Текст книги "Испытание на прочность"

Автор книги: Татьяна Турве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Юля с Машкой за из спинами резвились и громко хихикали, Яна уловила в общем контексте свое имя и вопросительно оглянулась назад. Но те объяснять ничего и не думали, только жизнерадостно скалились.

– Но рюс! Парле франсэ! – внесла свою лепту в общее веселье Галя.

Секундой позже в сумке тоненько пикнул мобильник: SMS-ки, значит, шлют, развлекаются! Состроив для порядка недовольную гримасу, Янка нашарила в сумке под партой мобилку и выудила ее на поверхность: "Что ж они там написали?.." И не успела заметить, как дверь стремительно распахнулась и в аудиторию ворвался Михаил Васильевич, безжалостный грозный директор Городского Академического лицея. (Его сами учителя боятся как визита к стоматологу без местного наркоза, что уж говорить о лицеистах?..) Директор с порога разглядел всевидящим оком телефон в Яниной руке, кровожадным коршуном подскочил к их с Галей парте и в два счета его конфисковал:

– SMS, та-ак… Кто у нас Марианна?

Машка вжалась в парту и попыталась сделать вид, что ее здесь нет. Макарова, добрая сердечная натура, оглушительно громко заявила со своего первого ряда у двери:

– А вот же она, Степанова! На третьей парте сидит.

"Вот зараза! Надо ее переименовать в "предводительницу стукачей"!" – Яна кипела от негодования, и скорей даже не за себя, за подругу. Ситуация, скажем прямо, безнадежная: ладно еще, если б на мобилке высветилось Лена, ну или Наташа, или Ира… Потому как Ленок в классе аж четыре (причем все требуют, чтоб их называли Алёнами), Наташ – три, зато Марианна Викторовна одна на весь лицей.

– Телефон! – подчеркнуто тихо потребовал Михаил Васильевич, Машка безропотно подчинилась. Ее обычно розовое, как у всех рыжих, лицо побледнело так, что челка на лбу издевательски вспыхнула клоунским париком и ярко проступили на щеках веснушки. Проняло Машенцию, вот беда!

– Я вас предупреждал: на занятиях телефоны должны быть отключены! – после томительной паузы отозвался директор, и обнародовал с нескрываемой радостью, посверкивая стеклышками очков: – Вы двое – получите через две недели! Остальным будет наука, – и обвел класс гипнотизирующим взглядом: – У кого еще есть лишний мобильник? Не стесняйтесь!

– Мне должны звонить! – отчаянно выпалила Яна прямо с места, не поднимаясь. Все равно уже нечего терять.

– Звонить должны? Ай-яй-яй!.. – вроде как с сочувствием покачал головой директор, и со змеиной улыбкой Мефистофеля припечатал: – Это твои проблемы.

Галя на сей раз сработала оперативно: изо всех сил лягнула Янку под партой ногой, заехав как раз по лодыжке в открытой туфле-"лодочке". Яна зашипела от боли, поминая Галину незлым тихим словом: "Ну, я на перемене с тобой разберусь! Хотя, может, она меня от отчисления спасла: если б стала сейчас пререкаться…"

– Торба! – еле слышно прошелестела за спиной Маша.

– Торбень, – искренне поддержал Юлькин голос.

– Я этой Макаровой!.. Ну подожди-и у меня… – зловещим шепотом пообещала Галя и с такой силой сжала кулак с темно-красным острым маникюром, что сомневаться не приходилось: уж кому, а злыдне-Макарчихе сегодня не позавидуешь…

Но на том мелкие житейские пакости и крупные неприятности еще не закончились. После алгебры они, как полагается, всей бандой высыпали на улицу, шумно возмущаясь по поводу директорской несправедливости. («Он что, думает, здесь гестапо какое-то!» – громче всех кричала Машка.) Макаровой что-то нигде не было видно – успела, видать, незаметно улизнуть домой, трепеща в ожидании неминуемого возмездия. (Чует кошка, чье мясо съела!) Забыв про директора, девчонки принялись наперебой предлагать все новые и новые способы изощренной мести, больше всех распиналась Галина батьковна. (Да уж, Макарчихе крупно повезло, что Галька отходчивая: к понедельнику сто пудов все забудется, найдутся дела поинтереснее. И слава Богу, а то временами аж страшно становится, как их послушаешь.) Яна в этом жарком обсуждении участия не принимала, больше помалкивала, пытаясь прикинуть про себя масштабы свалившегося на голову несчастья: целых две недели без мобильника! Кранты дело… Плелась следом за девчонками с понуренной головой, то и дело вздыхая, но вдруг споткнулась на ровном месте, едва не потеряв равновесие: кто-то сзади с силой потянул за рукав куртки и выдернул из толпы лицеистов.

– Ничего не вижу, иду по приборам, – раздался над головой знакомый насмешливый голос. "Сережка! – с унынием сообразила Яна. – Только его мне сейчас не хватало, последний штрих!.."

– Что ты здесь делаешь? – Янка нахмурилась с неудовольствием, оправляя на себе золотисто-коричневую кожаную курточку, папин презент. Она ею очень дорожит: – Так и рукав можно оторвать!

– Что ни рожа, то Сережа! – издевательски пропела издали Галька (не спеша, впрочем, подходить поближе). Подруги не расходились, глазели на них двоих с назойливым любопытством и о чем-то секретном пересмеивались. Сергей их жалкие поползновения достойно проигнорировал, зато Янка непроизвольно смягчилась: вечно Галина батьковна что-нибудь как сказанёт!.. Взяла себе новую моду – наезжать на ее, Яниных, друзей!

– Мы поговорим! – крикнула она девчонкам и увлекла Сергея за собой, прочь от снующей взад-вперед орды лицеистов.

– Мы будем рядом. Если что, кричи! – сообщила во весь голос бессовестная Юлька (нисколько не заботясь, что ее слышит половина лицея). И вся компания залилась жизнерадостным смехом.

– У тебя есть последняя возможность, – сверля Янку внимательным карим взглядом, огорошил на месте Сергей.

– Какая возможность? – она от удивления растеряла все заранее приготовленные для объяснения слова, с таким трудом нанизанные на ниточку одно к другому.

– Все исправить, начать все сначала. Единственное условие…

– Ах, еще и условие! – перебила она с нескрываемым сарказмом и украдкой оглянулась в поисках своих девчонок. Но те уже ушли, не стали ее дожидаться.

– Не издевайся, – непривычно тихо сказал Сергей. – Я задам один вопрос: он или я? Решай прямо сейчас, – и впился испытующе в ее лицо, и даже дыхание затаил, кажется. Яна почувствовала, как от напряжения прилила к щекам кровь, и отвела глаза, кляня себя за мягкотелость. (Ну как можно заявить человеку прямо в лицо, что он тебе больше не нужен? И тем более не чужому тебе человеку – такое чувство, будто породнились с Сережкой за эти месяцы… Избитая киношная фраза "давай останемся друзьями" здесь точно не прокатит, это было бы сплошным издевательством.)

Но он и так все понял, сквозь зубы процедил:

– Ну, не поминай лихом! – круто развернулся и пошел прочь, непривычно ссутулившись и сунув руки в карманы своей потертой коричневой байкерской куртки. У Янки сердце сжалось от необъяснимой тоски – сколько же раз она видела, как он уходит… Десятки, сотни раз.

– Подожди! – выкрикнула внезапно охрипшим голосом. – Прости меня.

– Почему же? – он взбежал обратно по ступенькам и встал рядом с ней, прислонившись спиной к перилам. На губах застыла небрежная кривая ухмылка, а лицо злое до чертиков: вот сейчас как выскажет ей все по порядку, мало не покажется!.. – Ты очень умно все сделала. Поздравляю.

– Все равно прости меня. Я перед тобой виновата. Даже не сейчас, а раньше…

– Опять со своими идиотскими прошлыми жизнями! – взорвался он. – Думаешь, я не понимаю, в чем дело? Ты меня протестировала по этой своей… как ее? Соционике, да? И решила, что я тебе не подхожу.

"Так он вот что подумал! А я сразу не догадалась, шляпа…" – она отрицательно взмахнула рукой, заглядывая снизу ему в глаза:

– Не в этом дело. Соционика здесь вообще не при чем. Просто скажи, что ты меня прощаешь.

Он медленно покачал головой, недобро прищурясь. Руки по-прежнему в карманах, небось сжаты в кулаки, ноги прочно расставлены – вид самый что ни на есть враждебный. И возвышается над ней на целую голову, чувствуешь себя рядом малюткой-лилипуткой, девочкой с пальчик!

– Для меня это очень важно. Ну пожалуйста… – презирая себя за этот просительный тон, повторила она в третий раз. Сережка вопреки всем ожиданиям смягчился и пробормотал:

– Ладно, Бог с тобой… – по-братски обнялись, словно перед долгой разлукой. Сергей прижал ее к себе так, что едва кости не захрустели, и что-то не торопился отпускать: – Где я такую найду?

– Найдешь себе нормальную, – Янка с осторожностью высвободилась из этих богатырских объятий: – Как ты в прошлый раз говорил?.. Без сдвига по фазе.

– Нормальную мне не надо, – с убеждением заверил он, и завелся опять по новому кругу: – Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? Хочешь со мной… как вы там говорите? Кармически развязаться. Да не реви, глупая… Я через неделю позвоню, будет время подумать.

– Не надо звонить… Так еще труднее.

– А-а, значит, вот как! – отстранил ее от себя и зашагал восвояси энергичным шагом, высокомерно вскинув стриженую русую голову. Уже у самых ворот обернулся и крикнул со злой улыбкой в полный голос (опять все знакомые-незнакомые в радиусе километра услышали, завтра весь лицей будет в курсе):

– Увидимся в следующей жизни! Я тебя не простил.

Еле сдерживая подкатывающие к горлу слезы, Яна похоронным шагом двинула к остановке – пора уже и к дому, родному дому… (Нечего здесь торчать на радость местным зевакам.) И замерла на месте: на крыльце возле корпуса лицея, всего лишь в десятке метров от нее, маячила нескладная долговязая фигура Капли. Выходит, торчал на своем наблюдательном пункте все это время, следил за ними с Сережкой, и теперь тоже не уходит, наслаждается зрелищем – любуется на ее зареванную физиономию и распухший красный нос! Взвившись ракетой, Янка со всех ног бросилась к лицейским воротам, не глядя, куда бежит, натыкаясь по пути на встречных прохожих.

Девчонки ждали ее на остановке в двух кварталах от лицея: мерзли, пританцовывали на одном месте, отбивая на асфальте чечетку, но не расходились. (Яна вяло порадовалась, что успела по дороге привести лицо в порядок, хотя бы сравнительный.)

– Ну и как? Что он сказал? А ты ему что?.. – заверещали подружки при виде нее, перекрикивая друг друга. Пока Яна раздумывала, что бы им ответить понейтральнее, выручила Машенция:

– В следующей жизни они решили не встречаться!

"Если б они только знали… До чего же пакостно на душе! Эта история мне еще аукнется", – без излишнего оптимизма подытожила Яна, отмалчиваясь или вяло отнекиваясь в ответ на Галькины энергичные расспросы. Вот бывают же такие дни – все идет наперекосяк, все через пень-колоду! Конечно, по-глупому вышло с Каплей, могла бы удалиться с достоинством, с высоко поднятой головой, так нет же – припустилась вскачь, как антилопа гну… А со сценой прощения еще глупее – точь-в-точь как в дешевой мыльной опере! (Для непосвященных, не рейкистов, вообще по-дикому прозвучит.) Но ведь и в самом деле важно расстаться по-человечески – no hard feelings, никаких тяжелых чувств, как говорят американцы.

Дома тоже ничего хорошего не ожидало. Погрузившись с головой в невеселые раздумья, Яна машинально толкнула дверь в свою комнату и остолбенела: весь пол был устлан пошматованными клочьями бумаги, словно первым снегом до срока присыпало. Неужели Гаврюха тетрадь разодрал?.. Как выяснилось, и того хуже: книга Мастера Ольги об исцеляющем фиолетовом пламени (как значилось на уцелевшей обложке), врученная на последнем семинаре по Рейки. Яна хотела ее перечитать не спеша, сделать для себя пометки, чтобы все уложилось в голове, но каждый раз откладывала на потом.

– Ах ты, паршивец! А ну, иди сюда! – рявкнула девочка не своим голосом, аж сама себя испугалась. – Гаврила!!!

Но котяра оказался не из дурных: молниеносно вкарабкался на шкаф и оскорбленно заверещал, топорща острые усы и размахивая хвостом как боевым знаменем. Шерсть всколочена, на усатой разбойничьей морде ни капли раскаяния или хотя бы смущения – не смирный домашний кот, а неприрученный африканский зверь! Янка волей-неволей улыбнулась: и в самом деле, до чего же на пирата похож! Злость на кота-разгильдяя потихоньку улеглась:

– Ладно, или сюда! Я больше не буду ругаться. Проехали.

Гаврюха поверил на слово, покинул свое бомбоубежище и подбежал вразвалочку с самым непринужденным видом.

– Ну и кто ты после этого? – пожурила его Яна, ползая по жесткому ковру на коленях и собирая огрызки брошюры в одну компактную кучку. – Где я теперь найду, как буду Мастеру отдавать? Ты об этом подумал? – котяра не ответил, примирительно потыкался головой в ее сброшенные впопыхах домашние синие тапки с помпонами.

"Где же он книжку-то раздобыл? Она ведь должна быть как будто бы в ящике под компьютером – конечно, если мне не изменяет память… Хотя память у меня известно какая, девичья склеротическая!" – Янка хмыкнула и окончательно подобрела, присела на ковер, протянув затекшие от лазанья на коленках ноги в прозрачных черных колготках (чего уж тут удивляться, что она на улице чуть в сосульку не превратилась!). И почесала Гаврилу за ухом:

– Эх ты, морда мелкая! Внимания тебе не хватает, что ли? Раньше ты себе такого не позволял…

И осенило – ясновидение-не ясновидение, но интуиция точно сработала: "Ну конечно, не хватает внимания! Я же с ним последнюю неделю почти не играю, нет времени. И домой поздно прихожу, вот он и обиделся. Акция протеста, "Трудный ребенок-3"! И плюс энергию некуда девать…"

Из педагогических соображений Янка выждала десять минут, сверяясь с хронически отстающими настольными часами, и выудила из хранилища под диваном Гаврюхины старые игрушки. Особым успехом у него обычно пользовалась самодельная мышь Маргарита, сварганенная из кусочка серого меха: хвост – отчикрыженная втихаря бахрома от маминого шарфа (та все равно его не носит), глаза – пупырчатые черные пуговки, и на шее вместо ошейника длинный, не раз проверенный на прочность шелковый шнурок. "Не мышь, а произведение искусства!" – без ложной скромности воздала себе по заслугам Яна, вертя в руках Гаврюхину мышь.

Гаврила воодушевился как котенок, а не солидный годовалый кот: гонял свою добычу по всей комнате, прижав от азарта уши вплотную к лобастой голове. Наконец настиг, цапнул лапой, издал душераздирающий боевой клич и с Маргаритой в зубах с размаху вскарабкался на штору. А Яна в полном изнеможении повалилась на диван: да-а, нелегкое это дело – выгулять в небольшой комнате гиперактивного кота! На улицу б его, чтоб порезвился да накопленный на зиму жирок маленько согнал, да только вот боязно… Не на поводке же выводить, честное слово! Дворовые коты засмеют.

Богдан опять не позвонил. Янка не меньше часа ошивалась в прихожей возле телефона, надеясь на что-то нереальное – ведь случаются же в жизни чудеса! Мысли в голове роились не самые оптимистические: а что, если он именно сегодня звонил на трубу и там, понятное дело, никто не ответил? (Кроме секретарши Леночки, разве что.) Тогда он мог решить, что его просто-напросто игнорируют – самый простой вывод, что напрашивается сам собой… А это значит, все кончено, нет никакой надежды.

Вот и сбылось ее недавнее пророчество: ни Богдана тебе, ни Сережки! Осталась с носом. Все-таки Мастер была права: надо приучаться следить за своими мыслями, особенно негативными, а то практически все сбывается… Сама себе накаркала.

Нет, не зря Мастер Ольга на прошлом семинаре специально подчеркнула, что сила и образность мысли у нее, Яны, постепенно возрастают. Стоит лишь подумать что-то сгоряча, в раздражении – ну или на кого-нибудь обидеться, – и тут же под руками бьется посуда, или еще какая кухонная утварь с грохотом падает, или что-то мелкое рассыпается с барабанным стуком… Приходится лазить на карачках по всей кухне, как горемычная Золушка, и собирать по крупинкам то рис, то гречку, и попутно размышлять о пользе позитивного мышления! Неделю назад даже компьютер сам собой отрубился, когда она стала вспоминать про Сергея и мысленно себя накручивать, что такой-сякой, редиска… А у мамы однажды чуть телевизор не перегорел, как только начали с ней пререкаться – сразу же пошли помехи, еле успели выключить.

Наверное, Мастер именно об этом предупреждала: нужен постоянный контроль за своими эмоциями, словами и – в особенности – мыслями. Только положительные высказывания – и никаких гвоздей!.. Короче, мокрая тряпка на голове. Все люди как люди, живут себе обычной жизнью изо дня в день, по мелочам не грузятся, зато персонально для Яны разработан целый свод каких-то законов и слабо понятных ограничений…

В половину десятого осчастливила звонком Юлька. (Скорей всего, решила морально поддержать после потери мобильника и объяснения с Сергеем.) Чего уж тут удивляться, что и тема для разговора всплыла соответствующая, в самых мажорных тонах:

– Слушай, а можно как-нибудь узнать, когда ты умрешь? Когда я умру, в смысле, – напрямую бухнула Юлия.

– Оно тебе надо? – неохотно пробурчала Яна. И так на стенку лезть готова, точно Гаврила-каскадер, а тут еще Юлька со своими глобальными вопросами! (Скорей всего, "Битву экстрасенсов" только что посмотрела по ящику, время-то как раз подходящее.)

– Нет, ты скажи: можно? – упрямо гнула свою линию подруга.

"Все равно ведь не отстанет!" – безнадежно подумала Янка и сдалась, уселась поудобнее в любимом глубоком кресле в своей комнате:

– По идее, да, можно. Астрологи как-то высчитывают, только я себе такого не делала.

– Почему? Интересно же! Хотя тебе-то зачем, ты и так можешь посмотреть…

Тут уж Янка не утерпела и насмешливо фыркнула: похоже, в Юлькиных глазах она не больше и не меньше, чем гибрид Вольфа Мессинга с Вангой, с легкой примесью Кашпировского! Придется подруженьку разочаровать:

– Ты что, думаешь, я суперменша какая-то? Наоборот, я иногда себя такой слабой чувствую, будто ничего не могу изменить…

– Ты – можешь, не прибедняйся! – заверила Юлия. – А я б свое будущее посмотрела… Лучше сразу узнать, сколько времени есть в запасе.

– Насколько я помню, я почти всегда рано умирала, – сочла нужным поделиться своими соображениями Яна. – Не знаю почему…

Помолчали. В трубке что-то коротко и отчетливо зашипело, но Яна не обратила на этот посторонний шум внимания, слишком задумалась. Юлька тактично вздохнула в самую мембрану (про Эвелин Кэтрин Джефферсон она была уже в курсе, такую новость разве утаишь):

– А ты что, все свои прошлые жизни помнишь?

– Да нет, что ты! Всего несколько, – поспешила внести ясность Яна. – Не больше десяти, где-то так. Мастер говорит, что насильственная смерть оставляет сильный отпечаток во всех тонких телах, поэтому ее легче всего вспомнить – стресс ведь все-таки для души… Может, у меня и другие воплощения были, где я доживала до глубокой старости. Только я такого не помню.

– Почему не помнишь? – Юлька заметно изнывала от любопытства.

Ответить Яна не успела: со стороны кухни раздался оглушительный грохот, словно кто-то в сердцах швырнул на пол целую груду посуды. Затем стало невыносимо, одуряюще тихо, и секундой позже донесся мамин истошный вопль:

– Ты когда-нибудь научишься за собой убирать?!..

– Слушай, я потом перезвоню, – испуганно сказала Юлька и со скоростью звука отключилась. Как раз вовремя: мама выскочила в коридор и принялась непонятно с какой радости кричать:

– За телефон сама будешь платить! Часами висит!..

У Яны в голове зашевелились самые страшные подозрения: без слов ринулась на кухню и – разумеется! – увидала брошенный прямо на грязном обеденном столе параллельный телефон. Под ногами противно захрустели осколки битых тарелок – неужели весь праздничный сервиз за раз угрохала? – а из трубки раздавались отчетливые короткие гудки…

– Ты что, опять подслушивала?!

Подоспевшая следом мама и не думала отрицать, сломя голову бросилась в атаку:

– Все нервы мне вымотала! Откуда ты взялась на мою голову!

– Не кричи на меня!

– Этот твой… богемный образ жизни у меня уже в печенках сидит! С утра до вечера – одна только музыка! И шляется неизвестно где! Как ты дальше думаешь жить?!

– Оставь меня в покое!

Глава третья. Бегство

А мне приснилось, миром правит любовь,

А мне приснилось, миром правит мечта.

И над этим прекрасно горит звезда…

Я проснулся и понял: беда!

(Виктор Цой)

Володя едва успел открыть входную дверь, как из щели проема потянуло сквозняком, липким холодом и еще чем-то почти неразличимым, но очень неприятным. Он всей ладонью с треском ударил по выключателю, после секундной задержки зажглась низкая хрустальная люстра в прихожей и тревога вроде бы поутихла. Фу ты, распереживался хуже кисейной барышни!

Из гостиной выглянула Марина в своем любимом, винного цвета кимоно, перехваченном на талии широким поясом (жена от этого напоминала фигуристые песочные часы). И не спится же ей в такое время… Неужели начнет сейчас выяснять, где он был? Врать Владимир, конечно же, не станет – ответит, что у Рыжего, школьного друга. Только она давным-давно не задает подобных вопросов, неукоснительно следуя современному европейскому принципу: "У тебя своя жизнь, у меня своя". И махровое равнодушие в глазах, иногда аж зло берет!

А жена к нему выходить не спешила, застыла в дверях гостиной, нервно теребя свисающую до колен узорную ленту пояса. Волнуется? Отчего? Что-то случилось? Вот тебе и неприятности!..

– Где Янка? И Ярик? – первая мысль была о них, о детях.

– Ярик спит. А она… – Володя сразу же отметил это подчеркнутое "она": – Закрылась у себя, не открывает. Ничего не слышно…

В Марининых круглых настороженных глазах притаился испуг. Володя ощутил, как сердце сжалось в тугой комок:

– Поскандалили?

– Конечно, кто у нас по жизни виноват!.. – жена возвысила голос до крика, нисколько не заботясь, что весь дом уже спит. Обычная тактика.

Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не сорваться, Владимир раздельно и четко произнес:

– Постарайся с ней помягче. У нее сейчас трудный период.

– А у меня, значит, легкий период! – жена взвилась, как темно-красная новогодняя ракета. Или китайский дракон из Янкиных любимых фильмов фэнтези – фейерверк в деревушке хоббитов…

– Хоть раз в жизни подумай о ребенке. Не о себе, – ледяным тоном отчеканил он и направился к дочкиной комнате, приглушая шаги. На двери поверх разноцветных старых плакатов размещался новый, небрежно накропанный от руки и наскоро приклепанный железными канцелярскими кнопками: "Основной закон общения – взаимное уважение."

"Бедный телепузик, какое уж тут взаимное уважение!" – с горечью подумал Володя и осторожно подергал за металлическую дверную ручку. Та не поддавалась, в замочной скважине угадывался лишь вставленный изнутри ключ. Ему стало уже по-настоящему не по себе, прошиб холодный пот: с одной стороны, возможно, она просто заснула, намаялась за день со всей этой руганью. Но с другой…

Впадать в панику не было времени. Володя разыскал в прихожей возле потемневшего зеркала (куда Янка сваливала свои девчоночьи причиндалы вроде заколок, резинок и тощих полупустых тюбиков с таинственным содержимым) длинную железную шпильку. Ну что ж, ничего другого не остается, как применить на практике освоенный в Морской Академии трюк – был у них в казарме некий Михаил, душа-человек. Как выяснилось позже, вор со стажем – "ловкость рук и никакого мошенничества"!..

Володя проковырялся в замке минут пять, уже принялся про себя чертыхаться, но на рекордной шестой минуте с трудом провернул ключ. Дверь с мягким щелчком отворилась, караулящий у его ног кот прошмыгнул в комнату первым и запрыгнул к дочери на кровать. Янка недовольно забормотала чужим сонным голосом и проснулась, подскочила, как солдат по тревоге, с абсолютно круглыми в полутьме глазами:

– Что такое?

– Ничего, спи, – разбудил все-таки!

– А ты только пришел? Где ты был? – похоже на то, что малая проснулась уже полностью и была не прочь поговорить. Жалко, свет не включишь – посмотреть бы сейчас на ее глаза…

– У Рыжего был. Спи.

– Посиди со мной, – попросила она, как в детстве. Володя послушно умостился на краю кровати, хоть глаза давно слипались:

– Что-то снилось?

– Ага… Иногда такие сны, что не хочется просыпаться.

– Так хорошо?

– Здорово.

– Что же там такого? – как можно беззаботнее поинтересовался он и опять внутренне подобрался, точно сторожевой пес, учуявший опасность.

– Там все друг друга понимают… С полуслова, – дочка тяжело вздохнула. (Что-то она в последнее время слишком часто вздыхает! Это не есть хорошо.) – Там много друзей, можно летать… – забормотала она мечтательно, натягивая до подбородка одеяло.

– А здесь плохо? – напряженно отозвался Владимир.

– Здесь тоже ничего… В основном ничего. Но там лучше. Здесь много боли, разрушения… Давит.

– Это из-за мамы? Оттого, что вы ругаетесь?

– Нет, она здесь не при чем, – быстро ответила Янка и замотала головой с растрепанными длинными волосами. – Тут другое, ты не поймешь. Никто не поймет.

– Try me (испытай меня), – предложил он со всей возможной серьезностью. Ну что ж, попробуем на ее языке, раз уж по-русски не срабатывает… Дочура на его отчаянные попытки наладить контакт хмыкнула со смешком:

– May be next time, in some other life. (Может, в другой раз, в какой-нибудь следующей жизни).

И все равно на сближение не пошла: чуток подурачилась и опять погрустнела, вздохнула коротко и надолго замолчала, ушла в себя.

"Может, в лицее что-нибудь стряслось? Подружки, учителя? Неприятности какие-то? Этот ее байкер, давно не звонит… А я, дурак, обрадовался, – принялся он гадать чуть ли не по пальцам. – Может, поссорились?.." – И напряженно подыскивал нужные, самые верные сейчас слова:

– Сбежать в свои фантазии – это легче всего. А сесть и спокойно разобраться в том, что происходит…

– Ты Воин, а я нет, – перебила Янка. – У нас разное начало. Я миротворец… И никакие это не фантазии!..

– Простите, недопонял? – Володя комически развел руками, изображая простодушного симпатягу Швейка. (А что еще на это скажешь? "Разные начала", дескать, не для средних умов!) Ну что ж, свершилось: теперь дочка и для него стала инопланетянкой, книгой за семью печатями, как жаловалась в начале осени Марина. У Стругацких есть что-то на эту тему, в повести "Волны гасят ветер", – о поколении сверх-людей, "люденов". (Стругацкими Володя зачитывался еще с молодости.) Надо же, корифеи советской фантастики еще в те времена дремучего НТР, научно-технического прогресса, предсказали появление индиго…

– Просто не забывай, что я тебя люблю, – выйдя из тяжелого оцепенения, он с неуклюжей нежностью погладил дочь по голове.

– Я тебя тоже, – серьезно и просто ответила Янка и уткнулась лицом в его плечо. И носом подозрительно шмыгает, опять!.. До чего же проще с мальчишками.

Наутро опять заварилась каша, не расхлебали еще за прошлый вечер! Яна встала в сумрачном настроении, с приглушенной головной болью, и минут двадцать бродила в раздумьи около шифоньера, соображая, что бы такое особенное сегодня надеть. (Если удачно выбрать прикид, то, глядишь, и настроение через час-другой появится… Испытанный временем прием, срабатывает в восьмидесяти процентах из ста.) Но сегодня не посчастливилось: в комнату без стука ворвалась мама, облаченная в свое любимое кимоно агрессивно-красного цвета, со вчерашним инквизиторским выражением на лице. (Так запросто проигнорировала все предупреждения на двери – да еще на трех языках: «Не беспокоить!», «Don't disturb!», «Pas derange!» – и зашла!)

– Имей в виду: будешь поздно приходить домой – останешься без карманных денег! – провозгласила с порога мама, и Янка сорвалась, напрочь забыла о своем непоколебимом решении не поддаваться ни на какие провокации. Угрюмо буркнула:

– Я этого не переживу.

– Ах, во-от оно что!.. – с торжествующими нотками затянула мать и всплеснула на радостях широкими рукавами кимоно: – Ничего, отец уедет – я за тебя возьмусь! Как шелковая будешь! – и выскочила за дверь, точно ужаленная.

"А ведь точно возьмется… Не дай Бог, папа уедет – она ж мне жизни не даст! Хоть из дому беги…" – съежившись, Яна опустилась на вертящийся компьютерный стул, забыв про не выбранный с вечера прикид, не собранную на сегодня сумку и даже про сам лицей. Внутри все дрожало натянутой до упора гитарной струной. Ну что ж, замечательное начало нового дня…

– Зачем ты даешь ей деньги?! – Марина влетела в их тесную ванную, где двоим уже не развернуться, и обвиняюще ткнула Володю пальцем спину: – Она теперь вообще неуправляемая стала! Ты уйдешь в рейс, а я с ней что буду делать? К ней же на хромой козе не подъедешь!

Он не спеша протер жестким ворсистым полотенцем выбритые до зеркальной гладкости щеки, наблюдая за женой в настенное трюмо с каплями воды. Повесили зеркало на пару с Ярославом слишком высоко, под свой молодеческий рост – дочуре каждый раз приходится подпрыгивать, чтоб разглядеть собственный подбородок. Да и Марине наверняка тоже. Хотя какое это сейчас имеет значение?

– Я в этом году решил не уходить, останусь дома. Яна не хочет, чтоб я надолго уезжал.

Жена замерла за спиной с приоткрытым от изумления ртом, и вытянулась во весь свой невысокий рот, заглядывая ему через плечо. Как ни странно, в зеркале при том все же отражалась – неужели на каблуках в такую несусветную рань? Хотя какое это имеет значение!

– Так что я остаюсь дома, решено. А ты разве не рада? – улыбаясь одними губами, холодно осведомился Владимир.

– Что ты сказала отцу? Ты соображаешь, что ты делаешь?! – мама настигла Янку за завтраком, когда та в целях успокоения заварила любимый жасминовый чай и только примерилась полить медом тонко намазанный маслом бутерброд. (Свежий хлеб с маслом и душистым янтарным медом – самая вкусная в мире еда…) В своей боевой горячке мама, видимо, забыла, что кухня у них в семье считается как бы нейтральной территорией, где улаживаются все ссоры. Когда-то считалась.

– Если он через месяц не уйдет в рейс, мы останемся без денег! – выпалила мать на одном дыхании, меряя ее с ного до головы разъяренным взглядом. И понизила голос до драматического шепота: – Совершенно без денег, на нуле! И ты останешься, на хлебе и воде!

– Хоть похудею, – невпопад брякнула Яна. (Иногда – обычно в самых неподходящих случаях – у нее прорезается черный юмор.) И отодвинула в сторону нетронутый бутерброд с сиротливой лужицей меда посередине, есть напрочь расхотелось. (Конечно, когда тебя через день попрекают куском хлеба – какой уж тут аппетит, фигушки!..)

– Это сейчас ты умная! – мама уходить не собиралась, стояла над душой. Психологическая атака, по всей видимости…

– Не трогай меня, мне надо собираться, – стараясь не повышать голос, чтоб не вляпаться с утра в изматывающий все нервы скандал, предупредила Яна. Вскочила с табуретки, наспех отхлебнула огромный глоток горячего чаю и закашлялась, хватая раскрытым ртом воздух.

– Заставь дурного Богу молиться: и лоб побьет, и Бога не упросит! – с удовольствием припечатала мама, и Янка сорвалась: