Текст книги "Испытание на прочность"

Автор книги: Татьяна Турве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

"Така-а-я, сяка-а-я сбежала из дворца!

Така-а-я, сяка-а-я расстроила отца!" – визгливой заезженной пластинкой закрутился в голове назойливый мотивчик из "Бременских музыкантов", со времен золотого детства. Находясь по-прежнему в легком заторможенном трансе, Янка в два счета открыла навороченный, незнакомой конструкции входной замок и выскочила на лестницу, и вихрем помчалась вниз, словно опасаясь неизбежной погони. Через три пролета остановилась: Сережка вышел из квартиры следом за ней, но никаких эмоций не проявлял – не звал обратно, не злился и, тем более, не уговаривал вернуться. И даже не спрашивал, в чем дело, отчего она так резво рванула на третьей скорости! Стоял себе в горделивой неподвижности у самых перил, вроде памятник кому-то из исторических "отцов", и надменным взором посматривал вниз. А лицо поразительно похоже на того другого с усиками, который "нездешний"…

И снова этот преследующий ее вкус "дежа вю": это все когда-то уже было! Она точно так же бежала прочь по лестнице, и умоляла в глубине души, чтоб он догнал, не дал ей так просто уйти…. А он стоял точь-в-точь как сейчас, невозмутимо скрестив руки на груди, и холодно смотрел вслед, только губы кривились в напряженной улыбке. Хотя нет, тогда она не оглядывалась – единственное различие…

– Я домой, – зачем-то проговорила Янка едва ворочавшимся языком, хоть и так было все ясно. "Дежа вю" бесследно пропало, опять не удалось ухватить до конца это мучающее ее воспоминание… "Ну сколько это будет продолжаться?!.. Я так больше не могу! Я больше не выдержу", – взмолилась девочка про себя.

Сергей круто развернулся и скрылся из поля зрения – зашел, видно, обратно в босяцкую квартиру. (Сколько Яна ни прислушивалась, не смогла расслышать звук шагов: кроссовки заглушают их не хуже индейских мокасин.) Через секунду раздраженно хлопнула наверху дверь и все стихло, ждать больше не имело смысла. Яна медленно побрела вниз.

"А ведь мог же культурно спуститься и по-спокойному где-нибудь на лавочке разобраться! Выяснить, что это вдруг нашло, я бы все объяснила… Да-а, характер у обоих… – с пугающим замороженным спокойствием думала она, зачарованно следя за мелькающими под ногами тускло-серыми ступеньками. – И чего это я так рванула?.. Надо же, интуиция! Но это даже к лучшему, я с ним вечно влипаю в какие-то истории, вспомнить хотя бы тот концерт в "Юбилейном"! Потом еще месяц колбасило, не могла восстановиться…"

Но что же все-таки произошло? Если верить тому, что за несколько кратких мгновений пронеслось у Яны перед глазами сразу же после появления Михаила, ничего хорошего ее на той вечеринке не ожидало. Под печально-строгим взглядом Архангела в какую-то секунду привиделась она сама, лежащая в полной отключке на диване, валетом рядом с мирно сопящим Эдиком. И Сережка на коленях, хлопает ее по щекам и заламывает в отчаянии руки… А рядом со спокойным безучастным лицом, фараоновской застывшей маской, возвышается Максим, родственная душа. (Как будто за мышами лабораторными наблюдает!) И даже не пытается помочь: одной мышкой больше, одной меньше – ах, какая досада!..

Конечно, есть немалая вероятность, что она просто-напросто подключила свое богатое художественное воображение, но в любом случае стоило перестраховаться. Уж с такими делами не шутят, здесь уже вопрос жизни и смерти… (Если у нее к алкоголю устойчивость примерно так нулевая, то что тогда говорить о наркотиках?)

Несмотря на эти – вполне здравые – соображения, настроение все равно безнадежно испортилось, камнем скатилось до нуля. Обида на Сергея засела колючкой глубоко в груди – да так, что сам Мартын с его хваленым перепросмотром не достанет! (Будет теперь грызть изнутри, высасывать энергию…) "Называется, сходила на день рожденья, развлеклась дальше некуда! Всю жизнь буду вспоминать! – Яна принялась попрекать себя на все лады, распаляясь все сильнее: – Ну почему у меня всё не как у людей?!.. Вот говорит же мама: "Вечно ты куда-нибудь вступишь!" Как в том анекдоте про Крокодила Гену с Чебурашкой: то в комсомол, то в алебастр.."

Глава десятая. Что же делать?

Чувства, в которых тебя оскорбили,

никогда не бывают лучшими.

(Козьма Прутков)

Она решила пройтись от Старого Города до железнодорожного вокзала пешком, а там уже на что-нибудь попутное сесть. (И неважно, в общем-то, на что…) До того рвалась прогуляться, остудить разгоряченную голову, что не остановил ни ветер, ни непроглядная, сгустившаяся по-осеннему тьма, слабо разбавленная горящими то там, то сям горбатыми фонарями. (Вот вам и центральная улица Города, дожили!) Времени-то всего шесть с копейками, а темень уже хоть глаз выколи… Тоска зеленая. Янка по дороге и сама не заметила, как снова принялась себя жалеть – и до того разошлась, что едва не разревелась на ходу. От досады на себя, обиды на Макса, «родственную душу» со времен то ли Атлантиды, то ли Древнего Египта, что готов продать за грош, на Сережку и еще того другого, самодовольного франта с золотым перстнем…

Выручил мобильник, старый друг и верный соратник – тоненько звякнул SMS-кой. Светка из Клуба кастанедовцев: на экране телефона ярко высветилось краткое, без лишних реверансов сообщение, что обещанное народное вече собирается не в понедельник, как планировалось до того, а сегодня. "Во как быстро развернулись, молодцы! А все Светлана, организационный талант… Или нет, тут не талант – талантище! – отметила Яна с уважением, по инерции все еще шмыгая носом. – Все-таки Мартыну с ней повезло." (Эти двое могут морозиться сколько угодно, делая вид, что не имеют друг к другу абсолютно никакого отношения, но ее-то, Янку, не проведешь!)

Пришлось разворачиваться на сто восемьдесят градусов и шагать в обратную сторону, прямиком к Суворовской – как раз туда, откуда пришла. Но Яна была несказанно рада новой отговорке не идти сразу домой: может, по дороге хоть отвлечется и за клубными проблемами забудет про свои "высосанные из пальца", как ужасно дипломатично заверяет мама.

И опять все сложилось совершенно не так, как Янка ожидала! Пока она гигантскими от спешки шагами поднималась по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, в голове успела пронестись добрая сотня вариантов: во-первых, может быть, никто и не пришел! Будет все та же доблестная мушкетерская троица – Мартын, Светка и она. Вариант номер два был чуток получше, но тоже не фонтан: может быть, даже и пришли, подтянулись потихоньку, но работать по наполнению клубного резервуара ни у кого не возникло хоть самого малого желания. Сидят себе за маленьким столиком у окна, поближе к батарее, прихлебывают травяные чаи, жуют притащенное из дому печенье и треплют языками, как это обычно и происходит у них на посиделках… Ла-ла-ла, бла-бла-бла, из пустого в порожнее!

Но действительность превзошла ее самые смелые ожидания: клубный народ наличествовал почти в полном составе, зато состояние у кастанедовцев было, мягко выражаясь… Не совсем адекватное. Сидели, кто куда упал: на стульях, на разбросанных в беспорядке матах, на голом паркетном полу, и ритмично покачивались под что-то медитативно-красивое, на слух вроде бы индийское, исходящее из Мартынового компьютера. По звучанию эта музыка напоминала бесконечную певучую мантру, Янка разобрала лишь несколько слов: "Джей, Ганеша, ракша мам…" Некоторые, самые безбашенные, подпевали вслух с закрытыми глазами, и вид у всех без исключения был самый что ни на есть трансовый, даже у Мартына… Видеоклип, наверное? Посвящается, видимо, Яниному любимцу, индийскому божеству Ганеше (его еще изображают четвероруким, с человеческим телом и массивной слоновьей головой). У нее в комнате возле компа стоит привезенная папой из Франции статуэтка, увешенная разноцветными "гавайскими" гирляндами – бумажными, само собой. Янка с ним, Ганешей, каждое утро здоровается и под особенно бодрое настроение чешет по брюшку – кто-то из клубных знакомых затравил однажды байку, что от этого исполняются желания. (Вероятней всего, решил подшутить над легковерной публикой.)

Возвращаясь к мантре: видеокассета была любительская, качества весьма посредственного, но невзирая ни на что, от певца явственно исходили волны всепоглощающей любовь и благодати, иначе и не скажешь… Как от Христа. Вот оно что!.. Этот неизвестный Яне – а значит, не очень популярный, как она успела определить – певец странным образом походил на Иисуса из ее видений. Вот разве что глаза не синие, а темно-карие, восточного типа. И эти непонятные, трогающие своей простотой слова, проникающие в самое сердце…

"Должно быть, так поют ангелы!" – позабыв обо всем на свете, Янка зачарованно опустилась на краешек мата (не посмотрев даже толком, рядом с кем) и улетела на волнах кайфа. Не хотелось ни говорить, ни двигаться, только слушать эту поднебесную музыку и в такт подпевать: "Джей, Ганеша, джей, Ганеша…". И чувствовать рядом чье-то дружеское плечо – еще никогда за все время существования Клуба они не были таким единым нерушимым целым, как в эти минуты!.. Свое последнее соображение Яна успела отследить очень четко, а дальше и думать стало неохота. Запомнилась только одна расслабленная до предела мысль: "Если это состояние хоть немного близко к нирване, то я согласна!.." На что именно согласна, куда и зачем согласна, разобраться опять не удалось – хвостик мысли изловчился и выскользнул из пальцев, будто вертлявый скользкий угорь.

Когда постепенно один за другим начали выходить из транса, с блаженными лицами потягиваясь и озираясь по сторонам, выяснилось, что просидели без движения не много-не мало, а сорок минут. (Вот это мантрочка!.. Всем мантрам мантра.) Ужасно не хотелось возвращаться обратно, в обыденную примелькавшуюся реальность: разговоры текли лениво, с долгими паузами. (И вот в чем странность, даже они не напрягали… Не то, что это беспрерывное женское трещание по понедельникам!)

Кастанедовцы сгрудились толпой вокруг Артема-аюрведовца – счастливого владельца кассеты – и допытывались наперебой: где он это чудо раздобыл и, что самое важное, когда можно взять переписать? Цивилизованно, без споров и мелочных детских обид (что обычно у них в порядке вещей) постановили выстроиться в очередь по списку – вот ведь чудеса в решете!

Мартын раза три пытался перевести беседу в более конструктивное русло и наконец поставил вопрос ребром:

– Что будем делать с потерянным резервуаром энергии?

Народ замолчал в глубокой задумчивости, потягивая из одноразовых стаканчиков душистый травяной чай все того же Артема-аюрведовца, их главного снабженца в плане всяческих неалкогольных напитков.

– Ваши вопросы, предложения? – подключилась к Мартыну Света, пристроившись у подоконника и уютно обнимая едва теплую батарею. – Мольбы и просьбы?

Но даже Светкина гениальная фраза успеха не возымела: кастанедовцы вяло посмеялись, похлебали чаи еще где-то до девяти и один за другим стали разбредаться по домам. Шли с блаженными улыбками и умиротворенными, как у чистых и сухих младенцев, лицами, но самой сути дела это не меняло – так ведь ничего и не сделали! Протрындели целый вечер.

И снова остались они втроем со Светкой и Мартыном: растаскивать по местам сваленные в беспорядке маты, мыть чашки-ложки и убирать со стола. Янка, двигаясь слегка заторможено и все еще находясь под впечатлением, мечтательно вздохнула и пробормотала негромко:

– Вот бы так жить! Где-нибудь в Тибете или в Индии, в буддистском монастыре. Сидеть под деревом, петь мантры и медитировать, и так всю жизнь…

– Туда женщин не берут! – остудила ее пыл Светлана, и покосилась неодобрительно: мол, что это еще за блажь?..

– Как это не берут? – Яна нахмурилась недоверчиво. – А у меня было недавно воспоминание, будто я жила в Тибете. Монахом была, что ли… Еще такая прикольная: голова бритая, круглая как мяч, а на плечах вроде как тога оранжевая, типа простыни… Точно, была мужчиной! – Олег едва заметно улыбнулся, но Янка с упрямством добавила: – Помню, как изучала философию и историю религий, и языки, кажется, а потом сидела под деревом забвения и медитировала часами…

Она вопросительно посмотрела на Мартына, но тот на нее не глядел, сосредоточенно протирал синее щербатое блюдце, как будто это было сейчас самое важное во всем мире занятие.

– А что это такое – дерево забвения? – поинтересовалась все же Яна, смахивая мокрой тряпкой крошки со стола.

– Лотос, по-моему, – отрывисто и как-то безучастно, чуть ли не со смертельной скукой бросил Олег.

– Ве-з-зет тебе! – завистливо протянула Светка. – А я ничего еще не видела…

– Я помню это чувство, – перебила ее Яна, все больше увлекаясь: – Почти как сейчас после песни, так легко и радостно, взлететь хочется… Больше никогда, ни в одной жизни я не была настолько счастливой, как тогда в Тибете!

– В этом, кстати, главная опасность таких вещей, – с азартно блеснувшими глазами вмешался Мартын, и куда только вся скука подевалась? Глаза горят, уши торчком! – Человек доходит до определенного уровня и останавливается в развитии.

– Почему останавливается?

– Становится настолько хорошо и кайфово, что больше ничего не хочется. Никаких реальных целей и устремлений: только сидеть и распевать мантры, входить в самадхи… В ровное спокойное состояние, – пояснил он для девчат.

– А разве отсутствие желаний – это не конечная цель буддизма? – блестнула эрудицией Яна. Светка покосилась на нее с заметным уважением.

Мартын досадливо отмахнулся полупустой пачкой печенья:

– Здесь палка о двух концах. Нет материальных желаний – значит, нет и целей, и никаких конкретных действий в физическом мире. Нет продвижения.

Янка не нашлась, что бы на это возразить – слишком мудрено. Мартын-то вон как подкован, куда уж самоучке-десятикласснице с ним тягаться! Надо сперва силенок поднакопить, да и извилин тоже не помешает… Олег уже полностью вошел в раж, обычная суховатая сдержанность испарилась без остатка. Сидящая на стуле Светка закатила под потолок свои миндалевидные серые глаза, обведенные черной подводкой, и взирала на него с немым восхищением, как на сияющее божество в человеческом теле.

– Вера в перевоплощение со многими буддистами сыграла злую шутку, – сообщил Мартын. – Не хочется напрягаться в этой жизни – ну что ж, подождем следующей! Сотней воплощений больше, сотней меньше – какая разница? А моя позиция другая: не существует ни прошлого, ни будущего, есть только "сейчас"! И именно с ним, именно в эту минуту нужно работать.

Все было как будто бы верно и вполне разумно, убедительно, но Яна расценила его речь как вежливое пожелание больше не высовываться со своими прошлыми жизнями. И опять сходу не надумала, что бы Мартынову ответить подостойней, скорость мысли подкачала… И, как водится, в глубине души обиделась и поклялась сама себе с сегодняшнего дня держать язык за зубами. (А то вечно как встрянет со своим комментарием, так какое-то сплошное бахвальство получается, работа на публику!)

Храня оскорбленное молчание, Янка принялась бесцельно бродить по залу, разглядывая потускневшую от времени рельефную лепку в виде изящных розовых бутонов на стенах и на потолке. (Надо же дать этой парочке время посудачить, обменяться красноречивыми взглядами! Пусть скажут спасибо, что она такая понятливая и деликатная уродилась.) Домой по-прежнему не хотелось. По какой-то сложной траектории Яна очутилась у Мартынового стола и от нечего делать принялась перебирать аккуратно разложенные по стопочкам книги из "народной библиотеки", которые народ по очереди брал у Мартына читать. Это были в основном тома Кастанеды – толстенные, в изрядно потрепанных обложках с лохматыми корешками, зачитанные кастанедовцами чуть не до дыр, и Теуна Мареза – потоньше и поновее, из недавних приобретений Мартына. Яна подцепила сверху первого попавшегося Кастанеду и решила "погадать", как показывал однажды Олег: раскрываешь книгу наугад и смотришь, как это перекликается с твоей ситуацией. Обычно выходит довольно точно… Ну и получила по полной программе, по всем пунктам:

"– Ты слишком серьезно к себе относишься, – медленно проговорил дон Хуан. – И воспринимаешь себя как чертовски важную персону. Это нужно изменить! Ведь ты настолько важен, что считаешь себя вправе раздражаться по любому поводу. Настолько важен, что можешь позволить себе развернуться и уйти, когда ситуация складывается не так, как тебе хочется. Возможно, ты считаешь, что тем самым демонстрируешь силу своего характера. Но это же чушь! Ты – слабый, чванливый и самовлюбленный тип!

Я попытался было возразить, но дон Хуан не позволил. Он сказал, что из-за непомерно раздутого чувства собственной важности я за всю жизнь не довел до конца ни единого дела.

Я был поражен уверенностью, с которой он говорит. Но все его слова, разумеется, в полной мере соответствовали истине, и это меня не только разозлило, но и здорово напугало.

– Чувство собственной важности, так же как и личная история, относятся к тому, от чего следует избавиться, – веско произнес он."

У Янки от удивления аж дух перехватило, а следом за тем стало смешно до невозможности: «Вот это да!.. Что называется, не в бровь, а в глаз.»

– Никогда не пробовала заняться сновИдением? – спросил бесшумно подошедший сзади Мартын. Девочка поневоле вздрогнула от звука его голоса.

– Пробовала, но не получилось, – неохотно пробормотала.

– Попытайся во сне увидеть свои руки. Осознанно на них посмотреть. Тогда ты сможешь контролировать сновидение.

Подобравшаяся поближе Света за его спиной ежилась, натягивая на кисти рук мохнатый зеленый свитер с витиеватым орнаментом на груди (в зале заметно похолодало). И, что примечательно, смотрела на Янку как-то чересчур выразительно, с намеком – словно порывалась вставить что-то по существу, но не решалась в присутствии их "идейного лидера". (Опять ведь станет распекать обеих за болтливость!..) Яна погрузилась в мучительные раздумья: стоит ли им сейчас объяснять, что ее уже месяца два как "лишили" вещих снов? Отдает дешевой мистикой, хоть бы Мартынов на смех не поднял! Потому лишь осторожно спросила, сжав перед собой руки в замок, невольно зеркаля Светлану:

– А вы что-то видите? Про меня?

– Есть сталкеры, а есть сновидящие… – начала было Светка, но запнулась на середине фразы. (Можно подумать, Яна без нее была не в курсе про этих сталкеров! Это ж самые азы кастанедовского учения.) Мартын, к превеликому удивлению, ничего не имел против подобного разглашения государственных тайн. – Так вот, ты – сновидящая! – торжественно провозгласила Светлана и с опаской покосилась на своего ненаглядного: не возражает ли? Но тот благосклонно промолчал, постукивая ладонью по ледяной батарее.

Сообразив, что Мартын ничего ей больше разъяснять не намерен, Янка в задумчивости почесала в затылке: м-да-а, ну и что теперь с этой ценной информацией делать, каким боком применить? Если под сновидящим подразумевается "живущий как во сне", то это с точностью до миллионной про нее! Порой доходит до того, что трудно бывает определить: что из воспоминаний было на самом деле, а что просто приснилось? И вообще, какая из двух жизней настоящая: та, что течет плавно и неприхотливо изо дня в день, или та, что накатывает во сне урывками? Тем более если то, что снится, потом очень ненавязчиво происходит в реале…

"Ладно, нечего себе душу травить! Что было, то прошло, буду пока что сидеть без снов", – мрачно подвела итог Яна и потопала в направлении родных пенат. Опять задержалась до позднего вечера, прямо привычка развилась в последнее время!

Дома поджидал очередной на сегодня сюрприз: в гостиной (и похоже, с самого утра) основательно заседала новая мамина подруга, подобранная этим летом в пансионате. Яна ее боялась как огня, а посему старательно обходила десятой дорогой. (Ну не боялась, конечно, – это она загнула…) Вроде бы и всем приятная женщина, если б не одна убийственная привычка: с первого же дня взяла моду при виде девочки тонко намекать на своего сына – «Ах, такой парень!..» – со вкусом расписывать все его неоспоримые достоинства и туманно грозиться познакомить. Янка уже приспособилась при первых же аккордах вежливо раскланиваться и с места брать космическую скорость, невзирая на мамины возмущенные возгласы.

На сей раз пронесло, едва успела укрыться в своей комнате, а для пущей верности закрылась на замок, провернув два раза ключ. Хорошо, что незваная гостья надолго не задержалась, минут через десять после начала Янкиного заточения отправилась восвояси. (А то пришлось бы помирать голодной смертью в десяти метрах от холодильника…)

Вот не зря же Яна не хотела летом ехать в мамин любимый пансионат "Алые паруса", прямо как что-то чувствовала своей мощной интуицией! Ярик сориентировался в два счета: стоило лишь маме заикнуться, что она взяла на всех путевки, как брательник с фальшивым сожалением поставил в известность, что у него уже есть свои планы. И крайне удачно смылся на весь июль в турпоход по Крыму с компанией каких-то приятелей. Если честно, то Яна тоже просилась (в Крыму-то ни разу не была, позорище!), но брателло принялся стращать многотонными рюкзаками за спиной, десятикилометровыми переходами без привалов и перекуров, и чтобы добить уже наверняка – палатками на голой земле и плотными тучами комаров. Может, для красоты еще и приврал, наподдал жару, но желание приобщиться ко всем прелестям спартанской жизни у Янки засохло на корню. (Ну да, нашел чем пронять впечатлительного Есенина! Комары и палатки, и никаких удобств в виде горячего душа или ванны, а еще лучше сауны.)

Пришлось скрипя сердцем выбирать безопасный, проверенный годами вариант, то есть пансионат в Железном Порту, где горячая мамина любовь и неусыпное внимание на двенадцать дней сконцентрировались на ней одной. Еле дождалась конца заезда, но на том мучения не закончились: остался на память этот подарочек со своим многоталантливым сыном, привет из лета!..

В море Янка влюбилась с раннего детства – можно сказать, с ним сроднилась. (Их область издавна славится выходом на два моря: от Города час езды до Черного, полтора до Азовского. На Азовском, впрочем, воды курице по колено, но некоторым сухопутным нравится.) Мама, уроженка маленького курортного городка на черноморском побережье – за что папа ее до сих пор иногда называет "крымская красавица", – впервые привезла Яну к морю "оздоравливаться" месяцев в шесть от роду. И с тех пор каждый год все движется по накатанным рельсам: или к бабушке Шуре в мамин родной Скадовск, или путевку в зубы – и в Железный Порт, еще один курортный городок по соседству. Янка сотню раз пыталась доказать, что каждому человеку время от времени требуется разнообразие в виде новых событий и впечатлений, и поездок в другие места ("улавливаешь мою мысль?.."), но мама была непоколебима.

Хотя этим летом все начиналось многообещающе. Добрались на автобусе только к обеду, и мама сразу же, не отходя от кассы, принялась обустраиваться в выделенном им просторном двухместном номере. А Янка не утерпела и сбежала на набережную к морю: побродить по прозрачной холодной воде, поглазеть на отдыхающих, вдохнуть дразнящий запах беляшей и чебуреков из рассыпанных по всему побережью шашлычных и закусочных. Не устояв перед соблазном, с гордостью искупалась в новом супер-модном купальнике, поручив свой сарафан какой-то жизнерадостной мамаше с детьми. После чего – умница, каких еще свет не видывал! – решила обсохнуть и блаженно разлеглась на песке под палящим полуденным солнцем, прикрыв сарафаном глаза. Из головы напрочь вылетело, что с ее ярко выраженной белой кожей подобные эксперименты ой как чреваты… Ну сколько там полежала – от силы полчаса, не больше, – но и того хватило с головой: к ужину Янка напоминала своим экзотическим цветом свежесваренного черноморского рака. Лицо, слава Богу, практически не пострадало, но зато все остальное, безжалостно подставленное солнцу на растерзание!..

Мама, понятное дело, переполошилась и оббегала все местные аптеки (коих насчитывалось аж целых три), и разыскала-таки одной ей известную чудодейственную мазь. Да только толку от нее, как выяснилось… Оставшиеся десять дней заезда Янка провалялась в номере на кровати, за один присест глотая притащенные из библиотеки книги. (Все до единой любовные романы, не всегда удачные – ничего другого у библиотекарши в загашниках не обнаружилось. Ну, еще вовремя попалась под руку заданная на лето "Анна Каренина". И даже фантастика была классическая, по триста раз перечитанная, вроде Роджера Желязны и Саймака.) Мама со смешной помпезностью называла их ежедневное сонное царство сиестой – когда пансионат с двенадцати до шести словно бы вымирал. Неужели все как один дружно дрыхли без задних ног?.. (Что интересно, они с матушкой за весь заезд ни разу не поссорились, лишь пару раз лениво попререкались по пустякам. Очевидно, жара не располагает к бурному проявлению эмоций.)

После ужина часам к семи выползали на море. Ослепительное южное солнце палило по-прежнему, но хоть не так рьяно, как днем, терпимей. На пляже оставались только спортивного вида приставучие пенсионеры, густо-коричневые от загара, и степенные семейные пары с детишками. (Вся интересующая Янку молодежь, видать, успевала к тому времени перебазироваться в близлежащие кафе и забегаловки.) Мама плескалась во взбаламученной сотнями ног воде, напоминая большую шумную птицу, и бодрым голосом восклицала: "Вся прелесть морского купания по вечерам!"

Солнечный ожог сошел точь-в-точь в последний день заезда, удалось под занавес пощеголять с красивым золотистым загаром (который по приезде домой уже через неделю смылся, и стоило терпеть такие лишения!..). Да что там говорить, великолепно съездили на море, мечта всей жизни!

И самое главное огорчение – не получилось никакой захватывающей дискотечной жизни, что Янка себе не раз рисовала в сладких мечтах. Здесь тебе не город, можно гулять у моря хоть до самого утра, лишь бы было с кем… Но все ее мечтания опять разбились в пух и прах: только и всего, что прогуливалась по вечерам бок о бок с довольной щебечущей мамой и той самой (на первый взгляд безобидной) новой подругой тетей Аллой. И чуть не сгорала от стыда, сталкиваясь с оживленными компаниями молодежи где-то ее возраста или постарше. Если б не Янкин полный идиотизм в день приезда, то могла бы потихоньку познакомиться на пляже (как-нибудь подальше от мамы, разумеется), авось бы и приняли в свою стаю… Ничего подобного уже давно не светило, но все равно сжигало сомнение: а вдруг бы не приняли, посчитали за малолетку?

Все девушки в облюбованной ей компании, что чаще других попадалась на глаза, были красивыми и раскованными, намного красивей нее. И загорелыми до бронзы, будто жарились на песке все лето. (Поглядывая издалека на бойких смешливых девчат, Янка однообразно вздыхала, что по сравнению с ними смотрится очень бледно.) А про парней и говорить нечего… Особенно один, высокий и блондинистый, с золотистой копной выгоревших на солнце волос и рельефными в меру мускулами – похожий по типу на Андрюшу, только загорелый дочерна, – поразил ее девичье сердце. Ни на что особенное Янка, конечно же, не рассчитывала: видела ведь без бинокля, как роятся вокруг приглянувшегося ей высокого блондина в шлепанцах плотные ряды девчонок, не протолкнешься… Не одна она такая умная.

А по приезде в Город, все еще пребывая в легкой меланхолии, поддалась на Галькины уговоры и согласилась на "стрелку" с ней и таинственным новым парнем (целью стала, разумеется, демонстрация последнего). Увидев Андрея впервые, неслышно про себя ахнула: до чего же похож на того курортного плэйбоя!.. Ну, хоть хватило ума и силы воли не влюбиться в парня подруги. (Андрюша сам в этом подсобил, вовремя вернул с небес на землю, как он это умеет.) Галька, наверно, перед встречей разболтала, что подружка только-только вернулась с моря, Андрэ уже весь в ожидании, и тут глазам предстает нечто белое с розовым в ореоле распатланных волос… И Андрюша с обаятельной улыбкой отмочил свой первый – но далеко не последний! – фирменный прикол: при виде Янки мечтательно закатил глаза и провозгласил на все кафе:

– Девочка цвета шоколада!

Галька недоуменно на него вытаращилась, хлопая растерянными черными глазами с заметно размазанной из-за жары тушью, и тот со снисходительной физиономией пояснил:

– Белого.

С тех пор и повелось, слово за слово… По Галиному остроумному определению, как кошка с собакой.

Кто же мог подумать, что всего через месяц, уже в начале сентября закрутится у Янки такая активная личная жизнь! Аж чересчур активная. И что теперь с Сергеем делать, как объясняться – непонятно, непонятно… Угрызений совести по поводу своего бегства с босяцкой вечеринки она, само собой, не испытывает, но ситуация все равно не из приятных.