Текст книги "Проклятая благодать (ЛП)"

Автор книги: Тилли Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Я улыбнулась сквозь слезы.

– У нее были самые светлые волосы, как у Лилы, но глаза Сапфиры были такими темными, как полночь… Не знаю, кто был ее отцом, он мог быть любым из нескольких мужчин, которым я служила, но у него должно быть были карие глаза. А сбоку от ее левого глаза была большая веснушка, воспоминание, которое помогло мне пережить два года.

Я подняла глаза и увидела, что АК наблюдает за мной.

– Я села рядом с ней на траву. Я так нервничала. Нервничала при встрече с собственной плотью и кровью. Меня трясло так сильно, что мне потребовалась целая вечность, чтобы спросить, можно ли мне поиграть с ней. Сначала она тоже нервничала. Оказалось, что она очень застенчивая девочка. Красивая, но очень застенчивая. Потребовалось еще два визита, чтобы она заговорила со мной. Чтобы она улыбнулась.

Моя нижняя губа задрожала.

– И ее улыбка осветила мою жизнь, АК. До этого дня не было солнца.

Я зажмурилась на секунду, и АК притянул меня к своей груди.

– Что было дальше? – спросил он, изучая мое лицо, понизив голос.

– Ей было шесть, когда я сказала, что я ее сестра. Ее кровь. Ее сестра, АК…

Я покачала головой.

– Моя душа умерла в тот день. Умерла, когда я не смогла сказать ей, что она моя, что я ее мать и что ее любят больше, чем могла себе представить. Она была частью моей души. Тот самый воздух, которым я дышала.

– И ты заслужила эти визиты? – натянуто сказал АК.

Его хватка стала крепче.

– Я трахала мужчин, АК. Трахалась с таким количеством мужчин, чтобы попасть на эти визиты. И делала это настолько хорошо, что получила награды от пророка за свой рекрутский послужной список – медали. И они наградили меня столь желанной должностью – главной Священной Сестрой. Я учила других, руководила нашими миссиями. Я была призвана соблазнять и производить впечатление на самых важных гостей пророка Давида, а затем и Иуды.

Моя грудь сжалась, и рыдание вырвалось из горла.

– Но ее тоже сделали Священной Сестрой, АК. Мою малышку, мою маленькую девочку, они сделали ее Священной Сестрой. Они превратили мою дочь в шлюху.

У меня заныло в груди.

– Я знала, что это было вполне вероятно. Дети, девочки Давида, часто попадали в тот же круг, что и их матери. Пророк считал их достойными быть едиными, потому что это уже было у них в крови. Но все равно было больно, когда я узнала, что она тренируется.

– Бл*дь.

АК прижался поцелуем к моей голове. Я отпрянула назад, отказываясь от его ласкового прикосновения. Его брови опустились.

– Нет, – сказала я. – Ты не понимаешь.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но я приложила палец к его губам, чтобы он замолчал.

– Я верила во все это, АК. Верила, что моя жертва, как бы тяжело она ни была перенесена, была необходима, потому что так считал пророк. Даже когда Сапфира стала Священной Сестрой, я верила, что таков Божий путь. Несмотря на боль, которую это причинило, на трудности для нас обеих, я никогда не усомнилась в пророке. Я искренне верила, что он знает, как лучше.

Я поперхнулась этими жалкими словами.

– Я была глупа, наивна и подвела ее во всех отношениях из-за своей слепой веры. Я подвела и Лилу, побуждая ее поверить и вернуться к вере до того, как она была наказана. Только когда мы все пришли в Новый Сион после вознесения пророка Каина и все начало меняться, пелена, застилавшая мои глаза, отступила, и мне открылась истина о нашей так называемой миссии. Все это было ложью… все, что мы делали, было связано с огромным эго одного мужчины… и все эти люди погибли из-за этого…

АК положил руки мне на щеки и приподнял голову.

– Сапфира… тоже себя убила?..

– Ее там не было, – сказала я, наблюдая, как он расслабляется.

Я вспомнила Иуду.

– Единственной хорошей вещью, которую сделал Иуда, когда я была его супругой, стало то, что он отослал ее из Нового Сиона. Я умоляла его прекратить ее миссию Священной Сестры. Сказала, что если бы он любил меня так, как утверждает, то сделал бы для меня только одно. Спас ее.

Я выдохнула, чувствуя проблеск комфорта.

– Он сделал, как я просила, и отослал ее прочь, отослал от жизни сексуального рабства. В то время ей было тринадцать лет. Сейчас ей четырнадцать. Иуда сообщил мне, что есть небольшая коммуна, куда отселяют пожилых людей или инвалидов. Иуда послал ее туда работать. Это было далеко от Техаса.

Мои глаза опустились.

– Мне даже не удалось попрощаться с ней, но я утешилась тем, что она была далеко от Нового Сиона, где все вокруг нас рушилось.

Я проглотила комок в горле.

– Но моя дочь все еще где-то там, в мире, без меня.

Я глубоко вздохнула.

– С тех пор, как ты спас меня от Мейстера, с тех пор, как ты заставил меня встретиться лицом к лицу со своими демонами, я терзаюсь чувством вины и сожаления. Я должна была бороться за нее сильнее. Мне следовало раньше понять, что Орден – это настоящий ад. Но, по крайней мере, я уверена, что она все еще жива. Другим повезло меньше. Они смотрели, как их дети умирают рядом с ними. Я не слышала от Иуды приказа убивать стариков или немощных, поэтому молюсь, чтобы она была в безопасности.

Я положила руку на сердце.

– Я должна верить, что с ней все в порядке, что она дышит, иначе я перестану существовать.

Когда я исповедалась в последнем из своих грехов, меня охватило пьянящее оцепенение. АК внимательно смотрел на меня, и я чуть не заплакала, когда не увидела в его взгляде ни осуждения, ни порицания. Его рука дрожала, когда он переплел свои пальцы с моими.

Этот маленький жест утешения позволил мне вздохнуть. Это позволило напряжению в моей груди расслабиться и найти какой-то кусочек покоя в этом беспорядке.

– Ты не виновата, Рыжая, – сказал он низким, глубоким, но самое главное искренним голосом. – Ты была гребаным ребенком. Ты была ребенком, у которого появился ребенок, и эти ублюдки отняли ее у тебя, внушив тебе какую-то херню. Они промыли тебе мозги. Обо всем, что происходит в твоей жизни. И тебе не о чем сожалеть.

– Я в это не верю, – устало сказала я.

Опустошение и истощение накатили на меня. Я онемела.

АК сел и притянул меня к себе на колени. Его руки обхватили мое лицо, и он убедился, что я смотрю прямо ему в глаза.

– Тогда я, черт возьми, поверю в это вместо тебя.

– Спасибо, – прошептала я, благодарная больше, чем он мог себе представить.

Я посмотрела в его доброе, красивое лицо и поняла, что должна ему все объяснить. Все было расплывчато, но я знала, как вела себя после того, как он спас меня, под воздействием выпивки. Я сделала глубокий вдох.

– Я ничто, если не шлюха, АК. Не знаю, как быть кем-то другим. Не знаю, как жить со всеми своими демонами. Моя неудача с Сапфирой, Лилой и всеми жизнями мужчин, которых я соблазнила, была потрачена впустую, когда Иуда приказал им выпить его яд. Я привела этих людей в коммуну, к нашей вере, и они погибли под командованием Иуды.

Я изо всех сил вцепилась в АК.

– И я не знаю, как жить в мире, где всякий раз, закрывая глаза, вижу свою дочь на руках. Не зная, где она сейчас и думает ли вообще обо мне.

Я медленно вздохнула.

– Зелье Мейстера забирало все это – заботы и тревоги. Бутылка, которую я нашла на крыльце Кая, сделала то же самое, когда ты прогнал зелье из моих вен. Это была подходящая замена. Это заставило меня на какое-то время забыть о Сапфире. И смотря на Лилу с Грейс, я радуюсь, что они есть друг у друга, но меня убивает то, что я не стала такой матерью. Настоящей, доброй матерью для своей дочери. Вот почему я не хотела, чтобы меня возвращали в реальную жизнь.

Я покачала головой.

– Настоящая жизнь слишком тяжела. И я не знаю, как с этим справиться.

Я вцепилась в АК, как будто он был единственной связью, удерживающей меня от срыва. И я тихонько заплакала, теряя последнюю способность сдерживать свою печаль, когда его большие руки обняли меня и прижали как можно ближе. Он целовал мои волосы и раскачивал вперед-назад, держа в своих руках.

– Ты не виновата, – повторил он, и его доброта подействовала на меня, как бальзам. – Они заставили тебя это сделать. Эти ублюдки взяли тебя гребаным ребенком и изнасиловали. Заставили тебя служить и забрали твою девочку. Ты не можешь винить себя. Тебя, бл*дь, использовали.

АК больше ничего не сказал, пока я освобождала свое сердце от многолетней печали. Он просто прижимал меня к себе, пока мои слезы не высохли, а тело не обмякло от усталости.

Мои глаза боролись за то, чтобы закрыться, а я проиграла битву за то, чтобы держать их открытыми. Помню, как АК поднял меня на руки и уложил в теплую постель. Но, когда проснулась, я была одна, и все мое тело дрожало. Моя кожа вспотела от кошмаров. Я видела лицо дочери, чувствовала ее в своих объятиях, слишком живо представила себе Лилу в том лесу, ее окровавленное тело.

Все это было слишком.

Я откинула одеяло и вышла из комнаты. В хижине было тихо и спокойно, но я нуждалась в нем. Так сильно нуждалась в нем.

На цыпочках прокралась в спальню АК. В этой комнате тоже стояли две небольшие кровати. Высокая фигура АК лежала под одеялом на одной из них. Как будто он был маяком для моего разбитого сердца, я последовала за своими ногами, пока не подошла к его кровати. Деревянный пол скрипнул у меня под ногами. Его тело резко выпрямилось, и он зажмурился от лунного света.

– Фиби?

Я молча подняла одеяло, под которым он лежал, и забралась внутрь. Его сигаретный аромат успокоил мои нервы, пока я лежала на подушке рядом с ним. Глядя ему в глаза, я прижалась к его теплому телу, мы вдвоем едва умещались на крошечном матрасе. Положив голову на плечо АК, я закрыла глаза.

Он обнял меня, и я услышала его дыхание у своего уха. В комфорте его безопасных объятий я позволила сну затянуть меня. И впервые в жизни я лежала в постели с мужчиной и просто спала.

Мое тело защищено в его объятиях…

… и, возможно, моя душа тоже.

Глава 15

AK

– В тот раз у тебя почти получилось, – подразнил я.

Фиби разочарованно выдохнула. Ближайшее к нам дерево снова было прострелено. Черт, у сучки начало получаться, но стрелять было нелегко. Уж я-то знал.

Сегодня ей было лучше. Она проспала почти сутки после всего того дерьма, которое наговорила мне. У сучки был ребенок, дочь. И что еще хуже, эти засранцы забрали ее, и теперь она хрен знает где. Неудивительно, что Фиби стала теряться в выпивке.

Мои мысли вернулись к Зейну, моему племяннику, и я боролся с гребаным стыдом, который наполнил меня. Рыжая потеряла ребенка, и я тоже потерял… все…

Фиби наклонилась ко мне и спрятала лицо у меня на груди, вырывая меня из мыслей. Она подняла голову и сказала:

– Я не могу попасть в центральную мишень.

Она указала на самое дальнее дерево.

– Кто вообще сможет в него попасть?

Она покачала головой.

Я взглянул на дерево, о котором она говорила, и пожал плечами.

– Я.

У нее отвисла челюсть.

– Ты можешь попасть в него? – Она скептически посмотрела на меня. – Я понимаю, что ты, должно быть, хороший стрелок, но уверена, что даже ты не сможешь туда попасть.

Я ухмыльнулся ее недоверию. Сучка и понятия не имела. Взяв у нее из рук оружие, я шагнул вперед и занял позицию. Я чувствовал на себе ее взгляд. Но заблокировал это. Мир вокруг меня исчез, пока я стоял совершенно неподвижно, сфокусировав взгляд на мишени. Я заблокировал все, кроме цели.

Мое зрение стало острым. Я передвинул палец на спусковом крючке, затем с привычной легкостью послал пулю через воздух прямо в центр мишени. Я опустил оружие, чувствуя тот же прилив адреналина, что и всегда. Повернувшись, я посмотрел на Фиби. Она глядела на меня широко раскрытыми глазами и слегка приоткрытым ртом.

Она выглядела чертовски великолепно. Сучка была сногсшибательная, вся в веснушках и с голубыми глазами.

– AK.

Она шагнула вперед, не сводя глаз с цели.

– Как… Как? – Она боролась, чтобы закончить свои слова. – Как тебе это удалось?

Она посмотрела на оружие в моих руках и подозрительно покачала головой.

– Ты чего-то недоговариваешь.

Мой желудок сжался, и я отвернулся.

– Нет, просто в детстве учился здесь стрелять, вот и все. Я был неплох. А с Палачами стал еще лучше.

Я забрал оружие и направился к хижине. Фиби последовала за мной, когда я убрал оружие в сундук, и вошел в дом. Ее рука скользнула в мою, призывая меня остановиться. Ее голубые глаза изучали мое лицо.

– Почему ты так хорошо стреляешь? – спросила она, на этот раз более твердо.

Я ни хрена не сказал в ответ.

Она указала на шкаф в другом конце комнаты.

– Почему этот шкаф заперт?

Я знал, о чем она говорит, но даже не думал, что сучка заметила это.

– Почему мы здесь, в этой хижине, АК?

Я попытался проглотить раздражение, подступившее к горлу. Я видел эту сучку во время ее запоя, слушал, как она рассказывала мне о своем ребенке, и вот теперь она пытается узнать о моем дерьме?

– Чьи сапоги у двери?

Ее слова врезались мне в грудь. Я чувствовал, как мои стены снова поднимаются, выталкивая Фили за их пределы. Она прорвалась, хотя это было невероятно, но теперь она копала слишком глубоко. Возможно, она и хотела выставить все свое дерьмо на всеобщее обозрение, но это не означало, что пришло время и мне сделать то же самое.

– Я видела тебя. – Она крепче сжала мою руку. – Видела, как ты чистил сапоги. Видела, как прижимал их к груди.

Она подошла ближе. Я хотел отодвинуться к чертовой матери, но ноги не слушались.

– Я видела, как ты плакал.

– Хватит, – предупредил я.

Моя щека дернулась от гнева.

– АК, пожалуйста… поговори со мной, – попросила она, и ее глаза наполнились слезами. – Я… Я доверилась тебе. Пожалуйста, доверься и ты мне. Я вижу, какое бремя ты несешь.

Оскалившись, вынужденный слететь с гребаного обрыва, я притянул ее ближе и выплюнул:

– Не пытайся проделать со мной свое гребаное дерьмо соблазнительницы, Рыжая. Ты ни хрена не готова к тому, что я положу к твоим ногам. Ты думаешь, что твоя история плоха, тогда ты ничего не видела в этой жизни.

Я приблизил ее лицо как можно ближе к своему.

– Так что завязывай с этим дерьмом и отвали к чертовой матери.

Я отпустил ее руки и схватил ключи от грузовика со стойки. Я выскочил за дверь, услышав, как она зовет меня по имени. Но не остановился, не мог остановиться. Я резко включил двигатель и выехал. Ехал и ехал, пока не добрался до магазина. Я набрал кучу дерьмовой еды, в которой не нуждался, потом достал с верхней полки бутылку «Джемисона». Открутил крышку, и жидкость потекла мне в горло еще до того, как я вышел из магазина. Я сидел в своем грузовике, чувствуя жжение, необходимое, чтобы уйти с обрыва. А потом рассмеялся гребаной иронии. Я забрал у Фиби выпивку, но вот он я, как гребаная киска, топил воспоминания, которые участились в десять раз с тех пор, как Фиби рассказала мне свою историю.

Эта гребаная хижина. Эти чертовы сапоги. Оружие, одежда в шкафу… этот гребаный запертый шкаф.

Мой сотовый завибрировал в кармане, теперь, когда я был далеко от хижины, у меня была связь.

Таннер.

– Да?

– Наконец-то. Хотел сообщить тебе, что люди Мейстера знают, что это были мы. Подтверждено взломом их электронной почты. Они еще ни хрена не сделали, но хотел держать тебя в курсе событий. У Стикса и Кая все под контролем, но они хотят, чтобы ты был в курсе, когда решишь вернуться. Тебе нужно следить за обстановкой.

Я выдохнул, чувствуя, как «Джемисон» заглушает темные мысли в моей голове.

– Ладно, – сказал я. – Таннер?

– Мм?

– Ты хорошо выслеживаешь людей? Поиск пропавших людей и все подобное дерьмо?

– Вроде того. А что?

– Нужно, чтобы ты нашел кое-какую молодую сучку из культа. Сейчас ей должно быть четырнадцать, ее зовут Сапфира. Фамилии нет. То же дерьмо, что приключилось с Мэй и Фиби.

Фиби думала, что ее дочь находится в безопасности в другой стране. Но я знал таких ублюдков, как Иуда, а этот мудак никогда ничего не делал просто так. Я сомневался, что она была там, где он сказал. Я должен был проверить.

– Она ведь уже мертва, не так ли? – уклончиво спросил он. – Если она из культа?

– Ее отправили в какой-то дом престарелых или типа того. Может быть, за границу? Куда пророк отправлял своих стариков умирать подальше от коммуны. По крайней мере, так он сказал. Не уверен, что это правда.

– Хорошо, – сказал Таннер. – Предоставь это мне. Я постараюсь что-нибудь раскопать.

– Спасибо, брат.

Я повесил трубку и откинул голову на подголовник, глубоко вздохнув и сделав еще глоток виски. В голове возникло выражение лица Фиби, когда я кричал ей в лицо, ее гребаные потерянные глаза и слезы, когда я вылетел за дверь, злясь на то, что она принесла все прошлое дерьмо к моей двери.

– Бл*дь!

Я завел двигатель. К тому времени, как добрался до хижины, я был абсолютно пьян, и моя голова чувствовалась на целую тонну легче. И самое главное, эти гребаные мысли отошли на задний план. Белый шум в моей голове, а не гребаные барабаны трэш-метала.

Схватив пакеты с едой, в которой мы даже не нуждались, я ворвался в дверь и застыл на месте. Фиби сидела на полу рядом с запертым шкафом. Хотя нет. Теперь с уже открытым шкафом, чье содержимое было разбросано вокруг нее.

Она даже не вздрогнула, когда увидела, что я стою в дверях и смотрю на нее. Она медленно подняла фотографию, которую я не видел уже много лет. Ту, что раньше занимала почетное место в этой хижине, копия той, что висела в доме Тины и Девина, прямо над камином.

– Это ты в молодости.

Фиби повернула фотографию так, чтобы у меня не было другого выбора, кроме как посмотреть на нее. Видеть каждое из улыбающихся лиц было многократным ударом прямо в сердце. Когда Фиби указала на мужчину, одетого в синюю форму морской пехоты, с выбритой головой и огромной гребаной улыбкой, я, бл*дь, перестал дышать.

– АК, это ты, не так ли?

– Я же говорил тебе не лезть в этот шкаф! – грозно ответил я.

Мои руки, державшие пакеты с едой, дрожали. Меня затрясло, когда раскаленный гнев пронзил меня насквозь. «Джемисон» испарился из моих вен, и я не мог оторвать глаз от этой гребаной фотографии.

– Сапоги, – сказала Фиби, не обращая внимания на то, что я стоял там, кипящий и сломленный.

Она провела пальцем по сапогам на фотографии, потом по сапогам человека, стоявшего рядом со мной. Того, на которого я больше всего не мог смотреть.

– А это вторая пара.

Когда ее дыхание сбилось, губы растянулись в грустной улыбке, а ее палец провел по лицу Зейна, его милому улыбающемуся лицу, я потерял контроль.

Я швырнул пакеты через всю комнату и услышал, как они ударились о стену. Содержимое рассыпалось по полу. Мои руки сжались в кулаки, пока я пытался сдержать раскаленную ярость, которая текла по моим венам.

Фиби, в кои-то веки безошибочно распознавшая грозящую ей опасность, вскочила на ноги и попятилась к двери комнаты. Ее загорелая кожа побледнела, когда я посмотрел на нее.

– Мне очень жаль, – сказала она, пытаясь найти ручку.

Слезы наполнили ее глаза, когда она проскользнула за дверь, как будто знала, какую боль эти гребаные снимки вызвали во мне.

– Мне очень жаль, АК, – сказала она из-за запертой двери.

Мои ноги словно приросли к земле, когда я увидел груду рамок и альбомов, которые уже много лет не видели дневного света. «Джемисон» валялся в дальнем конце кухни, целый и невредимый. Я взял бутылку и отбросил крышку в сторону, выпивая виски, как воду. Расхаживая по комнате, я пытался думать о чем-то другом, чтобы остановить мысли, которые пришли, когда я снова увидел эти лица.

Лица людей, которые значили для меня больше всего в жизни. Людей, которые были для меня всем… моим домом.

Не осознавая, что споткнулся – последствия выпивки – я попятился, и что-то хрустнуло под моим ботинком. Я замер и посмотрел вниз. Фотография, которую держала Фиби, стекло треснуло под моей ногой. Обнаружив, что она испорчена, я отступил назад и автоматически поднял ее с пола. Мой взгляд упал на фотографию, и из моего горла вырвался болезненный стон.

Моя рука снова задрожала, но теперь уже не от гнева.

Я отступал и отступал, пока не уперся спиной в стену. Мои ноги подкосились, когда я уставился на фото, уставился на нас всех, улыбающихся, счастливых, Зейна в моих руках. Я моргнул, когда мое зрение затуманилось, а затем слеза за слезой закапали на разбитую раму.

Крики «Ура!» эхом отдавались у меня в голове. Солнце, песок и кровь. Позволив рыданиям вырваться из моего горла, я прижал фотографию к груди. Когда снова посмотрел на ее, мой взгляд упал на сапоги. Эти гребаные сапоги. Стандартные сапоги военного образца.

Его сапоги.

Мои сапоги.

Бок о бок, как мы всегда планировали.

Я закрыл глаза, не желая возвращаться туда. Но я ничего не мог с собой поделать. Я слишком долго отталкивал эти воспоминания в сторону, и это дерьмо не могло остаться вдали…

Налетели F-15Е (американский двухместный истребитель-бомбардировщик, созданный на базе учебно-боевого истребителя F-15D), взорвали здания и нацелились на повстанцев. Боунс и я затаились, ожидая сигнала, чтобы уничтожить любого из оставшихся врагов. Двое. Их было двое, и я, не раздумывая, послал пули прямо им в головы.

Девин.

Мне нужно было добраться до Девина.

Сорвавшись с места, я побежал к зданию, где в последний раз видел его. Тела, как морских пехотинцев, так и повстанцев, были разбросаны по земле.

– Девин! – крикнул я, переворачивая тело за телом, ища своего брата.

Чья-то рука опустилась мне на плечо, пытаясь остановить.

Боунс.

Я оттолкнул его и возобновил поиски.

– Его здесь нет, – сказал я, когда дважды прочесал всю территорию.

Я резко повернул голову, сухой воздух прилипал к моей коже.

– Его здесь нет, черт возьми!

Мое сердце бешено колотилось, пока я продолжал искать.

Где же он? Где был мой гребаный брат?

– Ксав, – донесся до меня голос Боунса.

Я услышал в нем беспокойство. Каждый шаг к тому месту, где он стоял, был целой милей. Дым рассеялся, и я увидел, что мой наводчик держит что-то в руке. Фотографию. И я, черт возьми, знал эту фотографию. Я, бл*дь, снял эту фотографию. Зейн. Зейн в объятиях Девина.

Мои руки не переставали дрожать, когда я взял ее у Боунса и уставился вниз.

– Где он, черт возьми? – спросил я сквозь пересохшее горло.

Боунс сказал, что ни хрена не знает. По радио поступила команда перегруппироваться.

Боунс отвел меня к остальным, и мы слушали сержанта Льюиса. Повстанцы взяли в плен шестерых человек, включая лейтенанта Дейерса. Все время, пока Льюис – лучший друг Девина – говорил, я смотрел на улыбающиеся лицо племянника и смеющегося брата.

И я почувствовал это. Что-то в моем сердце подсказывало, что с этого дня все изменится. Я просто чувствовал это…

Мои ноги онемели, руки все еще сжимали фотографию. Я повернул свою пульсирующую голову в сторону и стал рыться в снимках, пока не увидел край того, который искал. Я вытащил фото из-под альбома. Края были порваны и опалены. Но улыбающееся лицо Зейна все еще приветствовало меня. Смеющаяся улыбка Девина все еще оставалась гордой. Я поднес его к носу и закрыл глаза. Все еще пахло этой гребаной пустыней. Вот тогда все изменилось. Я все еще слышал РПГ, крики врагов и морских пехотинцев… звук моей винтовки, стреляющей выстрел за выстрелом, Боунса, говорившего мне, что это были прямые попадания.

– Дев…

Я почувствовал, как мой желудок скрутило. Уронил голову и зарыдал. Я, бл*дь, рыдал и рыдал, слезы стекали на щеки и грудь. Я плакал, держа в руках две гребаные фотографии.

Я не слышал, как Фиби вышла из своей комнаты, но, когда почувствовал, что ее руки обнимают меня, то не смог оттолкнуть ее, черт возьми. Забравшись в ее объятия, как киска, я позволил всем годам сдерживаемых эмоций вылиться из меня рекой. И я просто, бл*дь, обнял ее в ответ.

Фиби укачивала меня на руках.

– Мне очень жаль, – сказала она надтреснутым голосом. – Мне так жаль, что посмотрела…

Ее слова заставили меня сломаться еще сильнее. Но я держал фотографии в руках, как будто они были моим спасательным кругом. Моя единственная связь с семьей, которую я любил, ради которой я сделал бы все что угодно.

Я не знал, как долго мы так сидели, Фиби держала меня, вытирая мои щеки, пока я, бл*дь, разваливался на части. Ее пальцы откинули мои влажные волосы с лица, и она отодвинула «Джемисон» в сторону, даже не взглянув на него.

– Пойдем.

Она подняла мою голову со своих колен. Я почувствовал тяжесть. Каждая часть меня чувствовалась чертовски тяжелой.

– Я лягу с тобой.

Она поднялась. Я прижал фотографии к груди, заставляя ноги двигаться. Фиби провела меня в комнату, где я спал. Та, что хранила слишком много воспоминаний, чтобы я когда-нибудь мог хорошо в ней спать. Я сбросил ботинки и сел на край кровати.

Я не мог оторваться от фотографий.

– Ложись.

Фиби легла первой. Она протянула руки, и, нуждаясь в том, чтобы кто-то хоть раз взял на себя инициативу, я лег рядом с ней, положив голову ей на грудь. – Ш-ш-ш, – успокаивала Фиби, проводя руками по моим волосам. – Спи.

Используя ее голос, чтобы успокоиться, я закрыл глаза.

Я устал, так чертовски устал.

– Спи. Я буду здесь, когда ты проснешься. Буду охранять тебя, – я услышал ее слова, но меня уже затягивала тьма.

Когда я почувствовал гнилостный запах крови и мочи, я понял, что это был сон, который я никогда больше не хотел видеть…

– Четыре недели.

Мое колено подпрыгивало вверх и вниз в кузове бронированного грузовика.

– Он у них уже четыре недели.

– С ним все будет хорошо, Ксав, – сказал Боунс. – Он сильный. Он будет одним из двух.

Я кивнул, желая в это поверить, но не уверенный, что смогу. Разведка вернулась в лагерь. Пытки – говорилось в отчете. Четверо убитых: двое обезглавлены, один повешен и один убит выстрелом в голову.

Двое выживших.

В живых осталось только двое морских пехотинцев… Но их пытали.

Они сильно пострадали.

И мы собирались их спасти.

Я взял автомат, когда грузовик подъехал к укромному месту. Мы построились и заняли свои позиции. Мы с Боунсом нашли самую высокую точку – старую заброшенную башню.

– У тебя уже есть визуализация? – спросил сержант Льюис в наушниках.

– Да, сэр.

Боунс затих, а я приготовился стрелять.

– Три, – сказал Боунс, и я уловил нотки возбуждения в его голосе.

Он дал мне координаты, и я послал свои пули в полет.

– Прямое попадание, – сказал Боунс и указал мне на другую позицию. – Прямое попадание, – повторил он.

Затем весь ад вырвался на свободу, когда сухопутные войска двинулись вперед. Стреляли пушки, крики и вопли эхом разносились по пустынному городу. Но я слушал только команды Боунса, стреляя и нанося удары, сохраняя сосредоточенность, как и положено хорошему снайперу.

– Чисто! – сказал сержант Льюис по рации.

Не обращая внимания на приказ оставаться на месте, я выбежал из башни и бросился в здание, где держали пленников. Я проигнорировал голос Боунса позади меня, говорящий мне остановиться. Я не мог. Там мог быть мой гребаный брат.

Сослуживцы пытались остановить меня, когда я вошел в здание и пошел на звук медиков, отдающих приказы. Пол был усеян мертвыми телами, и я слышал крики выживших повстанцев в другой комнате. Мое сердце билось в унисон с бегущими ногами, пока я не добрался до задней комнаты. Я вздрогнул от запаха, который встретил меня. Моча, дерьмо и кровь.

Собравшись с духом, я вошел в комнату и посмотрел налево. С двумя мужчинами работали медики. У обоих не было ничего, кроме кожи и костей, покрытых кровью; они были избиты до полусмерти.

Но я должен был знать. Мне нужно было знать, жив ли еще мой брат.

Я протиснулся мимо мужчин на моем пути и замер, когда увидел знакомую пару глаз, смотрящих на меня. Темные, как у меня. Но это было все, что я узнал. Его лицо было черно-синим. Следы от ножей и огнестрельных ран портили его обнаженную кожу. У него не хватало нескольких зубов и двух пальцев.

Отрезанных начисто.

– Дев.

Я опустился на пол. Когда его глаза встретились с моими, из его груди вырвался болезненный звук. Я рванул вперед и схватился за руку, которая не была ранена.

– Я здесь, Дев. Я здесь, бл*дь.

Я сжал руку Дева и, черт возьми, сломался, когда он попытался сжать ее в ответ.

– Я никуда не уйду.

Я сунул руку в карман и вытащил фотографию его и Зейна.

– Боунс нашел ее, Дев, – сказал я и увидел, как его глаз, который не был заплывшим, наполнился слезами.

– Я сохранил ее для тебя.

– Сынок, – раздался грубый голос позади меня.

– Сержант.

Я посмотрел на Льюиса. Его лицо тоже было чертовски опустошенным.

– Нам нужно доставить его в больницу по воздуху. Это срочно.

– Хорошо.

Я наклонился и поцеловал Дева в макушку.

– Я скоро буду рядом, Дев, хорошо? Держись.

Отпустив его слабую руку, я положил туда фотографию. Пальцы Дева вцепились в нее так крепко, как только могли. Когда медики подняли его, я сказал:

– Не дайте ему потерять эту фотографию. Заставьте его взглянуть на нее, если дела пойдут плохо.

Мой голос был едва слышен.

Медик заверил меня, что сделает, как я просил.

– Выйди, сынок.

Льюис жестом велел мне выйти из комнаты. Я сделал, как он сказал, выходя, как проклятый призрак, по коридорам на улицу.

Все, о чем я мог думать, это о состоянии, в котором находился Дев. Его отсутствующие пальцы, выбитые зубы, следы от ножей, пулевые ранения и его чертовы слезящиеся глаза, когда он увидел меня… когда он увидел фотографию своего сына.

Эти чертовы ублюдки. Какого хрена они с ним сделали? Ранили его, заморили голодом, заставили лежать в собственном дерьме.

Гребаные мудаки!

Я остановился как вкопанный, когда услышал шум слева от себя. Из-за ближайшей двери доносились приглушенные крики повстанцев. Я слушал и чувствовал, как закипает моя кровь.

Они причинили боль моему брату. Они тронули Дева.

Я посмотрел на закрытую дверь, и мои ноги двинулись вперед без раздумий. Я сунул руку в карман и нащупал нож. Я даже не оглянулся, когда вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Трое мужчин посмотрели на меня. Трое связанных мужчин, сидящих у стены.

Из-за своих кляпов они начали изрыгать на меня какое-то невнятное дерьмо, но я не мог понять ни слова. И даже если бы я это сделал, мне было бы наплевать. Я просто видел их трупы в своей голове. Видел, как их кровь растекается под ними на полу.

Я крепче сжал нож в руке. Мои ноги двинулись вперед, а красный туман застилал мои глаза, когда я подошел к первому мужчине. Он зашаркал по полу, пытаясь вырваться. Но он был моим, и ему некуда было деться.

Я поднял нож и перерезал ему бедро, убедившись, что попал в бедренную артерию. Я полоснул его лезвием по животу и улыбнулся, когда его внутренности вывалились из раны. Я наносил удары снова и снова. Кровь уже забрызгала мое лицо, когда я перешел к следующему мужчине, перерезая ему горло и слыша, как он издает булькающий звук собственной кровью. Потом третий. Я кромсал их тела, причиняя им больше боли, чем было возможно за то короткое время, которое у меня было, и делал это с гребаной улыбкой на лице.