Текст книги "Зачем ловеласу жениться"
Автор книги: Тесса Дэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Довольно! – взревел мужчины в желтом. – Пейте свой эль, дикари. А ты, женщина… – Он погрозил пальцем бойкой даме в окне. – Сегодня я заставлю тебя образумиться, ты у меня еще покричишь!
– О, Колин!.. – пропела дама, хлопая ресницами. – Ты обещаешь, да?
Когда толпа наконец унялась, а случилось это лишь минут через пять, мужчина в желтом принялся читать. И Бел сразу поняла, почему его просили «пропустить эту часть». Вначале он прочел указ о созыве нового парламента, а потом – выдержки из закона против подкупа избирателей.
Затем на помост забрался человек, заявивший, что его-то точно никто не подкупал. Когда же он начал о чем-то говорить, Бел украдкой зевнула несколько раз, а кучер уже захрапел.
Наконец мужчина в желтом стал называть имена кандидатов.
– Монтегю! – как один взревела толпа. Люди повторяли это имя до тех пор, пока оно не превратилось в трехсложный речитатив – Мон-те-гю, Мон-те-гю!
«Монтегю? Но кто же такой этот Монтегю?» – думала Бел. Она ничего не слышала о нем, хотя у него оказалось столько преданных сторонников. А она-то считала, что единственным соперником Тоби будет мистер Йорк.
Тут к помосту приблизился сгорбленный немощный мужчина. По ступеням ему помог подняться какой-то рослый молодой человек. На старике был поношенный красный мундир с потемневшими пуговицами и побелевшими от долгой носки обшлагами. Скандирование толпы становилось все громче и достигло крещендо, когда Монтегю вышел на середину помоста и поприветствовал толпу, отсалютовав по-военному.
Толпа затихла в напряженном ожидании, но тут вдруг кто-то крикнул:
– Да здравствует Безумный Монтегю!
Рослый молодой человек, стоявший рядом с ветхим кандидатом, погрозил крикуну кулаком:
– Имей уважение к полковнику!
– Да перестань ты. Как будто он может меня услышать, – отозвался крикун.
В этот момент мужчина в желтом заговорил:
– Полковник Джеффри Монтегю – кандидат на должность члена парламента.
Толпа опять возликовала, а старик еще энергичнее отсалютовал собравшимся, отчего эполеты на его мундире покосились.
Теперь Бел наконец-то поняла: толпа просто потешалась над стариком. Должно быть, он выставлял свою кандидатуру на каждых выборах без особой надежды на победу, и это вызывало всеобщее веселье. Бел было искренне жаль бедного старичка.
– А теперь другие! – выкрикнул мужчина в желтом сюртуке.
– Я выдвигаю уважаемого, ныне представляющего интересы нашего округа в парламенте мистера Арчибальда Йорка, моего друга, – заявил Тоби.
Бел с удивлением посмотрела на мужа. Почему Тоби выдвинул своего главного соперника? А может, он таким образом демонстрировал избирателям свое уважение к сопернику?
Мистер Йорк взошел на помост под щедрые аплодисменты и учтиво поклонился толпе. Заметив Бел, сидевшую в экипаже, он приподнял шляпу, приветствуя и ее. Бел почувствовала угрызения совести при мысли о том, что Тоби собирается занять место в парламенте, столь долго принадлежавшее этому уважаемому человеку. Но тут она вспомнила о неприязни, что питала к этому джентльмену леди Олдридж. Бел доверяла суждениям своей свекрови, поэтому решила, что будет лучше, если Тоби займет его место. «Да-да, время мистера Йорка закончилось, и настало время Тоби», – сказала она себе.
– Хорошо, с этим покончено, – кивнул мужчина в желтом, контролировавший проведение парламентских выборов. – Другие кандидатуры будут? – спросил он.
Мистер Йорк похлопал его по плечу:
– Да, у меня есть кандидатура.
Толпа тотчас притихла – казалось, все очень удивились, услышав заявление ныне действующего члена парламента.
– Но вас уже выдвинули, – заметил «желтый».
– Да, знаю. Но и я хотел бы выдвинуть другую кандидатуру.
– Другую? Ну, не знаю, имеете ли вы на это право… – «Желтый» зашелестел своими бумажками. – Поскольку вы, мистер Йорк, уже кандидат…
– Я ведь владею землей в этом районе, верно? – перебил Йорк. – А если так, то я имею право выдвигать своего кандидата.
– Э-э… Ладно.
– И я выдвигаю сэра Тобиаса Олдриджа, – сказал Йорк.
Публика встретила это заявление молчанием. Мужчины переглядывались, не зная, то ли смеяться, то ли аплодировать.
Тут Тоби поднялся на помост, и Бел, собравшись с духом, захлопала в ладоши. Ее примеру тотчас же последовали многие другие, и вскоре аплодировала почти вся толпа. Тоби же снял шляпу и весьма элегантно поклонился публике. Бел сразу заметила, что среди дам, присутствовавших на площади, интерес к происходящему значительно возрос, дамы не просто смотрели на Тоби, они таращились на него во все глаза.
Но кто мог бы их за это осуждать? Ведь Тоби смотрелся таким красавцем! Его чарующая мальчишеская улыбка слепила глаза даже здесь, на краю площади. И если бы не модный элегантный костюм и юношеская живость в движениях, то его легко можно было бы принять за мраморную статую античного юного бога. Бел чувствовала гордость за мужа. Ведь этот красавчик – высокий и статный, вызывавший всеобщее восхищение, – принадлежал ей, ей одной!
– Ну, события принимают неожиданный оборот, – протянул распорядитель в желтом, почесав в затылке. – Похоже, в этом году нам действительно придется вести подсчет голосов. На моей памяти такого еще ни разу не бывало.
– Речи! – выкрикнул кто-то из толпы. – Где их речи?!
– Да-да, пусть произнесут речи! – крикнул еще кто-то. И вскоре вся толпа принялась громко скандировать:
– Речи, речи, речи!
– Хорошо. – Мужчина в желтом указал на мистера Йорка: – Вначале мы послушаем действующего члена парламента, если вы не возражаете.
Бел за всю свою жизнь ни разу не слышала политических речей. И все же выступление мистера Йорка показалось ей весьма странным. Поразительно странным. Во-первых, речь его была очень короткой, она заняла от силы несколько минут. Во-вторых, в его речи не прозвучало ни слова о каких-либо важных законодательных инициативах. Он всего лишь напомнил своим избирателям о том, сколько лет отдал палате общин, и произнес несколько общих фраз о долге перед страной и о пользе прогресса, после чего торопливо удалился.
Бел даже немного обиделась за Тоби. Неужели мистер Йорк был такого низкого о нем мнения, что не видел в нем достойного соперника? Иначе зачем бы он, лично выдвинув кандидатуру Тоби, в своей первой же речи не сделал никакой попытки склонить избирателей на свою сторону? Толпа проводила мистера Йорка сдержанными аплодисментами, а Бел, презрительно фыркнув, принялась расправлять юбку на сиденье экипажа. Что ж, возможно, ей следовало бы поблагодарить мистера Йорка за излишнюю самоуверенность. Недооценка соперника дорого обойдется старику. Ведь Тоби – с его-то умом и обаянием! – не составит труда привлечь на свою сторону тех, кто раньше отдавал голос за мистера Йорка.
Между тем в толпе нарастало возбуждение. Дружный рев восторга сопровождал очередной выход древнего полковника Монтегю. Бел смотрела, как старик выходит на середину помоста. «Господи, зачем им понадобилось так унижать этого несчастного? – думала она. – Неужели они не могут развлечь себя как-то иначе?»
Толпа затихла, когда бравый вояка вновь поприветствовал избирателей, отсалютовав по-военному.
– Долг! – крикнул старик хриплым голосом.
– Долг! – дружным эхом отозвалось многолюдное собрание.
– Честь! – прохрипел Монтегю.
– Честь! – раздался дружный рев, и в воздух взметнулись кулаки.
– Бдительность! – продолжал престарелый полковник.
– Бдительность! – орала толпа, заглушая голос старика. И нетрудно было догадаться, что этот ритуал хорошо знаком всем присутствовавшим.
Всем, кроме Бел, конечно же. Она озиралась в недоумении. Разве Тони не говорил, что этот округ – тихий и мирный, не склонный к мятежам и буйству? Тут она перехватила взгляд супруга, и он, подмигнув ей, пожал плечами. Было очевидно: ситуация не слишком его беспокоила. Увы, этого нельзя было сказать о запряженных в их экипаж лошадях – животные, встревоженные криками толпы, нервничали все сильнее.
– Мои друзья и соседи, – сказал Монтегю, обращаясь к собравшимся, – наша великая страна стоит перед лицом угрозы. Нам угрожает враг пострашнее мусульман и язычников.
«О ком это он? – удивлялась Бел. – Не может быть, чтобы он имел в виду Наполеона. Ведь битва при Ватерлоо закончилась три года назад».
– Наш враг атакует с тыла, – заявил старик и занес над головой кулак. – Да, я говорю о предателях. О тех вероломных предателях, которые поднимают руку на своего короля.
Теперь Бел окончательно запуталась. Ведь в данный момент Англией правил не король, а принц-регент. Но, судя по всему, никого из собравшихся не смутили речи о язычниках и предателях. Люди воспринимали полковника всего лишь как шута и реагировали соответственно.
– Мы должны подавить мятеж, – продолжал Монтегю. – Долг каждого англичанина задавить бунт в зародыше и предать бунтарей суду. Защитить Англию и Господа до того, как предатели явятся по наши души. – Он ткнул костлявым перстом в толпу и, повысив голос, заявил: – Имейте в виду: штурм неминуем! Да-да, опасность близка. – Старик дрожащей рукой вытащил из кармана старинный пистоль и принялся размахивать им, восклицая: – Штурм, опасность! Штурм, опасность!
Настроение толпы тотчас изменилось. Теперь все переглядывались, явно озабоченные поведением старика; очевидно, пистолет выходил за рамки сценария.
– Я призываю всех мужчин, способных держать оружие, присоединиться к нам! – кричал полковник. – Вступайте в ряды милиции Монтегю. Защитите свой дом и страну. Долг зовет! Долг! Честь! Бдительность! – Направив дуло пистоля в небо, Монтегю заорал: – Готовьтесь!
Внезапно за спиной Бел раздались громкие щелчки. Стремительно обернувшись, она увидела, что несколько мужчин на дальнем краю площади – среди них был и тот крепкий парень, что помогал полковнику подняться на помост, – вытащили из-под курток мушкеты и направили их стволы в воздух. Люди, собравшиеся на площади, в испуге бросились на землю. Где-то громко завизжала женщина, и у Бел вдруг промелькнула мысль, что этой женщиной, возможно, была она сама.
– Целься! – приказал полковник, опустив свой костлявый палец на курок. – Огонь!
Тут загремели выстрелы, и вею площадь охватила паника. Оглушенная грохотом, задыхаясь от едкого дыма, Бел в ужасе озиралась. Люди вокруг кричали, а лошади громко ржали. Внезапно экипаж покачнулся и понесся на толпу. Бел завизжала – теперь уже сомнений в этом не оставалось.
Кучер, очнувшись наконец от сна, дернул за поводья, но лошади его не слушались, они мчались по площади, и люди в страхе разбегались, толкая друг друга. Бел схватилась за ручку двери и в отчаянии принялась молиться о том, чтобы лошади никого не растоптали.
Внезапно на пути экипажа оказалось препятствие – каменный бордюр тротуара. Карета резко накренилась, и Бел швырнуло в сторону. А кучер… О Боже, кучер свалился на землю! Бел в ужасе смотрела на пустое сиденье кучера и на поводья. А потом вдруг и поводья куда-то исчезли, и вместе с ними исчезла и последняя надежда на спасение. Остановить лошадей Бел не могла, и было ясно: испуганные лошади вот-вот споткнутся – и тогда… Бел боялась даже подумать о том, что произойдет после этого. Парализованная страхом, она словно окаменела. А лошади между тем продолжали зигзагами мчаться по площади. Люди же попрятались в окрестных домах, а оставшиеся прижались к помосту, пытаясь таким образом спрятаться и от стрелков, и от неуправляемых лошадей.
Тут вдруг экипаж резко повернул в сторону – теперь лошади неслись прямо на прятавшихся у помоста людей.
«Нет, нет, нет. Только не это!» – подумала Бел.
– Бегите! – закричала она.
И в тот же миг люди помчались к краю площади, прочь от обманчиво надежного укрытия помоста. Все разбежались в разные стороны – все, кроме одного человека.
Этот человек бежал прямо к ней, и Бел узнала в нем своего мужа.
Глава 13
«Господи, нет, – молила она, – только не Тоби!» Оказалось, что ее муж, пока все остальные в смертном страхе разбегались в разные стороны, успел сбросить сюртук и спрыгнуть с помоста. И теперь он бежал навстречу лошадям.
– Тоби, нет! – завизжала Изабель. – Прочь! – почему-то добавила она на испанском.
«Боже милостивый! – мысленно воскликнула Бел на испанском же. – Если он погибнет, то виновата в этом буду только я одна». Теперь она молилась лишь о том, чтобы Господь смилостивился и дал ей погибнуть вместе с мужем.
И тут Тоби остановился. Остановился очень вовремя, так что лошади, не задев его, пронеслись мимо. И в тот же миг Тоби бросился к ближайшей из них и, ухватившись обеими руками за гриву, ловко запрыгнул на спину животного, затем схватился за поводья, свисавшие рядом с мундштуком, и резко потянул на себя, направляя лошадь в сторону лужайки. Животные почти сразу же начали успокаиваться и побежали медленнее. Через некоторое время Тоби заставил лошадей выйти на дорогу и наконец остановил их у деревянного столба, обозначавшего, границы города. Соскользнув со спины кобылы, он, не жалея ласковых слов, принялся хвалить животное за послушание. Затем обмотал поводья вокруг столба и только после этого повернулся к Бел.
– Спокойно, дорогая, – сказал он, шагнув к дверце экипажа и открывая ее. – Мы ведь не хотим снова их напугать, верно? – Тоби протянул жене руку, но она по-прежнему не могла шевельнуться – словно приросла к сиденью. – Дорогая, все уже хорошо, – продолжал Тоби ласковым голосом, таким же, каким говорил с кобылой. – Дай мне, пожалуйста, руку.
Тут Бел наконец-то протянула ему дрожащую руку, и он помог ей выбраться из экипажа, затем подвел к невысокой каменной ограде, за которой расстилалась пашня, похожая на мятое лоскутное одеяло. Без видимых усилий приподняв Изабель, Тоби усадил ее на ограду и отступил на шаг. Окинув жену пристальным взглядом, он с беспокойством в голосе спросил:
– Дорогая, ты в порядке? Тебя так сильно тряхнуло, когда карета накренилась… Я боялся, что ты, возможно, что-то сломала. Ребра целы? – Он принялся ее ощупывать.
– Ах, Тоби… – прошептала Бел.
– У тебя где-нибудь болит? – Он по-прежнему ее ощупывал. – Тебе не трудно дышать? Ты чувствуешь боль, когда я…
– Тоби. – Бел поднесла палец к губам мужа, останавливая поток вопросов. Затем провела ладонью по его гладко выбритой щеке.
Тихо вздохнув, Тоби на мгновение закрыл глаза. Бел же проговорила:
– Я в полном порядке. Я жива и здорова благодаря тебе. Рука его легла ей на талию, и он привлек ее к себе.
– О Господи! – Тоби уткнулся лицом в ее волосы. – О Господи…
Бел покрепче прижалась к груди мужа. И вдруг, не удержавшись, расплакалась.
– Да-да, милая, – шептал он, поглаживая ее по спине. – Теперь поплачь, если хочешь. Опасность миновала, ты цела и невредима, поэтому можешь плакать столько, сколько душа пожелает.
– О, Тоби… – Она всхлипывала, уткнувшисьлицом ему в грудь. – Никогда в жизни я не знала такого страха.
– Значит, нас таких теперь двое.
– Правда? – Она подняла на него заплаканные глаза.
– Ну… не совсем. – Его глаза с янтарными крапинками сделались задумчивыми. – Думаю, правильнее сказать, что теперь мы – одно целое. Ты так не считаешь?
Бел молча кивнула, и их губы слились в поцелуе. Бел прекрасно понимала, что Тоби хотел сказать. Почти неделю назад они стали мужем и женой, но только сейчас, в этот момент, она по-настоящему осознала, что их судьбы сплетены воедино, что у них одна жизнь на двоих, одно будущее. В беде и в радости, в счастье и в несчастье. Тоби рисковал жизнью, чтобы спасти ее, и теперь больше не было его жизни или ее жизни. Теперь жизнь у них – одна на двоих.
И эта их общая жизнь началась с нежного поцелуя.
Однако поцелуй недолго оставался нежным, хотя Тоби очень старался сдерживаться. Да, он очень старался, но ничего не мог с собой поделать.
Тоби поглаживал жену по бедрам, по груди, ягодицам… Когда же она попыталась отстраниться, он пробормотал:
– Прости, дорогая, прости меня, но я… Изабель, о Господи, как же ты мне нужна…
– Я знаю. – Она потянула его за шейный платок. – Мне тоже это нужно.
Тоби понимал, что совсем недавно пережил самые ужасные мгновения своей жизни – мгновения, когда он думал, что вот-вот потеряет Изабель навсегда. Слава Богу, она вернулась к нему, но ему было мало того, что он видел ее живой, мало ее заверений в том, что она жива и здорова. Он должен был это почувствовать, должен был всем своим существом ощутить, что все в ней оставалось таким же, как прежде.
– Изабель, дорогая, – простонал он, запуская руку в вырез ее платья. – Ты должна меня, остановить. Видит Бог, сам я остановиться не могу.
– И не надо. Не надо останавливаться.
Ничего более возбуждающего, чем эти ее слова, он никогда еще не слышал. Ему ужасно хотелось взять Изабель прямо здесь, на каменной ограде, очень даже подходящей для этого. Он сунул руку под ее нижние юбки и провел ладонью по бедру.
– Сюда кто-то идет, – прошептала Изабель.
Тоби прижался лбом к ее плечу и мысленно выругался. Проклятие! Ну почему, почему ему так не везет?
– Это кучер, – сказала она. – О, я так рада, что он жив!
– И я тоже, – ответил Тоби. Отступив от ограды, он опустил ее юбки и добавил: – Только мне кажется, что я сейчас готов его убить.
– Но, Тоби… – Изабель взглянула на него с укоризной. – Нет-нет, дорогая, я знаю, что ты права. Я его уволю. Без рекомендаций. А потом все-таки убью.
– Но он же не виноват.
– Да, это я виноват, – пробурчал Тоби. Наверное, не надо было позволять Изабель оставаться здесь. И вообще, не надо было соглашаться выдвигать свою кандидатуру от этого проклятого округа. – Дорогая, ты готова ехать домой?
Изабель побледнела.
– А мы уже должны ехать?
– Ну…
– Прошу тебя, Тоби, не надо. Я не могу вернуться в этот экипаж прямо сейчас. Просто не могу, и все. – Глаза Изабель наполнились слезами, и она тихонько всхлипнула.
– Нет-нет, я не настаиваю. Я все понимаю, дорогая. – Тоби окинул взглядом окрестности. – Уинтерхолл всего лишь в двух милях отсюда, если идти через поля. Ты бы предпочла прогуляться?
– Да, конечно, – кивнула Изабель. – Я бы предпочла прогуляться. Честно говоря, я думаю, что получила бы огромное удовольствие от прогулки.
Тоби подозревал, что и сам получил бы немалое удовольствие от прогулки. Между этой площадью и его поместьем имелось великое множество каменных оград. И еще – мягкие стога сена. Так что прогулка и впрямь могла оказаться весьма приятной.
Сказав несколько слов кучеру, Тоби перепрыгнул через ограду, после чего помог Изабель спуститься на противоположную сторону. Она засмеялась, и это был легкомысленный девичий смех. Насколько Тоби помнилось, он ни разу еще не слышал, чтобы Изабель так смеялась.
Он взял жену за руку, и они зашагали через поля. Какое-то время шли молча – оба чувствовали, что сейчас не следовало говорить о том, что произошло на площади. Наконец они оказались на дальнем краю поля, и Тоби помог жене пробраться сквозь живую изгородь из боярышника.
– Одну минутку, – сказал он, как только они чуть отошли от изгороди. – У тебя в волосах что-то застряло. – Вытащив из волос жены сухую веточку, Тоби бросил ее на землю. – Вот теперь все в порядке, дорогая.
– Спасибо. – Изабель покраснела и, приподнявшись на носках, потянулась к мужу, чтобы поцеловать.
Ах, какой чудесный был этот поцелуй! Нежный, как цветочный лепесток, и совершенно невинный. И этот поцелуй помог Тоби понять, что он не должен прижимать свою жену к какому-нибудь дереву, растущему на пути к дому. То чувственное нетерпение, что совсем недавно владело обоими, они растеряли где-то в ячменном поле. И теперь руку его, сжимавшую запястье Изабель, обжигал огонь страсти, ее согревало приятное и уютное тепло, дававшее ощущение благополучия и свидетельствовавшее о том, что все в жизни идет именно так, как и должно было идти. И в какой-то момент Тоби вдруг осознал, что это необычайно приятное ощущение совершенно не походило на все то, что он прежде испытывал с женщиной. Он все еще размышлял над этим, когда Изабель вскрикнула и остановилась. Тоби взглянул на нее с беспокойством:
– Господи, что случилось?
– Твоя речь! – Бел прикрыла рот ладонью, едва сдерживая смех. – Тоби, ты же так и не произнес свою речь.
– Ничего страшного, – ответил он с усмешкой. – После того переполоха все равно никто не стал бы ее слушать, верно?
Они снова зашагали по пастбищу, и Бел спросила:
– Но что произошло? Этот полковник Монтегю и его странная речь… а потом – выстрелы… Я совершенно ничего не понимаю.
– Полковник Монтегю – наш местный воин, герой. Он выдвигает свою кандидатуру на каждых выборах уже не один десяток лет и постоянно говорит о необходимости подавления мятежа в американских колониях.
Изабель покосилась на мужа:
– Но разве американские колонии не обрели независимость уже…
– Да, верно, это произошло уже тридцать пять лет назад. Но старика неспроста называют Безумным Монтегю. Он слегка не в себе – разве ты не заметила?
Бел со вздохом кивнула:
– Да, я заметила. И я подумала: как это чудовищно, что публика видит в его болезни лишний повод позабавиться! Несчастный он человек.
Тоби воздержался от напоминания о том, что по вине этого «несчастного» она едва не погибла. Немного помолчав, он заметил:
– Ты напрасно за него переживаешь, дорогая. Старику нравится внимание публики. Но конечно же, никто за него никогда не голосует, за исключением этих болванов – его племянников. Но можно сказать, что он все равно добивается своей цели.
Бел с удивлением посмотрела на мужа:
– Ты о чем?
– Он сплачивает округ, – пояснил Тоби. – Пусть дело, ради которого он призывает к единению, – чистой воды выдумка, но сплочение, которое происходит, благодаря ему, самое настоящее. И не так уж плохо, что обитатели городка раз в четыре года собираются вместе и отвечают на его призыв к бдительности. Долг, честь, бдительность! – с выражением произнес Тоби и тут же рассмеялся.
Однако ему не удалось развеселить жену. Она нахмурилась и пробормотала:
– Но мне показалось, что стрельба из мушкетов не являлась частью обычного ритуала..
– Да, верно. Это стало сюрпризом для всех, уверяю тебя. И сдается мне, что эта стрельба ознаменовала последнее для Монтегю участие в выборах. Одно дело – зажигательные речи, совсем другое – пальба на запруженной людьми площади. – Тоби сокрушенно покачал головой. – Ума не приложу, ради чего старый дурак теперь будет жить. Знаешь, мне тоже его жаль. Ведь на наших глазах произошла трагедия.
Изабель решительно возразила:
– Нет-нет, трагедия в том, что над старым почтенным человеком потешается вся округа. Если у него, как ты говоришь, что-то не то с головой, то его следовало бы жалеть и защищать, а не делать из него шута каждые четыре года. – От волнения Изабель заговорила с акцентом, речь ее стала отрывистой. – Безумие не может быть поводом для шуток.
Тоби не очень-то понимал, почему Изабель так яростно защищала старика Монтегю, защищала так, словно у нее имелись для этого личные причины. Но тут он вспомнил про ее мать и мысленно отругал себя за недомыслие.
– Ах, дорогая, прости… Я совсем забыл о болезни твоей матери. – Бел попыталась высвободить руку, но он покрепче сжал ее пальцы. – Прости меня, пожалуйста, я не хотел…
– Откуда ты знаешь о болезни моей матери? – перебила она.
– Грей сказал. Еще до того, как мы поженились.
– Правда?
Тоби кивнул.
– И это тебя нисколько не насторожило? – удивилась Изабель.
– Почему меня должно было насторожить то, что твоя мать заболела воспалением мозга?
Бел с удивлением уставилась на мужа:
– Но, Тоби, это же очевидно… моя мать сошла с ума. Никто не хочет иметь супругу, в роду которой есть безумцы. – Она потупилась и тихо сказала: – Конечно, мне самой следовало тебе об этом сказать, но я подумала, что ты…
– Ты побоялась, что я передумаю?
Она молча кивнула.
Тоби привлек жену к себе и обнял за талию. Он не знал, какими словами ее поддержать. Он мог бы сказать ей, что безумие ее матери – сущая мелочь по сравнению со всеми прочими доводами, свидетельствовавшими против такого брака. Он мог бы напомнить ей, что Грей, хотя и получил рыцарство, в глазах света оставался безродным выскочкой, сколотившим состояние на убийствах и грабежах. Он мог бы напомнить ей, что ее второй сводный брат – такой же ублюдок, как и Грей. Более того, женой Грея стала женщина, которая год назад сбежала от него, Тоби. Сбежала из-под венца. Следовательно, тот факт, что мать Изабель едва осталась жива после тропической лихорадки и навсегда повредилась рассудком, уже мало что значил. Но Тоби резонно рассудил, что сейчас было бы глупо говорить обо всем этом. Ласково улыбнувшись жене, он сказал:
– Дорогая, уверяю тебя, что состояние твоей матери не заставило меня ни на мгновение поколебаться с выбором. В каждой семье в том или ином смысле присутствует безумие. Если ты думаешь, что в моей семье его нет, то… Впрочем, ты еще не очень хорошо знаешь мою сестру Фанни, не так ли?
Изабель заставила себя улыбнуться:
– Да, не очень хорошо. И знаешь… – Она немного помолчала. – Иногда я спрашиваю себя, на самом ли деле моя мать повредилась рассудком. Возможно, она просто рассердилась на отца. Я уверена, что сердце ее было разбито. Она любила моего отца, а он…
Изабель снова умолкла, и Тоби уже решил, что она так и не заговорит. Но через несколько минут Бел наконец продолжила свой рассказ:
– Как бы то ни было, моя мать не соглашалась с докторами и вовсе не считала, что сошла с ума. А если и сошла, то не от воспаления мозга.
– Но безумцы никогда не признают себя безумными, – заметил Тоби. – Думаешь, полковник Монтегю верит в то, что он сумасшедший?
– Полагаю, что нет. – Бел снова нахмурилась.
– Разумеется, он в это не верит, – продолжал Тоби. – Если бы верил, то разве стал бы выдвигать свою кандидатуру на выборах? В том-то и состоит парадокс: если ты считаешь себя безумцем, значит, ты вовсе не безумен.
– Но это же бессмыслица… – пробормотала Бел в растерянности.
– Именно так, – кивнул Тоби. – А вот племянники Монтегю не понимают, насколько серьезно он болен. Или делают вид, что не понимают. В противном случае они бы не стали выставлять его сегодня на посмешище. Нос другой стороны, людям свойственно до последнего мгновения не замечать тревожных симптомов, когда беда случается с теми, кого они любят. Любовь делает их слепыми. Любовь сама по себе – одна из форм безумия.
– Моя мама тоже так говорила, – прошептала Бел. Какое-то время они шли молча. Когда же вошли в березовую рощу, она вдруг спросила:
– Но, что же теперь будет? Что будет с выборами?
– Полагаю, что Колин Брукс… – Тоби пнул ногой камешек. – Я думаю, что Колин, ну тот, кто контролировал проведение выборов…
– Тот мужчина в ужасном желтом сюртуке?
– Да, он самый. – Тоби засмеялся. – Так вот, он должен установить дату голосования. Скорее всего голосование начнется через несколько дней. Каждый день будут звучать речи и проводиться дебаты. И каждый день к вечеру будут подсчитывать голоса. Когда же один из кандидатов получит явное большинство, голосование прекратят.
– Я не хочу туда возвращаться, – сказала Бел, зябко поежившись.
– Я и не позволю тебе вернуться. Не позволил бы даже в том случае, если бы ты очень этого захотела. Да и мне ни к чему туда возвращаться. Некоторые кандидаты полностью устраняются от проведения кампании и предоставляют своим представителям говорить за них.
– Но ты должен сам проводить свою кампанию! – возразила Бел. – Ты должен выступать в дебатах. Как по-другому убедить избирателей отдать свои голоса за тебя? Сегодня у тебя так и не получилось обратиться к ним с речью. Хотя, если подумать… Знаешь, если твой героизм – когда ты остановил лошадей – не убедит их в том, что ты самый достойный из претендентов, то тогда я даже не знаю, что еще может их убедить… Когда ты бросился наперерез экипажу…
– Не стоит об этом, – перебил Тоби, притворившись скромником. – Я ничего особенного не сделал. Мне было не так уж трудно остановить упряжку.
– Но, Тоби, ты был великолепен. А я так испугалась… О, я была уверена, что лошади тебя затопчут! – Она прижалась к мужу и, положив голову ему на плечо, прошептала: – Спасибо тебе, Тоби.
– Дорогая, весь фокус в том, чтобы правильно рассчитать время. И благодарить за наше спасение следовало бы мистера Йорка. Если бы не он, я бы никогда не освоил этот маневр.
– Правда?
– Сущая правда. Видишь ли, когда-то моя мать запрещала мне разучивать подобные трюки. Говорила, что я сверну себе шею. И совершенно естественно, что Йорк стал поощрять меня – назло ей. Почти все свое четырнадцатое лето я провел на восточном пастбище – там и практиковался. На то, чтобы добиться результата, у меня ушла не одна неделя, но в конце концов я своего добился.
– Я прекрасно понимаю твою мать. Это ведь ужасно опасно… – Бел подняла голову и пристально посмотрела на мужа. – Но почему ты захотел этому научиться?
– Я когда-то мечтал поступить на службу в кавалерию, хотя в глубине души и знал, что этому не бывать. Мой отец погиб, и я автоматически стал главой семьи, поэтому не имел права рисковать жизнью – во мне нуждались близкие. Если бы я умер, не оставив наследника, моя мать и сестра остались бы одни, без поддержки. Но в четырнадцать лет я еще мечтал… Представлял, как гарцую на французских полях сражений, проливая кровь бонапартистов.
Тоби невольно усмехнулся. Да, хорошо быть юным и жить в мире фантазий, мечтать о том, что сможешь изменить жизнь к лучшему. Изабель, конечно же, уже не была маленькой девочкой, но в отличие от него, Тоби, она смогла сохранить свойственный юности идеализм – идеализм, из которого сам он давным-давно вырос. Но Тоби искренне восхищался женой и временами даже завидовал ей. Честь. Справедливость. Милосердие. Она произносила эти слова так, словно и писать их следовало только с большой буквы. Эти слова она произносила часто, но никогда всуе. И таким же серьезным, торжественным голосом Изабель говорила о том, что она Леди. Именно так, с большой буквы.
Тоби редко вспоминал о том, что являлся рыцарем королевства. Разве что в детстве любил представлять себя одним из рыцарей короля Артура. Сэр Тоби Отважный – хорошо звучит, правда? Серьезное отношение Изабель к их принадлежности к аристократии побуждало Тоби взглянуть на ситуацию ее глазами. Может, рыцарство все же наделяло его какими-то особыми качествами? Может, ему удастся послужить благому делу, вспомнить о былой славе их рода? Или это сделает за него Изабель?
Улыбнувшись, Тоби вновь заговорил:
– Пусть я и не попал в кавалерийский полк, но прием этот сослужил мне добрую службу. Я очень быстро понял, что не зря столько сил и времени потратил на то, чтобы его освоить.
– И как же он тебе послужил?
– Он производил неизгладимое впечатление на юных леди, как нетрудно догадаться. – Тоби чмокнул жену в губы. – Неужели на тебя этот трюк не произвел впечатления?
