Текст книги "Тревога (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Расплата

Институт предоставлял неограниченные возможности для превращения человека в мага. Но он был беспощаден к отступникам и метил их без промаха.

Аркадий и Борис Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»

Мелкий, но настырный дождик смачивал ковер из сухих опавших листьев. Топча его, по осеннему лесу шли двое. Мужчина и женщина в одинаковых оранжевых жилетах.

Женщина была еще молодой блондинкой, долговязой и коротко стриженной с заурядным неприметным лицом.

Внешность мужчины была куда примечательней. Стройный, но не хлипкий, он тоже выглядел молодо… если не присматриваться к выражению его лица. Суровое то было выражение – как у много повидавшего и пережившего человека.

Но в то же время сказать про него «морда кирпичом» значило попасть пальцем в небо. Напротив, тонкие черты лица заметно смягчали внешность этого человека, придавая ей некоторую интеллигентность, даже аристократичность. Портрет довершали тонкие, аккуратно подстриженные усики. Совершенно не модные, но вид не портившие ни на йоту.

На секунду мужчина остановился, прислушиваясь. Сквозь шорох дождя до него донесся слабый стон.

– Кажется, в той стороне, – проговорил он затем.

И пара в оранжевых жилетах продолжила путь. Чтобы через несколько минут наткнуться на небольшую канаву, над которой нависал накренившийся ствол мертвого гниющего дерева.

Будучи для кого-то и впрямь небольшой, канава эта оказалась непреодолимым препятствием для тощего лысеющего старика. Да что там препятствием – западней. Старик валялся на ее дне в неудобной позе: кверху ногами. Но был еще жив. Это его стон слышал усатый мужчина.

– Кажись, вот наш грибник, – констатировала блондинка.

Ее спутник, промолчав, осторожно спустился в канаву.

– Помоги, а, – взмолился, обращаясь к нему, старик, – видишь… приземлился неловко. Подняться не могу… хоть бы не перелом.

– Помогу, помогу, – пробормотал в ответ усатый мужчина, – уж я помогу… вот сейчас помогу.

– Может, лучше со штабом связаться, – окликнула его блондинка, – пусть скоряк пришлют.

Но ее спутник только поморщился от жаргонизма «скоряк», в отряде означавший скорую помощь. Не по вкусу ему были эти коряво-подлые словечки, достойные каких-нибудь люмпенов. А предложение напарницы проигнорировал вовсе.

Склонившись над стариком, усач протянул к нему ладони с растопыренными пальцами. И… буквально увидел, как к ним устремился, поднимаясь с груди незадачливого грибника, едва заметный дымок.

Старик закряхтел, затем закашлялся, хватаясь за сердце и задыхаясь. Из его носа побежали две темные струйки, а глаза расширились настолько, что, казалось, готовы были вылететь из орбит.

– Эй! Что у вас такое?! – вскричала блондинка, заметив неладное.

Соскользнув в канаву, подбежала к напарнику.

– Эй! Че за фигня… Шмель?!

Толкнула его; мужчина, названный Шмелем, завалился на бок. Но уже секунду спустя резко подскочил на ноги, словно на пружинах. Повернулся.

Его лицо теперь выражало не суровость, а ярость. Пополам с чисто животным возбуждением голодного хищника, дорвавшегося до добычи. Глаза безумно сверкали.

– Не лезь! – взревел он, и блондинка испуганно отшатнулась.

Затем добавил, тоном уже более спокойным, но по-прежнему без тени дружелюбия:

– Я могу хоть сейчас свернуть твою костлявую шею. Но могу и, наоборот… поделиться силой. Не смотри, что он такой старый и хилый. Тут и тебе хватит… если будешь умничкой… да!

Блондинка молча закивала, судорожно сглотнув.

А затем Шмель поднес ладонь к ее лбу – всего на секунду. И блондинка аж глаза зажмурила от неожиданно нахлынувшего и никогда прежде не испытанного блаженства. Будто солнце в голове зажглось. Только не раскаленное, а ласково-теплое, животворящее. Под его лучами таяли, словно снег, усталость и раздражение от долгого похода по лесу.

– Приятного аппетита, – с усмешкой сказал ей напарник.

Когда он снова повернулся к старику, тот уже и трепыхаться перестал. Смотрел в осенние небеса остекленевшими глазами.

Шмель глубоко вздохнул и выдохнул несколько раз, снимая возбуждение. Нелегко это было сделать, ведь внутри него все бурлило и горело от прилива свежей энергии. Жизненной силы.

Наконец, справившись с собой, Шмель, как старший группы достал рацию и уже нормальным тоном проговорил:

– Это «лиса-7». Найден, погиб.

На последних словах еще покосился на спутницу-блондинку. Попробуй, мол, хоть слово против сказать.

* * *

В ушах еще звенело игривое «love me, love me» вместе с сопутствующим веселым мотивчиком, когда Пифия выходила из ночного клуба. Вспотевшая, притомившаяся, но довольная. Немного растрепавшаяся прическа была предусмотрительно уложена во время последнего похода в дамскую комнату – перед самым выходом. Потому что… да, в этот раз подцепить никого не удалось. Но вдруг фортуна еще повернется к ней лицом за пределами клуба. Ночь продолжалась.

Другие могли думать что угодно, но сама Пифия не считала себя гулякой, а свой образ жизни – безнравственным. Любой организм нуждается во встряске, но особенно тот, которому приходится больше работать головой. А Пифия не просто работала. Ей, вынужденной много запоминать, многое понимать, прочувствовать и предвидеть, собственный мозг казался чем-то вроде мусорного ведра. А даже ведро для мусора нужно время от времени освобождать, иначе плохо будет и ему самому, и окружающим.

Таким вот освобождением для Пифии и стали регулярные походы в ночной клуб. Хотя бы раз в месяц. Она давно поняла, что лучшее средство от умственной усталости – утомиться физически. Причем утомление эффективно вдвойне, если оно еще и сопряжено с удовольствиями. Старыми добрыми примитивными удовольствиями, доступными даже братьям нашим меньшим.

Потому… да, клубом как средством сбросить стресс и нервное напряжение Пифия отнюдь не ограничивалась. В противном случае давно бы спилась или даже сторчалась и опустилась на общественное дно. Гораздо чаще она ходила в фитнес-центр. Другой вопрос, что в клубе ей нравилось больше.

Итак, возбужденная и немного оглушенная, Пифия озиралась на парковке перед клубом под отзвуки музыки изнутри. Увиденное женщину разочаровало. Похоже, никто кроме нее не торопился завершать вечер, давно перешедший в ночь. Чтобы встретить неодинокое утро.

Компания визжащих малолеток, толкавшихся возле старой «лады» и пытавшихся в нее втиснуться, была, понятное дело, не в счет. Разве что посмотреть, поржать можно было.

Не вызывало надежд… но еще меньше доверия и тощее наголо стриженое существо с пирсингом в носу, одиноко слонявшееся по парковке. Пифия поймала себя на мысли, что даже пол существа не может определить – по крайней мере, с беглого взгляда.

Не то чтобы сильно ее это парило. Нет, Пифия была бы не против, окажись ее сегодняшний ночной спутник женщиной. Скорее, наоборот. Ничего такого она еще не пробовала, а хотелось бы. Просто потому, что все новое манило Пифию как экзотическое лакомство.

Но кто сказал, что познать это новое она обязана именно с какой-то лысой уродкой, шляющейся в ночи? С существом, которое даже на порог клуба не пустили – наверняка заслуженно.

И вообще, скорей всего оно искало удовольствия иного рода. Связанные не с биологией, но с химией.

Еще раз осмотревшись, Пифия разочарованно вздохнула и зашагала прочь. Сегодня, похоже, ничего не обломится. Придется вызывать такси. И надеяться, что ответом ей будет не дружный храп и водителей, и службы заказа.

Пифия перебралась с парковки на тротуар ближайшей улицы. И, достав айфон, уже успела открыть приложение для заказа такси… когда услышала приветственный звук автомобильного клаксона.

Просигналили еще раз. С неохотой Пифия оторвалась от айфона и обернулась. Где-то в шаге от нее на проезжей части остановилась аккуратненькая белая «Киа», поблескивавшая в свете уличных фонарей.

К чувству неудовлетворенности, точнее незавершенности, добавилось раздражение. Оттого, что владелец «Киа», похоже, кое с кем ее перепутал. Конкретно, с девками, работающими на трассе – и занимающимися отнюдь не укладкой асфальта. Так не хотелось кричать: «Нет, я не из этих!», словно оправдываясь перед очередным ушлепком, у которого завалялись лишние деньги. А кричать придется. Придется отшивать его как можно жестче и скорее. Прежде чем этот козел начнет о цене договариваться.

Союз этот – раздражения и чувства незавершенности – атаковал хорошее настроение Пифии, с трудом обретенное в стенах ночного клуба. И готов был уже повергнуть его. Ах, какой вечер пропал! Но оба эти неприятные чувства мгновенно улетучились, сменившись надеждой, когда Пифия увидела лицо владельца машины – тот как раз высунулся наружу.

– Шмель, ты? – переспросила женщина, не скрывая радости.

– А я уж думал, не узнаешь, – не менее весело, даже в каком-то приятном возбуждении, отозвался усатый красавец.

С ним, как и с большинством опытных участников отряда «Тревога» Пифия была знакома лично. Не только через посредников в виде телефона и Интернета. Так что зря один из тех ребят… Змей, кажется, его зовут, сравнивал ее с леди Годивой. Которую нельзя видеть живьем, не то ослепнешь.

С другой стороны, знакомство конкретно со Шмелем нельзя было назвать слишком близким. Пока. А потому…

– Тебя подвезти? – предложил веселый усач.

– Тогда лучше к тебе, – было ему ответом.

* * *

Что ж. Надо сказать, Шмеля Пифия недооценивала – и напрасно. Привыкла считать человеком флегматичным. Именно такое впечатление он производил, когда они виделись и общались раньше. Не в спальне, правда.

А сегодня в этого усача словно бес вселился… что для матерых участников отряда «Тревога», кстати, не всегда звучало как метафора. Еще пока ехали, он радостно так трепался ни о чем и смеялся беззаботно. Пифия даже заподозрила, что Шмель малость принял на грудь. А уж как утомил ее, когда дело дошло до постели. Причем дошло очень быстро, чуть ли не сразу по приезде. Вещи их обоих так и остались лежать, разбросанные по прихожей и спальне.

Ох и утомил! Как будто не сверстник, то есть вполне себе зрелый мужчина, а юнец, у которого недалече как вчера дембель был.

«Интересно, ты что-то принимаешь?» – мысленно спрашивала еще Пифия, словно обращаясь к Шмелю.

Впрочем, утомился, в конце концов, и он. Потому что, как ни крути, был лишь представителем того пола, который только кичится почем зря своей силой. Подобно тому, как воины себя подбадривали перед безнадежной битвой, выкрикивая оскорбления врагу.

Итак, отвалившись от Пифии, Шмель, наконец, затих и уснул. Более того, даже захрапел. Как и большинство мужчин до него. Разве что хватило его на дольше. А Пифия, полежав немного да поглядев в потолок – силясь разглядеть какие-то детали сквозь темноту – поднялась и вышла, закутавшись в простыню.

Древнейший инстинкт получил свое. Был утолен и теперь отошел в сторонку, давая дорогу стыдливости и прочим условностям цивилизации.

Так, закутанная, Пифия вышла на лоджию. Застекленную и утепленную, благодаря чему холод осенней ночи туда почти не проникал.

Покурив да немного подышав свежим воздухом, Пифия хотела было вернуться в спальню. Но немного дезориентированная в чужой, да еще темной, квартире, попала в соседнее помещение, оказавшееся небольшим кабинетом. Включив свет (дабы ни на что не наскочить в потемках), Пифия обнаружила письменный стол, на котором стоял монитор компьютера, картину на стене, книжный шкаф. А еще тумбочку с маленькой стеклянной витриной.

Она-то и привлекла внимание любопытной женщины.

Под стеклом ожидаемо находилось нечто, претендующее на роль музейного экспоната. Пусть даже единственным посетителем такого «музея» был сам хозяин квартиры. Два потемневших и потускневших от времени ордена… кажется, что-то военное и старинное. Один напоминал мальтийский крест. Другой был выполнен в форме опять-таки креста, больше похожего на медицинский. Только зеленого. А над крестом – изображение двух перекрещивающихся сабель.

С крестами соседствовала старая, чудом не выцветшая фотография в рамке. На ней еще можно было разглядеть молодого парня в военной форме, при сабле, и, кажется, с одним из крестов-орденов на груди. Пифия еще обратила внимание на штаны с лампасами – еще один архаизм.

Парень держал над головой винтовку со штыком, словно торжествующе потрясая ею. А еще показался Пифии похожим на Шмеля. А может, просто усы у них были почти одинаковые. Тогда как других черт лица на старом снимке было не различить.

Заинтригованная (ибо неоднозначность порождает вопросы), Пифия приложила ладонь к стеклу, аккурат над фотографией. Прикрыла глаза… и на мгновение увидела героя снимка живьем. Каким видел его давно почивший в бозе фотограф.

Действительно, на Шмеля очень похож. Можно сказать, одно лицо. Причем усы усиливали сходство. Молодой вояка гордо, а может, самодовольно улыбался, держа винтовку над головой. Но на деле старался не трясти ею и вообще не шевелиться. Дабы не испортить снимок. В старые времена фотографии сильно были чувствительны к таким вещам. Не то, что сейчас – с цифровыми камерами.

– Прадед мой, – раздался негромкий голос за спиной, разрушая образ, явившийся Пифии и возвращая ее в реальный мир.

А уже в следующую секунду обе руки подошедшего Шмеля легли на плечи женщины. Та машинально дернулась и шагнула в сторону, высвобождаясь из объятий да еще плотнее кутаясь в простыню. Ты, мол, конечно, меня порадовал, отдаю тебе должное. Но не воображай, пожалуйста, лишнего.

– Поручик Волохов, – проговорил Шмель, ничуть, как будто не огорченный ее реакцией, – это в честь него меня Борисом назвали.

– Воевал? – поворачиваясь к Шмелю, исключительно риторически спросила Пифия, дабы поддержать разговор. Ну и сгладить тем самым впечатление от своего отказа. Подсластить пилюлю для мужского самолюбия.

– А то! – с энтузиазмом заявил хозяин квартиры. – В Первую мировую, потом в Гражданскую. В армии адмирала Колчака.

«Что ж, – с удовлетворением подумала Пифия, – это объясняет, почему у наград такой старомодный вид. Да и поручики отнюдь не в Великую Отечественную были».

– За белогвардейцев, – вслух молвила она, – как там… за царя, за родину, за веру?

– Скорее, за Русь святую, – поправил Шмель, – царя-то к тому времени краснопузая сволочь убила без суда и следствия. Вместе со всей семьей. Хотя оставалась еще у нас… прадеда моего и вера, и родина.

«У нас?» – не могла не обратить внимания Пифия на эту странную оговорку. Вслух же не удержалась от подколки:

– А также за вальсы Шуберта и хруст французской булки.

– Уж всяко лучше, чем попса и Биг Мак, – парировал Шмель без тени улыбки. – И не надо иронии. Прадеду действительно было, во что верить и за что сражаться. Он и сражался. В отличие от нынешних… «идейных», прости господи, борцов то ли с системой, то ли с режимом, а то ли с собственными тараканами в голове. В чем их борьба-то? В том, чтобы в Сети ругаться, потом потолкаться на площадях, поорать? А в итоге схлопотать от полиции да неделю в том же Интернете плакаться по этому поводу. Ладно, девушки. Но когда мужчины так себя ведут, лично мне смотреть противно.

– Да я ж не против, – примирительно молвила Пифия, пожимая прикрытыми простыней плечами.

Но Шмеля уже было не остановить.

– Кстати, если бы победили они… прадед мой и остальные, – говорил он, постепенно заводясь, – тогда очень много зла просто не случилось бы. Не было бы ни ГУЛАГа, ни Голодомора. Как и Второй мировой войны с десятками миллионов трупов. Потому что с законным государем России… в отличие от краснопузой сволочи западные державы, если не дружили, так хотя бы предпочитали ладить. И им не было бы нужды вооружать и натравливать на нас хоть Гитлера, хоть кого бы то ни было. А значит, не было бы и «холодной войны», когда свой народ держали впроголодь, а помогали всяким тиранам из якобы дружественных стран. Вплоть до людоедов из Африки. А народ тем временем душу готов был продать за джинсы. Девяностых бы не было… когда понятия «бандит» и «успешный человек» стали синонимами, а нравственные ориентиры окончательно сбились. И кумирами молодежи сейчас были бы Суворов и Менделеев. А не Бузова с Моргенштерном.

«Кому как, – подумала Пифия, – кому Менделеев, а кому Салтычиха ориентир и пример для подражания. Или Пуришкевич».

Но вслух ничего отвечать, тем более возражать не стала. Ибо понимала: что с фанатами, что с хейтерами бесполезно спорить. Бесполезно приводить какие-то аргументы. Что те, что другие – как школяры недобросовестные, подсмотревшие готовый ответ в конце задачника. И теперь держащиеся за него, подгоняющие под него решение со всей доказательной базой. Что подходит – берем, что не подходит – отбрасываем. И, увы, не всегда успевают вовремя заметить, что ответ-то, подсмотренный… к другой задаче.

Тем более что следующие слова данного конкретного не то хейтера, не то фаната, показали: против хотя бы Пуришкевича в качестве кумира он ничего не имеет.

– И вообще «штерны» всякие знали бы свое место, – заявил Шмель, – и не высовывали бы свои кривые переросшие носы из-за черты оседлости. Но даже если бы высунули – им бы по этим носам в два счета надавали!

Пифия улыбнулась. Тогда как внутри нее вовсе назревала волна смеха, которую она едва сдерживала. Умея помимо прочего видеть себя со стороны, женщина как раз увидела… и осознала всю нелепость ситуации.

Нет, правда: двое любовников, только что из постели, стоят, в чем мать родила (не считая простыни) – и обсуждают спорные исторические вопросы! Кто за что воевал и кто был прав. Право же, как в плохом кино, если не хуже. Даже сетевым хомячкам, спорящим по любому поводу, такое бы в голову не пришло.

Одно радовало: улыбку Пифии Шмель истолковал в свою пользу.

– Опять в спальню хочешь? – поинтересовался он уже куда миролюбивей и улыбнувшись в ответ.

– Почему нет, – поспешила согласиться женщина, проведя ладонью по груди Шмеля.

И все же фотографию, увиденную в кабинете, выбросить из головы не смогла. Заинтересовалась ею. Особенно из-за сходства человека, на ней изображенного – поручика Волохова – с хозяином квартиры.

Что-то здесь было не то. Трудно было объяснить это сходство обычным родством. Тем более в четвертом поколении. Опять же трепетное отношение Шмеля к памяти именно прадеда-белогвардейца. А не, скажем, деда, с гитлеровцами воевавшего. Как-то это нетипично. Если ветеранов Великой Отечественной войны и вправду принято было чтить (благо, некоторые из них были еще живы), то какое по большому счету дело человеку двадцать первого века до войны Гражданской? Тем более гордится тут, по большому счету, было нечем. Тот еще повод для гордости – война с соотечественниками.

Что-то было не так, Пифия не сомневалась. И объяснение, что-де каждый по-своему с ума сходит, ее не удовлетворяло.

Потому, сделав над собой усилие и проснувшись утром пораньше да собравшись, она, пока Шмель спал, успела незаметно прошмыгнуть в кабинет. Да сделать фотографию поручика Волохова снимком вдвойне – засняв на камеру айфона.

* * *

По возвращении домой, Пифия перво-наперво хорошенько выспалась. Благо, был выходной, подработку в виде частных приемов она на этой неделе не планировала, да и на поисковом фронте все более-менее до поры успокоилось. Кроме того, то, чем она собиралась заняться дальше, могло получиться только на свежую голову. То бишь отдохнувшую.

Встала она уже под вечер. И, усевшись на диван с мягкими подушками, положила айфон на стоящий рядом маленький столик. Открыла последний снимок, приложила к нему ладонь и закрыла глаза.

Образы устремились к Пифии, не без труда преодолевая полосу препятствий – искажений, внесенных сперва старинным фотоаппаратом, затем временем, оказавшимся для снимка главным испытанием, потом стеклом витрины и, наконец, несовершенством уже цифровой камеры айфона. Несовершенством, которое не признавали разве что самые ярые из фанатов «яблочной» продукции.

То, что донесла до нее фотография, женщина видела в форме коротких сценок или даже отдельных кадров, перемежаемых яркими вспышками.

Вот бравый поручик лезет в штыковую атаку. Пронзает штыком одного из вражеских солдат, подается назад, отбрасывает, толкая прикладом, еще одного бойца. С шашкой наголо мчится кавалерист. Волохов успевает в последний момент податься в сторону, отчего лошадь проскакивает мимо. Не желая давать ей второго шанса, поручик уже извлекает из кобуры пистолет и стреляет животному в бок. Без промаха.

Вот взмывают фонтаном и разлетаются во все стороны комья земли. Артобстрел, не иначе. Поручик Волохов и еще один белогвардеец пробираются то короткими перебежками, то пригибаясь – так, чтобы укрыться за малейшую неровность. Вот заплясали земляные фонтанчики поменьше, но поинтенсивнее. Пулемет вступил в игру. И боевой товарищ Волохова оказался к тем фонтанчикам слишком близко. Не успел подальше отскочить.

Вот окровавленный, белогвардеец падает. Волохов бросается к нему, тянет за собой. Тянет… не обращая внимания на стрекот пулеметов и рвущиеся снаряды. Тянет, пока не добрался до ближайшего окопа.

Вот, уже в окопе, поручик тормошит спасенного собрата по оружию. Но тот, весь в крови и в изорванной форме, не реагирует. Волохов что-то орет… что именно, Пифия не слышит, звуки сквозь толщу времени до нее не доходят. Но догадывается, что прадед Шмеля то ли проклинает врагов и всю войну, то ли просто горюет о потерянном друге.

Так, не прекращая орать, с донельзя страдальческим лицом Волохов снова толкает его ладонями обеих рук. И внезапно от ладоней идет дымок, вроде сигаретного. Тоненькие, едва заметные дымные струйки дотягиваются до павшего белогвардейца, тот судорожно шевелится…

И вот он же уж не лежит, но сидит в окопе, прислонившись к земляной стене. Что-то говорит – шевелит губами. Да с недоумением пялится то на порванную на груди форменную куртку, покрытую давно засохшей и потемневшей кровью, то на поручика. Вялый, но вполне живой.

Таким же вялым выглядит и сидящий рядом сам Волохов. Если не больше. Просто-таки спит на ходу.

Отведя руку, Пифия открыла глаза, возвращая свое сознание в реальность двадцать первого века. Интересное кино! Оказалось, что прадед Шмеля не просто заблуждался во взглядах и одновременно был доблестным бойцом и хорошим товарищем. Не только был похож как две капли воды на своего потомка-фаната. Но и обладал некоторой способностью – из тех, чье существование наука не признает… впрочем, справедливости ради, не без причины. Ибо явления редкие, порой одиночные, действительно не представляют научного интереса.

Причем речь шла не просто о необычном умении, но об умении, крайне полезном для поиска и спасения людей. Способности, достойной опытного участника отряда «Тревога».

Причем то ли открыл, то ли получил ее Волохов почти при таких же обстоятельствах, как это случается с членами отряда. Стремление кого-то спасти, как идея-фикс плюс готовность при этом пожертвовать собственной жизнью – и, вуаля! Некая запредельная сила в виде исключения дает возможность, и спасти, и выжить самому. Необходимое умение и для того, и для другого – даром, что недоступное большинству обычных двуногих.

По понятным причинам недоступное. Ибо мало кто из человеков разумных озабочен спасением ближнего своего. А уж к самопожертвованию при этом готовы хотя бы морально и того меньше.

«Интересно, – подумала Пифия, – а Шмель мог эту же способность унаследовать? Вместе с внешностью?»

Вообще, в отряде принято было считать, что необычные способности его участников были свойствами исключительно приобретенными. Ну так у людей много чего принято или было принято считать. Было время, когда, к примеру, считалось, что солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Просто потому, что такой вывод казался очевидным, а ни проверить, ни, тем более, опровергнуть его не было никакой возможности.

А как проверить наследование необычных, не вписывающихся в научную картину мира, умений участников отряда? Правильным ответом было – понаблюдать за ребенком, родившимся у кого-нибудь из них.

Вроде куда уж проще… на первый взгляд. Но вот незадача: те, у кого эти способности обнаружились, по странному совпадению избегали семейной жизни. Пифия была тому ярким, с волосами цвета пламени, примером.

Для одних семью заменил отряд и общество товарищей по поискам. Другие, подобно Пифии, вовсе стремились к одиночеству. А когда одиночество начинало угнетать, искали людских контактов в тех же ночных клубах. Так, чтобы получить максимум удовольствий при минимуме обязательств.

Что до простых обывателей, обремененных семьями и лишь изредка участвовавших в поисках как массовка, то они никаких особых талантов раскрывать не успевали.

«Эх, было бы неплохо, если б Шмель тоже так умел… как его прадед», – мечтательно подумала Пифия. Но увы, и еще сто раз увы: никаких необычных способностей за ним замечено не было.

При этом, как ни странно, позывным правнук поручика Волохова обзавелся чуть ли не с первых дней участия в отряде. Как Шмеля движок сайта, включая систему регистрации, принял его безоговорочно.

Хотя, насколько было известно Пифии, сперва поисковик обзаводился необычным умением, а уже следом подбирал себе ник на сайте, он же позывной. С ней самой, во всяком случае, именно так это происходило. А прежде, чем открыть в себе дар ясновидения (настоящий, а не как у тех, кто за деньги гадал или в «Битве экстрасенсов» участвовал), Пифия была не Пифией, а всего лишь Инной Канюковой.

Нет исключений без правила? Пифия сомневалась. Даром, что мало понимала в функционировании того же сайта отряда.

Таким образом, выходило, что скопировав снимок прадеда Шмеля и применив к нему свой дар, Пифия не столько ответила на возникшие по его поводу вопросы, сколько обзавелась еще одним. Иначе говоря, знала несколько больше, но понимала немного меньше.

Не сходились все равно концы с концами.

Чтобы подстегнуть мозг, Пифия сходила на кухню, сварила кофе. А пока попивала ароматный напиток, посетила ее новая мысль.

Хоть Гражданская война закончилась известно как, поручик Волохов вряд ли погиб. Иначе бы не смог родить дедушку Шмеля, и весь этот род бы прервался. Потому что выглядел поручик молодым, вряд ли успел семьей обзавестись. Тем более что Гражданской войне предшествовала Первая мировая, а в предшествующие годы Волохов наверняка совсем юнцом был.

Так что наверняка после поражения белых поручик, подобно другим своим уцелевшим соратникам, удрал за границу, куда-нибудь в просвещенную Европу. И там…

Там ему мог пригодиться его дар исцеления просто для зарабатывания себе на хлеб. Вряд ли Волохов сильно разбогател, сражаясь то за царя, то за Русь святую. А значит, на чужбине ему гарантировано грозила нищета. Так неужели поручик при таком незавидном раскладе не догадался бы воспользоваться своим чудесным умением? Что-то не верилось.

А если воспользовался – то неужели не засветился ни разу? Так, чтоб сплетни прошли, чтоб газетчики прознали про русское чудо?

Ухватившись за эту идею, Пифия решила проследить дальнейший жизненный путь белогвардейского поручика. Для чего загрузила снимок его фотографии из айфона в специальную программу, которую для нее сделал один знакомый талант-компьютерщик.

Программа распознавала изображения и отыскивала похожие на просторах глобальной Сети. Причем делала это не примитивно, как Гугл, а со вниманием к деталям.

Первая попытка оказалась неудачной. Программа выдала кучу таких же черно-белых снимков солдат обеих мировых войн и нескольких локальных конфликтов. Халхин-Гол, Корея, Вьетнам и тому подобное.

Что ни фотография – на каждой солдат позировал один да со вскинутым над головой оружием. Похоже на снимок Волохова? Похоже. Но Пифии требовалось совсем не то.

Мысленно посетовав сперва на «тупую железяку» сиречь компьютер, затем на столь же недалекую себя, Пифия загрузила снимок в Фотошоп. Там вырезала только «портретную» часть снимка поручика – голову, плечи и грудь. Увеличила.

Лицо, вполне ожидаемо, получилось до неузнаваемости мутным. Но Пифия, не желая сдаваться, решилась на небольшой подлог. Точнее даже на невинную хитрость.

Она зашла в паблик отряда «Тревога», отыскала там коллективную фотографию нескольких членов отряда, включая Шмеля – участников одного из поисков. Загрузила и эту фотографию, вырезала лицо Шмеля, преобразовала это изображение в черно-белое да приладила к портрету его прадеда.

Снова запустила заветную программу, загрузив уже то, что получилось из двух снимков.

Программа задумалась. Очевидно, найти нечто похожее было делом нелегким – из-за редкости искомого материала. Пифии оставалось лишь надеяться, что за свои упражнения с Фотошопом она не получит в качестве результата какого-нибудь Франкенштейнова монстра, урода из цирка или участника массовки в очередном фильме про зомби-апокалипсис. Хотя вроде бы сделала гибрид из двух снимков аккуратно. Старалась.

Результат пришел примерно через полчаса. За которые Пифия успела еще выпить кофе, потом покурить на балконе и, наконец, соорудить себе бутерброд, чтобы проснувшийся голод унять.

Съесть бутерброд она уже не успела. Звуковой сигнал оповестил об окончании поиска. Прямо с тарелкой в руке Пифия подошла к компьютеру, посмотрела на находку программы. И…

И подумала, что даже окажись на найденном изображении чудовище Франкенштейна, она бы удивилась меньше.

Человек на портрете, отысканном программой, имел лицо Шмеля, а также его прадеда-белогвардейца. Только с выражением каким-то брезгливым и неприятным.

Но главное, он был облачен в мундир… Вермахта?! Нет, войск СС. Хотя такая ли уж принципиальная разница?

На веб-странице, где обнаружился портрет, имелся еще текст на немецком языке. Ряд слов которого в переводе не нуждались.

«Гауптштурмфюрер Б. Волохофф. Дивизия «Шарлемань».

* * *

Стены здания беззвучно содрогались под огнем артиллерии. С потолка сыпалась штукатурка. За ближайшим окном то и дело что-то вспыхивало ярко, чтобы спустя мгновение смениться клубами дыма.

На полу, заваленном той же штукатуркой, какими-то обломками, металлическими колпачками гильз и прочим мелким мусором валялось бездыханное тело в эсэсовской форме. Еще трое эсэсовцев лежали, прижавшись к тому же полу и прикрывая головы.

Затем наступила передышка. Здание перестало трясти, дым за окном худо-бедно рассеялся. И тогда один из эсэсовцев подобрался к окну, приподнялся над подоконником и высунул наружу дуло короткоствольного автомата. Нажал на спусковой крючок, злорадно ухмыляясь.

Однако в бою расклад может меняться ежеминутно. Внезапно лихой стрелок изменился в лице и попятился прочь от окна, испуганно выпучив глаза. Его примеру собрались было последовать два других эсэсовца, когда через соседнее окошко в помещение влетела и упала на пол, легонько звякнув, граната. Заброшенная сюда, не иначе, каким-то шибко сообразительным рядовым Райаном.