Текст книги "Мой папа рок-звезда (СИ)"

Автор книги: Татьяна Ветрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Я сдаюсь…

Здесь и сейчас, в этой небольшой ванной комнате я позволяю нам любить.

22. Алевтина

– Обещаю, я обязательно узнаю, кто виноват в нашем расставании, – прерывисто шепчет Антон, бережно прижимая к себе мое уставшее полуобнаженное тело.

Силы есть только на то, чтобы вцепиться ослабевшими пальцами в расслабленные плечи мужчины и взглянуть на него снизу вверх. Океан эмоций и наслаждений встречается с моим ничего не понимающим взглядом. В голове до сих пор царит хаос. Моргаю, пытаюсь уловить ускользающую нить разговора, зацепиться за что-нибудь, что может дать подсказку, но удается это не сразу.

– О чем ты?

– Аль, наши дороги разошлись не по нашей вине, – он смотрит внимательно, но недостаточно. В глубине его глаз мне удается увидеть что-то странное. Что-то такое, что заставляет усомниться в сказанном.

Прищурившись, кидаю на него внимательный взгляд. Антон прикрывает веки, втягивает в себя воздух, пропитанный нашей близостью, и отворачивается. Пряча глаза, убирает руки с моей талии, отступает в сторону и начинает приводить себя в порядок. Пока он спешно натягивает на свою упругую задницу спортивные шорты, до меня доходит смысл его фразы.

«Он все знает!» – звучит набатом в голове.

Дергаюсь, когда он дотрагивается до оголенного колена рукой. Ловлю его взгляд и понимаю, что да. Он действительно все знает.

– Я, – произношу отстраненно и спешно спрыгиваю со стиральной машинки. – Прости меня, – стыдливо прячу глаза.

Рано или поздно он все равно узнал бы правду, какой бы горькой она ни была. Так пусть лучше узнает ее от меня. Мне так будет легче. Знаю, что не сможет простить такое, посчитает личным оскорблением. И будет полностью прав.

Такой поступок не заслуживает прощения.

Подлетаю к раковине и чуть ли не с головой ныряю под холодную воду. Лицо палит так, что даже вода не спасает от позора. Мне стыдно поднять голову и взглянуть на него.

– Что? – секунда, и Антон оказывается позади меня.

Сильные руки сцепляются в замок на животе, на плечо опускается заросший бородой подбородок. Прикусив нижнюю губу, я нехотя поднимаю голову и устремляю пугливый взгляд в зеркало. Наши взгляды встречаются в отражении. Его отдает теплой и заботой, мой – трусостью.

Трясу головой, прогоняя прочь ненужную романтику, и вырываюсь из теплых объятий мужчины. Если уж убивать зародившееся между нами доверие, то делать это нужно, смотря прямо в глаза.

– Я виновата, – пожимаю плечами и, обойдя ошарашенного Антона, покидаю ванную. Мало того что в ней все пропахло страстным сексом, так теперь это единственная комната в доме, где впервые за долгое время мне было по-настоящему хорошо.

Антон слишком сильно ценит доверие и ненавидит предателей. А я только что вонзила в него нож. И не в спину, а в самое сердце. В орган, благодаря которому мы живем.

– Аля? – Антон хватает меня за локоть и останавливает на полпути в кухню. – Объясни, что значат твои слова? Как я должен их понимать?

Опускаю взгляд на пол и прикрываю веки, пряча глаза. В них столько боли и страха, что мне самой становится страшно. А еще эти… Мужские пальцы, сжавшие локоть, причиняют такую боль, что хочется разреветься в голос. Терплю из последних сил, только бы он не увидел моих слез.

Все, что он должен понять, так это то, какую боль мне пришлось приручить.

– Я уехала, когда твоя мама сказала, что тебя больше нет, – собираю оставшуюся волю в кулак, поднимаю голову и смотрю в любимые глаза, радужка которых потемнела до неузнаваемости. – Мои знают, что я жива и здорова, но я так понимаю, они сдержали данное много лет назад слово и ничего тебе не сказали? – Антон кивает, и я с облегчением выдыхаю: – Все-таки мачеха не последняя дрянь на свете.

– Не понял? – хватка на руке становится сильнее, и я жмурюсь. Заметив проскользнувшую на моем лице боль, Антон позволяет себе парочку плохих слов и отпускает. – Аль, твою налево, я что, должен из тебя все клещами вытаскивать? Давай уже нормально поговорим, а?

– Моя квартира. В ней живут отец с мачехой, а я переехала сюда, к бабушке.

Отступаю назад и опираюсь спиной о стену, касаюсь ладонью того места, где меньше минуты назад была рука Антона. Красное пятно, скорее всего, превратится в синяк, зацветет новыми красками. Только вот сейчас меня это волнует меньше всего на свете.

– То есть твои чудаковатые родственнички все это гребаное время прекрасно знали, что ты жива и здорова, но по твоей глупой просьбе ничего никому не рассказали? – киваю и пытаюсь вжаться в стену, когда в меня впивается взгляд глаз, напоминающих грозовое небо. Впервые рядом с ним мне становится страшно. Я не знаю, чего от него ожидать в таком состоянии. – Аля, ты же понимаешь, что это не может быть правдой? Ложь! Самая настоящая ложь, – Антон усмехается, запускает пальцы в волосы и до боли сжимает. Привожу мысли в порядок, раньше он так говорил.

Делаю маленький, едва заметный шаг в сторону крыльца, ужасно сильно мечтая сбежать от разгневанного дракона. Антона колбасит так сильно, что еще секунда моего промедления – и его разорвет на части.

– Стоять! – Антон кричит так громко, что я подпрыгиваю на месте и замираю, боясь пошевелиться и оказаться заживо слопанной драконом.

Вздохнув, опускаю плечи и поворачиваюсь к нему лицом. Я все равно проиграла эту битву, он не позволит просто так уйти. Остается смириться с тем, что разговор будет проходить на повышенных тонах. К другому он просто не готов.

– Но это правда! – взрываюсь и кричу в ответ. – Я сама попросила их молчать. Не хотела, чтобы кто-то из ребят знал, что я уехала. Мне было больно только от одной мысли о тебе, а общаться с общими знакомыми сравнимо с самоубийством. Ты понимаешь это?

Ожидаемо, мой вопрос остается без ответа.

– Моя мама? – произносит тихо Антон.

Сжимаю кулаки, так что ногти до боли впиваются в ладони, наверняка останутся кровавые следы, и отворачиваюсь в сторону. Его мама самая худшая женщина на свете, и говорить про нее вот совершенно не хочется. Прикусываю губы, думаю, с чего бы начать. В голову лезет все самое плохое, настолько, что страшно произносить вслух.

– Это совершенно другая история. Прости, я не готова сейчас про нее говорить, – я действительно считаю, что его мать заслуживает отдельного разговора, а лучше было бы про нее вообще не вспоминать. А то мало ли, объявится. Но потухший и одновременно разочаровавшийся взгляд парня вынуждает продолжить: – Она приходила ко мне, проклинала и обвиняла в твоей якобы смерти. В те дни я была разбита, отказывалась верить ее словам, но она была так убедительна, что мне просто не оставалось выбора. Я поверила ей. Я правда не думала, что она способна на такую подлость и так красиво все обыграет.

– Дальше, Аля, – безжизненным голосом Антон просит продолжения, когда я замолкаю и по привычке начинаю комкать подол сарафана. Нервы, будь они неладны.

– Та ситуация стала началом нового для меня. После прихода твоей мамы, после той истерики, что она мне закатила, я твердо решила исчезнуть из города и позвонила мачехе с предложением сделки. Я не знала, что ты жив! – всхлипываю, еле слышно продолжая: – Клянусь, я не знала.

– Ты убила нас, – вырвавшиеся из уст Антона слова словно серпом по сердцу.

По телу прокатывается дрожь, ноги отказываются слушаться. Отступая назад, больно ударяюсь затылком о стену. Только это боль вторичная. От первичной перехватывает дыхание так сильно, что я руками хватаюсь за шею и пытаюсь ослабить невидимую удавку. Меня душит. Без сил скатываюсь по стене на пол, глотаю соленные слезы и громко-громко всхлипываю.

Я отказываясь верить в услышанное.

Поднимаю заплаканные глаза, картинка перед глазами размыта. Мне удается рассмотреть только силуэт мужчины, который безжалостно обвинил во всем меня.

Не могла…

– Антон, н-нет. С-слышишь меня? Н-не смей так г-говорить, – голос хрипит, горло раздирает от невысказанных эмоций. – Я н-не могла.

– Я приходил к тебе, – звучит над головой убитый голос родного человека. Вздрагиваю, обхватываю себя за плечи и сжимаюсь. – Несколько раз приходил, но всегда получал один ответ – тебя нет! И знаешь, что самое страшное во всем этом? Моя мать мне снова соврала! Она сказала, что твои родственнички поверили в мою смерть. А оказывается, что не совсем-то и поверили, так ведь выходит, Аля? Твоя мачеха была бледна, как поганка, когда увидела меня на пороге квартиры в первый раз. Я не придавал этому значения раньше, но теперь все понимаю. Она выполняла твою просьбу, чтобы сохранить квартиру? Знала, что я жив, но ничего тебе не сказала?

– Нет, не сказала. Я же просила ее, – всхлипываю и тыльной стороной ладони вытираю слезы.

– Просила, чтобы она не говорила про меня, если вдруг я внезапно заявлюсь на порог твоей квартиры? – он снова взрывается, впивается в меня убийственным взглядом, а я не знаю, что и сказать в свое оправдание. У меня нет слов, чтобы попытаться объяснить ему свой поступок. Да, если честно, я сейчас сама не до конца понимаю, зачем тогда так поступила.

Я действительно просила ее молчать. Купила это молчание за квадратные метры в старой панельной многоэтажки. Если бы я только знала, что Антон жив, то обязательно бы добавила пункт: сказать обо мне можно только ему.

– Я убила нас, – шепчу пересохшими губами и, не моргая, смотрю в глаза Антона. В них пустота и сплошное разочарование.

Жду ли я от него прощения? Нет. Знаю, что такое он не простит. Не тот у него характер, чтобы, не остыв и не обдумав все дважды, все и всем прощать. Ему нужно время, желательно сутки, чтобы прийти в себя и решить, что для него важно.

И достойна ли я прощения…

– Мам, пап, я приехал. Купил хлеб и твое любимое мороженое, мам, – раздается у порога голос сына. – Что случилось?

23. Алевтина

Прошлое…

В себя прихожу в больнице.

Противный писк приборов и тяжесть во всем теле только подтверждают мое местонахождение, а ужасное самочувствие – догадку. Пытаюсь встать, оглянуться по сторонам, но сил не хватает даже на это. Из меня будто высосали все жизненные силы и оставили крохи.

На жалкое существование.

Еле сдерживая слезы, что скопились в уголках глаз и уже готовы политься рекой, я оглядываюсь по сторонам в поиске телефона. Ни капельки не удивляюсь, когда не нахожу его. В принципе, я вообще ничего из своих вещей не нахожу. Не знаю, может, в больницах так принято, я никогда в них не была и без понятия, какие в них правила выживания.

Внимание привлекает скрип открывающейся двери. Я не жду, что ко мне кто-то придет, вряд ли кто из ребят сейчас на ногах. Поэтому не спешу поворачиваться лицом к нежданному гостю.

Но кто бы мог подумать, что именно в такой ситуации судьба решит сыграть со мной злую шутку.

– Пришла в себя? – окинув меня с ног до головы брезгливым взглядом, мать Антона не торопится подойти ближе. Я понимаю, что для нее я никто и звать меня никак, но проявить сочувствие к пострадавшему можно ведь. – Я так и знала, что тебе все сойдет с рук. Таким, как ты, всегда все сходит с рук.

Вылетевшие слова бьют по больному, царапают. Мне хочется спросить, что случилось с Антоном, в какой палате он находится, но язык словно онемел. Не получается вымолвить ни слова. Я просто лежу, смотрю на нее и понимаю – она ненавидит меня.

Брезгливый взгляд женщины за сорок поднимает во мне шквал ненависти. В какой-то момент я понимаю, что мы никогда не подружимся. Во-первых, невозможно подружиться с человеком, который тебя ненавидит. Во-вторых, у нас просто нет точек соприкосновения.

Ведь даже Антон ее сторонится.

– Я не понимаю вас. Что вы хотите от меня?

Женщина прикусывает пухлые губы, отводит взгляд в сторону и буквально на несколько секунд задумывается. Набираю больше воздуха в легкие, чтобы задать главный вопрос, как поток ее истерики моментально сносит все мои защитные барьеры. Обезоруживает. Уничтожает в прах.

– Его нет! Из-за тебя, дрянь, его больше нет! – Смотрю на нее недоумевающим взглядом и не сразу понимаю, о ком идет речь. Кто она вообще такая, что смеет приходить в мою палату и орать на меня? Немыслимо. Окидываю медицинскую кровать взглядом, где-то тут должна быть кнопка вызова персонала. Я хочу, чтобы эта женщина немедленно покинула мою палату и не ухудшала мое и так плохое самочувствие. – МОЕГО СЫНА БОЛЬШЕ НЕТ!

– Уходите, прошу вас, – отворачиваюсь от нее и жду, когда за ней закроется дверь.

– Дрянь, ты слышишь меня? МОЕГО СЫНА БОЛЬШЕ НЕТ! – слова, пропитанные желчью и ядом, медленно доплывают до сознания, выжигают изнутри и приводят в ужас.

Распахиваю глаза, стискиваю простынь и оборачиваюсь. Перед глазами все расплывается, я проваливаюсь в пропасть.

…Темная мгла окутывает сознание. Дама в темном зовет за собой, и я иду. Подчиняюсь тихому зову, ласковому голосу и следую за дамой в темном в пустоту. Она манит, зазывает сладкими голосом и едва не клятвенно обещает встречу с любимым.

…Черная комната без единого просвета и тихий плачь маленькой девочки в углу. Это я. Голубое платьице с белоснежными рюшами, скошенный набок хвост и разбитые коленки. Это я. Красивый пышный бант с резинки оторвался, когда маленькая девочка, сломя голову, неслась в свою комнату, чтобы успеть спрятаться в шкафу. В самом защищенном месте в доме. Это я. Маленькая и никому не нужная я. Забитая. Пугливая я. И совершенно одинокая.

Я не хочу, чтобы меня кто-то нашел. Сегодня ушел дорогой для меня человек. Моя мама.

…Темная мгла становится плотнее. Она давит. Мне становится нестерпимо больно, я мечусь из угла в угол в поисках выхода, но все безрезультатно. Тьма поглощает, убивает изнутри. Лишает жизненных сил. Я чувствую себя бесхребетной, беспомощной. Никому не нужной. Одной.

Меня затягивает в вакуум: ничего не слышу, ничего не вижу. Мимо меня то и дело проносятся люди с обеспокоенным выражением на лице, только вот мне все равно. Я не верю, что его больше нет. Это не может быть правдой.

В конце концов судьба не может быть такой жестокой, чтобы забирать с собой самых дорогих людей.

Спустя две недели медицинский персонал машет на меня рукой и отправляет в спец. больницу, подлечить нервишки. Только там, оказавшись полностью изолированной от внешнего мира, я прихожу в себя. Мне требуется чуть больше недели, чтобы убедить доктора выписать меня. Осунувшееся лицо, худоба и «умерший» взгляд не шли мне на пользу и стали препятствием для принятия скоропостижного решения. И только ребенок, частичка Антона, заставила доктора сжалиться и отпустить меня.

Новость о том, что я больше никогда в жизни не увижу лукавую улыбку парня, не утону в омуте синих глаз, порой напоминающих глубины океана, лишила меня всех цветов радуги.

Я потеряла вкус к жизни.

Оглянувшись по сторонам, нахожу на прикроватной тумбочке телефон, который мне любезно принес братец. В списке контактов ищу номер человека, на помощь которого уже давно не рассчитываю. И тем менее решаю рискнуть. Ожидаемо. Отец не отвечает на мой звонок. То ли действительно не видит, то ли игнорирует. Я никогда об этом не узнаю. Снова открываю список контактов, нахожу номер, по которому звонила от силы раза два, не больше.

Монотонные гудки наводят на мысль, что и здесь меня ждет провал.

– Слушаю, – расплываюсь в улыбке, осознавая, что сегодня удача явно на моей стороне.

– Добрый день. Есть разговор, – произношу осипшим голосом и представляю картинки своего будущее без прошлого.

Будет сложно, даже очень сложно. Но я справляюсь. Обязательно справляюсь. Опускаю взгляд на все еще плоский живот, кладу руку и расплываюсь в счастливой улыбке. Ради него я справляюсь со всеми тяготами жизни, обещаю себе.

– Не ожидала тебя услышать. Что-то срочное? – хмыкаю на «заботу» мачехи.

Еще одна дурацкая привычка, появившаяся после печальных вестей. Если мне что-то не нравится, что-то идет не по-моему, я начинаю хмыкать, показывая собеседнику все свое недовольство.

– Сомневаюсь, что вам понравится тема, которую я планирую не только поднять, но и в ближайшее время воплотить в жизнь. У меня есть к вам заманчивое предложение, – замолкаю на несколько секунд, даю мачехе время, чтобы принять неизбежное. – Я знаю, что вы копите деньги, чтобы помочь сыну с покупкой автомобиля.

Кто бы мог подумать, что пьяный братец совершенно не умеет держать язык за зубами. Однажды он вернулся с очередной попойки, кажется, были проводы друга, и не сдержался. Именно это и стало моим козырем в войне за собственность.

– Ты на эти деньги можешь не рассчитывать, они тебе никогда не достанутся! Ты погляди, что она удумала? Ты ни копейки в дом не принесла, чтобы требовать что-то взамен.

Прикрываю глаза, прикусываю губы. Сложно держать себя в руках, но если еще и я сорвусь, то между нами точно не выйдет конструктивного разговора. Ну, или хотя бы чего-то более-менее на него похожего.

– Вы, конечно, правы. Деньги ваши, но их вполне хватит на первоначальный взнос, чтобы вы купили квартиру для себя. Дело в том, что квартира, в которой вы сейчас проживаете, по закону принадлежит мне. Я единственная, кому она принадлежит. Отец вам не говорил? – за долгое время из меня впервые вырывается смешок. – Я собираюсь ее продать, поэтому у вас есть месяц на поиски нового жилья. – делаю ударение на слове «моей» и улыбаюсь, ожидая негативного всплеска эмоций.

– Да как ты смеешься, шавка? Еще указывать мне будешь? Домой можешь не возвращаться!

Ох, как же долго до людей порой доходит истина.

– Я не планирую возвращаться в квартиру, где ничего хорошего для меня не было. Вы меня больше не увидите, можете в это поверить. И да, все документы на квартиру у меня, так что не думайте меня обмануть. Ничего у вас не выйдет!

– Не смей! Ты не можешь вышвырнуть нас на улицу, будто мы тебе чужие люди. Мы растили тебя, одевали и кормили! – она продолжает кричать, приводить бессмысленные доводы, только вот мне уже все равно.

После слов мамы Антона мне безразлично все, что окружает меня в этой жизни. Я пуста, из меня словно высосали все жизненные силы и бросили на произвол судьбы.

Ничего не хочется делать.

– Есть другой вариант, – снова замолкаю, давая осмыслить сказанное. – Вы переводите всю сумму, что накопили на машину для своего сына, плюс еще триста тысяч сверху.

Круговыми движениями глажу живот и представляю жизнь в деревне. Собственный дом, круглый год свежий воздух. Что может быть лучше? Уверена, что бабушка нас примет и поможет, а мы поможем ей. Она давно хотела баню, вот эти триста тысяч на нее и уйдут. Остальные деньги пойдут на малыша.

– Ненавижу тебя, дрянь!

Отстраняю от уха телефон, кладу его на подоконник и любезно предоставляю мачехе время высказать в мой адрес все, что у нее накопилось за столько лет. Семь минут. Семь минут она орала о том, какая я плохая и не ценю семью.

– Это так взаимно. Ну, так как вы решили поступить? – беру себя в руки и продолжаю разговор. Не стоит забывать, что мне нельзя нервничать.

Доктор клятвенно обещал молчать о моем интересном положении после моей истерики. Однажды на приеме я не выдержала, расплакалась и рассказала все с самого начала. С того дня, как не стало мамы и отца словно подменили. Доктор дал обещание молчать. И я верю, что он его сдержит.

Никто никогда не узнает про моего малыша.

– Я хочу видеть бумаги!

Рассматриваю отросшие ногти и недовольно цокаю, когда в голову приходит очередная дурацкая идея – постричь их. За время, проведенное в больнице, они отрасли и начали напоминать когти пантеры.

Я никогда не любила длинные ногти, они всегда меня раздражали, а сейчас особенно. Хотя… может, дело вовсе и не в них?

– Не вопрос, сейчас вышлю фото, – быстро фотографирую нужные документы и высылаю.

Благо заранее подстраховалась и приготовила нужные. Мне здорово повезло, что я постоянно таскаю их с собой в рюкзаке под подкладкой. Были бы они в квартире Антона, сомневаюсь, что в ближайшее время смогла бы их забрать. Его мать меня ненавидит и вряд ли бы пустила, а с отцом я так и не успела познакомиться.

– А ты не так проста, как кажешься, – мачеха недовольно цокает. – Продолжай.

– Вы правы. Я давно уже не та маленькая девочка, которая боялась слово сказать поперек. Я выросла! – даю понять, что шутить со мной теперь не стоит. – Кстати, когда отец решит поскандалить, напомните ему, что еще три года назад я предупреждала его насчет квартиры. У него было два года, чтобы накопить для меня первоначальный взнос. И да, сделайте так, чтобы я исчезла из вашей жизни и жизни тех, кто решит меня когда-нибудь найти.

Знаю, что идея исчезнуть из города, раствориться, словно меня и вовсе не было, звучит крайне абсурдно, но я правда не хочу, чтобы о обо мне кто-то знал. Я просто не смогу жить в мире, где каждая улочка напоминает о нем. Про ребят я даже думать не хочу. Слишком больно. Да и не знаю я, жив ли кто-то. Мне ничего не говорят. Ощущения, словно отрезали от мира.

– Ты сумасшедшая? Как я это сделаю?

Пропускаю мимо ушей очередную тираду, полную гнева и желчи. Взгляд натыкается на блокнот. Темно-зеленый, с черной закладкой. На ней белой нитью выбито «Black Raven». Блокнот со стихами.

Моя тетрадь осталась у него, а его… здесь. Со мной.

Словно прощальный подарок с небес.

– Не забывайте, что документы на квартиру все еще у меня и живете вы в ней на птичьих правах. Не поможете мне – вылетите из квартиры. А сейчас я предлагаю вам замечательную сделку – вы отдаете ту сумму, что накопили на машину, и триста тысяч сверху. Уверена, что кредит на такую сумму вам одобрят, и я спокойно уеду. Заметьте, что я прошу сумму в два раза меньше первоначального взноса.

– Ты оставишь нам квартиру? – звучит недоверие в голосе мачехи.

– Да.

– Хорошо. Я все сделаю, как ты просишь.

В больнице провожу еще несколько дней и, собрав сумку с вещами, которые мне заранее принес сводный братец, покидаю и больницу, и город. Больше меня здесь ничего не держит. Только университет, но я планирую перевестись на заочную форму обучения, подав заявление в электронном формате.