Текст книги "Тревога (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Погоди… ну-ка, посвети-ка сюда, – попросил он Змея.

Тот направил Алексею под ноги луч фонаря. Который высветил… нет, не очередную доску пола. Но деревянный прямоугольный люк, ведущий в подпол. Предмет же металлический оказался просто кольцом, потянув за которое, можно было люк открыть.

Что Змей поспешил и сделать. Одновременно говоря:

– Повторяю, зря я тебя недооценивал. Тебе даже на инфорги размениваться грешно.

Из подпола пахнуло гнилью, но еще больше – пылью. Как из старой книги, которую лет сто никто не открывал. Только сильнее.

– Ты у нас, оказывается, универсал, – говорил Змей, осторожно спускаясь вниз, в черноту подпола, по лишенной перил лестнице да светя перед собой, – и головой работаешь, и в поле не растеряешься.

Медленно переступая, Крянев следовал за ним. Молча. Скромный по характеру, он не знал, как правильно реагировать на комплименты. Особенно когда их так много.

Оба остановились, когда луч фонаря выхватил из темноты человеческий силуэт. Кого-то, лежащего на полу.

– Ну-ка, ну-ка, – пробормотал Змей, подходя поближе и приседая на корточки, – ой… бли-и-ин!

Последние слова вырвались у него, когда поисковик получше рассмотрел, кому этот силуэт принадлежал. Или, правильнее говорить – чему. Учитывая ситуацию.

О том, что это Юля Демушкина можно было догадаться разве что по футболке и штанишкам, на нее надетым. Девочка не просто была мертва – складывалось впечатление, что жизнь покинула ее уже давно. Много лет назад… если не десятилетий. Вроде столько требовалось, чтобы усохнуть до состояния мумии.

Пустые глазницы. Сухая кожа, наощупь похожая на бумагу, обтягивала косточки, казавшиеся неестественно хрупкими. Тонюсенькие, как паутина, волосенки, начисто утратившие цвет… или поседевшие. Да и в целом девочка выглядела какой-то особенно маленькой. Как кукла. Собственные одежки были велики ей.

«Это потому что мы в основном состоим из воды, – сообразил Алексей, – и если воду каким-то способом откачать… или высосать, от нас мало что останется».

– Ох… господи! – со стоном воскликнул тем временем Змей.

Было отчего. Луч его фонаря выхватывал из темноты еще мумии детей. Не меньше десятка их были развешаны под потолком. Некоторые уже начали гнить или плесневеть. Иные так и вовсе почернели до неузнаваемости.

Не иначе, сказалась чрезмерная влажность подпола. Не позволявшая поддерживать мумифицированные тела в неизменном состоянии.

– Да кто это мог сделать?! – не выдержав, воскликнул Крянев.

Да сам же себе и ответил – вспомнив недавний урок:

– Хищник… или паразит. А еще точнее… вампир!

– По имени Света, – дополнил его слова Змей. – Хотя что в ней такого светлого?

* * *

Стоя у заброшенного дома, Алексей Крянев и Змей ждали приезда полиции. И зачем-то «скорой помощи». Притом, что помощь найденным в подполе детям уже не требовалась. Как и вообще ничего.

Змей успел выйти на форум отряда и оставить в теме, посвященной поискам Юли Демушкиной короткое сообщение: «Найдена, погибла». Потом, спустя минуту еще добавил: «И многие другие тоже».

Действительно, многие из прежних безуспешных поисков пропавших детей можно было теперь закрывать. Но ни радости, ни простого удовлетворения этот факт, понятное дело, не вызывал.

– Хуже, чем искать живого человека, но найти мертвеца, – изрек мрачный Змей, – это только когда мертвым оказывается ребенок. Вот где и впрямь днище.

– И не говори, – вздохнул Алексей, – давно не ощущал такого бессилия.

– Не ты один, – сказал Змей, – слышал, наверное. Десять лет назад пропала девочка… Аней ее звали. Примерно Юлина сверстница. Ее так и не нашли. Так полгорода, наверное, чувствовали то же самое. Потому мы и возникли тогда… отряд «Тревога». Чтобы множество бессильных «я» объединить в «мы», на что-то уже способное. И чтоб такого больше не повторялось.

– Но не всегда получается.

– Как видишь, – Змей вздохнул.

– Черт… если бы только ее мамочка не тянула кота за хвост, – посетовал Крянев, – если бы сразу обратилась… мы бы, возможно, успели.

– Да не возможно, а точно! – воскликнул Змей, чуть ли не всхлипывая. – А так… ни девочки. И она ушла…

– А кто она, собственно? – спросил Алексей.

Но Змей оставил его вопрос без ответа. Сам же понял, мол. И сам же дал ответ – лучше не придумаешь.

– Кстати, – проговорил он затем, помолчав несколько минут, – я не все тебе сказал. Не все доводы… почему мы с Пифией решили остановиться именно на этом варианте. Ты когда-нибудь слышал про сайт «Стыда точка нет»?

– Это где разные долбоособи рассказывают о всяких позорных случаях в своей жизни? – вспомнил Алексей. – Кто-то котенка по пьяни в мясорубку засунул. Кто-то хотел потерять на вечеринке девственность, но обделался прямо в постели. В прямом смысле.

– Не только, – молвил Змей таким тоном, будто столь нелестная оценка сайта вызвала у него недовольство, – хотя я рад, что даже работники образования ходят на такие ресурсы. Так вы будете ближе к жизни… а значит, и ваши ученики, но речь не об этом. В самом начале поиска Юли Пифия тоже заходила на этот сайт. И обнаружила среди тамошнего свежака историю под говорящим названием «Поседеть за минуту». Про то, как один местный гопарь хотел познакомиться с девушкой. Но та в поцелуе высосала из него… хм, как назвать… жизненные соки, да. Отчего он усох и из двадцатилетнего парня превратился в хилого старика.

– Сам об этом рассказал? – спросил Крянев.

– Так там, собственно, и принято откровенничать о себе, любимом. Писать от первого лица и никак иначе. А тот горе-мачо попытался этому паразиту… или вампиру хотя бы вот так отомстить. Предупредить остальных. Ну, Пифия сообразила, что это может пригодиться. Связалась с тем парнем… точнее, уже стариком через личку. Спросила район. Оказалось, что на левом берегу, по соседству с набережной. А когда узнали, что Юлю тоже на набережной видели, Пифия ко мне обратилась. Поняла, что этот паразит, Светой назвавшийся, может быть к пропаже причастен.

Потом добавил, немного помолчав:

– Вот потому я и решил действовать сам, полиции не дожидаясь. И вот почему я говорил тебе «если не боишься». Я уже имел дело с такими тварями. Знаю, как с ними вести себя… что делать.

– И что же? – не понял Алексей. – Чесноком напугать? Распятием? Брызнуть святой водой или проткнуть осиновым колом?

Пока он перечислял, Змей лишь мотал головой: «нет-нет, все не то, не угадал». И лишь затем признался:

– Все гораздо проще, бро. При встрече со мной этот паразит бы отравился. Моим собственным ядом.

На последних словах он ухмыльнулся еще, хищно оскалившись.

– Как кто-то бы сильно пожалел, попробовав конфеты с мышьяком.

24–30 августа 2021 г.

Я их ловлю

Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть.

Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

– Слышали когда-нибудь песню «Орлята учатся летать»? – начал Алексей Крянев, обращаясь со сцены к полному первоклашек актовому залу.

Было первое сентября, начало нового учебного года. И была очередь именно Крянева говорить перед новоиспеченными школярами приветственно-напутственную речь.

А может, очередность была ни при чем. С тем же успехом директрисе могло прийти в голову, что учитель биологии Алексей Павлович Крянев – мастак говорить. Что язык у него подвешен. А значит, грех этим не воспользоваться.

Дети сидели, непривычно спокойные, сосредоточенные и молчаливые. Разве что несколько из них переглянулись. Конечно же, никто из них знать не знал советских шлягеров.

Впрочем, Крянев и не обольщался по этому поводу. Вопрос задав чисто риторический. Поскольку и сам прекрасно знал ответ.

– Понимаю, откуда вам, – были его слова, – песня-то даже старше меня. А по вашим меркам это вообще глубокая древность.

Кто-то засмеялся. Не то оценив остроту речистого педагога, не то просто от облегчения. Подумав было, что нехороший учитель с первых минут пребывания в школе начал грузить бедных детей своими ужасными вопросами да пугать двойками. Но опасения оказались напрасны.

– Тем не менее, я не мог не упомянуть эту песню, – продолжал Алексей, – потому что к вам она… и особенно ее название имеет непосредственное отношение.

И почти сразу поспешил уточнить:

– Нет, не как пример. Что даже птицы, мол, тоже чему-то учатся, а значит и вам без этого никак. Нет… точнее, не только в этом дело. Соль в том, что у орлят есть цель. Я бы даже сказал – важнейшая цель в жизни. Достигнуть неких качественных изменений, без которых дальнейшее развитие не может быть полноценным.

Прозвучало до неприличия мудрено. Особенно с точки зрения семилетних детишек. Взгляд Крянева успел зацепиться за пару-тройку поскучневших лиц, прежде чем учитель поправился:

– Проще говоря, наши орлята из песни учатся летать… потому что им необходимо летать. Потому что трудно представить себе орла, не способного к полету. Если орел не умеет летать, то это просто петух экзотической породы.

Скучающие лица сменились усмешками, и Алексей продолжил:

– Опять же дело не только в орлятах. Мир не может не меняться. И те качественные изменения, о которых я говорил и без которых все остальное теряет смысл, встречаются повсеместно. Как и строгий водораздел между состояниями «еще» и «уже», определяющими готовность. Сравните: стройка и дом, крупа и каша, нефть и бензин. И в живой природе… только там от самого существа зависит, будут ли эти изменения достигнуты или нет.

Здесь Крянев сделал почти театральную паузу. Давая возможность неокрепшим (зато свежим и гибким) мозгам первоклашек усвоить эту важную мысль.

– Вот, например, с насекомыми все просто, – продолжил он затем, – личинка превращается во взрослую особь, когда подходит время. И если ей посчастливилось не стать обедом какой-нибудь птицы или букашки покрупнее. А вот птицам… тем, которые гнезда вьют, я имею в виду, а не курам, от человека зависимым… им действительно необходимо научиться летать. Так и пропитание легче добыть, и больше шансов спастись от хищников. Ну и просто сравните: нелетающий птенец в гнезде – питающийся тем, что приносят родители в клюве. И взрослая птица, которая кружит над землей и способна прокормить себя сама. Ощутимая разница, согласитесь! Пример того самого качественного изменения.

– А как насчет страусов? – спросил кто-то с места. – Они же не летают.

– А страусам в свою очередь важно научиться ходить, – ничуть не смутился Алексей, – более того, бегать. Требуется им это, конечно не в силу любви к спорту и здоровому образу жизни. Но для все того же поиска пропитания. И для того, чтобы не стать едой самому. Другой вопрос, что достигают они этой цели очень быстро. В течение первого месяца жизни.

Снова пауза, снова время на осмысление. После чего Крянев продолжил:

– У зверей признак взрослости, готовности примерно такой же. Например, у волков. Если ты сидишь в норе, сосешь материнское молоко и ждешь, пока папа принесет тебе кусок мяса какого-нибудь оленя или зайца – ты волчонок. Но если убил хотя бы зайца сам, если хотя бы сам смог спасти себя от голодной смерти… тогда поздравляю: ты настоящий волк. Полноценный лесной охотник.

– А я думал, – раздался голос одного из первоклашек с первого ряда, – что волчонок становится волком, когда какую-нибудь волчицу… ну это… полюбит.

Кто-то захихикал в зале.

Алексей посмотрел на говорившего. Еще маленький, но уже серьезно выглядевший мальчонка в костюме с галстуком и в очках. Начитанный, значит. Много знает… или думает, что знает. Но в любом случае, даже знающих не лишне бывает поправить.

– Видишь ли, – начал Крянев, улыбаясь, – нашему волку может повезти в охоте, но не везти в любви. Оказался бедняга единственным представителем своего вида на несколько километров… к примеру. Но он уже большой, такой, матерый зверь, гроза всех оленей леса. Так что его, такого большого и матерого считать волчонком? Абсурдно, лично мне кажется. Ну а если наоборот… если наш волк не преуспеет в охоте, но будет только за волчицами гоняться, те, бьюсь об заклад, будут от него убегать. Потому что самец, который и себя-то прокормить не может, им тем более без надобности. Да и не сможет такой волк долго за самками бегать. Силенок не хватит… с голодухи.

Новые смешки – на этот раз над незадачливым маленьким эрудитом. Однако у Алексея и мысли не было унизить его, сделать посмешищем. А тем более самоутвердиться за счет первоклашки. Поэтому Крянев поспешил найти с ним точки соприкосновения.

– Впрочем, ты не так уж далек от истины, – были его слова, – у травоядных… ну, раз они не охотятся, именно так переход во взрослое состояние и происходит. У коров, например. Подрос теленок; нашел телочку, которая тоже подросла достаточно, чтобы самой теленка вскормить… необходимый орган у нее достаточно развился. Вместе они вышеназванного теленка сделали – и вуаля: сами уже не телка и теленок, но корова и бык.

В этот раз школяры посмеялись, не иначе, над словами «телочка», «телка». Уже в том возрасте, что еще по инерции именуется «нежным», они уже воспринимают эти слова опошленными. За что стоило благодарить, не иначе, старших братьев, родителей, телевизор и Интернет.

И ничего с этим не поделаешь. Дети живут в мире, а не в наглухо задраенных камерах. Да и мало хорошего в том, чтобы жить наглухо задраенным. Так что мусор в их юных головах оставалось… нет, не принять с пониманием. Но и не пытаться насильственно вымести. Все, на что могли рассчитывать Крянев и его коллеги, это вытеснить интеллектуальные помои из детских голов чем-то более полезным и интересным.

Потому Алексей продолжил. Приближаясь к апофеозу своей речи. Главной мысли. Так сказать, вишенке на торте.

– Что до нас с вами, – были его слова, – человеков разумных, то изначально мы многое взяли именно от животного мира. Условия зрелости, готовности – в том числе. Мальчик становился мужчиной, выходя на охоту. А девочка считалась девочкой до тех пор, пока не выходила замуж и не рожала первого ребенка. Да-да, именно в такой последовательности, чтобы сородичей не позорить.

Очередная пауза. Крянев дал возможность уважаемой (хоть и малолетней) аудитории, кому осмыслить услышанное, кому его обсудить, пошептавшись. После чего продолжил:

– Когда охота перестала играть главную роль в жизни людей, человечество навострилось воевать. Хотя даже наши пещерные предки не отличались миролюбием, но позднее именно воинская, а не охотничья доблесть стала определять, насколько мужественен мужчина. Насколько достоин уважения. И отличали теперь мальчика от мужчины по тому, держал он оружие в руках или нет, бывал или нет в бою. Выражение «боевое крещение» как раз отсюда.

Потом добавил, помолчав пару секунд:

– Вот вы… те из вас, кто мальчики, наверное, еще не задумываетесь о военной службе. А кто задумывается, наверняка боится и мечтает ее избежать. Но представьте: было время, когда мужик не считался взрослым до тех пор, пока не пополнил собою ряды защитников родины. Да-да, будь он хоть трижды отец семейства и дюжий бородач. Хотя, с другой стороны, создавать семейство с таким тоже мало кому хотелось. Кому нужен большой ребенок?

Теперь Крянев остановился уже не потому, чтобы дать аудитории время усвоить то, что он сказал. Самому потребовалось дух перевести. Прежде чем переходить к финалу своей речи.

– Но что в наши дни? – произнес он затем торжественным тоном. – А здесь я снова повторю то, о чем говорил вначале. Мир меняется. Сегодня он сложнее… настолько сложен и разнообразен, что какой-то общей для всех цели просто не может быть. Каждый сам выбирает свою цель… тот признак зрелого, взрослого человека, который наиболее соответствует его способностям и мечтам. Но одно неизбежно и относится ко всем. Цель, какова бы они ни была, все равно нужно достигать. Приложить усилия, чтобы преодолеть дистанцию от «еще» к «уже». Собственно, в этом-то заключается задача нас… школы, в которой вы начинаете учиться. Помочь каждому из вас найти эту цель. Найти – и достичь.

Черту под речью Крянева подвели жиденькие, но все же аплодисменты школяров. Алексей ответил легким поклоном, больше похожим на кивок. Про себя признавая за собственными словами некоторое лукавство. Не так-то просто «помочь каждому», когда этих «каждых» на тебя приходится не один десяток. И учебные программы здесь так себе помощники – будучи рассчитанными на некоего мифического, усредненного ученика.

Но то были мелочи. О главном Алексей в тот момент даже не догадывался.

О том, что очень скоро качественные изменения, про которые он толковал, произойдут с ним самим – казалось бы, уже взрослым, состоявшимся человеком. Что снова Кряневу придется пройти по тропинке между «еще» и «уже».

Но как, а главное, почему это случится, он тем более не представлял.

* * *

Утверждать, что началось все с Вити Сиропкина, было бы большим преувеличением. Скорее, с Вити Сиропкина и его исчезновения все началось для Крянева по-настоящему. Еще Алексей мог сказать, что во всем был виноват Сиропкин. Вот только и мысли у него не было в чем-то обвинять этого ученика из вверенного его руководству класса.

Нет, Сиропкин не числился в любимчиках Крянева. Скорее, наоборот. Он принадлежал к той разновидности учеников, которая как будто нарочно существовала, чтобы укреплять и закалять профессиональное терпение педагогов. Напоминая им, что учительский труд – далеко не сахар. И учителя признавали, глядя на таких школяров: «Да, не сахар. Да, терпение в этом деле жизненно необходимо. И если его нет, и не предвидится, значит остается одно – искать себе другую работу».

Потому что больше ничего не оставалось. Коль, во-первых, всеобщее образование потому так и называется, что открыто для всех. Даже для таких вот начинающих неблагодарных гадов. А во-вторых, ну «онжеребенок». Причем речь не о детеныше лошади.

В то же время не был Витя Сиропкин и хулиганом. Тем более, заводилой в какой-нибудь гоп-компании, ее предводителем. О, для таких, как Сиропкин это было бы слишком банально. Читай – скучно. Если на то пошло, Сиропкин вообще-то сторонился всяких компаний и, насколько знал Крянев, дружбу ни с кем в школе не водил.

В том и заключалась главная черта этого долговязого, нехарактерно-высоковатого для своих лет, мальчишки с хмурым угреватым лицом. Сиропкину не было дела ни до кого и ни до чего, кроме себя, любимого. И главная его проблема… точнее, проблема тех, кто его окружал.

Во время урока Сиропкин мог ничтоже сумняшеся заниматься своими делами. Читать, например – и отнюдь не учебник. Или возиться с любимым айфоном, подарком родителей. Или слушать через тот же айфон музыку… спасибо, что хоть в наушниках.

Когда ему делали замечание, Сиропкин его презрительно игнорировал. Будто вообще не к нему обращались.

Когда учитель вызывал к доске или просто что-то спрашивал по предмету, Сиропкин мог без стеснения заявить, что считает оный предмет бесполезным, а его изучение пустой тратой времени.

Если бы Сиропкин, встретив в коридоре кого-то из учителей, уважительно с ним поздоровался, мог, наверное, выпасть снег в конце мая. Не лучшими были и его отношения с другими учениками. Просто сверстники предпочитали не связываться с таким дылдой лишь ради того, чтобы наставить на путь истинный. Овчинка выделки не стоила, тем паче особой агрессивности Сиропкин тоже не выказывал. Что до ребят постарше, то они либо избегали этого школяра с лицом слишком недобрым (мало ли, что у него на уме), либо просто не замечали.

Наконец, Сиропкин мог пропасть на пару дней. Просто не появиться ни на одном уроке. При этом даже не заморачиваясь придумыванием уважительной причины. Просто не захотел и все тут.

Конечно, даже Вите Сиропкину не были чужды кое-какие граничные условия. Или, как выражаются в небезызвестных кругах, берега. Совсем учебу он не забрасывал. Не допускал, чтобы вереницы двоек опускали на дно его четвертные оценки. Умудрялся вырулить, сводя здесь дело к тройкам.

Беда в том, что вел он себя так, находясь еще в нежном возрасте пятого класса. Но вот, с началом нового учебного года Сиропкин перешел в шестой. И учителям включая классного руководителя Крянева, оставалось лишь с ужасом воображать, какие перемены это принесет.

Ждать себя эти перемены не заставили. Сначала Витя Сиропкин не пришел на школьную линейку первого сентября. Чего вообще-то раньше не случалось. Потом не появился в школе и на следующий день. И на следующий, и на следующий. «Энки» в журнале шли одна за другой. А как их объяснить тем же директору или завучу, Крянев не представлял.

Но объяснять рано или поздно пришлось бы. Потому что исчезновение это явно выходило за рамки даже Сиропкинских привычных выходок.

Хуже было то, что связаться лично с Сиропкиным простым звонком не получилось бы. Строптивый школяр демонстративно отказался дать номер своего айфона кому-то из учителей. И родители его в этом поддержали. Ведь мало ли какие извращенцы могли окопаться в рядах школьных работников. Мало ли как они используют общение с драгоценным чадом, каковым для своих родителей Витя наверняка являлся. От педагога до педофила один шаг, знаете ли.

Потому на третий учебный день Алексей попытался поискать пропавшего ученика в Интернете. Хоть какой-то след, хоть какую-то весточку в социальных сетях. Какое-нибудь сообщение, способное прояснить причину его исчезновения.

Результат, увы, не обрадовал. Профили двенадцатилетнего Виктора Сиропкина нашлись и во ВКонтакте, и в Фейсбуке, и в Твиттере с Инстаграмом. Но были удалены. Сохранился аккаунт в одном из мессенджеров. Вот только писать туда, как Крянев вскоре убедился, было не эффективнее, чем заниматься живописью на водной поверхности какой-нибудь бурной реки.

Выходило, что все серьезнее. Сиропкин не просто объявил бойкот школе. Он, похоже, решил вообще остатки социальных связей порвать. А поскольку это, по мнению Алексея Крянева, уже должно было озаботить родителей мальчика, он решил связаться с ними. Благо, номера Витиных папы и мамы у него имелись.

Однако и здесь результаты не обнадеживали.

С отцом Вити Алексей даже поговорить толком не смог. Как оказалось, глава семейства находился в очень важной командировке на севере. Где без бдительного присмотра и мудрых указаний такого вот здоровенного, откормленного офисного грызуна ни нефть нормально добываться не может, ни газ. А то ведь сами промысловики знать не знают, что делать.

«Виктор, говорите? Нет, что с ним, я не в курсе», – только и смог добиться от него Крянев, поскольку Сиропкин-старший как раз пребывал на очень важном совещании. Очередном в бесконечном ряду столь же важных.

С матерью повезло больше, но ненамного. О местонахождении своего чада не знала и она. При этом заявляя, что Виктор-де уже почти взрослый, а значит, где ему обретаться, чем заниматься – его личное дело.

«Удобный подход, – не без раздражения еще подумал Крянев, – самое то, если не хочешь, чтобы родное дитя путалось под ногами, мешая работать или развлекаться. Взрослый – ну и фиг с ним!»

Впрочем, к чести Витиной мамы, она хотя бы согласилась встретиться с классным руководителем сына. Вечером после работы, у себя дома.

«А ведь когда-то, – посетовал опять-таки про себя Алексей, – учителя вызывали в школу родителей. А не наоборот».

Проживало семейство Сиропкиных в одном из новых жилищных комплексов – «Бригантине». При первом же взгляде на который Кряневу вспомнилась фраза из концерта покойного Михаила Задорнова: «Элитное жилье для элитных лохов».

Действительно, эпитет «элитный» в рекламных материалах наверняка позволил застройщику и риелторам сильно задрать цену на здешние квадратные метры. Но что получили жильцы, за них переплатившие да еще наверняка влезшие в долги? Да ту же по большому счету коробку, что и простые смертные. Только огромную до неприличия. Этажей на двадцать пять.

Громадные стены этого монстра, облицованного кирпичом, но возведенного наверняка из бетона, буквально нависали над всяким прохожим. Заставляя чувствовать себя не царем природы, а жалкой ничтожной букашкой, которую и не раздавили-то лишь потому, что жалко тратить силы и время.

«Сколько же тут народу? – задался вопросом Алексей, разглядывая ряды окон и лоджий, причем таких крохотных, что разве что выйти покурить места хватит. – Несколько сот человек наверняка! Огромная толпа. Тогда какой же этот дом элитный? Массовое это жилье и типовое… для такой кучи народу-то! Но с элитной ценой»

Впрочем, кое-какие плюсы даже он, при своем критическом настрое не мог не заметить. Например, закрытый двор, куда вряд ли заявятся какие-нибудь люмпены попить пива на детской площадке или намусорить. Или собственный паркинг – подземный. Прямо на глазах Крянева его исполинский темнеющий зев изрыгнул из себя очередное авто. Словно врата ада разверзлись, отпуская в самоволку какого-то грешника.

Впрочем, не имевшему собственной машины Алексею трудно было оценить это преимущество в полной мере.

Еще из окон и лоджий этой «Бригантины» наверняка открывался живописный вид на город… с верхних этажей, понятно. В то время как нижние жильцы должны были оценить все прелести обитания по соседству с оживленной трассой и торгово-развлекательным центром.

Что до семьи Сиропкиных, то их квартира находилась на семнадцатом этаже. Так что вид действительно выходил живописный – Крянев успел глянуть мельком из окна кухни-гостиной. Хотя сказать по правде, ожидал большего.

Мать Вити была еще молода, стройна, и вообще фигурой природа ее не обделила. Но вот привлекательности… женской в ней Алексей почему-то не ощутил. Виной тому, возможно, был деловой брючный костюм, в котором эта дама его и встречала. Слишком строгий вид он ей придавал. Не красило Витину маму и раздраженное лицо вкупе с таким же голосом.

– Не знаю, чего вы вообще добиваетесь, – начала она вместо «здравствуйте», – и без того дел хватает. А я вынуждена тратить остатки свободного времени на эту встречу… на болтовню с вами. Если вы… ваша школа не справляетесь со своими функциями…

От тирады этой у Алексея разболелась голова – все сильнее с каждым словом. Складывалось впечатление, что мать Сиропкина не то что не врубается в происходящее, но вообще в упор никого, кроме себя не видит и не слышит. Поневоле вспомнилась пословица «яблоко от яблони недалеко падает».

И появилось жгучее желание, наплевав на нормы джентльменского поведения, схватить эту мадам за горло и орать ей в ухо раз за разом: «Ваш! Сын! Пропал! Ваш! Сын! Пропал!». Пока до нее не дойдет.

– Мы о Вите всегда заботились, – продолжала Сиропкина, – старались покупать ему лучшие вещи… обеспечивать его. Работаем ради этого в поте лица. Но почему, когда пришла пора ему учиться… когда потребовалось доверить школе родную кровиночку, мы вынуждены иметь дело с таким убожеством? Такой жалкой некомпетентностью?

Крянев сдерживал себя из последних сил. Вздохнул глубоко и спросил – с подчеркнутым спокойствием:

– А давно ли вы его в последний раз видели? Вчера, например, он еще был дома?

– Вчера? Вчера… был, – в ответ пролепетала Витина мама, видно опешив от такого тона, донельзя контрастировавшего с ее собственным гневным спичем. – Да, припоминаю. Видела его вчера… вечером… после работы.

– А сегодня утром – уже нет?

– Не… уверена. Я встаю рано. И Витя наверняка спал в это время.

– Значит, недавно пропал, – заключил Алексей. – Это хорошо. Больше шансов. Но все равно… советую не тянуть, а обращаться в полицию. Чем быстрее, тем лучше. Как понимаю, записки он не оставил.

– Послушайте, – хозяйка квартиры, кажется, снова начала заводиться, пусть и уже не так сильно, – с чего вы вообще взяли, что Витя пропал? Я вот думаю, что он ушел сам… куда-то по делам. Он уже достаточно большой, чтобы иметь дела, в которые не нужно посвящать родителей. Что если он на свидании…

– Вы ему звонили?

– Нет, но…

– Позвоните, пожалуйста, – попросил Крянев.

Взяв со стола свой телефон, блестящий и изящный, наверняка дорогой, мать Вити сделала несколько движений, тыкая и водя пальцем по экрану. Вскоре из глубины квартиры донеслась мелодия, столь тоскливая, сколь и примитивная. И не менее тоскливый голос забормотал что-то, читая рэп.

– Ох… боже! – теперь-то эту даму в деловом костюме проняло. – Он телефон свой оставил! Но зачем?..

И она поглядела на Алексея с видом совершенно беспомощным, но в то же время исполненным робкой надежды. Как на единственного мужчину в поле зрения. «К таким трудностям в жизни меня не готовили», – словно говорил этот взгляд.

Но Крянев хозяйку квартиры уже не слушал. И тем более не смотрел в ее сторону. Но направился на звук Витиного айфона.

– Эй, вы куда? – неслось ему вслед.

Толкнул дверь, входя в комнату мальчика. И от увиденного даже оцепенел на мгновение.

На фоне остальной квартиры – пребывавшей в идеальном порядке, красиво и со вкусом обставленной, чуть ли не вылизанной – эта комната выглядела особенно неприглядно. Кровать стояла не застеленная, со скомканным одеялом. По полу были разбросаны обувь и предметы одежды. С ними по соседству – какие-то обертки, коробочки. Захламлен был и стол. Монитор с клавиатурой на нем буквально теснился из-за соседства с грудой книжек. И, что вполне ожидаемо, постеры на стенах. Только вместо «Звездных войн», «Наруто» или чем там школота увлекается, то были плакаты каких-то музыкальных групп, лично Алексею незнакомых. И все как один выполненные в мрачных черно-серых тонах.

На одном постере еще, как заметил Крянев, узоры складывались в свастику. Всем запретам назло.

Айфон, голосивший лежа на полу, наконец, замолк.

– Мы не мешали Вите… не сдерживали его самовыражения, – проговорила за спиной учителя подошедшая хозяйка квартиры, словно пытаясь оправдать царящий в комнате бардак, – он уже взрослый человек и вправе жить, как хочет.

Звучало не шибко убедительно. На взгляд Алексея, обстановка в Витиной комнате свидетельствовала не о свободе самовыражения. Но напоминала лишенный заботы газон или грядку, заросшую сорной травой.

– Эй! Вы не имеете права! – воскликнула Витина мать, когда Крянев переступил порог комнаты. Но тот, не обращая внимания, подошел к столу.

Посмотрел на книги. На одной заметил знакомую фамилию – Томас Мальтус. Имена с других обложек оказались ему неизвестны. Но судя по самим обложкам и заголовкам нетрудно было понять, что это не фэнтези и не ужастики, обычно любимые сверстниками Вити. Как и, тем более, не учебники. Но что-то с претензией на философичность. Но при этом – слишком глянцевые, слишком ярко разрисованы. И уж точно эти книги нельзя было назвать подходящим чтивом для малых сих – хоть для ребенка, хоть для подростка.