Текст книги "Не будите спящего спинорога"

Автор книги: Тим Дорси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

2

Дэйвенпорты проснулись с первыми лучами солнца. Джим покрутил ручку, поднял плотные шторы и вышел на балкон. Перила блестели от росы; с шоссе доносился шум дизельных двигателей; у соседнего мотеля стояла добрая дюжина полицейских машин. У кафе напротив водители грузовиков томились перед трейлером явно сомнительной репутации.

Дэйвенпорты понесли багаж к машине.

Подойдя ближе, Марта застыла на месте.

– Кто-то пытался открыть замок! Джим провел пальцем по царапине.

– Ты права.

– И это все, что ты скажешь?

– Ты права, любимая.

– Иногда на тебя просто зла не хватает!

Семья села в «аэростар». На въезде на автостраду Джим бросил в автомат двадцать пять центов, но красный огонек не потух. Джим махнул рукой и поехал дальше. Из-за кустов рысью выбежал какой-то алкоголик и вытащил монетку: он предусмотрительно заткнул щель в автомате тряпкой.

Дэйвенпорты направились в южную часть города. Именно там находился новый дом, знакомый им разве что по фотографиям. Всю подготовку по переезду взяла на себя компания, где работал Джим, – активно развивающаяся консалтинговая фирма, которая искала добровольцев для работы в новых филиалах в Фениксе, Сан-Антонио и Тампе. Желающие переехать в Аризону и Техас выстроились в длинную очередь; на оформление документов на Флориду, к удивлению Джима, стоял он один.

Джим посматривал на знаки и наконец заключил:

– По-моему, мы почти на месте.

Семейство взволнованно прижалось носами к окнам. Торговые центры, химчистки, детские бейсбольные площадки, круглосуточные продуктовые магазинчики. Типичный городской пейзаж Америки, если не считать пальм и азалий.

Джим свернул направо. Марте понравились названия улиц: бульвар Барракуд, Медузный проезд, площадь Кораллов… У улицы Спинорога Джим крутнул руль налево, и Дэйвенпорты буквально разинули рты.

Рай земной.

В безоблачном небе сияет солнце. Беспечные дети играют в догонялки и катаются на велосипедах. А какие краски! Роскошная зелень садов и живых изгородей, пастельная палитра домов: нежно-лазурный, бирюзовый, кремовый, персиковый… Улица возникла на самом берегу залива и понемногу разрасталась в глубь города. Пытливому глазу могла бы открыться история всей местной архитектурной моды: деревянные бунгало (двадцатые годы), беленые средиземноморские виллы (тридцатые-сороковые), классические ранчо (пятидесятые-шестидесятые). Увы, в последнее время земля на юге Тампы так подорожала, что постройки площадью меньше лимитной погибли под колесами бульдозеров. Жизненное пространство заняли гордые трехэтажные особняки, так восхитившие семейство Дэйвенпортов.

На многих почтовых ящиках развевались шелковые флаги со спортивной символикой, подсолнухами, акулами или лошадьми. Джим указал на бледно-горчичное бунгало с белой отделкой. С полукруглого балкончика свисал почетный вымпел с надписью «За возрождение исторического наследия».

– Это наш.

Марта восторженно распахнула глаза и заключила Джима в объятия.

Улица Спинорога, дом 888. Грузчики уже разгружали вещи. С веранды вышел широко улыбающийся риэлтор с огромной корзиной подарков новоселам, до отказа набитой баночками с цитрусовым джемом, пачками масла и жевательными конфетками в зеленых обертках.

– Добро пожаловать! С приездом! – Риэлтор несколько раз стиснул руку Джима, потом Марты. – Вы просто влюбитесь во Флориду! Лучшего места не найти!

Джим пересек газон и торжествующе вырвал из земли знак «Продается/Продано!».

Перед домом остановился какой-то мальчик на скейте.

– Вы что, здесь вправду жить собираетесь?! Риэлтор вцепился в руку Джима.

– Милости прошу в дом!

– Что он имеет в виду?

– Знаете, – перебил риэлтор, – вам уже подключили все кабельные каналы!

С бешено колотящимся сердцем Марта прошла по ступенькам сквозь строй бугенвиллий в терракотовых горшках. Медленно огляделась. На веранде качели из настоящего кедра. Стену у входа украшают три большие покрытые патиной восьмерки. Над номером дома – витражное окно с изображением маленькой тропической рыбки. Спинорог, подумала Марта.

Она занесла Николь в дом прямо на стульчике. А сказка-то не кончается: паркет вишневого дерева, камин из желтого кирпича…

Джим встал руки в боки посреди пустого зала. Мелвин побежал на второй этаж и занял самую прохладную спальню с видом на веранду. Следом поднялась мрачная Дэбби и его выставила.

Марта снова посмотрела на Джима. Все-таки в нем что-то есть! Многие говорят, что он похож на Тома Хэнкса. Внешне – разве что глазами, да волосы такие же темные и волнистые. Главное, Джим вызывает у людей такую же симпатию. Славная улыбка и какой-то беззащитный вид: сразу тянет о нем позаботиться.

Наверху раздались крики.

– Так нечестно! – возмутился Мартин.

– А кому сейчас легко?!

Хлопнула дверь.

Стены вздрогнули от нового вопля:

– Але-о-о-о, соседи, вы где-е?! У входа кто-то запыхтел.

Марта переглянулась с Джимом – что за шутки? – и открыла входную дверь.

– Вы, должно быть, Дэйвенпорты!

Прямо за порогом трусцой на месте бежала женщина с низким центром тяжести. На ее спортивном костюме резвился сто один крошечный далматинец.

– Простите, не могу стоять! Тренировка сердца, ровно тридцать минут… – Гостья выразительно похлопала по висящему на шее секундомеру и запыхтела снова: – Заметила фургон. И машину. Думаю, скажу здрасьте. Я Глэдис. Глэдис Плант. Мы первые Планты в Тампе!

Марта пожала скачущую ладонь, но Глэдис тут же отдернула руку.

– Ой, я вся мокрая! Сейчас-сейчас, только душ приму!

Соседка убежала. Марта закрыла дверь и для верности подперла ее спиной.

– Боже мой!

– А по-моему, ничего страшного, – успокоил Марту Джим. – Скорее всего она не вернется.

Джим оказался не прав. Глэдис вернулась ровно через час с бутылкой вина и антикварной жестянкой, полной домашнего лимонного печенья.

Прошло несколько мучительных часов. На краю улицы солнце уже коснулось верхушек пальм. Грузчики носили последние, самые объемистые пожитки, включая комоды и пружинные матрацы. Глэдис и Дэйвенпорты наблюдали за процессом с веранды. Троим на качелях было тесновато.

– …А потом мой прапрадед построил гостиницу «Тампа-Бэй» для богатеньких янки, которые приезжали по его железной дороге… Там останавливался Черчилль! И Стивен Крейн. И Ремингтон. Художник Ремингтон, слышали про такого?…

Джим и Марта вымученно улыбнулись и тайком ущипнули себя, чтобы не заснуть.

– Хотя вам это не интересно, – заключила Глэдис. Слава богу!

– …Главное – знать, что у вас за соседи. – Глэдис указала на номер 907 по другую сторону улицы, через два дома от Дэйвенпортов, и глянула на часы. – Смотрите на вход, смотрите! Еще секундочка…

Дверь дома номер 907 открылась. Оттуда вышла элегантная пара и тут же села в зеленый «лесэйбр».

– Белмонты! Вблизи вылитые Энджи Дикинсон и Дин Мартин, правда, сильно бэ-у. Любят пропустить стакашек. Вот и сейчас поехали. Значит, в каком-то кабаке наливают со скидкой. Они все знают: где, когда и сколько дают. Даже в клубах ветеранов или любителей природы. Удивительные люди!

«Лесэйбр» проехал мимо, Глэдис помахала, не закрывая рта.

– Соседний дом видите? Восемьсот девяносто седьмой!

Дэйвенпорты послушно повернулись. Коротко стриженная блондинка усаживала в автомобиль троих маленьких мальчиков в теннисной форме от кутюр.

– Барбара Колби, наша беспокойная мамаша. Гоняет своих отпрысков чуть ли не с ружьем. Тяжелое детство: отец сошел с ума и заставлял дочку учить наизусть Библию. Пока за ее воспитание взялись менее горячие головы, бедняжка уже добралась до Второзакония.

От Глэдис не укрылось выражение лиц Джима и Марты.

– Да что вы, мы все друг о друге знаем! – воскликнула она. – Брэдфорды каждое лето заклеивают окна газетами и делают незаконный капремонт. Мистер Донноли каждую осень сметает листья во двор к Пибоди, а Фергюсоны на Рождество вешают столько гирлянд, что у всех вырубается электричество. У мистера Шмидта газон не больше почтовой марки, зато он всегда покупает последнюю модель косилки и ездит на ней в пьяном виде. Хаббарды громко – ну, очень громко – ругаются, так мы узнали все подробности об их фаллопротезе. Резерфорды не могут поставить машину в гараж, потому что забили его гидроциклами, мопедами, одноколесными велосипедами и прочей ерундой, которой пользуются раз в жизни. Бакстеры бьют себя пятками в грудь, что применяют в саду водосберегающие технологии, но мы-то знаем, что им на экономию наплевать. Зато не наплевать Куперам. Их цементные русалки и прочие радости всем глаза намозолили! Еще у нас есть мистер Оппенгеймер. Я его, правда, ни разу не видела. Говорят, живет прямо в гараже, где двенадцать лет строит самолет из набора «сделай сам»…

Глэдис указала на дом напротив под номером 887. По идеально ровному газону на коленях ползал человек с маникюрными ножницами.

– Пит Терьер. Его второе имя, не поверите, Буль. Это ж какими надо быть гадами, чтобы подложить такую свинью собственному сыну? И-эх, всяко бывает! Кстати, газон – его пунктик.

Некоторое время соседи молча наблюдали за Питом.

– А газон у него действительно красивый, – заметила Марта. – У остальных какие-то… бурые.

Глэдис замахала руками:

– Сейчас же засуха! В городе полив строго ограничен. А Пит каждое утро в четыре часа выходит в камуфляже на улицу и поливает газон. Я серьезно!

Она замолчала и отхлебнула вина.

Солнце скрылось за пальмами, окрасив улицу Спинорога в идиллические розовые и янтарные тона. По улице засновали, поглядывая на кардиочасы, велосипедисты и прочие любители здорового образа жизни.

– Благодать! – воскликнул Джим.

– Как в пятидесятых, – вздохнула Марта.

– Или в старом кино, – резюмировала Глэдис. – Между прочим, вы переехали в самый лучший район Тампы. ЮБК.

– «Юбка»?

– Ю-Бэ-Ка. К югу от бульвара Кеннеди. Мы так все говорим. Бульвар Кеннеди – наша тридцать восьмая параллель. Демилитаризованная зона.

– А по ту сторону бульвара…

– Северная Корея.

Раздался лай. Из двора Пита Терьера выскочил толстый питбуль и бросился вдогонку за очередным спортсменом-любителем. Правда, быстро выдохся и тяжкой поступью поплелся обратно. Бегун издали погрозил Питу кулаком, но Пит был слишком поглощен маникюром газона и ничего не заметил.

– Его собака? – спросила Марта. Глэдис кивнула.

– Зовут Распутин.

Завидев молодого человека на роликовых коньках, питбуль снова воспрял духом. Семейная пара с близнецами в коляске заложила крутой вираж.

– А у вас разве не запрещено выпускать собаку без поводка? – спросил Джим.

– Конечно, запрещено. На бумаге. Мы пробовали вызывать полицию, но, пока те соберутся, Пит успевает загнать собаку в дом. А полицейские говорят: раз собака никого не укусила, ничего сделать нельзя.

Марта заметила, что Пит переходит улицу.

– Ш-ш-ш! Идет сюда!

– Наверно, знакомиться, – предположил Джим. Пит подошел к веранде.

– Ты свободен?

– Кто, я? – спросил Джим. Терьер кивнул.

– Я сейчас, – сказал Джим Марте и Глэдис, вышел с веранды и протянул правую руку: – Рад познакомиться! Я Джим Дэйвенпорт. Это моя жена Марта.

Марта улыбнулась и помахала в знак приветствия.

– Ага, – только и произнес Терьер. Потом кивнул на машину, стоявшую на улице. – Слушай, твоя тачка?

Джим убрал руку, не дождавшись рукопожатия.

– «Аэростар»? Да, наша.

– Почему не ставишь ее у своего дома?

Джим посмотрел на подъезд к дому, где еще стоял грузовой фургон.

– Там сейчас занято.

– Вижу, – сказал Пит, не сводя глаз с Джима. Джим поежился, но огляделся: улица широкая, и почти все ставят машины прямо на дорогу.

– У вас вечеринка, да? Мало места для парковки?

– Нет.

– Есть особое правило?

– Нет.

Джим немного помолчал, потом начал снова:

– Прошу, не поймите меня превратно… Могу я спросить: зачем вам нужно, чтобы я переставил машину?

– Мне не нравится, что она здесь стоит.

– А! – Джим бросил взгляд на «ауди» Терьера. – Ваша машина на улице.

– Потому что мне так удобно.

– Понятно.

Неловкое молчание затянулось.

– Значит, вы против, чтобы я ставил машину на улице? – уточнил Джим.

– Да.

– Совсем против?

– Да.

– За исключением случаев, когда к нам приезжают гости. Тогда вы не против?

– Против.

– А в чрезвычайных обстоятельствах? Пит хлопнул Джима по спине.

– Просто не ставь, друг, и все!

– Ладно, – сказал Джим.

Пит пошел было прочь, но обернулся и добавил:

– Чес-слово, напрягает!

– Рад был познакомиться! – крикнул вслед Джим.

– Ага. – Пит посмотрел по сторонам и перешел дорогу. Джим поднялся на веранду и сел на качели.

– Чего он хотел? – полюбопытствовала Марта.

– Чтобы мы не ставили машину на улице.

– Вообще?

– Вообще.

Распутин наконец обратил на себя внимание хозяина – тем, что начал медленно приседать. Хозяин душераздирающе закричал:

– Куда, песик, куда! – и кинулся к собаке, размахивая руками. Распутин замер, был схвачен за ошейник и заброшен во двор соседского дома под номером 877.

– А жильцы? – воскликнула Марта. – Пит не боится, что его увидят?

– Там живет Старый Ортега, – ответила Глэдис. – Он промолчит, даже если что-то не понравится. Один живет, из дома выходит только газету забрать. Самый приятный сосед, я вам доложу.

Джим с Мартой не сговариваясь кивнули.

– Посмотрите вон туда! – Глэдис указала на три постройки под номером 857. Посреди неухоженного двора стояло несколько машин. Из унитаза, почему-то красовавшегося на веранде, пил пластмассовый фламинго. Повсюду валялся мусор. – Это наши съемщики. Студенты из Южнофлоридского. Любимый предмет – сбивание цен на нашу недвижимость.

– Здесь есть съемный дом? – встревожилась Марта.

– И не один, – уточнила Глэдис. – Уже шесть. Этот был первый.

– Шесть?!

– Все скупил один тип. Чем-то наша улица ему глянулась. Жильцов находит – хуже не придумаешь.

– А где еще непостоянные жильцы? – спросила Марта.

– Вон в том доме, где железные цепи считают архитектурным украшением. Рядом – какие-то латиноамериканцы. Слепили алтарь Мадонны из камней и шпатлевки. За ними тоже снимают. Слямзили идею и построили такой же алтарь любимой кантри-певице.

Джим завороженно смотрел на студенческую мусорную кучу.

– Никогда не видел столько коробок от пиццы в одном месте!

– Едят строго по часам, – объяснила Глэдис. – Как только Пит в своей спецназовской форме выходит поливать газон, студенты заказывают пиццу. От марихуаны аппетит знаете какой? А наши пиццерии конкурируют. «Пицца Трик-Трак» гарантирует доставку за полчаса, а «Пицца-Хат» высылает за триктраковцами своих и переманивает клиентов. Раздают бесплатные образцы, которые, мол, вкуснее. Так курьеры и носятся по всему району в четыре утра, в догонялки играют.

Марта указала на дом между студентами и Старым Орте гой.

– А тут кто живет?

– Мистер Грюневальденглитц. Творческая личность, и тоже съемщик. Без сварочной маски во двор почти не выходит. Весь дом превратил в мастерскую. Натаскает металлолома со свалки и сваривает образчики современного искусства. Вон сколько их перед домом.

– Ах вот что это такое! – сказала Марта.

– Интересно, что символизирует та большая штука? – спросил Джим.

– Вы про корову из крыльев автомобиля и спиц от зонтиков?

– Нет, про каракатицу из радарной тарелки, гаечных ключей и водопроводных кранов.

– Это Божья Коровка. Жена президента Линдона Джонсона.

– А по-моему, просто каракатица! – заявила Марта.

– Мы все так думаем, – ответила Глэдис. – Даже в муниципалитет жаловались, но те сказали, что не станут подавлять право личности на самовыражение.

Перед номером 867 притормозил пикап, битком набитый разнообразными знаками и табличками. Вышел мужчина в джинсах и вколотил табличку «СДАЕТСЯ ВНАЕМ» между Божьей Коровкой и диорамой Геттисбурга на сетке от комаров.

– Ах, мистер Грюневальденглитц переехал! – воскликнула Глэдис. – Вот почему он гремел среди ночи!

– Может, мы еще чего-то не знаем об этом районе? – спросила Марта.

– А у вас есть домашние животные?

– Нет.

– Значит, будут. В вашем доме под полом живет семья опоссумов. По ночам они выходят и подчищают миски всех собак и кошек округи.

Джим краем глаза уловил какое-то движение, быстро обернулся, но ничего не увидел.

– Это опоссум?

– Где? – удивилась Глэдис.

– Там! Что-то большое и юркое!

Три пары глаз выжидательно вперились в пространство.

– Вижу! – закричал Джим, указывая на нечто напоминающее средних размеров бронетранспортер. – Эт-то что за чудище?

Глэдис рассмеялась:

– У нас такие тараканы!

– Это таракан?! – ужаснулся Джим. Глэдис кивнула.

– Торговая палата гордо называет их американскими беговыми.

– Дави его! – приказала Марта.

– Может, сначала понаблюдаем? – заколебался Джим. – Узнаем, какие у него защитные механизмы?

– Что ты тянешь! – возмутилась Марта. – Дави гада!

Джим взял грабли и нерешительно направился к таракану. Таракан сиганул куда-то в сторону; Джим с размаху снес кашпо.

– Ой, забыла предупредить! – спохватилась Глэдис. – Они летучие.

По улице проехал микроавтобус с надписью «Соль-на-рану: судебные курьеры» и остановился через три дога. Из него вышел человек в белом гриме и блузе в черно-белую полоску.

– Что за «Соль-на-рану»? – удивился Джим.

– Как музыкальная телеграмма, только издевательская, – объяснила Глэдис. – Для богатых и оскорбленных: оригинальная доставка судебных извещений. На нашу улицу такие приезжают где-то раз в месяц.

– И как это все выглядит? – спросила Марта.

– Например, миссис ван Флит получила иск за клевету от мужского квартета парикмахеров. Мистеру Бакингему запретительный приказ принесла сама Ширли Темпл [1]1
  Актриса, позже политический деятель.


[Закрыть], точнее, ее двойник. И станцевала чечетку. Мистеру Фишбайну вручил повестку клоун. И брызнул в глаз из цветка в петлице!

Мим встал у парадного входа. Никто не открывал: видимо, потому, что он только делал вид, что стучит в дверь. Наконец курьера заметили из окна. Вручив бумаги, он вцепился в воображаемые прутья тюремной камеры и зарыдал.

Адресат схватил кубок лучшего игрока в боулинг и погнался за мимом. Мим долго убегал, нелепо прыгая и изображая испуг, пока не был повален ударом.

3

Два часа ночи. Ручеек пешеходов на Ховард-авеню давно иссяк. Над пейзажем в здешней части города довлели мартини-бары, бистро и рестораны калифорнийской кухни. Юным офисным работникам это, несомненно, представлялось особым шиком, иначе они вряд ли прозвали бы этот район «Сохо» – что, к сожалению, лишь усиливало душок провинциальности.

Скромное желтоватое здание в одном из переулков явно относилось к догламурной эпохе: толстые бетонные стены, окошки-бойницы с пивными вывесками… Бар «Пробочка» соседствовал с железной дорогой и оплетенными виноградом опорами виадука. Внутри в табачном дыму угадывались два бильярдных стола и десятка два шумно галдящих посетителей. Сегодня к этим достопримечательностям добавилась еще одна: длинноногая блондинка, которая, изящно выгнув спину, поднесла ко рту сигарету без малейшего намерения зажечь ее самостоятельно.

Перед блондинкой мгновенно материализовался молодой человек с двумя пейджерами на поясе и зажигалкой. Под первые такты «Индейской резервации» группы «Пол Ревери и рейдеры» красотка повернулась прикурить, нечаянно задев рукой паховую область кавалера. У него засосало под ложечкой: а вдруг это нарочно?

Десять минут спустя молодой человек получал отсос на переднем сиденье своего «хаммера».

Блондинка перевела дух.

– Любишь трахаться под коксом?

В руке мужчины самозародился бумажник. Он хотел было достать сотню, однако блондинка выхватила все банкноты и бросила себе на колени.

– С «восьмерки» больше кайфа!

– Но… – пролепетал он, потянувшись к деньгам. Блондинка возобновила игру на беззвучной флейте, и все сомнения улетучились.

– Жми на газ и выезжай на Ховард, – бросила она и снова занялась делом.

Нога на педали дернулась, и «хаммер» судорожно покатил по авеню. Блондинка высунула голову из-за щитка.

– Сворачивай!

«Хаммер» заехал на бордюр.

– Давай к этому подъезду. Фары притуши, движок не вырубай. Я сейчас! – Она выскочила из машины с тремя сотнями долларов и бросилась к подворотне.

– «Восьмерка» стоит две с половиной сотни! – крикнул вслед мужчина. – Максимум двести семьдесят пять!

– Возьму сдачу!

И она растворилась в черном проеме.

Мужчина высунул голову из окна, мучительно щурясь: куда она убежала?

А блондинка выскочила из подворотни на задний двор, оттуда – на соседнюю улицу. Никого! Завертелась посреди дороги. Наконец из-за угла блеснули фары, и к ней подъехала слегка битая «импала» с откидным верхом.

Шэрон вскочила в машину и кулаком ударила Коулмэна по плечу.

– Тупица! Сказала, будь на подхвате!

– Ой, – скривился Коулмэн, потирая плечо. – Сколько мы заработали?

– Ты – шиш, потому что опоздал! А если бы он за мной пошел?! – Она наклонилась, чтобы зажечь сигарету против ветра, глубоко затянулась и резко выпустила дым из ноздрей. – Не бабок тебе, а пулю в лоб!

– Откуда зажигалка?

Шэрон посмотрела на зажигалку.

– Ты о чем?

– Где-то я ее видел, – сказал Коулмэн.

Речь шла об изрядно помятой «зиппо». Со слов «Майами», «Апельсиновая чаша» и «1969 год» начала лупиться краска.

– Зажигалка как зажигалка, – фыркнула Шэрон, запихивая «зиппо» глубоко в карман тесных джинсов.

– Если та самая, мы попали, – сказал Коулмэн. – Очень похожа на зажигалку Сержа с третьего Суперкубка! Ты случайно не лазила в его тайный склад, а?

– Какой еще тайный склад? Вы что, еще в войнушку не наигрались? У меня, блин, спички кончились! А у него в коробке целая куча. И зажигалка.

– Ты и спички брала?! О черт, это вышка!

– Да хватит ныть!

– Черт побери! – возмутился Коулмэн. – Если ты не понимаешь, что такое тайный склад, ты ни черта о Серже не понимаешь!

– Коробка как коробка.

– Это коробка из-под сигар, которые сделали здесь, в Тампе, в тыща девятьсот пятом! А спички из его любимых городов Флориды. Половины уже на карте нет! И ты ими прикуриваешь!.. Серж нас пристрелит как собак!

– Он и не узнает, – возразила Шэрон. – В этой коробке столько дерьма – тебе не передать. Нет, правда дерьмо! Палочки для коктейля, значки, корешки от билетов, бумажные подстаканники, пепельницы, старые ключи из гостиницы… Он даже не заметит!

– Заметит как пить дать! – ответил Коулмэн. – Я видел, у него целый ритуал, он все аккуратненько складывает и каждый вечер кладет коробку в огнеупорный сейф под кроватью… Нам точно крышка.

– Газуй!

Коулмэн нажал на газ.

Обычно Коулмэн носил футболку с рекламой рома, обрезанные до шорт джинсы и грязные кроссовки без шнурков. Он страшно обижался, когда Шэрон называла его тупицей, тупоголовым или «дурацким шариком на ножках»: несмотря на массивное тело, круглая голова Коулмэна казалась непропорционально большой. За многократное управление автомобилем в нетрезвом состоянии его лишили прав давно и надолго.

Коулмэн откупорил бутылку пива.

– Едешь как черепаха! Поддай, тупица!

– Шэрон, пожалуйста, не называй меня так!

– Да пошел ты… Снупи!

Шэрон Роудс, яркая блондинка с высокими скулами и полными влажными губами, не просто притягивала мужские взгляды. Засмотревшись на нее, мужчины нередко выпускали руль и врезались в дорожные столбы. Она была самой шикарной стриптизершей на тампском «бродвее» – конечно, если ее посещала вздорная мысль явиться на работу. За катание на водных лыжах без верхней части купальника в неположенном месте Шэрон отбывала условное наказание.

Они подъехали к темной многоэтажке за городским парком. Из-за американских горок украдкой выглянул полумесяц. Шэрон вышла из машины.

– Только не спускай все бабки на крэк, – попросил Коулмэн. – Купи нормального порошка! Крэк вреден для здоровья.

– Куплю, блин, что хочу! – Она просунула руку в окно и затушила сигарету о сиденье.

– Ты чего?!

Едва Шэрон скрылась из виду, Коулмэн резко дал задний ход, развернулся на девяносто градусов и рванул вперед, оставляя на асфальте черные следы. Объехал вокруг дома и вернулся к подъезду с другой стороны как раз, когда на улицу выбежала Шэрон. При виде «импалы» она скривилась:

– Черт!

Коулмэн затормозил у бордюра и выскочил из машины.

– Попытка засчитана! Все, без меня не пойдешь!

Они зашли в подъезд вместе, поднялись на третий этаж и тихо постучали в облупленную дверь.

Изнутри донеслось шарканье, потом тихий голос спросил:

– Кто там?

– Шэрон и Тупица. Коулмэн пихнул Шэрон локтем.

– Только попробуй еще раз! – Шэрон вцепилась Коулмэну в волосы и хотела было протаранить его головой дверь, но та открылась.

Хозяин в оранжево-черном шелковом халате из японского театра гротеска молча отвернулся и ушел в полутемную комнату, освещенную дюжиной «зажигалок». Повсюду сидели и лежали люди в крайней степени истощения или в параличе. Прожженный пятнами ковер был покрыт сгоревшими спичками, металлическими и стеклянными трубками и прочим хламом. В куче мочалок для мытья посуды копошилась крыса. Рядом стояла подставка для телевизора без телевизора, а на пустой книжной полке красовался новомодный шар со статическим электричеством. Комнату пересекла очень худая голая женщина со сдувшейся грудью – словно в трансе прошла на кухню, не обратив на себя ничьего внимания. Где-то играл сборник лучших песен Тома Джонса.

Шэрон отдала деньги человеку в халате, и тот принес из другой комнаты мешочек с маленькими кубиками, похожими на ириски.

«…Вполне бывает, что тебя полюбят…»

– Давай сматываться, – сказал Коулмэн. – Тут все такие чудные!

Шэрон никак не отреагировала. Она бросилась на пол и начала крошить кубики и запихивать их в стеклянную трубку. Голая женщина пошла обратно. Коулмэн облапил шар с электричеством.

– Круто.

Голая женщина вышла на середину комнаты и разразилась рыданиями. Всем было фиолетово. Шэрон щелкнула «зиппо» и глубоко затянулась. Голая зарыдала громче.

Шэрон выдохнула облако дыма.

– Да заткните пасть этой суке! Она мне ссыт в компот!

– Это моя сестра, – ответил мужчина в шелковом халате, наклонился и зажег свою трубку.

– Значит, ты и заткни!

Мужчина хотел дать Шэрон пощечину, но слишком сильно затянулся и не смог. Голая заревела благим матом.

«…Что нового, котеночек? О-о, о-о, о-о…»

Шэрон вскочила и заорала прямо ей в лицо:

– Сука, заткнись! Заткнись! Заткнись! Заткнись!.. Голая зашлась в истерике.

Шэрон выхватила у Коулмэна шар и ударила голую по голове. В темноте взорвался фейерверк искр, осколков стекла и крови. Плач прекратился. Женщина упала.

Происходящее начало доходить до мужчины в халате. Расширенные зрачки метнулись в сторону маленького дробовика под диваном. Шэрон мгновенно разгадала намерение, схватила дробовик, перекатилась на спину и направила ствол на противника, замершего перед прыжком.

«Что за леди!.. О, о, о…»

Мужчина оторвался от земли, полы халата раскрылись словно крылья огромной бабочки. Выстрел в живот прервал полет и отбросил тело назад.

Всем было фиолетово.

Шэрон и Коулмэн кинулись прочь.

Очень скоро они уже подъезжали к дому. Убежищем всем троим служил крошечный старый домишко в Ибор-сити, построенный сотню лет назад для кубинских рабочих сигарной фабрики. Серж купил его за бесценок и реставрировал со всей исторической достоверностью.

Коулмэн еще не успел выключить машину, как Шэрон понеслась к дому. Когда он вошел, Шэрон уже сидела на полу с трубкой.

– Эй, мне оставь!

Коулмэн плюхнулся на ковер, выхватил трубку и наполовину затянулся, но тут Шэрон забрала наркотик. Зажгла заново, приложила ко рту… Коулмэн снова вцепился в трубку. Так прошло десять лихорадочных минут. Весь крэк сгорел.

– Нужно купить еще! – завопила Шэрон.

– Только без меня. Я уже в отключке.

– Хочу еще!

– Я совсем заторчал, – сообщил Коулмэн, ощупывая лицо. – Я забыл, как моргать… Надо пивка, кайф приглушить.

Он отправился к холодильнику. Пусто. Когда Коулмэн вернулся, Шэрон ползала по полу и прочесывала пальцами ковер.

– Мы чуть-чуть просыпали! Помогай!

– Ничего мы не просыпали! Тебя переклинило. Я пошел за пивом.

Было три часа десять минут – а в Тампе после трех ночи скидки на алкогольную продукцию. Довольный Коулмэн приобрел в «милитаризованной зоне» шесть бутылок за семь долларов.

Первую бутылку он прикончил по пути к машине, стеклотару бросил под свое сиденье. Остальные поставил назад, завел машину и распахнул душу навстречу флоридской ночи. Вторую бутылку допил, проезжая мимо стадиона, стеклотару – под сиденье. Третью – перед аэропортом.

Наконец пиво уравновесило наркотики, и было Коулмэну счастие. Он ехал вдоль залива, ветер трепал волосы, а в руке было последнее пиво. Коулмэн сорвал крышку.

По радио заиграли «Роллинг Стоунз». Коулмэн с удовольствием добавил громкости.

«Я знаю… это лишь рок-н-ролл… но мне это нравится!..»

Коулмэн начал подпевать. Вот оно, идеальное мгновение! Все наркотики в сладком унисоне, а он едет в классной тачке под классный музон. Огни Тампы на противоположном берегу подмигивали лично ему. Коулмэн решил, что правильнее всего будет вести машину стоя. Он включил круиз-контроль и врубил «Стоунов» на полную катушку. Теперь, с рулем на уровне пояса, он правил «импалой», как капитан кораблем, и отбивал такт зажатой в правой руке бутылкой.

– Ого-го! Сто-у-ны! Ого-го! Поворот на бульвар Ганди.

– Ого-го!

Он круганул руль еще раз. И еще.

– Ого-го!

Когда Коулмэн въехал на улицу Спинорога, из-под сиденья выкатилась пустая бутылка и попала под тормозную педаль. Коулмэн опустил глаза и сказал:

– Ох.

Он попытался было выбить бутылку ногой, отчего машина заехала на бордюр. Тщетно хватаясь за руль, Коулмэн пропахал чей-то газон, сломал забор и попал в следующий двор. Перед домом номер 897 раздавил надувной детский бассейн с водой и рухнул на заднее сиденье. Поездка продолжалась. «Импала» испортила газон перед 887-м, разворотила клумбу с розами у 877-го и врезалась в металлическую скульптуру. Бюст Божьей Коровки разбил ветровое стекло и несколько раз отскочил от машины. «Импала» пошла юзом, врезалась в живую изгородь под окном чьей-то спальни и заглохла. Из радиатора торчала табличка «СДАЕТСЯ ВНАЕМ».

Коулмэн по-сусличьи приподнял голову и огляделся. Перелез вперед и повернул ключ зажигания. Машина завелась как ни в чем не бывало.

Коулмэн чудом добрался до Ибор-сити. В сотне ярдов от дома табличка наполовину выпала из пробитой дыры, и радиатор стошнило антифризом. Машина засипела и встала. Оставшийся путь Коулмэн проделал пешком.

За дверью Шэрон по-прежнему ползала на четвереньках.

– И так все время, пока меня не было? Она молча скребла ногтями по ковру.

– Да тут ничего нет! Ты совсем спятила!

– Смотри! Нашла! – Шэрон сунула ладонь ему под нос.

– Это не крэк!

– А что?

– Какое-то дерьмо из ковра.

– Все равно покурю!

Шэрон запихнула находку в трубку и несколько раз щелкнула «зиппо», но подозрительная субстанция не желала гореть.

– Не берется!

– Это не крэк!

– Зажигалка дерьмо! Нужно другую!

– Кончай! Мне опять хреново! Я думал, уже хорошо, а хрен! Кажется, я слишком много принял.