Текст книги "Сядьте на пол"

Автор книги: Татьяна Иванова

«Отец отличался взрывным характером. Он не умел держать себя в руках, мог уехать на два дня и не возвращаться два месяца. Поэтому нам пришлось сплотиться, чтобы защищать друг друга. Старшие присматривали за младшими. После школы мы сразу же пошли работать. Каждый вносил вклад в общий котёл. Если бы мы не держались вместе, никто о нас не позаботился бы».

В книге говорится, что данная история «тронула сердца всех участников семинара». И что? Из неё не сделано никаких выводов. Может, психологам просто не интересны такие случаи, когда дети сплотились без помощи психолога?

Ещё больше поражает глава, которая называется «Не зацикливайтесь на общности». Там описываются ужасы похода с детьми в зоопарк: младшие ходят медленно, просят есть; старших это раздражает, они обзывают младших «улитками». Старший хочет посмотреть на змей, а младший их боится. Ссоры, слёзы, все недовольны. Резюме психолога – лучше гулять порознь.

И это пишут люди, которые только что советовали – не навязывать роли! Хотя история про зоопарк показывает именно эту проблему: детям раздали ярлыки «плачущих младших» и «торопливых старших», и менять эти роли никто не хочет; вместо этого предлагается просто отказаться от совместного похода, отличной деятельной задачи изучения внешнего мира.

Будучи очень ленивым человеком (и хуже того, писателем), я тоже раньше верил в магию слов. И в некоторых примерах книги Фабер и Мазлиш узнал свои попытки «менять роли» без особой смены деятельности.

Классическая ситуация: старший сын, задолбанный ролью ответственного старшего. Это проявляется в кривлянии, в подчёркнуто глупых шутках, в задирании малышей. И первое «психологическое» решение, которое приходит в голову – поиграть с ним в «малыша». Обнять, покачать, посюсюкаться. Милая пятиминутная пилюлька. Работает, но недолго. А вот другой вариант:

«Предложил Киту разобрать ящики с его старыми игрушками. Задача звучит грубо и прагматично. Почти как ненавистная уборка. Но на практике Кит с удовольствием копается полдня в своих детских вещичках, время от времени вскрикивая „Ага, вот это было прикольно!“ или „Ух ты, а я-то думал, что эта штука потерялась!“ Вспоминает смешные случаи. Отдаёт часть игрушек Еве, показывает, как они работают. Возвращается в детство. А потом возвращается обратно: „Хорошо, что целый ящик освободился. Я как раз думал, куда положить радиодетали“. (ноябрь 2015)

Другая классика: младший с надоевшей ролью младшего. Куда бы мы не вышли, он тут уже ноет, что устал, хочет есть, понесите на плечах… Ну что, полечимся разговорами по Фабер-Мазлиш? Нет уж. Лучше вспомним настоящего мастера дзена, Антона Семёновича Макеренко: «Нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество». Ну и личная практика:

«Пришли на каток. Лёва минут десять потоптался на коньках и говорит: всё, хочу надеть ботинки. Но я начисто отринул все воспитательные теории, которые предлагают слушать желания ребёнка. Я предложил ему посидеть и отдохнуть, погреться в раздевалке, попить чаю – но коньки снимать не разрешил. Всего полчаса потребовалось, чтобы Лёва перестал нудеть и „включился“ – и потом больше часа катался с удовольствием. Наконец я уже сам замёрз и заговорил о том, что пора бы домой, обедать.

– Ещё два круга проедем, – сказал Лёва.

– Три, – сказала Ева.

– Четыре, – сказал Лёва». (декабрь 2014)

Наверняка кто-то увидит здесь жесткое навязывание родительской воли. Поэтому уточню: воля в данном случае подкреплена опытом совместной деятельности, совместного решения тех самых задач столкновения с внешним миром. Мой опыт, использованный в истории с Лёвой, записан в дневнике на год раньше:

«Выходишь на прогулку с детьми в промозглый сумрак московской зимы, и первая мысль: “Больше получаса я тут не выдержу.” А вторая мысль – о том, что надо было уехать на зиму в Таиланд, как сделали все знакомые чипстеры и пипстеры. Но проходит два часа на улице, и вот парадокс – никто не хочет возвращаться домой. То ли горка весёлая по дороге попалась, то ли каток с хорошим льдом, то ли снеговиков стали лепить…»

Вопрос о «праве на насилие» возникает у всякого здравомыслящего воспитателя. И даже западная педагогика, сильно заигравшаяся в вакуумный индивидуализм, в последние годы начала двигаться в другую сторону, придумывая оправдательные теории для проявления родительской воли.

Взять хоть alpha-parenting Гордона Ньюфелда: множество текстов посвящено тому, как создать и закрепить «привязанность» ребёнка, как правильно «заботиться» (то есть доминировать) в этой привязанности. Но все проблемы описываются через внутренние отношения; непонятно, на чём родителям удержать свой авторитет, кроме искусственных трюков, которые быстро заканчиваются.

Гораздо ближе к реальности – подход Уильяма Сирса, педиатра и отца восьмерых детей [74]. Он тоже говорит о привязанности, но с первых же страниц подчёркивает: связь держится лишь тогда, когда вы хорошо знаете своего ребёнка. А как получить такие знания? Из совместной деятельности:

«Когда Мэтт начал играть в малой лиге, я не хотел оставаться в стороне, поэтому записался в команду тренером. Когда он вступил в бойскауты, я вызвался на роль начальника отряда… Благодаря опыту тренера по бейсболу и опыту начальника отряда бойскаутов я узнал о детях вообще и о моем ребенке в частности больше, чем из всего курса психологии, прослушанного мною на медицинском факультете».

На этом месте чтецы курсов психологии могут возразить – а что же делать родителям, которые не такие крутые, как папа Сирс, и у них нет такого большого опыта? В таком случае, можно использовать коллективный опыт. Но именно опыт, а не домыслы.

Вы могли заметить, что в моей книге часто цитируются исследования, не относящиеся напрямую к воспитанию; зато педагогические и психологические системы здесь подвергаются высмеиванию. В главе «Трудности перевода» я даже написал, что гуманитарные модели мира – это чаще всего объедки со стола инженеров своего времени. Однако «новые» модели гуманитариев быстро обретают популярность, поскольку они специально заточены для массового употребления – в первую очередь, благодаря упрощению.

Опытный путешественник неделями изучает карты и готовит снаряжение перед походом – а психолог легко сравнит вашу жизнь с дорогой и посоветует «не тащить слишком тяжелый рюкзак»; совет умещается в пару строк на бумаге и быстро усваивается за чашечкой кофе. Ботаник насчитывает в семействе пальмовых 185 родов пальм и не считает это пределом – а психолог тем временем с умным видом рассказывает вам про четыре психотипа людей. Ну хорошо, чуть больше. Но уж точно не больше шестнадцати. Да, сравнение с пальмами получается невыгодное – зато можно легко запомнить число, не превышающее количество пальцев!

Пользоваться коллективным опытом можно и нужно. Но лучше делать это без упрощающих посредников. Не исключено, что нужный опыт где-то рядом, просто вы никогда не смотрели на него под нужным углом. Я никогда не был девочкой, у которой есть и старший брат, и младший. Но я как минимум могу себе представить, что капризы моей дочки – не просто капризы, а какая-то новая роль со своей собственной логикой.

 
Младший брат мой день за днём
ходит шахматным конём:
проползёт чуть-чуть вперёд,
а потом переворот
влево или вправо.
Глупая забава!
 
 
Старший брат мой – чемпион.
В шахматах он был бы слон:
он несётся со всех ног
через двор наискосок,
в дальний угол прямо.
Странная программа!
 
 
Я могла бы и конём,
и слоном, и вместе.
Но когда кричат «идём!» —
я стою на месте.
Ни к чему мне спешка:
я сегодня пешка. (январь 2012)
 

Это шуточная модель, конечно. Но такой подход отлично спасает меня (и эту книжку) от длинных теоретических разговоров на тему «почему у девочек психика сложнее, чем у мальчиков». Всё равно лучший способ увидеть, как пешка превращается в ферзя – это активная деятельность по освоению мира.

«В полночь Ева, отказываясь идти спать, предложила мне поиграть в шахматы. Откуда у приличной трёхлетней девочки такие ужасные увлечения? Не иначе как тлетворное влияние улицы!

Сыграли две партии, дальше я не выдержал. И предложил ей сыграть в более серьёзную, по-настоящему развивающую игру – кто быстрее сложит все свои шахматные фигуры в мешок.

И я почти выиграл. То есть, вначале я думал, что выиграл. Потому что я уже сложил все свои фигуры, а у Евы оставалось ещё две. Она бросила их в мешок, затем невозмутимо указала мне на поле. Там лежал маленький щит, отломанный от моей пешки! Вот это сильный ход! Такому в физматшколах не учат!» (июнь 2012)

Напоследок отмечу, что мои младшие сейчас гораздо свободнее включаются во внешние детские коллективы, чем старший, который «прорывался с боем» в садике и начальной школе. Возможно, это связано с тем, что Лёва и Ева прошли боевую стадию дома, и теперь чаще выступают зачинщикам других, более сложных игр.

«Ева рассказала, что они в школе организовали с подругами Агентство. И она теперь агент-собака. Агентство проводит расследования разных случаев: если у кого-нибудь пропала вещь, или что-то сломали в классе. Идея киношная, это понятно. Но забавно, что такая небанальная игра возникла всего через месяц совместной учёбы в первом классе.» (октябрь 2015)

ДЕНЬГИ, ЛОЖЬ И МАТЕМАТИКА

«Киту почти два года. Сегодня он долго смотрел, как я кручу кубик Рубика. Потом покрутил сам. Я ему объяснил, что каждую сторону надо сделать одного цвета. Он перестал крутить, взял карандаши и стал закрашивать стороны. Каждую – одним цветом!» (июнь 2006)

Если бывший министр образования Андрей Фурсенко останется в истории, то скорее всего – с фразой о том, что высшая математика не нужна в школе, потому что она «убивает креативность» [75]. Слова эти поразили многих, и меня тоже. Как выпускник физматшколы и математического факультета ЛГУ, я привык к тому, что «математика – царица наук» (Гаусс) и вообще она «ум в порядок приводит» (Ломоносов).

Однако, пытаясь опровергнуть идею о мучительной смерти креативности в злобных лапищах математики, я обнаружил, что аргументов у меня маловато. Большинство людей, с которыми я учился в 45-м интернате и на матмехе, впоследствии оказались на работе либо в скучной финансовой сфере, либо в IT-индустрии, которая по большому счёту – та же унылая бухгалтерия. Никто из них, блиставших математическими способностями, не обнаружил себя в тех передовых областях человеческой деятельности, где действительно востребована сейчас высшая математика: в генетике или робототехнике, в нейробиологии или социологии.

Возможно, виноваты перестройки, кризисы и прочие внешние факторы. Но может быть и так, что это действительно какая-то… ну, слово «некреативность» совсем уж корявое. Давайте скажем «негибкость ума». Словно бы способность хорошо работать с идеальными абстрактными мирами вовсе не приводит в порядок ум, а остаётся своей узкой способностью – и помогает найти работу лишь в тех сферах, где манипулируют идеальными сущностями: деньгами и программным кодом. Можно ещё стать преподавателем математики, то есть передавать дальше любовь к идеальным сферам.

Что же получается – Гаусс и Ломоносов просто впарили нам недобросовестную рекламу своих увлечений, а прав в итоге товарищ Фурсенко? Нет смысла учить всех детей высшей математике? Или может, какая-то другая математика существует, более полезная?

Похвала деньгам

В октябре 2007 года, на презентации русского офиса Google, пока мы стояли на фуршете, я рассказал коллегам про книжку «Детство Чика», которую тогда читал. Стали вспоминать свои детские игры с монетами. Ностальгия у всех проснулась. Причем профессиональная: мы же все теперь виртуальными продуктами занимаемся – руками ничего не потрогать, кроме клавиатур…

Слово за слово – и вот уже мы увлеченно играем на полу в «орлянку» с Ильей Сегаловичем и Пашей Завьяловым. Причём играем прямо по Искандеру: у каждого свой счастливый способ. Паша кидает монетки так, чтобы они стукнулись об Сегаловича, почти как в пристенок. Илья бьёт классическим способом, вертикально об пол, приговаривая «Вероятность всё равно одна вторая» – но у него выпадают одни только решки. Наконец он вспоминает другой способ: положить монетку на указательный и щёлкнуть снизу большим. Это явно помогает.

Вокруг собирается толпа… и тут подходит суровый охранник бизнес-центра. И говорит, что играть в азартные игры нельзя. Ну хохма. Создателю «Яндекса», интернет-миллионеру Сегаловичу запретили стукать двухрублевой монеткой об пол. Вот что значит вернуться в суровую взрослую реальность!

Сразу за этой историей в моём дневнике идёт другая, домашняя:

«У Кита забавные отношения с числительными. Когда предлагают что-нибудь посчитать, это воспринимается как скучная обязаловка. И не хочется это делать. Зато сам он иногда выдает удивительные числовые открытия:

– Положу рябину в карман. Карман – это как три руки!

Или такое:

– Пап, дай мне шарик!

– У тебя же палки в руках.

– А я возьму две палки в одну руку. А вторая свободная! Я в ней могу держать ещё четырёх котов!

Дописка спустя два года: Ничего не изменилось. По-прежнему абстрактный счет ему неинтересен. Зато отлично ведёт счет в футболе. Пожалуй, самое время научить его играть в "орлянку". Ну а что, будет считать лучше. Монеты прямо созданы для того, чтобы по ним учить числа. Другое дело, что нужна ещё весёлая игра с ними.»

Пока я обдумывал альтернативные способы изучения математики, министерство образования подкинуло свой вариант. В 2012 году появились сообщения о том, что в школе хотят ввести прямо с первого класса предмет «Финансовая грамотность». Пилотный проект уже запускают в пяти регионах, а к 2018 году новый предмет может быть включен в общеобразовательную программу.

Вот, значит, чем Фурсенко высшую математику заменит! Деньгами! Первая реакция чисто советская – что за хрень, и так всё вокруг деньгами меряется, теперь ещё и дети…

Но надо признать, что аргументы в пользу такого обучения есть. Многие известные бизнесмены, рассказывая о своём успехе, вспоминают, что начинали денежные отношения с миром раньше других – например, торговали всякой мелочёвкой в школе (оставим пока в стороне вопрос о том, насколько эти бедняги несчастны в личной жизни, даже при наличии больших денег). О том же сообщает нам журнал Psyсhologies, советуя давать детям карманные деньги раз в неделю, начиная с 7 лет:

«Исследования психологов и социологов показали, что способность молодых людей управлять своими финансами напрямую зависит от того, имели ли они подобный опыт в детстве, приучали ли их родители самостоятельно пользоваться деньгами».

Кроме того, сами дети с удовольствием играют в денежные отношения, и быстрее изучают некоторые математические операции в таких играх. Потому что есть очевидная мотивация: покупать мороженое – это не то же самое, что считать абстрактные кружочки на доске. В этом смысле игра в магазин, как и умение расплачиваться в реальном магазине – вполне себе развивающие занятия.

«Новая игра для счёта – старинные монеты. Этому увлечению помогла покупка металлоискателя на шестилетие, а также поездка в Питер к моему брату Антону, который показал Киту нашу старую коллекцию монет, и даже подарил ему несколько штук. После этого Кит сам стал меня расспрашивать, какие номиналы бывают, сколько маленьких монет в одной большой. Заодно я ему рассказал происхождение названий: рубль рубили от гривны, на копейке чеканили всадника-копейника, копейку рубили на две «деньги», похожие на уши, а четверть копейки, то есть половина каждого ушка – это полушка… Тут мы ненавязчиво перешли на изучение дробей». (октябрь 2008)

Ну и последняя красивая история о пользе денег в образовании (потом я буду их ругать, но пока дам бухгалтерам ещё пять минут педагогической славы). В 1872 году профессор Московского университета Сергей Александрович Рачинский, увлечённый идеям Льва Толстого, вернулся в родовое село Татево и стал работать учителем в школе для крестьянских детей. Впоследствии он создал ещё несколько сельских школ, и за свой многолетний просветительский труд удостоился даже личной похвалы царя Николая II. По результатам своих занятий Рачинский написал несколько популярных книг, одна из них – «1001 задача для умственного счета» [76]. Большинство задач в этой книге – про деньги и покупки. Вот несколько примеров из разных мест сборника:

14. Некто тратит 40 коп. в день. Сколько он тратит в год?

15. На 10 руб. куплено 31 фунт пряников по 18 коп. и 34 фунта орехов. Сколько стоит фунт орехов?

707. Лавочник начал торговлю с небольшим капиталом и каждый год наживал по полтиннику на рубль. В конце третьего года у него оказалось 675 руб. С каким капиталом начал он торговлю?

708. Кусок земли был перепродан 5 раз. Первый покупатель заплатил за него 256 руб. Затем каждый владелец брал барыша по 25 коп. на рубль. Что заплатил пятый покупатель?

922. Кабатчик за 200 руб. купил бочку водки в 42 ведра. Эту бочку он разбавил водою, прибавляя по 3 ведра воды к 7 ведрам водки, и разлил в 5-ведерные бочонки, которые продал по 25 руб. Сколько барыша?

923. Барышник купил 40 четвертей овса по 5 руб., примешал к нему (по 3 меры на четверть) плохого овса по 2 руб. и смешанный овес продал по 6 руб. Сколько барыша?

Означает ли это, что денежная математика – самая полезная? Нет конечно. Это означает лишь, что во времена Рачинского именно такой математики не хватало крестьянским детям; все задачи Рачинского были сугубо практическими, бытовыми, с которыми крестьяне сталкивались ежедневно. Это были задачи не о деньгах – а о реальной выгоде, которую можно получить, если умеешь быстро считать. Та самая математика Ломоносова, которая «ум в порядок приводит».

Теперь сравните учебник Рачинского с любым современным учебником математики. Да, современные учебники бывают разные. Но в целом они делятся на две группы – «скучные» и «забавные». Однако вы не найдёте «практического» учебника, в котором школьнику предлагались бы задачи о реальной выгоде для него, школьника. Некоторые задачи даже как будто специально отодвинуты подальше от реальности: там фигурируют то ли средневековые рыцари, то ли вообще персонажи сказок. Хотя буквально в одном шаге от этой абстракции лежат реальные задачи, которые интересно решать.

«Один только раз случился педагогический прорыв. Профессор по теории вероятностей заболел. Только мы обрадовались, что не придется слушать однообразные задачки про чёрные и белые шары – не тут-то было! За профессора на семинар пришел слегка поддатый аспирант.

– Так, – сказал он, с ухмылкой оглядев аудиторию. – В покер кто играет?

Поднялась пара неуверенных рук. А затем почти все остальные.

– Нормально, – кивнул чувак. – Кто скажет вероятность «стрита», получит зачёт.

– После первой сдачи или?.. – с интересом спросил задний ряд.

И понеслась. Лучший математический семинар в моей жизни. Но всё остальное – увы".

Эта история, описанная в моей предыдущей книжке «Худловары», случилась в 1989 году, когда я уже учился в университете. Даже студенты математического факультета, обладающие повышенной любовью к абстракциям, с явным удовольствием отреагировали на появление задачи с практической выгодой. Чего же вы хотите от школьников?

Теория лжи

«На четырёхлетие дед подарил Киту велосипед. Пошли мы с ним кататься на площадь.

– Давай играть, – предлагает Кит. – Ты будешь милиционером, а я водителем.

Соглашаюсь. Он делает круг по площади на велике, а я его останавливаю:

– Стоп, милиция! Предъявите ваши документы!

Кит роется в карманах:

– У меня нет документов… Но у меня есть деньги!» (апрель 2008)

Поняв про выгоду, можно перейти к следующему открытию: выгода не обязана быть денежной. Вам не нравятся задачи о барышниках? Есть множество выгод, которые для детей гораздо наглядней. Потому и математика на таких примерах – гораздо понятнее. Кнопки лифта я использовал, объясняя детям сложение и вычитание. Дроби мы изучали на дольках апельсина и кусках пиццы. Отрицательные числа – на термометре.

Есть выгоды и похитрей. Практически в каждом современном пособии для родителей найдётся глава о том, почему дети врут и как надо вести себя с юными лгунами. Но я ни разу не встречал в этих пособиях рассказа о противоположном: как дети любят выявлять обман.

Зато в книгах по эволюционной психологии вы можете узнать, что выявление и наказание обманщиков – очень важные адаптации, которые закреплены в нашем поведении эволюцией. Это подтверждается тем, что люди гораздо охотнее решают задачи, в которых кто-то кого обманул (например, украл яблоки), по сравнению с абстрактными задачами о перемещении яблок из одной корзины в другую [72].

«Перед тем, как заснуть, Кит спрашивает:

– Ты однажды прочитал мои мысли. Как ты это сделал?

Рассказываю, что можно определись по жестам, по направлению взгляда. Если человек врёт, у него могут глаза бегать, или он нос чешет. Мой юный детектив тут же опровергает:

– А бывают люди, которые смотрят прямо в глаза, но обманывают! А если у него нос зачесался просто так?

Пришлось идти дальше. Рассказал про коды ввода-вывода, когда движения глаз показывают, какой процесс задействован: воспоминание, фантазия, чувственный опыт или логика. Ох блин, это ему только четыре с половиной года – и целый час основ НЛП». (февраль 2009)

В том же возрасте Кит изобрёл рекламу. Однажды он играл в магазин: собрал красивые палки (мечи) и решил продавать их прохожим на улице. А когда увидел, что никто не покупает, предложил: «Пап, давай ты будешь людей зазывать, а я – продавать!» То есть уже в четыре года человек понимает, что «финансовая грамотность» лежит за пределами чистых вычислений, в области психосоциальных манипуляций.

Хотя, если быть совсем точным, осознание манипуляций в чужой рекламе приходит позже. Ведь палки-мечи, которые мы решили продавать, действительно были самые лучшие. А то, что другие люди могут врать в рекламе – это не сразу становится очевидно.

«Кит опять затянул песню о крутых айфонах, которыми хвастаются в школе. Я сказал ему, что на самом деле их делают в Китае и стоят они не больше десяти баксов, а всю остальную наценку создаёт рекламная накачка. Он не поверил. Через неделю совершенно случайно вышло практическое доказательство. На одной из распродаж мы с ним купили вполне работающий радиоуправляемый самолёт без наценок – всего за 300 рублей. Кит в шоке: он видел похожий в магазине на пару тысяч». (май 2013)

Поскольку учебник Минфина на эту тему пока не вышел, я использовал другие подручные пособия. Летом перед школой мы с Китом прочитали «Незнайку на Луне» – лучший учебник по экономике, издававшийся когда-либо в России. А пособие Алана Пиза про язык телодвижений было первой книгой, которую Кит прочитал самостоятельно: очень уж его интересовало, как выявлять обманщиков по жестам и позам. Параллельно я показал ему сериал «Lie to me». А затем предложил почитать книгу «Как мы принимаем решения» Джоны Лерера [77], которая состыковала теорию лжи и финансовую грамотность.

По сути, это и есть тот учебник, который надо предлагать детям с первого класса. В книге рассказано о различиях между «рациональным» и «эмоциональным» мозгом. Рациональное мышление легко справляется с задачами, которые хорошо формализованы и содержат немного переменных. Но в сложных задачах с множеством параметров и небольшим временем на решение гораздо лучше работает интуиция, то есть накопленный опыт, который невозможно выразить на рациональном уровне.

В этом нет ничего мистического: вспомните сенсорно-сетевую модель обучения из главы «Скрытые миры» – именно так дети учатся множеству сложных действий задолго до того, как у них появляется речь и логика. Точно так же решает задачу спортсмен, который закидывает мяч в баскетбольную корзину, или оператор системы ПВО, способный отличить на радаре чужую ракету от своего самолёта – но не способный сказать, как именно он это сделал.

На первый взгляд, основная интрига книги Лерера – показать ограничения рационального мышления, культ которого процветал долгие века. Однако в книге есть ещё одна особенность, которую, возможно, не заметил даже сам автор. Большинство ловушек мышления, которые он приводит, связаны с «денежной математикой». На дегустации вина эксперт-сомелье называет более вкусным вино за 100 долларов, по сравнению с вином за 5 (хотя на самом деле экспериментаторы налили в бутылки одинаковый напиток, чтобы показать, как рациональное сравнение цен перешибает хороший вкус; если бы эксперт не видел цену до дегустации, выбор был бы другим). Точно так же при выборе квартиры покупатель тратит слишком много времени на изучение «рациональных» параметров вроде арендной платы – и в результате оказывается с неудачным решением, потому что проигнорировал свою интуицию, говорившую о более важных вещах (например, не учёл время, которое придётся тратить на дорогу до работы каждый день на протяжении многих лет). Ну и самая яркая история в книге – про консультанта по задолженностям, который на первой же встрече забирает у клиента все кредитные карточки и разрезает их ножницами. И это реально спасает людей. Кстати, основные его клиенты – матери-одиночки.

После таких примеров становится очевидно, что проблема не только в ограничениях нашего мышления. Сама окружающая среда сейчас наполнена множеством специально сконструированных «ловушек рациональности», которых не было во времена Ломоносова и Рачинского. Это уже не просто «барыш по 25 копеек». Это постоянный поток сложных многоступенчатых атак на наши мозги и кошельки.

И конечно, в качестве защитного инструмента требуется «совсем другая математика»! В начале этой книги даже фигурировало название для такой гибридной дисциплины – психоэкономика. Я тут немножко подшутил над Азимовым с его психоисторией. Но в целом, суть понятна: ни школьная математика, ни основанная на ней классическая экономика не объяснят вам, почему люди выбирают товар за 100 долларов вместо товара за 5 долларов при одинаковом качестве. «Основная аксиома экономики предполагает, что люди делают свой выбор рационально», – сообщает нам на первых же страницах современный учебник «Азы экономики» (azy-economiki.ru). Видимо, именно эта неверная аксиома и приводит к тому, что результаты 40 % экономических экспериментов невозможно воспроизвести [78].

А ведь на приведённых примерах необходимая нам наука не заканчивается. Сейчас «финансовая грамотность» со всех рекламных щитов внушает нам, что деньги нужно нести в банк, и они вернутся с процентами. Попробуйте объяснить ребёнку, откуда берется этот прирост, и почему через месяц всё может быть наоборот: все ваши сбережения могут обесцениться. Что значит «рубль упал»? Ведь ваши реальные ценности не меняются: вы точно так же работаете целый рабочий день, ваш ребенок точно так же хочет купить пачку печенья. Но деньги живут собственной жизнью, которая вам не подвластна. Это казино, которое обыгрывает вас даже в тех случаях, когда вы не играете.

На такое объяснение способен не всякий родитель, поскольку эта наука лежит за пределами рациональной «финансовой грамотности» самих родителей. Учебник по такой дисциплине должен чётко говорить, что биржа – это массовый психоз, управляемый случайностью. Что современная система кредитов и ипотек работает по тем же принципам, что и наркоторговля. Что пластиковые банковские карты – это форма нейротерроризма: безналичные деньги не имеют веса, формы и даже вида, поэтому многим людям труднее контролировать безналичные траты, у них сбивается «чувство потери». И так далее. Это должен быть учебник по психологии и криминалистике одновременно.

Сомневаюсь, что наш Минфин выдаст такие учебники первоклашкам. Даже взрослые пособия на эту тему выходят как-то боязливо. И едва ли их будет поддерживать государство: ведь они подвергают сомнению основы этого государства.

Хотя ничего секретного тут нет. Вот смотрите: в ведущем британском научном журнале New Scientist объясняют, что одной из главных причин финансовых кризисов последнего времени стала… наша искаженная мораль: «Если вы ограбите банк, вас надолго посадят в тюрьму. Если вы управляете банком, действия которого привели к глобальному кризису, вы ничем не рискуете, да ещё получите приличную надбавку» – пишет в 2013 году уважаемый профессор биологии и антропологии из Университета Калифорнии Кристофер Боэм, автор нескольких трудов по эволюции морали [79].

Однако не думайте, что я отошёл от темы математики. Самое неприятное в том, что всё вышеописанное надувательство происходит при поддержке математиков. Помните, с чего начиналась эта глава? С подозрения, что любовь к идеальным абстрактным мирам вовсе не приводит в порядок ум. Ровно такой разнос математиков, финансовых аналитиков и экономистов, включая целую плеяду липовых Нобелевских лауреатов, устроил Нассим Талеб в «Чёрном лебеде» [48]:

«Математики попытаются убедить вас, что их наука нужна обществу, ссылаясь на те случаи, когда она оказалась полезной, а не на те, когда было попусту затрачено время, и тем более не на те бесчисленные математические экзерсисы, за которые общество дорого заплатило, поскольку элегантные математические построения крайне неэмпиричны… Беда в том, что мир гораздо менее линеен, чем мы привыкли думать и чем хотелось бы верить учёным. Нелинейные зависимости в жизни встречаются на каждом шагу. Линейные, наоборот, исключительно редки; они обитают в основном в школьных учебниках, потому что „линейности“ проще для понимания».

Что здесь понимается под линейностью? Да как раз идеальная математика рекламных плакатов: «Если увеличить банковский вклад на 10 процентов, то процентный доход увеличится на 10 процентов». В этом идеальном мире нет банковских кризисов. А если они вдруг происходят, то всегда находится причина, которая задним числом объясняет этот кризис как редкое исключение, которое можно как-нибудь обойти (переехать в «более цивилизованную» страну) – и продолжать жить в линейном мире безо всяких случайностей.

Конечно, не все математики подыгрывают в эту игру. Но тех, кто не подыгрывает – не изучают в школе. Книга Талеба начинается с посвящения Бенуа Мандельброту, «греку среди римлян». Я познакомился с «Фрактальной геометрией природы» Мандельброта [80], когда учился в 10 классе. Но нашёл я эту книгу не в своей прославленной физматшколе. Я листал журналы в обычной городской библиотеке Петергофа и наткнулся на статью про фракталы.

Невзирая на огромную популярность Мандельброта в качестве «отца фракталов», его ненавидели в мире финансовых аналитиков, поскольку он разнёс в пух и прах все красивые модели ценообразования и оценки рисков на основе привычного распределения Гаусса. Его собственные модели случайного блуждания были гораздо более реалистичны, связывали воедино множество явлений природы… но совершенно не подходили людям, которые считали колебания цен предсказуемым явлением и продавали инструменты для этих предсказаний. Возможно, поэтому Мандельброта и не изучают в школе.