Текст книги "Богиня охоты"

Автор книги: Тесса Дэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11

Лежа на спине на неразобранной постели, Люси смотрела в потолок. Ее разметавшиеся по подушке волосы были похожи на веер. Парчовое покрывало под ней сбилось. На письменном столе неподалеку от кровати стоял поднос с нетронутым ужином. Еда давно остыла.

Люси не переодевалась с утра. На ней все еще было зеленое платье. После полудня горничная приготовила своей госпоже ванну, распустила ее волосы и хотела расстегнуть одежду, но Люси остановила Мари. Сейчас Люси корила себя за это. Глупо было думать, что горничная могла о чем-то догадаться, увидев Люси обнаженной.

Тем не менее – вопреки здравому смыслу – Люси казалось, что при первом же взгляде на нее окружающие поймут, что с ней произошло. Поэтому она и спряталась от всех в своей спальне. Покинув платяной шкаф, Люси сразу же поднялась к себе и больше не выходила из комнаты. Она даже к ужину не спустилась, приказав Мари сообщить брату и его гостям о том, что у нее болит травмированная нога. Люси боялась показаться в обществе, зная, что выражение лица выдаст ее.

Но в чем именно она провинилась? Каким словом можно было назвать то, что она совершила? Задав себе эти вопросы, Люси села на кровать и глубоко задумалась.

Целый час она размышляла о том, что с ней произошло.

Можно ли было назвать ее развратной? Наверное, да. Поцеловаться с мужчиной не считалось серьезным прегрешением. Но обольщение мужчины было признаком распутства. Люси сама втащила Джереми в тесное замкнутое пространство, помогла ему раздеть себя, липла к нему… Все это было верхом неприличия! Люси хорошо знала, что благовоспитанные леди так себя не ведут.

Можно ли было назвать ее дурой? Конечно, да. Если Тоби женится на Софии Хатауэй, Люси некого будет винить, кроме себя самой. У нее была прекрасная возможность поговорить с Тоби на обратном пути домой из леса, но она не воспользовалась ею. Люси следовало прогнать Джереми, когда он распахнул дверцы шкафа, но она не сделала этого. Она вела себя неправильно, но не смогла бы объяснить почему.

Можно ли было назвать ее опозоренной? Многие сочли бы, что это действительно так. Но Люси никогда не волновало, что о ней думают люди. Ей было небезразлично лишь мнение двух-трех человек на земле. А также самооценка. Что касается последней, то Люси совершенно не ощущала себя «опозоренной». Напротив, пережитый опыт обогатил ее и сделал… счастливее.

И лишь одна мысль застряла в ее мозгу как заноза. Она пыталась отогнать ее и не могла. Ей казалось, что на ней пылает клеймо, навеки оставленное Джереми.

Он сделал ее своей… собственностью.

Люси упала навзничь на подушки и закрыла руками глаза. Ей было нестерпимо думать о том, что отныне она кому-то принадлежала. Она ведь не была вещью, бездушным предметом! Люси не хотела выезжать в свет именно потому, что избегала встреч с самовлюбленными пижонами, рассматривающими ее как товар на ярмарке невест, как предмет торга. Ожидание того, что один из них остановит на ней свой выбор, наденет ей кольцо на палец, заставит ее носить свою фамилию, сделает ее навеки «своей», казалось Люси унизительным.

А если бы никто не пожелал взять ее в жены, это было бы позором для нее.

Люси ощущала себя Дианой, богиней охоты. Она сама хотела выбирать ее объект. И Люси уже сделала свой выбор. Ее суженым был Тоби. При воспоминании о нем перед мысленным взором Люси сразу же возник милый образ. Темно-каштановые волосы, четко очерченные скулы, подбородок с ямочкой, смеющиеся глаза, полные губы, растянутые в улыбке. Это был ее мужчина, она стремилась к нему и душой, и телом.

Всем своим существом… кроме небольшой его части. И эта предательская часть хотела другого мужчину, других губ – не улыбающихся, а крепко сжатых. Губ, прикосновение которых обжигало Люси как огонь. Именно эта небольшая ее часть, эта крохотная зона ее тела, располагавшаяся под мочкой левого уха, принадлежала Джереми.

Люси противилась этому. Но непокорный бугорок ее плоти настаивал на своем, он вышел из подчинения своей хозяйки. Люси осторожно провела пальцами по этому взбунтовавшемуся островку тела. И тут же почувствовала ответный отклик в груди, которой вдруг стало тесно в лифе платья.

Ее грудь как будто просилась наружу, тосковала по прикосновению сильных мужских рук. Люси положила на нее ладони и почувствовала, как набухли соски. Эта часть тела тоже вышла из подчинения и заявляла о том, что принадлежит не ей, а ему. Люси поняла, что потерпела поражение. Тело больше не слушалось ее. В голове роились воспоминания о сладких мгновениях, проведенных в тесном чреве платяного шкафа, тускло освещенного проникавшими сквозь резьбу полосками света.

Люси ощутила возбуждение. Она чувствовала, как ноет и покалывает точка в промежности, до которой дотрагивался Джереми. Она тоже хотела принадлежать ему, и только ему! Если бы Тоби не пришел в ту минуту… Люси замерла. Все ее пылающее тело напряглась. Оно тоже желало знать, что бы тогда было. Люси задумчиво погладила низ живота.

Легкий стук в дверь вернул ее к действительности. Люси вздрогнула и села на кровати.

– Люси, открой, это я, – раздался голос Софии.

Люси встала и отодвинула задвижку. София была одета в синий шелковый пеньюар, ее золотистые волосы рассыпались по плечам.

– Можно я войду?

Люси молча широко распахнула дверь, и София вошла в комнату.

– Я пришла проведать вас. Вам лучше? – спросила гостья, присаживаясь на краешек кровати. Она сразу же заметила, что Люси не снимала чулки, несмотря на мнимую боль в ноге. Но прежде всего Софии бросился в глаза румянец, полыхавший на щеках Люси. София улыбнулась, выгнув бровь. – О, да я вижу, что у вас все в полном порядке!

Люси села за письменный стол и сначала отщипнула кусочек от булочки с подноса, на котором ей принесли ужин. Только теперь она почувствовала, что страшно голодна, и, схватив булочку, стала жадно ее есть.

– Вы исчезли на весь день, – сказала София. – И лорд Кендалл тоже куда-то пропал. Не говорите только, что это простое совпадение, я ни за что не поверю.

Люси, пожав плечами, молча продолжала жевать.

– Люси! – нетерпеливо воскликнула София. – Вы должны рассказать мне, что случилось.

– Ничего.

София надула губки.

– Я по вашему лицу вижу, что это не так

– Неужели?

Опасения Люси не были напрасными. Софии хватило одного взгляда, чтобы догадаться обо всем. Люси решила, что ни за что не выйдет из своей комнаты. Но тут она вдруг вспомнила, что София этим утром порывалась рассказать ей о чем-то запретном, но ее прервали.

– Вы хотели поведать мне о каких-то интересных эпизодах вашей жизни, – промолвила Люси. – Я с удовольствием выслушаю вас, а потом, быть может, расскажу о том, что произошло со мной.

София на мгновение задумалась, теребя тесемку своего пеньюара.

– Не знаю, следует ли мне рассказывать вам о Жерве…

– А кто это?

– Это художник, который давал мне уроки живописи и наставлял в… искусстве страсти. – София вздохнула и легла на спину. – Это был божественно красивый мужчина, стройный, сильный, с иссиня-черными волосами и синими глазами, стойкими изящными пальцами. Я была безумно влюблена в него. Возможно, это чувство до сегодня живо в моей душе.

Люси чуть не подавилась булочкой. Она налила бокал кларета, залпом выпила его и, усевшись в кресло с ногами, подтянула колени к подбородку.

София лежала поперек ее кровати, глядя в потолок.

– И что дальше? – промолвила Люси. – Надеюсь, это не конец вашей истории?

– Все началось с набросков, – продолжала София, не сводя глаз с потолка так, словно она обращалась к нему. – Я делала эскизы углем с Давида, скульптуры Микеланджело. То есть не с самой скульптуры, конечно, а с ее изображения в книге. Я никак не могла правильно изобразить мускулы предплечья, и это бесило меня. Жерве пытался объяснить мне, как это надо делать, но он не мог выразить свою мысль по-английски, так как плохо владел этим языком, а я не говорила по-французски. Тогда внезапно он встал, сбросил сюртук и закатал рукав рубашки. Взяв мою руку, он положил ее на свое запястье, а потом провел моей ладонью по всему предплечью так, чтобы я могла ощупать его. У него были такие крепкие, накачанные мускулы…

София повернулась на бок и оперлась на локоть.

– Возможно, вы сочтете меня испорченной. Ну и пусть. Мне все равно. Да, я такая… Потому что в тот момент мне вдруг захотелось раздеть его и прикоснуться ко всем местам этого прекрасного тела.

Люси вовсе не считала Софию испорченной. Более того, она отлично понимала ее. Пример Софии служил ей своего рода оправданием. Оказывается, не только она теряла голову в присутствии мужчины. Судя по всему, вид мускулистой мужской руки возбуждающе действовал на женщин, разжигал в них сладострастие. Вот почему были изобретены манжеты. Они не дают женщинам впасть в грех.

– И вы пошли на поводу у своих желаний?

София усмехнулась:

– Да, но не сразу. – Она стала смущенно водить пальчиком по узору на парчовом покрывале. – Позже я нарисовала Жерве. Обнаженного, в мельчайших деталях его наготы…

– И даже?..

– Да, даже это. А потом я позировала ему обнаженной, и он рисовал меня.

Люси зажала рукой рот, чтобы не расхохотаться. И эту девушку Тоби считал скромницей!

– Не может быть!

– О, все было именно так, как я рассказываю! – заверила ее София, прижав руку к сердцу. – Сначала Жерве нарисовал меня, а потом раскрасил.

– Вы хотите сказать, что он написал ваш портрет?

– Нет, нет. Он именно раскрасил меня, расписал мое тело красками. Я разделась донага и легла на кровать, а он взял палитру и стал расписывать меня. Жерве сказал, что у меня белая гладкая кожа, что она похожа на чистый холст. Он нарисовал виноградную лозу на моем животе, а здесь… – София показала на грудь, – цветы: орхидеи и лаванду. – Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Я сказалась больной и отказывалась принимать ванну целую неделю.

Люси слушала ее, открыв рот от изумления. Она на время лишилась дара речи, хотя на языке у нее вертелись вопросы. Что ощущала София, когда кисточка Жерве прикасалась к интимным местам ее тела? Чувствовала ли она такое же покалывание и ноющую боль, которую испытывала Люси в платяном шкафу? И еще – неужели мистер и миссис Хатауэй никогда не слышали о том, что юную девушку нельзя оставлять наедине с мужчиной? Тем более с художником… София снова легла на спину и прижала руки к груди.

– О, Жерве, – прошептала она, – он так любил меня! Он всегда шептал мне «je t'aime» и «je t'adore, ma petite»,[1]1
  Я люблю тебя… Я обожаю тебя, моя малышка (фр.).


[Закрыть] когда мы занимались…

София вдруг замолчала.

– Чем занимались? – спросила Люси.

София бросила на нее невозмутимый взгляд.

– Разве вы не понимаете чем?

– О да, конечно, понимаю… – покраснев, пробормотала Люси. – И вас ни разу не застали вместе за этим занятием?

«О Боже, – думала Люси, – и я еще считала себя опозоренной!» Возня в платяном шкафу не шла ни в какое сравнение с интимной связью Софии со своим учителем живописи. С французом! Общество никогда не простило бы ей эту связь, если бы о ней вдруг стало известно. И Софии не помогло бы даже богатое приданое. Если бы разразился публичный скандал, ни один джентльмен не взял бы ее в жены.

Люси встрепенулась. Тоби никогда не женился бы на Софии, если бы узнал о ее похождениях.

– О нет, – ответила София. – Мы были очень осторожны. Однако нам пришлось расстаться. Мы поссорились, и Жерве уехал.

– Поссорились? Из-за чего?

– Сэр Тоби попросил у моих родителей разрешения ухаживать за мной, и это очень обрадовало их, а меня привело в полное отчаяние. Я сказала Жерве, что готова бежать с ним из дома. Мы могли бы купить маленький домик на берегу моря, пожениться и жить вместе, занимаясь днем живописью, а ночью предаваясь страсти. Для меня такая жизнь была бы райским блаженством. Но Жерве отказался.

– Но почему, если он любил вас?

– Он сомневался в том, что я смогу довольствоваться столь скромным образом жизни. Жерве сказал, что рано или поздно я пожалею о своем безрассудном поступке. Бедность и скандал, который разразится в обществе, омрачат радость семейной жизни. Я пыталась переубедить его, говорила, что он ошибается. Но Жерве твердо стоял на своем. Я умоляла его уступить мне, плакала, ломала руки, целовала его как безумная. Но все было напрасно. В конце концов я сказала ему, чтобы он оставил меня. И Жерве уехал. – София закрыла руками лицо. – О, Жерве, любовь моя, прости меня!

Она заплакала.

Люси налила себе еще бокал кларета.

– Я узнала, что такое подлинная страсть, Люси, – промолвила София, немного успокоившись. – И теперь я не знаю, смогу ли жить в скучном браке, одобряемом обществом. Если я выйду замуж, мне придется завести любовника. Но мысль об этом кажется мне такой отвратительной…

– Значит, вы не испытываете страсти к Тоби? – пришла к выводу Люси.

– Какая там страсть! Он говорит, что увлечен мной, а сам даже не смотрит в мою сторону. Да, сэр Тоби порой целует мне руку, делает комплименты, но этим его ухаживания и ограничиваются. Все это так пресно, так скучно. Я не чувствую, что его физически влечет ко мне. – София села. – Я не питаю иллюзий, не жду дикой страсти, настоящего экстаза, который я познала в объятиях Жерве. Я понимаю, что такое можно испытать лишь раз в жизни.

– Правда? Всего лишь раз? – наморщив нос, спросила Люси.

– Но если бы сэр Тоби заронил в мою душу хотя бы лучик надежды, если бы он был способен на красивый пылкий роман… О, как счастлива я была бы! Но нет, он не пытается сблизиться со мной! Сегодня во время игры я не стала прятаться. Я досчитала до десяти и вернулась в гостиную.

– Да? И что же вы сделали?

– Я вела себя самым бесстыдным образом. Я сказала, что помогу ему считать до ста. Тоби, который в это время сидел на диване, только улыбнулся, услышав мои слова. «Вы не должны подглядывать», – заявила я и наклонилась к нему так, что едва не выскочила из платья. Но вместо того чтобы заключить меня в объятия, он закрыл глаза руками! Нет, вы можете себе это представить? Тогда я отвела его руку в сторону и прижала к его глазам свою ладонь. И знаете, что он в этот момент вдруг выпалил?

– Заговорил о геометрии?

– Нет, куда хуже! Он заговорил о вас!

– Обо мне? – ахнула Люси.

У нее вдруг закружилась голова. Или это комната закружилась вокруг нее? Как бы то ни было, но ей хотелось, чтобы этот счастливый миг длился всю вечность. Она поднесла бокал к губам и залпом выпила вино.

– Да, о вас. Он убрал мою руку, легонько сжал ее и сказал: «Пойдемте искать Люси». В этот момент я почувствовала, что ненавижу вас. – София сердито посмотрела на Люси, а потом перевела взгляд на полупустой графин с вином, стоявший на столе. – Вы собираетесь в одиночку выпить все вино? Знаете, если бы вы поделились со мной кларетом, моя ненависть к вам наверняка поутихла бы.

Люси улыбнулась. Ей не было никакого дела до чувств Софии Хатауэй. Главное, что Тоби вспомнил о ней, произнес ее имя. Она налила бокал вина и протянула его Софии.

София медленно осушила бокал и потребовала, чтобы Люси наполнила его вновь.

– Вы выпили больше, чем я. Это несправедливо, – заявила она в ответ на удивленный взгляд Люси.

Люси снова налила ей кларета. Мысли у нее путались. Тоби не испытывал страсти к Софии. А Софии нужен был не Тоби, а Жерве… Значит, Тоби ниспослан Люси свыше в ответ на ее горячие мольбы. Небеса смилостивились над ней, и с ее стороны было бы большим упущением не воспользоваться этим. Ведь София любит своего художника, а вовсе не Тоби.

– О, Жерве, – простонала София, поднося бокал к губам. – Если бы я могла… Но это невозможно. Мы живем в разных мирах.

– Вы не правы. Нужно только захотеть. Вы должны написать ему.

Люси отодвинула поднос с ужином и достала из ящика письменного стола лист бумаги и перо.

– Вы хотите, чтобы я написала Жерве? Что за нелепая идея! Я не могу этого сделать.

– Почему? – спросила Люси, доставая бутылочку с чернилами.

– Не знаю… Все это как-то странно… Мне никогда не приходило в голову… – пробормотала София. – Но я согласна. Надо написать ему.

– Конечно! Садитесь за стол.

София покачала головой:

– Нет, я хочу, чтобы письмо было написано вашей рукой. Моя будет слишком дрожать.

– Хорошо, – с готовностью согласилась Люси и обмакнула перо в чернила. – Как вы начнете письмо?

– Mon cher petit lapin,[2]2
  Дорогой зайчик (фр.).


[Закрыть] – продиктовала София.

– К сожалению, я могу писать только по-английски. Мой французский сильно хромает, – прервала ее Люси.

– Хорошо. – София вздохнула. – Пишите: «Дорогой зайчик».

Люси бросила на нее изумленный взгляд.

– Вы шутите?

– Нисколько.

– Зайчик – это не совсем уместно… Что-то прыгающее и с хвостиком. Мне кажется, мужчинам не нравится, когда их называют именами… пушистых зверьков. Может быть, лучше начать письмо просто: «Дорогой Жерве»?

– Но я всегда называла его зайчиком! Если он получит письмо, написанное на английском языке чужим почерком, да еще с непривычным обращением, то решит, что его писала не я.

Люси пожала плечами.

– Дорогой… зайчик… – медленно произнесла она, выводя слова на бумаге. – Что дальше?

– Прости меня, любимый, – продиктовала София, помахивая в такт бокалом, который держала в руке. – Если бы ты знал, как сильно я сожалею о нашей ссоре. Сэр Тоби для меня никто. Ты один…

– Помедленнее, пожалуйста, – прервала ее Люси. – Я не успеваю. «Ты… один…» Так, можете продолжать.

– Ты один в моем сердце. Я не могу забыть тебя. Я думаю о тебе днем и ночью. Ты постоянно снишься мне. Я тоскую по тебе, по твоим ласкам. Когда я закрываю глаза, то чувствую прикосновение твоих теплых рук. Мое тело хранит память о них. – София сделала паузу и выпила немного вина. – Вкус вина напоминает мне твои поцелуи.

– О, превосходное сравнение! – похвалила Люси, опуская перо в чернила.

– Спасибо. Оно только что пришло мне в голову. – София внимательно взглянула на бокал с кларетом. – Отличное вино.

– Продолжайте, я жду.

– Не сомневайся в глубине и искренности моих чувств. Приезжай, умоляю тебя. Я жажду заниматься с тобой любовью всеми возможными способами.

Люси засмеялась.

– В чем дело? – спросила София.

– Какой-то странный оборот речи. Я думала, что вы уже занимались этим с Жерве. О каких же способах тогда идет речь?

София вскинула голову.

– О, Люси, существует множество способов, которые мы с Жерве еще не опробовали. Но у нас все впереди.

Глаза Люси стали круглыми от изумления. И чтобы скрыть это, она снова склонилась над листом бумаги.

– Я буду ждать тебя каждую ночь, – продолжала София, – пока ты не придешь. И дальше подпись – твоя капустка.

– О Боже… – прошептала Люси. – Сначала был зайчик, теперь капустка?

– По-французски это звучит очень красиво.

– Охотно верю.

– Нет, вы только послушайте! Ton petit chou.

Люси тряхнула головой.

– Капуста так капуста, – пробормотала Люси и подула на письмо.

Когда чернила высохли, Люси сложила листок бумаги.

– Диктуйте адрес.

Когда с письмом было покончено, Люси взяла графин со стола и бросила на Софию вопросительный взгляд. София тут же с готовностью протянула бокал. Налив его до краев, Люси выпила остатки вина прямо из горлышка.

– A notre sante, – сказала София, поднося бокал к губам. – Et a l'amour.[3]3
  За наше здоровье и за любовь (фр.).


[Закрыть]

И с этими словами осушила бокал, а потом выронила его.

– По-моему, я пьяна.

Люси засмеялась:

– Так оно и есть.

София легла на живот и уткнулась лицом в согнутую в локте руку. Ее плечи задрожали. Люси не сразу поняла, что ее гостья не смеялась, а плакала

– София, что с вами? – тихо спросила Люси, присев на кровать.

Она неловко потрепала девушку по плечу, подыскивая слова утешения. Но Люси не умела успокаивать ближних. В этой области у нее тоже были пробелы.

– О, Люси, что со мной будет? – проговорила София, сотрясаясь от рыданий.

– Как это «что»? Вы убежите вместе с Жерве, поселитесь в маленьком домике на побережье. Будете рисовать и заниматься любовью. Зайчик будет счастлив со своей маленькой капустой.

– Как мне хочется в это поверить!

София подняла голову. У нее были заплаканное лицо и красные глаза.

– Так оно и будет. – Люси легла рядом с Софией на живот и подперла руками подбородок. – Как бы то ни было, но вы не хотите выходить замуж за Тоби. Он такой неженка! Стоит ему немного простудиться, как он тут же ложится в постель и начинает громко стонать, как тяжелобольной. Он завладеет вашим приданым и спустит все деньги на новые сапоги или, того хуже, в карты. Тоби – заядлый игрок!

– О, не пугайте меня! – воскликнула София и, улыбнувшись, вытерла слезы. – Как хорошо было в детстве, мы совсем по-другому смотрели на жизнь! Казалось, что любая твоя мечта исполнится, если ты этого очень сильно захочешь. – Она откинула покрывало и залезла под простыни. – В детстве у меня была фарфоровая кукла по имени Бьянка. И я знала, что Бьянка в любую минуту может ожить. Для этого нужно было только хорошо себя вести, слушаться няню и съедать всю овсянку, ничего не оставляя на тарелке. И тогда Бьянка однажды превратится в живую девочку, она будет бегать и разговаривать со мной. – София вздохнула. – Но Бьянка, конечно же, так и не ожила. Она ведь была всего-навсего куклой. Однако я до сих пор иногда считаю: чуда не произошло только потому, что я никогда не доедала за завтраком овсянку.

Люси тоже подняла край покрывала и легла под простыни.

– А я в детстве думала, что если крепко-крепко зажмурюсь и сильно-сильно захочу, то, когда открою глаза, окажусь в Тортоле, – сказала она.

– Вы были отважнее меня. Я мечтала всего лишь о Венеции, – пробормотала София сонным голосом, уткнувшись лицом в подушку.