Текст книги "Зачем ловеласу жениться"

Автор книги: Тесса Дэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Внезапно из горла ее вырвался стон, и, упершись ладонями в грудь мужа, она с силой оттолкнула его.

– Прости, Тоби. Прошлой ночью я подумала, что, возможно, я… Но сейчас, когда ты… – Она покачала головой и отвернулась. – Прости.

Вот он, вердикт, которого он так боялся. Она его не любит. По крайней мере не любит так, как любит ее он. Возможно, она любила его бескорыстно и самоотверженно – так, как надлежит истинному христианину любить ближнего своего. Но, увы, она не любила его так, как любил ее он.

Что ж, хорошо. По крайней мере он теперь это знал.

– Прости, – повторила она слабым голосом. Ненадолго воцарилось молчание.

– Что ж, я не стану тебя удерживать, – сказал наконец Тоби, отступая к столу. – Я знаю, что ты очень занята. Должно быть, спешишь на какую-нибудь встречу или на собрание. Но перед тем как ты уйдешь, я должен тебе кое-что сообщить. – Тоби взял со стола срочное сообщение, полученное этим утром, и потрогал пальцами сломанную печать. Неужели он прочел это сообщение всего несколько часов назад? – Мистер Йорк умер прошедшей ночью, – сказал он. – Или, возможно, сегодня рано утром. Точно не знаю. Во всяком случае, он находился здесь, в Лондоне. А близких родственников у него нет… – Тоби сжал кулак и ударил им по спинке стула. – Мы с матерью отвезем его тело в Суррей, на похороны.

– О, Тоби… – Изабель приблизилась к нему, а он, отвернувшись, уставился в окно. – Тоби, мне так жаль… Я знаю, как ты его любил.

– Действительно знаешь? – Он по-прежнему смотрел в окно. – Ведь даже я до сегодняшнего дня не знал, до какой степени любил его. Только сегодня я понял… Йорк был мне почти как отец. Поскольку же отца своего я совсем не помню, то выходит, что ближе Йорка у меня никого не было.

Бел потянулась к нему, чтобы взять его за руку. Но он, заметив это, поспешно скрестил руки на груди. Немного помолчав, он вновь заговорил:

– Так что теперь у тебя будет все, чего ты хотела. Я займу место в парламенте, и ты станешь влиятельной дамой. Дом остается в твоем распоряжении. Можешь устраивать в нем столько демонстраций или собраний своего общества, сколько тебе будет угодно. Ты можешь и вовсе превратить его в приют для бездомных, если пожелаешь. Мне все равно. Обозримое будущее я проведу в Суррее.

– Ты… ты бросаешь меня здесь? – В голосе ее прозвучала обида.

Что ж, пусть обижается. Сейчас он действительно хотел ее обидеть. Пусть почувствует хотя бы частицу той боли, что чувствовал он.

– Ты можешь предложить что-то получше? – Тоби направился к двери. – Прошу меня извинить, но мне сейчас действительно нужно ехать в лондонский дом Йорка. Люди, близко знавшие Йорка, желают с ним попрощаться, и я обещал матери…

– О, твоя бедная мама… – Бел бросилась к мужу и вцепилась в его руку. – Тоби, позволь мне поехать с тобой.

– В Суррей?

– Нет, я имела в виду… в лондонский дом Йорка. А поехать в Суррей я никак не смогу. Дело в том, что в пятницу… мне действительно необходимо провести демонстрацию. Приглашения уже разосланы. Поэтому я должна находиться в Лондоне. Не могу же я отменить демонстрацию…

– Конечно, не можешь, – сказал он с горечью в голосе. – Я прекрасно тебя понимаю, Изабель. Никто не требует от тебя, чтобы ты ехала со мной в лондонский дом Йорка или в Суррей. – Он бросил на нее взгляд, который, как он надеялся, был холодным и бесчувственным. – Увидимся как-нибудь. – Он повернулся лицом к двери.

Бел тут же шагнула вперед и преградила ему дорогу.

– Тоби, пожалуйста… Я не могу смотреть, как ты страдаешь. Я хочу помочь. Позволь мне поехать с тобой.

– Нет.

Она тяжело вздохнула:

– Но, Тоби…

– Нет, – повторил он твердым голосом. – Ты там не к месту. Это семейное дело, а не благотворительное мероприятие.

Глава 22

Тоби был младенцем, когда умер его отец. Он совсем его не помнил, и воспоминаний о матери в год ее траура у него тоже не сохранилось. Когда она упоминала сэра Джеймса Олдриджа, то неизменно делала это уважительно-бесстрастным тоном и всегда в прошедшем времени. Судя по всему, вдовствующая леди Олдридж очень уважала мужа и при его жизни.

А вот мистера Йорка она терпеть не могла. Мать и мистер Йорк постоянно находились в ссоре, неизменно находя для ссор все новые и новые поводы. Так было всегда – сколько Тоби себя помнил. В лицо друг другу они говорили колкости, а за глаза говорили и вещи похуже. И стороннему наблюдателю казалось: если их что-то и объединяло, то лишь взаимная неприязнь.

И никогда, до этого самого дня, Тоби не замечал очевидного.

Они любили друг друга.

Как же мог он этого не разглядеть? Тоби гордился своим знанием женщин, но, как оказалось, он ничего в них не понимал. Но с другой стороны, леди Олдридж никогда не была для него просто женщиной, потому что она была его матерью. Именно поэтому он никогда не искал у нее слабых мест. Он просто-напросто не хотел их видеть, не желал их замечать. И он всегда считал свою мать очень сильной женщиной.

Но только не сегодня. Сегодня она была совсем другой – бледной и смертельно уставшей.

– Мама, почему ты мне никогда не говорила? – Присев рядом с матерью, Тоби взял ее за руки. Они сидели в дальнем углу гостиной мистера Йорка. В комнате было довольно много людей, пришедших, чтобы отдать дань уважения покойному до того, как тело его перевезут в Суррей. Люди приходили и уходили. Они терялись, не зная, кому выражать соболезнования. У покойного не осталось близких родственников.

Тоби подал матери платок, и та, утирая слезы, прошептала:

– Ты считаешь, что я должна была рассказать тебе о своем любовнике? Тоби, я знаю, что мы с тобой очень близки. Но, право, есть темы, которые матери неудобно обсуждать с сыном.

В этом он не мог с ней не согласиться.

– И как давно вы…

– Очень давно.

– Несколько лет?

– Десятилетий.

Десятилетий? Тоби, нахмурившись, уставился на ковер, раздумывая, хочет ли он знать, сколько именно десятилетий.

– Не настолько долго, как ты, возможно, подумал, – сказала леди Олдридж, словно прочитав мысли сына. – Я никогда не изменяла твоему отцу.

– Я совсем не помню отца, – ответил Тоби со вздохом и поднял глаза к потолку – на втором этаже, в спальне, лежало тело мистера Йорка. – Я помню только его.

– Он любил тебя, Тоби. Он говорил мне, что завещал бы тебе свое поместье, если бы оно не отчуждалось вместе с титулом. Я знаю, что он относился к тебе как к сыну. А вот родного сына у него никогда не было.

– Почему у него никогда не было сына? Почему вы так и не поженились?

Мать Тоби покачала головой:

– Мы бы поубивали друг друга, если бы жили под одной крышей. Нет, я привыкла к своей независимости, и мы оба были слишком упрямы, чтобы уступить друг другу. – Она снова утерла слезы и высморкалась. – В последнее время он сильно сдал. Доктора советовали ему отдохнуть. Уже несколько лет я умоляла его уйти из парламента, но упрямец даже слышать об этом не хотел.

– Поэтому ты уговаривала меня выставить свою кандидатуру?

Леди Олдридж кивнула:

– Да, поэтому.

– Мама, тебе было бы достаточно просто сказать мне правду.

Леди Олдридж едва заметно кивнула:

– Да, возможно. Возможно, мне следовало бы сказать тебе об этом. Но повторяю, не так-то легко говорить о своем любовнике с собственным сыном. И как бы то ни было, он наконец уступил мне. На прошлой неделе он сказал, что решил предоставить тебе возможность победить на выборах. Сказал, что ты к этому вполне готов. Он считал, что вы с Изабель – прекрасная пара. И еще что-то добавил насчет ягнят.

У Тоби защемило в груди. Так вот почему они при голосовании шли с Йорком вровень, вот почему он встретил его в городе в разгар избирательной кампании. Выходит, правильно он тогда подумал – старик вообще не вел никакой кампании.

Тут в комнату вошел Джереми. А вместе с ним – мисс Осборн. Тоби встал, чтобы поздороваться с ними.

– Джем, мисс Осборн, очень хорошо, что вы пришли.

– Мы только что получили известие, – сказал Джереми. – Люси хотела присоединиться к нам, но…

– Конечно, все понимают, что она не могла приехать, – ответил Тоби. – Не с младенцем же одной недели от роду… Как поживает новорожденный Томас Генри Трескотт, пятый виконт Уоррингтон?

– Как положено родовитому лорду, – ответила мисс Осборн. – Весь дом у него на побегушках.

– Не могу сказать, что меня это удивляет, – с улыбкой сказал Тоби. Он жестом пригласил графа и мисс Осборн присесть рядом с кушеткой, на которой сидела леди Олдридж. – Надеюсь, вы помните мою мать.

– А у мистера Йорка не было родственников? – спросила мисс Осборн, окинув взглядом людей в гостиной.

– Нет, – ответил Тоби. – Не было близких родственников по крайней мере. У него, кажется, есть несколько двоюродных братьев и сестер, поэтому…

– У него были мы, – перебила леди Олдридж. – Мы – его семья. – Она снова заплакала. – Не заставляй их думать, будто он был один на свете.

– Нет, конечно, он не был одинок, – поспешно сказал Тоби. Для Джереми и мисс Осборн пояснил: – Наши семьи всегда были очень близки. Они с мамой были… добрыми друзьями.

– Мы были любовниками, – заявила вдруг леди Олдридж. Когда все трое уставились на нее в изумлении, она, обращаясь к сыну, добавила: – Я старая женщина, и теперь он мертв. И мне все равно, что скажут люди. Пусть знают. Мы были любовниками.

Джереми и мисс Осборн отвели глаза. Они готовы были смотреть куда угодно, лишь бы не на леди Олдридж.

Однако это ее не остановило. Утирая слезы, она продолжала:

|| – Ты был прав, Тоби. Мне следовало выйти за него. Он, знаешь ли, просил моей руки. Просил много раз, а я все время ему отказывала. И сейчас… – она всхлипнула, – сейчас я не имею на него никаких прав. Я не имею права носить по нему траур, не могу быть похоронена рядом с ним. Не имею права на то, чтобы подняться наверх и проследить, чтобы его слуга надел на него жилет в зеленую полоску, а не тот ужасный синий.

– Мама, пожалуйста, не плачь, – пробормотал Тоби. – Я… я поговорю с его слугой. – «О Господи, нашел чем ее успокоить! – отчитал он себя. – А ведь прежде я всегда знал, как успокоить дам, как поднять им настроение. Неужели я утратил эту способность?» Да, похоже, что так. Похоже, что он ее утратил. И произошло это сегодня утром, после разговора с Изабель. Очевидно, эта его способность объяснялась несокрушимой уверенностью в себе. И вот сегодня, в этот злополучный день, он лишился такой уверенности.

Тут Тоби заметил Реджинальда. А следом за ним в гостиную вошел Джосс. Снова поднявшись, он прошептал:

– Мама, тут Реджинальд.

– О, пусть он тоже узнает, – ответила мать. – Теперь мне нечего стыдиться. Йорк умер, и теперь уже ничего не имеет значения. – Она громко разрыдалась.

Мисс Осборн, сидевшая с ней рядом, покосилась на Тоби.

– Что мне делать? – спросила она шепотом.

Тоби вздохнул и беспомощно пожал плечами. Он никогда не видел мать в таком состоянии, никогда.

Реджинальд, пробравшись сквозь толпу, оказался наконец рядом с кушеткой.

– Августа отправила мне в контору записку, – сообщил он. – Как жаль, черт возьми, что Йорк от нас ушел! – Он бросил взгляд на леди Олдридж. – Она тяжело восприняла утрату, верно?

Тоби кивнул:

– Да, похоже на то. Очевидно, они были близки.

– Мы были любовниками, – всхлипывая, пробормотала мать Тоби.

Реджинальд изменился в лице и тихо присвистнул:

– Однако…

Мисс Осборн осторожно похлопала леди Олдридж по плечу.

– Ну, будет вам… Не стоит, – тихо сказала она. Но мать Тоби по-прежнему заливалась слезами.

В этот момент к ним подошел Джосс. Тоби кивнул ему.

– Прошу прощения, – пробормотал Джосс. – Возможно, я вам помещал. Но видите ли… Я был в конторе мистера Толливера, когда принесли записку. И я подумал, что должен почтить память покойного. – Он посмотрел на женщин, сидевших на кушетке. – Простите, я не знал…

– Не надо извиняться, – перебил Тоби. – Никто не знал. Хорошо, что ты пришел.

Его мать еще громче разрыдалась, и мисс Осборн снова покосилась на Тоби.

– А это не Монкриф у дверей? – с надеждой в голосе спросил Джереми. – Я давно хотел с ним поговорить.

– Нет, не уходи, – сказал Тоби, придержав друга за рукав. Он нисколько не осуждал Джереми за попытку сбежать, однако ему хотелось, чтобы тот остался.

– Я даже не знаю, как он умер, – всхлипывая, причитала леди Олдридж. Реджинальд протянул ей чистый носовой платок, и она, в очередной раз высморкавшись, продолжала: – Говорят, с ним случился апоплексический удар, но доктор отказывается раскрывать мне подробности. Было ли ему больно? Страдал ли он? Мне невыносима сама мысль о том, что он умирал тут в одиночестве, в своей кровати… О, это слишком ужасно, чтобы даже пытаться себе представить!

– Если у него действительно был апоплексический удар… и если это случилось с ним во сне, то скорее всего он не испытывал никакой боли, – тихо сказала мисс Осборн.

– Дорогая, вы очень добры, но… Прошу меня извинить, но я бы предпочла услышать эти заверения от его доктора.

– Она и есть доктор, – заявил Джосс.

Хетта мельком взглянула на него.

– Капитан Грейсон хочет сказать, – пояснила мисс Осборн, – что я получила серьезную медицинскую подготовку и приобрела профессиональный опыт благодаря своему отцу – довольно известному доктору. Но то, что я вам сейчас говорю, я узнала, когда была еще ребенком. Моя мать перенесла апоплексический удар, когда я была совсем маленькой. Кровоизлияние было серьезным, ее парализовало, и она так и осталась до конца жизни прикованной к постели. У нее пропала речь. За год, что последовал за тем, самым первым, кровоизлиянием, она перенесла много других, не таких сильных. – Хетта сделала глубокий вдох, потом продолжила: – И я всегда сидела рядом с ней, когда отец был занят в больнице. Я читала ей вслух, а также поила ее чаем или бульоном. Вначале эти ее приступы трудно было даже распознать. Со стороны казалось, словно мать спит. Она едва заметно вздрагивала, и веки ее чуть трепетали. Потом она просыпалась с немного испуганным видом, но боли она не чувствовала. Никогда не чувствовала боли.

Все молчали. Никто не решался заговорить. Но Тоби был уверен, что все сейчас думали об одном и том же – о мисс Осборн и ее несчастной матери. Слава Богу, что мистер Йорк ушел быстро и скорее всего без мучений. А вот что должна была чувствовать девочка, вынужденная стать сиделкой у постели своей парализованной матери?.. Об этом было даже страшно подумать.

– Выходит, он не страдал? – слабым голосом спросила леди Олдридж. – Вы уверены?

– Да, уверена, – ответила мисс Осборн. Голос ее стал тихим и ласковым. – Я была рядом с мамой, когда она умирала. Она ушла без боли и мучений.

– Что ж, я рада за нее, – пробормотала леди Олдридж. – И за вас тоже.

– Мама, мама, я здесь, – послышался женский голос. Все повернулись к двери и увидели Августу, только что вошедшую в комнату. Тоби вздохнул с облегчением и, поднявшись на ноги, уступил сестре место рядом с матерью.

– О, Августа! – Леди Олдридж бросилась в объятия дочери. – Августа, я любила его.

Поглаживая мать по волосам, Августа что-то шептала ей, пытаясь успокоить. А мисс Осборн, пробормотав извинения, поспешно вышла из комнаты. Через несколько секунд за ней последовал Джосс, оставив Реджинальда и Джереми продолжать жалкие потуги на светскую беседу.

А Тоби просто стоял в стороне и молчал.

Выскочив из комнаты, Хетта быстро проследовала в холл. Потом вдруг остановилась и, закрыв ладонями лицо, разрыдалась.

Ей очень хотелось отойти подальше от этого дома, прежде чем откроются шлюзы, но она не успела – теперь рыдала неподалеку от двери гостиной. Было бы приятно думать, что единственная причина этих слез – сочувствие леди Олдридж или даже внезапно накатившая скорбь по давно усопшей матери, но, увы, все было совсем не так. Причиной ее слез были зависть и страх. Зависть к тем, кто познал сладость долгой и прочной привязанности. Что же касается страха, то она ужасно боялась, что проживет всю жизнь в одиночестве, превратится в старуху, а оплакивать ей будет некого.

И никто после ее смерти не будет скорбеть по ней.

Внезапно сильные руки схватили ее за плечи. Она замерла на мгновение, потом прошептала:

– Уходи. – Ей не надо было поднимать голову, чтобы узнать этого человека. Она и так прекрасно знала, кто это.

– Нет, не уйду, – последовал ответ. – Тебе нужна поддержка, и я намерен тебя поддержать.

У нее не осталось ни сил, ни желания сопротивляться. И гордости тоже не осталось. К тому же она действительно нуждалась в поддержке, очень нуждалась.

Те же сильные руки вдруг развернули ее спиной к стене и крепко обняли. Уткнувшись лицом в широкую мужскую грудь, Хетта всхлипнула и прошептала:

– О, Джосс…

– Тсс… Все хорошо. Ничего не говори.

Он стал осторожно поглаживать ее по волосам – раз, другой, третий. Так ее давно уже никто не успокаивал, с тех пор как заболела мать.

– Не плачь, Хетта, – послышался тихий голос Джосса. Она тут же расслабилась и сделала глубокий вдох. А он поглаживал ее по волосам и нашептывал ей на ухо ласковые слова, пытаясь успокоить. Но Хетта все равно плакала, она не могла сдержать потоки слез.

– Знаешь, Хетта, то, что ты сказала леди Олдридж… Ты такая храбрая… Тебе нелегко это далось, но ты ее успокоила.

Она снова всхлипнула, и он обнял ее покрепче.

– Каким же я был дураком! – продолжат Джосс. – Я очень плохо с тобой обходился. Ты сможешь меня простить? Хотя я знаю, что не заслуживаю прощения.

– Нет, ты был прав, – сказала Хетта, утирая слезы. Она с радостью взяла бы на себя свою долю ответственности за их ссоры. Возможно, теперь они смогут стать друзьями. – Я знаю, что мне следует душевнее относится к своим пациентам, к их близким, но… – она вздохнула, – но это очень трудно. Ты только посмотри на меня, – добавила она, указывая на опухшие покрасневшие глаза.

– Да, я смотрю на тебя. – Он приподнял ее подбородок. – Смотрю… и не понимаю, как в такой маленькой женщине может быть столько силы, столько ума и храбрости. – Он провел ладонью по ее щеке и смахнул пальцем слезинку. – Столько силы, ума и храбрости – и при этом такие чудесные глаза.

«Нет, не может быть, – думала Хетта. – Не может быть, что он настолько жесток и опять надо мной насмехается». Он снова взял ее за подбородок:

– Нет-нет, не отворачивайся. Ты знаешь, как мучили меня эти глаза? Знаешь, как они повсюду меня преследовали?

Хетта молча покачала головой. Он улыбнулся уголками губ:

– Вначале они раздражали меня, злили бесконечно. Они все время смотрели на меня в упор, задавая мне вопросы, на которые я не хотел отвечать. Затем я поймал себя на том, что ужасно хочу смотреть в эти глаза, хочу задавать свои собственные вопросы, и это раздражало меня еще сильнее. А потом Бел выздоровела, и ты перестала приходить. И тогда я обнаружил, – он тяжело вздохнул, – что очень по ним скучаю, по этим глазам. И вот это злило меня сильнее всего.

– Потому что ты чувствовал себя так, словно изменил ей?

Джосс решительно покачал головой:

– Нет. Клянусь Богом, нет. – Он еще крепче обнял ее. – Я злился потому, что почувствовал себя живым. Болезненно живым, если можно так сказать. А ведь я потратил столько времени и усилий на то, чтобы умереть для мира… И вот вдруг… Я вдруг почувствовал влечение к тому, к чему поклялся никогда не стремиться. Ты не представляешь, как я ненавидел тебя за это!

Она невольно рассмеялась:

– Думаю, что имею об этом кое-какое представление.

– Да, имеешь. И мне очень стыдно за это.

– Знаешь, я никогда не считала тебя странным, необычным… – сказала Хетта. – Я старалась не пялиться на тебя во все глаза, но ничего не могла с собой поделать. Ты такой мужественный, такой привлекательный, и… я… я просто не могла удержаться.

Он склонил голову к плечу.

– Не могла удержаться? Хм…

Хетта затаила дыхание в ожидании продолжения. Но Джосс молчал, и она сказала:

– Терпеть не могу, когда ты смотришь на меня с таким самодовольным, загадочным выражением… и молчишь! Я не знаю, как тебя понимать, и…

– Тсс… – Он прижал палец к ее губам. Затем легонько прикоснулся к ее губам своими. – Это означает, что сегодня я намерен тебя поцеловать. Можно?

– Можно.

И он поцеловал ее. Он целовал ее нежно и ласково. Потом Хетта ответила на его поцелуй. И вложила в этот поцелуй всю свою страсть. Она чувствовала себя так неуверенно, была так беззащитна… И она ужасно боялась, что все делает неправильно. Но Хетта не желала себя сдерживать, поскольку к моменту своего первого поцелуя достигла возраста двадцати трех лет. К тому же этот первый поцелуй вполне мог стать и ее последним поцелуем.

Услышав тихий стон, вырвавшийся из груди Джосса, Хетта приободрилась. У нее появилась робкая надежда на то, что кое-что она все же делала правильно.

А потом все кончилось, и он снова держал ее в объятиях.

– Ты дрожишь, – сказал он.

– Да. Я боюсь.

Он обнял ее покрепче.

– Не бойся. Я женюсь на тебе, Хетта.

– Вот этого я и боюсь.

– Почему? Только не говори, что ты переживаешь из-за того, что скажут по этому поводу люди. Я знаю, все будет нелегко, но мы оба привычны к тому, что…

– Нет-нет, не из-за этого я боюсь. – Она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. – Ты очень добрый человек, Джосс, но делать мне предложение нет необходимости. Я не ожидаю…

– Доброта тут ни при чем. И я совсем не добрый человек. Я знаю, что я не обязан делать тебе предложение. Просто я хочу, чтобы ты вышла за меня.

– Но… – В глазах ее вновь заблестели слезы. – Но как ты можешь на мне жениться? Во-первых, у меня нет ни гроша. К тому же я очень неуживчивая и вечно занятая. И, что очень важно, я не брошу медицину. Жена из меня получится никудышная. И еще… у тебя есть ребенок. – Она сокрушенно покачала головой. – А ведь я понятия не имею, что делать с детьми после того, как перерезана пуповина. То есть няня из меня тоже никудышная.

Он засмеялся. А она едва заметно нахмурилась:

– Почему ты смеешься только тогда, когда смеешься надо мной?

Джосс пожал плечами и пробормотал:

– Даже не знаю… Но лучше бы тебе выйти за меня, а то я, возможно, больше никогда не буду смеяться. – Он поцеловал ее в губы. – Так вот, мне решительно наплевать на твое приданое. И я никогда не потребовал бы от тебя бросить медицину или что-либо другое, что для тебя важно. Более того, я уверен, что домохозяйка из тебя не получится. И нянька – тоже. Но мне не нужна ни нянька, ни домохозяйка. Моему сыну нужна мать, которая будет верить в то, что он сможет кое-чего достичь в этой жизни. А что касается меня самого… Я едва ли смогу объяснить словами, что мне нужно. Но я точно знаю: все, что мне требуется от жизни, я сейчас держу в своих руках: Мне нужна не просто жена, а подруга. Равноправный партнер. Сильная, умная женщина, которая будет ожидать от меня не меньше того, что я сам от себя ожидаю. И мне нужно смеяться. Часто. И тебе все это тоже нужно.

Хетта молча смотрела на его шейный платок.

– Мне нужно любить, – сказал он, снова привлекая ее к себе. – Любить и быть любимым. Как думаешь, ты смогла бы меня полюбить, Хетта?

– Я думаю, что уже тебя люблю.

– Вот и хорошо. – Он опустил подбородок на ее макушку. – А сейчас – самое трудное. Ты можешь позволить мне любить тебя?

Она закрыла глаза.

– Пожалуй, да.

Он поцеловал ее в лоб, и она почувствовала, как губы его растягиваются в широкой улыбке.

– Вот видишь, – сказал он, – разве это так трудно?

– Да, это ужасно трудно. И страшно.

Он снова поцеловал ее в губы и прошептал:

– Я знаю, моя дорогая, знаю.