Текст книги "Выход где вход"

Автор книги: Татьяна Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Через несколько минут Кит притормозил:

– Всё, Вер, сил больше нет. Давай куда-нибудь зайдем – поедим. А то китайская экзотика, конечно, хороша, но не на пустой желудок! Не можем же мы питаться одними иероглифами.

Когда они снова выбрались на улицу, погода разулыбалась. Над головой сияло бледно-голубое, далекое, холодное, как фарфор, небо. С краю на нем пригрелись желтоватые облака, словно цветочки по ободку тарелочки. Но Веру разъедала горечь. Воодушевление от уюта чайной и удовольствие от обеда испарились довольно быстро. Зато что-то глодало и кусалось изнутри, уже не связанное с утренней неудачей. Она даже не сразу сообразила, что именно. Потом нащупала. Небрежность, с которой Кит принял рассказ о её успехе. Снисходительное: 'это ж – обычное дело для любого риелтора'.

Те минуты, когда Вере удавалось повлиять на повороты чьей-то судьбы, она лелеяла как самое дорогое. Они доказывали неслучайность ее прихода в мир больше, чем все диссертации вместе взятые. Всякую мысль можно оспорить или от неё отмахнуться. А вот тетка-автослесарша жила в Хвостиково почти исключительно благодаря Вере. Помнились и другие случаи, когда Вера ухитрялась развернуть события как корабль. Направить их по неожиданному курсу. Были люди, чья история пошла бы совсем по другой колее, не попадись им на пути Вера. А язвительная реплика Кита этот факт с легкостью перечеркнула.

Вера сама поразилась тому, как ударила её дружеская шутка – совсем не страшная, вроде шарика из промокашки. Пренебрежение подкосило даже больше, чем утренний обвал сделки. Её вера в свою значимость и способность влиять на мир обернулась чистейшим мифом. Не выдержала проверку иронией, скопытилась под прицелом чужих оценок. Ну, может, раньше бы и выдержала. Но не теперь.

Вера в тоске запрокинула голову:

– Эх, бывает же такое… Чтобы такое ясное, почти безоблачное небо в ноябре! Ведь скоро зима. Несколько месяцев мы его не увидим. Затянет всё серая пена над головой, как будто мы живем на морском дне.

– Смотря какая зима, – заметил рассудительный Кит, грузно усаживаясь в машину. – Заранее не загадаешь. Может, солнце еще и выглянет.

Недвижимости предстояло двигаться дальше. Пора было принять аванс за крохотную 'трешку', удачно пристроенную как 'двушка'. Виктор, её хозяин, отпросился с работы и с нетерпением ждал перелома в своей судьбе. Вера с Китом приехали в квартиру раньше покупателей, и он сразу потащил их на кухню пить чай.

– Мне лучше кофе, – буркнул Кит. – А то я чаю сегодня что-то перепил.

– Хорошо, если только чаю. Если не чего покрепче перепили, – шутливо намекал хозяин, добывая банку с кофе из шкафчика.

Он был в подозрительно праздничном настроении и Веру это насторожило. Ей казалось, что неумеренное веселье – не к добру. Вдруг опять всё порушится? Не стоило радоваться раньше времени.

Журнальный столик почти исчез под стопками 'Столичной недвижимости'. Похоже, Витя уже не первую неделю штудирует газету, присматривая для себя варианты. Даже не выискивает, а примеряет их на себя, как женщина – обновки перед зеркалом. Наверняка, шарил по газете и представлял, с каким удовольствием приобрел бы и такую-то квартиру, и третью, и пятую. И всё это – еще не имея покупателя на свою! Вера похолодела. Вдруг Виктор, как и трепетная Ванда Петровна, окажется профессиональным 'мечтателем'? Тогда процесс обмена забуксует. Колесо начнет прокручиваться в холостую, как уже не раз было с другими вариантами. Скорей бы хоть что-нибудь продалось! Пока кругом одни обещания и авансы. Переливчатые бока летучих мыльных пузырей.

В дверь зазвонили. Оживленные голоса в прихожей Веру сразу воодушевили. Через несколько минут в дверном проеме кухни обрисовалась супружеская пара. Оба – блондинистые, энергичные, упитанные. Судя по виду, ровесники. Чуть постарше Веры и заметно старше Никиты. Раздвинув чашки, Кит разложил на столе авансовое соглашение с длинным перечнем пунктов. Покупатели погрузились в изучение. Жена вскоре откинула бумажку в сторону. Загляделась в окно на синичку, скачущую по ближайшей ветке. Муж продолжал беззвучно шевелить губами, вчитываясь в договор.

– Ну, вроде все понятно, – неуверенно произнес он. – Ир, ты как думаешь?

Синичка склонила голову на бок и заглянула в окно.

– А? Что? – супруга отсутствующим взглядом окинула сидящих вокруг стола. – Аванс? Да, давайте… Леш, ты деньги-то с собой взял? А то я с утра так в парикмахерскую торопилась… Все на свете перезабыла.

Кит осуждающе кашлянул и глянул на Веру. Ей надлежало заполнять те документы, которые приходилось писать от руки. Считалось, что она это делает быстрее и почерк у неё лучше. И что ей, как человеку с высшим образованием, это занятие привычнее. Вера бойко принялась списывать паспортные данные, следуя за пунктами договора. Дойдя до графы 'стоимость квартиры', она уже занесла ручку, чтобы вписать оговоренную сумму. Как вдруг белокурая супруга отвела глаза от люстры, которую пристально рассматривала.

– Леш, а цена-то почему такая? Мы что – вообще не торговались?

– Ну, Ир, – муж повел плечами, – ты же вроде сама сказала…

– Знаете, – Кит подобрался и тут же взял инициативу в свои руки. – Если между нами остались какие-то недоговоренности, то их надо устранить заранее, пока не поздно. А то у нас сегодня уже была ситуация! Хотя мне это странно. Мы же с Лешей по телефону все вчера обсудили!

– Обсудили, – уныло подтвердил Леша. – Но Иры не было дома.

– О цене мы договорились еще во время просмотра! – обиженно вклинился хозяин квартиры. До сих пор он лишь старательно размешивал в чашке сахар. – Какие тут могут быть разговоры! Если вы не согласны….

– Мы согласны, – набычился Леша. – Но Ира переживает, что нет никакого торга. Это же ненормально, чтобы совсем без торга! Всегда все торгуются.

– Ага. Только не в момент внесения аванса! – иронически подхватил Кит. – Мы легко могли бы договориться и с другими покупателями! Вы не одни у нас были. Звонков была куча.

Заартачившийся было супруг сник и перетек к жалостливому нытью:

– Ну, будьте добреньки… Что вам стоит нам уступить! Ну, пожалуйста… Уступите нам хоть что-нибудь!

Его благоверная тщательно пережевывала конфету. Желтое пятнышко синичкиной грудки всё ещё маячило в паутине серых веток за окном. Даже Вера на неё засмотрелась. Хозяин квартиры разнервничался и не находил себе места. Ему явно был неприятен тон покупателя и разговор о торге. Но, слыша эти нищенские жалобы, он уже чувствовал себя свирепым разбойником, вытряхивающим бедняка из ветхого рубища. И ёжился от непривычности этой роли.

Кит хотя и пытался отстаивать его интересы, но пока делал это не слишком активно, чтобы не спугнуть покупателей. Вера чувствовала, что в нем ещё не созрело понимание, куда двигаться и как выпутаться из возникшей проблемы. Леша продолжал канючить. Виктор все заметнее ёрзал на стуле и выражал неодобрение происходящего. Наконец, Кит решился:

– Но ведь стоимость оформления тоже может быть предметом торга, – вкрадчиво произнес он, прощупывая ответную реакцию.

Все замерли. На лицах покупателей отразилось непонимание, какую ловушку им предлагают и в какие дебри пытаются заманить. Опасно ли это? И чем это им грозит? Кит, не встретив явного отпора, продолжал двигаться в избранном направлении.

– Вы же знаете, – строго произнес он, обращаясь к плотненьким супругам, – что оформление сделки всегда оплачивает покупатель. Всегда. В этом правиле нет исключений! Кроме… кроме тех случаев… когда об этом специально договариваются…

Смена сурового учительского тона на вкрадчивый, бархатный говорок продавца, втюхивающего залежалый товар, помогла супругам осознать, что им предлагается нечто выгодное. И что для них будет сделано какое-то невиданное исключение. Кит слегка приблизился к хозяину квартиры и уже другим – мягким, но доверительным, искренним тоном надежного товарища пояснил:

– Оформление Вашей квартиры будет стоит совсем недорого. Она же из старого жилого фонда.

Фраза 'Так что Вы немного потеряете, а зато избавитесь от своей непродаваемой квартиры' не была произнесена вслух. Продавцу квартиры надлежало считать её самостоятельно – снять как сливки с молока, с выражения лица и лучащихся симпатией Китовых глаз. Торг, наконец, состоялся. Вера стряхнула напряжение и торопливо принялась заполнять оставшиеся графы договора.

Наступил момент внесения аванса. Кит вопросительно взглянул на покупателей, которым давно уже надлежало выложить на стол сияющие весенней свежестью зеленоватые долларовые купюры. Но они почему-то медлили.

– Ир? – пытливо промычал супруг, заглядывая в глаза жены.

– Ну, Ле-е-еш, – недовольно протянула в ответ супруга, ожидавшая, видимо, большей понятливости от своей второй половины.

– Ира ещё хотела поэтажный план попросить, – спохватился истолкователь её желаний и настроений. – Она хотела бы по нему проконсультироваться, разрешат ли нам перепланировку. Мы тут кое-что переделать хотели. Но ведь есть какие-то правила, ограничения.

– Что же вы с самого начала не побеспокоились, прежде чем аванс вносить? – вступила Вера, уже не способная унять раздражение. – Заранее бы и проконсультировались!

– Тс-с-с-с, – зашипел на неё Кит, все ещё стремящийся вести переговоры в дружественном ключе. – А зачем вам поэтажный план? Я знаю условия, на которых разрешают перепланировку. Могу и сам вас проконсультировать.

– Нет, ну что же это такое! – хозяин квартиры в досаде вскочил и засеменил по кухне. – Я отпросился с работы как дурак. Мы отменили несколько показов. А теперь еще морока с этим поэтажным планом. Давно бы уже другим продали!

– Ладно-ладно, – замиротворничал Кит. – Давайте не будем волноваться! У меня возникло предложение. Мы можем записать в графе 'Особые условия', что вы проконсультируетесь по перепланировке. И если что-то не так, расторгнем соглашение.

Помявшись, все согласились.

– Ладно, оформляем аванс, – Кит огорченно глянул на часы, прикидывая, есть ли смысл бороться за положительный исход.

– Ир? – еще раз уточнил раскрасневшийся от напряжения супруг.

И, не услышав никаких возражений, принялся шумно рыться по карманам. Из заднего кармана брюк, из бокового кармана пиджака, из карманов висящей в прихожей куртки он постепенно извлекал смятые, пожеванные, скрученные в трубочку долларовые бумажки. Достоинством – от десяти до двадцати.

'Кем это он работает, – озадачилась Вера, – что с ним так расплачиваются? На репетитора вроде не похож. На психоаналитика – тоже. Таксисту не платили бы долларами'. Покупатель продолжал шуршать по карманам, но теперь уже впустую. Его квадратное лицо все больше вытягивалось.

– Ир! – в отчаянии воззвал он. В ответ получил лишь отрицательное покачивание головой.

– Вы вот говорили про пятьсот долларов, – извиняющимся тоном заобъяснял он Киту и хозяину квартиры. – Но у нас с собой нашлось только триста двадцать. Может, я вечером подвезу? Или завтра с утра подъеду?

– Нет уж, – сердито отмахнулся хозяин квартиры. – Я второй раз с работы отпрашиваться не собираюсь!

– А мы не можем второй раз приехать сегодня вечером! – поторопилась предупредить Вера.

– Ладно, давайте мы пока возьмём триста, – недовольно скривился Кит, уже не пытаясь говорить о правилах и 'принятом порядке внесения аванса'. – Триста будет круглая цифра ('Так и возвращать проще', – уловила невысказанное Вера).

В прихожей у Лешиной супруги внезапно прорезался голос.

– Жалко, что вы так мало торгуетесь, – укоризненно прошелестела она, оправляя манто, заботливо поданное мужем. – Ну, ничего. Я на доме отыграюсь.

Оказалось, ей достался по наследству домик в Верховодино – элитной части пригорода, где только высшие государственные чины себе дачи строят. Она затеяла сдавать его в аренду. И теперь, потерпев фиаско с торгом за квартиру, решила поднять цену до заоблачных высот… Дабы компенсировать моральный ущерб. Всё это изобилие информации пролилось на Веру с Китом за две минуты прощального стояния в дверях, с лихвой уравновесив прежнюю немногословность барышни.

Со скрипом, с перекосами и напряжением, но аванс за 'трешку' был принят. Для Веры это означало хотя бы временную передышку в показах. Но её худшие предчувствия подтвердились, когда Кит, отключая сигнализацию у машины, проворчал:

– Похоже, что и здесь всё развалиться. Легкомысленные люди! Квартиру с рекламы не снимай и показывай дальше.

Вжавшись в сиденье уверенно и мягко ведомой Китом машины, Вере с ужасом осознала, что день кончится ещё не скоро. Впереди – поездка с Амалией в Голованово и показ очередной квартиры 'на противоположном конце города'. Сколько их у Москвы – этих 'противоположных концов'?

Кит обещал подвезти Веру до удобной ей станции метро. И теперь они пытались пробиться сквозь Тверскую улицу, наглухо запруженную. Через полчаса медленного, натужного – метр за метром – переползания, машина Кита застопорилась в середине Пушкинской площади. Со всех сторон их сдавливали такие же обездвиженные страдальцы. От нечего делать Кит озирал окрестности, пока взгляд его не уперся в памятник Пушкину. Вокруг поэта тусовались толпы гуляющих. Переминались с ноги на ногу одинокие фигуры. Громогласно пили пиво подростки, стайками рассевшись на лавочках. Ребенок рыдал, выронив мороженое. А мать тянула его за руку и не разрешала подобрать. Пожилой мужчина с розой жался к постаменту.

Кит ласково кивнул в сторону памятника:

– Скучаешь по нему?

Вера не всегда могла проникнуть в логику Никиты и решила уточнить:

– В каком смысле?

– Ну, ты же вроде им занималась когда-то. Диссертацию писала. Сама рассказывала… Значит – любила Пушкина.

– Любила? Вот еще, – неприязненно фыркнула Вера. – Как его можно любить? Все, кто говорит, что его любит, по-моему, неискренни. 'Любить Пушкина' – так слащаво, так фальшиво. Они бы еще Ленина 'любили'.

Кит, озадаченно глядя на Веру, пояснил:

– Ну, мне-то он вообще – параллельно. Ты же сама рассказывала, что занималась. Чего-то там писала про него, еще до недвижимости…

– Я его больше изучала, чем любила, – буркнула Вера, раздраженная напоминанием о жизненной неудаче.

Кто-то капризно загудел сзади, намекая, что надо бы подвинуться.

– Ну, чё гудишь, козел? Чё гудишь?! – пробасил Кит, глядя в зеркало заднего вида. – Не видишь – пробка? Куда я тут подвинусь? Все ждут как люди!

– Обычно, если писателя любят, то любят собственнически, страстно! – сумрачно пояснила Вера. – А Пушкина разве можно себе присвоить? Обжить его вселенную как родной дом? Ощутить там себя чуть ли не хозяином? Гения трудно любить. Хотя бы потому, что это ты у него – внутри, а не он у тебя.

Впереди наметилось легкое движение. Кит чуть-чуть газанул, и машина проползла вперед ещё на полметра. Вера, чувствуя недоумение Никиты, продолжила более миролюбиво:

– С ним нельзя встать на равных. Можно только чтить и боготворить. Или держаться от него подальше, спасаясь бегством, словно от Медного Всадника с его скачущим копытом… Как это мудро делают дети в школе. Я вот до сих пор не могу сына заставить прочитать 'Капитанскую дочку'. Он твердо убежден, что 'Таня Гроттер' – намного лучше.

– Не лучше, – дипломатично заметил Кит, – а интереснее.

– Вот-вот. Интереснее.

Машины, наконец, задвигались. И Кит с облегчением взялся за переключатель скоростей. Добравшись до Лубянки, обогнув пустующий в центре площади постамент, бросив ритуальный взгляд – словно отдав честь – в сторону горчичного цвета махины, они миновали Сретенку и вырвались на Садовое Кольцо. Сейчас оно вращалось намного быстрее, чем утром. Машина ласточкой донеслась до Красных ворот, затормозив лишь на светофоре. Кит мотнул головой в сторону одной из сталинских высоток. Та штопором ввинчивалась в небо на противоположной стороне Кольца.

– Не нравятся мне эти громады, хоть и навевают что-то, связанное с древностью. На готические соборы, что ли, похожи? Как-то давят на психику.

Вера поверх головы Кита задумчиво разглядывала высотку:

– Мда-а-а… Чувствуется искусный замысел Зодчего. Семь высоток как семь холмов, на которых Москва построена. Раньше я и не думала, почему их именно семь? А теперь вижу, что все очень грамотно сделано – по законам мифологического мышления. Торчат они, как гвозди в теле. Как зубы дракона, посеянные Кадмом. Знаешь, про зубы дракона?

Вера пыталась поймать на лице Кита хоть искру заинтересованности. А он лишь внимательно следил за дорогой. Вера хоть и помнила, что Кит – человек некнижный, но его равнодушие в минуты подобных разговоров относила на свой счет. Всё переживала, что не умеет ему как следует объяснить, увлекательно рассказать.

– Это случилось, когда Кадм искал место, чтобы основать город. Говорят, что он Фивы основал. Возле найденного места на него со спутниками напал дракон – пришлось сражаться. И он по совету богини Афины засеял целое поле его зубами.

Желтый глаз померк. Зажегся зелёный. Кит резво газанул по полупустому Кольцу.

– А из зубов вдруг начали вставать бесчисленные отряды воинов, – не унималась Вера. – И эти воины истребляли друг друга. Самих себя, своих сородичей истребляли, представляешь? Прям какое-то удивительное совпадение с нашей историей. Ну, а пятеро из них – те, что уцелели, – стали родоначальникам знатнейших родов в Фивах.

Веру вжало в дверцу машины на повороте. Она подождала, пока Кит снова вырулит на прямую линию, и скороговоркой продолжила.

– Ещё, говорят, он греческий алфавит изобрел.

– Кто? Сталин? – Кит сделал круглые глаза, оглядываясь назад в сторону скрывшейся из вида высотки.

– Да нет же, Кадм, фиванский царь… ну, тот, который сеял зубы. Есть легенда, что именно он изобрел греческий алфавит.

– Ну, алфавит кто только не изобрел, – понимающе ухмыльнулся Кит. – Я что-то слышал про Кирилла с Мефодием… А вот и твоя станция. Тебе пора ехать, а то к Амалии опоздаешь.

При упоминании о неумолимой Амалии оба огорченно переглянулись. Слишком высока была ставка в этой игре. Измученная покупательница обещала им лично накинуть сверху тысячу, если обмен получится.

– Ох, – сникла Вера. – Мне теперь и самой уже не верится, что дело с Амалией может сдвинуться с мертвой точки. Ты был прав. Совершенно гробовой вариант.

– Ничего, – приободрился Кит. – Все должно получится! Никуда от нас Амалия не денется! Переедет. Дочка её доконает.

Киту иногда неплохо удавалась роль идейного вдохновителя и 'организатора всех наших побед'. Но сейчас оба чувствовали, что уверенности взяться не откуда. Оптимизм выглядел наигранным. Вяло махнув на прощанье, Вера выбралась из машины и поплелась к метро.

У входа её чуть не сшибла с ног тётка с необъятной клетчатой сумкой, привязанной к тележке. Неподалеку гремел вокзал. И на подступах к метро попадалось всё больше поскрипывающих от натуги теток, нагруженных тележками, баулами, вязанками из сумок. Иногда они волокли на плече пару связанных мешков. Порой шли с рюкзаками.

' – Любопытно, – мелькнуло в голове у Веры после минутной вспышки раздражения, – почему все эти мешки и тележки тащат исключительно тетки? А дядек с вязанками и сумками почти не попадается? Наверное, 'тащить на себе' для наших теток – самый привычный способ существования. Раньше они раненых из-под обстрела выносили. А теперь, пока временное затишье, тащат сумки, чтобы хоть что-нибудь тащить'.

Тюков с баулами Вера на себе не волокла, но перебрав мысленно поток забот, поняла, что ничем от этих тёток не отличается. Такая же нелепая, упрямая, пробивающаяся сквозь любые заслоны.

Эх, до Голованово ещё с десяток станций метро. А на эскалатор, как на зло, не прорвешься! Толпа грозной тучей напирала, проталкивалась, буксовала. Время от времени непроходимые заторы образовывали те самые обширные тетки с баулами и тележками. Мужик рядом с Верой неприязненно уставился на клетчатую тушу сумки. И вдруг в сердцах пнул её ногой, видимо, надеясь протолкнуть вперёд побыстрее. Тетка, кажется, ничего не почувствовала, надежно укрытая сумкой. А вот Вера, с отвращением глянув мужика, не удержалась от нотации:

– Знаете, в Японии делают специальную 'куклу начальника'. Там подчиненный, если устает, может дубасить ее кулаками сколько угодно. Вы, по-моему, – не по адресу. Лучше дома подушку бейте, чтобы меньше злиться.

Мысленно породнившись с тетками по дороге к эскалатору, она не могла не защитить свою товарку. Мужик оторопело взглянул на нее. Раскрыл, было, рот. И Вера уже предвкушала, по какому адресу будет сейчас отправлена. Но наседающая сзади толпа разнесла их в разные стороны. Теперь Вера оказалась рядом с худенькой старушкой, из последних сил подпирающей себя палкой. А с другого боку ее прибило к замученной женщине.

Вскоре Вера, потная и раскрасневшаяся, уже тряслась на эскалаторе вниз – в недра затейливо изукрашенной мозаикой станции. Загрузившись в поезд, нервничая, то и дело поглядывая на часы, понеслась на встречу с Амалией и её дочкой.

В дороге Вера с опаской прислушивалась к своему нутру. Нет, не обед виноват, что-то другое… Эта тошнота внутри – не физического свойства. Может, зря она потащила Кита в китайскую чайную? После умиротворения и тишины чайного домика её теперешняя жизнь выглядела непереносимой. Уже не первый год Вера катила по наезженным рельсам с усталой обреченностью. Отвращение к нелюбимому делу только накапливалось. Но в голове не было даже мыслей о переменах… Казалось, что постылый круговорот будней остаётся просто терпеть… терпеть… терпеть… Порой грезилось, что обстоятельства переменятся сами собой. Почему бы нет? Стала же она, того не ожидая, риелтором. Вдруг и ещё что-то непредвиденное случится!

Вера впервые почувствовала, что дружба с Мариной заглушала не затухающую боль. Просиживая часами на кухне у подруги, она словно бы жила её жизнь. И это давало возможность не жить свою… 'А какая она – 'моя'? – пыталась различить в перестуке колес Вера, прижавшись спиной к надписи 'Не прислоняться'. Как понять 'твоя' жизнь или 'не твоя'? И отчего неприкаянность скулит в душе вопреки кажущейся устроенности? В отличие от иных своих клиентов, вроде Ренаты, Вера жила в собственной квартире и даже называла её 'домом'. Но что с того? Внутри-то она оставалась тем же бездомным воробьём, каким чувствовала себя лет в шестнадцать…

Отъезд Марины выволакивал её из привычного укрытия. И сейчас, когда больше некуда будет спрятаться, как сумеет она перетерпеть ненавистную маету и тоскливую повторяемость? Вера чуяла, что на неё надвигается нечто катастрофическое, но пока не могла понять, чего боится. Нищеты? Старости? Одиночества? Ну, одиночество и без того всегда при ней… Жить с минимумом денег она почти привыкла. Так чего же ей заранее страшно – неужто умереть? Или умереть ровно так, как ей суждено, – без следа, без надежды на чью-то память?

На платформе, наткнувшись на Амалию с её дочкой, Вера поневоле стряхнула оцепенение. По привычке принялась изображать внимание и участливость. В Голованово уже почти не осталось не обсмотренных ими квартир. С трудом удалось наскрести две. Дверь первой открыла пожилая простуженная женщина интеллигентного вида, закутанная в шерстяной платок. Пятнистые и засаленные обои, иссеченный трещинами потолок, бесцветная плитка, напоминавшая об общественных туалетах, – всё это на фоне неисчислимых книжных полок и скудной мебели выдавало в хозяйке 'работника умственного труда', и поныне преданного профессии, избранной лет сорок назад. У дочки с порога стало безразличное лицо. Квартиру она осматривала в полглаза, заранее определившись с отношением. Амалия же двигалась с таким достоинством и самоуважением, что по ней не угадаешь – видит ли она хоть что-то вокруг себя. Из последних старческих сил эта дама старалась не расплескать переполнявшую её важность.

Балкончик был узким и маленьким. Вид из окон – прямо на склады магазина. И уж конечно, машины тут начинают разгружать часов с шести утра! Планировка и вовсе разочаровала: тесный коридорчик, вывернутая углом кухня с неудобным выступом. Метров много, а не повернёшься… Зато в каждой комнате и на кухне висели иконы. На тумбочке возле софы темнело евангелие. Полки гнулись под тяжестью книг по философии и истории церкви. Вера повнимательнее присмотрелась к хозяйке. Из-под платка на неё глянули прозрачные светло-серые глаза. Дохнуло покоем и какой-то… чистотой? Сухостью? Отрешенностью?

Вере почему-то показалось, что они здесь не нужны. Не то, чтобы Амалии квартира не подходит… хотя она ей, разумеется, не подходила. А что не стоит отнимать время у хозяйки. И она поскорее взялась за ручку двери, как бы давая сигнал Амалии и дочке.

– Спасибо Вам большое, что нашли для нас время! – с чувством произнесла Вера на прощанье.

Ей хотелось вложить в эти ничего не говорящие слова как можно больше тепла и уважения. Хозяйка сохраняла серьезность и не улыбнулась.

– А что – ничего, – протянула Амалия в ожидании лифта, с вызовом глянув на дочку. – По-моему, неплохая квартира.

Дочка, пестрея шубейкой из разноцветных кусочков, набрала воздуху в легкие, но передумала отвечать на материнскую провокацию. Многомесячные поездки по квартирам её все-таки чему-то научили. Помолчав, она не без язвительности ответила:

– Да, ничего. Вполне неплохая.

Дальше они долго плелись по бульвару. И Вера всё думала: в чем же секрет дороговизны и престижности Голованово? Однотипные башни со скошенными балкончиками. Хлипкие деревца, ещё не успевшие вырасти. Эффектные витрины модных магазинов, каких полно в любой части города. Через весь район тянется тощенький бульвар с десятком лавочек. Что же здесь такого, что… Вера поинтересовалась у Амальиной дочки:

– А вот районы-то новые все похожи друг на друга. Что же тут у вас…

– Но у нас же Верховодино рядом! – затараторила дочка. – У них там коттеджи! Земля стоит втридорога. И трасса тут проходит правительственная.

'Ну, трассу рядом иметь – радость не большая', – не стала озвучивать вслух Вера. Но, даже понимая, что в присутствии Амалии не стоит вести такие разговоры, не удержалась и выпалила:

– Должно же здесь быть что-то ценное, кроме трассы! Раз все сюда так стремятся.

– Дома депутатские! Вон несколько корпусов построили. Там хорошие планировки, метраж роскошный. Их специально придвинули поближе к правительственной трассе… Если уж они не могут попасть в само Верховодино, то чтоб хотя бы неподалеку.

– Депутатские дома? – очнулась Амалия. Внешне она всегда держалась солидно, как будто ни в чем не была заинтересована. Но иногда её все же что-нибудь задевало за живое. – А в депутатских домах нельзя квартиру посмотреть?

– Ой, там очень дорого, – поморщилась от неудовольствия Вера. – Об этом не стоит даже и думать. Они намного, намного дороже Вашей квартиры на Генеральской набережной.

– Надо же, – поджала губы Амалия, перехватывая сумочку. – Это же всё-таки панель. А у нас – кирпич сталинский. И Центр от нас совсем близко.

– Ну, вот мы и пришли, – заторопилась Вера, чтобы Амалия Матвеевна не успела добрести до мысли о том, сколь выгодно район Генеральской набережной отличается от Голованово.

– А ещё, говорят, здесь воздух хороший! – спохватилась Вера, приближаясь к дому. – И экология самая лучшая. Раз уж тут правительственная трасса проходит! Они ведь, где попало, не стали бы трассу прокладывать.

Когда-то Кит вычитал в 'Деловой газете', в разделе 'На приеме у психолога', что при переговорах и обсуждениях отчетливее всего запоминается последняя произнесенная фраза. И сообщил об этом Вере. Жалея о затеянной не к месту беседе, она ещё раз громко повторила:

– Тут воздух чище.

– Да-да, – подхватила дочка, обходя лужу. – У нас роза ветров какая-то расположена. Я читала, что из-за этого и воздух такой хороший – всё ветром выдувает.

– Наверное, отсюда ветер поднимается, – въедливо уточнила Вера, не до конца отвыкшая от научной точности. – А до следующих районов он долетает уже загрязненный. Собирает по дороге всякую дрянь, газы, дым от предприятий и уносит в другие части города.

– Да-да, зато нам достается всё самое чистое! – обрадовалась за свое место жительства дочка. И с торжеством посмотрела на мамочку. Амалия сделала вид, что ничего не расслышала из того, что тут обсуждали.

Войдя в подъезд, они оторопели от увиденного. Внутренности дома оказались отделаны многоцветной плиткой с изящным орнаментом. Стены были сплошь завешаны вполне узнаваемыми репродукциями картин – от 'Боярыни Морозовой' до 'Портрета старухи' Рембрандта. Иногда попадалась и 'Девочка с персиками'. На подоконниках стояли живые цветы в горшках. На полу возле лифта высилась кадка с фикусом. Напротив висело огромное зеркало в помпезной раме. Лифт поражал девственной чистотой и импортностью, подмигивал серебристой кнопкой с мигающим огонечком внутри.

Консьержка придирчиво окинула взглядом их группу и, не выпуская из рук газету, строго поинтересовалась:

– Вы к кому?

– Мы – квартиру смотреть, – пролепетала ошалевшая Вера, редко встречавшая в родном городе что-либо подобное. – Ой, а что это у вас за подъезд? Такая чистота, такая красота! Даже не верится, что такое бывает. Вы цветы сами поливаете?

– Да, вот такой у нас подъезд, – внушительно произнесла служительница порядка, сдвинув очки на лоб. – У нас тут родственники депутатов живут. Те, которым в депутатских домах места не хватило.

В душе у Веры затеплилось светлое предчувствие. В отчаянные минуты её порой посещали смутные видения – что-то вроде необъяснимого призвука радости или луча, пробившего тучи. И вот сейчас промелькнуло нечто похожее. Впрочем, на успех самой квартиры надеяться не приходилось. Увы, она была однокомнатной – вопреки условиям договора. Амалия Матвеевна планировала получить за свою конуру в два раза больше квадратных метров. Вера предложила ей глянуть на однушку просто 'до кучи' – оттого, что ничего другого не оставалось. Глаз зацепился за указанный в рекламе 'суперевроремонт'…

Пухлую бронированную дверь, обитую дорогой кожей, распахнул подтянутый седовласый хозяин почтенного возраста. За его спиной обрисовалась стройная супруга в изящном спортивном костюме. Каштановые кудри, отливавшие свежей краской, добавляли яркости и без того моложавому лицу. Во всё то, что виднелось в глубине квартиры, Вера даже боялась всмотреться – так это было стильно, индивидуально и модно одновременно.

Художественная натура хозяйки в сочетании с экономическими и деловыми возможностями супруга породили локальный шедевр интерьерного искусства. В отделке квартиры были задействованы самые модные и дорогостоящие материалы. Хозяева лучились гордостью. Визиты гостей их, похоже, ни капли не утомляли. Скорее, наоборот. Несмываемое выражение завистливого восторга на лицах лишь поднимало настроение. Переглядываясь, супруги со снисходительным юмором выслушивали бесчисленные междометия и бессвязные эпитеты, вылетавшие из уст ошеломленных зрителей. Успешность, энергия и довольство собой пропитали воздух в квартире, гипнотически подчиняя себе каждого входящего.