Текст книги "Сладкий перец, горький мед"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Измучился, измаялся сердешный, и понял, наконец, что главное его чувство – любовь. Он по-прежнему любит Таню. А может, даже еще сильнее. Через боль и предательство его любовь к ней только окрепла. А ненависть… Ненависть осталась, но она только на втором почетном месте, вслед за любовью, тютелька в тютельку, отстав от любви буквально на самую йоту… Но любовь все же впереди.
Таня еще не спала, читала детектив, лежа в постели. Дверь открылась и на пороге возник Дрибница. Тихий, мирный, такой, каким был еще до женитьбы на Любе, в синем атласном халате, расшитом райскими птицами. Подошел, присел рядом на краешек кровати, молча взял Танину руку и затих. Минуту сидел, две, три… И руку не отпускал, и не говорил ничего, даже в глаза Танины не смотрел.
Таня подождала-подождала, что же дальше будет, надоело – вырвала руку и продолжила литературные изыскания. Дрибница словно проснулся:
– Прости…
– Отстань, Вова, иди спать, – равнодушно сказала Таня.
– Я люблю тебя…
– Ну и люби себе на здоровье, только мне не мешай, – и громко шелестя, демонстративно перевернула страницу.
– Прости меня, Танюша.
Таня отложила книгу в сторону, посмотрела внимательно на просителя:
– За что? Уточни, за что тебя простить? За спектакль со свадьбой? За круглосуточный надзор? За тюрьму? За что простить?
– За всё…
– Оптом? Не получится, слишком много дел натворил. Вот ты выпусти меня отсюда, признай брак недействительным – тогда, может, и прощу…
Дрибница словно ожил:
– Наш брак никто и никогда не признает недействительным. Там стоят все подписи, и твоя, между прочим, тоже. Ты думала, откажешься подписывать бумагу и свадьба сорвется? Я и это предусмотрел, и без тебя нашлось кому подписать – специалистов хватает. Я вообще парень предусмотрительный. Куча свидетелей, каждый из которых в случае необходимости подтвердит твое добровольное вступление в брак. Если бы ты знала, как легко оказалось заручиться их поддержкой! Луизе достаточно было дать денег взаймы без процентов. Взаймы – представляешь, какая дура? Сима – вообще подарок из Африки, бесплатное приложение. Худой ей лапши на уши навешал и она уже наша, пользуйтесь, господа! Журналистишка твой машине не нарадуется, в случае чего скажет, что собирался на тебе жениться, был такой факт, да вовремя передумал, до свадьбы дело не дошло. Мамочка твоя у меня уже давно на зарплате сидела, присмотр за дорогой доченькой осуществляла. Серега продал тебя за ящик водки…
– Ну это уж ты круто переплатил! Он бы сделал это и за бутылку бормотухи, – прервала Вовкины откровения Таня. Так больно было выслушивать подробности предательства, что слезы подступили к глазам. С другой стороны, теперь все стало так понятно… Продали, они все ее продали…
– Прости, детка, тебе, наверное, неприятно это слушать. Зато теперь ты знаешь цену своим друзьям. Все продается и все покупается, не осуждай их строго…
– Спасибо за ликбез, Вова. Спокойной ночи, – Таня отвернулась от гостя и натянула одеяло до подбородка, недвусмысленно демонстрируя намерения.
Однако на сей раз Дрибница не планировал отступать. Сорвал одеяло, лег прямо на Таню и потянулся к ней выпяченными губами, пытаясь поцеловать. Таня заверещала, уворачиваясь, забилась под ним, стараясь сбросить с себя непрошенного гостя. Его неласковые руки грубо разодрали тонкий батист рубашки, колени нагло вторглись между ее ног, разводя их в стороны, Танины руки совершенно неожиданно оказались заведенными за голову, где второй рукой их прочно удерживал Дрибница. И уже ничто не могло помешать насильнику…
Несколько минут Тане пришлось терпеть в себе ритмичные движения оккупанта. На душе и до этого было мерзко от подробностей предательства, теперь же вдобавок ко всему она стала жертвой насилия. Ненависть к Дрибнице росла, но, как говорят психологи, если изнасилования нельзя избежать – расслабься и попытайся получить удовольствие. От наглого вторжения в ее неподготовленное лоно, от обиды за такое скотское к себе отношение, и, наверное, из принципиальности, сначала Таня испытывала дикий дискомфорт, так что сопротивлялась еще вполне оправданно, а не только по инерции. Дальше пошло лучше – появилась естественная смазка и боль от трения сошла на нет, уступив место почти привычным ощущениям. Если бы не обида на принудительный характер близости, пожалуй, можно было бы получить и некоторое удовольствие. А если еще закрыть глаза, и представить, что рядом не ненавистный Дрибница, а Лешка или хотя бы предатель Андрей, можно было бы даже впасть в истому… Но рядом был все-таки Дрибница.
После завершения акта Дрибница раскудахтался:
– Девочка моя, сладкая моя, любимая, – и все пытался поймать Танины губы, приласкать маленькие грудки.
Теперь Тане удалось сбросить его с себя без малейшего труда:
– Пошел вон!
Лежа теперь уже не на Тане, а рядом с ней, Дрибница приподнялся на локте, посмотрел на любимую с укоризной и сказал увещевающее:
– Не надо так, Танюша. Перестань злиться. Я же тебя люблю, а ты говоришь такие слова…
– Любишь? Ты меня любишь?! Кто тебя учил так любить? Это не любовь, это скотство! Так только собаки трахаются! И не говори мне о любви – ты насильник, а не любовник…
А вот это она зря… Он ведь, в конце концов, не железный! Ему и так нелегко было простить ее недевственность, а она еще напоминает ему о том, что он – не единственный ее мужчина.
– Ну конечно, ты же у нас опытная, ты много любовников перевидала!
И такая боль была в этих словах, что Таня даже забыла на минуту, что только что этот негодяй взял ее силой, не заботясь о том, хочет ли она быть с ним, нужен ли он ей. Она поняла, что ему до сих пор больно от тех ее слов, что у нее с Андреем было всё. Это "Всё" его убило, он ведь не очухается от этого слова всю жизнь!
– Вова, тебе сколько лет? Ты как дитя малое! На дворе конец двадцатого века, через пять лет мы будем жить в новом тысячелетии, мы фактически уже сейчас живем в будущем. А ты рассуждаешь, как средневековый феодал! Да сейчас ни одна девочка до восемнадцати лет не доживает, половина шестиклассниц уже не девочки. А мне двадцать три года. Двадцать три, Вова! Ты что, всерьез надеялся, что я к такому возрасту сохраню девственность?! Вова, это бред! Это анахронизм, пережиток прошлого! Ты такой дурак, Дрибница, я поражаюсь, что с таким винегретом в башке ты умудряешься зарабатывать деньги. Да если бы я оказалась девственницей в двадцать три года, это говорило бы только о том, что я дефектная, бракованная, раз раньше никому не понадобилась! Да и вообще, с какой стати я должна перед тобой оправдываться?! Кто ты такой? Ты мне не муж, я тебе не жена. Даже если в той бумажке каким-то образом оказалась подпись, максимально похожая на мою – это все равно не моя подпись. И тот фарс, который ты умело разыграл – не свадьба! А значит, ты не муж мне, а сожитель. Со-жи-тель! Грязное официальное слово, но именно это ты и есть! Иначе говоря – любовник! Ничуть не лучший, чем Андрей или кто-нибудь еще, скорее, худший. Тебе еще учиться и учиться…
– Значит, были и другие, – перебил Дрибница. Из всей тирады он, казалось, ухватил только эти слова.
– Кто другие? – не сразу поняла Таня. Прокрутила в голове свои последние слова: – А, ты об этом…
Ах, как хотелось ей подтвердить, что да, мол, были другие, были! и было их много, так много, что просто со счету сбилась! Но глаза, глаза побитой собаки глядели на нее, боясь услышать подтверждение страшной догадки. И поняла Таня, что не выдержит он появление еще одного, самого главного ее любовника, Лёшки. Не выдержит, сделает что-нибудь с собой, а может, и с нею…
– Нет, это я к примеру сказала, успокойся. И хватит об этом, надоело. Мои любовники, вымышленные или реальные – мое личное дело. И я не собираюсь перед тобой отчитываться. Ты мне никто.
– Нет, Таня, я тебе кто. Еще какой кто, – говорил, вроде, сурово, но в глазах читалось такое облегчение и благодарность за то, что Андрей оказался единственным его предшественником. – Я твой муж! А ты моя жена, а потому отчитываться передо мной обязана. А впрочем, ты права – хватит об этом. Будем считать, что я тебя простил. Но это мы только будем так считать. На самом деле я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить тебя…
– Да пошел ты! Очень мне нужно твое прощение! Ты попробуй моего добейся! Думаешь, я когда-нибудь прощу тебе эту свадьбу дурацкую, это затворничество? Изнасилование твое? Да никогда! И никогда не буду считать тебя мужем. Все, Вова, свободен! Я спать хочу!
***
Наказание молчанием было забыто. Теперь Дрибница наказывал Таню любовью. И не только плотской. И совсем не наказывал. Он просто ее любил. Вова теперь не ходил – летал! Рядом была та, кого любил и ждал, казалось, целую вечность. Он сумел, он добился ее! Нелегко было, но он приручил свою дикую кошку. Не совсем, правда, приручил, но максимально, максимально приблизился к этому! Впрочем, вряд ли над Таней можно добиться полной власти. Уж на редкость строптивая. Но это же просто ее личная особенность, ее натура, значит, и эту ее черту он тоже любит.
Ах, как Вова старался ублажить благоверную! Ну, перво-наперво, конечно же, цветы. Без шикарного букета домой не являлся. Даже если заезжал в обед на полчасика, обязательно преподносил шикарный букет. Правда, обычно он тут же летел Дрибнице в физиономию, но тот только уворачивался с радостной ухмылкой: пусть ребенок забавляется! Кольца, серьги, браслеты, цепочки, колье, изумруды под любимые глаза цвета осоки и бриллианты, бриллианты, бриллианты… Норка, соболь, ондатра, снова норка…Иногда Таня с радостью примеряла обновки, иногда швыряла в дарителя, не разворачивая. Дрибница обожал выводить супругу в свет: рестораны, клубы, казино. Обожал, когда девочка резвилась за столиком рулетки, одним махом проигрывая чью-то полугодовую зарплату. Расстраивался, когда она тихонько сидела за барной стойкой и потягивала коктейль, уставившись в одну точку…
В постели девочка тоже не отличалась однообразием. Иногда она была почти ласкова и не чинила Дрибнице препятствий в исполнении супружеского долга. Чаще приходилось долго уговаривать ее, подлащиваться котиком, умолять на коленях о допуске к драгоценному телу. Иногда, крайне редко, приходилось вновь прибегать к насилию. Только тогда, когда иные доводы были исчерпаны. Она в таких случаях, как водится, злилась, обижалась, обзывала нехорошими словами и грозилась никогда больше не подпускать его к себе. Все эти угрозы Володя воспринимал с улыбкой. Ай, маленькая, не грози – будут тебе новые шубки, будут новые камушки, еще красивей, еще дороже!
Обходились сексуальные игрища весьма недешево. А кто сказал, что жена должна быть дешевой? Нет, на жене нельзя экономить! Жена – лицо мужа. По Тане будут судить о бизнесмене Дрибнице, по тому, как она одета, сколько карат на ней во время скромного ужина, по тому, как свежа ее кожа, как блестят шикарные светло-русые волосы. Жена свежа, стройна, красива – значит, муж платежеспособный, значит, есть чем оплачивать наряды и косметологов…
Теперь Дрибница занимался бизнесом не столько потому, что любил свое дело и не мог бездельничать. Вот как раз побездельничать вместе с Таней ему сейчас хотелось больше всего на свете. Но семейная жизнь, а точнее, Таня, денег требовала все больше, соответственно больше приходилось крутиться. Уже половина бензоколонок в городе принадлежала Дрибнице. Автосервис – практически весь под его контролем, кроме совсем уж мелких частных лавочек. Ввоз автомобилей – по-прежнему любимое детище. Но растут, увы, не только доходы. И Дрибница обратил свой взор в сторону стройматериалов. А что, лихолетье, кажется, миновало, черный бизнес начал выходить из тени, прожженные криминальные авторитеты и те начали вкладывать неправедно нажитый капитал в чистый бизнес, благодаря чему мало-помалу стала улучшаться и криминогенная обстановка, уже не так часты стали выстрелы и взрывы. Ведь все уже делено-переделено, воевать больше не за что. И город потихоньку стал расстраиваться, а значит что? Значит, один из самых ходовых товаров – бетон, цемент, кирпич. Но этот бизнес уже кому-то принадлежит. Значит, надо его перекупить. Пусть сейчас придется отказать себе и Тане в некоторых мелких радостях, зато через год он, окупив вложения и став фактически монополистом в этой области, немножко поднимет цены и… Ух, даже приблизительный подсчет показал такую сумму, что захотелось действовать немедленно. "Таня, Танечка, да ради тебя я горы сверну, ты у меня будешь, как сыр в масле кататься!"
Понемногу Таня стала привыкать к новой жизни. Нельзя сказать, чтобы она с восторгом принимала свою изоляцию, постоянный надзор, отсутствие друзей и особенно Патыча. По нему Таня скучала гораздо сильнее, чем тогда, когда могла поманить его пальчиком в любой момент и он в тот же час являлся пред ее светлые очи. Частенько видела его во сне, ну и, конечно, о нем мечтала, когда приходилось терпеть рядом с собой Дрибницу.
К Вове она тоже привыкла. В принципе, не настолько противен он оказался при ближайшем рассмотрении. Теперь, став состоятельным человеком, он уже не был Крестьянином. Тот сельский паренек давно канул в лету. Теперь рядом с Таней был красивый, даже нет, не столько красивый, сколько шикарный мужчина. Всегда идеально подстрижен, выглажен, ухожен, в любое время суток гладко выбрит и ненавязчиво благоухающ французским парфюмом. Уж если они куда-то выходили вместе, Дрибница непременно приковывал к себе женские взгляды, что, естественно, не могла не отметить Таня. Что и говорить, мужчиной он был видным и, в глазах общества, завидным мужем.
Она даже несколько привыкла к нему в физическом плане. Нет, конечно, сравнение с Лешкой было пока еще в пользу последнего, хотя, вынуждена была признать Таня, перемены к лучшему в Дрибнице происходили с поразительной скоростью. А уж сравнение с Андреем уже казалось не только неактуальным, но и в некотором смысле некорректным, словно сравнение борцов легкого и супертяжелого веса – мальчик Андрюша и в подметки не годился без пяти минут супермену Дрибнице. Единственное, что приносило неизбежные страдания – так это его неумелые поцелуи. Даже ласкать Таню он научился очень даже прилично, а вот терпеть его поцелуи не было никаких сил. В конце концов она просто строго-настрого запретила ему целовать себя в губы. Мол, делай все что угодно, но не вздумай целовать! Дрибница, естественно, обиделся, но старался придерживаться нового правила.
За два года супружеской жизни установились некоторые семейные традиции, правила. Пожалуй, главной особенностью их брака было то, что родители супругов были нежеланными гостями в их доме. Аду Петровну не желала видеть сама Таня. После свадьбы максимум, на что она была способна, так это уделить матери пару минут в неделю и только по телефону: мол, жива-здорова, чего и тебе желаю. Сама же никогда не интересовалась ни здоровьем матери, ни финансовыми проблемами, ни ее личной жизнью. Знала, что о ней заботится Дрибница, и этого ей было вполне достаточно. Личная же материна жизнь ее вообще не волновала – пусть живет, как хочет, отца-то все равно давно уже нет в живых, а мать, все-таки, живой человек, поди, тоже ласки хочется. Вроде, и понимала мать, но простить ее предательства все же не могла.
Володины же родители были персоной нон-грата только потому, что в первый же их приезд Таня, естественно, устроила истерику. Старики, совершенно счастливые оттого, что сын, наконец-то, женился на самой-самой любимой женщине, были ошарашены Таниным заявлением, что Вова ее похитил, женился обманом и подкупом должностных лиц, а она его не любит, терпеть не может и так далее, далее, далее… Немало сил и фантазии понадобилось Дрибнице, чтобы и Таню успокоить, и родителям объяснить столь странное поведение своей новой жены. Мол, не привыкла еще к семейной жизни, да поссорились накануне, не в меру обидчивая оказалась, болезненно воспринимает критику… Старики, вроде, проглотили его объяснения, но, дабы не нарваться на скандал вторично, Вова попросил родителей не нарушать их семейный покой, ограничиться лишь телефонным общением. Ну и, конечно, встречами на территории старших Дрибниц по семейным праздникам.
Потихоньку, помаленьку Таня помирилась и с подругами. Простить не простила, но выбора особого не имела – общаться с одними только бритоголовыми да с Худым было, мягко говоря, скучновато. Конечно, трижды в неделю она имела возможность вволю пообщаться с маникюршей, парикмахершей и косметичкой, но Таня прекрасно понимала, что они воспринимают ее, лишь как богатую клиентку, а вовсе не как подругу. А потому понемногу свела на нет разборки с подругами, сделав вид, что предательства как бы и не было. Обидно, конечно, что с ней так поступили, но может быть, они были правы? Ведь действительно быть женой Дрибницы оказалось довольно удобно. Что ни говори, а приятно получать дорогие подарки без всякого повода, жить в шикарном доме, питаться деликатесами, и вообще вести праздный образ жизни.
Правда, такой образ жизни довольно скоро стал привычным, пресным и довольно утомительным. Подарки не отличались разнообразием – ну сколько шуб надо нормальному человеку? А сколько колец? Ведь у нее всего десять пальцев! Правда, ювелиры позаботились о таких "несчастных", как Таня, и стали производить даже кольца для пальцев ног. Но все равно Тане было скушно. За два года она умудрилась уже дважды сменить в доме обстановку. Удовольствие не из дешевых, да разве это ее проблема? Зато это развлечение вносило некоторое разнообразие в ее жизнь.
Как-то совершенно незаметно для себя Таня вдруг обнаружила, что злость на Дрибницу куда-то пропала, словно и не было ее вовсе. Обиды за расстроенный брак с Андрюшей не было тем более. Напротив, за это она была Вове более чем благодарна – хорошо бы ей жилось замужем за предателем! Да еще и выходило, что из трех мужчин, с коими она имела удовольствие иметь близкие отношения, именно Андрей оказался самым бездарным. А из благодарности, что не позволил ей пропасть за таким никудышным мужем, что-то теплое и приятное росло в душе по отношению к Дрибнице. И пусть она по-прежнему вела себя с ним, словно обиженная пленница, пусть не уставала высказывать ему претензии по поводу своего заточения, в душе уже давно называла его самым настоящим мужем…
В общем, можно сказать, что все у Тани было хорошо. Если бы она имела возможность хоть иногда, хоть изредка видеть Лешку. Как он там, родной, любимый? Мается без нее, поди, потерял свою девочку… Он ведь даже не знает, что с ней приключилось…
***
Дрибница был бесконечно счастлив. Дела, как обычно, шли в гору. Уже начал приносить прибыль новый бизнес. По-прежнему успешно играл на бирже, успевая в последний момент сбыть с рук акции перед самым падением, получив за них максимальную прибыль. Ну и, конечно, как обычно, львиную долю финансов Дрибница выкачивал с бензоколонок – вот уж поистине золотая оказалась жила!
Но не от этого так радостно было Вове жить на белом свете. Таня, его Танечка, его маленькая голенастая девочка с таинственными глазами цвета осоки была рядом! Он знал это, чувствовал буквально каждую секундочку, каждое мгновение жизни было пропитано мыслью, что она рядом. И пусть он не может прямо сейчас, сию минуту прикоснуться к ней, но, если уж так захочется это сделать, стоит только поехать домой и там она уже ждет его. Ждет, ждет! И пусть она крайне редко выказывает радость по поводу его возвращения домой – Вова все равно знал, был абсолютно уверен, что она счастлива с ним, счастлива точно так же, как и он. И пусть она иногда прогоняет его из постели, пусть порой не разговаривает с ним – это же просто игра, ей скучно целыми днями сидеть дома, вот она и балуется, развлекает себя надуманными ссорами. А на самом деле она вполне счастлива, она любит его, она любила его с той самой минуты, когда впервые увидела в Нахаловке в свой первый туда приезд. Да, да, это та самая любовь с первого взгляда! И как хорошо, что она взаимная, что никому из них не приходится страдать от неразделенной любви! Правда, пострадать им обоим пришлось, и даже немало, но они сами виноваты, просто они не смогли сразу понять это. И к чему теперь вспоминать, выяснять отношения, кто больше виноват в том, что долгих десять лет понадобилось для того, чтобы стать счастливыми.
Одно только настораживало Дрибницу. Они вместе уже больше двух лет, а плодов их любви почему-то до сих пор нет. А ведь они трудятся над этим каждую ночь! И не только ночь… Тогда почему же, почему?
Нет, он не был маниакально настроен на скорейшее рождение ребенка. И скорее, не над этим проектом трудился денно и нощно, а… просто любил Таню. Теперь ему было странно вспоминать, как когда-то, в бытность мужем Любки-распутницы, ему хватало одного сеанса… ммм, любви, если то, что он проделывал с нею, можно назвать этим святым словом. Даже сейчас, на пороге тридцатилетия, он не мог не то что сказать, а даже мысленно произнести слово "Секс". Фу, гадость какая! Секс – это грязь, разврат, это то, чем занималась Любка-шалава, грязная подстилка. А они с Таней… Они с Таней просто любят друг друга. Разве мог он когда-нибудь подумать, какое наслаждение может дать чувственная любовь? Это к Любке он приходил, когда рвался наружу животный инстинкт, сама природа требовала выхода первобытной энергии. Ему было противно прикасаться к Любке, даже когда он ничего не знал о ее грязном "хобби", неприятно было видеть ее обнаженное тело, потому-то он и старался по возможности меньше касаться ее, ни разу даже не раздел полностью. А Таня… Сердце сладко заныло: "Ласточка моя, девочка моя!" Он обожал ее, обожал каждый квадратный сантиметр ее тела, сходил с ума от каждой ее веснушки, боготворил каждую ее родинку… Ах, какие у его девочки родинки! Их было много, они щедро были разбросаны по ее драгоценному телу, и все маленькие, гладенькие, такие эротичные. Но две, две родинки были, пожалуй, самыми-самыми его любимыми объектами на ее теле. Совершенно идентичные и по форме, и по размеру, два коричневых пятнышка доводили его до полного экстаза, будили воображение. Одна расположилась в ложбинке между грудей, почти в центре, лишь слегка, буквально на пару миллиметров, сдвинувшись вправо. О, как заманчиво она красовалась в декольте! Сколько раз Дрибнице хотелось бросить все и немедля ни мгновения бежать домой, неся на руках драгоценную свою ношу, когда Таня, чуть склонившись над столом для рулетки, делала ставки, а в глубоком вырезе ее вечернего платья заигрывающе подмигивала, казалось, не родинка, а капелька прилипшего и растаявшего шоколада. Вторая родинка была на левой щиколотке, с внутренней стороны, и сверкала эротикой при каждом Танином шаге. Ах, как он обожал прильнуть к этой родинке губами, а потом подниматься выше, целуя ноги, бедра, плоский животик любимой, постепенно подбираясь ко второму любимому родимому пятнышку, крошечному и идеально круглому, словно наклеенная мушка! Уткнуться носом в ложбинку и вдыхать запах ее тела, восхитительный, такой возбуждающий. Она пахла росой и свежескошенной травой, лесом, морем, дождем и снегом. Она пахла всем, что так любил Дрибница, она пахла ПРИРОДОЙ!
Ну разве здесь уместно это грязное слово "Секс"? Разве это секс, когда перед ним на кремовых атласных простынях раскинулась сама богиня Венера, без капли стеснения закинув руки за голову и глядя на него то с нежной улыбкой, то с легкой иронической усмешкой, а иногда с откровенным вызовом и желанием. Разве это секс, когда он ласкает ее белое, словно светящееся изнутри тело, когда оно чуть заметно сперва, но все более бурно реагирует на прикосновения его пальцев? Когда набухают, становятся твердыми розовые бутоны ее грудок, откликаясь на блуждание его языка где-то далеко внизу, постепенно пробирающегося от родинки на щиколотке к внутренней стороне бедра? Разве можно назвать этим грязным словом слияние их тел воедино, когда они в едином порыве и ритме поют песнь матушке-природе, когда вдруг срывается сладострастный стон с ее чувственных губ?
Таня, Танюша… Дрибница лежал в постели, мечтательно зажмурившись. Рядом тихонько посапывала во сне его маленькая девочка, прикрыв самые замечательные, самые таинственные на свете глазки цвета осоки. Ах, как обидно! Ну почему, почему она так быстро засыпает? Ему так хочется еще приласкать ее, наговорить ей много-много теплых слов, рассказать ей, какая она необыкновенная, как он ее любит. Так хочется положить ее голову себе на грудь, путаться пальцами в ее шелковых волосах, шептать в любимое ушко милые глупости. А она опять спит! Где-то Вова читал, что обычно после сеанса любви мужчина сразу засыпает, а женщине еще долго хочется ласки. Ну почему же, почему у них все наоборот? Он сгорает от нежности, сходит с ума от потребности общаться с нею, ласкать ее, а она, только что стонавшая и извивающаяся в его руках, уже сладко, совершенно обворожительно и опять же возбуждающе сопит, доглядывая, наверное, третий сон. Где справедливость?
Дрибница не выдержал. Приподнял покрывало, полюбовался любимыми родинками. И так захотелось увидеть ее таинственный треугольничек. Интересно, он все еще приоткрыт, как распустившийся тюльпан, ведь совсем недавно, всего каких-нибудь несколько минут назад, "раскрылся" буквально в его руках. Но нет, словно и не было недавнего таинства, не было танца любви, – ее тело спало. Она лежала перед ним, вся такая чистая, нежная, и в то же время зовущая, манящая вглубь себя… Вова не выдержал и прильнул губами к закрывшемуся цветку, в надежде еще раз увидеть волшебную картину его пробуждения. Таня сладко застонала, подалась к нему дрогнувшим, готовым к принятию дорогого гостя, цветком:
– Лёшик, Лёшенька…
***
Два года бесконечного, казалось, счастья остались позади. Ревность, жгучая, смертельная ревность душила днем и ночью. Все чувства и мысли, с таким трудом отодвинутые в самый отдаленный уголок сознания, ненависть и презрение к падшей женщине – все вмиг всплыло на поверхность. Мысли перемешались. Калейдоскопом мелькали перед глазами картинки: обнаженная Любка в обществе голодных старых кобелей, гадкая усмешка Мамбаева: "Знаешь, довольно забавно всаживать в чужую беременную бабу", счастливая Таня почти уже ставшая женой сопляка-журналиста, дрогнувший под его языком цветок и чужое имя, слетевшее с ее прекрасных уст. Если два года назад приоритетной мыслью была та, что любимая, много лет желанная девочка оказалась вовсе не девочкой, а очень даже опытной женщиной, то теперь сводила с ума догадка, что он у нее – даже не второй мужчина. В прошлый раз он, пожалуй, с некоторой долей благодарности принял ее объяснение различия имен. Теперь же Володю день и ночь терзали смутные сомненья: может ли быть Андрей Алешей? Ведь она ни разу не попыталась назвать его самого иначе, как Вовой. Ну, еще Володя, или же просто Дрибница, но ведь никогда она не называла его Витей или, к примеру, Арнольдом. Тогда почему же Андрея она с легкостью называла Алешей? А потому. Потому, что… скорее всего, никогда она его так и не называла!
Терзаться в сомнениях было невыносимо больно. Лучше какая-никакая правда, пусть самая болезненная, лишь бы не неопределенность. И, преодолев брезгливость и некоторое неудобство, Дрибница решился на откровенный разговор с бывшим соперником.
Андрей шел к редакции пешком. Железная «Ласточка» в очередной раз забарахлила, снова пришлось оставить ее в автосервисе. Зараза такая, столько денег жрет! На нее одну и работает…
У редакции стоял навороченный джип. Как только Андрей поравнялся с ним, передняя дверца распахнулась и, увидев, кто пожаловал к нему "в гости", Андрею стало не по себе.
– Здравствуйте, Владимир Николаевич!
– Здравствуй, Андрюша, присаживайся…
Ничего хорошего от этого разговора Андрей не ожидал, и садиться в машину ему вовсе не хотелось. Ну что, что ему понадобилось? Ведь столько времени прошло, да он же и думать позабыл о Тане, как и было приказано! Он даже женился, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его полной лояльности…
– Слушаю вас, Владимир Николаевич, – залебезил Андрей, едва устроившись рядом с Дрибницей. Ох, как ему было страшно! Зачем, зачем он ему понадобился?! Ох, не к добру это…
– Рассказывай, как дела. Чем занимаешься, доволен ли работой.
– Спасибо, Владимир Николаевич, я всем доволен. Еще раз спасибо огромное, что помогли устроиться. А я вот женился не так давно, скоро полгода, – поспешил выложить главный козырь. Мол, я теперь парень женатый, и подозревать меня в любви к вашей жене нет ни малейших оснований. Да, было когда-то, ну я же не виноват, я же не знал, в чью девушку влюбился!
– Женился, говоришь… Ну что ж, это хорошо, поздравляю… У меня к тебе вопросик деликатный имеется. Скажи-ка мне Андрюша, а как тебя Таня называла?
У Андрея засосало под ложечкой: так и есть, он так и знал, ну конечно, зачем же еще он мог понадобиться Дрибнице? Только для выяснения отношений из-за Тани. Эх, и дернул его черт связаться с ней когда-то!
– Да Андрюшей и называла, как еще. Вы не думайте, Владимир Николаевич, я с ней не встречался после того дня, и она мне не звонила, и вообще я ни в коем случае…
– Ты не волнуйся, парень, успокойся. Вспоминай поподробней. Как она тебя называла? Андрюшей. Хорошо. Наверное, еще как-нибудь? Наверное, просто Андреем, может, Андрейчиком каким-то?
Андрей совсем разволновался. К чему такие подробности, чего ему еще надо? Отомстить решил, гад? А зачем два года ждал? Чтобы помучить, как кошка мышку? Чтобы потом побольнее сделать? Изверг!
– Да нет, Владимир Николаевич, только Андрюшей, может быть разве что Андрюшенькой или Андрюшечкой, – а сам аж зажмурился от страха: вот сейчас Дрибница как даст ему монтировкой по башке "Андрюшечку"!
Дрибница помолчал пару секунд, как бы не решаясь задать следующий вопрос. Потом отбросил сомнения в сторону:
– А скажи мне, Андрюша, не называла ли тебя Таня другими именами? Например, Сергеем? Или Лёшей? Или Лёней каким-нибудь? Не было ли у нее привычки коверкать твое имя?
Несмотря на дикий страх, Андрею стало смешно. Ага, получил, козёл? Так тебе и надо! Жена-то заговариваться стала, любовничков прошлых поминает! А может, и нынешних, кто ее знает? Однако злорадство показывать поостерегся, спрятал глубоко внутри. Еще неизвестно, что его впереди ожидает, оставит ли его Дрибница после такого откровения жить на белом свете? От осознания угрозы комок застрял в глотке, и Андрей только замотал энергично головой: нет, не было никаких Сергеев, Алексеев да Леонидов! И вообще, мол, я человек лояльный, знать неположенного не знаю, да и желания такого не имею…
