Текст книги "Тревога (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Граната взорвалась прежде, чем эсэсовцы успели покинуть комнату или хотя бы рассредоточиться по углам, оказавшись от эпицентра взрыва как можно дальше.

Один из гитлеровских прихлебателей превратился в кровавое месиво, буквально впечатанное в ближайшую из стен.

Другому повезло больше – ему всего лишь оторвало ногу. Но и этого хватило, чтобы эсэсовец лежал, зажимая обеими руками обрубок и что-то орал, широко раскрывая рот. Пифии, которая и в этот раз не слышала звуков, он оттого напомнил рыбу, вытащенную на берег.

А третий оказался тем самым гауптштурмфюрером по фамилии Волохофф. Как две капли воды похожим на белогвардейского поручика Бориса Волохова и Шмеля.

Весь окровавленный, гауптштурмфюрер, однако, еще был жив. Более того, был способен двигаться. И теперь подползал к орущему покалеченному товарищу.

Затем произошло то, что Пифия ожидала увидеть менее всего. Подобравшись к другому эсэсовцу, Волохофф поднес к нему ладони. Точь-в-точь, как белогвардейский поручик, коим так гордился его правнук Шмель. Вот только струйки едва заметного дыма поползли в этот раз не от ладоней, а от эсэсовца-калеки. К ладоням гауптштурмфюрера.

Лишившийся ноги эсэсовец что-то завопил из последних сил, забился в агонии, а спустя уже пару секунд навеки застыл. Тогда как гауптштурмфюрер Волохофф приподнялся на локте, затем перешел в сидячее положение. Кровь, покрывавшая его лицо и форму, потемнела – так быстро засохла, не иначе. А грязное лицо растянулось в довольной улыбке.

Пифия оторвала ладони от портрета на мониторе компьютера. Открыла глаза, озадаченная и с универсальным словечком «Однако!» на устах.

На ее глазах этот Волохофф… нет, все-таки Волохов продемонстрировал такое же умение, что и его… предок-белогвардеец? Однофамилец-двойник? Или он сам двадцатью с хвостиком годами ранее? Только с точностью до наоборот. Не поделился с сослуживцем жизненной силой, но забрал ее, спасая собственную шкуру. А это почти наверняка значило одно из двух. Либо необычные способности передаются-таки по наследству. Либо поручик Волохов и гауптштурмфюрер Волохофф – одно лицо.

В пользу последнего предположения говорил тот факт, что буква «Б» в качестве инициала гауптштурмфюрера тоже означало «Борис», а не «Бернар», например. Или «Бен». Так было указано в тексте, который прилагался к найденной фотографии.

Но вот беда: некоторые обстоятельства этой гипотезе противоречили.

Начать, собственно, с самого текста, оказавшегося кратким досье на этого офицера эсэсовской дивизии. По-видимому, создатель сайта дорвался до архивов «Шарлемани» и, сохранив их на недобрую память, хотя бы частично оцифровал да выложил в Сеть.

О «характере стойком, нордическом», правда, в досье не говорилось. Ну, так ничего подобного, видно, и не требовалось от коллаборациониста и унтерменша. Другой вопрос, что год рождения французского гражданина и русского эмигранта Бориса Волохоффа, примкнувшего к нацистам вскоре после начала оккупации, был указан как тысяча девятьсот восьмой.

То есть, в ряды войск СС он вступил мужчиной в расцвете сил, но сколько ж лет ему должно было быть в Гражданскую войну? Правильный ответ: чуть более десяти. Подростком он был тогда. И не мог сражаться в рядах армии Колчака… и вообще, чьей бы то ни было.

Но и если допустить, что поручику Волохову будущий гауптштурмфюрер приходился сыном, унаследовавшим-таки отцовское умение, получалось, что уже сам поручик заделал его в подростковом возрасте. Поскольку во времена Гражданской войны сам он выглядел молодым парнем – лет на двадцать пять от силы.

Еще досье сообщало, что будущий гауптштурмфюрер вступил в ряды СС уже прошедшим военную подготовку в Иностранном Легионе. Данный факт снова склонял весы в пользу той версии, что речь шла о бывшем белогвардейце-поручике. Действительно, удрав из охваченной Гражданской войной России, прадед Шмеля мог вступить в Легион. Чтобы и денег подзаработать, и повысить шансы на получение гражданства. Тогда как предполагаемому сыну поручика это было ни к чему. В первые годы после Гражданской войны он был бы слишком юн для военной службы. А к моменту достижения совершеннолетия жил бы во Франции уже около десяти лет. Так что едва ли имел необходимость ради гражданства рисковать жизнью.

Но снова все упиралось в год рождения. Не подходивший ни поручику Волохову, ни его гипотетическому сыну.

Зато этот год подходил самому гауптштурмфюреру, чей снимок-портрет угодил в виртуальные сети Пифии. Выглядел «Б. Волохофф» вполне на заявленный возраст – немного за тридцать. И как раз во Вторую мировую войну согласно указанному в досье году рождения должен был разменять четвертый десяток лет.

Оставался еще вопрос о наличии той же способности, что у поручика Волохова, у самого Шмеля. Если исходить из того, что поручик и гауптштурмфюрер все-таки не одно лицо, но родственники, выходило, что способность передается по наследству. Значит, может быть и у Шмеля. А еще становится понятным, собственно, его позывной. Шмель обычный (насекомое) переносит пыльцу и собирает нектар, подобно тому, как мужчины в семье поисковика Шмеля собирали жизненную силу и могли переносить ее от человека к человеку.

Но почему тогда Шмель скрывает это умение от отряда? Не проявил ведь ни разу, чтобы хотя бы первую помощь найденным детям или старикам оказать. Значит, было, что скрывать. Неужели, подобно предку-гауптштурмфюреру Шмель своей способностью злоупотреблял?

Наконец, удивляло сходство этих трех родственников… или двух, если остановиться на предположении, что поручик и гауптштурмфюрер все-таки одно лицо. Уж очень похож оказался Шмель на прадеда-поручика. А эсэсовца Пифия вовсе нашла с помощью обработанного Фотошопом лица Шмеля.

«И вот интересно, – мысленно обратилась Пифия к Шмелю, – если на фотку твоего отца посмотреть, вы тоже с ним на одно лицо окажетесь? И возможно ли в принципе такое – даже при самом близком родстве?»

Будучи по образованию психологом, даже основы генетики Пифия изучала в школе и успела подзабыть. Поэтому не могла ответить на последний вопрос обоснованно.

Зато знала, кто мог бы. Один из участников отряда «Тревога». Орел, в миру Алексей Павлович Крянев, учитель биологии.

«Привет, Алексей! – написала Пифия ему на электронную почту, вне отряда предпочитая позывными лишний раз не пользоваться, особенно в переписке. – Не в службу, а в дружбу: скажи, может ли правнук быть копией своего прадеда? Чисто теоретически?»

Ответ пришел на редкость оперативно – спустя чуть более десяти минут. В отправленном Пифии письме, после приветствия Крянев сообщал: «Боюсь, такое невозможно, даже если бы семья практиковала близкородственные отношения, поддерживая чистоту крови. Точнее, прокатило бы у каких-нибудь примитивных организмов. Тогда как у человека обычно приводило к рождению все менее жизнеспособного потомства с врожденными уродствами и патологиями.

Если же семья нормальная, то есть с каждым новым поколением получает приток свежего генетического материала, то генотип ее и вовсе напоминает игру в испорченный телефон. Изменяясь с каждым новым поколением. Даже если в какой-то семье рождаются только сыновья, им надо жениться, и каждая жена привносит в гены будущего ребенка (читай, следующего поколения) что-то свое

Представь еще, что у тебя есть мешок, полный черных шариков. Если туда ничего не класть, то наугад или не наугад, но ты будешь доставать из него только шарики черного цвета. Но если взамен каждому извлеченному черному шарику класть в мешок белый шарик, то белые шарики наощупь будут попадаться все чаще и чаще. Вплоть до полного исчезновения черных шариков».

Последнее сравнение, рассчитанное, очевидно, на школоту, Пифию позабавило. Но в целом ничего забавного в ситуации она не видела. Со слов Крянева (то бишь, какого ни на есть профессионального биолога) выходило, что либо Шмель не мог существовать сам, либо у него не могло быть предка с такой же, как у него внешностью.

А значит, Шмель не просто скрытничал. Не просто отказывался помогать в деятельности отряда своей способностью. Но самым наглым образом Пифию – обманул. А вероятней всего и не только ее.

Но почему? И как обстояли дела на самом деле? Голова, которую Пифия ломала вот уже весь вечер, от этой ломки устала и потому на помощь не спешила. Одно было понятно: едва ли кто-то мог прояснить ситуацию, свести концы с концами и расставить точки над «ё» лучше, чем сам Шмель. Следовало его, такого лживого и скрытного спровоцировать на откровенность.

И здесь Пифия вынуждена была признать – в таких делах она, даром, что психолог, сильно уступала журналистке Ксении, в отряде известной как Бланка. Потому что у Бланки то была способность, не без участия в отряде приобретенная. А значит, всяко превосходившая возможности обычного человека, независимо от профессии.

* * *

Разговор с Бланкой по телефону превзошел ожидания Пифии. Как оказалось, шустрая брюнетка тоже приглядывалась к Шмелю. Причем в отличие от Пифии, приглядывалась уже давно. Во всяком случае, успела узнать и продумать достаточно, чтобы знаки вопроса, окружавшие загадочного поисковика, успели распрямиться до восклицательных.

– Нет, ну ты сама посуди, – говорила Бланка, – этот Шмель в отряде два года. За это время успел поучаствовать почти в полусотне поисков. Из которых восемь завершил лично. Причем все – знаешь, с каким результатом?

– Найден, погиб, – сообразила Пифия.

– Вот-вот, – подтвердила ее догадку Бланка, – ни одного исключения. Но это не все. Знаешь, что еще общего было во всех поисках, в которых Шмель участвовал?

– В лесу… они все проходили, – вспомнила ее собеседница на правах инфорга.

– Именно, – торжествующе заявила Бланка. – То есть, когда в городе кого-то ищем, Шмель как будто даже ни при чем. Не дает о себе знать. Зато стоило объявить поиски в лесу, как сразу выскакивает. «А вот и я, самый могучий джедай!»

Потом добавила, помолчав немного:

– Нет, я понимаю, что участие в поисках – дело добровольное. Но не до такой же степени. Чтобы уж так пристрастия свои демонстрировать. Как будто не людям помочь хочет, а в магазин собрался.

– Или на охоту, – сказала Пифия.

– О том и речь, – продолжила свою мысль Бланка, – охотился… на ситуацию. Раз за разом стремился оказаться в одно и той же ситуации: он в лесу, наедине с потеряшкой ну и еще одним-двумя товарищами по «лисе». Тут дураком надо быть, чтобы не догадаться – расклад такой ему выгоден. Потому он его и ищет. И вот теперь, благодаря твоим находкам все становится понятным. Пристрастия в поисках в том числе.

– Даже так? – изумилась Пифия.

– Ведь это же элементарно! – воскликнула ее собеседница. – В городе много свидетелей. Тогда как в лесу почти никого. Можно ничтоже сумняшеся тянуть энергию из жертвы. А напарника или припугнуть или подмазать. Поделиться украденной силой… передать немного. Человек слаб.

Пифии вспомнилось, каким возбужденным был Шмель при их вчерашней… нет, строго говоря, сегодняшней (после полуночи) встрече. А сколько страсти проявил, когда они оба решили познакомиться поближе… притом, что на днях как раз завершил очередной поиск.

– И последнее, – продолжала Бланка, – тебе не показалось странным, что позывной у Шмеля появился чуть ли не с первых дней пребывания в отряде, а вот никакой способности при этом не появилось… как бы? По крайней мере, мы про нее ничего не знали.

– Показалось, – признала Пифия. – Так что? Ты тоже считаешь, что Шмель унаследовал способность по перекачке жизненной энергии у своего прадеда-поручика? И теперь злоупотребляет ею… потому и скрывает?

– Бери выше, подруга, – было ей ответом, – я почти уверена, что Шмель и есть белогвардейский поручик Волохов. Как и этот, гаупт… как его там? Эсэсовец, короче. Визенталя на него нет, блин! По любому, как жареным сильно запахло, в нейтральные страны свалил. Куда-нибудь в Латинскую Америку. Так что я бы не удивилась, если б ты, продолжив копаться в Сети, нашла бы его снимки, где Шмель в рядах каких-нибудь местных контрас. Да что я тебе объясняю! Сама же говорила, что тебе Орел на правах специалиста пояснил – такое сходство невозможно. Даже среди родственников.

– Но все-таки, – умозаключение Бланки вроде бы напрашивалось само собой, но та кажущаяся легкость и размашистость, с какой оно было сделано, Пифию огорошила, – сколько тогда лет ему должно быть. Не меньше ста, пожалуй. Притом, что выглядит он…

– Блин, Пифия, ну ты как будто в первый раз! – чуть ли не возмутилась ее собеседница. – Или забыла про ту тварь, на которую в мае Змей охотился… он мне рассказывал. Она похищала детей, высасывала из них жизненную силу, что твой Шмель. Только до предела высасывала, старя их самих до состояния мумий. И за счет этого жила… черт знает сколько. Сохраняя облик молодой девушки.

– Так это тварь, – неловко пробовала возражать Пифия, – а Шмель-то человек все-таки.

За последние слова она могла головой ответить. Потому что ближе, чем она, с организмом Шмеля мог познакомиться разве что хирург. Но и он, Пифия была почти уверена, вряд ли бы нашел отличия.

– Я тебя умоляю! – Бланка усмехнулась. – Можно подумать, тварью обязательно нужно родиться. Знаешь, что Гитлер изначально был художником? И рисовал, между прочим, весьма недурственно?

На это Пифия уже не нашла, что ответить. А Бланка продолжала.

– Я уже о том молчу, – были ее слова, – что человеческая сущность тоже не есть что-то неизменное. Было время… не так уж давно по меркам планеты, когда люди были просто одним из видов животного мира. Ничего не производили. Ели то, что удавалось поймать… или вообще подобрать с земли. А гениями среди них считались те, кто догадался приспособить при поиске еды сухие ветки, каменные обломки и тому подобный мусор.

– Э-э-э, ты это к чему? – не поняла Пифия.

– Да к тому, что с тем же успехом наш общий «друг» изначально мог быть простым смертным, – услышала она в ответ. – Раз в таких делах не бывает ничего неизменного. Ну а если продолжаешь считать, будто Шмелю ровно столько лет, насколько он выглядит, вот тебе последний довод.

– Я вся внимание.

– По роду деятельности я часто общаюсь с представителями органов, – начала Бланка, – ну и знакомствами там обзавелась. Так вот, один знакомый из полиции по моей просьбе поделился кое-какой информацией об этом Шмеле, он же Борис Игнатьевич Волохов. Знаешь, в каком году он вернулся на родину? В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. Небось, когда в Армении землетрясение случилось, туда поехал кормиться… но речь не об этом. При получении советского паспорта указал свой возраст, как тридцать три года. И сколько ему тогда должно быть лет теперь?

– Блин! – только и могла сказать Пифия, не всхлипнув, не то пискнув.

Тогда как Бланка продолжила:

– В сорок пять он, конечно, паспорт обновил. Тем более что страна уже по-другому называлась. Но тогда едва ли вызвал какие-то подозрения. Молодо можно и в пятьдесят лет выглядеть. Но вот разменяв седьмой десяток – уже вряд ли.

Затем, немного подумав, добавила:

– Интересно, пенсию ему назначили? А если да, то хватило ли Шмелю совести ее оформить, потом получать?

А Пифия молчала. Переваривая услышанное, пытаясь собраться с мыслями. И подумав, что вскоре ей может понадобиться новая встряска в ночном клубе.

– В общем… поняла, – молвила она затем, – в отряде таким людям не место. Мало того, что пользы людям от этого Шмеля нет. Так вдобавок, если он товарищей по поискам в свои грязные делишки вовлекает, у них ведь могут и способности пропасть… ну, у кого они успели возникнуть.

– Странно, что у самого Волохова она не пропала, – посетовала Бланка.

– Ну, это тоже в принципе объяснимо, – заметила Пифия, – во-первых… насколько я понимаю принцип действия способностей, приобретенных в отряде, у них два назначения. Помогать спасению людей и, извините, оберегать носителя способности. Чтобы он ради спасения не боялся рисковать.

– А учитывая, сколько этот Волохов-Шмель прожил за счет своего умения, – догадалась Бланка, – исчезновенье оного немедля его убьет.

– Что противоречит необходимости оберегать носителя, – подытожила Пифия, – потому исчезнуть эта способность не может, чтобы не нарушить собственных законов.

– Понятно. Ты говорила, есть еще «во-вторых», – напомнила Бланка.

– Ну, тут все просто, – было ей ответом, – Волохов не дурак, мог смекнуть, что к чему. И держать некоторый баланс между эгоизмом и альтруизмом. Для чего, например, делиться добычей с теми же товарищами по поискам, подлечивая их. Чтобы это засчиталось, как «правильное» использование.

– В любом случае, я согласна, – сухо молвила Бланка, – гнать надо из отряда этого Волохова. И побыстрее.

– Да, – сказала Пифия не без грусти, ибо толика симпатии к Шмелю у нее осталась, даже несмотря на все находки и умозаключения, – гнать.

– Это как минимум, – продолжала Бланка, – потому что мало ли где еще он приохотится чужую жизненную силу красть.

– А что еще можно сделать? – не поняла Пифия. – Если в полицию обращаться, то что там предъявить? Разве что жульничество с возрастом. А истинная история Волохова… вряд ли кто-то в нее поверит за пределами отряда.

– В полицию идти не обязательно, – в голосе Бланки зазвучали зловеще-насмешливые нотки, – но вот помощь Ластика… например…

– Ластика?! – вскричала, перебивая ее, Пифия. – Просто стереть и все?

По правде говоря, ей вообще-то претила идея использовать Ластика. Отдававшая, на секундочку, даже не самосудом, а хладнокровным убийством.

И уж тем более не вызывало энтузиазма поступить подобным образом с человеком, накануне доставившим Пифии столько удовольствия. С детства, еще будучи просто Инной, она привыкла считать, что за добро нужно отвечать добром. А, что называется, презлым платить за предобрейшее, и вовсе казалось не просто подлостью, а однозначным свинством. Поступком, человека недостойным.

А потому…

– Давай обойдемся без Ластика, – сказала Пифия осторожно, – я попробую его уговорить… уйти с миром. Пусть свои дела вне отряда проделывает. Если хочет, может опять в какую-нибудь «горячую точку» сунуться… лично мне без разницы.

– У-у-у! Да ты, похоже, к нему неравнодушна! – догадалась Бланка. – Ладно, попробуй. Удачи тебе, подруга.

Но следом добавила:

– Хотя председателю отряда все равно нужно сообщить. И куратору.

* * *

Встреча Пифии и Шмеля состоялась уже на следующий вечер. В кафе с отдельными кабинками, музыкой, но при этом – приемлемыми ценами. Пифия любила здесь обедать, да и поужинать была не прочь. Собственно, это кафе в качестве места рандеву она и предложила.

– Удивительное дело! – весело прокомментировал еще Шмель ее инициативу при встрече. – Обычно я сам приглашаю красивых женщин. В кафе, на свидания. Но чтобы дама пригласила меня… это, пожалуй, впервые. Кое-кто, похоже, отстает от жизни.

«Ты, наверное, – мысленно ответила Пифия, – потому что либо шибко галантный джентльмен, либо считаешь, что баба дура и ей место на кухне. Или только с детьми нянчиться. А если какая самостоятельное решение приняла, да еще ему, такому крутому, что-то предложила – то сразу: ах, беда!»

Но вслух мудро промолчала. Щадя психику собеседника.

– Значит, поговорить срочно захотелось, – начал тот, садясь напротив Пифии за столик в кабинке и уже потянувшись за столовыми приборами, – что ж, поговорим. Я весь внимание. Заинтригован просто.

«Все то же веселое возбуждение, что и ночью, у клуба, – не могла не заметить женщина, – хоть уже и послабее».

– Тебе никогда не хотелось… жениться? – вслух спросила она как бы наобум. – Все-таки мужчина видный. Странно, что остался одиноким.

– О, я не одинок! – с неотвязной радостной улыбкой парировал Шмель. – Благодаря тебе… да и другим представительницам прекрасного пола. Уж прости, если это вызывает у тебя ревность. Но хомут на шею надевать себе раньше времени неохота. Или… насчет женитьбы… уж не себя ли ты хочешь предложить? Если да, то это будет вообще полный переворот в моем мировоззрении. Чтобы женщина делала предложение мужчине… может, у тебя с собой и кольца есть?

Так бы он и болтал дальше сорокой радостной, не перебей его Пифия. Причем несколько грубовато.

– Нет, просто интересно, что привело тебя в отряд, – были ее слова, – и других. Интересно мне, как психологу. Я не в первый раз замечаю, что многие активные участники поисков – люди одинокие. Без второй половинки… детей. Я тому яркий пример.

Шмель умолк. Напрягся… впрочем, ненадолго. После чего выдал:

– Так мы же не о «других» решили поговорить. Разве нет? А за себя отвечу: я, как уже сказал, не одинок. В отряд же меня привел не поиск дружеского общения… или, скажем, второй половинки. Хотя, справедливости ради, среди поисковиков тоже находятся истинные красавицы. И просто интересные женщины. Ты, например. Далеко ходить не надо. Но в отряде я не из-за этого. Просто захотелось помочь людям. И что в этом такого?

«И ведь ни слова лжи не сказал! – опять-таки мысленно прокомментировала Пифия его последние фразы. – Регулярно помогает как минимум одному представителю рода людского».

– Да так-то ничего, – вслух сказала она, – просто… уверен, что это твое? Не отвлекает ли от других дел и жизненных планов? Или те люди, которых ты мертвыми находишь… тебя это не парит? Не снятся потом тебе?

– Это что, вежливое указание на дверь? – Шмель нахмурился. – А я думал, в отряде «Тревога» нет никаких дверей. И каждый может принять участие в поисках.

– Все так, – не стала отрицать Пифия, – но есть одна особенность. Ты, раз с нами уже довольно давно, заметил, наверное: те, кто регулярно участвуют в поисках, приобретают необычные способности. Я, например, не зря зовусь Пифией. Как и, например, Змей и Орел… есть у нас такие. Тоже не просто так называются Змеем и Орлом.

– Орел, насколько знаю, летать умеет, – вспомнил Шмель, – хоть и не всегда получается.

– Вот! – воскликнула Пифия. – А как насчет тебя? Что умеешь ты… что могло бы пригодиться в спасении людей? Наверняка ведь умеешь. Не могли эти два года пройти для тебя даром. Позывным ведь обзавелся. А он тоже не просто так появляется. Что он означает, кстати? Не говоря уж о том, позывные часто перекликаются со способностями…

Вежливое, но настойчивое покашливание Шмеля заставило ее умолкнуть. Затем Шмель уставился на Пифию – и во взгляде его больше не было веселья, приветливости и беззаботности, с которыми он пришел в кафе. Тяжелый то был взгляд. Тяжелый и пронзительный.

Взгляд человека… нет, существа, которое действительно много прожило. А чтобы выжить, научилось разбираться в людях, чуть ли не с полуслова их понимать. И угадывать мысли просто по выражению лица.

– Так ты все знаешь, – проговорил Шмель затем. Глухо и вполголоса.

Не спрашивал, но констатировал.

– Никак, эта курва белобрысая проболталась? Неблагодарная…

«Он даже ругается несовременно!» – заметила Пифия.

– Не угадал, – сказала она вслух. – Просто я же говорила: не зря я зовусь Пифией.

– И не зря в Библии сказано: «пифию и ясновидящую побейте камнями».

– Хм, а как насчет скромных служащих организации под названием «Schutzstaffeln»? – осведомилась Пифия, ничуть не оскорбившись. – С ними как, по-вашему, нужно поступить? А, херр гауптштурмфюрер?

– Так это… тоже? – не сказал, а, скорее, выдохнул Шмель.

Лицо его покраснело, но он быстро овладел собой. Налил из стоящего на столе графина в свой стакан и одним глотком осушил. Затем вытер пот салфеткой. И, наконец, ответил:

– Клянусь, против России не воевал. Ни пули в соотечественников не выпустил… хоть их краснопузые десятилетиями в заложниках держали. Да головы морочили. На западном направлении стояла наша дивизия. Так что мы все больше лягушатникам мозги вправляли. Ну и жидам, естественно. А что? Это ведь из-за них я… и много кто еще… много хороших людей родину потеряли.

«Оригинальные у вас методы вправления мозгов, – с сарказмом подумала Пифия, – пуля в лоб или газовая камера. И как только я, в своей практике не догадалась это использовать? Однако теперь уже моя очередь жаловаться на собственную отсталость».

– А когда американцы с англичанами в Нормандии высадились, – продолжал Шмель, – мы стали просто солдатами на войне. Когда приходится убивать, чтобы не убили тебя… сначала. А потом – пока не убили тебя. Чтобы, уж если погибать, то заодно с врагами.

Затем добавил, постепенно входя в раж, распаляясь:

– Так что… кто ты вообще такая, чтоб меня осуждать? Да ты хоть знаешь… хоть представляешь, каково это? Когда парень, с которым минуту назад разговаривал, падает замертво? От пули, осколка, еще чего. Вариантов много. А ты можешь отправиться следом. И вынужден решать, кому в живых остаться: тебе или этому парню.

«А потом, когда пушки умолкают, – дополнила рассуждения Шмеля, опять-таки про себя, Пифия, – когда входишь во вкус мирной жизни, так хочется ее для себя продлить. Чтобы подольше оставаться молодым, чтобы с женщинами все получалось. И до ужаса неохота стареть, тем более умирать. Вот и приходится снова чужими жизнями непрошено распоряжаться. Лишь бы свою сберечь – самую дорогую».

А вслух сказала:

– Да я не столько осуждаю, сколько считаю, что в отряде ты не нужен. Нет, честно. Наше дело – искать пропавших людей, а не скармливать их отщепенцам с мечтами о бессмертии.

Лицо Шмеля исказила недобрая ухмылка.

– Считает она, – проговорил он, не скрывая презрения, – а кто-нибудь еще так считает? Кто-нибудь вообще в курсе, кроме тебя… ясновидящая ты наша.

На долю секунды Пифия замешкалась – не зная, что ответить. Рассказать про переписку с Орлом, телефонный разговор с Бланкой? Но в итоге решила: пусть ее собеседник думает, будто она сама настолько прозорлива, настолько соответствует своему позывному, что сама до всего дошла. А значит, вероятно, даже мысли сидящего напротив человека узнать способна. Так что перехитрить ее, что-то выкинуть нехорошее, нечего и думать.

Блефовала Пифия. И блеф ее оказался столь же оправдан, как и обещание одной военной шишки закончить локальную, но войну силами одного десантного полка. Но понять это женщине еще только предстояло.

– Никто, – сказала она осторожно, – однако…

– Однако плевать, – оборвал ее Шмель, – даже вся ваша братия не заставит меня уйти. Не, право же, с какой стати? Когда силы получаю вдоволь, а опасности быть убитым, в отличие от войн, нет. Честное слово, эти волонтерские организации – просто гениальное изобретение человечества! Круче электричества и компьютеров. Ну а если я кому-то не нравлюсь – что вы сделаете? Побьете меня в темном переулке?

– Это вряд ли, – сказала Пифия, стараясь сохранить спокойствие и не дать собеседнику заразить себя агрессивным возбуждением, – но насчет опасности ты ошибаешься. Если в отряде будут в курсе… ты про Ластика слышал?

– Ах, да! – Шмель хлопнул ладонью по столу, отчего столовые приборы недовольно звякнули. – Ластик! Стереть меня может. Хорошенькое дело! Ты сама-то слышишь, о чем говоришь? Так «Тревога» действительно для спасения людей существует? Или она типа коза ностры… где неугодного могут и на тот свет отправить? А если нет – то зачем организации, спасающей людей, такие участники? Змей, Ластик… со способностями, которые не для спасения жизней предназначены, а для уничтожения?

– Иногда, чтобы спасти, – заметила Пифия, – кого-то приходится уничтожить. Кого-то, кто мешает спасению.

– Потрясающая логика! – Шмель всплеснул руками. – Как раз в духе ЧК и НКВД. Уж Ульянов бы оценил. А также Коба с Лаврентий Палычем. Хорошо же краснопузые над вами потрудились. Уж нет их, а дело живет…

Затем проговорил уже более мирно. Точнее, примирительно:

– Но ты-то! Ты-то должна своей головой думать. Неужто не доходит, что эти люди опасны… я про отряд. Слушай… ты все-таки мне нравишься. Давай уйдем из «Тревоги» вместе. Своим даром ты могла бы предсказывать, с кем и где случится несчастье. А силу, которую бы я у них брал, поровну делил бы между нами.

И он доверительно прикоснулся ладонью к руке Пифии.

А она… не то чтобы искушение ответить «да» на последнее предложение было велико. Но оно было, женщина не могла это отрицать. Шмелю стоило отдать должное, он умел быть убедительным. И тоже, что греха таить, нравился Пифии.

И тем не менее…

– Нет, – решительно заявила она, мягко, но настойчиво отводя руку Шмеля, – я не хочу заниматься этим… браконьерством. Может быть мы, в «Тревоге» и не ангелы, но хоть какая-та польза от нас людям есть. Хотя бы иногда. Помогаем людям… а не паразитируем на них. Тогда как ты… от тебя один несчастья.

При последней фразе Шмель хмыкнул.

– А вот здесь, думаю, ты лукавишь, – сказал он затем, самодовольно улыбнувшись, – нашу последнюю встречу помнишь? Не забыла? И так что же… по-твоему? Несчастье я тебе принес? Не понравилось тебе?

– Не в том дело, – к досаде своей вынуждена была сдать назад Пифия, но мужчина, сидящий напротив, похоже, ее не слушал.

– Я уж о том молчу, – продолжал он, – что это не слишком мудрый поступок. Отказывать мне… человеку, который может отобрать жизненную силу, в том числе и у тебя. И этот человек сейчас сидит меньше, чем в метре от тебя. Не боишься?

– Нет, – спокойно отвечала Пифия, – как я поняла, просто так ты силу брать не можешь. Тебе обязательно нужно, чтобы жертва была не здорова. Ранена, а желательно беспомощна. Эх, тебе стоило Стервятником назваться. Или Шакалом каким-нибудь, а не Шмелем.

– Все так, – в тон ей, спокойно и миролюбиво, произнес Шмель с улыбкой, – кроме вариантов позывного, конечно. Но ты одного не учла. Что рану получить… секундное дело.

Верил он или нет в дар ясновидения своей собеседницы, но, похоже, решил – если действовать быстро, никакой дар Пифию не предупредит. Банально не успеет.

Мгновение – и одна рука перехватывает запястье Пифии, сжимает как клешнями. А спустя еще мгновение вилка в другой руке вонзается женщине в ладонь. Всеми четырьмя зубьями.

Пифия едва вскрикнуть успела. А уже секунду спустя почувствовала, как силы покидают ее вместе со всей жизнью – как раз когда Шмель отложил вилку и поднес к ране пустую ладонь.

Легкий дымок устремился к этой ладони, вытекая из раны в руке Пифии вместе с кровью.

– Помогите! – выкрикнула она стремительно слабеющим голосом.

Затем, поняв бесполезность криков, задергалась, пытаясь вырваться из хватки Шмеля. И, наконец, со всей оставшейся силой ударила его по руке, державшей ее запястье. Ударила, одновременно вонзая в кожу мужчины лакированные ногти.

Шмель вскрикнул, хватаясь за поврежденную кисть руки. А Пифия, чувствуя прилив адреналина, уже вскочила на ноги.

– Помогите! – кричала она, выбегая из кабинки. – Этот человек псих! Он ранил меня!

И в подтверждение последних слов предъявила ближайшему официанту пострадавшую ладонь.