Текст книги "Индульгенция 5. Без права на ненависть (СИ)"

Автор книги: Тимур Машуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Впрочем, уверен, Борис даже и не думает, меня в чем-то обвинять. Нет, ему интересно, что произошло там, куда много лет не ступала нога человека. А еще наверняка он прекрасно осведомлен о том способе, которым мы вернулись. Ведь проверить наш маршрут не составит никакого труда. Ну, и как темный маг, он прекрасно видит на мне печать Мораны, так же, как и ледяную дымку Нави, что навсегда въелась в мое тело. Ее теперь не спрятать, не скрыть. Правда, и увидеть ее может далеко не каждый. Но тот, кто увидит – поймет и… не рискнет приставать ко мне с глупыми вопросами.

Впрочем, гадать не имеет смысла. Послушаем, что скажет мне император темных и мой, надеюсь, будущий тесть…

Глава 16

Глава 16

– Видар Раздоров, – голос императора разрезал тишину, как острый нож. Низкий, без интонаций, но от этого еще более страшный. – Думаю, ты понимаешь, для чего я тебя оставил.

– Да, Ваше Величество, – коротко сказал я, ожидая первого вопроса.

И он не заставил себя ждать. Откинувшись на спинку кресла, сплетя пальцы на животе, Борис Федорович посмотрел мне прямо в глаза.

– Пустошь, Видар Григорьевич. Северная. За Карельским лесом. Рассказывай, как выжил?

Вопрос прозвучал просто, но я знал – за ним стоит все. Оценка моей силы, моей удачи, моей ценности. Для всей Империи и для него лично.

Я начал. Ровно, без лишнего пафоса, как докладывал отцу. Но здесь требовалась иная мера откровенности и, главное, умолчания. И скорей всего, фантазии. Как все было на самом деле, я говорить не собирался. По крайней мере, не сейчас. Если император хочет услышать красивую и страшную сказку – что ж, он ее получит. Все равно подтвердить или опровергнуть мои слова никто не сможет, даже Вивиан, которая угодила в лапы тенеплетам еще в самом начале маршрута.

– Я искал Границу Теней, Ваше Величество, – рассказывал я. – Зов крови. Магия Проклятий… Она течет в венах у нашего рода. Но при переходе я попал в ледяную бурю невиданной силы. Это была не обычная стихия. Древний Морозный Демон. Уходя от него, я оказался… глубже, чем планировал. Попал в зону, где пространство и время будто сходят с ума…

Он внимал мне, не перебивая, лишь пальцы слегка постукивали по темному дереву стола.

– Выжил я… благодаря родовой магии. Холод. Контроль над льдом и тьмой. Они давали слабую защиту. Но главное – умение чувствовать Пустошь, ее течения, ее… дыхание. Как чувствует моряк подводные течения. Один неверный шаг – и тебя разорвет, или сожрет тень, что не просто живет там, а является самой Пустошью.

Я описал жуткие пейзажи – сгустки искаженной реальности, свет, выворачивающий душу наизнанку, тишину, гнетущую громче любого грома. Рассказал о тварях – не из плоти и крови, а сгустках чистой энтропии, тенях прошлых катастроф. Утаил только глубину своего погружения, свой танец на грани растворения. Это было слишком… личным. Слишком близко к тому, что сделало меня тем, кто я есть сейчас.

– А потом… Потом я нашел их, – продолжил я, переходя к ключевому моменту. – Нормандский отряд. Вернее, то, что от него осталось. Сначала наткнулся на трупы. Пошел искать дальше. Нашел остальных. Точней то, что не успели сожрать твари. Из двадцати человек осталось всего трое. Двое остались там, накрытые Серой пеленой. Боги дадут, они еще живы. Спят. Если не произойдет непоправимого, мы еще успеем их вытащить. Пара месяцев у меня для этого точно есть.

Годунов наклонился вперед. Интерес вспыхнул в его глазах ярче пламени в камине.

– Троих прикрыть у меня не получилось, поэтому дальше мы пошли с Вивиан. Остальные остались там и надеюсь я сумею вернуться туда раньше, чем их защита спадет.

Я рассказал Борису о совместной борьбе за выживание. Как наши магии – ее смерть и мой серый эфир – странно резонировали, создавая хрупкий барьер против всепожирающей силы Пустоши. Как мы делились последними силами, последней водой и пищей, как вели отчаянную перестрелку с тенями, используя не только магию, но и холодный расчет, знание ландшафта безумия.

– И вы увидели… Его? – вопрос прозвучал почти шепотом. – Сердце?

Я кивнул. Сдержанно. Даже сейчас воспоминание о нем вызывало ледяной ожог в груди.

– Видели. Невооруженным глазом. Оно… Это не место. Сущность. Дыра. Точка, где мир кончается. Свет… неописуемый. Он не слепит глаза. Он выжигает душу. И звук… Тишина, что громче любого гула. Оно дышало. И с каждым «вдохом» пространство вокруг корчилось, сжималось, затягивая все ближе к небытию.

Я сделал паузу, глотнув воздух, пахнущий теперь не тленом проклятого места, а дорогим табаком императора.

– Мы были слишком близко к нему. Чувствовали, как нас тянет. Как плоть и душа начинают… расслаиваться. Потом оно атаковало. Вырвались мы лишь чудом. На последнем издыхании. Прыгнули в разлом… И очнулись уже у входа в Пустошь со стороны…

– Нормандской Империи, – констатировал Годунов, его взгляд стал острым, как шило. – На землях самой герцогини?

– Не совсем, но близко к ним. На границе её владений. Изможденные, едва живые. Но… Все же живые.

Я опустил детали первых дней, нашу растерянность, слабость. Перешел сразу к сути.

– Там нас и нашли люди её дворецкого, Рудольфа. Уже после того, как грянул гром. После того, как мы услышали нелепые обвинения. После предательства.

Я изложил схему тех событий кратко, но ясно – зависть Норфолка, слабеющий император, жажда мести принца Альберта. Фальшивые улики виновности Вивиан в отравлении. Объявление ее вне закона. Преследование. Бегство к Изабелле. Опоздание. Штурм Редмонда. Спасение под ледяным дыханьем посланцев Нави. Не упомянул детали Перехода через Царство Мертвых, лишь намекнул на «древний и опасный путь», известный моему роду. И о встрече с Мораной – ни слова. Это было только между мной и Вечностью.

– И вот они здесь, – заключил я, когда мой рассказ подошел к концу.– Под защитой моего рода и… вашей, Государь, если вы соизволите даровать им своё покровительство.

Годунов долго молчал. Он встал, прошелся к камину, постоял, глядя на пламя, заложив руки за спину. Потом повернулся. Его лицо было непроницаемым, но в глазах бушевали мысли, расчеты, оценки.

– Пустошь… Сердце Пустоты… Проведение живых через земли смерти… – он произнес это негромко, как бы пробуя слова на вес. Потом его взгляд упал на меня с новой силой. – Ты обладаешь силой, Видар, и знаниями, которые… редки. Опасны. И ценны.

Он вернулся к столу, сел.

– Эта герцогиня… Она сильная духом девушка. Пройти через такое… – он покачал головой. – И её история, и ваша… они меняют расклад. Этот их принц Альберт… Он просчитался. Сильно, – в его голосе прозвучало холодное удовлетворение. – Они останутся под защитой Раздоровых. И под моим оком. Их представление ко двору… Состоится. Официально. Как почетных гостей Империи, нашедших у нас убежище от несправедливости.

Он замолчал, снова изучая меня.

– Но будь осторожен, Видар, – его голос стал тише, но весомее. – Вы принесли в мой двор не просто сенсацию. Вы принесли искру из самого Сердца Пустоты. Искру, которая может как осветить, так и спалить. Играете с силами, которые мало кто понимает. Даже я.

Я встретил его взгляд. В моих глазах не было ни страха, ни вызова. Только спокойное признание истины.

– Мы все играем с огнем, Ваше Величество. Просто огонь бывает разный. Я научился… не обжигаться.

Годунов усмехнулся. Коротко, без веселья.

– Хорошо. На сегодня достаточно. Можешь идти. И… передай герцогине де Лоррен – Империя рада принять её. Ах, да. Объяснись с моей дочерью. А то она мне всю душу вынула, требуя сказать, куда ты пропал. Если честно, не ожидал, что у тебя получится… М-да. Но мое отцовское благословение у тебя есть. Действуй.

Я встал, поклонился и вышел из кабинета, оставляя императора наедине с картами, пламенем камина и мыслями о Пустоши, Сердце мира и человеке, который прошел сквозь оба и вернулся, чтобы изменить правила игры.

Тихий стук часов за моей спиной отсчитывал начало новой главы. Главы, где я был уже не просто сыном Раздорова, а силой, с которой считался сам Государь. И пламя, о котором он говорил, теперь горело не только в Пустоши, но и здесь, в самом сердце Российской Империи.

Холодный мрамор приемной, казалось, впитывал остатки тепла из моего тела. Тяжелые двери кабинета императора сомкнулись за спиной с тихим, но окончательным щелчком, будто захлопнулась крышка гроба.

Я стоял, пытаясь вдохнуть полной грудью, но воздух был густым, словно пропитанным запахом старой власти и ледяной угрозы. Слова Годунова – «я слежу», «ты – мои глаза и уши» – висели в ушах, как набат. Расплата приняла форму долга. Долга страшного и неясного.

Пальцы сами нашли коммуникационный браслет на запястье. Прикосновение к холодному металлу немного вернуло меня к реальности. Я нажал руну связи с отцом.

Голос, прозвучавший в уме после короткой паузы, был привычно сдержанным, но я уловил тончайшую нотку напряжения:

«Видар? Где ты?»

«Вышел от Его Величества. На выходе из приемной.»

Мысль шла с трудом, словно сквозь вату.

«Иди к Северным вратам внутреннего двора. Мы ждем у экипажей. Гвардейцы проводят.»

«Иду.»

Как по команде, двое стражников в черных латах с кровавыми акцентами императорской гвардии отделились от тени колонн. Безмолвные, как статуи, они встали по бокам, указывая направление лишь поворотом головы. Их присутствие, раньше бывшее просто частью дворцового антуража, теперь ощущалось как физическое давление. Каждый шаг отдавался эхом в слишком тихих коридорах. Я ловил на себе их бесстрастные взгляды – да, они знали. Знают все. И докладывают.

Машина с гербом Раздоровых стояла у самых ворот. Отец уже сидел внутри, его профиль в окне был резким и непроницаемым. Вивиан и Изабелла оживленно переговаривались, сидя напротив. Лицо Изабеллы все еще сияло от счастья и предвкушения обучения в академии. Вивиан выглядела спокойнее, но в ее глазах, встретивших мой взгляд, читалась тень понимания – она догадывалась, что мой разговор с императором был тяжелым.

– Видар! – радостно воскликнула Изабелла, когда я сел рядом с отцом. – Ну как? Все благополучно?

– Все решено, – ответил за меня отец, его взгляд скользнул по моему лицу, мгновенно считывая состояние. – Император подтвердил свое решение. Теперь – практические вопросы.

Он слегка постучал костяшками пальцев по перегородке, сигнализируя водителю.

– Нам нужно снабдить герцогинь всем необходимым. Пополнить гардероб, приобрести все для жизни и учебы. Отправляемся в «Версаль».

«Версаль» – не просто магазин. Это целый дворец роскоши в самом сердце аристократического квартала, место, где золото – самый дешевый металл, а цены могли сразить наповал даже видавших виды графов. Мысль о шопинге после кабинета Годунова казалась сюрреалистичной.

Машины поехали. Я молчал, глядя в окно на проплывающие мрачные фасады правительственных зданий, сменяющиеся затем яркими витринами торговых улиц.

Отец и Вивиан обсуждали детали обустройства, Изабелла восхищалась незнакомым городом. Я чувствовал себя чужим в этом разговоре, как призрак, застрявший между мирами – миром ледяного страха перед императором и миром… платьев.

Мы только въехали на широкую площадь перед сияющим мрамором «Версаля», когда коммуникационный браслет отца едва заметно завибрировал. Он нахмурился, поднес руку к виску. Его лицо стало еще суровее.

– Проклятье! – тихо выдохнул он, не предназначенное для других.

Затем добавил уже гораздо громче:

– Меня срочно вызывают обратно. Во дворец. Дело не терпит отлагательств.

Он повернулся к нам.

– Видар, остаешься с герцогинями. Поможешь им с выбором. Охрана будет рядом.

Его взгляд, брошенный на меня, был краток, но невероятно емок.

– Не подведи. И помни, о чем говорил император.

Отец вышел из экипажа, сел в другую машину и умчался прочь, оставив нас втроем под бесстрастными взглядами все тех же гвардейцев у входа в «Версаль».

Внутри нас встретил ошеломительный каскад света, запахов дорогой кожи, шелка, духов и чего-то неуловимого – аромата денег и избранности. Роскошь здесь была другой, нежели во дворце Годунова. Ярче, навязчивее, почти кричащей.

Изабелла ахнула, схватив сестру за руку. Вивиан лишь подняла бровь, но и в ее глазах зажегся азарт охотницы.

– Ну, Видар, – сказала она, обернувшись ко мне, и в ее голосе вдруг зазвенела игривая нотка, так непохожая на ту, что звучала в кабинете императора. – Ты теперь наш единственный кавалер и главный судья. Приготовься!

И началось. То, чего я в глубине души боялся больше, чем Теневых Гончих Пустоши. Шопинг с двумя ослепительными девушками, внезапно освобожденными от гнета ожидания и полными решимости оторваться по полной.

Мы миновали отделы мебели и фарфора, устремившись прямиком к храму тканей и кутюрье – залам вечерних туалетов.

Изабелла, как прекрасный мотылек, порхала между стойками, выхватывая платья самых невероятных цветов – от небесно-голубого до пламенеющего рубина. Вивиан двигалась медленнее, с достоинством, пальцы ее скользили по тяжелому шелку, бархату, оценивая фактуру и крой.

– Видар! Смотри!

Изабелла вынырнула из-за ширмы первой. На ней было платье цвета весенней зелени, легкое, воздушное, с россыпью крошечных жемчужин по корсажу. Она крутанулась, заставляя юбку взметнуться колоколом. – Я – как лесная фея?

Она была ослепительна. Юной, сияющей, полной жизни.

– Прекрасно, Изабелла, – пробормотал я, чувствуя, как предательски теплеют уши.

– Фея? Слишком легкомысленно для Императорского бала, – раздался спокойный голос Вивиан. Она вышла из своей примерочной.

Мир сузился до нее.

Платье, выбранное ею, было цвета глубокой ночи – черный бархат, но не мрачный, а сияющий, как усыпанное звездами небо. Оно облегало ее фигуру, подчеркивая каждую линию, а затем расширялось внизу мягкими волнами. Вырез был сдержанным, но безупречным, а на плечи был накинут шифоновый шарф цвета темного серебра, переливающийся при каждом движении. Никаких кричащих украшений – только тонкая серебряная нить с небольшим сапфиром у горла, повторяющим цвет ее глаз.

Она не крутилась. Она просто стояла. Царица ночи. Достоинство, власть и невероятная, сдержанная женственность.

– Ну? – спросила Вивиан, глядя прямо на меня. В ее глазах светился вызов и… азарт? – Кто красивее? Лесная фея или… Темная звезда?

Я открыл рот, но слова застряли у меня в глотке. Изабелла была прекрасным весенним цветком. Но Вивиан… Она была силой самой природы. Галактикой, заключенной в бархат. Она была той самой Пустошью, что манила и пугала одновременно – непостижимой, величественной, вечной.

– Это… несправедливое сравнение, – выдавил я наконец, чувствуя, как гвардейцы у входа в зал внезапно очень заинтересовались моим ответом. – Вы обе… невероятны. Но по-разному. Изабелла – это свет дня. А вы, герцогиня… – я запнулся, встречая ее пронзительный взгляд, – Вы – сама ночь. И в этом ваша сила.

– Ну, значит, я буду сиять на балу днем, а Вивиан – ночью! Так и быть, признаю ее победу… пока, – Изабелла надула губки, но беззлобно. Она снова скрылась за ширмой, очевидно, в поисках нового «доспеха».

Вивиан не отвела взгляда. Легкая, едва уловимая улыбка тронула ее губы.

– Ночь, говоришь?

Она сделала шаг ко мне, и запах ее духов – что-то холодное, как горный воздух, с легкой горчинкой полыни – смешался с ароматом бархата.

– А ты, Видар Раздоров, не боишься темноты?

Вопрос висел в воздухе. В нем было что-то большее, чем просто кокетство. Намек? Проверка? Или просто игра?

– После Карельской Пустоши? – я попытался ответить с той же легкостью, но голос слегка дрогнул. – Теперь темнота стала для меня… знакомым соседом. Но она все еще таит сюрпризы.

– Как и я, – тихо сказала Вивиан, и ее глаза блеснули загадочно. – До бала неделя, Видар. Найди себе что-нибудь… достойное. Черное и серебро, пожалуй, подойдет. Чтобы не потеряться в моей ночи.

Она повернулась и пошла к консультанту, оставив меня стоять среди роскоши и шепота шелков с бешено колотящимся сердцем и ощущением, что я только что прошел еще один, куда более опасный, чем даже с императором, разговор.

А гвардейцы у выхода все так же неподвижно стояли, их тени длинными полосами ложились на сияющий паркет – вечные, неотступные свидетели…

Глава 17

Глава 17

Шопинг превратился в изощренную пытку. Я, Видар Раздоров, переживший Карельскую Пустошь и ледяной взгляд самого Темного Императора, чувствовал себя загнанным зверем в этом позолоченном лабиринте «Версаля».

Моя роль? Переводчик, кошелек (вернее, проводник кошелька отца), телохранитель и… несчастный свидетель женской одержимости новыми приобретениями.

– Видар, спроси, этот флакон духов – он с нотками морозной полыни или северного лишайника?

– Видар, уточни у мадемуазель, этот атлас – он не выгорит на ярком солнце?

– Видар, переведи, что мне нужны перчатки именно в тон этого веера, а не на пол-оттенка светлее!

Я метался между консультантами и герцогинями, шепча переводы, следя, чтобы громкие восторги Изабеллы не привлекали лишнего внимания. Каждое случайно встреченное любопытное лицо заставляло мое сердце сжиматься. Тайна. Их здесь пока не должно быть. Гвардейцы у входов в залы были каменными истуканами, но их присутствие лишь подчеркивало риск.

Гора покупок росла с угрожающей скоростью. Шелка, бархат, кружева, шкатулки, флаконы, обувь – все летело в руки услужливых продавцов, которые уже смотрели на нас, как на благословение небес.

Я нес кипы коробок, чувствуя, как элегантный мундир превращается в лакейскую ливрею. Усталость и нервное напряжение начинали давить.

И вот мы подошли к нему. К тому самому отделу. Занавески из тяжелого шелка, полумрак, интимная тишина, нарушаемая лишь шепотом дорогих тканей. Отдел нижнего белья.

Спасение! – мелькнуло в моей измученной голове. Наконец-то они отпустят меня под предлогом деликатности!

Как же я ошибался.

– О, Вивиан, смотри! Какие прелести! – воскликнула Изабелла, ее глаза загорелись не знакомым мне до сих пор озорным огоньком. Она схватила за руку сестру и… меня. – Пойдем, Видар, ты нам нужен! Выбрать сложно!

– Девушки, может, я… Лучше я подожду у входа… – попытался я вырваться, чувствуя, как предательский жар заливает шею и лицо.

– Абсолютно нет! – парировала Вивиан. Ее голос звучал ровно, но в синих глазах мерцала опасная искра. Того самого соблазна, что зовет и губит.– Ты наш проводник и судья вкуса. И переводчик. Здесь могут быть нюансы кроя… Которые нужно объяснить.

Они буквально втащили меня за тяжелые шелковые портьеры в примерочную зону. Это был небольшой, роскошно отделанный закуток с несколькими кабинками и мягкими пуфами. И… абсолютно пустой. Никого, кроме нас. И двух гвардейцев, чьи тени, я знал, замерли прямо за портьерой. Они слышат? А если дойдет до интима?

– Ну, Изабелла, начинай?

Вивиан устроилась на пуфе с видом королевы, наблюдающей турнир. Ее взгляд скользнул по мне, оценивающе, как будто я был очередным образцом ткани.

Изабелла исчезла в кабинке. Я стоял, как истукан, глядя в пол, пытаясь молиться всем известным и неизвестным богам о землетрясении или внезапном нашествии песчаных пиявок. Щелчок застежки. Шелест ткани.

– Та-дам!

Сияющая Изабелла выскочила к нам.

И мир в очередной раз сузился до единственной точки. До нее. На ней было нечто воздушное, цвета лепестков чайной розы. Лиф из тончайшего кружева, едва прикрывающего, но отчаянно подчеркивающего юную, упругую грудь. Миниатюрные бантики на бретельках выглядели кощунственно невинно. Трусики – такие же кружевные, высоко на бедрах, открывающие длину стройных ног. На ее лице играла дерзкая, победоносная улыбка. Она крутанулась, заставляя кружево трепетать.

– Ну как? По-твоему, «свет дня» теперь выглядит… соблазнительно? – спросила она, подбоченясь. Ее глаза сверкали чистейшим, неразбавленным издевательством.

Я не мог вымолвить ни слова. Кровь гудела в висках. Грудь сдавило.

– Изабелла… это… не… – я выдавил хрип.

– Недостаточно? – раздался спокойный голос Вивиан. Она поднялась с пуфа. – Позволь теперь показать, что значит «ночь»…

Она скользнула в соседнюю кабинку. Мгновение тишины, наполненное жутким ожиданием. Потом шелковый шорох, едва слышный.

Вивиан вышла.

Все остальное перестало существовать.

Черное. Абсолютное. Не кружево, а нечто более гладкое, как вторая кожа. Лиф-бандо, дерзко открывающий плечи и ключицы, лишь тонкие бретели из черного шелка подчеркивали линию. Он облегал ее грудь с такой совершенной точностью, что казалось чудом. Никаких бантиков, только безупречная линия и властная соблазнительность. Низ – три тонкие полосочки из той же ткани, высоко на бедрах, безупречно подчеркивающие линию бедер, ягодиц, длинных, сильных ног. Это не было бельем. Это было оружием. Смертоносным, элегантным, созданным для того, чтобы сводить с ума.

Она не крутилась. Она медленно прошла пару шагов, ее движения были плавными, как у большой кошки. Взгляд, тяжелый и неумолимый, был прикован ко мне. В ее глазах не было издевки Изабеллы. Там была… проверка. Вызов. И холодное любопытство – до чего я могу тебя довести, Видар Раздоров?

А я мог бы ответить – до дикого разврата. Но терпел и превозмогал.

– Ну? – одно слово, произнесенное ее низким, как бархат, голосом, прозвучало как удар хлыста. – Чей день или ночь… жарче?

Воздух пересох в горле. Сердце колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Я видел их обеих – ослепительную, дерзкую юность Изабеллы в ее розовом кружеве и сокрушительную, зрелую мощь Вивиан в ее черном доспехе соблазна. Кровь прилила не только к лицу. Я чувствовал жгучую слабость в коленях, туман перед глазами. Скромность? Хитрость? Нет. Это была чистая, беспощадная провокация. Они играли со мной, как кошки с мышью, наслаждаясь каждой секундой моего немого, пылающего стыда и неконтролируемого возбуждения.

– Вы… – я сглотнул, пытаясь найти хоть каплю достоинства, голос сорвался на шепот. – Вы обе… вне всяких сравнений… Смертельная красота и удар по мужским головам.

Изабелла рассмеялась – звонко, беззаботно. Вивиан лишь слегка скривила губы в подобие улыбки, но в ее глазах не было веселья. Было удовлетворение хищницы, увидевшей дрожь жертвы.

– Хороший ответ, Видар, – сказала Вивиан, поворачиваясь к кабинке. – Теперь можешь выйти. Мы выберем… все. И розовое, и черное. И еще кое-что. Вечер только начинается.

Я почти выбежал из примерочной зоны, спотыкаясь о собственные ноги, чувствуя на спине их смеющиеся (Изабелла) и оценивающие (Вивиан) взгляды.

Гвардейцы у портьеры не шелохнулись, но я поклялся, что видел едва уловимую дрожь плеча у одного из них. Стыд пылал на моих щеках, смешиваясь с яростью и… чем-то еще, темным и запретным, что разожгли в меня эти две ослепительные, беспощадные фурии. Дворец Годунова с его угрозами показался теперь почти безопасным убежищем по сравнению с этим позолоченным адом соблазна и унижения. И я понял, что моя личная похоть только что обрела новые, куда более опасные очертания.

Гора коробок и пакетов в багажнике черного «Волхва» казалась насмешкой над понятием «несколько необходимых вещей». Я втиснулся на заднее сиденье, чувствуя себя разбитым, как после трехдневного рейда по Пустоши. Мускулы ныли от бесконечного стояния и ношения, а щеки все еще пылали от воспоминаний и… чего-то еще, что упорно отказывалось утихнуть после того кошмара в отделе белья. Гвардейцы заняли свои места в машине сопровождения – наши вечные безмолвные тени.

Машина тронулась, погружая нас в капсулу тишины и мягкого света салона. За окном проплывала ночная Москва, но не та, что знал я – мрачная, готическая столица Темной Империи. Нет. Это был фантасмагорический поток неоновых рек, сияющих башен-исполинов, устремленных в задымленное небо, гигантских голограмм, рекламирующих магические артефакты и роскошь. Свет отражался в лужах на мокром асфальте, создавая иллюзию движения по звездной реке.

– Боги… Это как сон, – прошептала Изабелла, прижавшись лбом к холодному стеклу. Ее усталость, казалось, растворилась в детском восторге.– Такие огни… Такая высота! У нас в Руане ничего подобного нет!

Вивиан сидела напротив меня, откинувшись на спинку сиденья. Ее профиль, освещенный мелькающими огнями, был задумчив и чуть отстранен.

– Мощь, – сказала она тихо, больше для себя. – Осязаемая, почти агрессивная мощь. Они не прячут ее. Они выставляют напоказ. Как и их императоры.

Ее взгляд скользнул ко мне, быстрый, оценивающий.

– Ты привык к этому, Видар? К этому… напору прогресса?

Я пожал плечами, глядя на промелькнувшую гигантскую голограмму дракона, обвивающего небоскреб.– Это просто фон, герцогиня. Как для вас – море. Мы живем в этом. Иногда даже не замечаем.

– Море не пытается тебя ослепить или подавить каждую ночь, – парировала она, но в голосе не было упрека, лишь наблюдение. Она закрыла глаза, давая волю усталости, но я знал – ее ум работает, анализирует, сравнивает. Как шпионка? Или просто как чужестранка?

Наше поместье встретило нас тишиной и прохладой старинного камня, контрастирующего с неоновым буйством города. Слуги, предупрежденные отцом, безмолвно и эффективно разобрали гору покупок, унося их в отведенные герцогиням апартаменты в восточном крыле. В кольцо я все это добро не убирал из принципа – надеялся, что дамы проникнутся и вовремя остановятся. Но увы… Если бы не поджимающее время, они бы еще там зависли как минимум на пару часов.

В малой столовой, под сводами, расписанными сценами древних сражений, нас ждал легкий ужин: холодная дичь, салаты, фрукты, вино. Огни канделябров мягко освещали стол, отбрасывая танцующие тени.

Первое время за столом царила усталая тишина, прерываемая лишь звоном приборов. Изабелла зевала, потирая глаза, но упорно доедала виноград. Вивиан ела мало, пила воду, ее взгляд блуждал по портретам предков на стенах.

– Какая странная смесь, – произнесла она вдруг, отставляя бокал. – Эта древняя каменная твердыня… и тот безумный город за ее стенами. Как будто два мира столкнулись и застыли в хрупком равновесии.

– Российская Империя всегда славилась контрастами, – подтвердил я, наливая себе вина. Его терпкая прохлада была бальзамом. – Сила традиций и яростный рывок в будущее. Порой это… взрывоопасно.

– Как и люди?

Изабелла подняла на меня свои огромные, все еще сияющие глаза. Она откинулась на спинку стула, и ее нога под столом «случайно» коснулась моей. Я отдернул ногу, как от раскаленного железа. Она улыбнулась – сладко, невинно.

– Ты ведь тоже контраст, Видар. Суровый воин из императорской академии… который краснеет, как паж, когда девушки примеряют белье.

– Изабелла! – голос Вивиан прозвучал резко, как удар хлыста. В ее глазах вспыхнуло что-то опасное – не просто раздражение сестры, а ревнивая ярость. – Ведешь себя, как невоспитанная горничная. Извинись.

Изабелла лишь рассмеялась, игриво подбоченясь.

– Ой, простите, величественная сестрица! Просто Видар такой забавный, когда смущается! И такой… внимательный.

Она снова посмотрела на меня, ее взгляд скользнул вниз, к моим губам, потом обратно в глаза. Намеренно медленно.

– Наверное, в академии девушек мало? Или они не такие… смелые?

Жар снова хлынул в лицо. Я впился взглядом в тарелку, чувствуя, как Вивиан наблюдает за мной. Ее молчание было громче крика. Она видела мое замешательство, мою физиологическую реакцию на наглую игру сестры. А что? Я круто отыгрывал мальчика-колокольчика, что ни разу ни динь-динь. И они знали, что я играю – хищник всегда остается хищником, даже надев шкуру травоядного. Но и им, и мне нравилась эта игра, поэтому мы продолжали….

– В академии учатся, мадемуазель, а не флиртуют, – пробормотал я, изображая смущение. – И дисциплина там строгая.

– Жалко, – вздохнула Изабелла, с преувеличенной грустью подпирая щеку рукой. – Ты мог бы многому научить… или научиться.

Она лениво потянулась, намеренно выгибая спину, подчеркивая упругость груди под тонкой шелковой блузкой. Ее нога снова нащупала мою под столом. На этот раз – намеренно, настойчиво.

Это было уже слишком. Я резко встал, едва не опрокинув стул. Член и так колом стоял, а тут еще эта малолетка развлекается.

– Прошу прощения. Я… устал. Думаю, всем пора отдыхать.

Мой голос прозвучал хрипло, срываясь.

Изабелла захихикала. Вивиан не шелохнулась. Ее лицо было каменной маской, но глаза… В них бушевала буря. Гнев? Уязвленное достоинство? Или что-то более опасное?

Я повернулся, чтобы уйти, чувствуя себя идиотом и жертвой в одном флаконе. И тогда она двинулась.

Быстро. Решительно. Как в бою.

Вивиан встала, обогнала меня у самой двери. Ее движение было плавным, но неумолимым. Она не сказала ни слова. Просто… блокировала мне путь. Ее близость была ошеломляющей. Я чувствовал тепло ее тела, легкий, холодный аромат ее духов, смешанный с запахом ночи. Она посмотрела мне прямо в глаза. В ее синих глубинах не было ни игры, ни насмешки. Там была сталь. Решимость. И что-то первобытное, хищное.

– Изабелла, иди в свои апартаменты. Сейчас, – приказала она, не отводя от меня взгляда. Голос был тихим, но таким, что не допускал возражений. – Утро начнется рано. Тебе, возможно, придется ехать в академию.

Изабелла замерла, ее улыбка медленно сползла. Она увидела что-то в сестре – что-то, что заставило ее безмолвно кивнуть и быстро скрыться в темноте коридора, даже не попрощавшись.

Дверь в столовую тихо закрылась за ней. Мы остались одни в полумраке огромного холла у подножия лестницы. Тишина давила, звенела в ушах. Свет канделябра из столовой выхватывал лишь часть ее лица – решительный подбородок, сжатые губы, горящие глаза.

– Она права в одном, Видар Раздоров, – произнесла Вивиан, ее голос был низким, как бархатный гром. Она сделала еще один шаг, сокращая дистанцию до минимума. Наши тела почти соприкасались. Я чувствовал каждый ее вдох. – Ты… забавный, когда смущаешься.

Ее рука медленно поднялась и она коснулась кончиками пальцев моей щеки, где все еще горел румянец. Прикосновение было легким, как крыло мотылька, но обжигающим.

– И очень… внимательный. Мы-то оба знаем, что это лишь твоя игра. Но от этого она не становится менее интересной.

Мое сердце бешено колотилось, грозя разорвать грудь.

– Вивиан, я…

Я попытался отступить, но за спиной была холодная каменная стена.

– Молчи, – она приказала тихо, но так же властно, как Годунов в своем кабинете.

Ее пальцы скользнули с щеки к моему виску, потом вниз, к линии челюсти. Ее взгляд изучал мое лицо, как карту неизведанной территории.

– Ты назвал мою ночь… силой. И был прав.

Еще один шаг. Теперь я чувствовал тепло ее груди через тонкую ткань платья. Ее дыхание коснулось моих губ.

– Но ты не спросил, что эта ночь хочет… от тебя.

И прежде чем я успел что-то понять, запротестовать или хотя бы вдохнуть, она начала действовать.

Ее рука обвила мою шею, властно притягивая к себе. Не было нежности, не было вопроса. Это был захват. Завоевание. Ее губы нашли мои – твердые, требовательные, не оставляющие места для сомнений или отступления. Вкус ее был как глоток ледяного вина – терпкий, опьяняющий, с горьковатой ноткой полыни. Мир взорвался, сузившись до точки соприкосновения наших губ, до жара ее тела, до стального капкана ее рук. В ушах зазвенело. Все рухнуло, сметенное этой неистовой, всепоглощающей волной.