Текст книги "Сладкий перец, горький мед"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Дрибница, видя беспредельный ужас собеседника, не стал того успокаивать. Напротив, подпустил страху побольше: двумя пальцами приподнял подбородок визави, долгим немигающим взглядом уставился в его глаза, просвечивая насквозь рентгеном, и, когда паренек побелел и готов был уж в обморок рухнуть, отпустил и сказал угрожающе тихо:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что разговор этот – сугубо конфиденциальный? Я могу надеяться, что его содержание останется известно только нам двоим?
Андрей замотал головой настолько энергично, что она, казалось, вот-вот отлетит от худенькой шейки журналиста-неудачника. Дрибнице было противно на него смотреть, а представлять, что это убожество некогда делило постель с его любимой женщиной, было просто невыносимо. От отвращения и брезгливости хотелось раздавить слизняка ботинком.
– Это хорошо, что ты такой понятливый. Я очень не люблю глупых людей. А слишком разговорчивых не люблю еще больше… Но ты ведь человек грамотный, с высшим гуманитарным образованием. А стало быть, понимаешь, что такую мразь, как ты, убрать с этого света – одно удовольствие. Понимаешь?
Андрей снова закивал: да, да, понимаю, только отпустите меня! В носу отчего-то защипало, и нестерпимо-срочно захотелось в туалет…
Что происходит? Таня терялась в догадках. Она с утра до ночи пыталась вспомнить, где, в чем она провинилась? Почему все так изменилось? Вдруг, в одно мгновение, Дрибница из любящего супруга превратился в мрачного, вечно недовольного молчуна. Даже спать стал отдельно и ни разу за последние две недели не заглядывал к ней «на огонек». Странно… Уж не появилась ли у нее соперница? Но это так не похоже на Дрибницу. Он ждал ее десять лет, обманом женился, но два года, прошедшие с их свадьбы, заботился о ней так трогательно и нежно, так любил ее, что Таня просто не могла поверить, что он когда-нибудь сможет хотя бы посмотреть на другую женщину. Странно, как все это странно…
Таня злилась на закапризничавшего вдруг мужа, обижалась и… нервничала. Да, она нервничала, начала терять уверенность в себе. Да что же это такое, в конце концов? Когда она его терпеть не могла, он ей проходу не давал, выкрал ее со свадьбы, заставил подруг стать предательницами… В общем, много чего натворил и все ради того, чтобы она, наконец, обратила на него внимание. Теперь же, добившись этого внимания, добившись того, что она не только перестала его ненавидеть, даже, пожалуй, почти уже полюбила, по крайней мере, максимально приблизилась к этому, почувствовала необходимость в нем, стала радоваться его возвращениям домой, привыкла в конце концов! – и после этого он превращается в полную свою противоположность? Теперь уже он игнорирует ее, как она его когда-то, он не имеет ни малейшего желания общаться с ней, лелеять, ублажать, наконец. Ведь еще совсем недавно дня не мог прожить без нее, осыпал цветами и подарками. Конечно, Таня перестала бы быть Таней, если бы иногда не позволяла себе маленькие шалости по отношению к Дрибнице, как, например, швырнуть подарком в любящего мужа только потому, что оторвал ее от просмотра мыльной оперы, но он же всегда только радовался, как ребенок, такому бурному проявлению темперамента. И вдруг – абсолютная холодность и отрешенность…
Однако ледяное равнодушие вскоре исчезло… Пожалуй, уж лучше бы Дрибница и дальше продолжал игнорировать жену. Но изменения опять произошли как-то вдруг, абсолютно без повода. Придя домой в неурочное время, Володя в холле схватил Таню за локоть и поволок ее в спальню. Схватил больно и совсем неучтиво, как преступницу. Еще не понимая причины его гнева, Таня пыталась вырваться из тисков, но Дрибница держал крепко, приподняв руку до высоты своего плеча. Таня тоже была не маленького росточка, но не настолько, чтобы этот трюк не причинил ей дополнительных страданий. Приходилось бежать практически на цыпочках, без конца подталкиваемой в спину вмиг лишившимся всяческого обаяния супругом.
В спальне, даже не закрыв за собою двери, Дрибница с размаху ударил Таню по лицу:
– Шлюха! Сколько их у тебя было? Скольких кобелей ты обслуживала за вечер?
Потрясенная Таня отлетела назад и, стукнувшись о прикроватную тумбу, уселась прямо на пол, спиной к кровати. Дрибница подлетел, больно схватил ее за плечи и стал трясти, вытряхивая душу:
– Мразь, тварь, шлюха беспутная! Сколько их было? Говори, сука! Сколько мужиков тебя имели?! Подстилка дешевая, тварь, гадина…
Все перемешалось в воспаленном, обожженном ревностью Вовином мозгу – он уже не понимал, кто перед ним – грязная ли подстилка Любка, или его ненаглядная девочка с глазами цвета осоки. Две женщины, которых он знал в своей жизни, слились воедино. Теперь это была одна женщина. Продажная, грязная, омерзительная в своей доступности. И с до безобразия похотливыми, лживыми глазами цвета осоки.
… Избиения стали регулярны. Правда, по лицу Дрибница старался бить раскрытой ладонью, чтобы не оставлять синяков – шлюха, не шлюха, а положение обязывало периодически посещать некоторые мероприятия вместе с супругой. Зато руки-ноги, все Танино тело частенько оказывалось покрыто синяками. Никакие объяснения и заверения в верности не принимались – Дрибница твердо уверовал в ее продажную сущность и на прощение Тане рассчитывать теперь не приходилось.
После первого избиения Таня попыталась было встать в позу, как когда-то с Патычем: "Я никому и никогда не позволю поднимать на меня руку". Да только Дрибнице теперь было на все наплевать – он уже перешагнул тот рубеж, сжег мосты, по которым можно было бы вернуться к прежним отношениям.
Пробовала Таня и по-хорошему, пыталась растрогать разгневанного супруга лаской и признаниями в любви. Но это, казалось, распаляло его еще больше, ревность затуманивала его разум:
– Ах ты, тварь! Оказывается, ты очень даже умеешь говорить о любви. Да-а, опыт великое дело! И скольким кобелям ты говорила эти слова? Шлюха подзаборная! И как тебе платили? На жизнь хватало? Может, ты еще и маменьке своей помогала материально?
Справедливости ради следует признать, что избивал Дрибница супругу не так уж часто – лишь тогда, когда ревность в буквальном смысле слова доводила его до безумия. Куда как чаще он просто старался не обращать на лживую супругу внимания, абсолютно игнорируя ее. Познав настоящий вкус физической любви, уже не мог, как раньше, довольствоваться близостью два-три раза в месяц. Секс по-прежнему занимал в их семейной жизни довольно много места, но уже не был столь приятным во всех отношениях. Вова вспомнил скотский секс, и именно им наказывал неверную, как он считал, супругу. Казалось, он находил какое-то дикое удовольствие в том, чтобы после ужина, прямо в столовой, едва ли не на обеденном столе похотливо поиметь жену, как бессловесную скотину. Ее слезы и мольбы, казалось, лишь еще больше возбуждали его. Сначала Таня надеялась, что во время близости сумеет заставить его забыть глупую, беспочвенную ревность. Она старалась, ластилась к извергу, показывая, что любит его, что никто кроме него ей не нужен. Но почему-то это только распаляло его гнев еще больше, он воспринимал ее ласки, как подтверждение своих догадок, и, покончив с сексом, вновь принимался за оскорбления.
Ирония судьбы – то, от чего она упорно убегала, чего так боялась, чего не смогла простить в свое время Лешке, тем самым отказавшись стать счастливой с ним, теперь стало частью ее жизни. Она несколько лет мстила Лешке за те две пощечины, мучила его, прежде чем простила и подарила ему себя. Теперь же Дрибница, всю жизнь ходивший перед ней на задних лапках, боявшийся даже прикоснуться к ней, исполнявший с лету все ее капризы и приказания, превратился в безумного ревнивца и истязателя. Тот, который молился на нее, теперь частенько выворачивал ее губы, проверяя на наличие синяков от поцелуев (он до сих пор полагал, что целовать женщину нужно так, чтобы непременно оставались следы, как подтверждение истиной любви!), и, не обнаружив их, все равно избивал, на ходу выдумывая причину, оправдывая побои:
– Что, сука, сегодня не удалось перепихнуться на стороне?! Или просто не целовалась? Что так, ему противно целовать твои грязные, продажные губы? Шлюха, подлая тварь…
После нескольких месяцев истязаний Таня не выдержала. После очередного избиения она сказала:
– Вова, я вижу, ты не намерен прощать мне ошибку молодости…
Дрибница поправил злобно:
– Не ошибку, а ошибки. Не надо скромничать…
– Говори, что угодно. Я все равно знаю лучше. Давай разводиться, Вова, при таком раскладе продолжать совместную жизнь бессмысленно…
– Сссссука ты, сука, – возмущенно протянул Дрибница. – Ах ты ж тварь подлая, шлюха неисправимая. Об одном только и думаешь, как бы к кобелям своим вернуться. Я тебе устрою развод! Ты мне заикнись еще раз об этом, я тебя, суку, собственными руками придушу. И найдут твое растерзанное тело в ближайшей речке-вонючке.
Таня потерла ушибленное бедро, выбрала самый примирительный тон:
– Вова, я последний раз прошу – давай разберемся спокойно. Не было у меня никого и ничего, нет у тебя повода ревновать. Это болезнь, Вова, тебе лечиться надо.
– Я тебя сейчас сам вылечу! – очередная затрещина в челюсть отбросила Таню к стене и отбила какое-либо желание договариваться с мерзавцем.
– Ладно, Вова, ты сильный, куда мне с тобой тягаться. Только придет мое время, обязательно придет. И тогда, Дрибница, берегись! Я отомщу тебе. Я отомщу за каждый свой синяк, за каждую пощечину. И потом не спрашивай за что. Я отомщу тебе…
Неоднократно Таня обращалась за помощью к подругам, к матери. Демонстрировала при встрече синяки, в цвете живописала все издевательства над собой, беспричинные вспышки гнева мужа. Просила помочь ей сбежать от сбесившегося Дрибницы, или хотя бы вызвать милицию, или посодействовать как-то иначе. Однако ответом ей было либо молчание, либо бесполезные отговорки, что мол, все скоро пройдет, он одумается, и все снова будет замечательно. Истинная причина отказа в помощи не указывалась, однако Таня знала – и мать, и Луиза очень сильно зависят от Дрибницы в финансовом плане, а потому пойти против него для них означает навредить самим себе. Сима же жить не может без Худого, а, стало быть, точно также не может помочь Тане, дабы не разозлить любимого.
Мать, правда, пыталась несколько раз образумить зятя:
– Что же ты делаешь, Вова? Да разве так можно? Ты же на ней живого места не оставил…
На что Дрибница отвечал всегда одно и то же:
– Не вмешивайтесь, Ада Петровна. Она это заслужила. И поверьте, она прекрасно знает, за что я ее наказываю. Увы, у меня есть для этого все основания…
На этом помощь матери исчерпывалась. Спорить с Дрибницей она не могла категорически – ей вот-вот предстоит выход на пенсию, а как же она на нее проживет, если даже зарплаты едва хватает оплатить квартплату да проездные для себя и Сереги, на жизнь уже ничего не остается… Сынок, пьянь беспробудная, ни копейки не приносит, наоборот, все норовить вытащить из материного кошелька последние копейки. Нет, без ежемесячных дотаций зятя им с Серегой не прожить. Так что – терпи, Татьяна, терпи. Бог терпел и нам велел…
***
Казалось, сама судьба смилостивилась над Таней. После трех лет замужества, после многократных попыток забеременеть, в ней, наконец, зародилась жизнь. Чувства переполняли ее. Разные чувства, сложные… Если бы это произошло год назад, Таня была бы безумно счастлива. Но сейчас все изменилось самым кардинальным образом. Тот, от кого она когда-то хотела ребенка, стал отъявленным мерзавцем. Можно ли рожать от такого типа, от ревнивца, безумца? Каким будет это дитя? По крайней мере, это не будет дитя любви, ведь зачато оно в результате насилия… Но это же будет ее ребенок, ее кроха, ее малыш! А значит, это будет самый замечательный, самый разумный, самый гениальный ребенок на свете!
Некоторое время она не решалась объявить Дрибнице о своем новом статусе. Не то, чтобы не решалась, а просто не была до конца уверенна в факте беременности. Ведь не дай Бог она ошиблась, Дрибница же ее прибьет, попробуй-ка ему объясни, что ошиблась она не нарочно! Когда же все сомнения остались позади, и срок, по Таниным подсчетам, приближался к трем месяцам, она со счастливой улыбкой сообщила мужу, выбрав удобную, как ей казалось, минуту.
– Знаешь, Вова, наша мечта, кажется, сбылась, – загадочная улыбка светилась на ее лице.
Дрибница нехотя оторвался от штудирования "Биржевых новостей" и презрительно посмотрел на жену:
– Какая мечта? О чем мне с тобой мечтать, не мели ерунды…
– Перестань, Володя! Мы же с тобой давно мечтали завести ребеночка, да все никак не получалось. А теперь вот получилось, – и счастливая будущая мать нежно погладила себя по животику.
Несколько мгновений Дрибница продолжал тупо разглядывать колонки цифр на газетной полосе, словно не понял, о чем ему только что сообщила жена. Потом встал, подошел к ней, поднял ее с дивана:
– Я не ослышался? Ты беременна?
Танины глаза светились счастьем и надеждой, что теперь все будет, как раньше, а весь кошмар последнего года останется в прошлом:
– Да, Вова, да! У нас скоро будет малыш! Через полгода ты станешь папой!
– Я? – мерзко усмехнулся Дрибница. – Ты в этом уверена? А я нет! А ну, признавайся, сука, чьего урода носишь? От кого залетела? Кто счастливый папаша? Андрюша? Алёша? Петя, Вася? Или Сигизмунд какой-нибудь? Отвечай, шалава, чьего ублюдка в брюхе носишь?
Пощечины посыпались на Таню, как из рога изобилия, перемежаемые вопросами:
– Кто? – шлеп. – Федя? – шлеп. – Афтандил? – шлеп. – Или все-таки Алеша? – шлеп, шлеп, шлеп…
– Опомнись, Вова, чей же он может быть, ведь я под охраной двадцать четыре часа в сутки! Это твой ребенок, твой! Прекрати, мне больно…
– Мой?! Ах ты сука, подстилка, бесплатное приложение! Как я могу быть уверен в отцовстве, если ты трахаешься направо-налево, с кем ни попадя?! Тварь, тварь…
С каждым ударом Дрибница входил в раж. Разум помутился, он перестал соображать, что делает, контролировать себя. Он был зол, он был взбешен. Перед глазами стоял старый хрыч Мамбаев и твердил, закатив узенькие глазки: "Вах, вах, как сладко вставлять в чужую беременную бабу!" Любка, шлюха беспутная, залетела неизвестно от кого – ведь обслуживала, сука, не меньше дюжины мужиков, а он дал тому выблядку свою фамилию! Теперь другая шалава хочет навязать ему свое отродье! Не выйдет! Получай, шлендра дешевая, получай!!! Ему уже недостаточно было хлестать ее по щекам. Вся злость его сосредоточилась в районе живота неверной супруги. Бил кулаком, попадая то в живот, то в грудь, то в солнечное сплетение. Когда Таня упала, попинал еще немножко ногами, чтобы знала тварь свое место, а после, чтобы уж совсем унизить и вместе с тем показать, кому она принадлежит вся без остатка, кто в этом доме хозяин, изнасиловал особенно жестоко и грубо, намеренно причиняя мерзавке побольше боли…
Долго на Танины охи и вскрики Дрибница не обращал ни малейшего внимания, пока не увидел ее, покачивающуюся, оставляющую на стене кровавые следы в форме растопыренной пятерни. По ногам несчастной стекали струйки крови. Только тогда пришел в себя, испугался, отвез Таню в больницу.
Всю дорогу она молчала. Иногда теряла сознание, но, придя в себя, опять не произносила ни звука. Даже стонать перестала.
– Девочка моя, ласточка моя, прости меня! Прости, я был не в себе. Клянусь тебе: это никогда больше не повториться! Прости меня, прости, детка. Я так тебя люблю, солнышко мое, потерпи родная, потерпи…
Слезы застилали его глаза. Хорошо, хоть догадался за руль усадить Худого – сам бы в таком состоянии вести не смог. Сидел на заднем сиденье, рядом с Таней, обтирал платком ее взопревший лоб, целовал холодные щеки, и гладил, гладил, гладил:
– Прости меня, девочка моя, прости меня. Я больше не буду, прости, малыш…
Только теперь увидел перед собой не лживое существо женского пола, симбиоз продажной Любки и неверной супруги, а Таню, настоящую, ту, кого любил больше жизни. Только теперь понял, что натворил. Понял и ужаснулся: он потерял и любимую свою девочку с глазами цвета осоки, и их совместное дитя. Боже, каким он был идиотом, как мог сомневаться, что это его ребенок?! Как мог сомневаться в Таниной верности, в ее к нему любви?! Потерял. Он все потерял. Всё и всех. Он потерял долгожданного ребенка. Он потерял Таню. Даже если она выживет – он ее все равно потерял. Навсегда.
– Прости меня, детка! Прости, родная моя! Потерпи еще немножко, потерпи, милая, держись! Я клянусь тебе, клянусь…
Таня лежала в палате люкс. На прикроватной тумбе, на столе, просто на полу – везде стояли букеты, корзины цветов. Рядом почти неотлучно находился Дрибница. Уже три дня он твердил, как заведенный: «Прости меня, девочка, я больше не буду» и никак не мог остановиться. Впрочем, его бесконечное бормотание не мешало Тане, она словно бы и не слышала его. Даже когда глаза ее были открыты, она, казалось, не видела ничего вокруг. Ничего больше не имело значения…
Луиза и Сима навещали подругу ежедневно, мать приходила дважды в день. Все что-то говорили, пытались успокоить, приободрить болящую. Зачем? Она и так была абсолютно спокойна. И в некотором смысле даже бодра. В очень узком смысле. Она была бодра… мысленно.
Каждую минуту, свободную ото сна, Таня твердила про себя одно и то же: "Я отомщу… Я непременно отомщу всем вам". И выстраивала в мыслях монологи, словно заранее оправдывая все свои будущие действия:
– Я отомщу… Я непременно отомщу всем вам. Всем, кто был рядом, кто видел, что происходит, но не помог мне. Я молила вас о помощи – вы ответили молчанием. Так не ждите же ответа от меня, когда обратитесь за помощью ко мне. Я отомщу всем, кто виноват в том, что со мной случилось. Вы все понесете кару: Дрибница, мать, Серега, Сима, Луиза, Худой, Андрей. Ни один из вас не минует наказания. Я переступлю через себя, через свои взгляды. Я забуду слова "честь" и "совесть", я стану такой, как вы, но я отомщу вам. Я буду бить в самое больное место, я знаю, где ваши больные места. Я лишу вас того, что вам дорого. Никто из вас не уйдет от возмездия! Дрибница. Ты любишь меня, пусть по-скотски, но ты меня любишь. Еще ты любишь деньги и бизнес. Я лишу тебя всего этого. Меня ты уже потерял, скоро потеряешь остальное. Мать. Деньги для тебя оказались гораздо важнее, чем я, мое счастье и здоровье. Ты очень боишься остаться без материальной помощи. Ты без нее останешься. Ты будешь жить на одну зарплату, а потом – на пенсию. Не плачь, не умоляй – я не услышу твоих просьб, все они останутся без ответа. Серега. Ты продал меня за ящик водки. Водка для тебя – центр вселенной. Ты останешься без нее, но это – не наказание, скорее, благо. Ничего, я найду, как покарать тебя. Ты похитил меня, совершил преступление. И за него ответишь. Я приговариваю тебя к десяти годам лишения свободы. Но ментам я тебя не отдам – какая ни есть, а родная кровь, я не хочу, чтобы с тобой плохо обращались. Но свой срок ты получишь… Сима. Глупая, бестолковая баба. Неужели ты до сих пор не поняла, что никогда не нужна была Худому? Что таким образом Дрибница обеспечивал твою лояльность, а просьба Дрибницы для Худого – закон? Дура ты, Сима. Но это не основание для того, чтобы оставить тебя без наказания. Ты потеряешь Худого. Вернее, ты поймешь, что ничего не значишь для него. Я обеспечу тебе такое удовольствие. Пока не знаю как, но я тебе это обещаю. Луиза. Опять деньги! Ты ничего не видишь и не любишь, кроме денег. Только в отличие от Дрибницы, ты абсолютный ноль в бизнесе, и, если бы не его постоянная поддержка, давно пошла бы ко дну. Что ж, все очень просто – ты лишишься материальной поддержки, потеряешь свое дело. Худой… ты виноват в том, что видел, как со мной обращается Дрибница. Ты все видел и знал, но ни разу не пришел на помощь. Я еще не знаю, что дорого тебе больше всего на свете. Но я все равно найду способ покарать тебя. Андрей. Очень просто. Ты продал меня за подержанную машину – ты лишишься ее. Дрибница помог пристроить тебя в захудалую редакцию, в отдел писем – ничтожество, на большее ты оказался не способен! Что ж, милый, тебе придется переквалифицироваться в управдомы, да и туда тебя вряд ли возьмут. Ничего, из тебя получится неплохой грузчик, ведь ни одна газета тебя не возьмет – я позабочусь об этом…
А Дрибница все причитал, раскачиваясь в такт словам:
– Прости меня, девочка, прости меня! Я никогда больше не подниму на тебя руку, я ни словом не упрекну тебя за прошлое. Я так люблю тебя, девочка моя, я так тебя люблю…
***
Дрибница сдержал свое слово: он действительно не поднимал больше руку на Таню. Прекратились не только избиения, но и изнасилования. В день, когда Таню выписали из больницы, он внес ее в дом на руках, поднялся по лестнице на второй этаж и только в спальне поставил на пол:
– Танюша, милая, родная моя! Я клянусь, что никогда больше не притронусь к тебе, если ты этого не захочешь. Даже если ты никогда больше не захочешь этого… Я буду терпеть, я буду страдать, но не прикоснусь к тебе без твоего позволения. Я буду знать, за что страдаю. Ведь это я во всем виноват, я дурак, я такой дурак… Танечка, любимая моя девочка, прости меня, прости, если сможешь, я никогда больше не подниму на тебя руку…
Несколько месяцев Таня молчала, не реагируя ни на какие увещевания супруга. К бесчисленным подаркам не прикасалась, они так и лежали сиротливо на столе до тех пор, пока Дрибница сам не разбирал их и не раскладывал по местам: ювелирные изделия – в шкатулки, шубки, платья, костюмы – в шкафы.
Спали супруги в одной постели. Однако до близости дело не доходило: Дрибница практически каждую ночь обращался к Тане со ставшим уже традиционным вопросом:
– Танюшенька, ты хочешь, чтобы я тебя любил?
Ответом ему было ледяное молчание. Иногда он начинал уговаривать ее, в который уж раз молить о прощении:
– Девочка моя, ну хватит, ну прости же ты меня! Ты же видишь – я изменился, я излечился от дурацкой ревности. Ты ведь уже достаточно наказала меня, прости меня, детка, я так тебя люблю, я так тебя хочу! Ты думаешь, мне легко спать рядом с тобой каждую ночь и не сметь к тебе прикоснуться?! Да я же каждую ночь во сне вижу, как мы с тобой занимаемся любовью, я же живой человек, я же мужчина…
Таня по-прежнему молчала, красноречиво отвернувшись от супруга. И только спустя долгих восемь месяцев на очередной стон мужа: "– Маленькая, я не могу больше! Я скоро лопну от желания. Я ведь ни о чем больше думать не могу, я днем и ночью мечтаю, вспоминаю, как ты меня любила. Девочка моя, пожалуйста, прости меня, смилуйся надо мной" ответила тихо, но четко:
– Я милостыни не раздаю. И спать с тобой не буду. У меня теперь новые убеждения. Не хочу, чтобы ты думал, что я сплю с тобой ради твоих денег. У меня появился комплекс неполноценности. Ты богатый, я нищая. Мои принципы не позволяют мне спать с тобой, иначе я буду чувствовать себя проституткой. Так что будь добр, оставь меня в покое.
Вова опешил и обрадовался одновременно. Пусть она ему в очередной раз отказала, но зато ведь заговорила! Значит, она уже почти готова простить его, она уже не так ненавидит его, как сразу после трагедии.
– Что за глупости, малыш? Что ты такое говоришь? Какая же ты нищая?! Ты же знаешь, что все, что есть у меня – твое. Я же стараюсь только ради тебя, я кручусь, я зарабатываю только для того, чтобы ты не знала ни в чем недостатка. Да для кого же мне еще стараться, ты же моя единственная, моя любимая, – а руки уже начали нежно поглаживать шелк на Танином животике.
Таня резко прервала наглое вторжение:
– Перестань! Я сказала, что не могу с тобой спать, я сама себя уважать перестану. Я не ровня тебе, я не хочу чувствовать себя твоей игрушкой. И хватит об этом.
И, как обычно, отвернулась от мужа, показывая, что разговор окончен.
Володя недоумевал. С одной стороны, дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Таня начала с ним разговаривать, и это было главное. Теперь она говорила с ним не только в постели, но и, пусть пока еще редко, но уже отвечала на некоторые его бытовые, ничего не значащие вопросы или реплики. Отвечала порой сквозь зубы, неприветливо, иногда совершенно равнодушно и без малейшего выражения, лишь, как робот, констатируя факт. Но все-таки отвечала! А значит – простила! Но в постели, в постели была упорно холодна и неумолима:
– Найди себе ровню, с ней и спи. Я не хочу чувствовать себя проституткой.
Дрибница подлащивался к ней и так и этак, дарил эротическое нижнее белье – уж куда, кажется, откровенней намек! Осыпал супружеское ложе лепестками роз, стоял перед любимой на коленях – Таня была неумолима:
– Я не могу себе позволить близость с тобой. Мы в разных "весовых категориях".
– Так что мне, разориться, что ли? – вспылил Дрибница. – Ты наказываешь меня за то, что я богат?! Я должен отказаться от всего?
– Это твои проблемы, Вова. Я сказала, что меня не устраивает. А ты думай, как это исправить.
И Таня в очередной раз отворачивалась к стенке.
Сначала Вова надеялся, что это очередная игра, маленькая Танина месть за произошедшее. Вернее, маленькая часть большой, длящейся уже много месяцев, мести. Однако проходили дни, недели, Таня становилась более разговорчивой в быту, но в постели по-прежнему была неумолима, требуя от Дрибницы неизвестно чего. Естественно, расставаться с бизнесом ему совсем не улыбалось – он трудился над своим состоянием годы, налаживал бесперебойное поступление денег на банковские счета, а теперь должен продать свое детище?! Да ни за что! К тому же, даже перестав быть хозяином сети предприятий, он все равно останется богат – не отдаст же он их даром первому встречному за красивые глазки, а значит, это все равно не решит проблему. Так чего же она хочет, чего добивается? С каких пор стала так щепетильно относиться к его материальному благополучию?
Много времени утекло, пока Дрибница понял, что это – не игра в неподкупность. Злился, иногда даже начал повышать голос на Таню. В ответ она снова замыкалась в себе, опять переставала говорить с ним. И конечная цель только все больше отдалялась. И, когда уже кончалось терпение, не было больше сил терпеть, воздерживаться каждую ночь, дурея от Таниной близости, но не имея возможности даже погладить ее руку, не говоря уж о большем, а о том, чтобы пойти "на сторону" не могло быть и речи, ведь Вова был просто маниакально брезглив к чужим женщинам, он нашел, наконец, выход. Вернее, нашел он его много раньше, но не слишком он Дрибнице понравился. Но делать нечего, да и, чего уж там, он действительно сам во всем виноват, и права Таня, тысячу раз права…
– Танюша, подпиши эти бумаги, – Дрибница протянул жене несколько листов.
– Что это? – равнодушно спросила Таня.
– Это мой подарок, станция техобслуживания.
– Спасибо, не надо.
– Девочка моя, перестань капризничать. Пожалуйста, подпиши бумаги. Станция переходит в твое полное распоряжение. Теперь ты – бизнесвумен, теперь мы будем ровней, – и Володя нежно чмокнул Таню в щеку.
Таня слегка отстранилась:
– Я не просила тебя о таком подарке.
– Я знаю, детка, ты ни о чем не просила. Я сам решил подарить тебе часть моей собственности.
– Я не умею распоряжаться станциями техобслуживания. Я ничего в этом не понимаю.
– Ничего, Танюша, разберешься. Ты ведь у нас дипломированный экономист, или ты уже забыла об этом? К тому же, я всегда буду рядом, все подскажу, все покажу. Если хочешь, ты можешь только владеть станцией, а управлять ею буду я.
– Я вообще ничего не хочу. Мне не нужны твои подачки. И не пытайся меня купить…
Долго еще Дрибнице пришлось ее уговаривать подписать бумаги, принять в дар станцию техобслуживания. Нехотя, со скрипом, словно только из уважения к мужу, Таня подписала бумаги. И ночью, покочевряжившись немножко для проформы, Таня уступила его домоганиям. Вова был на седьмом небе от счастья! Правда, Таня все еще была холодна, и близость не принесла прежней радости, но она простила, простила его!
Казалось бы, Таня добилась того, чего хотела. Вернее, еще не совсем добилась, а лишь подтолкнула Дрибницу в нужном направлении. Но радости она не испытывала. Она вообще уже давно не испытывала никаких чувств. Ни к кому. Не было больше в душе ни любви, не ненависти. Душа требовала мести. И только местью было насыщено ее сознание. Только месть управляла ныне всеми ее мыслями и поступками.
На несколько ночей открыла для Дрибницы допуск к телу. Он наслаждался ею, как ребенок, стонал и плакал от восторга, любил, ласкал ее дни и ночи напролет, наверстывая упущенное за год. К его чести будь сказано, не только удовлетворял свои животные инстинкты, но и старательно пытался удовлетворить Таню, доставить ей максимальное удовольствие. Ласкал так, как никогда еще не ласкал, хотя давно уже добился весьма существенных успехов в этой области, навсегда перестав быть неопытным, неотесанным мужланом. Однако его старания оказались напрасны: после перенесенного шока Танино тело перестало чувствовать. Таня совершенно не ощущала его прикосновений и поцелуев, нежных пощекатываний языком в эрогенных зонах. Даже самые ее чувствительные точки на шее и спине молчали, не отзывались больше мелкой дрожью на легкие прикосновения его пальцев. Тело молчало. Таня любезно позволяла Дрибнице ласкать себя, послушно подставляя для поцелуя шею, грудь, живот, услужливо раздвигала ноги, впуская мужа в святая святых. Но не закрывались больше от возбуждения ее глаза, не срывались с медовых уст сладострастные стоны. Не получала больше Таня радости от секса. Впрочем, неприятных ощущений она тоже не испытывала. "Пилите, Шура, пилите", Таня в это время была далеко. "Пилите, Шура, вы мне не мешаете".
Честно вытерпев две недели мужниных ласк, Таня вновь напомнила ему о материальном неравенстве. Дрибница возмущался, мол, какая ж ты нищая, с такой-то станцией техобслуживания! Однако Таня была непреклонна – "Ты миллионер, а я так, девочка с гаражом". Дрибница сопротивлялся, держался стойко и мужественно, но допуск к телу вновь был перекрыт, и Володя снова загрустил. Очень не хотелось расставаться с кровным, труднонажитым имуществом, а жить рядом с Таней соседом не хотелось еще больше… И через пару месяцев в Танино владение перекочевала вторая станция техобслуживания.
Обложившись учебниками, Таня вновь взялась за науку. Дрибница обеспечил ее всеми нормативами, содержащими нововведения в области бухучета и налогообложения, не зная, радоваться или плакать от деловой устремленности жены. Однако выделил ей Худого и еще пару ребят для охраны вне дома, ведь отныне Таня перестала быть бесплатным приложением к мужу. Теперь она была самой настоящей бизнеследи. Правда, на первых порах не все было легко и понятно, но Дрибница объяснял подробно и доходчиво, не раздражаясь, если с первого раза Таня не ухватывала смысл какой-либо операции, показывал, как можно вполне легально отчислять в казну гораздо меньше налогов, учил заключать договора с поставщиками запчастей, то есть формально с самим собой. Таня была искренне благодарна ему за помощь и поддержку, но допуск к телу по-прежнему был не безграничен: после очередного вынужденного подарка одаривала его двумя, тремя неделями счастья, иногда чуть больше – в прямой зависимости от ценности подарка. Вскоре все станции техобслуживания, принадлежавшие некогда Дрибнице, перекочевали в Танину собственность. Теперь она нацелилась на бензоколонки…
