Текст книги "Счастье не приходит дважды"
Автор книги: Татьяна Моспан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Глава 17
Дмитрий Евгеньевич Лидман сочувственно кивал головой:
– Ну и дела! Что же это происходит-то, а?
Его собеседником был Юрий Алексеевич Ольшанский, который появился сегодня в клубе фалеристов под вечер.
– Сорок лет коллекцию собирал, – прошептал чуть слышно Ольшанский.
Он старался держаться изо всех сил, но легко ли пережить такое в шестьдесят лет? У них с женой не было детей. Любимым детищем и смыслом всей его жизни была коллекция.
– Ты в милицию обращался? – спросил Лидман.
– Ограблением занялась прокуратура, – ответил Ольшанский.
– Вот как, прокуратура, – растерялся Дмитрий Евгеньевич. – А почему именно прокуратура?
– Ввиду особой ценности коллекции. Там одних раритетов… – Ольшанский опять схватился за сердце и полез в карман за таблетками.
– Сейчас, – засуетился Лидман, – я водички принесу.
– Не надо, – отмахнулся Юрий Алексеевич. – Сегодня еще ничего, а вначале, как в квартиру вошел…
Слух, что ограблен известный на всю страну собиратель, распространился быстро. Лидман, когда увидел в клубе сгорбленную фигуру Ольшанского, глазам своим не поверил. Надо же, пришел. Сам он второй день здесь крутился. Прислушивался к разговорам, охал, ахал, возмущался. Ничего нового Лидман за это время не услышал. Когда появился Ольшанский, он не отходил от него ни на шаг. Почему? И сам понять не мог. Его как магнитом тянуло к потерпевшему.
Коварство Лидмана не имело предела. Никто из собравшихся здесь даже представить себе не мог, что знаменитая на всю страну коллекция Ольшанского разграблена по наводке члена клуба фалеристов, человека, довольно известного в этой среде, автора нескольких научных работ в области фалеристики, переведенных на иностранные языки. Человека, который посещал клуб, выступал на конференциях, составлял каталоги, вращался в кругу людей, связанных с антиквариатом, и который, следовательно, был в курсе всех событий.
Дмитрий Евгеньевич с постной физиономией выспрашивал подробности.
– У тебя же квартира на охране, – продолжал «сочувствовать» он. – Как такое могло произойти?
Ольшанский вздохнул.
– Что охрана? Сейчас, говорят, есть такие умельцы… – Он понурился. – Три дня на даче был, жена приболела. Приехал, дверь не тронута, открыл замки, все нормально, а как в комнату вошел, так чуть не упал. Все раскурочено, на полу разбитая ваза валяется, да черт с ней, с вазой. – Он ожесточенно махнул рукой. – Главное, все самое ценное похищено. Не помню, как в милицию позвонил.
– А что они говорят?
– Говорят… – начал Ольшанский и внезапно замолк. Вспомнил совет следователя, что не надо особенно распространяться о действиях прокуратуры. – Что теперь говорить, коллекция исчезла.
– Ну, они уже начали поиски? Что они собираются предпринять?
– Мне не докладывали.
Поприветствовать Ольшанского подошел еще один член клуба, и Лидман отошел в сторону.
Недавний разговор со следователем Юрий Алексеевич помнил хорошо. Этот разговор не то чтобы успокоил его, но подбодрил. Вселил хрупкую надежду.
– …Взяты наиболее ценные вещи, значит, действовали люди знающие, обычный вор в раритетах не разбирается. Кому вы оставляли ключи от вашей квартиры?
– Никому.
– А на охране?
– И на охране не оставлял. Зимой мы с женой всегда дома, она, во всяком случае, никуда выйти не может, инвалид. Летом, правда, жена на даче.
– А вы?
– Я навещал ее, а потом возвращался.
– Кто знал про ваши отлучки?
– Я особенно этого не скрывал. Но знали немногие. Понимаете, круг общения у меня довольно узкий. Из соседей мы с женой лишь с одной женщиной отношения поддерживаем, она нашего возраста, остальные – молодежь.
– У соседки ключей тоже не было?
Юрий Алексеевич замахал руками:
– Что вы! Она бы и сама ни за что не взяла.
– Почему?
– Говорила, ценности большие, а ну как что случится.
– Значит, – подытожил следователь, – про ваши отлучки знали немногие, лишь те, с кем вы общались.
– Да. Но все также знали, что я собирался поставить квартиру на охрану.
– Надо было не только дверь блокировать, но и окна тоже.
Ольшанский завздыхал.
– Знать, где упасть, соломки бы подстелил.
Вывод следователя был неутешительный:
– Скорее всего квартира взята по наводке.
Ольшанский не хотел в это верить.
– Думаете, кто-то из знакомых?
– Получается, что так. И вы, уважаемый Юрий Алексеевич, должны нам помочь. Вы согласны?
– Я? Да, конечно. Но что я могу?
– Мы будем отрабатывать все возможные версии. Сейчас меня интересует клуб фалеристов. Вы вращаетесь в этом кругу, значит, знаете людей.
– Но я не могу предположить, кто на это способен, – растерялся Ольшанский.
– Этого от вас не требуется. Предполагать будем мы. Вы нам расскажете о членах клуба, все, что знаете. Интересы, возможности, характеры, словом, кто чем дышит.
Юрий Алексеевич неуверенно заерзал на стуле.
– А как вы думаете разыскивать коллекцию? – правильно понял его сомнения следователь. – Конечно, мы можем все сделать своими силами, но на это уйдет время. Вы, как говорится, в теме, и лучше вас нам про это никто не расскажет. Пока вы интеллигентничаете, ценные вещи могут уйти за рубеж, – припугнул он Ольшанского.
Последний довод оказался решающим.
– Вы думаете, что все можно отыскать? – робко спросил он.
– Не буду вас обнадеживать, – спокойно ответил следователь, – но есть шанс. Если вы нам, конечно, поможете.
Уверенный и спокойный тон следователя благотворно повлиял на ограбленного собирателя.
– Вам надо поехать в клуб, пообщаться с фалеристами. О нашем разговоре никому рассказывать не надо.
– И жене?
– Никому, понимаете? А жену незачем расстраивать.
Вот поэтому Ольшанский оказался в клубе.
Он смотрел на знакомых людей совсем другими глазами. С одним десять лет знаком, медалями менялись, другого двадцать лет знает, Лидмана… С этим вообще тридцать лет знаком. Дмитрий Евгеньевич даже хорошего врача его больной супруге порекомендовал. «Неужели следователь прав и кто-то из них причастен к ограблению?» – с замиранием сердца думал он.
А Лидман тем временем продолжал крутиться возле Юрия Алексеевича. Отходил на короткое время и тут же возвращался. Делал он это с тайной целью. Хорошо бы узнать о следственных действиях, это первая цель. А вторая… Уж очень у него компаньоны народ шустрый. Не мешает проконтролировать.
– …Часы с полки забрали, – услышал Лидман голос Ольшанского.
– Какие часы, антикварные? – мгновенно откликнулся Дмитрий Евгеньевич. Ни про какие часы он не знал.
– Нет. Обычные, на полке стояли. Им цена-то рублей триста.
– Ну и крохоборы! – Искренне возмутился Лидман. И с облегчением перевел дух. Грошовые часы не тот предмет, из-за которого стоит ссориться с компаньонами. – Нашему клубу надо предпринять какие-то действия, украдена выдающаяся коллекция, которая находится на учете в Департаменте по сохранению культурных ценностей, – с пафосом произнес Лидман. – Там есть такие памятники старины, которым завидуют многие музеи мира.
Ольшанский порядком устал от приятеля. Он не думал, что задание следователя окажется таким сложным. Разговаривать с человеком, которого знаешь три десятка лет, смотреть ему в глаза, а думать при этом совсем о другом. Он уже успокоился, но последние слова Лидмана опять вывели его из равновесия.
– Да, – буркнул он. – Серебряный ковш у меня два иностранных музея выкупить предлагали. Экспозиция у них, видите ли, бедноватая.
– Какой ковш? – мгновенно переключился на деловой тон Лидман.
– Наградной серебряный конца XVII века. Пожалованный боярину Якову Годунову от царей Петра и Ивана Алексеевичей. Есть предположение, что он принадлежал царю Ивану Грозному.
– Вот как! – Челюсть Лидмана предательски лязгнула.
Ни про какой ковш ему подельники не говорили. Утаили, сволочи! От ярости он поменялся в лице.
– …Тридцать тысяч долларов предлагали. – Теперь голос Ольшанского доносился до него откуда-то издалека.
Шпана бритая! И он хорош, поверил, что они все принесут ему. Засыпятся уголовнички при продаже, и ему несдобровать.
– Как фамилия следователя, который твоим делом занимается? – спросил Лидман.
– Кажется… – начал Юрий Алексеевич и замолчал, вспомнив совет, данный в прокуратуре. – Не помню я. А тебе зачем?
– Да, – заюлил Лидман, – вдруг мой знакомый, я ведь кое-кого из прокуратуры знаю.
Делом Ольшанского занимался старший следователь прокуратуры Лавров Леонид Леонидович.
Лидман мрачнее тучи вышел из клуба. Ничего, он разберется с этими орлами. Все равно к нему придут. Драник ни хрена в антиквариате не разбирается, но Могилевский-то человек опытный. Должен знать, что такую заметную вещь, единственную в своем роде, так просто не скинешь. Засыпаться можно. Припугнет подельничков, никуда они не денутся, утешал себя Лидман, а на душе кошки скребли.
С такими невеселыми мыслями Лидман подошел к своему дому. Он вдруг вспомнил про Шнейдера. А немец-то куда делся? Еще вчера должен был у него появиться, но пропал. Наверно, наследство свое разыскивает, скривился он. А кстати, какую фамилию, связанную с вывозом дедовской коллекции, Шнейдер упоминал в последний раз? Кажется, Вершинин. Точно, генерал Вершинин.
Лидман уставился в пространство. Где-то он уже ее слышал. Но вот где и от кого?.. В повседневной жизни Дмитрий Евгеньевич Лидман казался заурядным обычным человеком. И даже рассеянным. Таким его считали окружающие. Он не возражал, потому что действительно частенько многое забывал. Но только не то, что касалось его страсти. Он великолепно помнил известные коллекции и до мельчайших деталей знал особенности некоторых предметов, которые, увы, ему не принадлежали. Он обладал феноменальной избирательной памятью.
Вершинин… Он хлопнул себя по лбу. Вспомнил! Нотариус Колбин о нем говорил. Точнее, о его коллекциях. Как он мог забыть? Марк Осипович Колбин нынче помер. К сожалению, с ним произошло то, от чего он предостерегал своих клиентов. После его смерти наследнички перегрызлись. Кажется, до сих пор судятся.
Да, жизнь – штука не простая. Сам покойник никому уже ничего не расскажет, но и того, что сказал, – достаточно.
Этот самый Вершинин привез после войны замечательные вещи. Среди антикварщиков его фамилия была почти неизвестна, потому что он с ними не общался. Колбин составлял завещание его жены. Обычно он помалкивал о своих клиентах, но, видно, расслабился. А еще его задело, что старуха отказалась ему продать какую-то вещицу. Да, все так. У немца губа не дура. Пройдоха тот еще. Коллекция генерала Вершинина, по всему видать, дело стоящее. Надо будет проработать этот вопрос. Может, и самому Лидману что-то оттуда перепадет.
Глава 18
Но Дмитрий Евгеньевич Лидман напрасно подозревал компаньонов. Ни Леня Могилевский, ни Вася Драник не утаили от него часть добычи. К Ольшанскому залез Назаркин. Один.
Когда он понял, какой куш отхватили приятели, у него душа заныла от жадности. У других все получается, а он чем хуже? Эта мысль не давала ему покоя. Полученные полторы тысячи баксов он спустил немедленно. Могилевский с Драником обещали долю, но когда еще это будет? Встреча в ресторане с подругой Аиды напомнила о прошлом.
Назаркин трясся от страха после того, как пристрелил Аиду. Пригодился купленный по случаю пистолет. Еще больше испугался, когда появились публикации в газетах. Будут копать – могут и на него выйти. Он внимательно отслеживал в прессе любое упоминание об этом деле. Но все обошлось. Трясли мужа, родственников, знакомых, партнеров по бизнесу. О его знакомстве с Аидой никто не знал. Она сама так решила, до развода с мужем не хотела афишировать их связь. Но, видно, подруге все же проговорилась. Там, в ресторане, он шкурой почувствовал опасность и, не задумываясь, выследил и убил женщину. Денег при ней не оказалось, взял, что было – серьги. Первый раз обошлось – значит, и сейчас пронесет.
Безнаказанность окрылила. Если фарт пошел, надо не упустить время.
В его машине остались «кошки», при помощи которых проникли в квартиру Ольшанского. Ни Драник, ни Могилевский про них не вспомнили. Зато Назаркин не забыл. Помнил он и разговоры, которые вели приятели в машине. Они говорили, что Ольшанского не будет дома дня два-три. Откуда у них такая осведомленность, Назаркин не спрашивал. Ясно, ребята шли по зрячей наводке. Дранику – море по колено, особенно когда выпьет, а Могилевский с наскока ничего делать не будет.
Вот тогда у Назаркина зародилась в голове мыслишка. А что, если… во второй раз и тем же способом?.. Только уже одному. И делать это надо, пока хозяин с дачи не вернулся. Забытые в машине «кошки» решили дело.
Он поступил осмотрительно. Днем на своем «жигуленке» медленно проехал мимо дома. Окна Ольшанского просматривались хорошо. Он ясно увидел разбитое стекло, выходящее на балкон. Наблюдалось полное отсутствие хозяина. Еще раз Назаркин проехал мимо уже вечером. В окнах соседних квартир горел свет, окна Ольшанского были темны.
Он подъехал к дому глухой ночью. Точно так же поставил свой «жигуленок» в переулке, чтобы его не было видно с проезжей части дороги. Поднялся на пятый этаж, открыл окно в подъезде. Был момент, когда он хотел все бросить и бежать. Это когда на четвертом этаже кто-то вышел из квартиры. Он стоял затаив дыхание. Даже про пистолет забыл. Выждал некоторое время, не вернется ли тот человек с четвертого этажа. Кругом стояла тишина, и он решился. Зацепился «кошками» за балкон и шагнул на карниз.
В квартире он не включал свет, заранее запасся фонариком. Действовал, как и Драник, в перчатках. Все шло хорошо, пока внезапно не погас фонарик. Он распсиховался, ну надо же, дерьмо китайское подсунули! Шаря в темноте, свалил вазу. Звон осколков звучал в тишине, как канонада. Это его доконало. Понял – пора сваливать. Похватал в темноте, что под руку попалось.
Выбрался опять по карнизу. До дома добрался без приключений. И там рассмотрел свою добычу.
– А не так уж и плохо, – повеселел Назаркин.
Забылся страх, который испытал там, в закрытой чужой квартире, когда грохнул эту чертову вазу. Ему показалось тогда, что сейчас весь дом сюда сбежится.
Он вертел в руках тяжелый металлический ковш.
– Занятная вещица. – Назаркин поставил ковш на стол. – У Ольшанского дешевых поделок быть не должно, значит, вещь эта старинная, – приговаривал он. – Ладно, разберусь.
Расшатанные нервы требовали лечения. Назаркин открыл бутылку водки и жадно хлебнул прямо из горлышка. Он вспомнил, как осуждал Драника за его примитивность и непритязательность. Сейчас ему самому было не до изысканности.
Он сделал еще один большой глоток и опять взял в руки ковш.
– Интересно, кому могла принадлежать эта посудина? – Он пощелкал пальцем по металлу. – Серебро, наверняка. Главное, сколько она может стоить?
В руки Назаркина попал тот самый наградной серебряный ковш конца XVII века, пожалованный боярину Якову Годунову от царей Петра и Ивана Алексеевичей, о котором Ольшанский недавно говорил в клубе фалеристов Лидману.
Глава 19
Тамара с огорчением разглядывала висячий замок на доме Шаворнина.
– Ничего не понимаю. – Она подергала за металлическую скобу и пошла к калитке.
– Тихона Алексеевича сегодня утром «скорая помощь» забрала, – услышала она женский голос.
Тамара обернулась. Это говорила соседка художника.
– Вот как, – растерялась Тамара, – а он мне вчера звонил, хотел поговорить. Я сегодня специально из Москвы приехала. У него что-то серьезное? – спохватилась она.
– В таком возрасте, милая, все серьезно. Не молод уже.
– Куда его положили?
– В районную больницу повезли, куда поближе. В реанимационное отделение. Сердце прихватило. К нему сейчас не пускают. Дочка приезжала, так ее тоже не пустили.
Тамара совсем расстроилась. Жалко Тихона Алексеевича. Когда он позвонил вчера, Тамара удивилась.
– Томочка, – твердил он, – по телефону не все скажешь. К тому же, может, я навыдумывал чего. Вы приезжайте, поговорим. Хочу, чтобы у меня душа спокойна была.
О чем же он с ней хотел поговорить?
С тех пор как она стала встречаться с Сергеем, все изменилось. Совсем недавно вела спокойный и даже ленивый образ жизни, а теперь забот хоть отбавляй. Сначала дочка заболела. Тамара привезла на дачу врача, она решила перевезти ребенка в город, но Ася не дала.
– Обычная простуда, здесь быстрее пройдет, – твердила она. – У нас все условия есть, воздух свежий, нечего ребенка туда-сюда таскать.
Врач кивал головой. Тамаре ничего не оставалось делать, как согласиться. Она не хотела спорить с Асей.
Иногда Тамаре казалось, что Ася знает про Сергея. Знать она, конечно, ничего не могла, но чутье у пожилой женщины было потрясающее. Тамара ловила на себе не то осуждающий, не то сочувствующий взгляд. А может, ей это только казалось, потому что считала себя виноватой?
Ярослав застрял в Германии, звонил, говорил, что все в порядке.
– Почему не приезжаешь?
– Дела.
Тамара знала, что его секретарша Нина Ивановна уже дважды за это время побывала в Гамбурге. Какие у него могут быть дела? Все от нее что-то скрывают. Ну и пусть!
Отношения с Сергеем тоже нельзя было назвать безоблачными. Она металась между дочкой, мужем и своей любовью, а он бесился, что она не может быть с ним постоянно. Раньше Тамара болезненно переживала из-за большой разницы в возрасте между ними, теперь про это даже не вспоминала. Ей за него замуж не выходить! Как он не понимает, что у нее своя жизнь? Она не может по первому его требованию срываться с места и мчаться на другой конец Москвы.
– Эгоист несчастный, – твердила Тамара.
Она сидела на берегу речки и смотрела на воду. Ася увела няню Оксану с маленькой Серафимой домой. Ребенок недавно болел, а вечером у речки прохладно. Тамара осталась одна, ей хотелось посидеть, подумать.
– Посиди, отдохни, может, что хорошее надумаешь, – сказала Ася.
«Точно, она обо всем знает! – поняла Тамара. А если не знает, то догадывается».
За все приходится платить. Сергей… Она вздохнула.
– Что делать, что? – Тамара сидела, обхватив колени руками. Как хорошо здесь, тихо, спокойно. Вернется завтра в город, и все начнется сначала.
Жаловаться некому. Сама виновата, не надо было начинать. Вспомнила русскую поговорку, услышанную от покойной бабушки: «В одной руке сто. уев не удержать». Тогда она ужаснулась тому, что ее интеллигентная бабушка может так выражаться. А ведь верно сказано! Сейчас она собственной шкурой понимала, что верно.
Отношения с Сергеем, начавшиеся как прихоть, как желание что-то доказать себе и ему, затягивали, делали жизнь невыносимой.
«Чего мне не хватает, неприятностей?» – шептала Тамара.
Надо что-то делать. Она, обожаемая жена своего мужа, от которого у нее ребенок и который с нее только что пылинки не сдувает, не должна вести себя подобным образом. Не должна. А ведет! Была бы при деле, на дурные мысли меньше времени оставалось бы.
Когда первый раз приехала к нему, думала, что теперь она умная и знает, как себя с ним вести. А главное, что она всегда сумеет вовремя остановиться. Но получилось все не так. Сергей словно зачаровал ее, она тонула в его голубых глазах, и с каждой встречей здравые мысли все быстрее испарялись из головы.
Умом она все понимала, но ничего не могла с собой поделать.
«Однажды это уже было», – твердила она себе.
«И никакого счастья тебе это не принесло», – раздавался изнутри здравомыслящий голос.
Ну и что! Вот встретится с ним еще раз… или два, что это изменит?
Наступили сумерки, с реки наползала прохлада. Тамара встала и зябко поежилась. Пора домой. Она задумчиво смотрела на медленное течение речки. Уходить не хотелось. Лишь здесь, наедине с собой, несмотря на тревожащие ее мысли, она впервые за последнее время почувствовала, что к ней возвращается самообладание.
Она шагнула на тропинку и тут же с визгом отпрыгнула в сторону. На ее глазах торчавшая прямо под ногами аккуратная кочка вдруг побежала.
– Ой! – завопила Тамара. – Что же это?
«Кочка» продолжала бежать по дорожке.
– Точно крыша съехала, – прошептала Тамара.
Кочка остановилась. Тамара подошла поближе и рассмеялась.
– Да это же ежик! – Она смотрела на темный комочек. – Ну и напугал же ты меня!
Безмятежность и умиротворение бесследно исчезли. К прежним тревожным мыслям добавилась еще одна. Совсем недавно она отмахивалась от нее, как от надоедливой мухи, и пыталась подшучивать сама над собой. Сейчас ей было не до шуток.
В последнее время Тамаре стало казаться, что за ней кто-то следит. Глупость какая! Она, издеваясь, фыркала сама на себя. Кому она нужна? Не расскажешь никому, смеяться будут. Но ощущение не проходило. Оно возникало, едва она оказывалась на улице. Кто мог это делать – Ярослав? Нет, исключено, он скорее выскажет все в глаза. Тогда остается Полковник, но зачем ему это надо? Как она поняла, у него своих проблем до черта. А может, это все плод ее больного воображения?
