Текст книги "Записки переводчицы, или Петербургская фантазия (СИ)"

Автор книги: Татьяна Катерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Не знаю, сколько кругов я нарезала, опираясь на свои палки. А потом отчаялась: не было ничего, о чем мечтала. А мечтала я о необыкновенном.

В конце концов забрела на галерею и, отвернувшись от торговых точек, перегнулась через перила: зрелище было волшебное. Внизу бушевал и сверкал людской муравейник. От этого слегка закружилась голова; странно было смотреть на это штормящее море со стороны. Гораздо приятнее быть частицей и мчаться вместе со всеми в веселом, немножко безумном ажиотаже. И вдруг меня поглотил странный звук: бум-бум. Я как будто оказалась внутри огромного живого сердца. И в унисон с сердцем великана забилось мое собственное маленькое сердечко и застучала кровь в висках. В растерянности я оглянулась, и первое, на что упал мой взгляд, были старославянские буквы, которые сложились в незамысловатые слова: «Береста сибирская. Изделия из кедра и капа». Опустила взгляд пониже и поняла, что нашла свою пещеру Аладдина.

От этой красоты было невозможно оторваться! Это было все что угодно, только не «торговая точка». Экспозиция напоминала нечто среднее между волшебным теремом и шатром. В центре таинственно поблескивало зеркало в деревянной раме, где по красному полю мчались черные олени. Ниже, раскинув веером позолоченные крылья, парила деревянная птица. Полки прогибались под грудой резных шкатулок и невероятных каповых композиций. Слева и справа изящно свисали дубовые ковши с лебедиными шеями (с такими за живой и мертвой водой ходить!).

Где же все это было раньше? Я наворачивала по галерее второй круг и могу поклясться: не было здесь этого места, иначе я бы мимо не прошла. Обыкновенное чудо: я нашла свое пространство, которое было создано за много столетий до моего появления на свет. А среди этой красоты восседал молодой человек с бубном и медитировал, не обращая никакого внимания на растерянную даму, смотрел куда-то во вселенную узкими черными глазами, а бубен рокотал все сильнее. И звук стал казаться почти угрожающим, как неотвратимо приближающийся поезд. Странный продавец не зазывал, не предлагал и даже не глядел на потенциальную покупательницу.

Я не выдержала и подошла к столу:

– Вы шаман?

– Я?

Он удивленно посмотрел на меня, как будто проснулся. Обычный парень, одетый в дорогие фирменные джинсы и клетчатую рубашку. Только прическа у него была странная: блестящие густые волосы (не дреды и не косы) широким вороновым крылом падали до лопаток, как у индейцев.

– Возможно, я бы не отказался быть таковым, но, увы, вы не угадали, милая дама! Я всего лишь Саша Иванов из Барнаула, преподаватель музыки, художник-любитель и местный краевед. Могу спросить, почему вы интересуетесь моим послужным списком?

– Извините. – Я смутилась и протянула ему визитку. – Я понимаю, что это невежливо, однако ваша музыка меня очаровала.

Мои регалии не произвели на него впечатления.

– Простите, Анна Александровна, я вас поправлю: голос этого инструмента поглощает, а не очаровывает.

– Да-да, именно поглощает! Как вы хорошо сказали...

Я заметила, что у Иванова дернулась бровь: поддакивание не понравилось. Он насмешливо поклонился:

– Благодарствуйте! А если ближе к теме: может быть, что-нибудь у нас?.. Думаю, вам многое здесь понравится. Я прав?

– Разумеется, правы! А это всё вы сделали?

– Ну нет! Тут человек тридцать потрудились. Родители занимаются народными промыслами. Ездят по району, собирают. А я продаю. У нас, знаете, не везде хорошо с работой – мы людям помогаем и себя не обижаем. Мои работы здесь есть, не скрою, а вот показывать не стану. Все мастера равны – это ведь правильно?

– Понимаю. А посоветуйте...

– Извольте. Только у нас дорого – раритеты.

От этих слов щеки вспыхнули и бровь выгнулась дугой: гордыня всегда была моим смертным грехом.

– Думаю, что я смогу себе кое-что позволить! Но, молодой человек, вам придется меня поразить и удивить, потому что покупаю подарки для своей семьи. Большой и дружной семьи, где каждый достоин сногсшибательного сюрприза.

– Тогда это к нам, – охотно согласился Саша. – Возьмите вот эту шкатулку для сына, там шесть секретов. Поставит на стол – все коллеги обалдеют. Это копия, точно такая у Николая I в кабинете стояла.

А почему для сына? Откуда он знает? Но этот вопрос уплыл куда-то в глубину сознания и забылся. Вместо этого я с уважением поинтересовалась:

– Карельская береза, наверное?

– О нет, кап. Был очень моден в начале XIX века. Нравится? Отложить?

– Отложите.

– Для невестки рекомендую брошь из карельской березы и браслет – стильные вещи.

– Отложите. И вон тот поднос в виде рыбы покажите...

– Возьмите еще дубовый портсигар.

– Зачем? – Я покраснела. – Я давно бросила, и потом – это абсолютно мужская вещь. – Я неуверенно посмотрела на серый, идеально отполированный портсигар размером с ладонь. – Это вообще для папирос!

– Правильно! – улыбнулся музыкант и художник. – Разбираетесь. Между прочим, тоже раритет, копия офицерского портсигара начала ХХ века. Берите! Подарите кому-нибудь – обязательно пригодится.

На краю стола выросла приличная горка – я окинула взглядом, и Саша тут же достал калькулятор:

– Подсчитаем?

– Торг возможен?

– Простите, я не торгуюсь, впрочем, если еще одну вещь возьмете, сделаю хорошую скидку.

– Тогда... – Я задумчиво оглядела экспозицию.

– Вот возьмите на память о русских сказках. Вы, вижу, человек подготовленный, поэтому зеркало понравится. Но я не навязываю!

Я встала на носочки и заглянула в серебристый квадратик: в глубине промелькнула тень волка, лицо зеленоглазой девы, сверкнуло воронье крыло, раскрыли свои лепестки голубые ирисы – перуники. Говорят, они расцветают на горных склонах в том месте, куда ударит молния.

– Все правильно, именно перуники...

– Вы читаете мысли?!

– Я читаю эмоции и угадываю образы, как музыкант и художник. А теперь поверим алгеброй гармонию?

– Сколько?

Он показал табло калькулятора.

– Так дорого? – удивилась я.

– Еще обещанная скидка.

Минуту я колебалась. Однако, во-первых, эти сокровища уже почти стали моими, а во-вторых, я ему дала аванс и, будучи ужасной гордячкой, на попятный не пойду. «Только бы денег хватило», – подумала я и с непроницаемым лицом достала кошелек. Сумма сошлась тютелька в тютельку, и меня охватила неописуемая радость. Продавец тоже был доволен.

– Вы сегодня стольким людям помогли – можно сказать, совершили гуманитарную акцию! – ворковал Саша и аккуратно запаковывал товар, радуясь и удивляясь, что все состоялось.

Он был искренне благодарен, хотя явно считал меня немножко сумасшедшей. Потом покупки сложили в рюкзак, который выгнулся, как черепаший панцирь, и продавец покосился на палки.

– Извините, но поднос сюда не влезет! Хотите, я положу эту рыбину в пакет и прицеплю к рюкзаку сверху? Вам так будет удобнее. Ой тяжелый какой! По-моему, вы пожадничали! Можете вернуть что-нибудь, я деньги отдам. У вас действительно такая большая семья?

– Очень большая, – гордо ответила я. – И все мои родные достойны волшебных подарков!

– Понятно. Я бы вас с удовольствием проводил, но стенд не могу оставить.

– Не переживайте, я возьму такси, – сказала я тоном английской королевы, пожелала Саше Иванову творческих успехов, и в этот момент меня резко и бесцеремонно отпихнули от стола.

– Женчина, вы же уже всего купили? Так отойди, пожалуйста, а? Мне тоже надо.

Худенькая, вертлявая смуглая покупательница прижалась плоским животом к столу. Карие горячие глаза внимательно сканировали полки. Маленький черный платочек с золотой ниткой закрывал тугой узел каштановых волос. Изящная головка на длинной шее быстро поворачивалась во все стороны, наклонялась то к левому, то к правому плечу – ни дать ни взять молодая любопытная сорока. Сходство дополнял длинный и прямой нос. Я оценила ее энтузиазм, порадовалась за Сашу и невольно задержалась: было интересно, что выберет странная дама. Тем более потенциал был налицо: одета дорого, хорошая итальянская сумка, красивый маникюр.

– Это что? Хле-е-ебница? Ай красивая! Сколько? Нет-нет, оставь!

Она вытащила пятитысячную и хлопнула на хлебницу.

– Еще три шкатулки надо – средние. Муж работниц хочет поздравить с Новым годом... Подбери одинаковые. Ты деньги-то бери: если что – сдачу дашь... Как – только две? А третья подороже? Ну-ка, покажи... Мне три надо.

Саша доверчиво повернулся спиной, снимая шкатулку.

– Не-е-е, вон, левее давай...

Сорока стояла у него за плечом, она уже проскользнула на территорию стенда – и тут я увидела легкомысленно висящую на спинке стула барсетку, куда убрали мои деньги и где, судя по всему, находилась остальная касса. Плутовка сделала полшага и придвинулась к цели вплотную.

– Саша!

Он обернулся и молниеносно схватил сумочку:

– Ах ты, Лиса Алиса! Здесь же вся наша выручка!

Купюра с хлебницы моментально исчезла. Цыганка уже стояла около балюстрады, потом медленно, даже торжественно открыла свою сумку, которая оказалась совершенно пустой:

– Смотри и запомни: я у тебя ничего не взяла!

– Вчера к соседям две такие же Земфиры приходили! Одна товар хватала, а другая выручку из-под стола тащила... Всё унесли! Даже на проезд денег не оставили... Ваши были? Знаешь их?

– Не знаю никого!

Выглядела она раздосадованной, и когда я двинулась к выходу, преодолевая земное притяжение, Сорока подлетела ко мне и гаркнула, сверкая глазами:

– Что, мама, самая честная, да? Барыгу пожалела?

Меня обожгло горячее дыхание и волна сладкого парфюма накрыла с головой.

– Игрушки любишь, да? Ерунду всякую? Давай я тебе свою подарю: бабушка такие делала – на счастье, на удачу.

Мои ноги почему-то вросли в пол, и я на минуту окаменела, наблюдая, как птичья лапка с алыми коготками сорвала с головы черный платок.

– Смотри, мама, смотри, запоминай! Я тебе сейчас удачу приворожу.

Несколько движений, пара узелков – и уже готов черный заяц, страшный и мерзкий заяц-вуду.

– Лови, мама, подарочек! Лови, дорогая... Ап!

Она швырнула, целясь в лицо, и я, защищаясь, поймала это странное изделие. Заяц был теплый и мягкий, как живой, и омерзительный на ощупь.

– Бросай! Вы же взрослая женщина... Вы что, ничего не понимаете?!

– На удачу, на удачу, мама! Не слушай его...

Саша выпрыгнул из-за прилавка и мчался ко мне на помощь. Руки стали мягкими и непослушными, пальцы как вареные макаронины – и все-таки я напрягла до отказа волю и бросила зайца туда, откуда он пришел.

А потом я побежала прочь. Прочь от Сашиного бубна, и от Сороки-воровки, и от всего этого морока.

Глава 3

С тревогой я посмотрела в окно: оконные прямоугольники уже почернели, народ потихоньку потянулся к дверям. Поудобнее взялась за палки и тоже направилась к выходу. Это мне далось нелегко: рюкзачок с привязанной рыбой тянул назад, лямки врезались в мои худенькие плечи, стремясь превратить в подобие Венеры Милосской. Я поняла, что переоценила силы, все время останавливалась, отдыхала и проклинала свою жадность. «Вот что за странность такая! Если захочется – обязательно надо купить! А то ночью не засну», – причитала я по дороге, хоть и знала, что бесполезно. Не могу смириться с неисполнением желаний: такая родилась, такая и помру.

С трудом приоткрыла тяжелую дверь и сразу получила пригоршню мокрого снега в лицо: на улице веселилась метель. «Ничего страшного! – подбадривала я себя. – Сейчас вызову такси – и все дела». Однако мой мобильник не подавал признаков жизни, и на черный экран красиво опускались снежинки. Да что же это? Телефон новый, аккумулятор с утра был полный. Я упрямо тряхнула головой, предчувствуя беду, и решила голосовать.

Неожиданно из снежной круговерти вышло подвыпившее существо в шинели, треухе и с баяном на плече.

– Подай денюжку, я тебе сыграю...

– У меня нету.

– Врешь, – с ненавистью сказал пьяный музыкант. – У таких, как ты, всегда деньги есть. Я вашего брата вижу насквозь.

Отчасти он был прав: наличка потрачена, но оставалась карта. Я уверенно махнула рукой, и подрулило такси.

– Есть терминал? Карты принимаете?

– А у вас какая?

– У меня «Виза голд», – строго ответила я, привычно распахнула портмоне и растерянно уставилась на карту магазина «О’кей», которая сияла золотой полоской. – Здесь же лежала моя «Виза»! Где она?.. Это цыганка подсунула! Помогите! У меня украли карту!

– Дура, – обиделся шофер. – Сразу видно, мошенница. А выглядишь как культурная женщина!

Машина яростно рванула с места.

– Значит, у тебя и вправду денег нет? – с сочувствием спросил музыкант. – А что есть? Закурить не найдется?

– Пошел вон, урод, – процедила я не разжимая губ.

– Не злись, сестренка! Не пропадем! – вдруг радостно заорал несчастный. – Танцевать ты, конечно, не сможешь, зато будешь петь!

– Извини, я уезжаю.

Я активно шарила в карманах – как я забыла про «Подорожник»? Поеду на автобусе. Увы, проездного тоже не было: я чуть не оторвала карман, но скользкий квадратик исчез бесследно. Это была катастрофа! Мне не дойти до дома с грузом. Я обязательно упаду и опять переломаю ноги! Мимо снова проехало такси, слегка притормозило, а потом скрылось за поворотом. Откуда здесь столько такси? Место, что ли, такое?

– Женчина, машину ловить будешь или тебе не надо? Тогда дай я.

Быстро переступая тонкими ножками на высоких каблучках и щурясь от снега, Сорока-воровка пропрыгала вперед.

– Ой, мама! А я тебя не узнала. Ты чего, машину прошляпила? Может, денег нет? – Она улыбнулась в тридцать три зуба. – Барыга все забрал, да? Хочешь, помогу?

– Оставьте меня в покое! Ты... ты воровка! Сейчас полицию позову!

Мои вопли прозвучали как глас безнадежного отчаяния, последний привет утопленника – жалко и смешно.

– А ты видела, как я воровала? Зови, милая, зови... – охотно согласилась цыганка. – Ты чего все время шумишь? Лучше постой послушай, как снег падает, метель поет. Денег нет – и не надо! Вот у него тоже денег нет – и чего? Сейчас нет – через пять минут будут. Дело наживное!

Сорока вытащила откуда-то зеленую бумажку, скатала в шарик и кинула мужичку, который поймал его с ловкостью циркового тюленя. И, обалдев от восторга, рванул гармонь.

– Ой-нэ-нэ, ой-нэ-нэ...

Она мечтательно закрыла глаза, повела плечами, грациозно и медленно повернулась вокруг, так что юбка превратилась в огромный яркий купол. Потом щелкнула пальцами, и откуда-то вылетело такси и встало как сказочная Сивка-Бурка. Ярко освещенный салон горел золотым новогодним фонариком.

– Хочешь, подвезу, дорогая?

– Упаси бог! – испуганно отшатнулась я.

– Это ты зря, – спокойно возразила Сорока. – Говорят: дают – бери, бьют – беги.

Через минуту машину-фонарик унес снежный ветер. И тогда я пошла сквозь метель, покрепче сжав палки и упрямо опустив голову. Я хотела доказать ей и себе, что все в порядке, несмотря ни на какую цыганскую магию. Думаешь, я полезу в автобус и буду объясняться? «Я немощная и больная, потеряла проездной, а денег нет... Разрешите, я проеду пять остановок?» И все смотрят на меня: кто насмешливо, кто со злорадством, кто с жалостью, но большинство с удивлением. Нет, Есения, Земфира, Кармен или как тебя там, не дождешься! Я дойду!

Сначала все было неплохо. Под действием адреналина я уверенно двигалась вперед, не обращая внимания на автобусы. Смотрела прямо перед собой, подставляла разгоряченное лицо метели и старалась ровно дышать, однако, преодолев половину пути, почувствовала, что силы кончаются. Голова кружилась, не хватало воздуха, из-под шапочки, которая напоминала большой снежок, бежали ручейки пота. Ноги, особенно левая, которую сломала в прошлом году, предательски подгибались. «Сейчас умру, – с сожалением подумала я, – и завещаю поставить памятник в виде пластиковой карты “Подорожник”».

Идущая впереди женщина вскрикнула и поскользнулась. Ничего я так не боялась, как упасть на улице и разбиться. Пришлось из последних сил подползти к остановке. Опять, как по волшебству, мгновенно вынырнул автобус (безусловно, это было плохой приметой). Я устроилась на задней площадке, поближе к выходу: если что, просто выйду, будет не так стыдно. Слава богу, сесть никто не предложил, и можно было вжаться спиной в ледяную дверь.

Очень полная блондинка яростно трясла мелочью в кожаной сумке и выхватывала у пассажиров карточки.

– Вы показывали? А вы? Ну и что? При контроле поездки не считываются! А ты что? – налетела она на высокого парня.

Пассажир находился в состоянии легкого алкогольного опьянения и отмахнулся от активной дамы.

– Что значит – две остановки проехать? Я тебе кто? Спонсор? Выходи давай! – Она бесстрашно двинулась вперед, тесня беднягу гигантским бюстом.

Я невольно оценила и темперамент, и напор: несмотря на чудовищные масштабы, по-своему женщина была яркой, выразительной и даже абсурдно красивой. Она казалась инопланетянкой: на белых волосах пламенел алый берет, как маленькая копия Марса; из-под серебристого полупальто-скафандра выглядывали рейтузы крупной вязки; на пальцах сверкали перстни с разноцветными стеклышками. Когда парень попробовал упираться, тетя бесцеремонно нажала на него огромной коленкой, похожей на перевернутую кастрюльку, и мягко выдавила из автобуса.

– Вот это активность! Но это и понятно: капитализм, семейный бизнес... – обернулся ко мне худенький мужчина в очках и с чеховской бородкой. – Ждали мы его, ждали и дождались! Эта парочка уже лет пять по нашему маршруту ездит и, заметьте, не бедствует! Люди наконец-то научились работать.

В зеркале отражалось невозмутимое бронзовое лицо шофера. У него была огромная бритая голова, напоминающая дыню. Да, этот международный экипаж выглядел очень органично: они отлично дополняли друг друга.

– Скажите, а это действительно коммерческий автобус? На лобовом стекле не было никакой буквы «К», – с надеждой спросила я.

– А они теперь спереди снимают, а сбоку оставляют, – охотно пояснил поклонник Чехова. – Никакая проверка не придерется: есть такая буква! А люди, которые сдуру перепутали, платят сорок рубликов и едут – не выходить же...

Я плотнее вжалась спиной.

– Женщина, вы чего как отмороженная? У вас же проездной? – Тут гражданин вдруг все понял и широко улыбнулся: – У меня глаз-алмаз! Ну, держись, заяц! Сейчас подойдет. Весело будет!

Я представила, как этот бронзовый драйвер, этот азиатский Кинг-Конг легким движением мизинца кидает меня обратно в ледяную метель. И никто не осудит, ведь я – заяц и наношу ущерб семейному бюджету. Только подумала – и сразу нарисовалась любимая супруга грозного батыра:

– Дама, а вы что? Где ваш проездной?

От ужаса я онемела и выразительно потрясла палками.

– Ну и что? Это же спортивный инвентарь, а не костыли. Нужно заплатить.

В голове зазвучали приворотные слова: «Смотри, мама, смотри и запоминай! Я тебе сейчас удачу приворожу...»

Я глядела на кондукторшу, которая в одно мгновение стала повелительницей моей судьбы. Власть этой женщины пугала до безумия, но великанша об этом не догадывалась. Ей явно не приходило в голову, что такая солидная дама может ехать зайцем, и она стояла в недоумении. И вдруг началась истерика. Я, обычно спокойная, выдержанная и уверенная, отчаянно закричала, чтобы отпугнуть всесильную космическую амазонку:

– Что я вам сделала?! Оставьте меня в покое! Если высадите – не дойду! Я сейчас умру, ясно? У меня нога сломана! И сердце слабое! Прямо здесь умру, и вы будете отвечать!

– Ясно-ясно, – согласилась блондинка и схватила за плечо моего соседа, который явно наслаждался скандалом: – Пожалуйста, уступите место! Она инвалид, ей плохо. Разве вы не видите?

– Чего пристала? – рявкнул тот, мгновенно превращаясь из чеховского героя в персонаж Зощенко. – Заведи своего мужика и хватайся.

– Молодой человек, я замужем, – гордо ответила марсианка.

– Ну, это еще нужно проверить, за каким таким мужем! Они же сюда только за пропиской едут. Питерский мужчина никогда на такую горку не полез бы, уж поверьте мне...

Я обмерла от такой наглости – и это говорит мужчина?

– За оскорбление он должен ответить! – робко предложила я.

– Щас отве-етит! – отрезала кондукторша с ледяным спокойствием.

Она надвинулась на врага животом, грудью, всем своим мощным телом; мелочь в кожаной сумке звенела, как кольца боевой кольчуги.

– Я за тремя питерцами замужем была – что толку? Этот самый лучший! Ты-то что в браках понимаешь, козел бородатый?

– Правильно! Выбирайте выражения, мужчина, – поддержала дама в очень длинном шарфе. – Как можно так беспардонно намекать на полноту? В женщине главное – темперамент, разве нет? Такая шикарная блондинка!

– Толстая, худая – какая разница? – закричал гражданин напротив.

– Устроили здесь брачную дискуссию... Горка – доска, залезет – не залезет... Это что, вечер «кому за тридцать»? Нет, это автобус. Держите себя в руках!

– Вот ты, сухопарая, знаешь, что в бабе главное? Мужик! Вы без нас нули.

– А ну, возрази!

Через минуту стекла в автобусе вибрировали от криков. Народ увлекся, а я считала остановки и молилась, чтобы бронзовый идол не бросил руль и не кинулся на помощь к своей половине.

И Бог услышал: мы все-таки доехали! Двери раскрылись, я вывалилась в сугроб напротив родного дома. Задыхаясь, решительно выхватила ригельный ключ как шпагу, и... на снег выпали два квадратика: золотой и зеленый. «Виза» и «Подорожник». Минуту я созерцала их. Ведь все карманы были обшарены! Откуда же, откуда? А потом из глубины измученного сердца вырвался тихий и жалобный звук, похожий на скулеж: «Оуи-и...» Правы были средневековые инквизиторы! Ох, правы! Настоящих ведьм нужно сжигать, чтобы следа от них не осталось, чтобы ни одной капли крови на землю не упало.

– Александровна, ты чего? Совсем плохо, что ли? – Наш электрик в изумлении смотрел на меня. – Чего скулишь? Дай помогу.

Он поднял обе карты, открыл подъезд и придержал железную дверь. Когда загрузились в лифт, Володька не выдержал и спросил, где я была.

– На выставке.

– Там чего, крыши не было? Вся мокрая насквозь – может, вы, как Суворов, через Альпы переходили?

– Да, Володя, именно через Альпы. Можно и так сказать.

И, не слушая больше его дурацких вопросов, я, громыхая палками, выбралась из лифта. Впереди был дом, сладостный дом, как у мышонка Джерри.

Глава 4

Я вбежала в квартиру (наверное, так звери прячутся в родной норе) и прошла в гостиную, оставляя на идеальном паркете цепочку грязных лужиц. Щелкнула кнопками, резко рванула молнию вниз и сбросила пуховик вместе с каменным рюкзаком прямо на тахту. Сама рухнула рядом, глядя в потолок. Родные стены действовали благотворно, и через полчаса я сказала себе, что придумала эту цыганку и во всем виновата врожденная рассеянность и бурное воображение. Минуло еще полчаса, и я почти приняла такое объяснение, хотя где-то глубоко осталась заноза сомнения. Потом посмотрела на лужи около дивана и ужаснулась. «Анна, – строго сказала я себе, – праздник жизни не расцветет в грязи и слезах! Все проходит, и это тоже пройдет».

Выползла в коридор, взялась за швабру и немного успокоилась. Когда вынесла из комнаты пуховик и ботинки, совсем полегчало. Затем наполнила ванну, бросила ароматный шарик и, погружаясь в душистую воду, спросила себя: зачем я так убивалась? Да, произошла накладка, но разве радость моих родных от праздника, который я устрою, не стоит каких-то мелких неприятностей? Я представила себе изумленные глаза, с какими они развернут подарочную бумагу. Счастливые восклицания сольются в хор: «Ой какая прелесть! Где такое делают? Это же раритеты! Произведения искусства! Мама, это же стоит уйму денег! Не нужно было...»

Обновленная, я с прытью нерпы выскользнула из ванны и решила отрепетировать новогоднее шоу. А ноут, в котором притаилась розовая флешка, демонстративно убрала в чехол. Ничего, поспи немножко, не все же нам пахать, праздники никто не отменял.

Я достала свои сокровища и разложила на старинной плюшевой скатерти. Не задумываясь поставила бутылку настоящего киндзмараули, широкий бокал, приготовила янтарный мундштук и папиросы «для особого случая». Я сама их набиваю хорошим табаком, но скрываю от всех нехорошую, тайную страсть. К тому же я почти бросила, однако сегодня имею полное право. Сегодня действительно особенный случай.

Сделала глоток и сразу согрелась. Потом вставила папиросу в мундштук и окинула взглядом стол. Какие чудные вещи! Прежде всего, шкатулка: текстура, форма, лак – само совершенство! А потайные ящички и кованый медный ключик! Я с наслаждением нажимала на пружинки, играя в секреты. Солидная вещь и выглядит в самом деле по-царски. Надеюсь, сын украсит ею свой кабинет... Невестка любит объемные свитера. Я прищурилась, как снайпер, и мысленно приложила браслет и брошь к серой шерсти. Удовлетворенно кивнула: да, смотрится неплохо! Как архитектор, она оценит по достоинству карельскую березу: здесь поработала дизайнером сама природа... Постойте, я что, опять сама с собой говорю? Так нельзя, дорогая! По-моему, мы договорились раз и навсегда: только глупцы сражаются с одиночеством! Умные люди им наслаждаются. Нет-нет, я ни с кем не сражаюсь – это действует прекрасный рубиновый напиток. Ведь я так устала...

Мои размышления прервал длинный звонок, и я вздрогнула: нет ничего хуже незваных гостей. Кого принесло в такое время? Я женщина одинокая и беззащитная – поглубже засунула в карман халата мобильник, укрыла шалью покупки и обреченно пошла в коридор, чувствуя, что все опять пошло не так. Звонили уверенно – на соседей было не похоже. Но пока я дошла, случилось непоправимое: снаружи аккуратно повернули ключ в замке и дверь мягко открылась. На пороге стоял высокий худой паренек.

– Привет, Береста.

– Господи, Пашка! Как же ты меня напугал. – Я в изнеможении оперлась о вешалку.

– Прости, бусечка! Я очень замерз, а ты все не открываешь и не открываешь. Давай считать это сюрпризом! Или ты совсем мне не рада?

– Паша! Когда я тебе была не рада?

Я искренне любовалась внуком: почти взрослый, хоть смешной и несуразный. Из-под шапки поблескивают миндалевидные глаза цвета речной воды – мои глаза.

– Милый, просто я тебя не ждала! Давай обнимемся!

Я улыбнулась и протянула руки, которые прошли сквозь воздух.

– Ну не нужно! Зачем? – Он мягко увернулся и нахмурился. – Не обижайся, ты же знаешь, я не люблю, когда меня трогают.

Покорно я опустила руки и с грустью взглянула на своего ежика: на плечах искрились, как погоны, льдинки, пальцы были красные и задубевшие.

– Опять потерял перчатки? Сколько можно дарить... На улице метет?

– Метет, – коротко ответил Паша и протянул мне огромную коробку и букет. – Забирай скорее – это тебе ближайшие потомки прислали.

– Спасибо, это так трогательно! Какой красивый торт... Какие сказочные розы...

Мой любимый шоколадный торт с миндалем и розы цвета слоновой кости. На тугих бутонах сверкали кристаллики льда, цветы были холодные, но живые – коридор сразу наполнился густым и сладким ароматом.

– Нужно было завернуть их получше. Такую красоту заморозил! И вообще... Зачем вы так потратились? – обескураженно спросила я, принимая подношение.

– Я здесь ни при чем, – рассердился внук. – Сказал же, ближайшие потомки прислали, а я – далекий потомок.

Я почувствовала подвох:

– Павел Владиславович, в чем дело? Давай-ка объясняйся: что означают эти дары? Может, у нас какой-то праздник, а я не знаю? Или потомки перепутали день рождения своего предка? И почему сами не приехали?

– Это анестезия, – коротко пояснил внук. – А я отправлен на заклание, как самый невинный в роду. Пойдем, Береста, я тебе все расскажу, только предупреждаю сразу, я не выношу женских истерик – тут же уйду.

Я похолодела, и Паша с досадой махнул рукой:

– Прекрати бояться, гарантирую, что все живы и здоровы. Разрешите, Береста...

Он как-то уверенно, по-мужски взял меня под руку и повел в гостиную. Оглядев мой натюрморт, внук одобрительно кивнул:

– Уважаю тебя, бусечка, как никого другого.

– Это за что же?

– За то, что ты имеешь смелость оставаться собой и следовать своим желаниям. Я заметил, что после тридцати многие люди становятся как все. Это называется остепениться?

Я моментально отреагировала на намек, демонстрируя солидарность с ближайшими потомками:

– Пожалуйста, оставь своих замечательных родителей в покое. Я не нуждаюсь в твоем одобрении, дорогой, хорошо?

– Не знаю, не знаю... – Он с уважением покосился на киндзмараули. – На твоем месте они бы сразу спрятали бутылку под стол, как будто я не знаю, что стоит в баре. Ты, по крайней мере, не ханжа.

– Пожалуйста, не называй родителей «они».

– Почему? По-моему, самое обыкновенное слово, не ругательное.

– Это заместительное местоимение, которое не имеет собственного значения, – медленно и отчетливо произнесла я, как будто читала лекцию по языкознанию. – Какое ты имеешь право отрицать личность?

– Оказывается, языкознание – точная наука, – улыбнулся Паша.

– Паша, ты сам-то знаешь, чего хочешь от родителей? Когда кончится эта «война престолов»? Когда ты вырастешь, наконец?

– В том-то все и дело, что я давно вырос, но никто не заметил.

– Я... заметила, – не очень уверенно сказала я.

– Тогда поднимем бокалы: я замерзший и расстроенный.

– Но...

– Береста, ты ведь помнишь, что я уже получил паспорт?

Я неохотно кивнула. Конечно, это было непедагогично, однако мне не хотелось снижать свой рейтинг. Как он сказал? Имеешь смелость оставаться собой и следовать своим желаниям?

– За что будем пить? – как можно спокойнее спросила я.

– За нас!

– А давай! – бесшабашно сказала я и достала второй бокал. Мне вдруг стало легко и весело. – Только родителям не рассказывай.

Паша удивленно приподнял бровь:

– Можешь не переживать: мы уже три недели не разговариваем. Правда, я не уверен, что они это заметили... Тише, тише! Не вопи, Береста! Я, кстати, переживаю. У тебя есть сигареты?

– Папиросы. Только я не дам, даже не проси.

– У меня свои, – сообщил Паша. – Это я о тебе беспокоюсь. Садись, ба, давай пообщаемся. Разговор будет долгий.

Он эффектно и опять очень по-мужски поднес зажигалку, и я слегка смутилась. Похоже, внук действительно вырос.

– Надеюсь, ты не подумал, что я спиваюсь?

– Это невозможно, Береста! Ты слишком любишь свою работу и деньги. Ничего, если я спрошу? Давно собирался.

Я внутренне напряглась, но внук молчал, рассматривая колечки дыма.

– Это к вопросу о желаниях... А правда, что ты хотела стать писательницей?

Он внимательно смотрел на меня из-под черной челки.

– Неважно.

– Важно! Скажи честно, что ты писала? Эротический роман?

– Паша, ты придурок! У тебя подростковая гиперсексуальность. Я писала волшебную историю...

– Почему волшебную?

– Потому что все читатели засыпали в конце первой главы, как принцесса Аврора: говорят, описаний многовато.

– И ты ее сожгла в тазу...

– Я не способна убить мечту! Я ее переосмыслила – вместо писательницы стала переводчицей.