Текст книги "Сядьте на пол"

Автор книги: Татьяна Иванова

РАССКАЖИ МНЕ СКАЗКУ

Книжка со сказками – обязательная часть программы, когда у вас маленькие дети. Но в какой-то момент эти завалы разноцветного картона стали меня раздражать. Вначале казалось, что проблема лишь в разнице изданий. Словно бы книжки с картинками Сутеева и Васнецова, что были у нас в детстве – они «хорошие, настоящие», а современная детская иллюстрация стала прибежищем психопатов. Но вскоре я понял, что проблема глубже.

«Сказки, вообще все сказки, возникли до литературы – в устной среде, где не было никакого бумажного монополизма. Зато была прямая и обратная связь со слушателем. Если ты занудно вещаешь про обычную серую гадюку, которую прибил Ванька из соседней деревни – баян, выпей яду! Но если гонишь про Стоглавую Гидру – тоже плохо, могут и в рожу дать за враньё. Так в муках естественного отбора и рождается с детства знакомый Змей Горыныч с тремя логичными головами. Ну а бумажная литература что? Да просто разворовала весь этот сказочный багаж, разбодяжила в тысячу раз, да пошла продавать мелким оптом, со своими обертками-бирками.

Стоит только начать читать, сразу видишь, что любимые сказки почти мертвы. Ведь бумажная монополия всего лишь копировала их год за годом, не давая им жить и меняться в ногу со временем. Что это там за «сусеки» у Колобка, и зачем старухе вообще их «скрести», если на рисунке в современной книжке издательства «Фламинго» старуха со стариком сидят и трескают чай с пирогами! Зато на следующей странице творческий замысел иллюстратора становится яснее: у него там Колобок размером с ведёрный самовар. Что же будет в конце с Лисой, не помрет ли она от разрыва пасти? Неа, не померла. Схавала. А читатели схавали сказку. И никто не заметил». («Худловары», 2006)

Цитата из последней главы моей предыдущей книги – своего рода эстафетная палочка, переброшенная в книгу настоящую. За прошедший десяток лет мне так и не удалось победить все сказки, оторванные от действительности. С появлением младших детей картонные герои продолжали просачиваться в дом.

«Колобок» с пирогами – это ещё ерунда! Куда более странные эффекты возникают, когда на одной полке оказываются сказки разных времён и народов. С одной стороны у нас доблестный Ваня Васильчиков, который без няни гуляет по улицам и побеждает Крокодила. С другой – избалованный Малыш, которому те же самые 8 лет, но он ничего не умеет делать, полностью зависит от родителей и утешается только в компании воображаемого друга Карлсона, инфантильного мужчины с клиническими деструктивными наклонностями. Если ещё добавить в эту компанию Маленького Принца и Короля Матиуша, получится вообще ужас и моральный террор, как говорил один мой знакомый математик.

«– Пап, пойдем отсюда, здесь русским духом пахнет.

– А что, разве русский дух плохо пахнет?

– Плохо!

– А ты его видел?

– Да. Мне его Федя показывал. В море.» (сентябрь 2007)

Своя сказка: первые попытки

«Худловары» закончились на том, что я стал сам придумывать сказки для Кита. Это было нелегко, но мой пацан мне помогал. Уже в два месяца он подсказывал мне смехом, какие приключения игрушек ему больше нравятся. И я продолжал сказку «на лету».

«Вот гляди, эта обезьяна с резиновыми ногами… Ну, это будет у нас такая прекрасная блинцесса. Она долго-долго ждала своего прекрасного блинца в окошке замка. И постоянно высовывала наружу ноги, чтобы блинц её сразу заметил. А на ногах у ней были хрустальные туфельки, килограммов эдак по пять каждая. И эти туфельки всё оттягивали и оттягивали ее ноги, высунутые наружу. И за тридцать лет и три года ожидания ноги вытянулись аж на 10 этажей (это можно отлично показывать на тягучих ногах обезьяны). Так что прекрасный блинц, когда увидел блинцессу, просто с коня двинулся об землю и пешком убежал за тридевять земель. Но зато потом длинноногая обезьяна-блинцесса повстречала слона и жирафа, у которых тоже были длинные конечности – и они зажили счастливой семьей!» (сентябрь 2004)

Шизово? Зато весело. Однако эти опыты заставили задуматься о том, не будет ли в собственных сказках какого-то другого перегиба. Вы наверняка слышали про такую штуку, как «сказкотерапия», когда люди рассказывают о своих проблемах в сказочной форме. Такое развлечение больше подходит взрослым, у которых уже есть какие-то свои «жизненные сюжеты». Вот и моя сказка про блинцессу с длинными ногами больше повеселила маму Кита, а сын едва ли что-то понял, кроме весёлых прыжков игрушек.

Первые собственные сказки детей – тоже штука сомнительная, если отбросить родительское умиление и прислушаться повнимательнее. Когда я впервые попросил Кита рассказать мне сказку (за месяц до двухлетия), он начал так:

– Жила-была машина. Пошла она в лес…

Первые слова меня очень впечатлили. Ну оригинально же! Одновременно и негативная мысль пришла – что это за Терминатор, неужели машины так проникли в нашу жизнь? Оказалось, всё проще. Он, как и я, назначил героем первое, что попалось на глаза. А вот дальнейшая история была шаблонной: машина пошла в лес, встретила Машу, и вместе они вернулись. Эдакий перепев "Маши и медведя". И хотя потом собственные сказки сына становились разнообразнее, но и там мелькало много штампов и заимствований.

«Маша играла с Китом в „пещеру охотника“. Потом мне рассказывает, что у него все истории зверей какие-то печальные. Дельфина обижали акулы, кошку гоняли злые собаки, и так далее. Я говорю: ну так это же классический сюжет для игры в спасателя – иначе бы ему не было смысла их спасать. Кроме того, не все животные из наших игрушек такие униженные. Некоторые очень наглые и вредные, вроде волка. У таких животных история совсем не печальная: Кит-охотник побеждает их в бою, а потом „съедает“, приготовив на игрушечной сковороде. Хм… тоже невесело как-то. Ну, зато жизненно». (октябрь 2007)

То есть вот какой парадокс получается со сказками собственного сочинения: у детей ещё нет своих сюжетов, а родители редко могут выбраться из собственного однообразного сценария жизни. Как можно раскачать эту ситуацию?

Сказка как задача

Несколько лет назад по Рунету в качестве прикола ходила ссылка на немецкую книжку «Кто накакал кроту на голову». Название само говорит о том, в чём завязка. Дальше кротик идёт выяснять, и по пути обучается различать всех животных по какашкам. Закомплексованные соотечественники реагируют на эту книжку стандартно. «Гы-гы! Они нарисовали в детской книжке то, что у нас даже упоминать неприлично! Гы-гы-гы!»

Между тем, сказка очень правильная. В ней ставится познавательная задача, близкая к реальности. И это гораздо понятнее, чем репка, которую ребёнок никогда не видел в жизни и совершенно не понимает, куда её нужно тянуть.

Мы с Китом добрались до такого подхода после трёх, в процессе наших "сказок с продолжением", в которые мы играли обычно в троллейбусе, по дороге из детсада. Один рассказывает часть истории, потом продолжает другой, потом снова первый. Вначале мне казалось, что только я такой хитрый – под видом сказки подбрасываю ребёнку задачки. Но оказалось, что задачки подбрасывает и он:

«Два дня подряд после садика играли в сочинение сказки с продолжением. В первый день все истории нашего сериала были простые. Главный герой (а это был жук-палочник) заводил себе друзей, помогая им, а затем они как-нибудь помогали ему. В общем, все сказки были про умение договариваться с окружающим миром – и с деревьями, и с рыбами, и с вороной.

Но на второй день Кит стал вводить в историю "настоящих врагов": появились какие-то Невидимые Скелеты. Причём он постоянно уточнял, что их никак нельзя поймать, увидеть и т. д. В общем, Зло Настоящее и Коллективное. Потому и герои стали объединяться в более серьёзную группу.

Очень напоминает развитие сериала Lost. Сначала идет синергетика на уровне "человек-человек", герои решают личные конфликты. Потом идут конфликты микро-групп. Затем конфликты крупных организаций. Интересно, дойдут ли они в пятом сезоне до войны с инопланетянами?» (октябрь 2008)

Возраст три-пять – это вообще период увлечения отрицательными персонажами и разрушительными действиями. Окружающий мир вдруг стал огромным, срочно нужны сценарии отношений с этим Неведомым. Здесь и рождается настоящая сказкотерапия: не как попытка взрослого вытащить из ребёнка проблемы, а как собственная творческая активность детей по решению задачи столкновения миров.

Даже страх перед определёнными персонажами – уже творческое отношение. Потому что персонаж – определённый, зачастую даже выбранный самостоятельно: Неизвестность получает понятное воплощение. Кит в три года преувеличенно боялся филина из мультфильма, и Катя иногда использовала эту сказку, чтобы утихомирить его вечером – мол, если будешь хулиганить, филин тебя унесёт. Мне такой метод совсем не нравился. Но через несколько лет я обнаружил, что дочка Ева в том же возрасте сама поддерживает подобную игру: после сказки о Золушке она стала с особым вниманием относиться к полночи – ведь если до полуночи не лечь в кровать, можно превратиться в тыкву!

«Лёва начал рассказывать собственные истории:

– Я проснулся ночью. Там кто-то ходил в темноте. Я открыл дверь. Там кто-то стоял. Это был… зомбе!

Зато вторая история с тем же зачином кончилась иначе:

– Я проснулся ночью. Под кроватью кто-то сидел. Я посмотрел под кровать. Это был бегемот. Я его погладил. Он меня тоже погладил». (октябрь 2013)

Решения, которые придумывают эти юные сказочники, бывают настолько изящны, что поневоле задумаешься, кто кого тут воспитывает. Особенно когда они взламывают классику.

«– Жили-были старик со старухой. Старик взял старуху и бросил её в море. И она превратилась в золотую рыбку!

– А дальше?

– Всё! Дальше ничего нет!» (Кит, март 2007)

«– Папа, давай как будто сёстры Золушки были хорошие, и он женился на всех трёх». (Ева, май 2013)

После такой творческой переработки и сам начинаешь иначе воспринимать классику. В нашей домашней библиотеке нашлись целых три версии книги «Игрушки» Агнии Барто, которая перепечатывается из поколения в поколение. Наверняка вы помните эти печальные стихи – про плачущую Таню, брошенного зайку и охающего бычка. Там есть и парочка немрачных стишков, однако они не особо впечатались в память. А вот эти, которые про несчастья – засели накрепко.

Нравятся ли они детям? По-моему, не очень. "И на злого врага налетел медведь!" – вот это да, это на цитаты расходится. Может, Барто – это вовсе не детские стихи? Может, этот вирус жалости и сюсюкальности переносят взрослые, которые сами – а вовсе не их дети – страдают от одиночества и страха перед той качающейся доской?

Нет, я понимаю, надо учить детей сочувствию. Но как-то многовато у нас этого нытья в книжках для тех, кто по возрасту больше склонен веселиться. В детском саду они встречают страдальца Гадкого Утенка, в первом классе – столь же несчастную Серую Шейку. В пятом классе ребёнку приходится топить Му-Му вместе с Герасимом. Это просто шедевр унылой и совершенно ненаучной фантастики: почему просто не отпустить собачку? Не отдать знакомым? Не послать подальше барыню и свалить на Север вместе с собакой, здоровый же мужик! Нет, надо топить и страдать, ведь слезливый барин Тургенев плакал и нам велел.

А начинается оно с самых первых книжек, с Барто. Однажды, когда я наводил дома порядок, она снова попалась мне под горячую руку. Я просто сел и переписал её. И дети напевают новую версию гораздо охотнее старой:

 
Зайку бросила хозяйка,
под дождём остался зайка —
со скамейки влез на стол
и танцует рок-н-ролл!
 
 
Дождик-дождик, водолейка!
Громче стукай по скамейкам!
Пусть бегут домой хозяйки —
на свободу вышли зайки!
 

# # #

 
Идёт бычок, качается,
вздыхает на ходу:
"Ох, доска кончается,
Сейчас я упаду!"
 
 
Упал – и с горки мчится,
кричит: «Хочу ещё!»
Кто падать не боится,
тот бык, а не бычок.
 

Сказочная мнемоника

Так-так. Автор только что призывал отбросить «родительское умиление», а теперь сам развесил уши? Не беспокойтесь. Мы всего лишь продолжаем изучать детский язык, чтобы использовать его для более успешного общения.

В 2014 году я проводил семинары по верёвочным фигурам, которые большинству людей известны лишь в виде игры "колыбель для кошки". На самом деле это очень большая культура, своего рода невербальный язык, на котором когда-то рассказывали сказки жители всех тихоокеанских побережий, от Чукотки до острова Пасхи. Вот и я на своём занятии долго рассказывал детям интересные (как мне казалось) истории о распространении верёвочных фигур по миру, и сами фигуры показывал разные. Но наибольшее оживление вызвала та, при виде которой все хором закричали: "Череп! Череп!"

То же самое повторилось на другом семинаре. Показываю я красивые (как мне казалось) полинезийские фигуры с соответствующей сказкой, и вдруг одна продвинутая девочка говорит: "А можете показать, как делать Кости Оленя?" И соседи сразу: "Мы тоже хотим Кости!" Откуда такой интерес? Конечно, дело в табуированности самой темы "черепов и костей". А где вернее всего можно найти табуированные темы? В мифологии, причём в самой языческой.

Вот сказки эскимосов: сплошное преследование и жёсткие разборки между родичами. В одной истории бабушка гонится за внуком, поскольку не хочет, чтобы он засматривался на девушек. В другой старик решил наказать мальчика-сироту, который его дразнил. Или такая сказка: три охотника с собаками погнались за медведем, но один потерял рукавицу, замёрз и отстал; а второй отстал потому, что его племянницы подрались и заблудились, так что пришлось послать старого рыжего пса их разыскивать…

Суровая жизнь, да? Зато очень доходчивый способ запоминания базовой астрономии. Ведь бабушка и внук – это Альтаир и Таразед. Старик и сирота – Арктур и Муфрид. Три охотника – пояс Ориона, потерянная варежка – Регул, окруженный собаками медведь – Плеяды, дерущиеся племянницы – Гиады, а рыжий пёс – Альдебаран.

Сам я много раз в жизни пытался запомнить звёздное небо по классическим атласам. Но вся эта разрозненная греко-арабская смесь Антаресов и Сагитариусов совершенно не укладывалась в голове. К тому же "классические" созвездия включают кучу звёзд, которые не видны невооруженным глазом; то есть полную картинку никогда не разглядишь и не запомнишь.

Зато, рассказывая детям простые сказки языческой астрономии, с самыми яркими и практичными звёздами, которые использовались в календарях и навигации, я обнаружил, что небо стало ближе и понятней. Выглядываешь вечером в окно на север – слева Акула, справа Паук, а посередине Два Охотника жарят на костре Кенгуру. Именно так видели небо в Океании: у нас это Большой Ковш, Орион, Близнецы и Капелла.

А верёвочная астрономия индейцев навахо сложилась у меня в другую сказку, где есть Солнце, Луна, Венера, Плеяды, Млечный Путь, Полярная звезда, Большой Ковш, Кассиопея и даже Бабочка – звёздное скопление в созвездии Скорпиона. Если вы закроете глаза и попытаетесь перечислить все названные объекты – не сможете. Потому что они ничем не связаны. Другое дело – сказка, которую дети просят рассказать снова и снова (см. главу «Лагерь»).

Существует множество техник запоминания, но как мне кажется, "сказочная" среди них недооценивается. А между тем, именно парадоксальные, необычные образы наш мозг фиксирует лучше всего. Таким способом я научил Кита запоминать телефонные номера. Вот как это начиналось: однажды мы ехали из садика в маршрутке, и Кит выдвинул теорию о том, что слово "пять" какое-то неправильное. Потому что в нём есть и пять, и шесть.

– Ну, они смешиваются, как краски на палитре, – объяснил он, к удивлению окружающих пассажиров.

Я поддержал идею и сказал, что цифры "пять" и "шесть" тоже очень похожи. Нарисовал их для убедительности на запотевшем стекле маршрутки.

– Это не цифра, это кошачий хвост, – заметил Кит.

Ага, подумал я. И по возвращении домой сочинил ему такую считалку:

 
Папа выдал мне тетрадку,
пишем цифры по порядку.
Палка – это единица.
Двойка – это лебедь-птица.
Тройка – сломанный браслет.
А четвёрка – пистолет!
Цифра пять – погнулась ложка.
Цифра шесть – свернулась кошка.
Над семёркой флаг возник.
А восьмёрка – снеговик.
И воздушный шар – девятка…
Хватит! Я закрыл тетрадку.
Там на кухне бублик есть.
Он как ноль, но можно съесть!
 

Так у нас появились картинки-образы для каждой цифры. Дальше можно составлять фантастические истории из картинок для любого номера, который хочется запомнить. Допустим, номер (916) 845-9233. История такая: «Шар несёт на палке кошка, снеговик стреляет ложкой, а из шара выпал гусь в двух браслетах – ну и пусть!».

В другой раз с помощью сказки мне удалось рассказать маленькой Еве о своей работе. Мы ехали на майские праздники в Крым. В поезде я посетовал, что забыл взять для Евы книжку с пальчиковыми играми. А жена Маша говорит: "Но ты же знаешь все эти фигуры, сочини игру сам!" Я залез на верхнюю полку, вытянул перед собой руки, и, перебирая знакомых пальчиковых зверей, начал сочинять:

 
Шла лошадка, цок-цок-цок,
за собой везла возок.
На возу сидел пастух,
у него в руках – петух.
 
 
В петушином клюве – мак,
в маке ползает червяк.
Червячок сказал «Дидос!» —
все упали под откос!
 
 
И лежат и не встают,
дятла-доктора зовут.
Только дятел улетел,
у него ведь много дел:
 
 
Плачут в поле хомяки:
«Расплодились червяки!»
Все червём поражены —
и собаки, и слоны.
 
 
Даже здоровяк-пингвин
робко спрятался средь льдин,
и ругает из-за льдей
дятлов, ос и лошадей.
 
 
Ну а мой девиз таков:
вся беда от петухов!
Тащут в клюве все подряд —
вот кому всадить заряд!
 
 
Петухом не будь, дружок!
Дай-ка мне свой пирожок.
 

Только на середине считалки, на слове «Дидос», я осознал, о чём вообще история получается. Перед поездкой я готовился к конференции по компьютерной безопасности. Об этом и думал, пока шёл на поезд. «Дидос» – это DDoS-атака, с помощью которой заваливают сайты. А вся моя пальчиковая игра представляет пошаговую схему атаки. Тут и троянская лошадка, и загрузчик-возок, и пастух-ботмастер, и лоховатый пользователь с «Маком». Зараженные домашние страницы – это хомяки, а дятел – символ «Лаборатории Касперского». И даже линуксовый пингвин тут как тут.

Уже в два года Ева с удовольствием разыгрывала на пальцах это пособие для самых юных хакеров. А ещё через три года, увлечённая медициной, стала придумывать и собственные обучающие сказки для младшего брата:

– Лёва, давай играть, как будто мы с тобой – красные кровяные тельца!

Истории из жизни

Однажды вечером, когда Кит попросил на ночь сказку, мне ничего не придумывалось. А читать не хотелось: надо свет включать, тогда это усыпление надолго затянется. И я ответил: давай я тебе лучше расскажу историю из жизни. И рассказал.

После этого "истории из жизни" стали у нас очень популярны. Как я жил за границей. Как мы встретились с мамой. Что я делал, когда был маленький. А особенно – про моего деда Гришу, который был милиционером и воевал не только на войне, но и после. Хотя здесь пришлось немного сочинить: когда реальные истории деда закончились, я стал пересказывать фильм "Место встречи изменить нельзя". Но в целом, так оно и было у деда.

Тут и стало понятно, чего не хватает в сказкотерапии. Творчество в сочинении собственных сказок – это конечно полезная штука. Однако детям нужны внешние герои, яркие и понятные примеры для подражания. Но ведь у всех родителей есть примеры поближе и пореалистичней сказок. Просто немногие этим пользуются. Нам как будто внушили, что наша собственная жизнь менее поучительна, чем тот сказочный дед с абстрактной репкой.

Итак, вот общий рецепт. С одной стороны, хорошо бы использовать собственные истории со знакомыми персонажами и практическими задачами. С другой стороны, маленьким детям будет интереснее, если история будет действительно сказочной, где есть завязка-загадка, волшебное приключение-решение и развязка с моралью.

У Кита одним из любимых персонажей в два года был таракан. Так уж получилось, что именно это домашнее животное обитало у нас на кухне, и оттуда перекочевало в наши пальчиковые игры. А затем получилась целая сказка в стихах "Катя и Таракан", в которой таракан оказался не таким уж плохим парнем, в отличие от версии Чуковского (см. главу «Лагерь»)

Когда родилась Ева, дома опять завелась куча книжек со сказками. Но со вторым ребенком мы взламывали сказочную зависимость гораздо быстрее. В два года она взломала и "Репку", причем даже лучше, чем я сам. Я-то каждый раз просто разнообразил пересказ, добавляя деталей. Объяснял, что такое репка, как её готовить. Один раз дочка попросила "Репку" после того, как мы читали космический атлас, и у меня в полусне родилась очень космическая версия:

«Мышка за кошку, кошка за Жучку, жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, репка за Землю, Земля за Солнце, Солнце за галактику Млечный Путь, Млечный Путь за Черную Дыру, Черная Дыра за сыр, сыр за мышку…»

Ева же, наоборот, придумала более реалистичную версию. Во время очередного пересказа, на словах «Посадил дед репку…» она воскликнула «Нет, луковицу!» И это было понятно: на днях у нас на подоконнике выпустила перья огромная луковица, посаженная её старшим братом. «У лука выросли рожки!» – говорила Ева. Вот она и добавила в сказку знакомый овощ вместо незнакомого корнеплода. На следующий день и персонажи сменились: брат занял место сказочного деда, а за ним стали подключаться остальные члены семьи.

«Мама за папу, папа за Никиту, Никита за луковицу…»

Получилась замечательная сказка, в которой мы каждый раз вспоминаем всех родственников и хороших знакомых. В конце все едят луковый пирог, который мы знаем на вкус, в отличие от репки.

А Лёва, как человек жеста, в два года полюбил “сказки на спине”, когда рассказ сопровождается лёгкими массажными движениями. Но и здесь мы переиграли классику. Началось с известного стихотворения “рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…” – но после первых двух четверостиший я понял, что не помню продолжение. Поэтому перешёл на то, что мы делали на днях: рассказал сказку про зоопарк. Потом появилась сказка про посадку волшебных бобов на нашем балконе. И наконец, сказка про Каток и его друзей: Камаз и Экскаватор. С каждой следующей сказкой я всё ближе подходил к реальности, в буквальном смысле: машинки из последней сказки стояли у самой кровати. Всё-таки это очень правильный принцип – когда из сказки есть выход в реальность.

«Вчера Ева с Лёвой рассказывали Маше перед сном о том, как они плавали на кораблике. Кажется, начинает работать метод, который я применял последние дни. Когда они укладываются, то даже после сказки иногда начинают ныть и просить ещё чего-нибудь. И я в таких случаях вспоминаю яркие истории про них самих. А потом, перед тем как уйти, предлагаю им самостоятельно вспомнить самое интересное, что было за прошедший день, чему сегодня научились. Похожим образом работает и чтение дневников на ночь: тут они и сами начинают вспоминать всякое забавное из своей реальной жизни, и с этими картинками засыпают легче». (март 2015)

Будущее прошлое

В евиной сказке про луковицу была и загадочная часть: где-то на середине она каждый раз вставляла напоминание о том, что зимой мы пойдем кататься на коньках. Я долго не понимал, как это связано с луком. Потом дошло: это связано со старшим братом, который не только лук сажал, но и ходил кататься на коньках. А сестра-двухлетка только смотрела, потому что коньков для таких малышей ещё не делают. Но мечта проникла в сказку, и её услышали: следующей зимой она обзавелась коньками.

Сказки – это ведь не обязательно про прошлое. Это может быть и будущее. Или вообще разные времена, в своей собственной последовательности. Истории с зачином "Когда я была взрослой…" появились у Евы в три года.

«Когда я была большой, как папа, я пошла в магазин, купила маску за 100 рублей, и пошла нырять в море. Ныряла, ныряла и поймала вот такого червяка!» (август 2012)

Вначале это показалось мне ошибкой речи – неправильное использование будущего времени. Но в то же время Ева уже вполне грамотно описывала планы на завтрашний день или на выходной. После нескольких таких сказок я понял, что это вполне логичное развитие фантазии, по аналогии с моими историями о прошлом.

Лёва ещё дальше развил эту игру, на лету превращая особо понравившиеся чужие истории в свои. На прогулке он запросто мог начать разговор так: «Папа, послушай, я хочу с тобой поговорить. Когда я служил в армии…» Или: «Один раз ночью я спал в холодильнике вместе с подушкой, и вдруг…».

Начались эти рассказы за два месяца до трёхлетия, и почти ежедневно я стал узнавать что-то новое: как Лева провалился в шахту лифта и вылез по верёвке, как он поехал на троллейбусе и перескочил с него на маршрутку, которая оказалась летающей, или как он ловил сачком рыбу и жарил её на костре («костёр разжёг зажигалкой» – детали очень важны для хорошей истории).

«Сегодня ходили в Океанариум на Чистых прудах. Я вообще люблю туда ходить, там всегда что-нибудь новенькое появляется: то осьминог, то морские коньки невероятные. Сегодня была каймановая черепаха, светящиеся медузы и рыбы-жабы, похожие на камни с ногами. Но это мои радости. А у Лёвы главное впечатление – аквариум с пираньями, где лежит скелет мальчика, который не слушался папу. Лёва меня три раза возвращал к этому аквариуму и просил снова рассказать историю скелета. А когда вышли на улицу, он начал собственный рассказ: „Однажды у меня была небольшая пиранья…“ (январь 2014)

А у меня было три фантастических романа. Два опубликованы, а последний – только в голове. Он полностью придуман, но я принципиально решил не записывать его, чтобы излечиться от «писательской болезни». Оно ведь очень затягивает, когда начинаешь писать, переписывать, уточнять; плюс вся сопутствующая возня с издателями… А для меня самым интересным эффектом от первой фантастической книжки была футурология, то есть прогнозы будущего с последующим наблюдением того, насколько они были верные. После второго романа я обнаружил и персональную футурологию: отстраненное сочинительство позволяет вытащить на поверхность ролевые модели, которые неосознанно хотелось бы проиграть… и через некоторое время ты с удивлением видишь, что делаешь именно то, что когда-то делал герой твоей фантастики.

Но нужно ли для этого записывать всё, что придумал? Этот вопрос долго мучил меня, да и до сих пор остаётся без ответа. Но глядя на то, как мои дети по нескольку раз в день сочиняют себе новые сказки и новые ролевые игры, получают от этого чистое удовольствие и не мучаются с фиксацией своих фантазий – я думаю, что третий роман можно так и оставить незаписанным. Лучше в свободное время нафантазировать что-нибудь ещё. Тем более что дети уже показывают, как банальны мои представления о будущем.

«Месяц назад купил в магазине рыбные консервы. Сказал Киту, что это “на чёрный день”. Вчера сделали рыбу с рисом, как раз из этих консервов. Кит радуется:

– Ура, наконец-то Чёрный День настал!» (май 2010)

«В воскресенье смотрели с Евой, как кладут асфальт на площадке соседнего двора. Сначала увидели каток, который шустро проехал мимо, но Ева выследила этот каток по звуку и позвала меня смотреть. А потом мы набрали камешков и выложили её имя на свеженасыпанном асфальте. И дождались, пока эти камешки утрамбуют сначала маленьким ручным катком, а потом проедет и большой.

– Ну, теперь твоё имя здесь навсегда останется, – сказал я с пафосом. – Вот вырастешь, приедешь сюда и…

– …И смогу сама управлять катком!!!» (июнь 2012)

«– Лёва, ты зачем разбудил маму?

– Сказать ей, что сегодня уже завтра!» (сентябрь 2014)