Текст книги "Тревога (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Тимофей Печёрин
Тревога

Харон

И вот в ладье навстречу нам плывет

Старик, поросший древней сединою,

Крича: «О, горе вам, проклятый род!

Забудьте небо, встретившись со мною!

В моей ладье готовьтесь переплыть

К извечной тьме, и холоду, и зною.

А ты уйди, тебе нельзя тут быть,

Живой душе, средь мертвых!»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Михаил Лукич уснул в автобусе.

Вроде бы на секундочку всего прикрыл глаза от лучей яркого майского солнца, проникавших в салон через окошко. И… вот те на: когда записанный на пленку голос объявил об очередной остановке, оказалось, что свою Лукич уже пропустил. Да еще одну в придачу.

Да, две пропущенных остановки – это вроде бы и не так много. Ну так и Михаил Лукич не в гости собирался, чайку попить. На работу. А опаздывать на работу он не привык.

Пришлось вылезать из автобуса, переходить на другую сторону улицы и ждать, когда подойдет автобус, движущийся в обратную сторону. И исправит невольный промах Лукича.

Пока переходил – успел мельком заметить, какое оживленное на улице движение. Как много… непривычно много машин заполнило ее. И сколько шуму все это сборище производит. Да и машины сплошь какие-то яркие, блестящие; каких даже в зарубежных фильмах не увидишь.

Плюс сама улица… на взгляд Михаила Лукича была она какая-то слишком широкая. Точнее, слишком далеким показался ему путь от одной ее стороны до другой. Лукич запыхался даже. Тому же поспособствовал негодник-светофор. Точнее, забавная новация, которой он был оборудован. Таймер, отсчитывавший время, остающееся у пешеходов до того, как зеленый сигнал сменится красным.

Объективно Михаил Лукич мог бы признать секундомер на светофоре даже полезным. В том смысле, что какой-нибудь торопыга едва ли кинется под колеса всем этим, готовым стартовать в нетерпении автомобилям, зная, что в его распоряжении осталась пара-тройка секунд. Безопаснее. Риска меньше.

Но это – на объективный взгляд. Субъективно же Лукич был этим новаторским светофором недоволен. Уж очень мало, по его мнению, оказалось этих секунд, выделенных пешеходам. Даже если начать переходить сразу же, как зеленый свет загорался.

Вдобавок, пока секунды сменяли одна другую, таймер пищал. Сперва медленно, в ритме с сердцем здорового человека. Но потом все чаще и чаще. Навевая ассоциации с часовым механизмом бомбы. И будто подгоняя оставшихся пешеходов. А тот же Михаил Лукич – не мальчик все-таки, чтобы беготней заниматься. Да и сердце от этого учащавшегося писка тоже принималось биться чаще.

Отдышавшись и дойдя до павильона остановки, Лукич сперва принялся было разглядывать расписание. Но от множества табличек (по одной на каждый маршрут) и мешанины букв и цифр на них рябило в глазах. Потому, быстро отчаявшись вычислить, какие из маршрутов проходят мимо института, где он работал, и по какому из этих маршрутов автобус подойдет первым, Михаил Лукич решил поступить проще. Вспомнив народную мудрость, что язык-де до Киева доведет. Или до Москвы. Кому куда надо.

Заглядывая в каждый из подходивших и открывавших свои двери автобусов, Лукич спрашивал, не идет ли тот на улицу такую-то.

С третьей попытки ему повезло. Вдобавок, какой-то паренек уступил Михаилу Лукичу место.

С облегчением вздохнув, Лукич устроился поудобнее, откинувшись на сиденье. И надеясь, что если и опаздывает, то на минутку-другую. Не катастрофа. Начальство и коллеги – надеялся Лукич – поймут.

Еще он надеялся, что снова не уснет в дороге.

Михаил Лукич представить себе не мог, что возможность уснуть в автобусе – это меньшая из неприятностей, грозивших ему в этот едва начавшийся день.

Это ведь такой прекрасный солнечный майский день. Разве можно ждать от него чего-то дурного?

* * *

Автоматические двери автобуса разошлись со звуком, похожим на вздох, выпуская Лукича на нужной остановке.

Лукич выбрался наружу. Огляделся. И понял, что светофором-торопыгой с таймером сюрпризы и странности этого дня не исчерпывались.

На пути к институту располагался небольшой скверик. Точнее, несколько развесистых деревьев и заросли кустарника. Словно гигантскими ножницами вырезали кусочек леса, и какая-то неведомая сила перенесла его и влепила посреди города. На манер детской аппликации.

То есть, конечно, ни в какую неведомую силу Михаил Лукич не верил. И вдобавок свысока посматривал на тех, кто его взглядов на мир не разделял. Школа и партия давно убедили Лукича… или, если угодно, заставили смириться с тем, что ничему неведомому в мире места нет. А любой странности, любому якобы чуду найдется объяснение. Рациональное. И зачастую скучное, как лекции по диамату или материалы очередного съезда.

Так и с уголком дикой природы этим, за скверик принимаемым. Просто его не учли при планировании города и не добрались при застройке. А почему не учли? Да по той же самой причине, по какой даже «Челленджеры» взрываются!

Все так. Другой вопрос, что теперь этот оазис зелени среди бетона и асфальта больше не выглядел диким.

Деревья казались какими-то… разреженными что ли. Или ужавшимися. Не то меньше их стало, не то кроны подравняли, сделав менее раскидистыми. Кусты стояли аккуратно подстриженными. Землю выровняли и теперь скверик пересекали дорожки, мощенные плитками приятного розового цвета. Среди деревьев и кустов высились столбы с круглыми фонарями, похожие на гигантские булавки или трости с набалдашниками. Имелись и три скамейки. На одной из них сидела молодая мама и осторожно покачивала стоявшую перед ней коляску.

«И когда только облагородить успели?» – пронеслось в голове Лукича.

Впрочем, когда бы ни случилась эта метаморфоза, Михаил Лукич решил, что ничего плохого в ней нет. Даже наоборот. Теперь припозднившимся сотрудникам института, как и другим прохожим, больше не придется, срезая через скверик, продираться в зарослях в полной темноте. Рискуя, вдобавок, нарваться хоть на пьяную компанию, а хоть и на вульгарный гоп-стоп. И вообще… хоть и говорят, что не место красит человека, но приличные места и людей поприличнее к себе притягивают. Вроде тех же мамочек с колясками. Тогда как уголки дикие и темные – наоборот.

В общем, теперь скверик был достоин носить это имя и считаться полноценным местом отдыха. А не как в анекдоте про баню в воинской части – так называемая есть, но как таковая отсутствует.

На несколько минут Лукич даже задержался, залюбовавшись на скверик, на прошедшую с ним перемену. На скамейке посидел в тенечке. И лишь затем, спохватившись («на работу же опоздаю!») двинулся дальше.

Снова пересек улицу – показавшуюся такой же непривычно шумной. И с таким же новаторским светофором. Снова пришлось слушать этот раздражающий, тревожащий сердце писк. Потом Михаил Лукич преодолел последние сотню-другую метров до института. Где, у самого здания его ждал новый сюрприз. И далеко не приятный. Точнее, целый каскад неожиданных странностей.

Начать с того, что неизвестно куда подевался автомат для продажи газированной воды, стоявший у самой стены института. Лукич и его коллеги любили бегать к нему на перекур, утоляя жажду в жаркие дни.

Таким обещал стать и этот день. И потому исчезновение автомата немало огорчило.

На месте автомата с газировкой торчала оклеенная афишами тумба. Среди разноцветья этих бумажек, звавших на спектакли и концерты, Михаил Лукич различил пару знакомых названий. Одно принадлежало некогда любимому ВИА, про который Лукич в то же время брякнул за рюмкой, что сам бы спел не хуже. А на другой афише, огорошенный, прочитал слово «Аквариум».

«Уж не тот ли это «Аквариум», который Петька из отдела по ремонту вычислительной техники на кассету записывал? – озадаченно спросил сам у себя Лукич. – Если тот… если на его концерт можно сходить открыто, тогда зачем эти хлопоты? С кассетой, записью? И зачем вообще Петьке было так шифроваться? А то говорил, не показывайте никому, если хотите послушать. Да сильно громко не включайте. Не то сразу КГБ пронюхает и всех нас по статье притянет!»

Но Петькины ужимки хотя бы можно было списать на фронду молодого парня, полагавшего бунтарство доблестью и готового высасывать повод к нему из любого пальца. Ну и на желание перед девушками покрасоваться, словно павлин, хвост распускающий. Что уж греха таить… дело молодое. При желании и отсутствие автомата с газировкой Лукич мог объяснить. Необходимостью ремонта, например.

Но вот как, скажите на милость, можно было истолковать главную перемену, произошедшую с самим зданием?

Да если на то пошло, Михаил Лукич и узнал бы его едва ли, кабы не памятник коллеге-геологу. Массивная статуя парня со смелым лицом и таким огромным мешком за спиною, будто он надеялся напихать в него побольше богатств из земных недр.

Памятник был на месте. Никуда не делось и, собственно, здание института. Только… словно замаскировалось от него, Лукича!

Привычная серость стен скрылась под по-клоунски цветастой обшивкой. А над парадным входом, куда вело все то же широкое крыльцо, буквально теснились множество вывесок. Столько их на одном здании Михаил Лукич не видел даже во время редких заграничных командировок.

От этих безвкусно-цветастых прямоугольников с огромными буквами буквально рябило в глазах. И каждый будто кричал, требуя именно на него обратить внимание.

В растерянности Лукич переводил взгляд с одной вывески на другую. Да то и дело натыкался на незнакомые (и потому выглядевшие особенно жутко) сочетания букв. «МТС», «ВТБ», «DNS», «ОСАГО»… они казались загадочными письменами. Вроде тех, которые видел библейский Валтасар на пиру незадолго до собственной гибели. «Взвешено», «отмерено», «определено».

Материалист до мозга костей, Михаил Лукич с Библией был знаком мельком и из чистого любопытства. Но теперь, разглядывая эти вывески с непонятными надписями, он подобно непутевому вавилонскому царю читал в них приговор себе.

Приговор – может и не смертный. Но однозначно указывавший, что ему, Лукичу, здесь не место.

Не в силах больше смотреть ни на вывески, ни на саму стену жуткой расцветки, он отвернулся. И, кряхтя да хватаясь за сердце, осторожно присел на ступеньки крыльца.

Ну и как он мог бы объяснить происходящее теперь? Какое объяснение, рациональное и скучное, предложить?

Ведь вроде вчера было все в порядке! Или не вчера, а… когда он последний раз приезжал на работу?

– Чем-то помочь… дедушка? – окликнул Лукича голос из-за спины. Молодой, женский, звонкий.

С трудом Лукич повернул потяжелевшую голову. Так и есть: на верхней ступеньке крыльца стояла молодая девушка, почти девочка, в юбке до колен, блузке и темном жакете.

Лицо девушки было приятным, участливым. Но если она и была Лукичу коллегой (что вряд ли), то он ее видел впервые. Но окончательно Михаила Лукича добила сигарета, которую девушка держала двумя пальцами правой руки.

Сигарета! Предмет, который в женской руке Лукич видел разве что в кино. И непременно у персонажей, которых трудно было назвать положительными. У шпионки какой-нибудь или мошенницы. Но уж точно не у такого милого создания, что, небось, в куклы играла не так давно.

Михаил Лукич даже поморгал глазами, даже прищурился, чтобы убедиться – не обознался ли, не показалось ли ему? Увы, не показалось. Маленькая белая палочка, от одного конца которой тянулась вверх тонкая струйка дыма, ничем иным, кроме как сигаретой, быть не могла.

– Да что ж это такое происходит-то?! – не выдержав, вслух воскликнул Лукич, вопрошая сам не зная у кого. И закашлялся натужно, как будто тоже только что курил. Или наглотался дыма.

После чего, осторожно переступая, как когда-то, в бытность в геологоразведке – по болоту, спустился с крыльца и пошел прочь. Сам не зная, куда.

* * *

Звонок (телефонный, а не возвещавший об очередном уроке) настиг Алексея Павловича Крянева, когда он выходил из учительской.

Звонила мать. Алексей ожидал, что она опять будет интересоваться, не женился ли ее отпрыск, давно разменявший четвертый десяток лет. А если не женился, то есть ли хоть кто-нибудь на примете.

Но все оказалось гораздо серьезней.

– Сынок, привет, – услышал Крянев, приняв вызов, – я тут до дяди Миши не могу дозвониться. Ты бы проведал его… а то я беспокоюсь.

Алексей вздохнул. Знакомая песня! Если в куплете сообщают о проблеме, значит, в припеве жди просьбу о помощи.

Даже захотелось… нет, не возмутиться – мать все-таки. Но предельно спокойно и вежливо напомнить, что родители на пенсии, у них уйма свободного времени, а значит, они могли бы прекрасно проведать дядю Мишу (он же старший мамин брат) и сами. Не говоря уж о том, что у дяди Миши и свои дети есть. Давно взрослые.

Тогда как у него, Алексея, работы по горло. Подготовка к ГИА, к ЕГЭ. Что суть геморрой не только для готовящейся поступать школоты. Да и просто об уроках забывать не стоило. Точнее, Крянев и рад был забыть. Однако директор, завуч и весь Департамент образования с удовольствием освежили бы его память.

Но тут случай был особый. Дело в том, что в детские годы Алексея дядя Миша частенько бывал у них в гостях. И маленький Леша успел к нему сильно привязаться. Ах, с каким интересом он слушал забавные дядины истории – про работу в стройотряде, службу в армии, геологоразведку. После этих баек мальчику никаких мультиков не надо было. Как и сказок на ночь. Подумаешь, сказки! Вымысел. Тогда как у дяди Миши жизнь любого вымысла увлекательней.

И не беда, что громкий басовитый дяди Мишин голос Лешу немного пугал. Так что гостю-родственнику приходилось нарочно разговаривать тише. Хотя смех свой фирменный, раскатистый и громоподобный сдерживать у него не получалось.

Зато благодаря этому голосу мальчику легко представлялся на месте дяди другой Миша – косолапый и покрытый шерстью. Могучий повелитель дикого леса, где мамин брат неделями бродил, ища полезные ископаемые.

Не зря Леша даже как-то рисунок сотворил – лет в пять. Изобразив трех человечков («мама, папа и я») да медведя рядом. Медведь вышел совсем не страшный, а даже милый. Наверное, из-за огромного, похожего на ромашку, цветка, который он держал в передней лапе.

– А кто сильнее, дядя Миша или медведь? – спрашивал еще как-то раз Леша у мамы. И та с усмешкой ответила, что если бы эти двое встретились, то не стали бы мериться силой, а тем более драться. Но быстро бы нашли общий язык. Ведь у них так много общего!

Подобно своему косолапому тезке дядя Миша и ростом обижен не был, и телосложение имел далеко не хлюпика. Настоящий человек-гора! И Леше казалось, что эта живая гора будет вечно возвышаться над миром.

Но время бежит, и натиска его не выдерживают даже горы. Пока Алексей рос и взрослел, дядя Миша старел. Седел. И будто усыхал, будто сжимался, подобно воздушному шарику, из которого выпустили воздух.

Стоило, конечно, отдать ему должное. В силу бойцовского характера дядя Миша не капитулировал перед старостью, сопротивлялся ей, сколько мог. И даже выйдя на пенсию, не спился, как не стал рабом дивана и телеящика. Ну или «Одноклассников» и других виртуальных отхожих мест.

Напротив, гулял каждый день. И старался не пихать в себя всякую гадость, считавшуюся съедобной разве что формально, зато упрятанную в красивую упаковку.

Но все равно заметно сдал в последние годы. Как овдовел да перешагнул восьмидесятилетний рубеж.

Нет, дядя Миша не выходил на улицу, забывая одеться-обуться. Не принимал собеседника за какого-то другого человека. Гигиеной не пренебрегал. И уж точно не превратился в тряпку, требующую постоянного ухода с присмотром. Напротив, даже в столь почтенном возрасте мог записать себе в актив кое-какие достижения. Микроволновку, например, легко освоил. Мобильный телефон. И не беда, что простой, кнопочный. Ибо к модным устройствам, которые он презрительно именовал «игрушками», дядя Миша испытывал даже меньше интереса, чем к телепередачам.

Разумеется, готовил он себе сам. И от заботливых родственников требовались на самом деле сущие пустяки: звонить время от времени. Ну и проведывать, что называется, живьем.

Однако с каждым таким визитом что Алексей, что родители замечали: дядя Миша меняется и не в лучшую сторону. Выражалось это в некоторых особенностях поведения, которые могли бы сойти за чудачества, если б речь шла о ком-то моложе.

Например, дядя Миша мог разговаривать сам с собой. И не обязательно находясь один – не то как бы его в этом уличили? Мог уставиться на какой-нибудь предмет обстановки с таким выражением, будто видит его впервые и крайне удивлен данному факту. Все чаще дядя Миша мог спрашивать не только, какое нынче число, но и какой год на дворе. А уж брать с него обещание было занятием и вовсе безнадежным. К следующему визиту или звонку дядя Миша забывал о нем напрочь.

И вот теперь эта невозможность связаться.

Конечно, мобильник мог разрядиться, забытый своим пожилым хозяином. Еще дядя Миша не взял бы его с собой, засев в туалете или моясь в душе – действительно, зачем брать-то? Прилечь мог, уснув среди дня, на звонки не обращая внимания. И мог, наконец, не прихватив телефон с собой, выйти на полчасика за хлебом.

Однако не следовало исключать и худшего. Что старик ушел куда-то далеко, забыл дорогу домой, а про мобильник при этом даже не вспомнил.

Если он вообще жив.

Как уже говорилось, если б речь шла о ком-то другом, Алексей попытался бы отговориться, сославшись на занятость. Но в данном случае не смог. И не только потому, что не позволила совесть. Судьба маминого брата была Кряневу небезразлична. А потому тревогой своей она заразила и его.

Да, так всегда бывает. Кто-то делится улыбкою своей, а кто-то чем-нибудь похуже.

И вторых большинство.

* * *

Ответив матери согласием, Крянев перво-наперво попробовал связаться с дядей Мишей сам. И лишь услышав в ответ бесконечную череду длинных гудков, решил наведаться к нему домой.

Благо, в расписании уроков Алексея как раз зияло «окно». Крянев в начале четверти еще сетовал, что его-де время используется так нерационально. Что заставляют терять почти час вместо того, чтобы в конце учебного дня отпускать домой на этот час раньше. Что суть мелкая, но радость.

Однако теперь это «окно» пришлось как нельзя кстати. И Алексей, стараясь не попадаться на глаза коллег во избежание лишних вопросов, поспешил покинуть школу. Да поскорей направился к дому, где жил дядя Миша. Благо, запасной ключ от его квартиры Крянев носил с собой. В одной связке с остальными.

За дверью, открытой этим ключом, Алексея встретила квартира. Небольшая, вполне чистая – дядя Миша не позволил бы превратить свое жилище в свинарник. И… пустая, погруженная в безжизненную тишину.

Кранев снова позвонил на дядин номер. Чтобы в ответ услышать трели его мобильника – какой-то классический мотивчик.

Телефон был здесь, в квартире. Ориентируясь по звуку мелодии, Алексей без труда нашел его – с вполне заряженной батареей и оставленный на кресле. Но с неизмеримо большей охотой он предпочел бы на том же кресле обнаружить хозяина устройства.

Посидев еще с полчаса – подождав, не вернется ли дядя, да прислушиваясь к звукам на лестничной площадке – Крянев, наконец, вынужден был признать: любимый родственник его, может и жив… скорее всего, но от дома далек и возвращаться не спешит. Если вообще способен это сделать.

Однажды это должно было произойти, Алексей понимал. Но понимать – не значило, принимать эту ситуацию, ничего не делая.

Если можно пока что-то сделать.

Внезапно за дверью на площадку прошуршали шаги, затем звякнули ключи, вытаскиваемые из кармана или сумки. Подстегнутый вновь вспыхнувшей надеждой, Крянев подскочил с табуретки в прихожей, на которой ждал возвращения дяди Миши, и рывком распахнул входную дверь.

И сразу сник, чуть ли не застонал от разочарования. Увидев, что с ключами на площадке возится лишь соседка. Махонькая старушка, возрастом – под стать самому дяде Мише.

Но она, по крайней мере, в пространстве ориентировалась. И дорогу до дому не забыла. А значит, могла оказаться небесполезной.

– З-здравствуйте, – обратился Алексей к старушке дрогнувшим от волнения голосом, – в этой квартире дедушка живет… не видели: давно он ушел?

– Ох, давно, – вздохнув, отвечала та, добивая остатки надежды, – с утра куда-то подался… как наскипидаренный. А ты хто… родственник что ли?

– Племянник. Спасибо, – на одном дыхании выпалил Крянев, выходя за порог и закрывая дверь квартиры.

Убедился, наконец, что нечего и думать дождаться дядю Мишу, ненадолго-де отошедшего по делам.

А вот времени терять не стоило.

– Так ты бы это… в милицию обратился, – предложила старушка, в которую не иначе вселился Капитан Очевидность.

«В полицию», – хотел было машинально поправить ее Алексей, но вовремя сдержался. Вспомнив (в силу своего педагогического опыта), что безболезненно убедить в собственной неправоте получается только детей. И то не всегда. А чем старше человек становится, тем враждебней относится к чьим-то попыткам опровергнуть себя, любимого и иным демонстрациям интеллектуального над ним превосходства. Даже в мелочах.

А в полицию Крянев действительно собирался обратиться. Причем как можно скорее. Не выжидая пресловутые сорок восемь часов с момента пропажи.

Знал прекрасно, что необходимость такого выжидания – миф, многим людям стоивший жизни. Ведь если для гибели человека достаточно считанных минут, а то и секунд, то о каких сорока восьми часах ожидания вообще может идти речь?

А вот матери об исчезновении дяди Миши Алексей решил пока не сообщать. И без того волнуется, так зачем усугублять недоброй вестью. Вот если сама позвонит и спросит – тогда действительно: врать не стоило, и Крянев собирался признаться, что дядю дома так не застал.

Но специально звонить – нет.

* * *

Заявление у Алексея приняли на удивление быстро, почти без проволочек. Способствовало этому, по всей видимости, время его визита. Среди дня, когда в отделении не толклись задержанные пьянчуги да всем недовольные кляузники, готовые изливать свое недовольство громогласно и по любому поводу. Приди Крянев сюда вечером, как предположил он сам, ждал бы его сущий ад.

Потом прошло чуть больше часа.

За это время Алексей успел вернуться в школу. Успел предстать пред ясны очи директрисы и повиниться. Ведь «окно» «окном», а в беготне сначала домой к дяде Мише, потом в полицию, он все равно пропустил как минимум один урок. Объяснил ситуацию, для которой расхожая фраза «семейные обстоятельства» звучала до неуместности сухо и бесчувственно. Как сметная документация в каком-нибудь Освенциме.

Обещал отработать, на днях взять дополнительные часы. Чтобы ни один ученик этой школы не закончил четверть и год с недобором биологических знаний, за которые, собственно, Крянев здесь и отвечал.

Директриса в ответ на последнее заявление лишь плечами пожала, буркнув «необязательно». Ибо не первый год в школе работала. Понимала: дети только рады были, что какой-то из уроков не состоялся. А появление в расписании дополнительного занятия вызовет у них прямо противоположные чувства.

Что до самой директрисы, то ей, что называется, лишь бы шито-крыто было. Отработано нужное количество часов… по документам – и ладно.

Еще Алексей успел за время, прошедшее после визита в полицию почти вернуться в рабочий ритм. И почти до конца провести урок для девятиклассников. По анатомии человека. И да: по теме «размножение», которую обыкновенно оставлял ближе к концу учебного года. Так сказать, на десерт.

Крянев заранее морально приготовился к пошлым комментариям и издевательским смешкам с места да перешептываниям озабоченных подростков. Как это случалось раньше – все годы, что Алексей преподавал.

Однако данный урок прошел на удивление спокойно. Школяры словно чувствовали, что с биологом что-то не в порядке. Да и сам Крянев, наверное, выглядел живой иллюстрацией к строчке из песни «Машины времени»: «Он на взводе – не подходи!» И потому в этот раз предпочли на нервы ему не капать.

А ближе к концу урока внезапно ожил телефон Алексея. Доложив о звонке, который срочно требовалось принять.

Пробурчав классу «извините» вполголоса, Крянев вышел в коридор, мобильник из кармана вытаскивая на ходу со смесью опаски и надежды.

Опасался он того, что звонила мать. А значит, таки придется рассказать ей, что дядя Миша пропал. Ушел из дома, не вернулся, мобильник забыв на кресле. И вероятно способен многое другое забыть.

Но в то же время звонить могли из полиции. Где столь быстро нашли заблудившегося в городе старика. Желательно живым… нет, обязательно! Благо, фотография из телефона, запечатлевшая дядю Мишу да переданная в органы, была и свежей, и точной.

Но ни одно из этих предположений не оправдалось. Номер, с которого звонили, оказался незнакомым. Крянев понял лишь, что он мобильный – судя по цифрам.

Звонки с незнакомых номеров Алексей обычно не брал. Не видел смысла. Потому что не обольщался на свой счет. Не слишком высоко оценивал шансы на то, что объявится старый закадычный друг, школьная или студенческая любовь. Или заокеанский миллиардер отметит его, Крянева, в своем завещании.

В лучшем случае – знал Алексей – с подобного номера могли назойливо предлагать купить какую-нибудь дребедень, сто лет ему не нужную; навязывать некую услугу, поучаствовать в дурацком опросе на тему тех же бесполезных услуг и товаров. В худшем же случае какие-нибудь мутные личности представились бы сотрудниками службы безопасности Сбера или какого другого банка. Да принялись заливать о подозрительных операциях с его, Крянева, банковской картой.

Так что если бы не пропажа дяди Миши, Алексей бы просто сбросил вызов. Но поскольку случай был особый, решил дать неведомому звонящему шанс. Мало ли, вдруг мир не без добрых людей. И кто-то… ну, скажем, встретил дядю Мишу и дал ему свой мобильник. Чтобы тот мог связаться хотя бы с племянником. Коль свой телефон остался дома.

Допуская подобную возможность, Крянев нажал на кнопку принятия вызова.

– Здравствуйте! – донеслось из телефона. – Алексей Павлович?

Голос, услышанный Алексеем, никак не мог принадлежать дяде Мише. Будучи женским; деловитым, но в целом приятным, и совсем не старым.

– Я инфорг по вашему поиску, – представилась женщина, когда Крянев ответил «это я» на ее вопрос, – можете звать меня Инна.

– Инфорг? – недоуменно переспросил Алексей. Еле удержался от глупейшей потуги на остроумие. От того, чтобы предположить, будто «Инна» – производное от «инфорг».

Но даже устоявший перед сим искушением, Крянев все равно был озадачен, услышав незнакомое слово. Не то чтобы он хорошо разбирался в структуре правоохранительных органов, в принятой там системе званий и должностей. Но знал хотя бы, что звания в полиции – примерно такие же, как у военных. И ни о каких инфоргах отродясь не слышал.

– Информационный координатор, – расшифровала этот неологизм Инна.

После чего поспешила внести ясность:

– Должно быть, вы раньше не сталкивались… в общем, я представляю не полицию. А волонтерский поисково-спасательный отряд «Тревога». Не слышали о таком?

– Волонтеры? – тупо переспросил Алексей, не придумав ничего лучше.

О так называемых волонтерских организациях он, разумеется, слышал, но мельком. Привык считать их чем-то вроде современной реинкарнации тимуровцев, помогающих старушкам и инвалидам. Но чтобы эти волонтеры (читай – любители) спасали людей?.. Наравне с профессионалами из экстренных служб… или даже вместо них? Такое в голове Крянева не укладывалось. Сразу захотелось басню процитировать. Ту, где говорилось про сапожника и пирожника.

– То есть… я правильно понял, – начал он, не скрывая недовольства в голосе, – я обратился в полицию. А они это дело на вас перекинули. Так?

– Не совсем, – ответила Инна вежливо, терпеливо, но твердо, как может только абсолютно уверенный в своей правоте человек, – то, что вы обратились в полицию, правильно сделали. Для нас это обязательное условие, чтобы приступить к поиску. Вряд ли ведь какой-нибудь человек… здравомыслящий станет обращаться в органы, заявление подавать просто шутки ради. Так что уж если подал – значит, дело действительно серьезное. Это с одной стороны; а с другой, именно от полиции мы нередко узнаем о пропаже людей.

– Но… – начал было Алексей, но собеседница ненавязчиво так, аккуратно его перебила.

– Я уже не говорю о том, – были ее слова, – что искать одинокого старика посреди большого города не легче, чем иголку в стоге сена. Полиции банально не хватит личного состава – весь город перерыть… уж простите, но из-за одного человека. Притом, что и другие правонарушения… несчастья тоже никто не отменял.

Потом еще добавила:

– Тогда как мы, фигурально выражаясь, бросив клич, можем привлечь к поиску многих. Неравнодушных людей на самом деле гораздо больше, чем кажется. И хотя бы внимание обратить, что очередной прохожий похож на кого-то пропавшего, да сообщить, что видел его и где, под силу каждому. И убедительно прошу не представлять наших волонтеров кем-то вроде команды Скуби Ду из мультиков, способной только без толку бегать по улицам и создавать больше проблем, чем решать. Отряд «Тревога» существует больше десяти лет, и за его плечами тысячи поисков пропавших людей. Можете зайти на наш сайт, если не верите.

– Загляну, – пообещал Крянев.

– Но я звоню вам не для пиара, – продолжала Инна, – но для того, чтобы держать вас в курсе поисков вашего… хм, родственника.

– Дяди, – подсказал Алексей, – дяди Миши.

– Ну, раз уж в заявлении именно ваш номер указан. Это, во-первых.

– А во-вторых?

– А во-вторых, вы можете сильно помочь поиску, рассказав мне о вашем дяде Мише.

– Рассказать – что? – не понял Крянев, считавший, что вроде бы сообщил все, что мог о дяде Мише полиции.

– Все, Алексей Павлович, – было ему ответом, – чем больше, тем лучше. Где родился, где работал, чем увлекался. Какие предпочтения в кино или музыке. Любой из этих фактов может оказаться зацепкой. Ну и конечно, какие у него проблемы со здоровьем.

Последнюю фразу Инна произнесла со вздохом.

* * *

Последующая беседа Алексея с инфоргом Инной заняла не меньше получаса. На которые Крянев забыл и про неоконченный урок (с которого школота разбежалась, едва услышав трели звонка, даром, что звучавшие-де для учителя), и про перемену, и про следующие занятия. А по окончании не выдержал и спросил:

– Могу я еще чем-то помочь?

– Можете! – последовал незамедлительный ответ. – Хотя бы орки на печать вывести и помочь распространить.

– О-орки? – не понял Алексей, вспомнив орков из фэнтезийных компьютерных игр. Звероподобных здоровяков с зеленой кожей и не помещающимися во рту зубами.

Еще таким словом именовались злобные уроды из фильмов Питера Джексона. Но это не делало фразу инфорга понятнее.

– Ах, простите! – поспешно молвила Инна. – Забываю, что каждый человек и не обязан знать наш сленг только потому, что мы его знаем. Орки… это я об ориентировках говорю. Видите ли, когда много приходится действовать… и действовать быстро, приходится экономить время, в том числе на разговоры. Сокращая длинные слова.