Текст книги "Назначенье границ"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Только что он солгал в вещи куда более важной. Он не знал. Подозревал, что с ним делятся информацией, что помогают понемногу, что не так уж торопятся воевать. Подозревал, но не знал точно – до сегодняшнего утра, когда бессмысленно самолюбивый, громогласный и бестолковый светоч всея ереси перехватил контроль над советом так, будто всю жизнь только этим и занимался. Рискнул, раскрылся. Прежний де Немюр был удобнее, нынешний может оказаться страшным противником. И сейчас разговор пойдет об этом.
– Я могу еще чем-либо помочь Вашим Высочествам?
– Ваше Преосвященство, кто будет командовать армией? – и на самом деле этот вопрос значит «Кого мы будем поддерживать? Право выбора – ваше.»
– Д'Амбли, если у вас нет возражений.
– Ди Кастильоне погиб?
– Пропал, скорее всего погиб. Почему вы предпочитаете его, Ваше Высочество?
– Я предпочел бы де ла Валле, но Кастильоне иностранец, романец с самого юга, почти вне подозрений в вопросах… вашей веры – и умеет, умел ладить с людьми. Но если он был с авангардом… – де Немюр пожал плечами, – тогда вы правы и он не подходит, даже если уцелел.
Я бы тоже предпочел де ла Валле, подумал епископ. Я бы предпочел, чтобы будущий, не желаю думать – «несостоявшийся», муж моей племянницы был здесь, засыпал, едва опустившись в кресло, шлялся неизвестно где, ночевал у половины столицы, переведывался с другой половиной, приносил на подпись дикие проекты, рассчитанные до последнего гвоздя и последней медной монетки, проходил через лабиринты столичных интриг с грацией слепого носорога… я бы знал, что мне есть на кого оставить и город, и страну, и дело. Я, наверное, схожу с ума, но почему-то я совершенно уверен, что Марк жив.
– Вы, Ваше Высочество, будете настаивать на том, чтобы решающее слово в вопросе об управлении новыми землями принадлежало вам?
– Да, Ваше Преосвященство. И я предпочел бы стать королевским представителем.
– Дижон… лежит неудобно близко к вашим собственным владениям. Неосторожные люди могут подумать, что вместе ваше герцогство и эта часть Бургундии способны образовать государство в государстве, – если не просто государство. А есть еще север, начисто проеденный ересью север, который не восстал в этот раз, только потому что не успел.
– Мы надеемся, – сказала принцесса, – мы молим Бога, чтобы до этого не дошло.
– Почему же, Ваше Высочество? – удивился канцлер. – Я думаю, что в этом случае даже ваша франконская родня поспешит компенсировать вам… едва не нанесенный ущерб. – то, что вы, благодаря их действиям, чудом не оказались в ссылке, если не в могиле.
– В первое время – да, – «святая Урсула» снова улыбнулась. Лучше бы она этого не делала, этой улыбкой можно было колоть лед. – Но не думаю, что это государство просуществовало бы долго. И мы с ним. Для северян Ромская… церковь, Ваше Преосвященство, это внешняя угроза. Ее можно какое-то время терпеть, тем более, что Бог обещал верным победу, а неверные рано или поздно окажутся в геенне огненной. А вот реформы изнутри они не потерпят, она для них слишком опасна.
– Реформы, Ваше Высочество? Вы считаете, что… учение Вильгельма нуждается в поправках?
– Вильгельм… – принцесса с почтением наклонила голову. – Когда я читаю книги о его времени и смотрю на наше, мне легко его понять. Он очень многое видел правильно – но не верил, что люди способны противостоять искушениям. И решил, что если убрать источники – все, сразу, то люди увидят Бога… и тогда уже, конечно, доброй волей не отвернутся от Него, а слабым поможет община.
Епископ Ангулемский кивнул. По этому пути уже пытались когда-то пойти, валуны на дороге обнаружились очень быстро. Вильгельму незнакомство с церковной историей было простительно, куда хуже, что ее, кажется, забыли и в Роме.
– Но похоть не заключена в женщине, а продажность в деньгах. Всех дверей не закроешь. Плоды этой смоковницы – нищета, предательство, бесконечная война… и забвение Бога. Вильгельм начинал с права читать Книгу без посредства священника – его последователи закончили запретом на грамотность… Нужно зайти с другого конца. С Писания, с общины, с подхода. И не надеяться, что все придет сразу.
Дальше можно не продолжать, источник известен.
– «Для того, чтобы освятить труд, не нужно ограничивать трудящегося в орудиях или сроках – достаточно сделать работу частью молитвы, вложить в нее душу.» – я не знал, что вы читали псевдо-Валерия Севильского.
Работа «Против тюремщиков», приписываемая знаменитому теологу шестого века, была «обнаружена» всего 20 лет назад, автор неплохо имитировал строй мыслей настоящего Валерия, и еще лучше – его иберийскую латынь, но все же недостаточно хорошо. Да и объект атаки был слишком близок к нашим дням, чтобы не заподозрить подделку. Епископу Ангулемскому всегда казалось странным, что псевдо-Валерий обращал свои инвективы на практику вильгельмиан, ни словом не касаясь самих положений веры.
– Приходится, Ваше Преосвященство, – теперь принцесса улыбается совсем по-другому. – «К Ефесянам» пять, двадцать два.
«Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу»… Мужьям, как Господу… Если это правда, если это правда, а не очередной маневр, что, впрочем, легко проверить… Ну что ж, он и сам сочиняет пьесы под псевдонимом – и они неплохо идут, ведь год-два для пьесы это неплохо – почему бы Его Высочеству не писать богословские трактаты?
Боже мой… если так пойдет дальше, не грозит ли мне узнать, что Ее Величество Хуана – не сумасшедшая курица, а дальновидный государственный деятель?
– Каких только глупостей, – вздохнул герцог де Немюр, – не сделаешь в девятнадцать, когда тебе кажется, что достаточно объяснить людям очевидные вещи… Однако теперь, когда вопрос о намерениях ясен, может быть, мы вернемся к обсуждению кампании?
Вопрос ясен, ясней некуда. В делах веры псевдо-Валерий опасней франконцев, эти выдохнутся лет за двадцать, а вот реформированное вильгельмианство может вообще не умереть само по себе. Но… но когда мы начинаем предпочитать предателей и убийц тем, кто пытается жить в мире – разве можно увидеть руку сатаны яснее? И стоит порадоваться тому, что правый путь так полезен для государства.
– Конечно, Ваши Высочества.
17 мая 1451 года, окрестности Рагоне, ночь
Полночь наверняка уже миновала. От холода разнылся рубец на голени. Достаточно свежий, может, месячной давности – отметил Марк, проведя пальцами по чулку. Он попытался вспомнить, где разжился подобным украшением. Очередная дуэль? Нет…
Ночное нападение, и – если ощущение усталой скуки не обманывало, – уже не первое. За день до отъезда из Орлеана, когда генерал де ла Валле уже получил все распоряжения от канцлера и готовился к отбытию в бывшую Западную армию, которую отзывали с границы с Арморикой. Тогда он не стал слишком задумываться, кому именно перешел дорогу, оставил это д'Анже. Сейчас казалось, что покушение было отнюдь не случайным, и подстроил его не очередной разгневанный муж или не преуспевший на дуэли «длиннобородый», и даже не кто-то из возлюбленных родственников, а тот, кто знал, с чем предстоит столкнуться армии генерала де ла Валле. Задержать графа, который получил только легкую рану, не удалось, как не получилось и убить. Зато он раскрыл маленькую хитрость д'Анже: оказывается, по пятам за Марком ходило целых четверо романских наемников, переодетых простыми горожанами. Впору обидеться за такое неверие в силы подчиненного, но Марк уже несколько лет больше ценил не шанс щегольнуть храбростью и мастерством, а возможность побыстрее покончить с очередной утомительной возней.
Марк задумался, почему кто-то счел его костью в горле. Он был не единственным в Аурелии генералом, не единственным сторонником канцлера. Кому могло взбрести в голову, что армия, лишенная де ла Валле, не сможет противостоять вторжению тридцати пяти тысяч франконцев? Изысканный комплимент, который стоил даже очередного шрама!..
Вот только рядом с де ла Валле были еще минимум трое, готовые принять руководство армией на время болезни или даже в случае гибели генерала. Все трое – его ставленники, равно верные ему, канцлеру и короне. Увы, именно в такой последовательности, как Марк ни старался убедить подчиненных в том, что служить нужно Аурелии и только Аурелии. Короли и королевы смертны, канцлеры приходят и уходят, но страна должна существовать до труб Судного Дня.
Может быть, из Трира все это выглядело несколько иначе? Победы считались победами генерала де ла Валле, а де Фретель, д'Амбли и ди Кастильоне пока оставались в тени.
«Где они сейчас?» – задался вопросом Марк.
Де Фретель и д'Амбли должны были сопровождать основную часть армии. Пьетро ди Кастильоне Марк взял с собой, решив, что куртуазный и рассудительный романец пригодится в таком нелегком деле, как арест офицеров по списку д'Анже.
Вспомнилось, как по дороге Пьетро захотел свернуть чуть южнее, к Каталаунским полям. Всего-то пару дней назад это было, а казалось – многие годы назад. С ди Кастильоне всегда так получалось, он был легким на подъем, скорым на улыбку и шутку. Тогда еще оба не знали об опасности, поджидающей впереди, и смогли себе позволить сделать небольшой крюк. Ренье увязался следом, и оба старших получили немалое удовольствие, по памяти пересказывая «неучу» описание битвы по Иордану.[3]3
Историограф VI в., автор трактата «Getica», описывающего историю готских племен.
[Закрыть]
Адъютант не остался в долгу и засыпал наставников десятком вопросов, ответить на которые ни Марк, ни ди Кастильоне не смогли.
– Я не сомневаюсь в исходе – вот поле, которое сулили нам все наши удачи! И я первый пущу стрелу во врага. Кто может пребывать в покое, если Аттила сражается, тот уже похоронен! – процитировал речь Аттилы Пьетро.
– И кто же за ним записывал? – ухмыльнулся во всю физиономию сьер Дювивье. – Я вот думаю, что он попроще выразился. Ну, например, так – эй, гунны! Надерем-ка…
– Молчите, съер! – с притворной суровостью рявкнул Марк. – Не оскверняйте своими невежественными выдумками…
– По сути юноша прав, – ди Кастильоне улыбнулся. – Однако ж, древней истории надлежит нести в себе величие. Смотрите, а вот и холм!
Легендарный холм, за который сражались две армии, оказался весьма невыразительным. То ли за тысячу лет – осознав этот срок, Марк поежился – его размыло дождями, то ли он всегда был таким, не слишком большим. Удобная позиция, за нее стоило бороться.
Ренье холмом не проникся, а вот ди Кастильоне он слушал, жадно впитывая каждое слово, и даже от насмешек за то, что сам не удосужился к семнадцати годам прочесть повествование Иордана, не отбивался. Зато потом он потребовал показать ему, где чьи войска располагались, как происходила битва, и Марк едва не вывихнул себе голову, ориентируясь по солнцу и соотнося описание с пейзажем.
– Я бы на их месте Аттиле уйти не дал, – заявил под конец адъютант. – А вы?
Марк и Пьетро дружно пожали плечами. Не всегда можно понять, прав или ошибался любой полководец, принимая решение. Человек предполагает, и предполагает порой не так уж плохо, но Бог – располагает, и свершится лишь то, что в Его воле. По молитве святого Эньяна, епископа Орлеанского Господь позволил Аэцию и королю Теодору спасти город в самый последний момент, когда стены уже трещали под натиском таранов. Могло случиться иначе – промедли войско лишь на час, кто знает, как все обернулось бы…
Господь не попустил «бичу Божьему» разрушить город и победить армию готов и ромеев. В последний миг он сменил гнев на милость; увы, так случалось не всегда. Когда-то Аурелия потеряла Марсель лишь потому, что ветер помешал сборной эскадре Аурелии и королевства Толедского успеть вовремя.
Теперь же… Марк покосился в сторону гигантского пепелища. Кто победил? На чью сторону встал Господь в этой битве?
Даже этого не поймешь: де ла Валле был единственным живым на поле боя. Все остальное превратилось в прах. Неужто на армию еретиков пролился огненный дождь? Сперва огненный, затем кровавый. Библейское чудо.
Память встопорщилась ершом, споря со словом «чудо».
То ли холодный ветерок скользнул по спине, то ли страх облил ее потом: может, и не чудо вовсе, а худшее из деяний Нечистого? То, за которое и в Роме, и в Трире без лишних слов, после недолгого расследования предают смерти, как продавших душу Сатане?
Когда-то отец велел выпороть Марка лишь за то, что тот слушал рассказ старухи, кормилицы коннетабля де ла Валле. Кормилицу не наказали – какой спрос с неграмотной северянки, но семилетнему наследнику коннетабля уже полагалось отличать назидательные истории от богохульных. Согласно той сказке, далекий предок коннетабля, франк Дагоберт, был самым настоящим подменышем, младшим сыном короля фей.
– Глаза у него были зеленые, как у тебя, проказник, – смеялась кормилица. – Не знал он поражения, не ведал ни в чем отказа, прожил девяносто девять лет, а потом феи забрали его назад в холмы. От него-то и порода ваша такая удачливая…
– Я не из народа фей! Я… христианин! – обиделся маленький Марк, вытаскивая из-под рубахи крест.
– Так жена-то его, добрая госпожа Радегунда, была человечьего роду-племени…
Марк сдуру поинтересовался у воспитателей, правду ли говорила кормилица. Единственное, чего добился – вдвое более суровой, чем обычно, порки. Отец, вопреки обыкновению, собственноручно взялся за розги, пообещав вложить в наследника страх Божий и надлежащее разумение. Впрочем, историю он не опроверг. Он вообще ничего не сказал на этот счет, и Марк заподозрил, что семейная легенда содержала в себе немало правды. В конце концов, сестра короля Артура тоже была феей!..
Марк де ла Валле уже много лет слышал о себе то, за что отец своими руками удавил бы порождение своих чресл. Военные успехи и благосклонность столичных дам, упрямую живучесть и богатство ему, разумеется, подарил Сатана. Разве верная служба, владение шпагой и те самые зеленые глаза сказочного предка могут помочь добиться подобного успеха? Странное дело, коннетабль тоже был удачлив на поле боя и в альковных делах, до ссылки в Нарбон его состоянию завидовали многие и многие, вышел без единой царапины из двух десятков дуэлей – а сплетен подобного сорта о нем не ходило.
Генерал вздохнул и пожал плечами. Слухи давно уже не казались даже забавными. Вот пользу они порой приносили – и франконские вояки больше, чем следовало, остерегались «слуги Дьявола», да и в армии любили пошутить, что сам Сатана сражается на стороне Аурелии, а, значит, победа достанется солдатам генерала де ла Валле если не с Божьей помощью, так трудами Нечистого.
Тревожная пустота на груди заставляла предполагать, что количество шуток на сей счет переполнило чашу терпения небесных сил, и сплетня обернулась сущей правдой.
– Вы хорошо все обдумали? – ди Кастильоне встал напротив, словно намереваясь не пустить Марка к выходу из палатки.
– Хотите знать, не спятил ли я? – прямо спросил Марк. – Нет, не спятил.
Романец досадливо вздохнул, откинул со лба волосы. Де ла Валле знал, что смутил его подобной прямотой. Пьетро предпочитал быть обходительным там, где это возможно, и не любил положений, в которых приходится становиться грубым.
– Это франконцы подумают, что спятили, да и прочие с ними заодно, – улыбкой сглаживая неловкость, пояснил Марк. – Когда поутру обнаружат себя не там, куда шли.
– Но как?
– Кознями дьявола, конечно, – подмигнул де ла Валле.
– Мой генерал, чтобы выполнить задачу, я должен ее понимать. Мне кажется, я имею на это право.
Ди Кастильоне, конечно, имел – право отправляющегося на смерть. Решение разделить авангард армии на четыре отряда, которые должны втянуть противника в бой, не сулило ничего другого всем пяти тысячам аурелианской армии. Всем. От солдат до командующего. Сообщению, что Арелат и Алемания тоже выступили, в штабе не удивились, удивились отданным распоряжениям.
Пять тысяч против ста. Нелепый, безумный приказ. Марк прекрасно понимал, как воспримут его остальные, не только ди Кастильоне. Генерал де ла Валле сошел с ума, решил погубить авангард армии и погибнуть сам, чтобы замедлить продвижение франконцев. Ему же нужно было не замедлить, а сделать так, чтобы за часы от рассвета, когда вражеские армии обнаружат себя и черт не знает, где, до полудня, противник хотя бы попытался собраться, перестроиться и дать бой. Меньше всего надежды было на франконцев. Им нужно помочь… всем, но франконцам сильнее прочих.
Объяснить, в чем именно дело, Марк не мог. Этому надлежало оставаться тайной до последней минуты.
«Ты должен дать бой, иначе ничего не выйдет. Связать боем основную часть войска – только после того, как будут очерчены границы…»
Все же приказ будет выполнен. Де ла Валле недаром столько сил вложил в подвластную ему армию. Не только в дисциплину и доверие офицеров, не только в обеспечение должного – и небывалого для Аурелии – снабжения.
Пять лет назад Марк получил назначение в Западную армию, стоявшую на границах Арморики, и, вернувшись с отчетом к д'Анже, покачал головой: «Делайте со мной что хотите, но при нынешних порядках я отказываюсь! Я так просто не умею…». Канцлер поинтересовался, чего же не хватает де ла Валле для того, чтобы принять командование, получил список необходимого и с улыбкой сказал, что семейству де ла Валле пора возвращать некогда конфискованное у коннетабля, ибо в те славные времена коннетабль закупал оружие и провиант на свои доходы. Марк тоже посмеялся: он предпочел бы остаться без поместий и доходов, но платить за все должна казна, а не полководцы.
Половину из требуемого он получил сразу, половину – в течение года. Легче де ла Валле не стало: хоть Западная армия и прослыла чудом, где платят – и вовремя! – жалованье, интенданты если и воруют, но мало и стыдливо, и не приходится закупать амуницию за свой счет, но тут же обнаружилось, сколь многих устраивали прежние порядки. Нет жалованья – значит, можно украсть, ограбить, отнять и чувствовать себя правым. Не хватает припасов – можно продать на сторону или своим же остатки, а крупу в котле заменить лебедой, все равно ведь разница уже незаметна.
Обиженных оказалось едва ли не вровень с довольными, но Марк равнялся только на мнение вторых, и пресловутое семейное упрямство де ла Валле победило, а служба в Западной армии стала считаться лучшим началом карьеры для юнца благородного семейства. Даже некоторые вильгельмиане, скрипя зубами, отдавали сюда своих сыновей. Многие вылетали прочь с треском или тихо, но многие и оставались. Сейчас те, с кем Марк начинал, в ком он опознал родственные души, уже служили на юге и востоке. На смену им пришли другие – и они тоже выполнили бы любой приказ своего генерала.
– К утру все армии выйдут сюда, к Рагоне. Они будут огорошены этим, и нападение их удивит. И если они к полудню все, все окажутся здесь в долине, наше дело – сделано. После этого нам не о чем беспокоиться. Этих армий больше не будет.
– Как? – настойчиво повторил Пьетро, потом уставился на приколотую к пурпуэну пышную белую розу. – Вот это нам поможет? Цветок?
Марк молча кивнул, глядя романцу в глаза. От розы исходило голубоватое сияние и тянуло холодом. Ди Кастильоне осторожно повел над ней ладонью, тряхнул головой.
– Это какой-то патриотический дьявол…
– Вы почти правы, Пьетро, – усмехнулся Марк. – И он на нашей стороне.
Может быть, стоило рассказать именно романцу о том, что на самом деле произошло несколько часов назад. Он бы понял, понял и гордился бы. Однажды его предки уже стояли на этой земле, историю их подвигов ди Кастильоне помнил наизусть. Но Марк поклялся хранить тайну. Ни о происхождении цветка, ни об остальном говорить нельзя. Да и как перескажешь ночной разговор? Слишком мало укладывалось в слова.
«Это – моя земля. Скоро она будет твоей…» – но дальше-то шел рассказ о рубежах и о том, что кто-то должен становиться землей, на которой живут люди. Как говорить об этом?
Пьетро улыбнулся привычной теплой улыбкой, откинул полог, пропуская генерала вперед. Де ла Валле вышел в рассветные алые сумерки, глубоко вздохнул.
Марку предстояло нанести этой земле жестокую рану. Видит Бог, не окажись он в безнадежном положении – не решился бы поступить так. Обратить плодородную землю в пустыню уже грех, но беда даже не в том. По ту сторону будут стоять люди, обычные живые люди, пусть они ошибаются, пусть несут на земли Аурелии разрушение и ненависть, но вильгельмиане верят в того же Бога, пьют вино и едят хлеб.
Дело не в них самих, а в том, что следует за ними по пятам. В крови невинных, которая прольется в землю и во тьме, что опустится следом.
И что подумают в Орлеане? Не приучит ли их случившееся ждать чуда вместо того, чтобы точить саблю и подковывать коня? Не покажется ли им, что всесожжение – лучший способ борьбы с врагом?
Никакого счастья полученная возможность остановить нашествие не принесла, только тоску и прорву опасений. Он знал, что поступает правильно, но предчувствовал и цену, которую придется заплатить. Не только ему, не только тем, кто погибнет в бою – всем. Даже тем, кого он спасет, оборвав с цветка первый лепесток.
Другого выхода нет, но этот тоже отвратителен.
– Сьер Дювивье, вам пора отправляться! – адъютант топтался у палатки, теребя в руках запечатанный пакет. Марк сунул ему еще и сумку с приказами канцлера. – Я хочу, чтоб через сутки вы уже были у д'Амбли!
Племянник канцлера обиженно хлопал глазами – ну как же, что-то затевается, а его генерал отправляет в тыл, с пакетом, который может отвезти любой вестовой. Марку очень хотелось надрать Ренье уши. Публично, чтобы обиделся и умчался галопом, не оглядываясь.
Дювивье почувствовал намерение и, надув губы, отправился к уже оседланному жеребцу. На прощание скорчил сердитую рожу, явно обещая пожаловаться на такое обращение дядюшке. Марк помахал ему рукой, от сердца отлегло: мальчишка уцелеет.
Труднее всего оказалось ждать. Смотреть из седла через зрительную трубу, как гибнут люди, как четыре ошалелые армии, вышедшие с рассветом невесть куда, слишком медленно, неохотно принимают навязанные им стычки. Следить за сумятицей во вражеском лагере. Надеяться на то, что хоть кто-то из своих уцелеет. Молчать в ответ на вопросы «зачем?», «для чего?», «на что вы надеетесь?!».
Потом настало время расстегнуть булавку и стиснуть в ладони колючий стебель. Шипы впились в ладонь. Белый лепесток полетел к земле, и когда он упал, над полем начали сгущаться гневные черные тучи.
Пламя хлестало с неба упругими ливневыми струями, алая волна накрыла поле от горизонта до горизонта. Люди кричали, умирая, падали на землю, превращались в черных скрюченных букашек. Вокруг Марка образовалось кольцо сухого, раскаленного воздуха, но его огонь щадил, и это казалось страшнее смерти. Генерал принужден был сидеть на коне, смотреть, слышать и ждать, что обрушенному им огненному дождю все же придет конец. Ждать и бояться, что не выдержит.
«Что будет на твоей земле – зависит от тебя…» – так чем же он стал, если позволил свершиться подобному?
Конь взбрыкнул, выкинув Марка из седла, умчался туда, в огонь, и тогда де ла Валле заплакал, сжимая в кулаке проклятый цветок, и рванул еще один лепесток, умоляя о том, чтобы все кончилось, и еще – о забвении.
И хлынул на землю, усмиряя пламя, дождь. Соленый кровавый дождь…
22 мая 1451 года, Орлеан, вечер
Племянник лицом и характером, к счастью, удался в отца, а не в мать. Сестра, как и сам Филипп д'Анже, рано обнаружила склонность к черной меланхолии, но, в отличие от него, не нашла себе занятия, способного держать меланхолию на расстоянии. А Ренье был круглолиц, круглоглаз и жизнерадостен за пятерых, так что рядом с матерью смотрелся совсем неплохо, а отдельно от нее – производил много лишнего шума, но это можно было терпеть. Сейчас юноша сидел смирно, на вопросы старался отвечать точно и четко, и это само по себе не говорило о произошедшем ничего хорошего.
– Повтори еще раз. Вы стали лагерем и ты…
Привычный список обязанностей по привычной же и до беспамятства отработанной процедуре. Канцлер выжимал племянника как губку уже второй раз, и теперь хотя бы знал, о чем спрашивать.
– А потом я обнаружил, что стою на холме и смотрю на огни.
– Ты не помнишь, как там оказался?
– Я помню, дядя. Я туда пришел. Мне туда зачем-то было нужно, но я забыл, зачем, – Ренье попытался мотнуть головой, остановился, – Я не сбежал, и не… любопытствовал, я помню, это было какое-то обычное деловое «нужно», но я сразу забыл, какое, как только увидел, сколько там этих огней. Я уже по дороге назад пытался понять, как меня туда занесло, и так ни до чего и не додумался. А тогда я сразу решил, что командующий должен это видеть.
Мальчик не врал. Он вообще редко врал, а так соврать у него просто не получилось бы. Неизвестно за какой надобностью забрел на холм в получасе ходьбы от расположения, увидел костры вражеской армии, которые невесть опять же как пропустили разведчики…
– Де ла Валле пошел с тобой сразу.
– Да, сразу, даже разведчиков слушать не стал. Я их опередил и он уже со мной мимо них прошел и сказал, что сейчас вернется.
Еще одна загадка. Если Ренье собственные ноги и голова и без нечистой силы могли занести куда угодно и когда угодно, то для Марка отлучиться из лагеря на… да, по меньшей мере на час, в этой ситуации… совершенно противоестественно, а ведь он уже знал, что северная армия разгромлена и впереди противник в неизвестно каком числе.
– Что сделал Марк, когда увидел?
– Чертыхнулся. Очень тихо. И неправильно.
– Как неправильно?
– Дядя, я не знаю, как объяснить. Нам все время говорили, двадцать пять тысяч, от силы тридцать. А эти огни в долину не помещались. С утра оказалось, что больше восьмидесяти, меньше ста. А командующий ругался так, будто увидел что-то, чего ждал, но очень не хотел. Потом он приказал мне уйти, сразу, – опередил вопрос Ренье. – Но тоже быстро вернулся, он едва не догнал меня у лагеря.
– Дальше.
– Дальше докладывали разведчики и те северяне, кто оторвался от противника, пленных допрашивали. То же самое, что и раньше. Двадцать, ну двадцать пять. Командующий слушал, кивал, курьера к д'Амбли отправил с этими сведениями. Я молчал. А потом, когда все вышли из палатки, Марк… командующий сказал мне «Ты видел». Успокоил, что ли. И отослал меня – велел поспать. Сам пошел обходить лагерь. А потом куда-то еще – я спрашивал.
Через три часа вернулся, всех разбудил. Сказал, что был ваш человек, с той стороны. Что выступила не только Франкония, но и союзники, и что против нас не двадцать тысяч, а вчетверо больше.
– Мой человек? Его кто-нибудь видел?
– Нет, дядя… – Ренье замялся. – Командующий говорил, что отправил его дальше. Но к д'Амбли никто не приезжал. Я не думаю, что он вообще… был.
Канцлер тоже не думал. Как охотно люди верят, что у него шпионы под каждым кустом – и как много он бы отдал за такую сеть осведомителей. Можно было бы не допрашивать впечатлительного младшего родича, а дойти до соответствующего растения и выслушать рапорт.
Рассказ о военном совете, даже будучи повторен пять раз, из них три раза над картой, тумана не развеял. Ни описание ситуации, ни задачи не образовывали ничего связного даже по отдельности. На рассвете к соседней долине должны были подойти три большие колонны противника – с юго-запада, запада и севера. А может быть и не три, и не колонны, а множество мелких сороконожек размером с полк. (Чем им эта Рагоне намазана? Деревенька и деревенька, позиция неудобная, зачем туда такой массой? Куда они собирались двигаться? Как они все это намеревались снабжать? Глупость какая-то… И как мы прозевали движение таких толп? На севере многие сочувствуют еретикам, но не поголовно же…) Каждый мало-мальски крупный отряд следовало перехватить и, имитируя превосходящего противника, заставить двигаться в определенном направлении. (Зачем? Ведь они же и так шли в ту же самую долину, франконский лагерь – там… Хотя как бы они там уместились, непонятно. И чего могли хотеть? Наступай они отдельно, смели бы нас до Сены…) После чего отрываться и отступать, куда удобнее, если останется кому. За холмы, как можно быстрее и как можно дальше. Вот у последней части приказа смысл имелся. Если вспомнить, откуда был нанесен удар.
– Это не дьявол, – сказал вслух епископ Ангулемский. – А если и дьявол, то не прямо.
– Конечно не дьявол! – кажется, Ренье потихоньку приходит в себя. – Командующий…
– Помолчи.
Это не дьявол. Это оружие – человеческое или колдовское, но просто оружие. Оно действует только в каких-то границах и не разбирает своих и чужих, вот поэтому Марку было нужно, чтобы как можно больше солдат противника оказалось в долине к определенному времени… внутри черты… а его собственные люди – по возможности, вовне. И он был связан сроком, иначе просто подождал бы, пока вильгельмиане сами втянутся (если они, конечно, двигались в долину, а не просто случайно проходили мимо всеми тремя армиями), не стал бы зря губить своих…
Но тогда выходит, что тем вечером правы были разведчики и беглецы, а не Ренье, потому что большая часть войск противника в тот момент находилась в ночном переходе от Рагоне… и в разных местах. Что же он тогда видел и чему не удивился Марк? И почему разведчики, докладывавшие после того, как Ренье увидел огни на холмах, никого не нашли, и почему никто из местных жителей ни слова им не сказал? Ночной переход – это не так уж и далеко, а армия не нож, в кармане не унесешь – тем более, что о первой все исправно доложили… Ну, допустим, заговор, но заговор с участием всех жителей на лье и лье вокруг?
– А как держался генерал?
– Он был злой, – быстро, будто заранее готовился, ответил Ренье. – Как обычно по утрам… это ночь, но он был злой как утром. Как если бы его на рассвете разбудили – убьет и не вспомнит, кого и за что. Наверное, все поэтому так быстро успокоились. Видно было, что он не о еретиках думает, а о том, что опять не спать. А с еретиками уже все, как нету их. Нужно только встать утром, пойти и убить их всех к… убить их. Решенное дело. Он ведь притворяться не умеет… значит, что-то в запасе есть. Все и успокоились, кроме ди Кастильоне.
Эта часть по странностям своим, пожалуй, перебивала все прочие.
– Повтори мне еще раз все, что видел и слышал.
– Я стоял снаружи. Командующий дал мне пакет и велел ехать к д'Амбли. Я седлал коня…
Медленно седлал, – мысленно поправил племянника канцлер, уезжать не хотел, и надеялся услышать еще что-нибудь, что позволит остаться.
– Я стоял близко, а полог палатки слегка откинули, так что было видно. Граф де ла Валле хотел выйти, а ди Кастильоне загородил дорогу. Он говорил громко, а де ла Валле – очень тихо, его, наверное, даже внутри не слышали.
Ди Кастильоне и громко? Да, для такого события потребуется не менее четырех вражеских армий в одном месте. Обычно романец спокоен как пруд в ясную погоду.
