Текст книги "Сладкий перец, горький мед"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Кстати о безопасности. Надо бы съездить проверить как там дом строится, их с Таней будущая семейная крепость. В данном случае крепость – не просто красивое выражение. Их семейное гнездышко будет настоящей крепостью. Именно для этой цели он и прикупил не так давно земельный участок в пригородной курортной зоне. Место совершенно очаровательное – на одинокой сопке, отвесной с трех сторон и пологой с оставшейся, выходящей к самому морю, стороны, оно, казалось, самой природой задумано было для одинокой крепости. А вокруг – смешанный лес, где с кедром и сосной соседствовали гибкие, как с картинки сошедшие, березки, да посреди этой зеленой роскоши безумствовали клены обилием красных и желтых вкраплений. Для Дрибницы, стопроцентного дитяти природы, очень важно было быть поближе к земле-матушке, к свежему, не испорченному цивилизацией мегаполиса, воздуху. И пусть у него уже давно отпала необходимость обрабатывать землю и ухаживать за скотиной, но звуки и запахи природы, свежий воздух по-прежнему были для него крайне необходимы. И здесь, в этом райском, девственно чистом уголке, как нельзя лучше сочетались его требования к окружающей среде и безопасности.
Коробка трехэтажного особняка была уже выгнана, и в данный момент внутри дома проводились отделочные работы. Собственно, если немножко поторопить рабочих, то через месяц можно бы уже и новоселье справлять. Да только одному в таком огромном домище неуютно будет. Сам-то домик выглядел вполне мило и уютно, а вот трехметровая бетонная ограда по всему периметру сопки, усыпанная поверх стены битым стеклом да торчащими металлическими штырями, выглядела устрашающе. Виднеющаяся из-за забора вышка усиливала сходство крепости с тюрьмой. Но что поделаешь – безопасность превыше всего, собственно, именно ради своей и Таниной безопасности он и задумал строить собственную крепость.
Таня… Сердце вновь заныло. Обида жгла, не давала дышать полной грудью. Как она могла? Мерзавка! На кого она его променяла? На зеленого журналистишку? Чем он взял ее, чем таким, чего нет у Дрибницы? Он мечтал о ней десять долгих лет, а теперь должен подарить свою мечту какому-то нищему журналюге? А тот, пацан бестолковый, думает, что Таня его любит? Идиот, честное слово! Да она же делает это назло Дрибнице! Как он сам когда-то назло ей женился на Любке, так теперь она мстит ему! За Любку, за ребенка, еще Бог знает за что, но ведь она ему просто мстит. Это же элементарно, Ватсон! Как же он сразу не понял? Маленькая глупая девчонка, она же любит его, да как же он мог усомниться в ее любви?! Конечно любит! Это ее крик о помощи, ее мольба – "Милый, я готова простить тебя, почему же ты не идешь?" Она же наверняка знает, надеется, что он не позволит ей выйти замуж за этого придурка. Так он и не позволит! Только помучает ее еще немножко, как она мучила его все эти десять лет. А тем временем достроит дом – не вести же ему жену в старую двухкомнатную квартирку, в которую когда-то привел Любку… Любка, Боже мой, он же не может жениться на Тане, он же все еще женат на Любке! И чего он тянул столько лет?! Давно надо было решить эту проблему!
Приготовления к свадьбе шли полным ходом. Таня просто светилась от счастья. Наконец-то и на ее улице праздник! Она знала, что он придет, а потому не роптала на судьбу, она тихо ждала своего счастья и оно пришло, пришло! Андрюшка, милый, любимый Андрюшка! Принц, сокровище бесценное!
Вот только жаль, что у принца нет своей жилплощади. Больше того, он с родителями и младшим братом живет в крошечной двушке в плохоньком спальном районе, и места для Тани там попросту нет. Так что придется ей своего принца привести в отчий дом. Мать, правда, не в восторге, да Таня и сама не слишком рада такой перспективе – ей уже так надоели ежедневные материны нравоучения, замечания, а тут ведь еще и Серега-ничтожество, куда его денешь? Да-а, весело им будет здесь жить…
Еще одно обстоятельство несколько настораживало Татьяну. Не то, чтобы настораживало, но… скажем так, не радовало. Андрюшка, милый, любимый Андрюшка, был, увы, не так ласков и нежен, как Патыч. Нет, он, конечно, не был хамом и грубияном – напротив, он оказался на редкость положительным молодым человеком. Но не получалось у него прикоснуться к Тане так, чтобы она вся затрепетала от легкого прикосновения его пальцев. Не мог он едва провести губами по ее нежной шейке под самыми волосами так, чтобы она вся содрогнулась от желания, от ожидания праздника тела. Андрей целовал ее, ласкал, вроде, даже и приятно бывало, но никогда еще, ни разу, ему не удалось довести Таню до того состояния, когда бы ей действительно захотелось отдать ему всю себя. Но она успокаивала себя: это ничего, главное, что с ним не противно целоваться, как с Дрибницей. А значит, уже хорошо.
Патыч не знал о предстоящем бракосочетании. Просто давно не видел Таню, а потому, понадеявшись, что Ада Петровна, как положено, на выходные уедет на дачу, пришел без договоренности. Шел, рискуя не застать любимую, но повезло – Таня оказалась дома.
Хозяйка по привычке обрадовалась гостю, прямо в прихожей бросилась на шею:
– Лешка! Моя драгоценная пропажа, – и прижалась к родной мускулистой груди, вдыхая весьма ощутимый запах машинного масла.
Провела дорогого гостя в комнату, без приглашения устроилась на его коленях, потерлась носом о его нос, вздохнула немножко грустно, но больше радостно:
– Знаешь, Лешик, а я ведь замуж выхожу…
У Патыча внутри все оборвалось – "Вот оно! Я давно этого боялся, и это произошло". Вслух же спросил, не пытаясь даже взглянуть в ее лицо, чтобы не выдать свою растерянность, только прижал ее к себе еще крепче:
– Ты его любишь?
– Люблю, Лешка, люблю! Я его так люблю! – от переполнявших ее чувств Таня обхватила голову гостя и сжала со всей силы так, что та едва не затрещала. Потом, поняв, насколько бестактен ее ответ в его объятиях, отстранилась и заглянула в глаза:
– Ой, Леш, прости, а? Я такая глупая, совсем не думаю о тебе…
Карпов вновь прижал ее к себе. Ни к чему это, чтобы она увидела боль в его глазах, ни к чему…
– Ничего, достаточно того, что я думаю о тебе. Я рад, что ты нашла того, кого искала. Надеюсь, ты будешь счастлива с ним…
– Лешенька, а как же ты? Ты не обидишься на меня?
– А какое я имею право обижаться? Я ведь и сам женат.
– Ну да, только ты женился мне назло, а я – по любви. Честно не обидишься?
– Нет, не обижусь. Я всегда знал, что когда-то ты выйдешь замуж, но увы, не за меня.
Алексей немножко придержал чувства, чуть собрался и смог, наконец, взглянуть Тане в глаза:
– Значит, мы видимся в последний раз?
Таня, словно не поняв вопроса, долго смотрела в такие родные глаза, как бы пытаясь понять, а почему, собственно, в последний? Потом, поняв и испугавшись, вновь прижалась к Карпову:
– Нет, Лешка, нет, что ты, родной! Нет! Лешенька, миленький, как же я буду без тебя? Я же тебя люблю, Лешка! Как я без тебя, – и, словно в истерике, стала осыпать до боли родное лицо поцелуями, приговаривая, – Как я без тебя? Что ты такое говоришь, Лешка, милый? Как же я без тебя…
И вдруг, совсем испугавшись, что может на самом деле потерять Лешку, расплакалась, вжавшись в его грудь и щедро поливая слезами рубашку.
У Алексея сдавило грудь. Он не знал, что делать. С одной стороны, ему бы надо встать и уйти, хлопнув для пущего эффекта дверью. Она теперь – чужая невеста, она полюбила другого мужчину. Но почему же она так искренне испугана, ведь эти слезы – он уверен, это не театр! Она действительно боится его потерять. "Глупая, любимая, родная моя девочка". Посидел, помолчал, размышляя, как поступить, потом спросил:
– Мне уйти?
Таня не ответила, только еще крепче вжалась в него, умудрившись при этом красноречиво покачать головой из стороны в сторону: "Нет!"
– Ты хочешь, чтобы я остался?
Энергичные кивки: "Да!"
Таня, наконец, оторвалась от Патыча, заглянула в его лицо заплаканными глазами:
– Лешка, что мы наделали? И что нам делать? Что МНЕ делать?! Что делать, если я и тебя люблю, и его? Я ведь никогда не задумывалась, насколько сильно тебя люблю. А выходит, что очень сильно. Я совершенно спокойно отношусь к тому, что рядом с тобой постоянно находится другая женщина, совсем-совсем не ревную, но почему-то не могу даже представить, что тебя вдруг не будет рядом. Что же делать, Лешка, милый мой, родной мой! Не бросай меня, Лешик, пожалуйста, не бросай! Ты только придумай, что мне делать…
Алексей прервал словесный поток:
– Выходи замуж.
Татьяна недоуменно взглянула на него:
– Да? И все?
– И все. А что я еще могу тебе посоветовать? Я теперь уже не смогу на тебе жениться. Ты знаешь – я тебя люблю и буду любить всегда. Но я никогда не оставлю жену и дочь. Они не виноваты в том, что мы с тобой не смогли вовремя разобраться в своих чувствах. К тому же, Оля – действительно очень хороший человек и я не смогу предать ее. Ты оказалась права – я был бы для тебя неподходящим мужем, зато для Ольги я – самое то. И она для меня. Ты навсегда останешься для меня самой-самой, но и она мне теперь не чужой человек, понимаешь? У нас семья, и я связан определенными обязательствами перед женой и дочерью. Я не имею морального права требовать, чтобы ты отказалась от замужества и всегда оставалась лишь моей любовницей. Но если ты хочешь, чтобы я не исчезал из твоей жизни – я всегда буду рядом, насколько это возможно. И это не будет зависеть от того, замужем ты или нет.
– То есть тебе наплевать, выйду я за него замуж или нет?
– Нет, мне не наплевать. Мне было невероятно больно, когда ты с таким счастливым видом сообщила мне о своем замужестве. Еще больнее было, когда ты говорила о своей любви к нему. Но я не требую, чтобы ты отказалась от замужества. С моей стороны это было бы нечестно. Если ты любишь его – не сомневайся, выходи замуж.
– Но ведь я и тебя люблю, вот в чем загвоздка…
Оба замолчали. Было грустно, печально, но все мысли и чувства разбивались вдребезги, разбегались от назойливого жужжания огромной осы, бестолково бьющейся о стекло в двух сантиметрах от форточки. Карпов не выдержал, подошел к окну и первой попавшейся под руку газетой подтолкнул осу к свободе. Та загудела вертолетом, возмущенная его беспардонностью, но помощью воспользовалась.
Патыч вернулся к дивану, присел на корточки перед Таней, сгреб в охапку ее тоненькие пальчики, поцеловал их и посмотрел в глаза любимой:
– Что будем делать?
– Не знаю… Я знаю только, что не хочу тебя терять. Если я тебя потеряю, мне лучше сразу умереть.
– Ты меня не потеряешь.
– И тебя устраивает мое замужество?
Карпов встал, потер затекшие коленки:
– Опять двадцать пять. Эта песня хороша, начинай сначала. Меня не радует твое замужество. И не может радовать по определению. Но меня безумно радует твоя боязнь потерять меня. Уверяю тебя – ты меня не потеряешь, даже если выйдешь замуж. Хотя… Чего уж там, мне крайне неприятна мысль, что рядом с тобой будет другой мужчина.
– Вот-вот, и я о том же. Эх, Лешка, если бы можно было быть за ним замужем, но спать только с тобой…
Алексей аж покраснел от удовольствия. Эх, вот ради таких слов стоило родиться!
– Девочка моя, сокровище мое, я всегда буду рядом! Ты только позови…
***
Дрибница в срочном порядке стал готовиться к разводу. Оформил заявление, зарегистрировал его в суде, уговорив судью назначить рассмотрение дела на ближайший вторник. Причиной для расторжения брака указал, как водится, несходство характеров. Любе пока не стал сообщать о скором разводе. Заедет за ней во вторник, да по дороге объяснит, куда и для чего везет. А чтобы не заупрямилась, даст ей откупного тысяч десять долларов. Конечно, жалко отдавать такие бабки этой шалаве, да его счастье с Таней стоит несоизмеримо дороже. Так что пусть подавится. Ну и, разумеется, будет выплачивать определенную сумму до совершеннолетия Дрибницы-младшего. Так что совесть его будет чиста.
На стройку теперь приходилось мотаться почти каждый день. Иначе, без строгого надзора, строительство дома никогда не завершится. А так, под его чутким руководством отделочные работы почти завершены, осталось только обставить мебелью хотя бы на первое время, а потом уж Таня сделает все так, как захочет. Ей наверняка приятно будет заняться такими хлопотами после свадьбы.
Времени не хватало катастрофически. Мало ему развода, строительства да текущих дел. Над любимым детищем – сетью бензоколонок – нависла серьезная угроза. Два года все было нормально, если не считать периодических разборок с конкурентами, а теперь в его бизнес начало вставлять палки государство в виде экологической милиции. Мало он налогов отстегивает в закрома родины, так теперь нашли еще одну кормушку – за экологию взялись! Ну какая экология может быть рядом с бензином? У него на заправках даже мыши с тараканами не водятся – слабые дохнут, сильные уходят… Ясное дело, чего добивается та милиция, уже, небось, карман пошире оттопырила. А мы хитрее! Как говаривал незабвенный Владимир Ильич, который и ныне живее всех живых: "Мы пойдем другим путем!" Вот именно. Конечно, без некоторой суммы дело с места не сдвинется, но обходным путем все-таки дешевле станет.
Выйти на нужного человека помог Сашка Чудаков. Лоботряс и бездельник, но была у него одно достоинство – тесть, хоть и бывшая, но уж очень большая шишка городского масштаба. Вот он-то, Евгений Трофимыч, и подсказал, к кому следует обратиться. Проблема в том, что начальник городской санитарно-эпидемиологической станции, некто Мамбаев, взяток на рабочем месте не берет, а все не особо законные дела, как водится, проворачивает в неформальной обстановке, в баньке.
Пришлось братьям идти в баню. Чудаков чувствовал себя там, как рыба в воде. Мало того, что некоторых из компании он знавал еще во времена "царствования" родного тестя. Он, пожалуй, от природы был любителем всевозможных компаний и сабантуйчиков, мальчишников и откровенных борделей. Дрибница же привык париться в родной Нахаловке в гордом одиночестве или в присутствии одного только батяни. Появляться же перед чужими людьми неглиже стеснялся, аки красна девица. Но дело – оно превыше всего.
Мамбаев, слегка обрусевший не то узбек, не то казах, толстенький коротышка с масляными глазками, принял ходока, как давнего приятеля, начал знакомить с остальными членами компании. Потом, в самой парилке, устроился на полке рядом с Дрибницей и стал просвещать новичка насчет "культурной программы клуба".
– Сейчас мы, сынок, попаримся, потом в бассейн окунемся, и – к столу. На традициях, мил человек, мир держится! Пропустим по рюмочке чаю, а там и десерт-месерт подадут.
Узкие глазки закатились, затянулись поволокой, и на лице Ильи Нусарбековича расплылось блаженство:
– Э, милый, я тебе завидую. У нас новичкам – почет и уважение, а значит и внеочередное обслуживание. Я тебе вот что скажу: обязательно попробуй нашу Галчонку – золотую попчонку. У-у, нэ дэвочка – пэрсик, – на восточный манер произнес престарелый сластолюбец. – Но сначала настойчиво рекомендую воспользоваться услугами Голубки – сладенькие губки. Вот уж мертвого поднимет, чертовка! А вот уже после всего, на самый-самый десерт, отведай нашего Ленусика. Она не такая способная, как остальные, но хороша, свежа, как девственница. Очень рекомендую! Я сам, знаешь ли, староват уже, на жену лет десять не тянет, а наши девчонки – ох и умелицы, ох и затейницы…
Мамбаев заржал, как конь, а Дрибницу чуть не стошнило. Он только сейчас понял, какого рода десерт его ожидает и что это за закрытый клуб такой. Едва управившись с рвотным спазмом, он попросил Мамбаева:
– Илья Нусарбекович, давайте мы сразу все дела уладим, а то мне еще надо в одно место сегодня успеть…
Престарелый донжуан протянул со слащавой улыбкой:
– Э, не-ет, мил человек! Я с чужими людьми общих дел не имею, так что улаживать нам с тобой пока нечего. Чужой человек – он кто? Посторонний-мосторонний, кто знает, чего от него ожидать можно? Вот станешь мне молочным братом – другое дело. Для брата я в лепешку расшибусь, все сделаю, не только шашлык-машлык организую – костьми лягу, если понадобится! А чужих людей – извини – не жалую. Да ты, парень, не бойся, в плане здоровья тебе ничего не грозит – с этим у нас строго. Да и девочки не шлюхи подзаборные, Галчонок с Голубкой даже замужем, так что чистенькие, домашние. Голубушка наша так даже беременная нас не бросала, – Мамбаев снова заржал. – Ты знаешь, дружок, довольно забавно всаживать в чужую беременную бабу, кхех…
От смеха Мамбаев закашлялся старческим глубоким кашлем. "Что б ты подавился, старый кобель!", – подумал Дрибница. Смачно обрисованная стариком картинка напугала Вову до глубины души. В свои двадцать семь лет он был еще девственником, если не физически, то уж морально на сто процентов. Ему даже о сексе с законной женой стыдно было думать, о связи же с грязной женщиной общего пользования и говорить нечего. От живописного рассказа тошнота плотно поселилась в горле, Вове с трудом удавалось удерживать в желудке давешний обед. Кроме тошноты, от отвращения и перегрева кружилась голова.
– Э, парень, да ты белый весь! А ну-ка пошли отсюда, давай быстренько в холодненький бассейн ныряй. У тебя что, сердце слабое? Эх, молодо-зелено! Ты на меня посмотри – седьмой десяток разменял намедни, а тебе форы наперед дам.
С этими словами старик вывел Володю из парилки и что есть силы толкнул в маленький уютный бассейн. После жаркого пара холодная вода обожгла на мгновение, потом по телу разлилась приятная прохлада. Головокружение прекратилось, да и тошнота несколько ослабла. Тем не менее дрожь в теле нарастала по мере осознания того, что принимать участие в грязной групповухе придется: если не участником "массового забега", то уж как минимум зрителем. Уперся старый кобель, увидел страх в Вовкиных глазах, теперь иначе как через всю эту грязь с ним не договоришься. Было Вове жутко противно, просто-таки отвратительно на душе, но ведь от этого мерзкого старикашки зависело будущее его бизнеса… С нелегким сердцем Дрибница выбрался из бассейна и присоединился к клубному обществу.
Зато Сашка за считанные минуты стал душой компании. Плоские анекдоты, шуточки-прибауточки определенного смысла так и сыпались из его уст, вызывая грязный хохот. "Интересно, знает ли он, через что нам предстоит пройти?" – невесело подумал Вова. Знает, не знает, а наверняка воспримет это мероприятие с восторгом. И как только его Лиля терпит?!
Дальше все развивалось по предсказанному Мамбаевым сценарию. Только успели выпить по рюмочке коньяку, как двери открылись. Компания оживилась:
– О, девочки! Смотрите, девочки, а у нас новенькие! Вы уж уважьте хороших людей…
Стыд и ужас сковал все Вовкины члены. Звуки вдруг стали слышны, словно с того света, и совершенно не было сил заставить себя посмотреть на вошедших. Вдруг Сашка грязно выругался. И от этого, привычного в принципе из Сашкиных уст ругательства, Дрибница пришел в себя. Странно, насколько Вова знал Чудакова, в этом месте он непременно должен был сморозить что-нибудь двусмысленно-сальное в адрес девочек, а злобная ругань в данной ситуации выдавала его растерянность. Заинтересованный этим фактом, Володя нашел в себе силы взглянуть на вновь прибывших.
Девочки были абсолютно и беспощадно обнажены. Голые грудки нагло торчали вперед и вверх, темные треугольнички кокетливо указывали направление нескромному взгляду… Смотреть на бесстыжие тела было ужасно неудобно, но Дрибница никак не мог заставить себя оторвать от них взгляд. Несмотря на жесткое воспитание и природную скромность, это зрелище неожиданно возбудило его. Ему было стыдно, но живые, не рисованные или заснятые камерой, тела были столь очаровательны в своей наготе, так весело в такт движениям подпрыгивали грудки. Больше всего его поразило то, что девочки даже не пытались прикрыть их руками, не проявляли ни малейшего неудобства от наготы и незащищенности. Наконец, с невероятным трудом ему удалось овладеть собою и взглянуть на лица прелестниц. В висках вдруг нестерпимо застучало, голова закружилась быстро-быстро, мужские и женские обнаженные тела перемешались в фантастическом танце и в который уж раз за сегодняшний вечер тошнота прилила к горлу. На сей раз Вова не смог сдержаться, вырвал и, словно кисейная барышня, потерял сознание.
Люба плакала, умоляла о прощении, пыталась объяснить мужу причину столь странного для замужней женщины времяпрепровождения. Естественно, ни одна из названных ею причин, как, например, нехватка денег и мужской ласки, не воспринимались Дрибницей, как достаточно уважительная. Что уж говорить, наслушалась она от него эпитетов в свой адрес. Мало того – впервые за годы супружеской жизни он позволил себе поднять на нее руку. Бил молча, сосредоточенно и больно. Бил в живот и по лицу. Кулаком. Долго. Страшно…
Во вторник привез ее в суд, где она беспрекословно заявила о своем согласии на развод и отсутствии материальных претензий. Судья внимательно взглянула на неумело замазанные пудрой синяки и спросила, не хочет ли ответчица выдвинуть встречный иск по факту избиения. Люба отрицательно покачала головой и прошептала:
– Я упала…
Судья ничего не ответила и провозгласила отныне брак считать расторгнутым. Домой Любе пришлось добираться самостоятельно – везти в своей машине бывшую супругу Дрибница отказался. Больше того, домом теперь эта квартира для нее не была. На сборы разгневанный рогоносец выделил двадцать четыре часа, после чего ей надлежало покинуть не только квартиру, но и пределы города. Ни о каких алиментах речь не стояла – отныне Дрибница отказывался признавать Колю своим сыном. Но, как порядочный человек, купил ей за пятьсот долларов халупку в самой захолустной деревеньке подальше от города. Сказал, как отрезал:
– Появишься в городе – убью. И через пятьдесят лет чтоб ноги твоей здесь не было, и через сто. И не смей больше носить мою фамилию. И приблудыша своего с нее сними – я проверю.
***
Сима потихоньку впадала в панику. Ох, быть ей старой девой! Луиза уже и замужем побывала, и развестись успела, теперь вот Таня замуж собралась, все одноклассницы да однокурсницы давным-давно обзавелись семьями, и только Сима никому не нужна. А ведь ей уже двадцать четвертый год… И радовалась за подругу, и завидовала черной завистью – мало того, что сама стройная да симпатичная, так еще и парня себе отхватила уж писаного красавца, да еще и журналиста! Ну почему, почему одним всё, а другим – шиш на постном масле?! За что на Таньку такое счастье свалилось? Чем Сима-то хуже? Страдает, бедная, с самого детства от своей полноты. Папаша-алкоголик все нервы истрепал, приличного человека в дом не приведешь. А этой – и отец золотой достался, одна радость, хоть прожил недолго. И ведь ест, гадина, все, что ни попадя, и ни грамма не толстеет! А бедная Сима даже от свежего воздуха поправляется. Да за что же наказание такое?
От таких мыслей было немножечко стыдно перед самой собой, но, в очередной раз представив воочию всю несправедливость, бесилась только пуще: "Пусть и Таньке будет так же плохо, как и мне! А мне пусть будет хорошо. Ведь я уже за свою жизнь столько всего натерпелась!" Почему-то к Луизе Сима зависти не испытывала. Да и чему там завидовать-то? Практически мать-одиночка. Гера от обиды на бывшую жену развернулся и уехал в родной Альметьевск, присылает той копеечные алименты. Крутится баба, как может, огромные тюки таскает, потом в жару и стужу на базаре торгует, ребенка пытается поднять. Пока Луиза на базаре или в поездке, с Гайкой сидит бабушка Роза. И надо же было назвать ребенка таким идиотским именем! Больше всего Симу возмущало, как могла Луиза, с такой гордостью оберегавшая от любых поползновений перековеркать собственное имя, сократить Гаянэ до Гайки? Это ж как ребенка в школе задразнят с таким-то имечком! На все Симины попытки восстановить справедливость в отношении ребенка Луиза отвечала с ледяным спокойствием: "Вот вырастет, сама будет отстаивать свое полное имя. А мне удобнее называть ее Гайкой – так быстрее".
Сама же Луиза себя нисколько не жалела. Напротив, считала, что у нее все нормально. Вот только никак не удавалось рассчитаться с долгами. Проценты нарастали быстрее, чем успевала распродаться очередная партия товара. Она стояла на базаре с утра до ночи, а выторга едва хватало на погашение очередного долга. Кормили их с дочкой Луизины родители, а на одеться-обуться приходилось вертеться самостоятельно…
И Луиза выкручивалась. Девка она была яркая, восточная, в этих широтах считалась довольно экзотичной барышней. Кровь внутри бегала молодая, горячая, жаркое тело мечтало о любви… Порой на базаре и поклонники находились, встречали вечерами, и даже помогали дотащить до дому огромные неподъемные баулы, после чего вели Луизу в ресторан. Ох, и охочая Луиза была до ресторанов! Музыка, шампанское, танцы, веселье… Ну а потом, как водится, провожание. Луиза из себя девочку не строила – не мужа ведь ловила, так, сугубо для удовольствия… Иногда поклонники дарили дорогие вещи, иногда помогали материально. Луиза не считала зазорным брать такие подарки. А чего – она ж не просит, они сами дают. Но ведь не ради же денег или подарков Луиза позволяла затащить себя в койку! Сугубо ради высокой, но чистой любви. Пусть не всегда по любви, зато всегда – по взаимному влечению. И даже мать ее за это не осуждала – правильно, доченька, негоже от подарков отказываться!
***
Дрибница ненавидел женщин. И презирал. Всех. Без исключения. Даже Таню ненавидел. Это она, она виновата, что он женился на продажной женщине! Если бы не ее бесконечные капризы, если бы не ее нерешительность и боязнь признаться самой себе в том, что она его любит, он бы не только избежал позора, но и был бы давно и прочно счастлив! Это она, она во всем виновата!
Но если всех остальных женщин еще и презирал, то Таню только ненавидел. И к этой ненависти примешивалась любовь и бесконечная жалость в лучшем смысле этого слова. Она же, бедненькая, не по злому умыслу капризничала, она же вовсе не хотела, чтобы он женился на проститутке, она просто сверх всякой разумной меры скромна. Скромна до обморока! Скромна и порядочна! Но именно из-за ее чрезмерной скромности и попал Дрибница в столь позорное положение. Она, она во всем виновата! С Любки-шлюхи что возьмешь? Шалава – она и есть шалава, падшая женщина. Но именно Таня виновата, что Дрибнице пришлось жениться на первой встречной шлюхе! Именно на ней лежит ответственность! Он, Вова, в проститутках не разбирается. Ткнул пальцем в первую же попавшуюся, оказалась шлюха. Да и как могло оказаться иначе, если все кругом шлюхи?! Во всем мире только и остались три порядочные женщины: Таня, мать, да сестра Лида. Остальные все шлюхи, все! А Таня, хоть и порядочная, но именно она во всем виновата, она и только она!
А теперь она еще и замуж собралась?! Он ей устроит замужество! Мало дел наворочала со своей стыдливостью, теперь острых ощущений захотелось! Будут ей острые ощущения! Он ей устроит такое разнообразие!
Дрибница не забывал интересоваться у Ады Петровны ходом подготовки к свадьбе. Подбрасывал деньжат сверх положенного, и каждый разговор заканчивал фразой:
– Уж Вы на ней не экономьте – она должна быть самой красивой невестой!
Тем временем новый дом был практически готов к заселению. Осталось только вывезти строительный мусор да засадить двор травкой.
Таня уже устала от предсвадебных хлопот. Конечно, хлопоты эти приятные, но уж больно утомительные. Одних примерок платья понадобилось аж шесть! Зато и платье получилось на славу – узкий лиф с узким же длинным рукавом, и пышный сверх меры кринолин со шлейфом, и все это богатство щедро расшито серебряным бисером и стразами, платье буквально горит и переливается на свету. Красота! И фата под стать – многослойная, но не длинная, всего-то до бедер, чтобы не закрывать кринолин. И каждый слой короче нижнего, а самый верхний совсем коротенький и тоже сверкает стразами. Таня все любовалась этой красотой, не уставая удивляться – как же мать беспрекословно выложила за это произведение искусства такие огромные деньги? И ни разу даже не пожаловалась на дороговизну…
Андрей тоже должен был быть на свадьбе безукоризненно хорош – ему купили шикарный белый костюм-тройку, в котором он был просто неотразим. Да, что ни говори, а они были красивой парой – светленькая зеленоглазая Таня и голубоглазый брюнет Андрей. Оба высокие, стройные, молодые…
Правда, из-за всех этих предпраздничных хлопот не всегда хватало времени на встречи. Частенько приходилось ограничиваться общением по телефону. Зато для Патыча Таня теперь всегда находила свободную минутку. Из-за тех же хлопот мать теперь приходила домой поздно, Сергей же появлялся все реже, медленно, но верно погружаясь в пучину алкоголизма. Таня даже волновалась, не забудет ли он явиться на свадьбу. Конечно, особой нежности к брату она не испытывала, но ведь все-таки родной брат, и другого у нее нет, а замуж она выходит не каждый день…
Алексей теперь приходил каждую неделю, иногда и чаще. Таня словно старалась налюбиться его в прок, на всю оставшуюся жизнь. Ведь еще неизвестно, сможет ли она встречаться с Лешкой, будучи замужней дамой. В ее голову не приходила мысль, что встречаться с другим мужчиной накануне свадьбы несколько неприлично и непорядочно по отношению к будущему мужу. Любовь к Лешке была для нее настолько естественной, частью ее самой, что ни о какой непорядочности по отношению к Андрею не могло быть и речи. Что, она изменяет Андрею? Какие глупости! Это же Лешка, ее Лешка! Ее первый и единственный мужчина! Ее опора и защита, ее самый надежный и самый близкий друг! Разве с ним можно изменять? Почему-то Андрей упорно не воспринимался мужчиной… Андрюша – просто славный мальчик. Она его очень любит, но он же не мужчина еще, он – сущее дитя. Очаровательное, восхитительное, самое дорогое на свете, но лишь дитя! Да, конечно она позволяет Андрюшеньке некоторые вольности, и даже не некоторые, а, чего уж там – все, но ведь детей надо баловать, надо позволять им то, что не запрещено категорически. Пусть его побалуется, убудет от нее, что ли? Когда-нибудь вырастет, тоже станет мужчиной, как Лешка. А пока у нее только один мужчина – Лёшик, ее дорогая пропажа… И Таня снова и снова прижималась к самому дорогому и единственному на свете. К Лешке…
***
Наконец-то и для Тани настал тот самый счастливый в жизни день, о котором мечтает каждая девушка. Погодка выдалась, как под заказ – солнечная, безветренная и в меру теплая, дабы не утомить молодоженов несусветной жарой. Кажется, весь мир в этот день радовался вместе с Таней.
