Текст книги "Обещаю вернуться никогда (СИ)"

Автор книги: Таусита Полуденная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Хорошая коровка, – одобрил Ладимир, – ухоженная.

Затем они легко нашли дом, в котором жили хозяева бурёнки. Там была только старенькая бабушка в сером шерстяном платье и белом платочке. К радости Геральта, Ладимир перестал вести себя как идиот и нечаянно завоевал расположение хозяйки настолько, что, помимо парного молока, получил приглашение к чаю. Оно не входило в планы не только Геральта, но и самого Ладимира. Путешественники принялись было отнекиваться, но старушка так расстроено всплёскивала сухонькими ручками, что они позволили завести себя в избу и сели на лавку. Бабуля чайкой порхала вокруг стола, словно по волшебству обрастающего пирогами, пирожками, блинами и всякой сопровождающей мелочью вроде варенья, топлёного масла и сметаны, называла гостей «голубчиками» и «касатиками» и усердно потчевала. «Голубчики», один из которых давно отвык от подобного обращения, а другой никогда и не привыкал, совершенно не представляли, как себя вести, и выглядели весьма комично. Они сидели притихшие, постоянно переглядывались и усердно награждали друг друга пинками. После особенно меткого пинка Геральта Ладимир зашипел, припомнил свои студенческие времена и всё же ухитрился завязать разговор, благо что старушка оказалась говорливая. Ведьмак облегчённо вздохнул, но ненадолго. Так как Ладимир отвлекал внимание бабушки разговором, она упускала из виду его тарелку, зато внимательно следила за тарелкой второго «касатика» и щедрой рукой подкладывала ему всевозможную снедь. Геральт был хорошим едоком, но даже его привыкший ко всему желудок не смог бы осилить гору яств, которая высилась на столе. Когда старушка в очередной раз ужаснулась его плохому аппетиту и вспомнила о чугунке щей, томившихся в русской печке, ведьмак понял, что надо спасаться. Теперь говорили уже оба, вот только щей Геральту избежать не удалось.

Короче говоря, когда через два часа им удалось-таки покинуть гостеприимный домик, они потяжелели на пару килограммов и были нагружены благоухающими свежей выпечкой сумками. Геральт, у которого уже сводило скулы от непривычно большого количества улыбок, улыбнулся в последний раз и приготовился попрощаться, как вдруг Ладимир спросил хозяйку, не будет ли у неё ещё одного чугунка щей. Бабуля радостно бросилась в дом.

– Ты охренел?! – прошипел Геральт.

Ладимир негромко прошептал:

– Див по всем окрестным полям гоняет верхом.

– Что с того?!

– Вот он чугунок и вернёт.

Геральт пару секунд смотрел на него, фыркнул пару раз, не выдержал и громко расхохотался. Ладимир не смеялся, зато улыбался во весь рот, лукаво щуря глаза.

Получив замотанный полотенцем чугунок и кучу добрых пожеланий, они наконец вышли со двора. Жемчужный лежал в траве и лениво пережёвывал тимофеевку. При их появлении он поднялся, потянулся и пошёл следом.

– Остроумно, – сказал Геральт, – только ничего не выйдет.

– Почему? – с интересом спросил Ладимир,

– Потому что он тебя же с этим чугунком и пошлёт.

Ладимир вдруг охнул, застонал, согнулся и отчаянно захромал. Геральт сначала подозрительно на него смотрел, потом вспомнил, какими тычками награждал его за столом и подумал, не переусердствовал ли он. Стоны не прекращались, хромота усиливалась. Ведьмак встревожился:

– Лад, что случилось? Помочь?

– Да нога, чёрт бы её побрал… Болит, скотина… Уже третий день.

С последними словами он выпрямился, и хромота волшебным образом вернулась к прежнему состоянию.

– Зараза, – сказал Геральт, но без злобы.

Примерно через сотню метров ведьмак обнаружил, что Ладимир идёт, весело посвистывая, а он тащит все сумки, в том числе и те, которые нёс его приятель. Геральт немедленно обременил половиной ноши Ладимира, и свистеть тот перестал.

Они покинули деревню и побрели домой. Геральт вовремя сообразил, что к шоссе возвращаться нет нужды, поэтому шли заброшенными, заросшими полями. Лес медленно и властно забирал своё: невозможно было найти места, где не росло хотя бы одно молоденькое деревце, часто встречались непроходимые рощицы.

– Странно у вас, – заметил Геральт. – Земля пропадает, люди почти не занимаются хозяйством… За парным молоком идти приходится чёрт знает куда.

– Гммм, – проворчал Ладимир и почесал в затылке. – Видишь ли, у нас крестьяне почти исчезли. Нынешние деревни – это, скорее, дачные посёлки, куда приезжают только на лето. Мало кто живёт постоянно, да и они живут, как правило, не подсобным хозяйством, а тем, что работают в ближайших городах. Всё можно купить в городе, на рынках и в магазинах, поэтому держать скот и птицу, возделывать землю для прокорма не нужно. Огородами занимаются лишь для собственного удовольствия… хотя я никогда не понимал, что ж это за удовольствие такое. Потому и получается вот это, – он махнул рукой в сторону густой берёзовой поросли.

– Наверное, это неплохо, – помолчав, сказал Геральт, – но мне на память при виде этих полей приходят земли, заброшенные после военных набегов.

– Ну… каждому своё. Мне, например, гораздо приятнее видеть лес, чем коттеджные посёлки, которые возводятся на месте таких полей.

– Можно их возделывать, а не застраивать.

– Можно. Но никому не нужно. Слушай, давай не будем в политику ударяться, а? Терпеть не могу.

Геральт возражать не стал.

Молча они шли недолго. Ладимир был неразговорчив в обществе людей, которые ему не нравились. Ведьмаку же он, скорее, симпатизировал, поэтому вскоре заговорил вновь:

– Ты знаешь, что мне непонятно… Как ты будешь возвращаться в свой мир. Ты боишься оставить её хотя бы на минуту и ревнуешь к любому, кто оказывается с ней рядом. И, что же… ты после этого просто повернёшься к ней спиной и уйдёшь?

Ведьмак молчал.

– Ты ведь даже сейчас боишься, как бы её у тебя не отобрали. Но ведь через неделю, в самом лучшем случае, тебя здесь не будет.

Ведьмак молчал, но Ладимира это не смутило.

– Ты, может, всё же останешься? – спросил он. – Вступишь в Братство, станешь служить Диву… – По губам ведьмака скользнула кривая усмешка, и Ладимир поспешно добавил: – Если захочешь. А нет, у нас полно хозяйственных служб. Можешь, например, стать конюхом, ты же любишь лошадей… А деньги хорошие даже в хозяйственных службах.

– Странные вы оборотни, – сказал ведьмак, резко меняя тему разговора. – Полнолуние на вас не действует, людей вы в пищу не употребляете, а обличье меняете с такой скоростью, что даже я не могу понять, как вы это делаете. Вас не боятся животные, и между собой вы используете телепатический язык, который, подозреваю, недоступен не только для простых смертных, но и для магов. Кто вы такие?

Ладимир насмешливо покосился на него.

– Ты слышал сказки об огромных трёхсотлетних зайцах, которые дурили охотников, как хотели?

– Положим, – ответил ведьмак. На миг ему показалось, что Ладимир воспользовался его же приёмом.

– Значит, у тебя есть представление о Хранителях.

Геральт слегка приподнял бровь.

– У каждого вида животных, – принялся объяснять Ладимир, – существуют Хранители рода. Это самые сильные и умные представители этого вида. Основной их задачей было возродить свой род, если прочих сородичей скосила болезнь либо хищники. Однако с появлением на Земле человека равновесие нарушилось. Люди оказались суперхищниками, которые истребляли зверей с такой скоростью, что Хранители не успевали им противостоять. Началось массовое вымирание видов, которое длится по сей день.

– Пресловутый закон траханья, – пробормотал Геральт.

– Что? – не понял Ладимир.

– Ничего. Продолжай.

– Но некоторые Хранители со временем приобрели возможность превращаться в людей и, выражаясь поэтически, вышли на тропу войны. Они уничтожали… собственно, вернее сказать «уничтожают»… охотников и браконьеров. При этом сущности они не меняют – это звери в человеческом облике, сохраняющие быстроту реакции, остроту слуха, зрения и чутья. Мы и есть такие Хранители.

– Мозги, похоже, вы приобретаете человеческие.

– Мозги у нас свои собственные, и лучше не вдавайся в рассуждения о скудости звериного разума. Сейчас даже до учёных мужей дошло, что всё не так просто, как было принято считать многие века.

– Хорошо, не вдаваясь в рассуждения. Откуда у животных появилась столь полезная способность? Фея волшебной пыльцой посыпала?

Ладимир усмехнулся:

– Согласно представлениям атроксов, Видар, умирая, часть своей силы передал животным. Драконы нас называют «воинами Видара». Но вряд ли тебе это что-то объяснит.

– Почему же. Если Видар – полоумный маг, помешанный на сохранении мира в первобытном состоянии, всё превосходно объясняется.

– Видар – наиболее почитаемое атроксами божество. Он – бог… как бы это объяснить… атроксы обозначают это понятие словом «vir’yashata», и на русский язык оно непереводимо. Он – покровитель превращений, которые несёт течение жизни. Согласно его воле происходит смена сезонов года, плоды и семена созревают, зарождается новая жизнь, стареют и умирают те, кому пришёл срок.

– Любопытно, – заметил ведьмак.

– Но ты, конечно, будешь считать, что на самом деле Видар – давно почивший полоумный маг.

– Я рационален и в сказки не верю.

– Только в некоторые, – заметил Ладимир. – Например, в Право Неожиданности.

– Ты вроде бы рысь?

– Да. Чёрная Рысь.

– И князь тоже зверь?

– Кем же ещё ему быть? – удивился Ладимир.

– Чёрный леопард? – предположил Геральт.

– Да нет, – сказал Ладимир и потёр переносицу. – Среди Хранителей существуют так называемые Князья. Они появились после возникновения людей и по сути своей – именно воины и охранники животных. По виду – крупные кошачьи с разнообразными вариациями, в природе не встречающиеся. У Дива шкура действительно чёрная.

– Как вы размножаетесь? – поинтересовался ведьмак.

– Так и знал, что ты об этом спросишь, – прыснул Ладимир. – Так же, как все… млекопитающие. Существенное отличие в том, что мы сами можем решить… э… какую самку оплодотворить. В смысле, можно спать с кем угодно, и ни одна партнёрша от тебя не залетит, если ты этого не хочешь. Очень удобно. А быть она может как человеком, так и зверем. Хранителями могут рождаться только мальчики, и то не все. Но девочки, не являясь оборотнями, передают эту способность по наследству.

– Похоже, вы не стремитесь обзаводится семьёй, – помедлив, сказал ведьмак.

– Мы со временем приобретаем звериные черты не только внешности, но и характера. В Братстве большинство воинов – кошачьи, а из кошек получаются крайне плохие семьянины. Волки – ещё может быть. Про птиц разговор отдельный, среди них фанатиков больше, чем среди остальных воинов Братства.

– Значит, Братство берёт больше, чем даёт взамен, – жёстко сказал Геральт.

Ладимир помолчал, обдумывая ответ.

– Понимаешь, Геральт, – неожиданно мягко сказал он, – у каждого разные ценности и не каждый способен стать хорошим семьянином. Братство не превращает людей, которые несут в себе гены Хранителей, в животных. Оно лишь способствует тому, чтобы эти люди стали теми, кем они на самом деле являются. Если в человеке сильно выражены черты Хранителя и если он остаётся в обществе людей, то рано или поздно или повреждается в уме, или заканчивает жизнь самоубийством, или становится преступником, и никакая семья ему не поможет. Мы не святые, но и зря воинов не губим. В Братстве никого насильно не держат.

Оставшуюся часть пути они прошли молча. Точнее, молчал ведьмак, и ему показалось, что Ладимир вёл оживленную бессловесную беседу с Жемчужным.

…Ладимир оказался прав, я вправду застряла в ванной надолго. Обычно я избавляюсь от лишней растительности на следующий после купания день, но мне вовремя пришла мысль о том, что ведьмак не согласится ждать, пока я это сделаю. Ещё и в помощники набьётся.

Короче говоря, когда я наконец оделась и сняла с головы полотенце, солнце клонилось к закату. Я вышла на улицу, чтобы просушить волосы – день выдался тёплый и с ветром, так что досохли они за двадцать минут. Ни дома, ни в огороде никого не было. Я вернулась домой, начала расчёсываться – и вдруг ощутила, насколько отвыкла от этого. Даже после того, как Див вылечил мою руку, Геральт продолжал меня причёсывать. Я пыталась с ним спорить и быстро поняла, что могу настоять на своём, но рискую его обидеть, поэтому оставила всё так, как есть.

Я расчесалась и заплела косу. Почему-то у Геральта это получалось быстрее и безболезненнее. Никто не появился.

«Ну и ладно, – подумала я, – прокачусь на велосипеде, раз есть возможность».

На лавочке под анисовкой обнаружился Див, который умиротворённо что-то черкал в блокноте. Когда я выходила за огород и возвращалась, почему-то его не заметила. Он улыбнулся мне и кивнул.

– Привет, – ответила я. – Ты Геральта не видел?

Див покачал головой:

– Думаю, он там же, где и Ладимир.

Для меня было загадкой, какие общие дела у них появились. Хотя Геральт стал относиться к Ладимиру терпимее после того, как мы сошлись, всё же, на мой взгляд, до дружбы было далеко. Жаль, конечно, что ведьмака нет, но если в результате они подружатся, это только к лучшему.

Див помог мне выкатить велосипед из сарая, и я предложила составить мне компанию – за сараем хранился ещё один велосипед, плотно упакованный в полиэтиленовую плёнку. Предложение было сделано из вежливости – я не сомневалась в отказе князя.

Див раздумывал пару секунд и сказал:

– С удовольствием.

Пока он вытаскивал велосипед из-за сарая и освобождал его от плёнки, я всячески себя ругала. Ну кто меня за язык тянул? Что мне делать с князем – молчать всю дорогу? Поистине язык мой – враг мой!

Див задумчиво смотрел на велосипед. Пощупал шины, порылся в сумочке, прикреплённой под сиденьем (в отличии от моей с девчачьим барахлом вроде камешков и пёрышек, там лежало несколько ключей), откопал нужный ключ, немного поднял седло и кивнул мне – можем ехать. Я вздохнула и поволокла своего железного коня к калитке.

Оказавшись на дороге, мы сели на велосипеды и поехали направо. Собственно, если ехать вокруг поля, всё равно, в какую сторону сворачивать, однако путь налево грозил почти постоянным подъёмом в гору, в одном месте весьма тяжелом.

Пока я преодолевала тропинку от калитки до дороги, меня осенило, что неплохо было бы поблагодарить князя. Я давно собиралась это сделать, но визиты, которыми удостаивал Див меня и Геральта, были слишком скоротечными, к тому же, я ни разу не оказалась с ним с глазу на глаз, а благодарить его при всех выглядело бы чересчур напыщенно.

– Спасибо, – сказала я, когда мы потихоньку тронулись по белой пыльной дороге.

Див держался немного позади, но теперь прибавил скорости и поравнялся со мной. Благодаря своей проницательности он понял, что говорю я не о прогулке, и взглянул на меня, ожидая продолжения.

– За ночь на озере, – объяснила я. – Это был лучший подарок на день рождения, который я когда-либо получала.

Див слегка улыбнулся:

– Вернее было бы говорить о двух ночах. К тому же, я был не совсем бескорыстен и подарил себе на день рождения вечер с шашлыками. В последний раз подобное случилось, – он примолк, подсчитывая в уме и объезжая очередную яму, которая когда-то была лужей, – восемнадцать лет назад.

– Ты родился…

– Двадцать восьмого.

Ничего необычного его слова вроде не несли, но я всё равно удивилась.

– Я не заметила толпы поздравляющих.

– Неудивительно, – безмятежно отозвался он. – Об этом никто не знает.

Я удивилась ещё больше:

– Но мне ты сказал.

Он посмотрел на меня, слегка сощурившись. В его глазах появились тёмно-синие, уходившие в глубокий фиолетовый переливы.

– Да. Будучи уверенным, что дальше это не пойдёт.

Не было ничего угрожающего ни в его тоне, ни в его взгляде, но меня мороз продрал по коже, и я вспомнила, что Великим Князем его называют не просто так.

И шут знает, как себя с ним вести.

Несколько минут мы ехали молча, но вскоре заговорил Див:

– На меня поля всегда действуют успокаивающе.

– Да, особенно после белокаменной! – ответила я прежде, чем успела сообразить, что делаю. – Но мне жалко, что их теперь не обрабатывают, и я постоянно боюсь, что их продадут под коттеджи. С полями, которые идут вдоль шоссе, так и сделали. Наверное, нас спасает отсутствие асфальтированной дороги. И вообще… всё же в заброшенных полях есть что-то грустное…

…Да, я люблю наши поля в обрамлении леса. Я всегда считала, что выросла в этой деревне, хотя родилась в столице и большую часть жизни провела там. И мне больно видеть, как луга, которые во времена моего детства выкашивались, зарастают бурьяном, пруд, где мы когда-то купались, загрязняют стоками канализаций, как вырастают дома – иногда напоминающие замки, иногда не очень, но непременно огороженные глухим железным забором. Как деревня перестаёт быть домом моего детства.

Много лет назад поля засеивались. Почему-то яснее всего я помню то время, когда на них росла кукуруза. Поля превращались в таинственный лес, притягивающий нас, детей, словно магнитом, и одновременно пугающий – ведь там бегали кабаны и жил страшный бригадир, который непременно найдёт нас, если мы будем разбрасывать листья от кукурузных початков, и оштрафует. Помню, как мы играли на дороге, пока взрослые копали картошку, и из больших комьев засохшей глины возводили замки. Мы свободно ходили от дома к дому, друг к другу в гости, ничего не опасаясь, потому что нечего было бояться – все знали нас и мы знали всех. Через деревню вела тропинка, поросшая мягкой травой по краям, которая всегда окашивалась. Ни на кого не возлагали эту обязанность, не распределяли очерёдность – если люди видели, что пора косить, они просто шли за косой. Тропка, как и колодцы, была общая, и следили за ней всем миром.

Но вскоре пришли девяностые, и совхоз медленно стал угасать. На полях всё ещё сажали овёс, ячмень, клевер, косили и собирали сено в стога, которые переправлялись на скотный двор. Вот только бедные совхозные бурёнки оказались никому не нужны. Всех их в течение нескольких лет извели на мясо. Исчезло стадо – не нужны стали поля. Умирали старики, а их внуки продавали дома или прятались за железными глухими заборами. Уютная тропка через деревню превратилась в засыпанную щебёнкой грунтовку, и машины носились по ней с такой скоростью, что мало кто рисковал выпускать детей за забор одних. Теперь работал принцип «не моё, значит, ничьё», и там, где раньше трава выкашивалась, вырос бурьян.

И это было полбеды. Хуже оказалось, что «ничьё» можно употреблять по собственному желанию. По полям гоняли на квадроциклах, давя птичьи гнёзда. Выбрасывали всякую гадость вроде обёрток от шоколадных батончиков, пустых упаковок от чипсов и сигарет, пластиковых и стеклянных бутылок. Овраг за полем, в месте, где тихо жило болотце, дававшее приют уткам, лягушкам и цаплям, превратили в свалку строительного мусора. Ну а чё? Ничьё же…

Болото было уже близко, и я вдруг обнаружила, что мой внутренний монолог отнюдь не внутренний. Я говорила вслух, а Див внимательно слушал. Мне стало стыдно – у меня нет привычки чрезмерно много болтать и уж тем более выдавать лекции на четверть часа. Однако Див замечательно умел слушать. Он не выказывал внимание к разговору бесконечными утвердительными даканьями и угуканьями. Он просто иногда слегка кивал и коротко взглядывал на меня.

Но изумляло не это. Я не сомневалась, что Див мог быть чудесным собеседником, когда хотел. Странность заключалась в том, было интересно.

Я всё же смутилась и пробормотала:

– Извини, что-то я заболталась…

– Отучайся извиняться за то, что извинений не требует.

– Тебе не надоело меня слушать?

– Если мне кто-то надоедает, я сразу даю это понять. Ты одна из тех немногих людей, которые меня не раздражают. Я не один раз говорил, что у Геральта губа не дура… Это то самое болото?

Его слова вызвали у меня очередной за этот день приступ изумления, и я только и смогла, что слабо кивнуть.

Он оставил велосипед в стороне от дороги и спустился к болоту. Я нерешительно последовала за ним.

Болото завершало овраг, в который переходил небольшой пруд, местными именуемый Лягушатником, и которое отделялось от него плотиной.

Див вышел на плотину и поглядел на гору строительного мусора в ивняке. Затем он повернулся в противоположную сторону и с минуту рассматривал старые гнилые доски, которыми щедро был засыпан край болота, примыкающий к плотине.

– Работы много, – сказал он, – но бывало и хуже.

– Оно понятно, – вздохнула я, – только убирать всё это никто не будет.

– Мне на моей земле свалка не нужна.

Я думала, что сил на удивление у меня не осталось. Оказалось, нет.

– Пожалуй, куплю эти поля с лесом заодно, – небрежно пояснил он в ответ на мой недоумевающий взгляд.

– А… – заикнулась я, не сразу найдя слова, – а разве так можно?

– Мне всё можно.

– Но зачем?..

Див взглянул на меня и улыбнулся.

– Есть у меня такое увлечение, – сказал он, подхватывая меня под локоть и направляясь к велосипедам. – Я скупаю заброшенные поля и либо начинаю их засеивать, либо оставляю как есть. С этими пока не решил.

– То есть ты купишь всё это, – заговорила я после значительной паузы, не веря своим ушам, – и тут никто ничего никогда не построит?

Он кивнул.

– Совсем никогда?

– Именно, – с улыбкой подтвердил князь.

– Див, – сказала я, – я бы тебя расцеловала, если б смогла.

– Тебе разве кто-то мешает?

Я недоверчиво посмотрела на него.

– Я не против, – пояснил он.

Я быстро, чтобы не передумать (и чтобы не передумал он), обняла его за шею и поцеловала в щёку, прямо в старый безобразный шрам. Он наклонился ко мне, слегка придержав за талию, и меня обдало ароматом мяты и лаванды.

Мы сели на велосипеды и тронулись дальше. Дорога была в колеях и выбоинах, и я смотрела в оба, чтобы не свалиться. Хорошо, что мой старенький «аист» без рамы, упасть с него затруднительно, хотя и возможно.

Див глубоко задумался и на дорогу вообще не смотрел, тем не менее мне то и дело казалось, что он едет по гладкому, как стекло, асфальтированному шоссе, а я трясусь рядом по канавам. А ведь ему досталась массивная, с рамой, «украина», на которую я никогда бы не села. Собственно, даже если бы у меня возникло желание самоубиться, всё равно не села бы – при максимально опущенном седле мои ноги вряд ли достали бы до педалей.

Только в одном месте Див остановился – напротив места, где лес отступал дальше всего от поля, образуя небольшую выемку. Князь глядел туда минут пять, и у меня в конце концов создалось впечатление, что он витает в облаках, ничего не видя и не слыша.

– Присматриваешь место для усадьбы? – спросила я, не надеясь на ответ.

Див, однако, отозвался сразу:

– По-моему, неплохое местечко. Ты там бывала?

– Разве что проезжала мимо пару раз…

– Оттуда должен открываться хороший вид.

– Пожалуй, – неуверенно ответила я, – если б поле не заросло так сильно. А так… да, особенно зимой. Солнце заходит прямо напротив. Фотографии красивые бы получились, без крыш и вышек сотовой связи.

– Непременно приглашу тебя зимой в гости, – с улыбкой пообещал Див.

Когда мы продолжили путь, я (видимо, всё ещё обалдевая от решения князя купить Куртино со всеми потрохами) ляпнула, только потом сообразив, что делаю:

– У тебя офигенный парфюм.

Див недоумённо взглянул на меня и через секунду рассмеялся:

– Нет. Я парфюмом не пользуюсь.

Парфюмом он действительно не пользовался, зато у него была чудная привычка распихивать пучки лаванды и мяты по всему дому, в том числе в гардеробной, о чём он мне и поведал.

Небольшой отрезок пути, остававшийся до дома, мы проделали молча. Я привыкла к мысли, что у здешних полей появился хозяин, но мне было немного стыдно за свою выходку у болота. Что-то было в этой сценке, что меня напрягало, и я нехотя вспоминала её кусочек за кусочком, пытаясь понять, что именно. Вскоре мне это удалось. Движение, которым Див придержал меня за талию. Можно было бы подумать, что он пытается меня остановить, если бы он ко мне не наклонился. И этот странный, еле заметный поворот головы…

Я ломала голову почти до колодца. Он не хотел, чтобы я его целовала, хотя прямо сказал, что не против? От него всего можно ожидать, но это уж совсем нелогично. Смутился? Ага, застыдился и покраснел, потупив глазки и взбивая пыль ножкой. И хлопнулся в обморок от застенчивости… Если отбросить шутки и предположить, что Дива что-то может заставить испытывать стыд (сама мысль об этом выглядела совершенно несообразно), оставалась улыбка, которой он меня одарил после поцелуя – очаровательно мягкая, но с легчайшей примесью самодовольства.

И вдруг я поняла. Он стесняется своих шрамов. Див придержал меня, чтобы повернуться ко мне правой щекой, но или не успел (сомнительно), или передумал (скорее всего). Точнее сказать, он не то чтобы стесняется… скорее, про них не помнит, если только ситуация не выбивается из ряда обычных. А что-то мне подсказывало, что при всей красоте Дива девушки редко целовали его в щёчку.

Тем временем доблестные добытчики пропитания наконец дошли до дома. Ладимир первым делом налил в кружку молока, отломил горбушку от батона и принялся за еду. Геральт обошёл избу и вернулся на терраску.

– Аннушки нет дома, – сообщил он Ладимиру, подозрительно его рассматривая.

– Вот диво! – фыркнул Ладимир и глотнул молока. – Что ж ей было, торчать у окна, обхватив ланиты долонями, подобно царевне из сказки, и неотрывно глядеть на дорогу, ожидая своего ясна сокола? Решила прокатиться, наверное. Ещё утром говорила, что забыла, когда велосипед из сарая выкатывала. Не всё же ей на твою ведьмачью физиономию любоваться… тем более, что и любоваться-то нечем.

– Дива тоже нет.

– А ты что, ещё не въехал, что у него есть чудная манера неожиданно исчезать в никуда и появляться из ниоткуда? Кстати, она доставляет массу проблем, потому что его невозможно найти, если он вдруг понадобится. Как и его привычка никого не ставить в известность о своих передвижениях.

Геральт молчал. Ладимир вгляделся в его лицо и спросил:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Див и Аннушка вместе куда-то ушли?

– Почему бы и нет? – полюбопытствовал Геральт.

– Ну, может, и ушли, – сказал Ладимир. – В кои-то веки Анюте выпала возможность поговорить с умным человеком. С тобой-то не особенно поболтаешь.

– Поговорить, значит, – произнёс Геральт.

Минуту они глядели друг на друга. Неожиданно Ладимир наставил на него указательный палец:

– А к чему весь этот разговор? Ты ведь не хуже меня слышал, что она с кем-то разговаривает за полем.

Геральт не отвечал.

Ладимир выпрямился и отодвинул от себя кружку.

– Ты считаешь, что я нарочно увёл тебя из дому, чтобы устроить им романтическое свидание? Хорошо же ты о нас думаешь…

Геральт, у которого вдруг заныло колено, сел на табуретку. Ладимир, не сводя с него глаз, медленно говорил:

– Вот так лечишь его, ухаживаешь за ним, кое-кто едва с жизнью не распрощался, лишь бы его ведьмачья задница была цела. Ночей из-за него не спишь. Расслабиться не можешь, потому что постоянно начеку приходится быть – появятся Твари, которые через портал прошли, ни ведьмаку не поздоровится, ни тебе самому. Сейчас ладно, я могу отдохнуть. Див здесь и сам за этим следит. А вместо благодарности ведьмак подозревает нас всех, в том числе и ту, которая больше всего о нём заботилась, когда он в бреду метался и – тоже в знак благодарности, видать, – руку которой раскрошил… подозревает шут знает в чём. Спасибо тебе. Век не забудем.

– Не пытайся меня устыдить, – сказал ведьмак. – Мне до сих пор непонятен мотив того, кто рискнул своей задницей, лишь бы моя собственная была цела. Смею предположить, что и с тобой он своими планами насчёт неблагодарного ведьмака не делился.

– То есть меня и Русалку ты уже из всеобщего заговора против себя исключил? Вот спасибо! И смех, и грех с тобой, ей-Богу…

Ладимир вернулся к молоку и хлебу.

– Только ты мог додуматься ревновать Русалку к Диву, – сообщил он.

– Что в этом странного? – сухо спросил ведьмак.

Ладимир фыркнул, запил остаток горбушки молоком, долил кружку и отломил новый кусок от батона.

– Насчёт Дива можешь не парится. Женщины не входят в его обширные интересы.

Геральт приподнял бровь:

– Он не очень-то похож на мужеложца.

– Тьфу ты! – Ладимир поперхнулся. – Я не это имел в виду! И ему не брякни такого, врежет.

– Гмм… По-твоему, это должно меня успокоить?

Ладимир доел хлеб и потянулся за новым куском. Геральт из-под его руки выхватил батон и отправил в кухонный шкафчик, а банку с молоком закрыл, переставил на кухонный стол и обмотал полотенцем.

– Я не для того таскался с тобой, – проворчал он, – чтобы накормить тебя ужином.

– Жмотяра, – беззлобно сказал Ладимир, прихлёбывая молоко, и продолжил прерванный разговор: – Ты дёргаешься из-за ерунды. У него женщины нет и, на моей памяти, не было. По слухам, он вообще девственник.

– Я сейчас должен окончательно успокоиться?

Ладимир хотел что-то сказать, но передумал и потёр переносицу.

Наступила тишина. Ведьмак поднялся и ходил из стороны в сторону, не отрывая взгляда от окон. Ладимир хмурил брови и всё сильнее тревожился.

– Слушай, ну это правда перебор, – сказал он. – Ты готов кинуться на каждого, кто будет стоять рядом с ней. В жизни бы не подумал, что ты такой собственник.

– Раньше так не было, – нехотя ответил ведьмак.

– В смысле… с другими твоими женщинами?

Геральт промолчал.

– Это глупо. Во-первых, Аннушка не из тех, кто будет крутить с несколькими мужчинами одновременно. Если она сказала, что любит тебя, значит, будет с тобой. А во-вторых, при всех своих странностях, Див не стал бы за ней ухаживать. Он всё-таки… ну… – Ладимир замялся. – Ты его видел, короче, – не совсем внятно закончил он.

Геральт обернулся к нему, как ужаленный:

– По-твоему, она для него недостаточно хороша?!

– Ты достал! – вскинулся Ладимир. – Хороша – плохо, нехороша – ещё хуже! Определись, в конце концов!

Ведьмак резко остановился, уставился в окно и напрягся. Ладимир посмотрел туда же, сорвался с табурета и бросился на улицу.

Мы, не подозревая о том, какие страсти разгораются в наше отсутствие, добрались наконец до дома и потащили велосипеды к сараю.

– Если ты и вправду хочешь здесь обосноваться, – сказала я Диву, – велосипед можешь забрать. Вряд ли на нём будет ездить кто-то, кроме тебя. Ты с ним превосходно управляешься, будто его нарочно для тебя делали.

Див не ответил. Я решила, что он, задумавшись, меня не слышал, однако он спросил, когда мы миновали первую пару сосен:

– Прямо-таки превосходно?

– Да, – ответила я, не понимая, что его смутило. – Ты словно по шоссе ехал, а не по нашей ухабистой дороге.

Див помолчал с минуту и сказал:

– Интересно. Видишь ли, я на велосипед сел впервые жизни.

Я остановилась как вкопанная, так что Див на меня не налетел исключительно благодаря своей отличной реакции, и повернулась к нему:

– Ты шутишь?!