Текст книги "Сядьте на пол"

Автор книги: Татьяна Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

НАСТОЯЩИЕ ИНДЕЙЦЫ

«Маша обучает Еву играть в рифмы:

– Говори слова, а я тебе буду отвечать. Например,

папа – шляпа,

мама – Барак Обама…» (июль 2011)

В обычной книге для родителей эта глава называлась бы «Как бороться с ругательствами». Но такие названия сразу демонстрируют непонимание проблемы. Бороться? Какие-то едва различимые звуки и бумажные закорючки вдруг стали сильными противниками? Вот с чем действительно стоит разобраться: как вышло, что слова живут своей жизнью и управляют нами.

Начать лучше даже не с ругательств, а наоборот, с того главного слова, которым называют новорождённого. С имени. Ведь имя очень влияет на судьбу. Нет, это не астрология. Это статистика. В книге Левитта и Дабнера "Фрикономика" [42] приводится любопытное исследование: если имя ребенка сильно отличается от имён в его окружении, то его доходы с большей вероятностью будут превышать доходы родителей, чем доходы детей с привычными для своего окружения именами (как имя отца или деда). Словно бы выбирая ребенку необычное имя, родители сразу "программируют" его на уникальность, на отрыв от семейных стереотипов – включая и представления об уровне жизни.

Но дальше начинается нечто парадоксальное: имя, которое кажется нам уникальным, через несколько лет вдруг оказывается массовым. Как будто родители не сами его выбирали, а подцепили где-то, как вирус гриппа. Эту идею отлично демонстрирует визуализация, созданная на сайте журнала Jezebel [43]. Они взяли таблицу самых популярных имён новорождённых девочек в разных американских штатах за последнее 60 лет – и получили ролик, напоминающий распространение эпидемий.

Вот начало, 1960 год: на карте среди множества Мэри (лидер почти во всех штатах) появляется одна скромная Лиза. Через год это имя лидирует уже в 15 штатах. А через четыре года – абсолютно во всех. Но в 1967-м в одном из штатов побеждает Мишель, и опять дальнейшая картина напоминает победное движение вируса. Затем через три года всех побеждает Дженнифер. И так далее.

Современная Россия в этом смысле не сильно отличается. Телевизор, Интернет и другие носители медиа-вирусов бросают вызов семейным традициям. Даже мультфильм может вызвать целую волну Елисеев и Забав. Когда я назвал дочку Евой, я думал, что это редкое имя, которое я выбираю по своим, очень персональным ассоциациям. Но спустя пару лет, гуляя с Евой по городу, мы стали регулярно встречать других маленьких Ев. Небольшой ретроспективный анализ показал, что мои персональные ассоциации совпали с коллективной модой: за год до рождения Евы вышел мультик "Валли".

С другой стороны, когда имя перестаёт быть уникальным, его популярность идёт на спад. И вот оно опять забыто… а значит, снова есть шанс вернуться под видом "редкого". Так что некоторые именные эпидемии оказываются цикличны. На диаграмме "Популярность имен в Москве" аналитической компании "Меркатор" [44] можно заметить, что пики популярности самых классических женских имён (Мария, Ольга, Анна, Александра, Анастасия, Екатерина) повторяются через 80 лет. Имена бабушек возвращаются внучкам. Да, помнить предков – это замечательно. Однако после таких наблюдений и возникает ощущение, что имена людям неподвластны.

А какие уникальные имена были в дохристианские времена, пока нас не поразила массовая коммуникация! Во время написания этой статьи я как раз пересматривал с детьми фильм "Танцующий с волками". Это имя, которое индейцы дали главному герою, заметив, как он приручал волка. А героиню там звали "Стоящая с кулаком". И это ещё сильное упрощение индейских традиций. В действительности у индейца могло быть несколько имён: одно дают родители, другое – шаман, третье – соплеменники. В некоторых племенах индейцы меняли имена в зависимости от возраста и важных событий. Некоторые имена можно было называть чужакам, а некоторые – ни за что. То было время, когда люди ещё управляли словами, а не наоборот.

Взлом смысла и метод Штирлица

В начале сентября 2011 года мой старший пошёл в школу, а уже через месяц его классная руководительница пожаловалась, что он ругается матом. Это меня не удивило. Хотя дома у нас матом не ругаются, подобную «вирусную инфекцию» мы уже наблюдали, когда наш пацан ходил в детский сад и приносил новые ругательства оттуда.

Но дома это проходит быстрее: если слово не употребляется окружающими, то вскоре ребенок и сам о нём забудет, когда "наиграется". Другое дело школа – там и личная, и коллективная память лучше. Запретные слова продолжают жить в повседневном языке детей, кто-нибудь обязательно напомнит.

Для начала я спросил Кита, какие маты он употреблял в школе. Оказалось, что он и сам и не знает, какие их них – матерные. По его версии, ругали его за слово "гад", смысла которого он тоже не знал. Попутно мы выяснили, что это просто змея. У многих народов – вполне уважаемое животное. Эмблема здравоохранения, между прочим. Аналогично с козлами.

Потом разобрали еще несколько ругательств. Матерные там тоже были, да. Но опять-таки, вся привлекательность их заключалась в том, что их значение было сыну неизвестно; узнавание смысла резко снизило интерес.

Тут у Кита возник очевидный вопрос – почему же эти слова запрещают произносить, если они ничего особенного не означают? Мне ничего не оставалось, кроме как признать: да просто люди так сговорились. Нет никакой другой причины, кроме абстрактных, из пальца высосанных условностей. Причем условности эти даже не нами придуманы, а какими-то далекими отсталыми предками.

Очевидно, дети тоже чувствуют эти условности и любят проверять их. Ну вот, проверили – действительно, туфта. Что же дальше? Ругаться в школе все равно нельзя. На этом шаге мне пришла в голову такая игра: "Представь, что ты разведчик среди фашистов. Разведчик должен говорить на их языке, чтобы себя не выдать".

Может быть, это неполиткорректно, зато работает. Кстати, в ту же игру хорошо ложатся "шифровки". Это те странные слова, которые Кит тоже стал отлавливать, следя за тем, выполняют ли сами взрослые свои запреты на ругательства. У меня он поймал слово "блин", а у своего тренера по айкидо – вычурное выражение "Йокарный Бабай". Это невозможно объяснить иначе, кроме как борьбой с фашистами.

Конечно, игра может быть и другая. Самое важное здесь, пожалуй, что мы побеждаем подобное подобным. Ругательства без понимания смысла – это ведь тоже игра, своеобразный театр. Кому-то он служит для выражения собственных состояний и настроений, как музыка. У кого-то это попытка вписаться в определённую группу, как пароль или опознавательный знак. Дети берут для своих ролевых игр то, что попалось под руку – и в этом смысле мат ничем не отличается от эльфийского языка из "Властелина колец".

«Маша ругает Еву:

– Ну что же ты написала и прямо в лужу села! Ты что, поросёнок?

– Да! Пётр!» (июль 2011)

«Ева придумывает Киту всякие прозвища, связывая их со своими ролевыми играми. Две недели звала его “Джимом”. А вчера появилось прозвище Котека. С няней Гулей прощается словами “Пока, Гуляш!”. А мне придумала имя Лёхыш. Сколько у меня имен было, а такого не бывало. Впрочем, иногда и другие прозвища мне достаются:

– Ах ты гадкий папец!» (апрель 2012)

При определённой сноровке «метод Штирлица» можно вывернуть наизнанку: вместо понижения значимости нежелательных слов – повышать ценность желательных. Но не внушениями типа «что такое хорошо», а именно игрой, которую дети сами подхватывают. Надо лишь заметить, какой «реквизит» у них в цене.

«Купили новые сандалии в спортивном магазине. И я Киту сказал, что сандалии особые – „беговые“, в них удобнее спортом заниматься. А Кит понял так, что сами сандалии являются „скороходами“. И теперь постоянно в них бегает, уверяя, что это всё делают сандалии. Удивительная сила внушения: только вчера его не заставить было пробежаться, а теперь носится и меня заставляет!» (май 2008)

«Ева подсела на мороженое, но умная Маша придумала замораживать разные другие вещи в специальной формочке – например, йогурт. Ева лопает с удовольствием. Может, пора замораживать суп и котлеты?» (май 2011)

«Подарил Киту гироскоп. Первая реакция Кита: „О, да это же продвинутое йо-йо!“ (октябрь 2014)

«Долго уговаривали Лёву пойти в кафе, куда все остальные идти согласны, а он отказывается. Наконец я вспомнил:

– Лёва, ты меня на днях спрашивал, где можно поесть что-то японское, самурайское…

– Да, точно! Удон! Я так и хотел!» (январь 2016)

Карма и национальный вопрос

Только мы разобрались с ругательствами Кита в его первом классе, как новая напасть. Одна из мамаш на секции пожаловалась, что мой пацан коверкает имя её ребенка. А имя восточное – ну, условно говоря, Саид. Причем, как мне показалось, самого Саида это задело меньше, чем его мамашу, которая углядела в этом национальный конфликт.

Конфликт был, но иного рода. Когда я спросил Кита, почему он привязался к имени этого пацана, он ответил, что имя "какое-то нерусское". Я предложил ему определить, какие имена русские – и стал перечислять родственников и знакомых. Это было очень смешно: русскими у Кита оказались все имена. Включая имя няни-узбечки, которое я сам не сразу смог запомнить. Он был шокирован, когда узнал, что среди перечисленных имен не было ни одного русского. Даже его собственное имя Никита и мое имя Алексей – греческие.

И к Саиду он прицепился вовсе не по "национальному вопросу": на тот момент он даже не знал, что это за вопрос такой. Просто Саид был новичком в группе. К новичкам цепляются по любым поводам, включая имена. Точно так же, как с ругательствами, мы попадаем в мир слов с неизвестными значениями, и потому в голове начинается "креатив".

В общем, с Саидом и его мамой помирились. Хотя и здесь Кит задал мне задачку. В разговоре про имена я напомнил ему, как он сам переходил в новый садик, где ему тоже устраивали "инициацию новичка". В ответ он тут же парировал: "Но ведь я уже не обижаюсь, когда кто-то искажает мое имя".

И действительно, мы такое проходили. Тогда, в новом детсаду, его задело какое-то обидное прозвище. Я рассказал ему про индейцев, которые вместо имён давали друг другу прозвища, связанные с достижениями человека. Пошёл индеец биться с медведем, но проиграл – и назвали его Рваное Ухо. А потом он потренировался и победил медведя – и его стали звать Большой Медведь. То есть прозвища могут зафиксировать и позитивные достижения. Так что не надо париться по поводу обидных прозвищ: у настоящего индейца все перемелется.

После этого мы иногда давали друг другу смешные прозвища, как у индейцев. Вот Кит и научился не париться. А значит, в истории с Саидом он не вышел за рамки принципа "не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступали с тобой". Но в семье пострадавшего люди все-таки парились на тему имен. Что делать с такой этической асимметрией?

Может быть, это самый сложный вопрос педагогики – как объяснить ребенку, что какие-то поступки являются "плохими", если они касаются совершенно посторонних людей и не имеют явных последствий. Может, тут вообще не обойтись без религии?

Когда в школе особенно ругались по поводу поведения Кита, мне очень кстати подвернулась одна конференция, и я взял его с собой на несколько дней. В поезде было много времени, чтобы все обсудить. Вначале я пробовал пугать его последствиями: выгонят из школы, в милицию отведут. Но видно было, что ему трудно связывать далекие события будущего с каким-то микро-событием прошлого, вроде ругательства в раздевалке.

Тогда я рассказал ему историю принца Сиддхарты Гаутамы, а оттуда мы постепенно перешли на идею кармы. Кита очень заинтересовали технические детали – где именно собираются эти виртуальные "жабы" и "звёзды"? Как именно они возвращаются к человеку? Сколько хороших поступков нужно, чтобы нейтрализовать плохой? Как защищаться от вредных желаний и мыслей, которые приводят к необдуманным поступкам и лишним страданиям?

Некоторые вопросы дались мне легче, чем другие. Мы даже изучили простейшую дыхательную медитацию на счет "десять", как средство от спонтанных эмоциональных реакций. Но самое забавное, что через несколько дней кармическая идея замечательно "подтвердилась" на практике.

Кит пришёл из школы и сказал, что у него украли тетрадку. Я предложил ему вспомнить, не брал ли он сам чего-нибудь чужого. Оказалось, что брал: в пенале обнаружились чужие ручки, которые он вроде как выиграл в "крестики-нолики". Я посоветовал вернуть их. В тот же день вернулась и пропавшая тетрадка. Причем в этих историях были замешаны разные одноклассники, так что совпадение вышло очень показательным.

Борьба за правду

Тем не менее, вопрос оценки «плохих» поступков все равно остался открытым. Пока что самый действенный принцип был – не поступать с другими так, как не желаешь себе самому. Но как следует из примера про прозвища, некоторые вещи действуют на других не так, как на тебя. На что же ориентироваться? На другие заповеди? Да их просто не хватит на все ситуации нашей современной мультикультурной жизни.

Есть такой вариант решения: внимательно следить за реакциями людей на твои поступки – и действовать по ситуации. Развивать чуткость и внимательность. Попробуем?

«Кит рассказал, что его часто спрашивают, кого он больше любит, маму или папу. Я конечно поинтересовался, как он отвечает.

– Если спрашивают мамины родственники и знакомые, то говорю, что больше люблю маму, чтобы она не обиделась.» (сентябрь 2009)

Вот такой логичный вывод из совета «развивать чуткость»! Можно начать говорить людям только то, что они от тебя ждут, и совершенно забыть о собственной правде. Сам я очень не люблю так делать. Когда в школе особенно насели на меня по поводу плохого поведения сына, я честно сказал, что думаю о причинах: «Ему просто скучно на ваших скучных уроках». Понятно, что такое откровение не улучшило мои отношения со школой. Но это ведь правда, а вовсе не ругательство.

И вообще, если присмотреться, мы со всех сторон окружены людьми, которые безо всяких тормозов навязывают нам свои убеждения, включая представления о "правильных словах" и "правильных действиях". Да что там люди! – индустрия рекламы давно автоматизирована, а роботам не нужно есть и спать: они готовы забрасывать нас своими "правильными словами" круглосуточно.

«Лёва забавно комментирует рекламу на улице:

– Мама, смотри, печенька летает! Смотри, кот сам себе еду накладывает.

Удивительно, как быстро мы привыкли к этому шизофреническому миру, который постоянно пытается поймать наше внимание искусственными парадоксами. Это же глобальный сбой логики. Чему дети учатся в таком мире?

– Мама, давай купим лимонад из Буратино!» (май 2014)

Да, мы можем объяснить детям, что реклама обманывает, что нам частенько впаривают некачественные вещи, просто желая заработать. Легко показать это на примере невкусной конфеты в яркой обёртке. Но параллельно мы делаем огромное исключение из этого правила и предлагаем детям «слушаться старших». А чем они лучше?

Или вот принцип – "уважать чужое мнение". Что это вообще значит? Уважать можно человека. Но мнение большинства людей – это просто чужая цитата, авторство которой они забыли. Как можно уважать штампованный набор слов?

Может быть, время подобной этики уже прошло, и в современных условиях надо активнее биться за правду? Вот совет, которые предложил в письме своей дочери Ричард Докинз [45], известный эволюционный биолог, внедривший понятие "мем" для описания психических вирусов:

«Чтобы уметь плавать в «море своих людей», дети должны выучить язык своей страны и еще множество других вещей об этих людях. Дети должны как губка впитать огромное количество традиционной информации (помнишь, что традиция – это вещи, которые передаются от бабушек и дедушек к родителям, а от родителей к детям). И в процессе впитывания этой информации дети не могут профильтровать её, оставляя для себя только хорошие и полезные традиции, и отбрасывая глупые и вредные идеи, вроде чертей или бессмертных богоматерей. Очень жаль, но этого никак не избежать, потому что детям приходится впитывать весь поток традиций и верить во все то, что говорят старшие – независимо от того, правда это или вымысел…

Что же делать? Решать такие проблемы нелегко, когда тебе всего десять лет. Но ты можешь попробовать сделать вот что. Следующий раз, когда кто-то скажет тебе какую-то вещь, которая кажется важной, просто подумай: "Это похоже на то, что люди знают из-за наличия фактов? Или это больше похоже на то, во что люди верят из-за традиции, авторитета или откровения?"

А когда кто-нибудь скажет тебе, что определенная вещь является правдой, ты можешь спросить в ответ: "У тебя есть какие-нибудь доказательства?" И если они не смогут дать хорошего ответа, я советую тебе хорошенько подумать прежде, чем поверить им".

Окруженческий анализ

Ну вот, начали вроде с полезных советов по борьбе с детской бранью, и вдруг оказывается, что сам папаша – грубиян, любит резать правду-матку, и детям предлагает точно так же себя вести. Может, это наследственная особенность – при любом удобном случае вспылить и высказать всё, что думаешь?

Ладно, попробуем с другой стороны. Забудем всё, что сказано выше. Тем более что все эти методы дают сбой, когда вам попадётся настоящий мастер ругани – как моя дочь Ева. Девушка она очень своенравная, и даже в три года могла выдать оппоненту очень контрастный душ из логичных аргументов и ярких ругательств.

С того же возраста она регулярно вбрасывает в разговоры новые боевые мемы, среди которых можно узнать и собственные родительские методы спора. Кто там говорил, что понимание смысла ругательства снижает его значимость? Эта же идея легко может быть использована против вас, когда у ребёнка появляются обороты "Это ничего не значит" или "А мне всё равно" – так можно снизить значимость любых слов, включая и родительские.

«– Убери это говно! – говорит Ева Маше.

– Я не хочу, чтобы ты так грубо разговаривала.

– Мама, пожалуйста, убери это говно…». (январь 2012)

Или может, вы считаете, что самое главное – научить ребёнка «рассказывать о своих чувствах»? Об этом пишут во многих книжках по воспитанию. На практике это выглядит так: сначала она тебя хорошенько обругает, а потом скромно добавит: «ну папа, ты же сам просил, чтобы я рассказывала о своих чувствах!»

А ещё, говорят, очень полезно научить ребёнка «думать о чувствах других». Вот боевая версия этого умения – ты подробно и аргументированно объясняешь дочке свою точку зрения, а она отвечает: «Ну я поняла, у тебя просто плохое настроение!»

Или так: из всех предлагаемых вариантов решения она выбирает самый неприемлемый, но даже если согласишься – она тут же отказывается, утверждая, что «ты же раньше сам предлагал другое». В результате спор идёт по новому кругу. Можно сказать, что она специально издевается, «вампирит» и «троллит». Но это же развешивание ярлыков, от которого мы хотим избавиться!

К счастью, есть методы вообще без слов. Отматываю дневник в прошлое.

«Пару недель после родов Лёвка ввёл себя спокойно, но теперь начались “крики третьей недели”. Машу замучил, я по вечерам с ним тоже брожу. Успокаивается от разных странных вещей: то ли смена позы, то ли лампу увидит и уставится на неё. Несколько раз моментально успокаивался в ванной комнате, где Маша принимала душ. Хотя он её не видел, она за занавеской была. Теперь я пытаюсь вычислить, на что же он так хорошо реагирует. Тепло? Влажность? Шум воды? Запах? Лампы другого вида?" (февраль 2011)

Чем скандалы Евы отличаются от той ситуации, когда я бродил по дому с орущим Лёвой? Да почти ничем. Объяснять правильное поведение грудничку – бессмысленно. Но если понять, как его состояние меняется при смене окружающей среды, вот тут появляется свет в конце тоннеля. Применять этот метод к пятилетним даже проще: они уже умеют говорить и в целом больше проявляют себя, так что понять их состояние и причины становится легче.

«Лёва и Ева неожиданно хорошо вели себя у бабушки с дедушкой, прямо бегали за ними и помогали во всем. В Питере мы ночевали у Сони, и Лева там очень здорово играл с Майей. А Ева в это время ходила с дедом на рынок и по другим делам. Но как только вернулись домой, опять начали беситься и драться.» (ноябрь 2013)

В результате такого подхода можно заметить общие ситуации, которые способствуют скандальному поведению. Вот некоторые из них:

«Утренние сборы» – не только в школу, но и на те мероприятия, которые самим детям очень нравятся; но даже в этом случае им нелегко даётся переключение из медленного домашнего ритма на ускоренное одевание; обязательно возникают задержки, «надо взять с собой вот эту игрушку», «не хочу эту рубашку». Дети воспринимают время совсем не так, как взрослые – а взрослые зачастую не понимают эту разницу.

«Сужение горизонта» – обратная ситуация, возвращение домой с прогулок и мероприятий; в памяти куча впечатлений, все системы корабля ещё работают в режиме исследования мира… а тут опять эти стены, ритуалы домашних дел и борьба за личное пространство. Вечером добавляется усталость. Лучший способ навести порядок в детской в субботу вечером – выключить свет.

«У семи нянек» – когда в доме много родственников и других близких взрослых, у ребёнка начинается игра «даже если достану одного, другие меня защитят». Не раз наблюдал, как нытьё резко заканчивается, если мама / папа выходят за дверь и дитё остаётся с одной няней или бабушкой.

«Муки сравнения». Метание между вариантов, каждый из которых не является явным фаворитом. Идти на горку или на каток? Взять машинку или лопату? Особый случай – когда хочется получить всё то, что дали брату / сестре, чисто для равноправия. Скрытые статусные игры.

«Плохая погода». Касается не только погоды (температура, давление, свет), но и других неосознанных влияний окружающей среды. Причём для родителей и детей эти влияния разные: вас раздражает писк игрушки, с которой забавляется ребёнок – но сами вы не чувствуете, что ребёнка раздражает духота в помещении, которое кажется вам «тёплым и уютным».

Ответный удар фермеров

Итак, во многих случаях можно ответить на вопрос «Кто виноват» даже без анализа ругательств. Может быть, и вопрос «Что делать» разрешится без особых этических теорем?

Эта глава началась со странной параллели между ругательствами и именами. Есть группа людей, которые отличаются особой тягой к этим двум категориям слов. Точнее, они любят повторять редкие, необычно звучащие слова, не думая об их смысле. А ещё эти люди любят повторять разные движения: постукивать по стенам, похлопывать самих себя по разным частям тела, передразнивать жесты и мимику других людей. Иногда они бросаются предметами, или впадают в необоснованное беспокойство. Всё, что здесь перечислено, очень похоже на поведение детей 3–5 лет, правда?

Но когда такие вещи вытворяют взрослые, это называется “синдром Туретта”. Отчего возникает такое неврологическое отклонение, до сих пор неизвестно. Если говорить общими словами, у таких людей происходит бесконтрольная стимуляция тех отделов мозга, которые принято считать “примитивными" и “древними”, то есть отвечающими за инстинктивное поведение.

В детстве все мы немного туреттики: повторение новых слов и жестов двухлетним ребёнком – основа самообучения. А контролировать приступы гнева даже в шесть лет немногие умеют – так что и предметами кидаются, и укусить могут. Однако при нормальном развитии дети постепенно обучаются сдерживать свой «древний» мозг.

А у людей с синдромом Туретта этот контроль почему-то сбивается. Но самое интересное, что “несдержанность” их моторных и вокальных тиков не является постоянной. Среди них есть музыканты, актеры, инженеры, хирурги и даже пилоты самолетов. Оказывается, во время профессиональной деятельности – будь то исполнение концерта или хирургическая операция – все тики исчезают, уступая место совершенно другим качествам туреттиков. Они отличаются хорошей памятью и аккуратностью в работе, а также обладают феноменальной реакцией: скорость их движений в несколько раз выше, чем у обычных людей, при сохранении такой же точности. [46]

Но раз их поведение похоже на детское, то можно предположить, что схожими будут и успешные методы сдерживания неконтролируемых движений или брани. Что же это за методы? В случае синдрома Туретта очень помогает ритмичная, алгоритмизированная деятельность: спорт, пение, игра на музыкальных инструментах. Ну, работу хирурга вспыльчивым детям не посоветуешь – однако её могут заменить алгоритмические игры с запланированной последовательностью действий.

«Ева во Дворце Пионеров снова залипла у двери авиамоделирования. Это явно не тот кружок, который я бы выбрал для неё сам. А как я их выбираю, кстати? По прошлым наблюдениям да сомнительным обобщениями. Вроде нравятся животные – биология. Вроде надо двигаться – танцы.

Вспомнилось, что с Китом мы практиковали эмпирический подход, посещая презентации кружков на День открытых дверей. Надо и тут устроить то же самое, подумал я. И стал водить Еву по Дворцу, заглядывая в двери всех кружков.

В некоторых она дальше двери не шла. А в других смело заходила внутрь и начинала всё разглядывать с интересом. Так что и без слов было понятно, что больше увлекает. Рисование, лепка – не очень. Робототехника, ракеты – нет. А вот модели железных дорог – да. Хорошо, смотрим другой этаж. Кулинария – нет. Вязание и вышивка – вроде интересно, но не очень. Швейные машинки? Да, вот это круто! И танцы тоже, надолго зависает в дверях". (январь 2016)

Конечно, для таких наблюдений необязательно ходить во Дворец Пионеров. Можно и дома заметить, как выходной оказывается очень спокойным благодаря набору для вышивания или гончарному кругу. Как чистка зубов превращается в песню. Как на смену спонтанному бросанию предметов приходит сосредоточенное жонглирование. Как скандал моментально сменяется деловым планированием после предложения самостоятельно сходить в магазин за фруктами («Я возьму самокат и повешу пакет на руль, чтобы было быстрее»).

Но честно говоря, срабатывание этого метода каждый раз кажется мне сюрпризом. Особенно когда занятием, которое увлекает ребёнка, оказываются скучные школьные прописи или тот самый конструктор «Лего», который я ругал за тупое повторение однообразных движений. Почему меня это удивляет? Может быть, я слишком навязываю детям поисковые игры вместо других, более планомерных? Слишком активно играю за племя охотников – против племени фермеров?

Да и не я один. Вокруг процветают глобальные культы поискового поведения: охоться за самой низкой ценой, ищи самые последние модели, постоянно обновляйся. И такие культы растут не на пустом месте. Согласно исследованию McKinsey, в США лишь 30 % новых рабочих мест связаны с алгоритмической работой, а остальные 70 % новых сотрудников востребованы в сфере эвристической, творческой деятельности, которую нельзя автоматизировать [47]. Эти данные вполне объясняют моду на различные «теории креативности» – вроде той, которой прославился Кен Робинсон из прошлой главы.

А Нассим Талеб в книге "Чёрный лебедь" [48] для доказательства своей крутизны даже придумал две разные страны – Среднестан, где живут люди классических немасштабируемых профессий, вроде булочников и сантехников, и Крайнестан, где работают с информацией и делают ставки на случайность, которая не подчиняется гауссовому распределению – биржевые спекулянты, писатели, артисты, рок-музыканты и IT-бизнесмены:

«Интеллектуальные, научные и творческие профессии существуют по законам Крайнестана, где высока концентрация успеха и где победителей мало, но именно им достаётся львиная доля награды. Это относится ко всем профессиям, которые я считаю нескучными (пока я не вижу ни одной интересной профессии, которая принадлежала бы к миру Среднестана).»

И вот мы оказались в культуре, где любая регулярная деятельность обзывается «скучной». И детей приобщаем к этому культу обновлений и переключений: сорок пять минут одного предмета, сорок пять другого, потом побежали туда, потом сюда… А если кому-то из них в силу врождённых качеств хочется долгого и сосредоточенного занятия? Просто свитер вязать целый день? Мы уходим от размеренных традиций, отказываемся от упорядоченной жизни, считаем пережитком прошлого «режим дня» – даже не задумываясь, что к этим вещам у некоторых детей может быть генетическая предрасположенность.

Нет, я вовсе не против творческих, интеллектуальных профессий. У того же Талеба я нашёл прекрасное обоснование моих нерегулярных занятий спортом: он пишет, что организм человека не настроен эволюцией на ежедневные походы в спортзал, а настроен он так, чтобы по полной выложиться на Большой Охоте, после чего долго валяться и отдыхать – до следующей охоты.

Но мои дети – это не я. Характеры у них разные, это точно. Ничего удивительного, если в ком-то побеждают гены не охотников, а других предков, которые махали лопатой или тянули нитку с пряжей. Навязывать всем свои ярлыки не стоит. Настоящие индейцы не одобряют.

«Рассказал свою теорию Маше. Она спрашивает:

– А как диагностируют этот синдром?

– Ну, моторные тики вообще заметны. Либо можно диагностировать с помощью имени Абуззахаб. Они же любят странные имена.

– И что, они будут повторять его? Будут говорить “Как-как вы сказали – Абубухаб? Абухахаб? Абузабах?”

– Точняк. Именно так они и будут делать». (декабрь 2015)