Текст книги "Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй(СИ)"

Автор книги: Тимофей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– И-и-и, сердешный, не спрашивай. Деды да бабки наши таких страстей и мук натерпелися опосля Судного дня, так по сю пору не поминаем к ночи.

– Но как же они уцелели? – быстро спросила принцесса.

– Чудом божьим, красавица, чудом божьим. Нанялись мужики на отхожий промысел в северный край, а как на год ехать, так и баб прихватили. Постройку там строили, страсть тяжело было, студено, ктой-то и дажить насмерть позамерз, от как. А как засверкали невиданные сполохи да назори, думали – помирать всем пришло, напугались – ужасть. Да страх-то настояшший опосля пришел, как дознались, что в южной земле все хрестиянство вымерло дочиста. Как дозимовали, самим не спознать, перемерло народу – страсть. А с теплом возвертались деды на юг, по мертвым землям, да не дошли до своей сторонки. Встренулись им купольцы эти самые, каковых на промысле мастерили, да они и пореши здеся заселиться. Растет-цветет в купольцах все ой как, оттого и уходить не восхотелось. Да ить без рук-то чего ж взойдет? Кормильцы повмерли, беда теперича совсем... прокормлю ль чадушек, выращу ль, не знаю...

Бабушка вытерла глаза уголком шейного платка и отвернулась. Девушки сидели молча, виновато потупившись, словно были чем-то виноваты в нехитрой, но жестокой и неотвратимой житейской беде.

– Простите, бабушка, а вот про сына вы говорили... что с ним случилось? – осторожно спросил я.

– Ай, беда, и говорить страшно, – тоскливо ответила хозяйка. – С позатого году, звероловы да бортники почали пропадать, да без вестушки, ни косточки не найшлось. Потом, грят, взвидел ктой-то с мужиков на дальнем ловище зверя невиданного, навроде как огромадного жука. Споначалу не верили, смеялись, а потом загрыз жук дядьку Геллерда, а внучок сбег да показать, как, не смог – занемел с перепугу болезный, токмо перхал. Вот и Грекул по весне за зверем пошел, с ружжом, не боялсси... а нашли опосля только зипун, да весь в крови... – голос ее прервался, из глаз покатились слезы.

Мы переглянулись.

– Получается, жуки не так давно появились. Раньше поблизости от деревни их не было, – проговорил я. – Не хотелось бы признавать, но, объяснение может быть лишь одно – они плодятся и захватывают новые территории. И справиться с ними не так-то просто, охотничьи ружья им не страшны.

– Дажить баронские побоялись по тем урочищам рыскать, – пожаловалась хозяйка. – Отговариваются, дескать, не проехать – буераки да овраги. А как за податью ехать – так им и все яры гладки.

– Баронские? Кто это такие?

– Да бездельники, тьфу на них! Барон Вак обешшалси держать округу, чтоп от лихих людей да зверей, за то десятину ему миром плати. А как до дела, так в кусты! Каждого, грят, не усторожишь, да и танк у их сломалсси. Брюхо отрастили, жиром трясут, от того и сломалсси!.. – бабушка гневно хлопнула по столешнице, так, что на лавке с резной перекидной спинкой завозились и захныкали на два голоса сонные внучки. Пришлось ей встать и, загасив лампу, снова убаюкивать их протяжной и грустной колыбельной.

Баю-баюшки-баю,

не ложися на краю,

придет серенький коток,

схватит детку за бочок.

Заверну кота в подол,

понесу кота на двор...

В ответ на мое осторожное покашливание она лишь махнула в сторону полатей, устроенных за печкой – дощатого настила почти под самым закопченным потолком.

Девушки потихоньку забрались туда и с усталыми вздохами растянулись на не очень-то толстых соломенных тюфяках. Впрочем, для нас и они сейчас показались верхом блаженства. София устроилась в углу, повернувшись спиной, и сразу затихла. Приступы кашля почти сошли на нет, но Весна заботливо прикрыла ее грубым шерстяным одеялом и легла рядом. Брунгильда со вздохом облегчения вытянула длинные ноги – в танке ей было теснее всех, бедняжке – однако, заметив мой взгляд, нахмурилась и попыталась одернуть подол. Ха, напрасные старания! Я мысленно отдал честь модельеру, трудившемуся над дизайном униформы горничных императорской фамилии. Шесть дюймов черного шелка с оборочками, и не больше. Прикрыться ими не представлялось возможным по объективным причинам.

В глазах устроившейся справа от меня Алисы сверкнули счастливые слезы. Она мечтательно пробормотала:

– Крестьянская жизнь просто чудо! Слушай, Золтик, давай поселимся тут и заведем хозяйство. Ты будешь солидно пахать на волах, я надену красивый кокошник, разъемся подороднее, буду выступать павой и носить тебе обед. Знаешь, в глиняной крынке, как у пейзанки на картинах Милле.

– Мысль соблазнительная. Если бы тебе щечки наесть побольше, выглядела б неотразимо. На такой я бы женился, запросто. Вот только из десяти детей наверняка выживают трое, потому что принимает роды неграмотная повитуха, и даже на кладбищенских крестах имена младенцев пишут с ошибками.

– С ошибками?.. – переспросила, приподнявшись на локте, принцесса, устроившаяся между телохранительницей и мной. – Тогда... на кладбище? Я еще подумала, зачем вы туда отошли, и почему у вас было такое лицо...

– Деревня – никакая не идиллия, ваше высочество. Здесь нет ни врачей, ни учителей... не нужно обманываться старыми постройками и техникой. Эти люди живут не в двадцатом, а в четырнадцатом веке, со всеми прелестями средневековья.

– Но ведь им можно помочь? В Либерии есть и благотворительные комитеты, и Красный крест. Почему они не распространяют свою деятельность и сюда? Ведь помогают же у нас тем, кто пострадал от землетрясений или лесных пожаров?

Я глянул на девушек, которые за спиной принцессы уже провалились в сонное царство, на уткнувшуюся простуженным носом мне в подмышку и посапывающую Алису, заложил руки за голову, помолчал и ответил шепотом:

– А вы знаете, что император Траян одним из последних своих указов придал Гардарике статус национального мемориала третьей категории? Это означает, что на такой территории не только запрещена любая хозяйственная деятельность, но и посещение допустимо только со специальным разрешением.

– Я знаю про Карантинную Комиссию, конечно, но об этом и понятия не имела... но почему? Разве... разве это не жестоко по отношению к выжившим гардариканцам? – поразилась принцесса.

– Думаю, он поступил так из лучших побуждений. У Моммзена написано, что во время Похода Слез они не встретили ни единого человека, пережившего катастрофу в центре материка, а вот желающие прибрать к рукам выморочное имущество появились тут же. Вы же помните, что возвращаясь к побережью, император столкнулся с несколькими бандами мародеров. Можно ли осуждать его, когда он поступил с мерзавцами по законам военного времени и запретил доступ на погибший континент? Именно поэтому и были созданы пограничные патрули и посты береговой охраны, не пропускающие к берегам Гардарики никого. И, заметьте, не выпускающие обратно – по причине санитарного карантина. Скажу честно, я не знаю, что они делают с теми, кто пытается покинуть континент. Впрочем, не знаю и то, функционируют ли они по сей день.

– Карантин... – в голосе Грегорики звучала усталая горечь. – ...Звучало гораздо лучше, пока я не задумывалась о том, что он значил в действительности. Но это же страшно несправедливо. Люди пережили чудовищную катастрофу, говорят практически на том же языке, что и мы – а к ним относятся как к зачумленным.

– Что вы хотите, ваше высочество, бывшие враги. Хотя мир изменился, лозунг "горе побежденным" все еще витает в головах. Многие наши сограждане, когда случайно вспоминают о Науфрагуме, говорят, что упрямые жители старого света получили по заслугам. Но большинство просто не вспоминает. Не зря же наши парламентарии ведут себя так, словно второго континента и не существует вовсе. Нет людей – нет и проблем.

Девочки давно угомонились, и усталая хозяйка прикорнула на краю лавки. Уютно скрипел сверчок, пристроившийся за печкой, потрескивали догорающие угли, сновали над ними последние синеватые язычки огня.

В устремленных на них зрачках Грегорики, лежащей ничком, положа подбородок на ладони, светились красноватые отражения. Молчание длилось долго-долго, так что я уже подумал, что она так и заснула, с открытыми глазами. Но принцесса вдруг повернула голову и посмотрела на меня в упор. Нас разделяло не более фута, так что я опять почувствовал ее нежное дыхание. Но в произнесенных четко и раздельно словах неожиданно зазвучал металл:

– Пусть это звучит слишком самонадеянно, но я клянусь исправить эту несправедливость. Всей своей жизнью.

Она замолчала. Я тоже лежал молча, чувствуя странный холодок под вздохом. Нельзя сказать, что я понимал в тот момент, какие мысли движутся за этим чистым высоким лбом, но самый толстокожий человек услышал бы твердые шаги по мосту через Рубикон. Если принцесса решила, она не отступит. Но какой же одинокой и хрупкой она выглядела перед лицом равнодушного, сытого мира, не желающего замечать несправедливости. Мои губы, словно сами собой, произнесли в ответ:

– Если вы позволите, ваше высочество, я постараюсь помочь. Толку от меня немного – но уж как сумею.

– Благодарю вас. Это намного больше, чем я заслуживаю, – совсем по-другому, мягко, ответила Грегорика. А ее глаза, казалось, глядели мне прямо в душу. Не знаю, сколько это длилось, но, наконец, она опустила голову и смежила длинные ресницы. – Спокойной ночи, Золтан.

"Господин Немирович" снова куда-то пропал. Что бы это значило?

Прошло несколько минут, но я не замечал их течения. Принцесса почти сразу задышала спокойно и ровно, а я не мог оторваться, любуясь тонкими чертами безмятежного лица... пока не спохватился, устыдившись своей бесцеремонности.

Каково это – поставить себе ясную и четкую цель, и положить все силы на то, чтобы добиться ее? До сих пор я не задумывался об этом. Я привык смирять свои желания, даже слегка гордясь тем, что мне нужно немногое; что жадность и зависть к другим мне чужда. Но не получилось ли, что я слишком рано успокоился и позволил течению жизни стремиться мимо – без меня? Аскетизм благотворно влияет на душевное спокойствие, но все же, достойно ли посматривать свысока на остальных, жадно преследующих свои цели, пусть даже сиюминутные и суетные? В любом случае, сейчас я увидел совсем другую целеустремленность. Уверенность такой силы, что перед ней захотелось выпрямиться в полный рост и сделать что-то... ну, просто, чтобы потом не было стыдно.

Дребезг стекла в оконном переплете вырвал меня из странного и не очень приятного сна. Поначалу там все было хорошо – я нашел дорогу среди сплетений подводного леса, и устремился к свету, среди переливающихся пузырьков. Впереди мелькал серебристый плавник ведущей меня проворной рыбки. Но потом... потом, дрожащий, струящийся сквозь толщу воды свет начали сдавливать с двух сторон громадные зубчатые клешни... или створки захлопывающейся раковины-тридакны? Я не успел понять.

– Баба!.. Баба Вадома! Отчини, это я, Ромика!.. – отчаянно звенел за окном детский голосок.

– А?.. Чтось? – в темноте брякнуло, чиркнуло, зажегся огонек керосинки. Хозяйка, протирая глаза и наспех повязывая платок, наклонилась к оконцу. – ...Внуча, ты? Пошто же, середь ночи?..

– Беда, бабуня, беда! Лихие люди набежали... мамка велела... на хутор... А тятьку-то убили!..

– Убили?! Ой, да боже ж ты мой!..

Крик заставил проснуться и девушек, лежавших рядом со мной. Я не успел и глазом моргнуть, как стройная тень с грацией пантеры соскользнула с полатей, и замерла внизу у двери, угрожающе положив руку на эфес шпаги. Брунгильда была готова встретить любую опасность лицом к лицу.

Хозяйка сбросила засов и впустила беловолосую девочку лет десяти в одной холщовой рубашке, понизу мокрой от ночной росы и продранной на плече, словно когтистой лапой. Ткань усеивали страшные темные брызги. Захлебываясь прерывистыми рыданиями, девочка упала на пол – ноги уже не держали. Еще бы, ведь ребенку пришлось пробежать от деревни добрые полторы мили.

Брызжа слезами и судорожно, словно пойманная рыбка, дергаясь в руках бабушки, Весны и Грегорики, девочка выкрикивала:

– Набежали... сами с хвостами... на конях... свищут, визжат... колют всех и тятьку... тятьку прямо на пороге... он на их с топором...а они!..

Стукнула дверь, и из сеней донесся холодный голос Брунгильды:

– Горит.

Выскочив из избы, я увидел, как с северной стороны горизонта на подсвеченном красным небе прорисовались верхушки берез. Хотя до рассвета было еще далеко, над деревней вставало отчетливое зарево. Среди шелеста ветвей перекатилось едва слышное эхо: треснуло раз, другой – точно ломались сухие веточки, в такт торопливым ударам наших сердец.

– И не только пожар, но и стрельба, – выговорил я, прикусив прыгающие от волнения губы. – С-судя по всему, напала целая банда. В деревне человек пятьсот, это сколько же должно быть разбойников?

– Много, – лаконично ответила Брунгильда.

– Вот и здорово, что они нас вчера прогнали, – вмешалась Алиса, и в ее голосе звучало мстительное удовлетворение. – Пусть и из вредности, но получилось у них доброе дело. А то бы и нас в деревне застали. Давайте, скорее, заводим танк и бежать – а то ведь разбойники и досюда могут добраться...

– Ой, лишенько!.. Ой, беда! – донеслось из избы стонущее причитание, сопровождаемое ревом разбуженных малышей. – Доченька моя, доченька!..

Хозяйка, босая, с безумными глазами выскочила на крыльцо, схватила стоящие в углу вилы, споткнулась на ступеньках и упала на колени в грязь.

– Детки!.. – провыла она, протягивая руки в сторону зарева. – Детки же мои!..

Грегорика, тоже босиком, сбежала по ступенькам следом, остановилась над рыдающей крестьянкой. Тонкая, высокая, прямая. Лицо обращено навстречу растущему зареву, очертившему ее силуэт тонкой кровавой каймой.

– Вот черт... – слабым голосом выдавила Алиса. Умоляюще оглянулась на меня. – Слушайте, ну не будем же мы?.. Эти хамы на нас наплевали, выгнали, пожалели нам куска хлеба...

– А вот бабушка Вадома не пожалела, – заторможено возразил я, бесцельно шаря по карманам. – Так, куда же я задевал...

– Ну да, батрачить заставила! Что же теперь, за это голову подставлять? Нет, я все понимаю, сочувствую, детишек мне тоже жалко... эй, вы что, опять драться хотите? Мало нам тот клоп едва головы не пооткусывал?!.. Зачем? Кто они нам?! – теперь Алиса почти визжала, вцепившись в сюртук и тряся меня, как погремушку.

– ...Погоди, – пробормотал я. – Да отцепись ты!..

Ее истерика странным образом помогла мне собраться с мыслями. Вырвав у Алисы лацканы сюртука, я быстро застегнул пуговицы и повернулся к Брунгильде. Ее взгляд был прям и остер, словно готовая к выпаду шпага. Чтобы ответить на него... чтобы ответить, нужна была смелость – вся, что у меня еще осталась. Это было ощущение, возникающее на перегибе ледяной горки: чуть перенесешь вес вперед, качнешься – и возврата уже не будет.

– Надо помочь, – сказал я, решившись.

– Не уверена, – ответила телохранительница, переводя взгляд на неподвижный силуэт принцессы. – Может быть опасно.

– Да. Но не пойти... как-то неправильно.

– Подвергать опасности госпожу нельзя. И винтовка всего одна.

– Но есть танк... броня, гусеницы, фары. Да они разбегутся, скорее всего. Та же картечь, на худой конец.

– Одного железа мало. Ты – готов?

Брунгильда нашла правильный момент, чтобы впервые обратиться ко мне на "ты". Обманывать бессмысленно, она все прочтет на моем лице. Ответить, что я понятия не имею, готов ли убивать людей? Телохранительница спрашивает прямо. Вероятнее всего, если я откажусь, она даже не станет думать обо мне хуже, чем думает сейчас. Черт возьми, но я делаю это вовсе не для того, чтобы повыпендриваться перед девушками.

– Н-наверное. Все равно деваться некуда.

Брунгильда кивнула.

– Именно. Когда госпожа прикажет – рассчитываю на тебя, Немирович.

– Спасибо за... э-э-э... честь.

Уж не знаю, какие заключения там сделала для себя эта валькирия, но, кажется, на первую ступеньку в ее глазах я все же поднялся.

Естественно, все произошло так, как предвидела Брунгильда – да и было бы удивительно, если бы она ошиблась. Служа принцессе с младых ногтей, она видела хозяйку насквозь.

Грегорика обернулась к нам и посмотрела так, что мне невольно захотелось вытянуть руки по швам. Брунгильда тоже выпрямилась и напружинилась. От нее так и веяло готовностью по первому слову броситься в огонь. Принцесса положила руку на трясущееся плечо крестьянки и произнесла коротко:

– Мы поможем.

На мокром лице бабушки Вадомы появилась сумасшедшая надежда. Мелко крестясь, она протянула, было, дрожащую руку, но не осмелилась дотронуться до принцессы. Брунгильда, не ожидая лишней секунды, бросилась к стоящему на выгоне танку. Мне нужно было вернуться за оставленными в избе туфлями, и я уже повернулся, но меня остановил визгливый крик Алисы.

– Да вы все тут с ума посходили! – на грани истерики кричала она. – Там головорезы, бандиты, а вы – студенты-второкурсники, школяры-теоретики, девчонки – с ними собираетесь драться?! Как?! Может, проще сразу повеситься?.. Мне тоже жаль детишек и все такое, но кидаться своей жизнью?.. Не желаю!!! Меня не заставите!..

– Я не собираюсь вас заставлять, Алиса, – совершенно спокойно ответила принцесса. Вместо гнева в ее голосе почему-то звучала печаль. – Вы правы, все вольны сами распоряжаться собственной жизнью. Мы отправимся втроем.

– Постойте!..

Это вдруг подала голос Ве́сна, на которую в суматохе никто не обращал внимания. Она шагнула с крыльца к Грегорике и остановилась, просительно сложив руки.

– Пожалуйста, ваше высочество. П-понимаю... это опасно, но я... я могу хоть как-то... помочь...

Грегорика смерила ее взглядом и кивнула.

– Я хотела оставить вас с Алисой, ведь нужно позаботиться о Софии и бабушке с внучками. Не буду скрывать: не знаю, чем все это кончится. Но если вы уверены в себе, госпожа Госпич... хорошо. Благодарю вас от всей души.

Принцесса обернулась к Алисе. Та стояла на крыльце, тяжело дыша и судорожно цепляясь за потрескавшиеся резные перильца. В ее глазах плескалась паника и злость, смешанная со стыдом. Вспоминая вчерашнюю свою истерику в танке, пощечину и унижение, которое испытала, она явно ждала продолжения и готовилась из последних сил отбиваться, заранее выставив колючки. Рядом на ступеньку бессильно опустилась София, приложив к губам платок.

Как ни стыдно было слушать скандал, который устроила Алиса, смотреть, как принцесса размажет ее по земле, мне не очень-то улыбалось. В конце концов, я привык воспринимать ее такой, какая она есть, никогда не считал отважной воительницей, и не ждал от нее особых геройств. Трудиться же и перевоспитывать ее... хммм, а на что мне это сдалось? Надо полагать, принцесса, с ее чувством долга и ответственностью, смотрит на трусость и слабость еще строже, и моей снисходительности ждать от нее едва ли придется. Бедная Алиса... похоже она и сама понимает, что сейчас произойдет. Кулаки сжаты, набычилась, словно уже готова изо всех сил отругиваться...

– Алиса, вас я попрошу выполнить задачу, с которой никто не справится лучше, чем вы, – тон, которым заговорила Грегорика, оказался совершенно не таким, какого я ждал. Нет, он не был мягким. В словах принцессы все равно чувствовалась сталь, но почему-то направлена она была отнюдь не против взъерошенной Алисы. – Бандиты могут прийти и сюда, поэтому нужно как можно скорее забрать детей, взять одеяла, еду и укрыться в лесу. Бабушка Вадома и София вам помогут. Не уходите слишком далеко, лучше спрятаться на опушке, чтобы видеть дом и нас, когда вернемся. Если же... если этого не произойдет – бегите как можно дальше. Полагаюсь на ваше благоразумие и стойкость.

Поразительно, принцесса говорила ровно, словно это не Алиса только что выкрикивала ей в лицо обвинения в сумасшествии. Ни следа злости или раздражения. Так мог бы говорить бывалый, опытный офицер, ставя задачу необстрелянному новичку, у которого неудержимо дрожат коленки. Откуда у принцессы столько уверенности и терпения?

Стиснутые пальцы Алисы – точно готовые царапаться когти – вдруг разжались. Она провела рукой по глазам, ответила дрожащим голосом:

– Х-хорошо. Мы... мы сейчас уйдем. Но только... только... и вы возвращайтесь, ладно?

– Конечно, – кивнула Грегорика.

– ...И ты, слышишь, Золтик? – обернулась Алиса ко мне.

– А? Что? Ты что-то сказала?

– Брось дурачиться, идиот.

– Да я и не думаю, – бросил я, ныряя обратно в сени.

Обувшись и снова выскочив на крыльцо, я застал Грегорику расспрашивающей хозяйку.

– ...Просека поворачивает направо? А куда она выходит? Далеко от окраины деревни или от геодезиков? Я имею в виду, от куполов?

– Та не-е, милая, просе́ка-то пряменько идет, тамотко своротка с ней, токмо заросла, поди, боярышником-то. Толь втора, толь третья, запамятовала уж, старая, – тыкала пальцем в сторону темного леса бабушка Вадома.

– Как же нам узнать поворот? Есть там что-то приметное? – не отступала принцесса.

– А в чем дело? – спросил я. – Разве мы не по железной дороге вернемся к деревне?

– Бабушка говорит, что есть путь намного короче. Через лес – как бежала девочка. Кроме того, нападающие не будут ждать контратаки с этой стороны, потому что защитники деревни могут появиться только от железнодорожной магистрали. Только бы нам не заблудиться по дороге, – объяснила принцесса, хмурясь и нетерпеливо покусывая губы. Ого, стратегическое планирование операции в разгаре. Ей-богу, ей невероятно идет этот сосредоточенный и строгий вид.

– Дозвольте, я покажу!.. – вдруг выбежала вперед беловолосая внучка. Как ее назвали, Ромика? Когда она потянула Грегорику за руку, на остреньком личике выразилась решимость, какую редко увидишь у ребенка. – Поспешайте токмо скорей, а то ж там мамка и братики!

Принцесса в сомнении сдвинула брови, но я напомнил:

– Проводник здорово пригодится, а в танке ей мало что может угрожать.

– Хорошо, – согласилась принцесса и кивнула остальным. – Не медлите здесь, скорее в лес. Веди нас, Ромика.

Я подсадил девочку на лобовой лист, и принцесса приняла ее в командирском люке главной башни. Брунгильда уже устроилась в люке наводчика, приготовив винтовку, а из правой пулеметной башенки поблескивала очками Ве́сна. Мне осталось только запрыгнуть в свою водительскую будку, повернуть центральный переключатель и вдавить кнопку стартера. Полностью зарядившиеся за вчерашнюю дорогу аккумуляторы дали ток, и стартер легко завертел коленвал. Громыхнуло, корпус затрясся, и из выхлопных труб ударили сизые струи едкого солярового дыма. Загоревшиеся фары проткнули туман толстыми световыми снопами, мерцающими и переливающимися концентрическими кольцами. В конце искрящейся мириадами туманных росинок перспективы обрисовался крутой бок геодезика. С трудом оторвав глаза от феерической картины, я с минуту погонял двигатель на малых оборотах, включил сцепление и сразу зажал правый тормоз. Танк дернулся, развернулся на месте и зашлепал гусеницами по мокрой траве выгона, направляясь к едва заметному просвету в густом ельнике, слегка разбавленном березами.

Действительно, без подсказок Ромики мы бы сбились с дороги на первом же повороте. Старые квартальные просеки так заросли, что то и дело приходилось ломать гусеницами березки и елки, а найти перекресток, где требовалось повернуть, мне не удалось даже в ярком свете фар. В наушниках шлемофона раздавались короткие команды Грегорики, и я тормозил, поворачивал на месте, а на меня обильно сыпалась хвоя и оборванные листья. Только тогда густые еловые лапы расступались, точно занавес, открывающий новую анфиладу лесных чертогов.

– Здесь последний раз направо. Да, вон за тем большим муравейником. Наверное, пора гасить фары, чтобы нас не заметили раньше времени?

– За муравейником?.. А-а-а, точно! Поворачиваю. Фары, говорите? Если тут проезд прямой, я, может быть, и не собьюсь. Но честно скажу, без фар черта лысого отсюда видно. Это кажется, или просека вниз пошла? Если там овражек, как бы не застрять. Что подсказывает проводница с косичкой?

В шлемофоне зашипело, донеслось обрывистое:

– ...Ручей? А глубокий?.. Берег пологий, да?..

Потом громче:

– Девочка говорит, что на дне оврага ручей, но не глубже колена.

– Ее колена?

– Ее?.. Да, наверное.

– Тогда нестрашно. Если такой цыпленок сумел форсировать водное препятствие, то наш неудержимый броневой паровоз... опа. А это что?..

Впереди едва заметная тропа вдруг оборвалась, уходя куда-то вниз, в чернильную мглу. Над провалом плавали струи тумана, медленно и хищно извиваясь, поднимая головы с широкими капюшонами подобно призрачными змеям.

– ...Написали по бумаге, да забыли про овраги. Ручей неглубокий, но до него надо еще долететь.

– Золтан, нам надо спешить. Ромика говорит, что тут невысоко, хотя и крутая ступенька.

– Ну, тогда держитесь крепче.

Я дал газ. С гусениц полетели куски дерна, затрещала последняя попавшаяся под траки елка, и вся непроглядная заовражная темень ухнула куда-то вверх. Не желая, чтобы танк встал на нос, я набрал до обрыва приличную скорость, и из ступеньки получился трамплин. В прыгающих лучах фар метнулись какие-то кусты, но все сразу же заслонила прозрачная и переливающаяся стена воды. Танк вспорол носом небольшой разлив и приводнился на песчаное дно. В открытый люк механика-водителя рухнул ледяной водопад, добросовестно умыв меня и вымочив грудь и колени. Отфыркиваясь, я снова нажал на акселератор и врубил первую, а потом и вторую скорость. Рыча и лязгая, танк преодолел ручей и забрался на пологий откос, выводящий на прямую просеку. Прямо против нее, ярдах в трехстах, за небольшим лугом со стогами ярко пылали два дома на окраине деревни, бросая красные отсветы на гигантские купола геодезиков, составляющих задник открывшейся сцены.

Теперь нам светил маяк, отклониться от которого было невозможно. Не дожидаясь напоминаний, я выключил фары и на всякий случай поднял переднюю крышку будки механика водителя в боевое положение. В ней был прорезан меньший лючок с прибором наблюдения, но через триплекс в потемках трудно было что-то разглядеть, поэтому я оставил его открытым.

Проломившись через последние березы и кусты бузины, танк прибавил ходу на ровном лугу, щетинившемся скошенной травой. Деревня приближалась, и стала лучше видна ее география: два ряда домов, выстроившихся друг напротив друга в каньоне между громадными куполами. В дополнение местами вправо и влево уходили небольшие проулки.

– Не успел спросить, – заторопился я, плотнее прижав к горлу ларингофоны. – Как будем действовать? Кажется, мы выходим сбоку к главной улице, которая идет между трех больших куполов – два слева, и один справа. Посерединке, кажется, было что-то вроде площади, с костелом, а за ним – акведук. Больше я вчера ничего не успел рассмотреть.

– По улице до конца, – тут же раздался голос Брунгильды. – Не быстро и без рывков. Нужно целиться.

– Из винтовки? Думаете, разбойники не разбегутся сразу, как только увидят танк? Ватага ведь была конная, как я понял...

– Нет, – прервала принцесса, – девочка говорит, что видела большой-большой автомобиль... на железных полозьях? А-а, понимаю. Как у нас. Машина на гусеницах.

– Видимо, гусеничный вездеход. Тогда может понадобиться и пушка. Заряди сразу, Брунгильда.

– Чем?

– Лучше всего картечью. Там на левой стенке за спиной такие тупые картонные цилиндры, что торчат из гильзы. Осколочными стрелять не с руки – могут пробить стену дома и поубивать деревенских, а так, если разбойники окажутся излишне храбрыми, мы просто разок подметем улицу. И дело в шляпе.

– Надеюсь, обойдется без кровопролития, – вздохнула принцесса, и обратилась к горничной. – Хильда, я знаю, что ты прекрасно стреляешь, но постарайся не злоупотреблять, хорошо? Мы пришли спасти поселян, а не мстить за погибших. Вполне достаточно напугать разбойников и заставить ретироваться.

– Как получится, госпожа, – мрачно ответила Брунгильда. – Станут сопротивляться – пусть пеняют на себя.

Миновав последний стог, танк выскочил с луговины на дорогу и еще прибавил ходу, держа на крайний дом, который жарко пылал, вздымая к низким тучам колонну взлетающих искр. У окружавшего владение частокола видны были какие-то неподвижные тени, но для пожара деревня казалась сюрреалистически малолюдной. Никто не бегал, не кричал, не суетился, пытаясь потушить огонь. До околицы осталось не больше пятидесяти ярдов, но никто не вышел навстречу, даже на рев мощного танкового дизеля.

– Так, пора и подсветить, – проговорил я, и щелкнул тумблером.

Две фары на лобовом листе вспыхнули снова, но в кровавом зареве пожара их лучи показались тусклыми и слабыми. Тем не менее, они выхватили из тени две фигуры, прислонившиеся к досчатому высокому забору рядом с сорванными с петель воротами. Прислонившиеся? Нет, постойте. Прислонившиеся к забору люди обычно не раскидывают рук в стороны и выше головы... и всегда достают ногами до земли. Глаза исправно воспринимали картину, но мозг оказывался анализировать ее и принимать вытекающие из сложившейся ситуации выводы.

...Выводы? Какие могут быть выводы, когда на первом же заборе распяты двое крестьян? Черная кровь капала с длинных гвоздей, забитых в запястья и лодыжки, ветер шевелил длинную, расчесанную надвое седую бороду. С худого живота под разодранной нательной рубашкой тоже тянулись широкие темные ленты. Второе тело было безголовым.

– ...Староста, что нас встречал. Но как же так можно... зачем?.. – ошеломленно сорвалось с моих губ. Я не ждал такого.

И не только я. Оглянувшись, увидел, как отшатнувшаяся от наблюдательной щели девочка давится судорожными рыданиями, кусая руки, а бледная Грегорика изо всех сил прижимает ее к себе, пытаясь успокоить.

– Что же за зверье...

Брунгильда резко, почти враждебно цыкнула на меня:

– Не скулить! Вперед!

Наверху, на маске пушки вспыхнули еще две мощные фары – теперь уже артиллерийские, предназначенные для поиска цели в ночном бою. В их беспощадном свете панорама деревенской улицы стала еще более резкой. Над соломенными крышами мелькнула стайка белых голубей – испуганные птицы метались среди летящих искр.

Напротив выбитых ворот валялась куча какого-то тряпья и битого стекла, а дальше, у следующего дома, фары выхватили из темноты два холмика – новые неподвижные тела. Танк выполз на середину дороги и повернул, взрыв землю левой гусеницей и направив нос точно между горящих крайних изб. Со стоящего вплотную к забору амбара сползла и рухнула во двор горящая крыша, черные клубы дыма затянули улицу. Именно из этих растущих, кипящих и кружащихся клубов, пронизанных отсветами пожара и электрическим светом фар, и соткались фигуры всадников. Наверное, сработал какой-то странный оптический эффект сродни камере-обскуре, но вырастающие из тьмы силуэты, увенчанные демоническими рогами, казались выше коньков тесовых крыш.