Текст книги "Записки переводчицы, или Петербургская фантазия (СИ)"

Автор книги: Татьяна Катерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Она не украла, она взяла! Понимаете разницу? – У Василия дергалось веко, а голос прерывался: казалось, он сейчас задохнется или начнется истерика. – Го-осподи, она же ненормальная! Она вне нормы, она не понимает слово «нельзя» и всегда спрашивает: почему? Поймите, лейтенант, она просто взяла эту проклятую бутылку, как ребенок может взять игрушку в игрушечном магазине. У нее наверняка были деньги, у нее всегда есть деньги (не знаю откуда). Она могла бы заплатить!

– Но не захотела, – жестко подытожил полицейский. – Правильно я понимаю?

– Да я бы заплатил! Опоздал, опоздал! На пять минут... Ну надо же, бутылка – и жизнь человеческая!

– А у тебя что, – лейтенант внезапно перешел на «ты» и смерил взглядом Василия с головы до ног, – тоже всегда есть деньги? Ты, вообще, кто?

– Это... сторож монастырский, – неудачно вмешалась я.

– Странно! В каких отношениях состоял с потерпевшей? Любовник? отец? муж? опекун? Если знал, что девушка «вне нормы», почему не лечил, не контролировал?

– Я никто. Просто знакомый.

Василий испугался и на минуту пришел в себя.

– Тогда зачем себя винишь? У тебя нет никаких прав...

– Право человека у меня есть! А я – осел! – крикнул Василий.

– Тебе виднее. И все же человеческих прав для опеки недостаточно, поэтому случилось то, что должно было случиться. Так сказать, результат безответственного отношения...

– Простите, лейтенант... – не выдержала я.

Голос куда-то пропадал, однако нужно было держаться. Вопли Василия были, мягко говоря, неконструктивными.

– ...А удар действительно был очень сильный? Что сказал врач? – с трудом выдавила я из себя.

– Сделают что могут, но шансов мало.

– Они так всегда говорят.

– А как же иначе? Разве можно отбирать надежду? Все-таки врачи, гуманисты!

– Боже, как жалко!

– Конечно, жалко, девушка красивая, но кто знает, что лучше? Я бы, например, лучше умер, чем в коме лежать после такого удара или ездить в коляске до конца жизни.

Василий издал звук, похожий на собачий вой.

– Это вы виноваты! Вы тоже виноваты! Она вас боится! У нее в жизни ситуация была...

– По-моему, это правильно, когда воры боятся полицию. – Парень пожал плечами. – Или я не прав? – Он повернулся ко мне: – Поверьте, я девушку не меньше вас жалею. Я даже попросил врача позвонить, когда будет ясность.

И тут же пронзительно запел его мобильник. Василий по-детски схватил меня за руку:

– Что?!

– Пока ничего.

Лейтенант медленно и неохотно поднес трубку к уху:

– Да! Я вас слушаю... Спасибо... Ну, ничего не поделаешь, все само по себе решилось. Говорят, все к лучшему.

Мы не посмели ни о чем спросить. Полицейский положил телефон в кармашек сумки, и вдруг его взгляд скользнул куда-то вверх, мимо наших голов, словно он проводил странную леди Рубенс, которая уходила в зовущий и манящий небесный мир. «Самое главное – войти в небесные двери! Кто-то вернется, кто-то останется...» – это было последнее, что она сказала мне в этой жизни. Оказывается, я запомнила и теперь, наверное, никогда не забуду.

– По-моему, все предельно ясно. – Лейтенант строго посмотрел на нас, и мы низко опустили головы. – Предлагаю перейти прямо к делу. Свидетель, вы готовы? Будем протокол составлять?

– Я паспорт дома забыл, – прошептал Василий.

– У меня есть! Я стояла на остановке, я тоже свидетель – могу все рассказать.

Пришлось быстро соврать, потому что на самом деле судьба отвела мои глаза и я не видела, как погибла Валентина.

– Вы же говорили, что ничего не знаете!

– Нет, я просто... хотела, чтобы вы меня поддержали... Последняя надежда, так сказать...

Мы побрели за лейтенантом. Я обернулась, чтобы позвать Треху, понуро сидевшего у фонаря. И вдруг над магазином вспыхнула вся вывеска. Лиловый сверкающий неон и красные ободки вокруг букв горели, как глаза свирепого гиппокампа. Жуткий слоган издевательски подмигивал, моргал и разгорался все сильнее и сильнее. Электрическая вывеска кривилась и лопалась от хохота: «Лучшие... Лучшие вина! Лучшие вина в магазине “Мечта”!»

– Дама, вам плохо?

– Да, мне очень плохо. Я, наверное, тоже сейчас умру.

Глава 14

Из отделения мы вышли, когда улицу насквозь прошили золотые стежки фонарей и почти все путники благополучно добрались до своих или чужих квартир. Наша странная тройка одиноко стояла, раздумывая, как жить дальше, и все (даже Треха) старались не глядеть друг на друга. Но мы не спешили расходиться, предчувствуя, что разойдемся навсегда. Я злилась на Василия, из-за которого попала в историю. Особенно заводила мысль, что все случилось по врожденному легкомыслию.

– Вот и полюби дурака, – невольно сказала я вслух.

– Лежачего не бьют, – мрачно ответил Василий, ковыряя носком сапога край газона. И вдруг поднял на меня большие, круглые и удивленные, как у совы, глаза: – Аня, ты сказала «полюбила» или мне послышалось?

– Послушай, так нельзя! О чем ты сейчас думаешь? Из-за нас погиб человек, а ты...

– А я все равно о тебе думаю, – упрямо сказал Василий. – Пожалуйста, не сердись на меня. У меня, наверное, так голова устроена или сердце, что тут можно сделать?

Я совершенно растерялась, не понимая, что делать с таким признанием.

– У нас какое-то странное объяснение, и ты какой-то странный...

– Ну зачем об этом говорить? Нужно как-то пережить случившееся...

– Почему ты не сказал об этом раньше?

– Раньше не имел на это права: копия не должна быть лучше оригинала, – таинственно сказал Василий. – Но я уверен: ты постепенно привыкнешь.

– В смысле?

Он внимательно рассматривал меня, словно через увеличительное стекло. Днем этот человек сверкал, как бенгальский огонь, – фейерверк эмоций и улыбок. Теперь он сканировал каждый миллиметр моего лица как некое всевидящее око.

– Не нужно так смотреть! Я как будто стою под лупой... Хотя это неважно.

– А что важно?

– Я устала и хочу домой.

– Мать, ты чего?

– Не трогай меня!

Я решительно сделала шаг в сторону и чуть не упала, потому что ноги внезапно согнулись. Голова закружилась, не желая сидеть на шее: она, точно маленький воздушный шар, рвалась вверх. Сейчас взлетит, как одуванчик, и что тогда делать? Все предметы дрожали и расплывались, словно отражения в воде.

– Ой, кажется, я тону.

– Аня, тебе опять плохо?

Василий подхватил меня под руку. Он снова стал прежним, но выглядел ужасно: бледный, под глазами тени.

– Тебе, что ли, хорошо? – слабо огрызнулась я. – Все, хватит, вызываю такси и уезжаю.

– А мы? Как нам без тебя? Неужели ты нас бросишь в такой день?

– Я не в духе и очень устала, – как можно строже сказала я. – Вы уж сами как-нибудь...

– Ну ты даешь... Не ожидал. Это предательство!

Треха все понял и максимально напряг свое обаяние, чтобы смягчить мое сердце: поднял уголком брови, опустил глаза и прижал к подолу плаща нос, оставив мокрый блестящий след. Дескать, смотри, мама, какой я непосредственный и преданный – и хозяин такой же! Прости его! Он не хотел, просто так получилось. Сердце слегка дрогнуло, и вдруг кто-то насмешливо шепнул в ухо: «Одна уйдет, другая останется». Фу, в какую неприятную историю я попала!

– Господи, да что тут непонятного? Не хочу я никого видеть сейчас! Я думаю только о Валентине, даже голос ее слышу, понимаешь?

– Еще как понимаю! В этом-то все и дело. – Василий мрачно посмотрел из-под густых бровей. – Я тебя даже ни о чем не прошу. Просто говорю как есть: откажешь – я от тоски чего-нибудь сотворю. И имей в виду, Анна, сегодня мне умирать не страшно.

– Да разве можно так настаивать? Это же... жестоко! Ты не оставляешь мне выбора!

Василий на секунду задумался.

– Прости, я не подумал об этом. Чужой выбор нужно уважать. Бывай!

Он развернулся и, ссутулившись, быстро зашагал прочь. Треха зарычал, кинулся следом, пытаясь поймать за рукав и оглядываясь в панике: дескать, чего молчишь, мать? Василий, не останавливаясь, аккуратно, но решительно отодвинул пса ногой, а на меня даже не оглянулся. Было ясно, что он не шутил.

– Стой, ты куда?

– На набережную, конечно.

– Зачем?

– Тебе знать не обязательно.

– Подожди!

Я задрожала как осиновый лист: кто знает, на что способен в горе безрассудный упрямец? Вдруг шагнет с набережной, чтобы уплыть на спине гиппокампа в другой, сказочный мир? В тот, который рисовал на своих картинах и о котором мечтала Валентина? «Странствовать лучше втроем. А ты, монада, запомни: там лучше, там такая красота, что забываешь обо всем!» – зазвучал в ушах Валин голос. Нет уж, хватит одного несчастья на сегодняшний день.

– Остановись! Стой! Я согласна – поедем вместе!

Василий не оборачивался.

– Вернись!

Но он уходил, а ноги-макароны меня не слушались, и тогда я второй раз за вечер упала в обморок.

Очнулась я на скамейке. Надо мной склонялись ветки молодой липы и Трехина морда, потому что голова моя лежала у него на спине.

– Пожалуйста, не пугай меня так больше!

Лицо Василия украшала прежняя белозубая улыбка: он был искренне счастлив.

– А я тут ради тебя так старался, так старался! Смотри, подушку подложил теплую, лечебную, живую – шерстяную. Нравится?

– Честно говоря, псиной попахивает. – Я села и попыталась найти в сумке мобильник. – Поедем домой!

– Правда? – Он просиял. – Ну, спасибо за приглашение, мать, за доверие! Только к тебе мы не поедем. Я передумал – отвезу тебя в волшебный замок...

– Зачем мне замок?

– Каждая женщина хочет стать принцессой, разве нет?

– Мне уже поздно по возрасту! Я согласна только на королевский статус.

– Хорошо! Поскольку главный маг – я, ты станешь моей королевой. Соглашаешься на такое заманчивое предложение?

– Не знаю, – усмехнулась я. – Говоришь, заманчивое? Меня, как филолога, смущает этимология: заманить, манить, обманывать, мания, магия... Знаешь, игра словами – это мое профессиональное увлечение.

– Ну вот, – обиделся Василий, – снова здорово: при чем здесь обман? Хочешь, сыну твоему позвоню? Скажу, что увожу тебя в гости, потому что ты лучшая женщина на земле! Дай трубу!

– Не дам!

Я даже вцепилась в сумку при мысли о таком звонке, но беспринципный Треха (готовый на все ради хозяина) начал скрести лапой по сумке, пытаясь разжалобить: «Только не бросай нас, только не бросай! Сироты мы!»

– Не надо. Не царапай! – Было ясно, что отступать поздно. – А можно уточнить: ты злой или добрый волшебник?

– Сам не знаю! Ты должна мне помочь в этом разобраться.

– При чем здесь я?

– При том, что со стороны виднее.

– Не всегда!

– Посмотрим! Так ты согласна?.. Ура! Едем! – И он вдруг лихо засвистел по-разбойничьи и взревел: – Такси!

Из-за поворота, как Сивка-Бурка, галопом вылетело такси. Водитель был вежлив и спокоен, ни одежда Василия, ни рыжий барбос его не смутили. Он скромно назвал стоимость «дополнительных услуг», постелил старенькое одеяло, и Треха нырнул в салон, не выказав страха и удивления, как будто поездка в машине была для него делом привычным.

Василий поклонился и галантно придержал дверь:

– Залезай, мать! Подожди, у него подстилка сбилась...

Пока он возился в салоне, из брючного кармана выпал какой-то квадратик. Я нагнулась и подняла забавную открытку, на которой красовались четыре милые сказочные жабы. Морды у них были очень серьезные, глаза грустные и умные, а одеты в средневековые шапочки и кафтанчики. Великолепные персонажи! Я улыбнулась и повертела открытку так и сяк. На обороте некто на великолепном немецком поздравлял liber Василиуса с творческими успехами и желал дальнейшего процветания.

– Эй, Анна! Ты зачем чужие письма читаешь?

– Извини! У тебя есть друзья в Германии?

– Я гражданин мира.

– А письма они адресуют на кладбище?

– До востребования.

– У тебя же паспорта нет!

– Ну и что? Я даю взятки почтальоншам, и они нарушают закон. Я же волшебник-душевед. Но для каждого волшебства свое время.

– Знаешь, волшебник-душевед звучит почти как... душегуб.

– Отлично звучит! Я хорошо знаю, что нужно делать, и подсказываю людям. Хочешь пример? Один немецкий скульптор, человек серьезный и не способный придумывать сказки, получил заказ украсить аэровокзал. Естественно, он захотел изобразить что-нибудь обстоятельное, например оленей. А я отговорил: ну сколько можно? Придумал этих средневековых пупырчатых герров, подарил идею, и теперь наши герры всех веселят в местном аэропортике. Так что все-таки душевед я и не нужно спорить со мной!

– Но...

– Никаких «но»! Я авторитарный волшебник и этим горжусь. Стой, куда полезла? Ты точно хочешь назад?

– Точно. Я побаиваюсь авторитарных душеведов.

– Все равно я до тебя доберусь.

Он гоготнул и, несмотря на габариты, легко и ловко опустился на переднее сиденье.

– В плечах не жмет? – покосился шофер.

– Все нормально.

– Куда поедем?

– На Васильевский... «Фата-моргана».

– Это серьезно?

– Серьезнее некуда. А что?

– Ничего. – Спина шофера изогнулась в подобии поклона. – Красиво там...

– Трогай, командир. И музыку приятную поставь для моей дамы.

Мужичок еще больше смутился:

– Извините, я только джаз слушаю, а это на любителя. Хотите, радио включу?

– Не стоит, давай джаз.

Саксофон был потрясающий: меня просто захватил горячий поток музыкальной страсти. Он унес с собой все события безумного дня, и мои дрожащие от напряжения нервы превратились в мягкие шелковые ленточки. Минут через десять я отключилась...

Теперь я стояла на полянке посреди золотого осеннего леса. Грустно светило неяркое солнце, влажно поблескивала пожелтевшая трава, пахло мхом и грибами. Мимо моего лица, тихо кружась, пролетел один красный лист, второй... Я увидела старых знакомцев: под развесистой березой восседали четыре жабы. Заметить их было нелегко, потому что оранжево-сине-зеленые кафтаны и шапочки сливались с осенней полянкой. Хотя видно было плохо, зато отлично слышно! Пупырчатые герры музыканты деловито настраивали инструменты. Каждый бережно прижимал к груди свое сокровище: скрипочку-виолу, барабанчик, маленькую волынку и тростниковую флейту.

И вдруг откуда-то появился Василий с дирижерской (или волшебной?) палочкой. Он взмахнул, и жабы грянули зажигательную шотландскую джигу. Дирижер залихватски отбивал ритм, а музыка становилась все быстрее и яростнее. Но вот Василий опустил палочку, широко развел руки, и из-за пазухи (а может быть, прямо из груди?) вылетел молодой ворон. Птица стремительно, красиво пошла вверх, делая мощные гребки крыльями. Василий засмеялся, заулюлюкал, глядел, улыбаясь, как ворон поднимается в небо. Потом подмигнул мне и исчез.

...Я резко открыла глаза.

– Ну вот, проснулась наконец! А мы полчаса стоим ждем, а счетчик работает: услуги-то дополнительные!

Василий уcмехнулся и настежь распахнул автомобильную дверь. Из темноты ночи доносился забытый странный звук, похожий на дыхание или шепот: «Ш-ш-што... Пока-а-а...»

– Как будто... море! Где мы?

– На острове. Да чего ты испугалась, матушка? Это не Крым и не Куба – наш остров, Васильевский!

В этот момент Треха, которому надоело ждать, беспардонно прыгнул ко мне на колени и, неуклюже лягнув воздух задними лапами, вырвался из салона на волю.

– Видала, как надо? Неразумная тварь, а понимает. А ты все «чего» да «где»... Взвешиваешь, как в аптеке. Если не интересно, так поезжай домой – я оплачу.

Он выжидательно посмотрел на меня и, видимо, что-то прочел в глазах, потому что снова усмехнулся и протянул руку, помогая выбраться из машины. Такси мягко развернулось и укатило, поблескивая фарами, а мы остались на берегу черной Невы, по которой бежала широкая лунная дорожка. Внизу у воды носился одуревший от счастья пес.

– Надо же, как сверкает дорожка! Я такую только на юге видела...

– Это потому, что сегодня полнолуние. В полнолуние здесь всегда так. Ты лучше назад взгляни – красота какая!

Я обернулась и ойкнула от восторга: прямо перед нами, через дорогу, висел в воздухе белый замок. Снежные башни, сверкающие лоджии, переплеты, огромные окна и серебристые плиты, которыми был вымощен двор, отражали потоки лунного света. От этого замок казался невесомым и плыл, покачиваясь в воздухе, как хрустальный, фантастический айсберг.

– Ну что ты растерялась? Просто жилой массив, ну VIP, конечно, но это неважно! Важно, что архитектор все учел и теперь в полнолуние здесь театр иллюзий.

Он запрокинул голову в небо.

– Вопрос света! От него никуда не денешься! А люди, увы, дрыхнут и этой красоты не видят.

Василий наклонился и погладил Треху.

– Смотри, даже сиволапый песик стал серебристо-бриллиантовым.

– Значит, нам повезло?

– Конечно! Ты много раз в детстве читала про такие замки – сейчас есть возможность туда зайти.

– Но это же иллюзия! На самом деле это современный дом...

– Все относительно! Я всегда вижу то, что хочу видеть, и тебе советую: иначе сойдешь с ума от скуки. Пойдем?

– Нас не пустят!

– Excusez-moi! Я здесь живу.

Я растерянно молчала.

– Кстати, у тебя сегодня голова не болела? А у меня из-за этой луны с утра болит. Очень хочется куда-нибудь кости бросить! Пойдем, Аня, не стесняйся! Сейчас стражника разбудим.

Мы подошли к воротам и миновали охранника, который энергично кивал и улыбался, приветствуя бродягу и пса с самодельным ошейником. А вот на мне, несмотря на красивый плащ, взгляд задержался: я была явно чужая в царстве «Фата-морганы».

– Дама со мной!

Войдя во двор, мы под прицелом невидимых камер в полном одиночестве направились к центральной башне. Когда шагали по серебряным плитам, мне показалось, что сзади зашуршал шлейф. Поднимаясь по ступенькам, я непроизвольно опустила руку, чтобы подобрать край старинного платья. Василий это заметил и одобрил:

– Молодец! Я вижу, ты осваиваешься в нашем сказочном мире!

– Я всегда любила сказки!

– А по тебе не скажешь, ты скорее похожа на разрушительницу иллюзий. И все равно ты моя королева – Королева Здравого Смысла!

– Что? Не хочу такой титул! – возмутилась я.

Однако, вспомнив про рукопись, которую заперла на долгие годы в темном шкафу, замолчала. Потом сказала:

– Ты – волшебник, я – королева, а кто тогда Треха? Он же собака, он не может придумывать сказки.

– Почему не может? Не факт. Лично я понятия не имею, о чем думают собаки. По-моему, как и мы, обо всем. Во-вторых, мне кажется, что он не просто пес, а некий связной! Сквозит туда-сюда между мирами. Хотя это лишь моя догадка. Треха – хитрая бестия, и прямых доказательств нет.

Я почувствовала, что становлюсь счастливой: меня называли умной, талантливой и даже гениальной, но королевой... Титул присвоили впервые, и путешествовать в компании волшебника и лунного пса тоже не приходилось. Это было потрясающе!

Кабина лифта мягко и быстро взвилась вверх и, к моему удивлению, остановилась перед одной-единственной дверью: больше на лестничной площадке квартир не было. Такое я видела впервые и задала дурацкий вопрос:

– А где соседи?

Василий рассмеялся:

– Здесь начинается другой мир, Аня, с которым ты еще не знакома. Это мой мир, моя вселенная. Какие тут могут быть соседи? Добро пожаловать в Лунный дворец!

Дверь открылась, и мы проследовали в просторный высокий холл, где он снял с меня плащ и, встав на одно колено, сохраняя серьезность, переобул в тапочки с розовыми помпонами. Это было смешно и забавно: бородатый принц в ватнике и бледная, не очень молодая Золушка. Потом принц жестом пригласил следовать далее.

Мы вошли в странную гостиную, где половину стены занимало огромное окно-фонарь, из которого лился лунный свет. Треха с достоинством льва разлегся на ковре и превратился в серебряного сфинкса.

– Вот, Аня, это Небесная гостиная. Полетаем?

Василий любезно поставил рядом два белых кожаных кресла с прозрачными ножками, которые напоминали облака, висящие в воздухе.

– Это моя идея: я посвятил ее невесомости. Обожаю летать во сне. А ты?

– Никогда не летала, – соврала я, чувствуя волнение и легкую злость от непонятной ситуации. – Я абсолютно нормальный человек.

– А я? – Он головокружительно улыбнулся, и бедное мое сердце замурлыкало под этим ласковым и веселым взглядом.

– Не знаю... Я думаю, что мне все снится. И ты, наверное, тоже.

Он рассмеялся тихо, но от души:

– Отчасти ты права. Сейчас попробую тебя удивить.

– Не надо, – прошептала я, и тут он пропал, как будто его и не было.

Глава 15

Мог ли этот мастер иллюзий стать птицей и вылететь в окно? Или невидимкой уйти сквозь стены? И что теперь мне делать в этой лунной башне одной? Сидеть и смотреть в глаза серебряному сфинксу?

Словно угадав мои мысли, Треха широко зевнул и выбежал из комнаты, цокая когтями: ему явно не было до меня никакого дела. Мое одиночество стало полным. А вдруг меня сейчас превратят... ну не знаю... во что-нибудь... Я крепко сжала в ладони телефон и поняла, что на самом деле мне не хочется уходить из Лунного дворца, где живет сумасшедший гипнотизер, фокусник или волшебник.

– Ну и превращусь – тем интереснее. Надеюсь, что не в муху. Не убегать же теперь отсюда? – прошептала я, страшно волнуясь, и от нечего делать вошла в удивительное окно.

Картина была сказочной: со всех сторон обступал черный океан с яркими звездами, и возникло неудержимое желание раскинуть руки, нырнуть и поплыть вверх, к манящей, идеально круглой луне. Не отдавая себе отчета, я шагнула вперед и случайно посмотрела под ноги – мой взор скользнул вниз и беспрепятственно прошел насквозь, до самых дворовых плит! Подо мной был стеклянный пол, прозрачный, как вода. Я будто чайка парила над серебристой мостовой! Я, которая с детства боялась высоты! Сердце начало замедлять бег – мне представилось, что сейчас умру.

– Спасите! Мне плохо... Вот-вот остановится сердце! Кто-нибудь, выведите меня отсюда: здесь очень, очень страшно!

– Лови ее, пес!

Треха схватил меня за край одежды и потянул назад. Весь его вид выражал возмущение: «Ведите себя пр-р-рилично, дама! Вам нечего делать внутри волшебного кристалла, потому что вы не вер-р-рите в сказки! Не переходите гр-р-раницу!» Потом подтолкнул носом, и я со всего размаху плюхнулась в свое «облако».

– Василий! Мне плохо!

– Сейчас, сейчас. Это голова с непривычки закружилась! Ты действительно не приспособлена к полетам! Вот возьми, обними закат и согрейся.

Меня закутали в красное одеяло.

– Так лучше? Ну надо же! А я всю жизнь обожаю высоту и завидую птицам.

– Ты? Но... это же... не ты! Простите, вы кто?

Я вскочила с кресла. Передо мной стоял и улыбался симпатичный джентльмен в шелковой голубой тунике, уютных вельветовых брюках и домашних туфлях с загнутыми носами. Господин лишь отдаленно напоминал Василия, но это был не Василий! Борода, которая раньше роскошным руном спадала на грудь, превратилась в коротенькую бородку герцога Гиза. Беспорядочные кудри кольцами были тщательно зачесаны назад (как в театре), и у меня возникло подозрение, что под ними прячется маленькая лысина. Пронзительные, круглые, как у птицы, глаза насмешливо посверкивали.

– Ты садись, садись...

Я плотнее прижалась к кожаной спинке и притихла в облачном кресле.

– Подожди, Аннушка, включу свет на полные обороты.

– Зачем?

– Чтобы ты меня рассмотрела – будем заново знакомиться.

Комнату залил яркий электрический свет, в котором бесследно растворилось лунное сияние.

– Аня, скажи честно, кто тебе больше нравится: я или этот бомж в солдатском ватнике?

Он мягко, по-кошачьи, скользил взад-вперед по комнате, и как-то незаметно, словно из воздуха, на прозрачный столик приземлилась бутылка виски, три бокала, блюдо с закусками. Последними появились пепельница и сигара.

– Простите, а куда делся Василий?

– Исчез. Растаял. Ты даже не представляешь, как он мне надоел за это время! Я так счастлив, что наконец избавился от этого голема. Понимаешь, я его просто придумал, а он стал реальнее меня!

– Ты... вы... его придумали? Звучит ужасно...

– Что в этом ужасного? Я же лучше... Ты привыкнешь.

– Никогда! – отрезала я со всей искренностью.

– Сопротивляться бесполезно: я обещаю, что цыган не вернется.

– Никогда?

– Никогда! Но ватник и сапоги лежат в мешке, в ванной. Можешь посмотреть на эти реликвии.

– Так кто же вы?

– Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный...

– При чем здесь Одиссей?

– Увы, это мое настоящее имя, а Василий лишь скромный псевдоним! И не цыган я, а грек-понтиак, сын университетских преподавателей, некогда переехавших в наш славный город. По профессии – психолог, по призванию – волшебник, в общем, обыкновенный экстрасенс.

– А... картины?

– Мои, не отрицаю. Как художник тоже известен, хотя это неважно: к счастью, я во многом талантлив.

Мы замолчали. Обаятельный и успешный господин, не обделенный чувством юмора, только что легко и непринужденно сжил со света бедного моего Василия. Но я почему-то не возмущалась. Наоборот, не могла отвести взгляда от этих круглых, птичьих глаз.

– Простите, вы не представляете, как мне жалко...

– Василия?

– Д-да, и особенно тот рассказ: как обменял комнату на машину, как купил цинь, как дрался... Это было так зажигательно... А оказалось обычным враньем?

– Это чистейшая правда, дорогая нюй-куй, только я немножечко отредактировал рассказ. А в остальном все так и было: и машина, и комната, и цинь, и драка... Кстати, если тебе не нравится Одиссей, называй меня по-немецки Василиусом.

Он наполнил бокалы.

– А почему три? Мы кого-то ждем?

Василиус поморщился, как будто обжегся.

– Увы, нет. Это для ушедшей. – Он кивнул на бутылку: – Точно такая, как та, магазинная, из-за которой и случился весь наш кошмар. Желания должны осуществляться, не так ли?

– Звучит немного цинично... Бедное пропащее дитя!

– Пропащая? О нет! Очень творческая девочка была, между прочим, но злая на жизнь. – Василиус усмехнулся. – Она устроила этот алкогольный скандал в знак протеста.

– Против чего?

– Против всего: против меня, например, против тебя, несправедливости этой жизни...

– Да уж, творческая особа, Есенин в юбке!

– Она юбки терпеть не могла! Не ревнуй так откровенно – вы чем-то похожи.

Я вспомнила, как нагло и цинично рассматривала она мою тощую интеллигентную фигурку, лишенную соблазнительных выпуклостей и изгибов. У меня не было аргументов, пришлось отвести глаза – тогда леди Рубенс глубоко и сладко вздохнула, и по белоснежной рубашке пробежала мягкая округлая волна...

– Ну уж нет! Я – и эта бомжиха?!

Мой собеседник укоризненно пожал плечами:

– Я думал, тебе нравятся бомжи, я ведь тоже...

Василиус залпом опрокинул бокал, помял в пальцах гламурную сигару и неожиданно извлек откуда-то пачку «Беломора».

– Не были аристократами – и нечего привыкать, правильно говорю?

Он сосредоточенно курил, щурился, молчал, и я вдруг подумала, что никуда не делся мой цыган и это еще большой вопрос, кто из них настоящий: Василий или этот странный Одиссей? Наконец Одиссей-Василиус с силой смял окурок в пепельнице и сказал:

– Все! Хорош друг дружкой любоваться. Я готов продолжить нашу беседу. Кстати, забыл сказать: Валентина не бомжевала. Все чин по чину: квартирка-студия, интерьерчик неплохой, карманные деньги всегда водились. А кто оплачивал, кто давал и за что, она никогда не рассказывала. Вернее, рассказывала, но этих историй было за миллион.

– Например?

– Ничего интересного: все из дамских романов.

– Она же профессиональный музыкант?

– Скорее всего. Самой достоверной мне показалась версия, что она потеряла работу в оркестре из-за своего вольнодумства. Еще есть вопросы? Я за то, чтобы все выяснить, между нами должно быть все ясно.

– Почему?

– На самом деле ты уже догадалась почему, только я произнесу это вслух потом.

Да, я догадалась, что он имеет в виду, но вместе с радостью поднялась обида и перехватило дыхание.

– Ты все врешь! Вы были любовниками! Это ты снимал ей квартиру!

Мне было стыдно: имя Валентины подействовало как соляная кислота, которую выплеснули в лицо, – на минуту даже потемнело в глазах. Однако мой собеседник сохранял полное спокойствие и смотрел почти с профессиональным интересом.

– Я всегда подозревал, что у тебя заниженная самооценка, несмотря на внешнюю успешность. Но чтобы настолько... Милая нюй-куй, мы никогда не были любовниками, хотя я ей очень нравился.

– Я тебе не верю!

– Это твои проблемы. В утешение скажу, что ты единственная женщина, с которой мне интересно и по которой я скучаю. Единственная! Ты услышала меня?

Он был обворожительным, мужественным и спокойным; не только Валентина, любая женщина мечтала бы о нем! На минуту я почувствовала себя на вершине блаженства. А как я сейчас выгляжу? И тут увидела свое отражение в стеклянной крышке стола. Нет-нет, это злобное, красное и растрепанное существо вовсе не я! Не нужно злиться. Не нужно волноваться. Чтобы отвлечь Василиуса, быстро спросила:

– А где ты нашел эту леди Рубенс?

– Мы музицировали, играли Шопена в четыре руки на берегу канала. Не веришь?

– Нет...

– Напрасно – я редко вру. Впрочем, ты права, есть маленькая неточность: я не играл – я, как всегда, дрался.

– Не складывается у тебя с музыкальными инструментами.

– Не говори. – Василиус в притворном расстройстве поднял к потолку глаза, призывая высшие силы, и решительно выдохнул. – Карма! Карма у меня, видно, такая антимузыкальная... Итак, слушай! Около парадного стоял настоящий «Бехштейн». Видимо, кто-то переезжал. Мимо шла прекрасная девушка с русой шевелюрой...

– Шевелюрой?

– Да, она побрилась после, у нее что-то в жизни не ладилось, но это было потом. А тогда роскошные были волосы, и девушка открыла крышку пианино и стала играть, причем очень неплохо! Я заслушался. Канал, набережная, Шопен и красавица... Тут прибежали какие-то люди (наверное, хозяева), закричали, что бомжи ломают инструмент, и набросились на нас. Пришлось дать сдачи, взять ее за руку и убежать.

Я представила себе эту картину ярко, как в кино, и покачала головой.

– Куда ты смотришь, Анна? – Он встал, выключил свет и невесело пошутил: – Я все сказал! Очная ставка с Валентиной закончена.

Я невольно оглянулась.

– Не беспокойся, она уже ушла... Шучу.

Василиус прошелся по белому ковру и долго смотрел в свое волшебное окно.

– Аня, сегодня какая-то ночь бесконечная, все длится и длится. Я думал, светает, а луна на месте и даже ярче горит... Подойди сюда.

Я встала и осторожно вошла в эркер: за мощным плечом Василиуса это было совсем не страшно, наоборот, мы крыло в крыло парили над лунным морем.

– Ты удивительная женщина, Анна, в тебе есть некий магнетизм. Ты веришь, что, если сильно повезет, можно встретить человека, с которым захочется вместе жить и умереть?

– Не знаю я...

Мне вспомнился Игорь: это было, казалось, тысячу лет назад. Но ведь было же! А боги и вправду жаждут – дают и отнимают, и кто-то обязательно остается один.

– Нет, правда, так бывает! Только очень редко. Послушай старого циника...

Неожиданно он обнял меня и повернул к себе.

– Ты ведь не красавица, Аня, но черты лица изящные, как у дам в старинных манускриптах. А про твои глаза вообще молчу – просто лесная русалка. Заворожишь – и любой мужик с радостью в омут нырнет! И душа у тебя странная, необычная: мимо не пройдешь – остановишься. Ты притягиваешь как магнитом...