Текст книги "Сладкий перец, горький мед"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Вовкин гараж находился в том же кооперативе, что и гараж Таниного отца. Собственно, гараж был не совсем Вовкин. Официально он числился за его дядькой Чудаковым, но Павел Степанович давно уже ставил свою машину в другом месте.
Увидев незваную гостью, Дрибница слегка обалдел. Было заметно, что он пытается скрыть удивление и радость, но это давалось ему с трудом. Таня же вела себя совершенно непринужденно, словно в ее приходе к нему не было ничего необычного, вроде она приходит сюда каждое воскресенье.
– Ну и привет. Шла себе мимо, вспомнила, какой сегодня день и думаю: " А не зайти ли? А помнит ли он, что за день сегодня?", – и при этом многозначительно посмотрела в округлившиеся Вовкины глаза.
Вовка ответил не подсчитывая и не вспоминая:
– Помню. Сегодня второе мая. Пять лет назад в Нахаловку приехала одна маленькая, но уже тогда очаровательная девочка с глазами цвета осоки.
Таня улыбнулась:
– Хм, да ты почти поэт! Придумал же: "глаза цвета осоки"! Просто зеленые. Самые обыкновенные зеленые глаза.
– Это тебе кажется, что обыкновенные.
Помолчали. Таня облокотилась на капот Тойоты. Поиграла глазками, спросила для продолжения беседы:
– И что, прямо тогда же, пять лет назад, разглядел необыкновенные глаза?
– Да, – Вовкино красноречие испарилось. Не надолго же его хватило!
Таня рассмеялась:
– Там же еще нечего было замечать, еще не во что влюбляться! Я же была совсем маленькая и смешная!
– Для меня ты уже тогда была самой красивой девочкой на всем белом свете.
Еще помолчали. Таня не могла понять: он всегда такой постный и молчаливый, или это она так на него действует? Однако молчание затягивалось, что начало ее серьезно раздражать. Это что же, она должна тащить весь разговор на себе? Придумывать реплики для себя и для того парня?!
– Поменял лошадку? – спросила Таня, погладив капот жемчужно-зеленой машины. – По-моему раньше ты ездил на серой.
– Да, это другая. Надоело ездить на дровах. Купил новенькую, прямо в целлофане. Только бантика на крыше не хватало.
Опять помолчали. В конце концов Тане это надоело:
– Вот и поговорили. Ну ладно, у тебя, наверное, куча дел. Не буду надоедать. Пока, – и, цокая тоненькими каблучками по грязному бетону, Таня направилась к выходу, игриво махнув на прощанье шелковым шарфиком.
А Вовка стоял и смотрел, как уходит его мечта. О, какая буря эмоций бушевала сейчас в нем! Пять лет он мечтал об этой девочке, пять лет не знал, как обратить на себя ее драгоценное внимание, и теперь, когда вот она, сама пришла, а он стоит истукан-истуканом, и слова из себя выдавить не может! Ему бы бросится вдогонку, упасть ниц перед ней, и целовать носки ее туфель, и умолять, умолять, умолять… Но порядочность, его дурацкая порядочность – а как же Люба? Ведь они уже подали заявление, ведь свадьба через полмесяца!
Он схватил ее за руку уже на улице, почти у самого выхода с площадки гаражного кооператива:
– Подожди, не уходи! Посмотри, какая погода чудная. Поехали на пляж, представляешь, какое сейчас море красивое?
Море и впрямь оказалось красивым. Темно-лазоревое, с белыми барашками у самого берега. А вокруг пусто-пусто, для пляжного сезона еще слишком рано. Море, желто-серый песок, да разбросанные где-нигде деревянные зонтики с облупившейся краской. И лишь тихий нежный рокот волн нарушает тишину мирозданья…
Вова учил Таню водить машину. Таня повизгивала от восторга на резких виражах, а Вовка хладнокровно взирал на все ее издевательства над новенькой Тойотой: на слишком резкий старт, на еще более резкое торможение, когда бестолковая ученица со всей дури вдавливала чувствительную педаль тормоза до отказа, и чуть не лопались шины, и непристегнутый ремнями безопасности Дрибница чуть не вылетал через лобовое стекло. Что машина? Железо и только, неодушевленный предмет. Зато рядом с ним сейчас сидела самая красивая, самая желанная, единственная девушка на свете. Его Таня…
После совместной вылазки к морю прошла почти неделя. Таня больше не появлялась, а сам Дрибница не отваживался на решительный шаг. До свадьбы оставались считанные дни, ведь страшный для Вовы день был назначен на семнадцатое число.
От невесты не было проходу. Она маячила перед будущим супругом с утра до вечера: доставала его в офисе и дома, прожужжала все уши описанием своего свадебного наряда. Ее назойливость страшно раздражала, но Дрибница сдерживал себя изо всех сил. Какое право он имеет сердиться на нее? Разве она в чем-то виновата? Это он, идиот, предложил ей выйти замуж. То обстоятельство, что он был по-свински пьян, его ни в коей мере не оправдывало: не можешь пить – не пей. А уж если и нажрался до поросячьего визга, то умей контролировать свои эмоции и слова, особенно сказанные привсенародно. Не сумел решить личные проблемы без подключения широких масс населения – твои проблемы. Но уж коли предложил девушке вступить в законный брак – женись и точка. И пусть тебе будет хуже, но позорить девку не моги.
А Таня, как же Таня? Ведь она, бедняжка, даже не догадывается, что он скоро женится. Конечно, это малодушно и даже подло с его стороны, но у него так и не повернулся язык открыть ей страшную правду. Бедная девочка, как же она будет страдать от его предательства! Ведь она любит его, без всякого сомненья любит. Она же просто глупая девчонка, она же еще совсем маленькая. Все корчила из себя что-то, все боялась показать ему свою любовь. А когда вдруг решилась – оказалось, что уже слишком поздно и он связан самыми крепкими узами – собственным словом… Ах, как все глупо и нелепо, и как вдруг все переплелось в гордиев узел…
Восьмого мая вдруг объявился двоюродный братец, Сашка Чудаков. Вот ведь горе луковое! Вовке было искренне жаль и Сашкиных родителей, и несчастную Лилю, Сашкину жену. Это ж не человек, а стихийное бедствие какое-то!
К этому времени Сашку турнули отовсюду, где он пытался пристроиться. Так и не сдав сессию за второй курс в мединституте, он по большому блату поступил в университет на юридический факультет. Там за два года ему не удалось нормально сдать ни одной сессии, и на второй курс Сашку так и не перевели. Правда, удалось уговорить ректора вместо исключения переоформить заядлого прогульщика с неимоверным количеством хвостов на заочное отделение, а там под шумок оформить очередной академотпуск. Так что формально Сашка все еще числился в студентах. А на самом деле висел в воздухе, потому что и учиться не хотелось, и работать не получалось: опять же по великому блату удалось было устроиться на хлебное место, но даже из ГАИ Сашку поперли за профнепригодность. И теперь даже высокопоставленный в недавнем прошлом, а ныне персональный пенсионер тесть Евгений Трофимыч уже не мог помочь ему с трудоустройством. Ведь Сашка, лоботряс со стажем, строго придерживался принципа "Где бы ни работать, лишь бы не работать". При этом редко отказывал себе в удовольствии провести вечерок-другой в компании очередной красотки, погудеть в кабачке. Зарабатывать деньги Сашка так и не научился, зато прожигать жизнь за счет дорогого тестюшки полюбил до самозабвения.
И в этот день Чудаков не просто так пришел к младшему брату, которого еще совсем недавно и за человека-то не считал ("А, зануда правильный. Что с него возьмешь?).
Решил подкатиться к братцу, может, пристроит родственника к себе на фирму? У него же бизнес расширяется, крепнет день ото дня, нешто для ближайшей родни не найдется теплого местечка с приличной зарплатой? А чтоб разговор помягче вышел, чтоб совсем уж неудобно Вовке было отказать брату, Сашка захватил с собой бутылочку "Наполеона" из тестевых припасов.
Отправить брата восвояси вместе с "Наполеоном" Вовке действительно оказалось неудобно. Пришлось отложить все дела и развлекать непутевого родственника. Выпили по одной, выпили по второй. Тут и прорвалась вся Вовкина боль, обнажилась кровоточащая рана. Никогда никого не пускал Вовка в свою душу, а тут расквасился, как сопливая гимназистка, выложил все, что так томило последние дни и не давало дышать полной грудью.
– Ну и чё ты маешься, дурик? Ты думал, о твоих чувствах к Таньке никто и не догадывается? Да ты ж прозрачный насквозь, я вообще не знаю, как ты в бизнесе умудряешься крутиться со своей стеклянной натурой. У тебя ж каждая мысль на лице написана! По крайней мере, если она касается Таньки Голик. Дура ты, дура. Давно взял бы ее в оборот и не мучился. Кто тебя учил девок слушать? Тебе ж сказано: послушай, что баба скажет, а сделай по-своему. Они ж никогда прямо не говорят, чего хотят. Говорит: "Пусти", а на их языке это значит "Прижми покрепче". Бестолковый ты, Вовка, ей Богу бестолковый…
– А я и не спорю, – Вовка вяло закусывал французский коньяк соленым бочковым помидором. – Да, я дурак. Только что мне теперь делать? Свадьба через девять дней. Зал забронирован, гости приглашены. Да и хрен бы с этим. Но как я Любку на фиг пошлю?! Она-то тут при чем? Она ж не виновата, что я люблю другую! А Любка мне и даром не нужна. Я вообще не представляю, как я с ней в постель лягу…
Сашка собирался было налить по третьей, но при этих словах поставил бутылку на стол. Посмотрел на брата выпученными глазами и спросил почему-то шепотом, хотя в комнате, кроме них, никого не было:
– Не понял. Так ты что, еще не спал с ней?
– Конечно нет. Ты что? Как можно до свадьбы?
Сашкин голос вдруг сделался гадливо-сладеньким:
– Вова, ты чё, больной? Ты в каком веке живешь? Как можно жениться, не попробовав будущую супругу? А если она тебе не подходит? Или ты ей? Или она у тебя девочка?
Дрибница возмутился:
– Конечно девочка! Что за идиотские вопросы ты задаешь? И вообще моя личная жизнь тебя не касается. Сам кобель, трахаешь все, что шевелится, хочешь, чтобы все вокруг такими же пошляками были?!
Сашка помолчал немного, пытаясь поверить в то, что услышал, и в то, что не было сказано, но имелось в виду, и вновь перешел на шепот:
– Вова, ты чё, блин, девственник?! Ты хочешь сказать, что не только Любку не трахнул, но вообще еще с бабами не спал?
Дрибницу передернуло от такого цинизма. И вообще этот разговор был ему крайне неприятен. Он уже страшно сожалел о своей откровенности, но слово не воробей…
– И с мужиками тоже. И вообще это мое личное дело. Я не приветствую твой образ жизни, и женщин таких не признаю, которые до свадьбы позволяют затащить себя в постель. И я, между прочим, горжусь тем, что остался целомудренным до свадьбы, не запятнал себя грязными отношениями. И хватит об этом.
Сашка вдруг расхохотался не задорно, а с какой-то жестокой злостью. Хохотал долго, потом вдруг остановился резко, жеманно, словно кокотка, вытер кончиками мизинцев глаза, как бы смахивая навернувшиеся слезинки, и сказал:
– Ну, родственничек, уморил. Это ж кому сказать – не поверят. Я балдею! На дворе – конец двадцатого века, а он до двадцати трех лет живую девку не щупал. Да тебя, дорогуша, в музей мадам Тюссо пора помещать. Правда, предварительно не мешало бы проверить у психиатра. Может, вместо мадам Тюссо тебя в дурдом надо определить? – и вновь зашелся отвратительным смешком.
– Да пошел ты, – разочаровано протянул Вовка, бесконечно сожалея о собственной откровенности.
Сашка не отреагировал. Отсмеявшись, с сожалением посмотрел на почти еще полную бутылку "Наполеона", отставил в сторону:
– Не-ет, братец, я с тобой больше не пью. Вдруг это заразно? Ты знаешь, а ведь я, дурак, пришел на работу к тебе проситься. Только под началом такого идиота работать не буду, и не уговаривай.
Вышел из-за стола, подошел к двери, и, уже открыв ее, выдал напоследок:
– Бедная Люба! Кстати, ей ведь уже двадцать семь…
Даже через плотно закрытую дверь до Вовки отчетливо доносился ехидный, издевательский Сашкин смех.
После Сашкиного ухода Вовке стало совсем плохо. Дурак, нашел перед кем душу открывать! Для этого циника ведь не существует ничего святого! Он же опошлит самое чистое чувство, мерзавец! Боров похотливый, где ему понять Вовкино высокое отношение к Женщине. Он и знать не знает, что такое настоящая Женщина, привык общаться с самками…
На душе было гадко. Излить свои мысли было некому и рука сама по себе потянулась к бутылке. Очень кстати, что Сашка не забрал коньяк. Сейчас он напьется и все забудет, и все опять будет хорошо. Не надо будет думать о Любке, не надо вспоминать Таню…
После третьей рюмки о существовании Любаши удалось забыть без труда. А вот Таню так просто не забудешь. И рука сама потянулась к телефону…
***
Девятое мая нынче выпадало на пятницу, так что еще в четверг, после короткого рабочего дня, Голики-старшие уехали на дачу. Горячая пора, посевная. Разве могли они упустить возможность лишний день поковыряться в землице? Серега, как обычно, умотал куда-то со своими друзьями-алкашами. Тане оставалось радоваться, что на сей раз не притащил всю банду домой, и теперь она отдыхала в полной тишине, наслаждаясь творчеством Мориса Дрюона. Дворцовые интриги французского средневековья захватили, погрузили в мир прекрасных дам и их отважных кавалеров.
В полвосьмого вечера раздался телефонный звонок. Недовольная тем, что прервали на самом интересном месте, Таня взяла трубку.
– Ничего не говори, слушай меня внимательно. Я перезвоню ровно через час и ты дашь мне окончательный ответ. Только отнесись к этому серьезно, чтобы потом не говорила: "Прости, я не подумала". Итак, через час я жду ответа на вопрос: согласна ты выйти за меня замуж или нет.
Таня так и не успела вставить ни слова, как абонент отключился. Естественно, это был Дрибница. Таня торжествовала. Ее поход в гараж сработал. Все, она выиграла пари. Вовка у нее в кармане. Ах, как мало движений пришлось совершить, чтобы добиться цели! Даже жалко. Только начала играть, а он уже готов. Начитавшись про дворцовые интриги, ей и самой хотелось сплести какой-нибудь заговор с целью захвата чужой территории, или в данном случае чужого мужика. А он сдался после первого же хода. Слабак!
Итак, через час он позвонит и ее судьба будет решена. Чудак человек, да зачем ей этот час? Конечно она согласна! Иначе как же она выиграет пари?!
Дрюон был безжалостно отброшен в сторону. Итак, скоро свадьба. Белое платье, марш Мендельсона и прочая красивая мишура. Кстати о платье. Вот недавно фильм какой-то показывали американский, так там у героини платье было офигенное. Правда, не свадебное и не белое, зато фасончик отпадный. А в белом цвете, пожалуй, будет выглядеть еще эффектней. Да, непременно. У нее будет именно такое платье. Очень глубокий V-образный вырез с перемычкой на груди, прикрывающей тоненький бюстгальтер. Очень узкое по талии, чтобы подчеркнуть ее природную грацию, а от талии – пышный кринолин. И фата непременно длинная, трехслойная, и верхний слой немного осыпан люрексом для придания легкого флера таинственности.
Так, с платьем все решено. А кого брать в свидетельницы? Луиза пока еще числится замужем, а замужние или женатые свидетели – плохая примета. Сима может отказаться, ведь свидетельница на самом виду, а Сима последнее время стала слишком критически относиться к собственной внешности. Ладно, это вопрос решаемый. Что еще?
Противный червячок сомнения грыз будущую невесту изнутри, не позволяя насладиться легкой победой. Да, она победила, она выиграла этот глупейший спор. И что, теперь она стала счастливее? Ее любит Патыч, и трех недель не прошло, как предлагал замуж. Но почему-то его любовь ее не греет, и замуж за Патыча совсем не хочется. А греет ли ее Вовкина любовь? Хочет ли она за него замуж? Что за глупый вопрос, нет конечно! Ведь все пять лет Вовкина любовь ее только раздражала и мешала жить. А отныне он будет постоянно рядом, каждый день. Да что день? Ведь даже ночью от него покою не будет!
И вот тут Таню бросило в холодный пот. ОН БУДЕТ РЯДОМ КАЖДУЮ НОЧЬ! И наверное не будет спокойно спать, а будет лапать ее своими грубыми руками, будет целовать и требовать ответных ласк. От этих мыслей Таню передернуло. Бр-р-р, гадость какая! Ведь неделю назад ради пари ей пришлось позволить Вовке поцеловать себя. Такого омерзения раньше она никогда не испытывала! Он совершенно не умел целоваться! Вместо нежного прикосновения к губам любимой он с каким-то остервенением втягивал их в себя насколько возможно, так, что они чуть не полопались. Одного поцелуя оказалось достаточно, чтобы губы болели несколько дней. Наутро после свидания Танины губы покрылись мелкими синими точечками, своеобразными микро-засосами, припухли, и нестерпимо жгли по контуру. И это после одного поцелуя! А во что они превратятся после свадьбы, когда гости целый вечер будут кричать "Горько", а Вовка будет стараться целовать молодую жену подольше, дабы не ударить в грязь лицом? И, если он даже целоваться не умеет, что же он будет вытворять с ней в постели?! И не одну ночь, не две, а всю жизнь! И ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ СЧАСТЬЕМ?!!
Когда Таня была маленькая, она много думала о счастье, пытаясь сформулировать для себя, что же это такое. И получилось у нее такое определение: "Счастье – это когда тебя любят. И чем больше мужчин сгорает от любви к тебе, тем ты счастливее". Теперь, когда ее любит не один мужчина, а двое, она почему-то уже не была уверена в правильности своего определения. Любить ее любят, но почему-то она не чувствует себя более счастливой от этого. Напротив, она по-прежнему страдает от одиночества. А избавится ли она от одиночества, выйдя замуж за Дрибницу? Ой, вряд ли… Скорее, она почувствует себя еще более одинокой и несчастной.
Как же она сможет жить с Вовкой? Ведь она все эти годы старалась избегать встреч с ним и чувствовала себя совершенно ужасно, когда это не удавалось. Ее же всегда так бесила его навязчивость и пресность. Ведь при одном его виде ее всегда хронически клонило в сон и она начинала неприлично часто зевать. А теперь ей придется эту нудоту терпеть рядом с собой круглосуточно до конца жизни?! И ради чего? Ради глупого пари?! Но ведь так не хочется проиграть его, пусть оно хоть трижды глупое. Что же делать? Стать Дрибницей? Или остаться Голик, по крайней мере, еще на какое-то время? Неприкаянной и одинокой, лишь бы не Дрибницей? Или, все-таки, лучше Дрибницей? Хм, даже фамилия у него какая-то дурацкая, несуразная. Что-то отец говорил по этому поводу. Вроде, Вовкины предки – выходцы из Украины, оттого и нерусская фамилия. Он даже говорил, как она переводится. А, вспомнила – мелочь! Мелочь?! Это она, Татьяна Голик, должна стать какой-то мелочью? И только ради дурацкого пари?!
А минутная стрелка почему-то бежала предательски быстро, приближая час расплаты за собственную глупость. "Не хочу замуж, не хочу! По крайней мере, не за Дрибницу! За кого угодно, только не за Дрибницу!" Коли на то пошло, уж лучше бы она приняла предложение Патыча. По крайней мере, его ласки не только не раздражали, а очень даже возбуждали. Ведь именно он первый открыл Тане мир чувственных наслаждений. Правда, преодолеть последний бастион ему так и не удалось, зато он прямо с педагогическим талантом преподал ей все прелести "любви выше пояса". Да что там, если честно и откровенно, если бы он не отхлестал ее тогда по щекам, она давным-давно позволила бы ему ВСЁ, ведь самое безобидное прикосновение Лёшки к ее руке возбуждало больше, чем просмотр эротической сцены в голливудском фильме! Но после Лёшкиных ласк терпеть Вовкино убожество, его тошнотворные поцелуи…Черт с ним, с офигенным платьем. Придет еще его очередь. Но только бы не сейчас, только не для Дрибницы…
Таня, как была в домашнем халатике, так и побежала к Симе, благо жили не только в одном доме, но даже в одном подъезде. Луизы, вероятнее всего, дома еще нет, да и не советчица она в этом деле. В мамашу пошла, для нее главное – материальные блага, которые может обеспечить мужчина. Все остальное – глупости.
Сима, однако, тоже оказалась не абы какой советчицей. Более охотно она обсуждала все тот же фасон платья (фильм смотрели вместе, и платье Симу пленило так же, как и Таню). Но, по крайней мере, не давила на подругу меркантильными соображениями, все больше отнекиваясь от совета, мол, уж ты, подруга, сама решай.
Между делом Таня не забывала поглядывать на часы. Время "Ч" стремительно приближалось. Так и не придя к какому-нибудь решению, Таня засобиралась домой, дабы не пропустить судьбоносный звонок.
На всякий случай Сима увязалась за Таней. Там, сидя на корточках прямо на полу, поближе к телефону, они и продолжили прения. Впрочем, прения вновь и вновь крутились вокруг проклятого платья. Вдвоем с Симой еще сложнее было думать о серьезности момента. И, когда до назначенного срока оставалось две минуты, Таня, так и не решив, говорить ли ей "Да" или "Нет", отключила телефон.
В понедельник, двенадцатого мая, ближе к вечеру Сима пришла к Тане поболтать о том, о сем. О Дрибнице почти не говорили, упомянули лишь вскользь, немножко посмеялись и перешли к более волнующей теме – что же за черная кошка пробежала между Луизой и Герой, почему же, не прожив и двух месяцев, Луиза всерьез занялась разводом? Интереснее всего подругам казался тот факт, что, несмотря на предразводное состояние, Луиза иногда позволяла мужу остаться на ночь в ее постели. О недавнем глупом пари подруги уже забыли напрочь, не рассуждая особо – выиграла ли его Таня или проиграла.
Неожиданно раздался звонок в дверь, но Таня на него даже не отреагировала – мать дома, откроет. Из своей комнаты вышла только тогда, когда услышала удивленный возглас матери:
– Татьяна, ты посмотри, что он принес!
Еще не зная, кто такой "Он" и что же такого замечательного "Он" принес, но уже заинтригованная, выглянула в прихожую. У самой входной двери стоял Дрибница, белый, как мелованное полотно, смотрел на Таню каким-то испуганно-виноватым взглядом. Мать разглядывала яркую открытку. Буднично, словно ничего необычного не произошло всего три дня назад, Таня поздоровалась с Вовкой и взяла из материных рук открытку. Это оказалось приглашение на свадьбу:
"Уважаемые Ада Петровна, Владимир Алексеевич, Татьяна и Сергей!
Приглашаем вас торжественно отметить наше бракосочетание,
которое состоится 17 мая сего года в 19.00 в банкетном зале ресторана
"Юбилейный".
Форма одежды – парадная. Настроение – праздничное. Присутствие
обязательно.
С уважением, Любовь Пивоварова и Владимир Дрибница"
Быстро прочитав приглашение и удивленно подняв брови на столь скорый срок бракосочетания (Вовка же принял это за удивление самому факту его женитьбы вообще), Таня рассмеялась, задорно посмотрела в самые глаза несостоявшемуся мужу, потерла руки:
– О, напьемся! – и со спокойной совестью вернулась в свою комнату, где ее с нетерпением ожидала Сима.
Танины родители были слегка разочарованы предстоящей Вовкиной свадьбой. Они, как и все вокруг, давно заметили, что Дрибница влюблен в их дочь, как школьник. Правда, ответных чувств у Татьяны они не наблюдали, но в глубине души надеялись, что Вовке все же удастся завоевать ее сердце. Женихом он был видным, обеспеченным, более чем серьезным, к тому же – племянником давнего приятеля Чудакова. Ведь, как ни крути, а дочь все равно должна когда-нибудь выйти замуж и упорхнуть из родного гнезда. Все равно придется отдать ее чужому мужчине. А если так, то пусть бы этим мужчиной стал Дрибница – все-таки не совсем чужой и со всех сторон положительный малый. Однако трагедии из Вовкиной женитьбы не делали, здраво рассудив, что насильно мил не будешь, а значит, придется отдавать Татьяну за кого-то другого, увы, совсем незнакомого, а значит, «темную лошадку». Успокаивало родительские сердца только то, что пока на горизонте «лошадьми» и не пахло, а значит, не так все страшно.
С Вовкиными же родителями дело обстояло иначе. О нешуточной любви сына к дочке Голиков они знали давно, практически с момента появления этой девочки в их доме. Ведь Вовка, наивная душа, совершенно не мог скрывать свое восхищение маленькой гостьей. И еще тогда безоговорочно одобрили выбор сына. И теперь, когда месяц назад он сообщил им о предстоящей женитьбе, а на вопрос родителей: "Кто же невеста?" ответил таинственно: "Ждите, в субботу привезу на смотрины", они были абсолютно уверены, что привезет он именно Таню. Когда же, как и обещал, сын приехал в ближайшую субботу, они со счастливыми улыбками встречали будущую сноху у калитки. Вот подъехало авто, но сквозь затемненные окна не видно лица сыновней невесты. Вовка обошел машину, открыл дверцу и помог выйти… совершенно посторонней даме, к тому же заметно старше его самого. Благожелательные приветственные улыбки, как по команде, исчезли с лиц встречающих и на реплику сына:
– Знакомьтесь, это Люба, моя будущая жена, – родители отреагировали крайне вяло, изобразив лишь жалкое подобие радости на лицах…
Зато Люба была совершенно счастлива. Ах, какая же она молодец! Как задумала, так все и вышло. Вот что значит правильная стратегия! Правда, осуществления мечты пришлось ожидать дольше, чем она предполагала, но в конце концов она пришла к намеченной цели.
Месяц перед свадьбой пролетел незаметно. Хлопот было столько, что только успевай поворачиваться. До защиты диплома оставалось всего три недели, но она даже не прикасалась к учебе. Гораздо важнее, а главное – приятней, были приготовления к свадебному обряду. Все хлопоты Любаша с радостью взяла на себя. Дрибницу только раз и оторвала от дел, когда надо было покупать ему костюм. Все остальное покупала и заказывала самостоятельно, правда, в подробностях докладывая о достигнутых успехах.
Однако был один маленький моментик, настораживающий Любашу. За все время, прошедшее со времени Вовкиного предложения руки и сердца, он поцеловал ее один-единственный раз. Да и то поцелуй получился скорее дружеский, нежели любовный. В любом случае, ни кайфа, ни возбуждения Люба от него не получила. Стоит ли говорить, что ни малейшего поползновения на свою честь Люба так же не ощутила? Долго ворочаясь перед сном, она часто думала об этом. Почему? Конечно, всем своим поведением за пять лет учебы она красноречиво демонстрировала свою непорочность, но теперь-то, когда заявление в загс подано, можно бы и в койку нырнуть. Интересно, какой он в постели? Сможет ли он удовлетворить профессионально возросшие Любкины потребности? Ах, глупости какие в голову лезут. Разве это главное? Главное то, что он женится на ней, скоро свадьба…
Платье, фата, туфли, бронирование зала – хлопоты приятные и даже торжественные. Но кроме этого Любе надо было уладить еще кое-какие дела. Слава Богу, она додумалась развестись заранее, еще перед поступлением в институт. Для этого не понадобилось даже ехать в ненавистный родной поселок, встречаться с "любящими" родителями, соседями… Да и с Борькой, бывшим мужем, тоже как-то не хотелось сталкиваться. Хватит – все оскорбления и унижения остались в прошлом, теперь она – порядочная недоступная девушка. Оформила заочный развод через суд. Долговато, конечно, вся катавасия тянулась более полугода, зато к замужеству она подошла беспорочной, незапятнанной грязным прошлым девушкой. В паспорте не осталось даже штампа от неудавшегося брака. Для этого всего-то и понадобилось вернуть себе девичью фамилию.
Сложнее было решить другую проблему. В связи с предстоящим замужеством ей необходимо было оставить любимую работу. А как ее оставишь, на кого покинешь мужичков? Галка-экзотка, зараза, на такой пьедестал себя вознесла – на сраной кобыле не подъедешь. По-прежнему больше трех мужиков за вечер не обслуживает. Дошло до того, что мужики установили очередь, чтобы хотя бы раз в месяц попасть к ней на "прием". В принципе, Галкина манера обслуживания Любашу мало волновала – у нее есть свой объем работы, который она должна выполнить, а остальное ее не касается. Но теперь, когда встал вопрос об ее уходе, это оказалось камнем преткновения. Елисеев высказал красноречивое "фи", мол, мальчики к тебе привыкли, да и где мы другую такую найдем, чтоб ни один из них не оказался обойден вниманием. Настаивал на том, чтобы и после свадьбы она продолжала работать "по специальности". Ничего, говорит, раз в недельку можешь и ускользнуть от мужа – от него особо не убудет. Долго не могли прийти к консенсусу. Елисеев настаивал на своем, Люба отнекивалась. В итоге оба пошли на компромисс: Елисеев отпускает ее, заменяя девочкой из запасного состава, но в особых случаях, ради VIP-персон ли, или же когда новенькая не будет справляться с объемом работы, он оставляет за собой право вызвать Любу в срочном порядке и там уже никакие возражения, уважительные причины приниматься во внимание не будут.
В последний рабочий день, в аккурат накануне свадьбы, Любаша аж прослезилась. Мужички устроили ей торжественные проводы – с цветами, теплыми словами, и непременным конвертиком в знак благодарности и уважения. Ради такого случая "помывка" затянулась далеко за полночь – благодарные клиенты "кормились" впрок, не зная наверняка, что будет завтра. Расходились ближе к утру усталые, но довольные. Любаша пьяно рыдала на плече Елисеева, монотонно повторяя один и тот же риторический вопрос, прерываемый назойливой икотой:
– Как же вы теперь без меня, бедненькие? Ик, сиротинки вы мои, ик. Как же, ик…
Вовка презирал себя. Презирал свою слабость и нерешительность, абсолютную безвольность в таком наиважнейшем деле, как создание семьи. Любаша, конечно, славная девушка – добрая, честная, такая ласковая и преданная, но ведь он не любит ее. Ну пусть бы хоть чуть-чуть нравилась, тогда его женитьба на ней была бы хоть как-то оправдана. Но ведь даже говорить с ней ему не интересно! Как же он будет жить с ней в одном доме, спать в одной постели, вместе завтракать, вместе ужинать… Ведь ему был неприятен самый обыденный прием пищи вместе с нелюбимой женщиной, чего уж говорить о большем… А как же его жизненный принцип: «Ни одного поцелуя без любви»? Господи, как же все сложно…
Когда он шел к Голикам, чтобы вручить приглашение на свадьбу, он намеренно выбрал такое время, когда кто-то из Таниных родителей должен был быть дома. Ведь не пригласить на свадьбу Голиков он не мог – как никак, а уже пять лет они считаются близкими друзьями его семьи, а значит, обойти их вниманием в такой важный момент было бы крайне непочтительно. А остаться с Таней один на один в такой щекотливый момент он откровенно малодушничал. Ведь всего три дня назад, фактически сделав ей недвусмысленное предложение, предал, обманул ожидания бедной девочки. Ведь как она, бедняжка, ждала его звонка, а он, негодяй, не перезвонил через час, как обещал. По закону подлости, притащилась Любка и два часа он не мог выпроводить ненавистную невесту. Когда же, наконец, черт ее унес, Танин телефон молчал. А на следующий день вся Вовкина решимость рухнула. Как представил Любкины слезы, людские пересуды, так и не нашел в себе силы защищать свою любовь. Решил плыть по течению: пусть будет, что будет. А теперь он должен отнести это проклятое приглашение Голикам. Ну как же ему приглашать Таню на свадьбу с другой женщиной?! Абсурд, сплошной авангард, непонятный и неприятный Вовке-традиционалисту.
