой сверкающий зал.

– … вот он, красавец, стоял. Готовенький. Тепленький еще от ужасного жара ритуала. Каждый камень тут…

Он для наглядности стукнул каблуком по обсидиановому полу.

– Каждый из них пропитан смертью. Каждая золотая жилка в стенах – это прожилка чьей-то отчаянной мольбы. Дворец не просто стоит на костях. Он состоит из них. И он… живой. В своем роде.

Вивиан вздрогнула, невольно отстранившись от ближайшей колонны. Ее лицо стало пепельным. Изабелла же смотрела на стены теперь не с восхищением, а с диким любопытством, словно пытаясь разглядеть замерзшие лица в черном нефрите.

– Он… живой? – прошептала Вивиан.

– Чувствует, – кивнув, ответил отец с мрачным удовольствием, – особенно таких, как мы. Раздоровых. Магов проклятий, коими тут все стены пропитаны. Наши предки кровью поливали эти земли задолго до Годуновых. И смерть… Смерть он чувствует особенно чутко.

Его взгляд скользнул по мне, и в нем мелькнуло что-то нечитаемое. Напоминание? Предостережение?

– Говорят, в ночной тишине можно услышать, как здешние камни что-тошепчут. Жалуются. Или проклинают. Борис любит эту историю. Говорит, это придает месту… характер.

Я молчал. Но чувствовал. Острее, чем когда-либо. После Ледяной Купели Мораны, после вплетения чистого холода смерти в саму ткань моего духа, этот дворец… отзывался.

Черный нефрит стен казался мне не камнем, а окаменевшей тьмой. Золотые жилы – не украшением, а пульсирующими артериями давно забытой боли. Пол под ногами не просто сверкал алмазами – он втягивал тепло, жизненную силу, как губка. Легкий, почти неощутимый гул, стоявший в воздухе, был не музыкой, а многоголосым стоном, загнанным глубоко внутрь камня, но не умолкшим.

Отец был прав. Дворец был жив. И он признавал во мне родственное начало. Холод смерти. Он тянулся к нему, как к роднику в пустыне, и одновременно отшатывался, чуя иную, более древнюю и грозную силу, чем та, что вложена в его камни.

– Уютное местечко, – фыркнула Изабелла, пытаясь скрыть дрожь в голосе бравадой. – Напоминает дом бабушки. Только у нее в подвале призраков было поменьше.

Мы подошли к огромным, двойным дверям из черненого серебра, на которых был вычеканен хищный двуглавый орел Империи. По бокам стояли гвардейцы в зеркальных доспехах с энергетическими алебардами. Их лица под поднятыми забралами были бесстрастны, как маски.

Церемониймейстер, щеголь в ослепительно белом камзоле с голографическими вензелями, склонился в идеальном поклоне.

– Его Императорское Величество Борис Годунов ожидает вас в Изумрудной Гостиной. Пожалуйте за мной.

Ну, мы и пожаловали. Надеюсь, будет интересно и я не слишком сильно получу за то, что не сдержал обещание…

Глава 15

Глава 15

Церемониймейстер широко распахнул перед нами двери. Оттуда хлынул еще более яркий свет, и нас окатила волна теплого, густого воздуха, пахнущего дорогим табаком, коньяком и… чем-то металлическим, электронным.

За дверьми виднелся меньший, но еще более роскошный зал, утопающий в зелени экзотических растений и мягком свете хрустальных люстр. И в центре, в глубоком кресле, похожем на маленький трон, сидел человек. Его Императорское Величество Борис Годунов.

Внешне он не был похож на кровавого тирана или могучего воина. Среднего роста, слегка полноватый, с умным, немного усталым лицом и внимательными, очень светлыми глазами. Одет он был безупречно, но без кричащей роскоши. Казалось бы, обычный состоятельный человек. Если бы не его взгляд. Взгляд, который за секунду скользнул по нам всем, взвесил, оценил, разложил по полочкам. Взгляд хозяина. Не дворца. Всей Империи. И, возможно, нашего ближайшего будущего.

– Ну что ж, – тихо проговорил отец у меня за спиной, его голос звучал как скрежет металла по камню. – В пасть к зверю зашли. Теперь улыбайся и кланяйся, сынок. И помни про камни. Они слушают. И помнят все.

Я ощутил, как холод внутри меня, дар Мораны, сжался в плотный, готовый к удару кристалл. Дворец шептал мне что-то на языке мертвых. Император ждал. Игра входила в решающую фазу.

Я шагнул вперед, ведя за собой Вивиан, чья рука в моей была холодна, как мрамор стен этого проклятого, живого чертога.

Кабинет Темного императора обрушился на нас волной подавляющего величия. Пока отец держался с привычной сдержанной твердостью, а я старался не выдать внутреннего трепета, сестры де Лоррен ошеломленно замерли на пороге.

Глаза Изабеллы, широкие и синие, как летнее небо над Руаном, жадно ловили каждый блик – золото тяжелых багетов картин, холодный блеск хрустальных люстр, отражавшихся в полированном до зеркальности полу из черного мрамора с кровавыми прожилками. Ее губы чуть приоткрылись в беззвучном восхищении.

Вивиан была сдержаннее, но и ее взгляд, острый и оценивающий, скользнул по гобеленам с мрачными батальными сценами, по тяжелым дубовым шкафам, набитым фолиантами в коже и золоте, по устрашающему массивному столу, за которым восседал сам хозяин кабинета и страны.

Он не встал. Просто махнул рукой, широким, небрежным жестом указывая на кресла, обитые темно-бордовым бархатом, что стояли перед его цитаделью из черного дерева.

– Садитесь, – его голос был ровным, низким, словно доносящимся из глубины пещеры.

Его взгляд скользнул по мне – холодный, как лезвие ножа в декабрьскую ночь. Тот самый взгляд. Он помнил. Помнил Карельскую Пустошь, мое легкомыслие, мое нарушенное слово. В животе похолодело.

Я послушно опустился в кресло следом за отцом, стараясь не смотреть в сторону императора, чувствуя, как его недовольство висит в воздухе плотной, грозовой тучей именно над моей головой.

Годунов же уже обратился взором к нашим гостьям. Лицо его, изборожденное морщинами власти и неведомых забот, смягчилось – или, вернее, приняло маску учтивого интереса. Но в глубине его светлых глаз, таких же бездонных, как и его империя, не было тепла. Был расчет. Оценка.

– Герцогини Вивиан и Изабелла де Лоррен.

Его русское «р» слегка грассировало, придавая речи странный, чужеземный оттенок, даже когда он говорил на их языке. Оказывается, он его знал – вот сюрприз!

– Добро пожаловать в столицу Российской Империи. Надеюсь, ваше путешествие не было излишне утомительным? Русские дороги…

Он слегка усмехнулся, недобрый огонек мелькнул в глазах.

– … Нелегкое испытание для духа и нервов.

Вивиан склонила голову, ее движения были безупречным образцом отточенного танца под названием «придворный этикет».

– Благодарим Ваше Императорское Величество за прием и заботу. Путешествие было долгим, но виды ваших бескрайних земель… Они завораживают. Такого простора мы не видели никогда.

Голос ее был ровным, спокойным, но я уловил легкое напряжение в нем. Она чувствовала давление этого места, этого человека.

Ну да, говорить, что мы вернулись сюда порталом через Навь, конечно же, не стоило. Это внутренняя информация Рода, и если отец захочет, сам поделится этим с императором. А так по подготовленной легенде мы проделали ровно тот же маршрут, что и в свое время я, когда ехал в Карелию.

– О, да! И леса, такие огромные, и города… Москва – это нечто совершенно иное! Столько золота на крышах храмов!

Изабелла, все еще очарованная окружающей роскошью, кивнула с искренним энтузиазмом.

Годунов наблюдал за ними, как паук за попавшими в паутину мухами. Его пальцы, длинные и бледные, постукивали по черному дереву стола.

– Нормандская Империя, – начал он, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. – Земля ваших предков, госпожи. Страна… моряков и воинов, как гласят наши летописи. Что вы можете поведать о ней? О ее силе? Ее… устремлениях?

Вопрос висел в воздухе, обволакивающий и опасный. Это был не просто интерес. Это был допрос под маской вежливости.

Вивиан встретила его взгляд. В ее глазах мелькнула тень осторожности.

– Нормандия – сердце нашей империи, Ваше Величество. Да, море – наша стихия, а верфи Руана и Гавра рождают корабли, способные достичь края света. Сила…

Она сделала едва заметную паузу.

– … Заключается в воле нашего народа и мудрости его правителей. Что же до устремлений… Мы ищем стабильности и процветания для наших подданных. Как и любое государство.

– Стабильность, – повторил Годунов, и в его голосе прозвучала какая-то странная нота – то ли ирония, то ли понимание.

Его взгляд скользнул в сторону Григория, моего отца, который сидел неподвижно, как каменное изваяние, лишь внимательно наблюдая.

– Стабильность – редкий дар в этом мире. А процветание… оно требует надежных союзников. Или надежных границ.

Он снова посмотрел на Вивиан.

– И как вам наша империя? Не слишком ли… сурова для нежных нормандских цветов?

– Сурова? – воскликнула, не удержавшись, Изабелла. – Она потрясающая! Такой размах! Такая мощь!

Она тут же залилась румянцем, осознав, что перебила императора, и умолкла, виновато опустив глаза.

– Мощь Российской Империи неоспорима, Ваше Величество. Она впечатляет. И… да, она иная. Но в этой инаковости есть своя величественная красота. Мы только начинаем познавать ее, – подхватила Вивиан мягко.

Годунов медленно кивнул, его взгляд стал проницательнее, жестче. Он откинулся в кресле, его фигура казалась еще более монументальной на фоне огромного, мрачного герба за спиной – двуглавый орел, сжимающий в когтях не скипетр и державу, а меч и пучок молний.

– Познавать, – произнес он тихо. – Это мудрое намерение. И теперь, госпожи, самый важный вопрос.

Он наклонился вперед, и тень от его высокой шапки легла на стол, словно черная птица.

– Как вы видите… свое будущее здесь? В Российской Империи? Какое место герцогини де Лоррен и ее сестры могут найти под нашим… покровительством?

Воздух в кабинете сгустился. Даже пылинки, танцующие в лучах света из узкого окна, застыли. Вивиан глубоко вдохнула. Я видел, как сжались ее пальцы на подлокотнике кресла. Она собиралась ответить, найти нужные слова в этом лабиринте императорской воли и скрытых угроз. Ее будущее, будущее Изабеллы, будущее их рода, который они хотели возродить уже тут – все это висело на острие ножа в этом зловещем кабинете.

И пока она готовилась говорить, я чувствовал, как ледяной взгляд Годунова снова медленно, неумолимо, скользит в мою сторону.

Нарушенное обещание… Пустошь… Расплата. Она неумолимо приближалась, и роскошь вокруг вдруг показалась мне позолотой на дверях тюрьмы.

Тишина после вопроса императора повисла плотным, звенящим пологом. Я видел, как мысли молнией проносились за высоким лбом Вивиан, как ее взгляд, на миг потерявший фокус, скользнул по мрачному гобелену позади Годунова, изображавшему, кажется, легионеров, шагающих по костям. Она собиралась с духом. Не спеша, с достоинством, подняла глаза на императора темных.

– Ваше Императорское Величество, – ее голос, чистый и звонкий, как удар шпаги о хрусталь, казалось, рассек тяжелую атмосферу кабинета. – Ваш вопрос проницателен и затрагивает саму суть нашего визита.

Она сделала небольшую паузу, словно взвешивая каждое слово на незримых весах дипломатии.

– Нормандская кровь ценит отвагу и честь. Мы прибыли под покровительство дома Раздоровых и в лице Темнейшего князя Григория Васильевича Раздорова мы обрели не только защитника, но и мудрого советника. Он обещал нам свою помощь и наставничество на этой новой земле.

Ее взгляд, теплый и полный доверия, скользнул к моему отцу, который лишь чуть заметно кивнул, его каменное лицо смягчилось на долю секунды.

– И потому, – продолжила Вивиан, поворачиваясь обратно к императору, – в решении этого судьбоносного вопроса – нашего будущего под Вашей державной сенью – мы всецело полагаемся на Вашу императорскую мудрость и на советы нашего покровителя, Темнейшего князя.

Сердце мое колотилось где-то в горле. Отец. Игла ревности чуть кольнула в сердце, но сразу пропала. Потому что ее глаза – эти глубокие, как норманнские фьорды, глаза – нашли меня.

– А так же, – добавила она, и в ее голосе прозвучала искренняя теплота и симпатия, – на храбрость и честность его сына, Видара. Он показал себя истинным аристократом Российской Империи, человеком слова и отваги, когда сопровождал нас через неспокойные земли. Его пример вселяет в нас уверенность.

Меня словно обожгло. Достойным представителем Империи? После Карельской Пустоши? После того, как я нарушил слово, данное перед самим Годуновым? Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, а щеки предательски запылали. Я не смел поднять взгляд на императора, чувствуя, что его ледяное внимание вновь оказалось приковано ко мне. Похвала Вивиан для Годунова звучала как насмешка.

– Что же касается наших личных устремлений, – Вивиан продолжила, будто не замечая моего смущения, ее голос вновь обрел деловитую твердость, – я, Ваше Величество, горю желанием продолжить изучение ваших удивительных, пусть и суровых, земель. Особенно Карельских Пустошей. Их тайны и мощь… неудержимо манят. К тому же я там была и знаю чего ожидать. Уверена моя помощь в ее исследовании будет не лишней.

Она произнесла это без тени сомнения, будто не ведала о моем проступке, случившемся именно там.

– А мою сестру Изабеллу, – Вивиан ласково положила руку на запястье младшей, которая замерла, затаив дыхание, – несмотря на то, что занятия в магических академиях, я полагаю, уже начались… Я мечтаю устроить сестру именно туда. Ее дар требует раскрытия, и я думаю, что столичная академия, где учится Видар, ей идеально подойдет.

Наступила пауза. Годунов не шевелился, его лицо оставалось непроницаемой маской. Затем… Углы его тонких губ дрогнули. Это была не улыбка, нет. Скорее, тень чего-то, отдаленно напоминающего одобрение. Глубокий, проницательный взгляд изучал Вивиан.

– Честность, – произнес он наконец, его низкий голос казался чуть менее ледяным. – Открытость. И… целеустремленность. Редкие и ценные качества, герцогиня де Лоррен. Особенно при дворе.

Его пальцы перестали постукивать по столу.

– Они вам послужат. И Империи.

Он откинулся в кресле, и тень от его шапки отползла назад.

– Ваше доверие к дому Раздоровых… заслуживает уважения. Князь Григорий, мой друг – столп Империи. Его слово имеет вес.

Взгляд императора на мгновение скользнул по отцу, и в нем мелькнуло нечто, похожее на давнее взаимопонимание.

– А что касается молодого Видара…

Он снова посмотрел на меня. Я замер.

– Храбрость – несомненная добродетель. Но добродетель, требующая мудрого управления.

В его словах не было прямого осуждения, но предупреждение звучало ясно. Потом он махнул рукой, словно отмахиваясь от темы.

– Ваши просьбы разумны. Изабелла де Лоррен будет зачислена на первый курс Императорской Магической Академии. Завтра, – он произнес это как непреложный факт. – Мои академии не знают понятия «слишком поздно». Она уже завтра сможет присоединиться к занятиям. Переводчиком мы вас обеспечим, как и браслетом для связи. Чуть позже я распоряжусь, и вам их доставят в поместье сегодня же.

Изабелла едва сдержала взвизг восторга, ее глаза засияли как звезды.

– А вас, герцогиня Вивиан, – продолжал Годунов, его взгляд снова устремился на старшую сестру, – я желаю представить ко двору официально. Впрочем, присутствие Изабеллы так же будет приветствоваться. Но на этом я не настаиваю. Через неделю. На Главном Осеннем Балу, – он произнес это не как предложение, а как приказ. – Там вы сможете… начать свое изучение не только тайн Пустошей, но и глубин нашей придворной жизни. При поддержке дома Раздоровых, разумеется.

Он кивнул в сторону отца.

– Обещаю вам свое содействие в этом.

– Ваше Императорское Величество…

Вивиан глубоко склонила голову, и я уловил легкое дрожание ее ресниц – смесь облегчения и осознания масштаба того, что только что произошло.

– Мы безмерно благодарны за Вашу милость и доверие.

– Доверие, – повторил Годунов, и в его глазах вновь вспыхнул тот самый недобрый, всевидящий огонек, – заслуживается делами, герцогиня. Помните об этом.

Он встал, его тень внезапно накрыла весь стол, делая фигуру исполинской. Аудиенция была окончена.

Мы поднялись, отвешивая поклоны. Когда я рискнул взглянуть на императора в последний раз, его взгляд уже был устремлен куда-то вдаль, за стены кабинета, в бескрайние просторы его мрачной империи. Но я знал – он не забыл. Ни Пустоши, ни моего проступка. Бал, академия, представление ко двору… все это были лишь отсрочки. Расплата ждала своего часа. И холодная роскошь кабинета вдруг снова сжалась вокруг меня, напоминая, что я нахожусь не просто во дворце, а в самом сердце паутины Темного императора.

– Видар, задержись немного. Я бы хотел поговорить с тобой, пока Григорий проведет экскурсию для наших гостей.

Уже собравшись покинуть императорский кабинет, я остановился, понимая, что меня сейчас будут бить и, возможно, ногами.

Ободряюще кивнув девушкам и хмурому отцу, я развернулся и замер в полной тишине, ровно до тех пор, пока за вышедшими с тихим щелчком не закрылась дверь.

– Присаживайся, – указал Борис мне на кресло, из которого я только что встал.

Его тон был дружелюбным и даже, можно сказать, ласковым. Но это была ласковость змеи, которая, прежде чем проглотить жертву, облизывает ее.

Я сел, чуть расслабился, понимая, что с одной стороны я действительно виноват, но с другой… Попробуй тут докопаться до истины.

Как ни крути, я сделал то, чего никто не мог сделать на протяжении сотен лет. Мало того, что прошел всю Пустошь, так еще и нашел ее центр, выжил и вернулся домой. Мои знания уникальны, как и мои записи, что я передал отцу. Так что мне есть чем парировать любое обвинение.