Текст книги "Не такие, как все"

Автор книги: Татьяна Минасян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава VIII

Василий еще раз прошелся по всей комнате, остановился напротив висящих на стене фотографий, выглянул в окно и, наконец, присел на диван – единственный предмет мебели, оставленный в этом помещении. Вид у него был не столько испуганный, сколько растерянный, и хотя молодой вервольф тщательно старался это скрыть, Борис отлично понимал, что он сейчас чувствует. Усевшись рядом, он заботливо протянул своему подопечному две таблетки и стакан воды. Василий взял их в руки, но глотать не спешил.

– Борь, скажи, – заговорил он, пытаясь хоть немного оттянуть неизбежное, – а в следующие разы я что, тоже буду по чужим домам прятаться? Летом ведь хозяева наверняка здесь будут жить…

– До лета мы еще десять раз что-нибудь придумаем, – заверил его Дымков. – Уж на одну-то ночь найти свободный дом всегда можно. А потом, наверное, придется скидываться и выкупать у кого-нибудь дачу – раньше мы всегда так делали.

– Что же, и тебе здесь дачу купили?

– Да, и мне. Давай-ка, пей и ложись, пора уже.

– Да, сейчас, – Василий с сомнением смотрел на два белых кружка у себя на ладони. – Слушай, я только сейчас подумал, а почему вы таблетками пользуетесь? Разве нельзя наркоз какой-нибудь организовать?

– Нельзя, – покачал головой Борис. – Это слишком сильная нагрузка на организм – после полнолуния можно и не проснуться.

– Но ведь ты говорил, что все оборотни жутко живучие!

– В обычные дни – да, но не в момент превращения.

Василий поднес таблетки ко рту, но в последний момент снова остановился. Поверхность воды в стакане, который он держал в другой руке, слегка вибрировала.

– Борис, а может быть, ты все-таки здесь останешься? Ляжешь тут на диване, а я – в соседней комнате на полу. Раз мы все равно спать будем…

– Нет, Василий, это тоже нельзя, – твердо оборвал его просьбу Дымков. – Ведь тебе же все объяснили: снотворное может и не подействовать, а проснувшийся в полнолуние вервольф бросается на все живое, что ему попадется на пути. Хочешь утром обнаружить, что меня загрыз? Или наоборот?

– Ясно, – молодой оборотень закрыл глаза и, наконец, положил в рот обе таблетки. Потом отпил из стакана воды и с трудом, схватившись рукой за горло, сумел их проглотить.

– Ну вот, молодец, – усмехнулся Борис, вставая и забирая у него стакан. – А теперь ложись.

– А ты… Уже сейчас уйдешь? – абсолютно несчастным голосом спросил Василий.

– Мне тоже пора лекарство пить, иначе заснуть не успею, – Дымков сделал шаг к двери, но, увидев, какими глазами смотрит на него Василий, остановился. – Ложись и старайся уснуть. Так уж и быть, побуду с тобой еще немного.

Он отнес стакан на кухню и, вернувшись в комнату к Василию, обнаружил, что тот уже лежит на диване, набросив на себя плед и закрыв глаза. Только часто дрожащие ресницы говорили о том, что он еще не спит и к тому же жутко волнуется.

– Борь… – проговорил он чуть слышно. – Скажи хотя бы… Это только перед первым полнолунием бывает так страшно?

– Ну, конечно, – бодрым голосом заверил его Дымков. – Перед первым все переживают, а потом ничего, привыкаешь.

«Опять я ему вру! – вздохнул он. – Перед первым полнолунием страшно, потому что еще не знаешь, что тебя ждет, а перед всеми последующими – потому что знаешь это абсолютно точно…»

– Афанасий тоже так сказал… – Василий снова закрыл глаза, и теперь его речь звучала уже не очень связно. – Он, по-моему, вообще железный. Ничего не боится… Сегодня собирался до упора футбол смотреть…

– Футбол? – удивился Борис. Он точно помнил, что матч, который ему и самому хотелось бы увидеть, заканчивался в одиннадцать вечера, уже после восхода луны.

– До конца он его не досмотрит, – вздохнул Дымков. – А ты, кстати, откуда это знаешь? Заходил к нему?

– Ага, – Василий устроился поудобнее и зевнул. – Я хотел у него другие таблетки попросить – на всякий случай, вдруг твои не подействуют? А он сказал, у него две последние остались и больше ничего нет… Слушай, а ты утром сюда придешь?

– Обязательно, – пообещал ему Дымков и выключил свет. – Приду, как только проснусь, не беспокойся.

– Спасибо… – донеслось до него с дивана, и Борис на цыпочках вышел из комнаты.

На улице было уже темно и сыро: недавно прошел дождь, и с веток деревьев свисали огромные холодные капли. Жаль Василия, просыпаться после первого полнолуния в такую погоду, когда и так на душе тоскливо до невозможности – хуже некуда. А впрочем, просыпаться и видеть в окошко яркое солнце и зеленую траву еще обиднее…

В большинстве домов, где обитали вервольфы, уже было темно, и только на даче самого Бориса горел свет – торопясь к Василию, он забыл его выключить. Да в окнах Афанасия светилась настольная лампа и мигал серым экран телевизора. Проходя мимо его дома, Борис замедлил шаг и задумался. Вожак, похоже, был прав: Ликин в последнее время стал совсем легкомысленным. Мало того, что за календарем следит отвратительно, так теперь еще и за полчаса до полнолуния телек смотрит! А ведь раньше всегда был жутко осторожным, даже такой перестраховщик, как Фил, над ним посмеивался…

«Такое впечатление, что после смерти Ивана он решил, что ему уже все равно», – кажется, Филипп тогда так сказал? Глядя на мерцание старого черно-белого телевизора за занавешенным окном, Борис попытался вспомнить, как Афанасий вел себя в тот день, когда Ивана нашли убитым. Да, он был испуган, но не больше, чем все остальные члены стаи. Зато потом, когда прошло несколько дней и все постепенно начали успокаиваться, он словно бы наоборот воспрял духом. Стал, по примеру Илоны, внимательно за собой следить и даже наутро после полнолуния всегда держался молодцом, и виду не подавал, что ему плохо…

Сердце у Бориса внезапно забилось сильнее – как и две недели назад, он почувствовал, что упустил какую-то очень важную мысль. Когда же это было? Ну да, точно – когда они с Ликиным пытались войти в дом Василия. Афанасий тогда сказал, что у него насморк и он не ощущает запахов, и на лестнице для него было слишком темно, хотя Борис прекрасно все видел, и когда они с Василием вышли из квартиры, Ликин не услышал их шагов… А еще он зачем-то сказал Василию, что, возможно, тот стал вервольфом не на всю жизнь. И сегодня отказался поделиться с ним снотворным, хотя никто в стае никогда бы не поехал «отмечать» полнолуние всего с двумя таблетками. Филипп от всех требовал иметь при себе запас – вдруг на кого-то две штуки не подействуют и придется принять еще или кто-то потеряет свое лекарство и вынужден будет просить у остальных?

Дымков быстро посмотрел на часы – десять двадцать. У него оставалось чуть больше тридцати минут, но он должен был проверить эту догадку сейчас, пока сам Афанасий не понял, в чем он его подозревает. Он неслышно приоткрыл калитку, взбежал на крыльцо и громко постучал в дверь, одновременно вспоминая, что уже несколько месяцев не видел Ликина в волчьем облике – даже когда они всей стаей отправлялись побродить по лесу, он под разными предлогами оставался в городе.

Афанасий распахнул дверь и испуганно отступил вглубь дачного «предбанника»:

– Борис, ты… Что случилось, почему ты не у себя?

– Я все знаю, – громко сказал Дымков, глядя ему в глаза. Ликин сделал еще шаг назад и едва не упал, споткнувшись о выпирающую половицу. Вот теперь он выглядел именно таким, какими все члены стаи будут завтра – бледным, жалким, несчастным… За его спиной, в жарко натопленной комнате шумел телевизор: кто-то из футболистов забил гол…

– Вот уж не думал, что ты про меня догадаешься, – усмехнулся Афанасий, возвращая себе нахальный и независимый вид. – Но раз так… Давай по-быстрому договоримся, что ты хочешь за молчание, и беги домой – скоро луна взойдет.

Борис слышал его голос, но почти не понимал смысла этих фраз. Точнее, он понял только самые первые слова Афанасия – его подозрение было верным! Этот вервольф с почти десятилетним «стажем» каким-то непостижимым образом сумел избавиться от своей второй сущности! Он лишился возможности становиться волком, острого слуха, обоняния и зрения – и стал тем, кем был изначально, от рождения. Просто человеком.

А значит и он, Борис Дымков, уже давно смирившийся со своим хищным «статусом» и даже научившийся видеть в нем положительные стороны, может сделать то же самое.

– Как это возможно? – спросил он хриплым голосом и стал надвигаться на Афанасия. – Скажи, как ты это сделал? И почему другим ничего не сказал? Ты что, не понимаешь, что это нельзя было скрывать, что это мерзко, подло..!

Растущая луна утроила его силы и, схватив Ликина за грудки, Борис с легкостью оторвал его от пола и едва не задушил. Афанасий попытался оттолкнуть его и освободиться, но справиться с разгневанным оборотнем ему было не под силу.

– Отпусти, придурок! – вскрикнул он, и когда Дымков разжал руки, с грохотом свалился на пол. – Ты, видно, совсем ничего не понимаешь! Как я мог хоть кому-то об этом сказать? Чтобы половина стаи смогла стать людьми, а другая половина их за это из зависти поубивала?!

– Так это могут не все? – растерялся Борис. Счастье, которое он только что испытывал и которое так неожиданно сменилось сумасшедшей яростью, теперь уступило место страху – сейчас Ликин скажет, что у него, Дымкова, по каким-то причинам никаких шансов стать человеком нет.

– Это могут только те, кто в волчьем облике никого не убил, – проворчал Афанасий, поднимаясь с пола. – И не сделал вервольфом, и даже просто не укусил в обычное время. В общем, если дословно, то это возможно для тех, «кто не пробовал человеческой крови». Разве охотники тебе этого не сказали?

Борис схватился за сердце с невыразимым облегчением – все в порядке, у него это условие соблюдается, он действительно это может! Стоп, а что там Афанасий сказал про охотников?

– Ты что же, от охотников это узнал? – удивился он.

– От кого же еще? – Ликин пожал плечами. – Кому еще это могло быть выгодно – одним выстрелом избавиться сразу от двух оборотней?

– То есть как от двух? Почему? – страшное подозрение заставило Бориса снова схватить Афанасия за воротник и с силой припечатать его к стене. – Что нужно сделать, чтобы перестать быть вервольфом? Что, говори?!

– Так ты не знаешь?! – если до этого Ликин был просто испуган, то теперь на его лице отразился ужас. – Черт, я же думал, тебе они тоже все объяснили, просто ты Тимофея пожалел… Или пока еще не решился…

– Что для этого нужно?! – еще раз прокричал Борис, но вдруг понял, что уже знает ответ – последние слова Ликина о Тимофее, наконец, открыли ему глаза на все. – Нужно, чтобы умер тот, кто тебя укусил, да? Но постой, подожди, если бы так было, Филипп и Антон уже давно бы тоже… Черт, ты что, хочешь сказать, что того, кто в этом виноват, надо убить? Самостоятельно?!

– А как ты хотел? – Афанасий отбросил его разжавшиеся руки и сделал пару шагов в сторону. – Чтобы тебе это на блюдечке поднесли? Хочешь быть человеком – придется самому поработать!

– Но ты… И Иван… – Борис все еще не мог в это поверить. Афанасий отступил еще на один шаг вглубь комнаты.

– Могу точно сказать, что он долго не мучился, – произнес он медленно. – Думаю, он вообще не понял, что произошло.

– Еще бы, ты же со спины в него выстрелил, – Дымков тоже вошел в комнату, не замечая ни работающего телевизора, ни как-то странно мигающей лампы. – Неужели ты надеялся, что об этом никто не узнает? И что мы позволим тебе остаться безнаказанным?

– Держи себя в руках, – Ликин продолжал отступать от Бориса, но голос его звучал твердо. – Это сейчас тебе кажется, что ты Григорьева и пальцем не тронешь. А завтра утром, когда очнешься, все будет по-другому. Утром ты первым делом вспомнишь, что у тебя есть возможность все это прекратить. А еще через несколько полнолуний поймешь, что готов пойти на что угодно, лишь бы снова стать человеком.

– А ты уверен, что ты им стал? – брезгливо усмехнулся Борис. Афанасий прижался спиной к очередной стене и вздрогнул.

– Ты ничего мне не сделаешь, – проговорил он едва слышно.

– Почему же? – прищурился Борис. – Луна взойдет черед двадцать минут, снотворное я не принимал – куда ты от меня денешься? В лучшем случае я тебя просто растерзаю, в худшем – сам понимаешь, в кого тебе опять придется превратиться.

– Во второй раз вервольфом стать нельзя, – буркнул Ликин.

– В самом деле? Что ж, значит, ограничимся первым вариантом, – Борис занес над Афанасием кулак, но тот внезапно присел и, увернувшись от удара, кинулся в сторону.

– Ты ничего не сможешь мне сделать! – завопил он, отползая к тумбочке с телевизором. – Дверь не заперта, кроме нас в поселке еще куча людей. Людей, самых обычных, которые про нас ничего не знают! Останешься, чтобы убить меня – после этого наверняка загрызешь кого-нибудь еще!

Борис быстро взглянул на висящие на стене часы. Негодяй Афанасий был прав – остаться сейчас в поселке означало почти наверняка напасть на кого-то из его обычных жителей, или из спящих членов стаи, или из бродящих вокруг поселка охотников. И даже если он запрется здесь или на своей даче, вероятность, что он выломает эти хлипкие деревянные двери или разобьет стекло в окне, чересчур высока.

Еще секунду они с Ликиным молча смотрели друг на друга. А потом в доме вдруг погас свет и вспыхнул прощальным белым пятнышком экран телевизора. Афанасий вскрикнул, и Борис увидел, как его темный силуэт метнулся куда-то в сторону. «Надо бежать, – пронеслось у него в голове. – У него наверняка есть оружие – если не убежать, он меня застрелит…»

Пытаясь нащупать спрятанный под кроватью револьвер, Ликин услышал, как хлопнула дверь в его комнату, и поспешные шаги Бориса стихли во дворе. А еще через минуту вдалеке заревел мотор автомобиля и послышались крики охотников, приказывающих беглецу-вервольфу вернуться.

Глава IX

Он гнал все быстрее, выжимая из своей машины совершенно невозможную для нее скорость. Растущие вдоль трассы деревья слились в сплошную темную стену, указатели мелькали так быстро, что он не успевал прочитать, что на них написано, редкие светофоры вспыхивали и почти сразу же исчезали в вечерних сумерках. То и дело впереди появлялись огни деревень и дачных поселков. Маленьких, полузаброшенных, но все-таки не совсем пустынных – за горящими оранжевым светом окошками их домов жили люди, а это означало, что останавливаться здесь Борису нельзя, надо гнать дальше, вперед, в еще более дикие места, где он никого не встретит этой ночью. Однако люди как будто специально расселились вдоль всего шоссе. Как только Дымкову начинало казаться, что он заехал в полную глушь, где уже никто не живет, черная стена леса впереди сменялась выходящими к дороге фасадами деревянных домов со светящимися окнами. И ему, уже собравшемуся затормозить, приходилось снова давить на газ, увеличивая скорость и стремясь как можно скорее оставить очередной поселок позади.

Он не знал, сколько у него осталось времени. Луна могла взойти с минуты на минуту. Часы вервольф снял еще дома, а бешеная гонка по шоссе не давала ему сосредоточиться на собственных ощущениях. Оставалось только надеяться, что у него есть еще шанс успеть доехать до необитаемых мест, достаточно далеких от людских поселений. Надеяться и все больше увеличивать скорость.

Еще одна темно-синяя табличка со светящимися белыми буквами вынырнула из темноты и почти сразу исчезла позади. Вслед за ней промелькнул навес автобусной остановки, но домов у обочины видно не было. Борис радостно выдохнул: судя по всему, он въехал в какой-то совсем глухой поселок, находящийся не у самого шоссе, а в глубине леса. Может быть, в нем сейчас никого нет, может быть, все жители вообще давно уехали из него поближе к цивилизации? Но на всякий случай лучше все-таки проехать еще немного, и потом уже бежать в лес. Еще несколько минут, еще десяток километров… Он должен успеть!

Но он уже чувствовал, что не успевает. По всему его телу пробежала дрожь, вцепившиеся в руль руки свело судорогой, перед глазами замельтешили светящиеся точки. Борис с трудом разжал пальцы на правой руке, рывком выключил скорость и стал тормозить, съезжая на обочину. Руль в его левой руке вихлялся из стороны в сторону, отказываясь слушаться хозяина, и машина, наверное, выделывала на дороге совершенно невероятные трюки, но Дымков этого уже не чувствовал. Его бросало то в жар, то в холод, окружающий мир стремительно менял цвета, окрашиваясь то в багровые, то в изумрудно-зеленые оттенки, и Борис знал, что уже совсем скоро он обесцветится полностью, превратившись в черно-белую фотографию. Где-то высоко в небе, за облаками, всходила луна.

Маленькая черная тень стрелой полетела через дорогу прямо у Дымкова под носом. Была ли это кошка, или небольшая собака, или какой-нибудь лесной зверек вроде ласки – он не разглядел. Его руки машинально, повинуясь его инстинктивной любви ко всему живому, сомкнулись на руле, до отказа выворачивая его вправо, тормоза взвизгнули так громко, что их, наверное, можно было услышать в оставленном позади поселке, и дорога, вместе с убегающей по ней зверушкой и растущими по краям деревьями, завалилась куда-то на бок, после чего взметнулась еще выше, к небу, а потом снова встала на место. Руль вжался в приборную доску под тяжестью навалившегося на него водителя, по лобовому стеклу побежали трещины, но автомобиль, к тому времени уже несшийся не так быстро, как прежде, наконец, замер на месте. Из последних сил Борис толкнул в сторону дверцу и вывалился из машины наружу.

Где-то на заднем плане сознания вертелась мысль, что от машины надо отползти как можно дальше, но Бориса хватило всего на пару метров. Боль в груди, усиливающаяся при каждом движении и даже при каждом вздохе, была слишком сильной, чтобы ее можно было перебороть, а заливающая глаза кровь не давала увидеть, куда он ползет и далеко ли от дороги находится. А потом эту боль заглушила другая – отлично знакомая ему ноющая боль в позвоночнике, которая плавно, но быстро росла, заполняя собой весь его разум.

«Если только переживу эту ночь – клянусь, полностью изменю всю свою жизнь! – пообещал себе Борис за мгновение до того, как окончательно растворился в этой боли. – Женюсь на Людмиле, порву со стаей, уеду в другой город! Все будет иначе, все…»

Говорят, полнолуние смертельно опасно для тяжело больного или раненного верфольфа – сил на превращение может просто-напросто не хватить, и сердце у него не выдержит. Правда, случается такое нечасто, потому как здоровье оборотней в обычное время почти никогда не подводит, а любые травмы заживают на них, как на собаках, а точнее, как на волках. И все же Филипп много раз предупреждал своих подчиненных, чтобы те были особенно осторожны перед полнолуниями, и Борис всегда следовал его советам. Теперь же, лежа на обочине возле своего искореженного автомобиля, он не мог поверить, что ему повезло и он по-прежнему жив – жив, несмотря на аварию, минимум одно сломанное ребро и более, чем вероятное сотрясение мозга, несмотря на только что прошедшую ночь полной луны, заставившую его избитое тело дважды насильно менять свой облик. Жив и безумно счастлив…

Хотя вскоре ему стало ясно, что, возможно, он обрадовался слишком рано. Вчерашнее полнолуние не прошло для него даром: один тот факт, что когда он очнулся, вышедшее из-за туч солнце стояло почти в зените, свидетельствовал, что вервольф потерял очень много сил. Скорее всего, он и ночью, находясь в волчьем облике, все время лежал без сознания, хотя в этом Борис не был полностью уверен – он не помнил, где именно его настигло превращение, и допускал, что, будучи волком, вполне мог попытаться убежать в лес или вылезти на дорогу, а затем вернуться обратно к машине. Впрочем, это было неважно – мог он ходить ночью или нет, главное, что поблизости не оказалось людей, что никому из поселка не вздумалось среди ночи погулять вдоль шоссе, что ни одна из проезжавших мимо машин не остановилась. Главное, что позади еще одно полнолуние, но он опять никого не убил. И у него по-прежнему есть шанс снова стать человеком.

«А вот об этом ты не будешь думать больше никогда!» – мысленно прикрикнул на себя Борис и попробовал приподняться. Как и следовало ожидать, из этой затеи ничего не вышло: он со стоном повалился обратно на пожухшую траву и поспешно закрыл глаза, перед которыми в сумасшедшем танце завертелись верхушки окружающих его деревьев. Вторая и третья попытки пошевелиться тоже оказались неудачными, но потом, как следует отдохнув, Борис все же сумел подняться на ноги и доковылять до своего автомобиля. Голова немилосердно болела и кружилась и, сделав несколько шагов, он снова был вынужден опуститься на землю и немного посидеть, прислонившись спиной к колесу. Мысленно обругал себя, что оставил дома мобильник. Хотя, с другой стороны, совершенно не факт, что телефон мог бы ему сейчас помочь – он же укатил черт знает как далеко от города, скорее всего, сотовая связь здесь не работает…

Настежь распахнутая дверца автомобиля словно бы приглашала его внутрь, но Борису и без тщательного осмотра было ясно, что его «Девятка» свое отъездила. Да и не сел бы он сейчас за руль, в его-то теперешнем состоянии! А вот проверить, нет ли в салоне каких-нибудь нужных вещей, пожалуй, действительно стоило, и Дымков, сжав зубы, повернулся к открытой дверце и заглянул внутрь. Спинка водительского кресла лежала на вдавленном в панель руле, и чтобы добраться до бардачка Борису пришлось снова вставать, обходить вокруг машины и долго пытаться открыть заклинившую правую дверцу. Выяснилось, что проделал он все это не напрасно: в бардачке нашелся кошелек с деньгами и нечто еще более ценное для Дымкова на тот момент – наполовину полная бутылка сырой воды. Был там еще нетронутый пакетик с чипсами, но Бориса подташнивало от одной только мысли о еде, так что эту находку он оставил без внимания. Воду же выпил залпом почти всю, даже не пытаясь остановиться: он посчитал, что если не напьется сейчас, к вечеру ему станет совсем плохо и тогда сэкономленная жидкость все равно будет ему без надобности. А напившись, Борис до упора откинул спинку кресла назад и улегся в него, закрыв глаза и постаравшись расслабиться. Боль немного отступила, хотя и не исчезла полностью, и Дымков долго лежал неподвижно, то проваливаясь в дремоту, то снова просыпаясь и чувствуя, как сквозь потрескавшееся стекло его греет не по-осеннему теплое солнце. По его подсчетам, в таком полубессознательном состоянии он провел не меньше четырех-пяти часов и проснулся, когда солнце скрылось за деревьями и вокруг заметно похолодало. Тогда Борис осторожно, избегая любых резких движений, вылез из машины и пошел к шоссе, которое по-прежнему оставалось совершенно безлюдным.

Дымков вообще не мог отделаться от ощущения, что находится один в целом мире. Он не помнил точно, но ему казалось, что за весь день, пока он лежал на сиденье, мимо него не проехало ни одной машины. Да и сейчас он, как ни прислушивался, не мог уловить вдалеке ни шума мотора, ни сигналов автомобилей – весь день единственными звуками, нарушавшими загородную тишину, были одни лишь голоса птиц. Оглянувшись в последний раз на свою искалеченную «Девятку», вервольф решительно зашагал вдоль шоссе в сторону города, из которого он так спешил убежать накануне. Он сразу сказал себе, что будет идти очень медленно и отдыхать при первых же признаках усталости, но беспокойство за друзей не давало ему выполнить это обещание. Борис то и дело невольно ускорял шаг и замечал это, лишь когда снова начинал чувствовать головокружение. Приходилось усаживаться на землю у обочины и ждать, пока эта слабость пройдет, а потом снова заставлять себя подняться и идти дальше. И опять он начинал незаметно для самого себя шагать все быстрее и быстрее, подгоняемый мыслями о том, как сильно его друзья и любимая женщина сейчас за него беспокоятся.

Ровно сутки назад Дымков убеждал себя, что отъехал уже достаточно далеко от города, а теперь он с таким же упорством думал о том, что до населенного людьми поселка осталось совсем немного и что скоро он сможет нормально отдохнуть. Но последняя из попавшихся ему на пути деревень, та самая, из которой к нему под колеса выбежал неизвестный маленький зверь, действительно оказалась необитаемой. Борис свернул с дороги, прошел по узкой, петляющей между деревьями тропинке вглубь леса и наткнулся на два ряда пустых заколоченных домов, перед которыми зеленели заросшие травой огороды. К тому времени уже совсем стемнело, и Дымков, наплевав на законы, попытался забраться в какой-нибудь из домиков. Однако, несмотря на то, что в деревне явно уже несколько лет никто не жил, все двери в ней были заперты на совесть, а лезть внутрь через окно Борис был не в состоянии. Безуспешно поломившись в пару домов, он попробовал сунуться в маленькую времянку, примыкающую к одной из заброшенных избушек, и тут ему, наконец, повезло: дверь этой времянки поддалась и со скрипом открылась, пропустив совершенно обессилевшего оборотня в крохотное темное помещение. Пол в нем был густо засыпан стружками и опилками, но больше там ничего не было. Борис забрался в угол, привалился к стене и, сообразив, что ничего не ел уже вторые сутки, потянулся к карману за пакетиком чипсов. Но усталость и боль вдруг снова навалились на него со страшной силой, и он, мгновенно забыв о еде, растянулся на мягком опилочном «ковре» и закрыл глаза.

Ночью он проснулся от холода и долго стучал зубами в почти полной темноте – даже его острое волчье зрение не помогало ему разглядеть ничего, кроме щели неплотно закрытой дверцы. Именно тогда у него мелькнула мысль, что в чем-то охотник Ким, пожалуй, был прав: чем вести такой унизительный образ жизни, лучше уж сразу со всем этим покончить и не мучаться. Особенно теперь, когда ко всем прочим его неприятностям добавилась еще одна – на первый взгляд, вроде и не очень серьезная, но если вдуматься… Ведь теперь, хочет он этого или нет, ему каждый раз, после каждого полнолуния, будет приходить в голову одна и та же навязчивая мысль, о которой вчера сказал ему Ликин – в его власти сделать так, чтобы следующую полную луну он встретил, будучи самым обычным, нормальным человеком. И сколько бы он ни говорил себе, что никогда и ни при каких обстоятельствах на это не пойдет, сколько бы ни запрещал себе думать на эту тему, она будет возвращаться к нему снова и снова и казаться все более соблазнительной. И никуда он уже от этого не денется.

«Докатился! – сказал себе Дымков. – Немного же тебе было нужно – всего-то одна авария, и ты уже до такой степени распустил нюни, что готов согласиться со своим врагом-охотником! Хотя какие они мне враги – если бы семь лет назад все закончилось чуть-чуть иначе, я вполне мог бы стать коллегой Кима, а не членом стаи вервольфов. Если бы Тимофей не успел меня укусить, если бы тот же Ким и его товарищи подоспели немного раньше…»

Он еще раз обругал себя всеми матерными выражениями, какие сумел вспомнить, и полез в карман за едой. Сейчас ему надо хоть немного восстановить силы, чтобы добраться до города, вернуться домой и сообщить всем, что он жив. А уж после этого можно будет подумать о том, как жить дальше и что делать с тем, что ему удалось узнать в прошлом лунном цикле.

Похрустев немного чипсами, Борис понял, что замерз окончательно и что оставаться в этом сарайчике дальше ему нельзя, иначе в лучшем случае он схватит тут затяжную простуду, а в худшем – воспаление легких. Если только… Он со злостью закусил губу и едва не расплакался: как же ему не хочется делать это сейчас! Да и опасно это, пожалуй, не меньше, чем медленное замерзание в человеческом облике, а возможно, что и больше. Зато он сможет передвигаться гораздо быстрее и охотиться на какую-нибудь лесную живность, если, конечно, его организм вообще выдержит превращение после всего, что с ним уже случилось.

Отшвырнув в сторону смятый пустой пакет, Дымков снова улегся на пол времянки и глубоко вздохнул, готовясь к такому знакомому и ненавистному ощущению, которое еще никому из вервольфов не удалось и вряд ли когда-нибудь удастся описать словами. Человеческий болезненный крик огласил пустынную деревню, плавно переходя в тоскливый волчий вой.