Текст книги "Назначенье границ"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Ты пытался встрять во все остальное, – пожал плечами командующий.
– Например? – этой твоей… с копьем я глубоко безразличен, и нужен был только как вестник, я это прекрасно помню – так зачем же водить меня за нос?
– Например, навязался мне в спутники этой ночью.
– После всего этого я, кажется, имею право? – а судя по открывшейся ссадине почти двухнедельной давности, так не право, а обязанность. Потому что так решила одна весьма обаятельная дама с суровой птицей на плече, и спорить с ними неохота. Особенно после того, как четырнадцать суток пути превратились в восемь.
– Право? Я все-таки пришлю тебе «Одиссею»… чтобы ты оценил, с кем связался.
– Я уже знаю, с кем, я все-таки не совсем дурак. Вот парадокс – Марию и Минерву поминаешь ты, а приходят ко мне…
– Да, смешней смешного… Мария, кстати, тоже являлась. Только не тебе, а Торисмунду. И он царапиной не отделался.
– А, вот кто его дубинкой угостил, – рассмеялся Майориан. – Сильнее надо было. А тебе кто являлся? – и если никто, то наш командующий в очередной раз докажет, что умеет очень ловко устраиваться… как, собственно, и надлежит: большинство забот нужно перекладывать на подчиненных.
– Святой Фома. А поминал его не я, а моя жена. Но тоже, видимо, убедительно.
– Почему ты мне ничего никогда не рассказываешь? – уже без всякого смеха, а с большой обидой спросил Майориан. – Даже после того, как я оказываюсь во всем этом по уши – все равно не рассказываешь. Я не гожусь, да?
– Я предпочел бы, чтобы ты не оказывался во всем этом по уши. Потому что у всего этого очень долгая память. А это один из тех редких случаев, когда незнание – хорошая защита. Надежная.
– Не нужно меня так защищать. Мне это неприятно, – мне больше, чем неприятно, мне обидно, мне тошно и противно, потому что я чувствую себя дураком и ребенком, я до сих пор – для тебя! – только мальчик, которого нужно баловать и понемногу приучать сражаться, управлять, побеждать… а я уже вырос. Мне тридцать лет, и мне кажется, что защищать – уже мое дело. – Имей это, пожалуйста, в виду.
– Тебе хватит забот на любой вкус. Не жадничай.
– С тобой иногда… довольно сложно разговаривать, – а потому и не надо. Поговорим потом, после всего. – Отправляемся вечером? Тут где-то часов шесть пути, если быстро.
– Вечером, до заката.
451 год от Р.Х. 24 июня, вечер, Каталаунские поля
Сказать, что настроение было отвратительным, значило все же погрешить против истины – слишком любопытные вещи ждали впереди. Две армии мертвецов… лесной пожар, начатый Торисмундом, наверняка можно погасить одним правильным словом – только как прикажете найти это слово, напрочь не разбираясь в природе произошедшего? А расспросить наследника не вышло – тот сразу решил бы, что коварный ромей зарится на чужое… Патриций рассчитывал получить эти знания потом, потихоньку, просто на случай, если кто-нибудь еще так попадется… и просчитался, прогадал. Они потребовались сейчас. Но там, где нельзя пройти по цепочке, можно действовать грубее. Пожар идет, пока есть чему гореть. Заклинанию требуются мертвецы – значит их нужно вычеркнуть. А на то способы есть. Хотелось бы знать, какой подействует?
Задача – из интереснейших, и всем только на пользу. Мертвецам спокойнее, живым безопаснее. И прекрасный теплый вечер – трава пахнет так, что вот-вот полетишь… Конечно, к полю поближе, звуки и запахи не те, но пока что и край леса, что кружево, и небо над головой золотое.
И если не глядеть на Майориана, жизнь, некоторым образом, прекрасна.
А если глядеть, то можно увидеть такое выражение лица, что, возьми они с собой корову, у нее бы молоко прямо в вымени створожилось. Нужно будет его со Святым Фомой познакомить… или все же не стоит. Лучше тихо пережить следующий год и тот, что после него… и я уже знаю, какие инструкции давать, их там трое, на той стороне, трое с возможностью подойти к царю царей достаточно близко, кто-то да успеет, это в Константинополе тамошние умники считают, что всех можно купить за золото – и ошибаются раз за разом, золото – это смазка, очень хорошо, когда оно есть, но кровь таких людей, как мой бывший приятель, проще и надежнее приобретать иначе, особенно если помнить, кто в нем теперь живет… не нужно Майориану знакомиться с Фомой, еще договорятся.
К разнотравью примешался, привился, как лишняя нитка в мотке, другой запах, тоже по-своему привычный. Надежный, уж точно. Иди на него – и не ошибешься. Почти приехали.
Время до отъезда Майориан провел с толком – с таким, что успел трижды пожалеть, что вообще проявил любопытство, и девятикратно – что не сделал этого раньше, вовремя. Он не любил себя оправдывать, не любил и не умел, с этим повезло, отучили еще пока считать до десятка не выучился. А без оправданий – дел хватало, вокруг три недели невесть что творилось, глаза закрыть некогда, сперва марш, потом сражение – получалось, что он дурак, полный и круглый, хоть по столу катай.
И кошмары – были, охрана знала, не только командующий, и с расцарапанной мордой он просыпался, и про сову – спрашивал, и к Аврелии успели… все вокруг, решительно все вокруг понимали, что случилось чудо, один Майориан, как последнее бревно, ничего не замечал. Торисмунд после ночных прогулок был бледен и от солнца шарахался – это многие видели во время похоронной процессии, а вот после визита к командующему – везигот внезапно ожил и пятнами идти перестал; ушел в ночь патриций с двумя букеллариями, а вернулся – один, целый и невредимый – с поля между двумя лагерями, где кто только не шлялся в поисках добычи… так не бывает, но было. Столько всего было, что хоть головой о ближайшее дерево бейся: пустая голова, ни на что иное не годится. Просмотрел, не заметил, пропустил. Идиот. Крот безмозглый… помощничек! Но командующий – ни слов, ни зла не хватает. Все сам, всегда и везде – сам, проклятье какое-то.
Что теперь впереди – неведомо, вряд ли что-то хорошее, а если покоситься на спутника, то очевидно: какая-то особенная пакость, редкостная. Потому что судя по этой мечтательной улыбочке, командующему интересно. А интересно ему бывает в тех случаях, когда другие молятся всем на свете, чтобы их родили обратно или хотя бы унесли отсюда подальше.
Посмотрим, посмотрим…
– Посмотри, – сказал командующий, – Аттила еще когда ушел, мы постояли немного, за собой поле оставили – и тоже отошли. Видишь что-нибудь необычное?
Темнеет по-летнему стремительно, но тут гадать не нужно, совсем.
И приглядываться не нужно.
– Зверей нет…
– Нет. И птиц почти нет. Хотя птицы днем налетают все же. Растяпы твоя разведка. На такие вещи нужно обращать внимание.
Остановил коня, вскинул голову, будто высматривая что-то, выбрал направление.
– Едем.
Тянет. Как в прошлый раз, только лучше – четче, сильней, верней. Тянет – и еще бубнит за краем слышимости, обещает что-то наверное. А может быть, просто само с собой разговаривает. Хорошо бы успеть добраться до начала призрачного сражения… кто его знает, как на эти вещи реагируют лошади?
Удивительно знакомое ощущение, отметил Майориан. Такое уже было, он прекрасно помнил, когда и где. Только – ярче, отчетливей. Потому что теперь то, что впереди, голодно. Тогда оно было… сытым. Полное брюхо свежего мяса. Тогда неведомой пакости для полного счастья не хватало только кого-то посильнее. Особенного, деликатесного блюда. Теперь – сойдет кто угодно. Зверь, птица, но лучше человек. Любой. Разведчик-болван, пастух, случайный мародер, решивший поискать, вдруг не всю добычу собрали… а уж гостям оно радо до крайности. Таким гостям – в особенности. Все еще надеется добыть себе предводителя для мертвого воинства?
Когда на плечо Майориану слетела птица, он не удивился и не стал спорить, только досадливо вздохнул: ну почему не на правое, а то и копье, и увесистая такая, толстая сова сразу – неудобно, прямо скажем. Летучая нахалка таращилась в упор желтыми круглыми глазами, угрожающе щелкала клювом, так что просить ее пересесть желания не возникло.
– Ну вот и доказательства прилетели. Здравия тебе.
– Весомые, – добавил Майориан, и на всякий случай зажмурил левый глаз.
Сова возмущенно засвиристела. А зов не исчез и не ослаб от ее присутствия. Сейчас это хорошо, потом… это мы посмотрим, что потом. Вот скорости, как в прошлый раз, не прибавилось, а жаль. Потому что если ехать по-человечески, без чудес, то это нужно делать спокойно и осторожно, выбирая дорогу. А над землей воздух уже слегка дрожит – и вовсе не потому, что почва отдает обратно накопленное за день тепло. Воздух дрожит, а кони с шага не сбиваются… и вообще, кажется, уснули. Но идут.
– Спасибо, – сказал командующий вслух.
Несколько минут спустя Майориан пришел к выводу, что сова уютная, приятная и вообще – достойная боевая подруга. Потому что вокруг творилось невесть что, гнусь и гадость, и точнее определить не получается, слов нет… а ему было почти что хорошо. Все, что происходило – происходило не с ним, а вокруг. А копье… ну, будем надеяться, что оно не понадобится. С кем драться-то? С призраками?
Призраки не поднялись медленно из мертвых тел, не соткались из тумана, просто над землей снова дрогнул воздух, а потом оказалось, что вокруг них идет свалка… в небе солнце, примерно середина дня, Теодерих-старший-ныне-покойный уже пошел в атаку, судя по тому, что творится справа – и вокруг толкутся и рубятся так, что земле и небу тошно.
– Майориан. Оружие при себе. Не трогай никого, что бы ни случилось.
Умная сова. Замечательно умная. С таким грузом на руке и захочешь – не сразу ударишь.
Это, получается, ловушка. Вступил в бой – пропал.
Ловушка. Но в нее мы уже не попали. Мы просто едем, куда и ехали, сквозь сражение – в самом буквальном смысле слова. Сквозь сражение, которое видим мы, но которого не видят лошади. И даже чутье уже не нужно, там, впереди, в гуще схватки, водоворот, которого не было тогда. Битва обтекает пятачок земли, обходит справа и слева…
Тогда, четыре дня назад, Майориан командовал и сам в драку почти не лез, не до того было, к его великому сожалению. Сейчас тоже нельзя было, и он старался не смотреть. Среди воевавших то и дело мелькали знакомые лица. Приходилось напоминать себе, что все уже мертвы. Мертвы, помянуты после сражения, оплаканы друзьями, ушли… Да никуда они дальше этого поля не ушли, ни вверх, ни вниз, чудовищная несправедливость, сюда бы везиготского наследника, пустоголового болвана, чтобы – вот так же смотрел, и не мог ничего поделать, и ехал бы сквозь призрачное месиво…
– Я бы этого дурака…
– Лучше не надо. Лучше ему годик-другой походить по земле. Для верности.
– Он у меня доходится, – пообещал Майориан. И ведь правда доходится, если вздумает предать союз, я же постараюсь, чтобы после того он ходил недолго и недалеко. За нарушение договора… а на самом деле – вот за это.
– А что, ты бы не воспользовался, если бы мог и было нужно?
В день после сражения Майориан пошутил, что ему бы воинство мертвых – и ныть не будут, и жаловаться. Должно быть, кто-то услышал опрометчивую шутку и решил показать, на что это похоже. Спасибо, вразумили.
– Нет.
– Я бы за себя не поручился. А у части германцев, представь себе, рай – это помесь вечной битвы с вечным пиршественным залом. Благая участь.
– Пиршественный зал к утру появится?
– Для птиц? Да.
– Тьфу, – передернулся Майориан. – Ты хоть здесь так не шути.
– Со стороны, совсем со стороны, очень интересно смотреть, как увлеченно мы выглядим. Исключительное, все же, по бессмысленности дело – война, – командующий оглянулся, – Мы почти на месте… Ты уже понял, что эта птица правильно сидит? Ну вот – если она попытается что-нибудь сделать, не мешай ей. Если она тебя остановит – слушайся. Она здесь все знает лучше нас.
– Хорошо… жаль, она говорить не умеет. Царапаться ведь будет.
– Предпочитаешь действовать методом проб и ошибок?
Вот и добрались. Он не был здесь раньше, но точно знал – оно. Тянуло вперед как тогда, над речкой, пять лет назад. Вперед, в омут, вниз головой… Здесь не сражались. Здесь было пусто и снова темно и трава стояла сама собой, сухая и мертвая. Ветер тоже стих, остался в призрачном полудне за спиной. Прямо над головой висела объеденная по краешку луна, огромная, как со дна колодца. Патриций положил руку на холку коня – тепло. Спрыгнул на землю. Все, как положено – и трава захрустела, как обычная сухая трава.
Чего желать везиготскому наследнику, Майориан не знал – выдумка отказала. Закончи он свое колдовство, было бы еще хуже. Не начни – так он, в общем, не единственный, кто на подобное горазд, могли бы найтись и другие умельцы. А теперь – ну, чтоб его совесть грызла до конца жизни, разве что так. И чтоб вот это место снилось, не переставая.
– Что от меня потребуется? – сова крепко вцепилась когтями, пока он спешивался, но не оцарапала. Сообразительная птичка…
– Пока – стоять и не двигаться. Если хочешь, повторяй за мной.
Патриций снял с пояса мешочек… обычный, холщовый, внутри земля, смешанная с солью. Земля обычная, отсюда, только с чистого места, а соль дорогая – издалека. Взял пригоршню.
– Все, кто здесь, – тянет, тянет, вниз и внутрь, выпустить землю, взять нож, ведь кровь запечатает все вернее, правда? – Все, кто не ушел. Называю вас именами, которые вы носили, а если они не подходят вам или не будут тем, что вы хотите или можете услышать, то считайте, что я назвал вас теми именами, которые вы хотите или можете носить… Родовыми именами и личными, прозвищами данными и унаследованными, и всем, что имеет силу, называю вас трижды. – Спасибо Городу, спасибо векам и векам формализма и Нуме Попилию в первую голову, не луковую, а его собственную, есть слова и обряды для всего, буквально. Для самых странных вещей, что только могут случиться, и даже для вещей, которые не могут случиться никак. – Вы свободны от этого места.
Горсть земли летит вверх, отсутствующий ветер поднимает ее, волочет над полем. Вода, обычная, из фляжки, льется на землю, уходит в нее.
– Вы можете идти. – вторая горсть.
«Не поскупись, мореплаватель, на летучий песок…»[19]19
Гораций.
[Закрыть] Даже если просьбы нет, не будет отказа. От века долг живых – хоронить мертвых…
Если описывать это словами – если будет кому рассказывать, и для кого рассказывать, – то пригодится простецкое «шарахнуло», и будет ровно тем, что надо. Шарахнуло… близкой, прямо перед носом, молнией – черной, и сразу стало ясно, что ночь не такая уж темная по сравнению с этой тьмой. Жаром по лицу, болью по рукам, дымом и искрами от опаленной травы, страхом – не своим, пришедшим извне, чужой ненавистью, запредельной, громкой и отчетливой, мечтающей швырнуть на колени, повергнуть во прах, уничтожить…
Шаг вперед, и копье – вперед, как привык сражаться, оставляя спутника за правым плечом, и птица будет щитом, взвивается, выставив вперед когти; не думать, что случится потом, просто стоять и прикрывать, покуда получается – и после того. Я здесь для этого. И – я – у-сто-ю-не-на-дей-ся-ибо-увидел-я.. и ключ от бездны… в руке!..
Ну вот мы и проснулись. И шумим. Но это не страшно, это не так как в первый раз, там, над речкой, барьера не было, а сейчас он есть. Я же тебе обещал, что если не смогу ответить, стану тем, что сможет? Неприятное положение вещей, думать о нем не хочется, сражаться за государство еще можно, а вот быть им… довольно-таки тошно. Но что сделано, сделано. Так что теперь ты снаружи… стихотворения. Двадцать восьмой оды Горация, если быть точным.
Мешочек отцеплен от пояса, вслепую – и летит, веером рассыпается земля.
– Спите с миром.
А ты… вон отсюда…
Бой стих, ветер стих, в ушах греметь перестало – зато стало слышно, что орут над самым ухом, по-гречески и с хорошим выговором орут… только этого еще не хватало.
– Майориан! Отставить!
– … дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет! – дабы не прельщал, я сказал. И за город возлюбленный, сиречь Аврелию, и за все прочее – будешь ввержен в озеро огненное и серное, но до этого еще – шесть стихов… и как это – отставить, я же только начал?!
И тут опять накрыло с головой, волной – здоровенной, грозовой, от земли до неба… держать можно, а вот заткнуть, закрыть, затянуть… земля, соль, вода – кровь нельзя – живое… не любовью же здесь заниматься и не с кем, хотя, наверное помогло бы… вода, соленая, огонь и железо.
– Копье в землю, дурак!
В землю – так в землю… только это не земля, это камень какой-то, а копье не по руке… потом разберемся, что это за копье, и если оно не втыкается, а только царапает землю, ставшую тверже гранита – проведем черту. Границу. Рубеж.
– Тогда отдало море… мертвых, бывших в нем, и смерть… и ад отдали мертвых, которые были в них… – ты их отпустишь, дрянь, я их вырву из-под твоей власти, а ты – подавишься!
– Тогда уж договаривай! – глухо каркают сзади…
– …и смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая! – вот и все. Сказано, сделано и запечатано, а что там будет через тысячу лет – не нам судить, не нам решать… Мертвые – к мертвым, дабы никто и никогда не смел тревожить их, а тебя, тварь – в серное озеро!..
Что-то подсказывало Майориану, что сейчас его будут бить, и пребольно притом.
А вот царапать и клевать – не будут, это он знал точно.
– Ты, между прочим, все это наговорил от моего имени, – скривился командующий. – И где я возьму огонь с небес через тысячу лет… ума не приложу.
– Мы столько не проживем…
– Ты теперь не загадывай.
– Зато все кончилось, – с облегчением выдохнул Майориан. – А… а что я наговорил?
– Ты запечатал не то саму дыру, не то это существо или данную его часть на тысячу лет, от моего имени. А через тысячу лет, опять же от моего имени, на это прольется огонь. Более того. Ты не просто попробовал это сделать, у тебя получилось.
– Зато тысячу лет оно к нам не сунется… Ох-х, – главное дошло слишком поздно. – Прости. Я не хотел – от твоего. Я просто хотел это… закрыть. И… что вспомнилось. Потому что подходит же. И ад с мертвыми, и город… – охрип, и в горле першит, будто три часа кряду читал речь перед толпой; даже язык заплетается. – Оно же… подходило.
– Да уж, лучше бы ты все же «Одиссею» читал, а не откровения… Копье, наверное, стоит вынуть. Оно, конечно, не сломается, но зато может прорасти.
– Я эту сову… – тоскливо вздохнул Майориан, созерцая совершенно незнакомое копье, слишком короткое и легкое, под другие руку и рост: и когда успела подменить, и как? И куда делось его собственное, оно же богине не по руке… – Может, пусть прорастает?
– Если хозяйке не жалко.
Вот только хозяйки нам тут и не хватает… Майориан убрал руку с древка, посмотрел на копье, потом огляделся – вокруг стояла совершенно обычная летняя ночь, светлая, лунная. Тихая. Ничего, заслуживающего внимания. Луна как луна, уже надкушенная с одного края. Трава, притоптанная бессчетными копытами и ногами, уже поднялась – до бедра достает, мохнатые метелки тычутся в ладонь, щекочут. Хорошо-то как… особенно, если обоняние отбило.
Нет, сова не возражает. По причине своего полного отсутствия поблизости. Надо понимать, все в порядке. Прорастет – хорошо, все лучше того, что тут до сих пор делалось. Живое дерево, олива… с оливками…
…Майориан сложился пополам от смеха, потом и вовсе уселся на землю. Совы, копья, оливы, нечистая сила, змий и дракон древний… оливками начиненный!.. Как все мирно начиналось, просто Аттила, просто военная кампания, как обычно, как каждый год, и вот чем закончилось – видел бы кто, тоже со смеху бы помер!
– Если твои разведчики будут интересоваться, что тут было, – сварливо сказал патриций, – объяснишь, что имело место… временное нарушение дисциплины.
– С… чьей… стороны? – никак не удается отсмеяться до конца. – Сатаны?
– Мироздания.
– Ладно, так и скажу. Смотри, солнце встает… – а казалось, совсем немного времени прошло.
– Нам пора.
Следующие час или полтора командующий очень нехорошо молчал. Видно было, что думает он о чем-то крайне неприятном, а при попытке представить себе, что именно этот человек может счесть крайне для себя неприятным, у Майориана вставало дыбом все, включая желудок.
Потом патриций фыркнул, повернулся к спутнику и сказал уже обычным тоном:
– А знаешь, ты это очень удачно придумал, с «Откровением». Очень. Потому что в следующем году гунны непременно пожалуют к нам. Это вообще удача, что Аттила начал с Галлии, я бы на его месте сразу шел на Италию. Эти все, – он повел головой на юг, – никогда не договорились бы между собой без нас, не выступили бы вместе. А по частям он расщелкал бы их как орешки. Так что я бы сначала атаковал Италию, разбил нас – и спокойно взял бы на следующий год все, до самой Испании. Теперь он придет с меньшей силой, но нам хватит. И на перевалах мы его не задержим, увы.
– Почему?
– Потому что… помнишь, что было на холме вечером? У всех глаза слюдяные? С армией такого не сделаешь, не под силу, да и не хочет Аттила побеждать явным колдовством – ему еще власть детям передавать, но армию на перевалах нам держать негде. А если людей немного, достаточно найти одного – как вот сейчас Торисмунда. И путь открыт, а остальное сделает железо. В Италию они пройдут, а вот дальше… Нет, ты просто замечательно сегодня наговорил, это нам очень и очень пригодится – извини, что я не сразу понял.
В том, что Майориан все-таки не вывалился из седла, его заслуги не было. Чья угодно была – покладистого коня, наставников, которые выучили на совесть, ровной дороги… а сам бы свалился точно: удостоился похвалы, не прошло и двух десятков лет. И – за что? За цитирование священных текстов не ко времени и необдуманные действия без позволения.
«Кого боги хотят покарать – лишают разума. Посредством определения на службу к черт зна… да даже черт не знает, к кому!» – пришел к окончательному и бесповоротному выводу Майориан. Поздновато, конечно, пришел. Раньше надо было.
Майориан не спал в седле по очень уважительной причине – никакого седла поблизости не обнаруживалось. А вот тому, что он не спал просто так, он никакой уважительной причины не находил. Просто сон не шел… никуда. И не ехал. Тоже никуда, а особенно к нему. Хотя найти Майорана было просто – он сидел на табурете в знакомом улье и смотрел на очень белую стену. Очень белую и очень плохо побеленную. Известь легла неровно, неумелая кисть оставляла бороздки и завитки, взгляд застревал в них, скатывался по ним куда-то в сторону сна – и не мог добраться.
Стену, наверное, белил кто-то из своих же. До того на ней писали углем – отмечали, где по сегодняшним сведениям враг, где наши, какова численность, намерения, кто куда двинется… когда штаб начинал путаться в значках, свежие новости переносили на соседнюю стену, а черно-серую безумную паутину просто закрашивали сверху.
Круговорот.
Три дня назад, там, за речкой, за Падусом,[21]21
Современная По, река на севере Апеннинского полуострова.
[Закрыть] Майориана догнал приказ сдать команду и возвращаться.
Ничего доброго он об этом не подумал… до приказа у него все шло отлично, просто замечательно, два перехваченных обоза, четырнадцать стычек с гуннскими отрядами… все вырублены до ноги, пленные допрошены и убиты тоже. Это приказ. Люди противника должны просто исчезать. Желательно так, чтобы их не нашли и мертвыми. Хороший приказ, не всегда выполнимый, но хороший. Гунны уже не рискуют выезжать за едой и фуражом мелкими группами… подождите, у вас и крупные пропадать начнут. Скоро.
Жирный улов, мало потерь, все идет, как задумывалось. А вот в Роме плохо. И в Равенне тоже. Там не понимают, почему Аттилу не задержали на перевалах, почему этому самозваному бичу Божию не устроили второй Каталаун… Потому что у нас соотношение сил один к пяти, олухи. Пока.
Он смотрит на стену, небо за речкой было таким же белым. С перевалами ничего не получилось, как мы и ждали, там, где людей немного, вода дырочку найдет… мы отошли, мы отдали предгорья – и теперь Аквилеи нет, не города нет, это слухи, что город снесли с лица земли… Аквилея цела, насколько может быть цел укрепленный пункт, который взяли штурмом, а вот жителям повезло меньше. Но и Аттила на этой осаде увяз, надолго – с этим повезло уже нам. Не соверши гунн этой ошибки, сейчас все могло бы быть хуже. Не было бы войско царя царей сковано по рукам и ногам нехваткой припасов, и, что важнее, фуража – так удачно досаждать гуннам не вышло бы.
Мы отошли – и Патавиум[22]22
Современная Падуя.
[Закрыть] и Медиолан открыли гуннам ворота. Это не предательство, у них тоже был приказ. Очень простой: считаете, что можете устоять – стойте, считаете, что не можете – сдавайтесь, выговаривайте условия; но лучше уходите на юг, сразу, до того, как до вас доберется война. Потому что противнику дорого станет каждая лощина и каждая переправа, но обещать, что он остановится, вам не будут.
Где-то на середине мысли Майориана взяли за плечи и куда-то потащили, он не возражал, тут не было никого, кроме своих, только удивился, что не узнает дороги, и не сразу вспомнил, что это не Рома, это Мутина – и до речки не так уж далеко, если не в обход чего попало и не по пересеченной местности. Мутина, давний опорный пункт для кампаний в Галлии – тут тебе и реки, и Эмилиева дорога… И если плохо в Роме, то ехать придется туда, но не сегодня, сегодня его, кажется, сейчас, куда-нибудь положат и оставят в покое – и это значит, что новости совсем плохие. Он так и заснул – на ходу.
Утром – а это было именно утро, он долго и со вкусом приводил себя в порядок… и успел уже сильно разозлиться, когда один из телохранителей командующего – незнакомый, но они все какие-то одинаковые – сообщил, что к концу первого часа Майориана будут ждать во дворе.
Интересно, что же такого предстоит услышать или сделать, что ему дали возможность – не дали, всучили насильно – чувствовать себя настолько отдохнувшим, насколько это вообще реально в нынешних условиях. Значит, впереди и вправду что-то неприятное, да не просто неприятное, а особенно, необыкновенно и так далее. Что, ну что еще?.. Нечистая сила Аттилу со всем войском прямо в Рому перенесла? Дату конца света вчера объявили?
Вышел в положенный срок, не заранее, как ни хотелось. Точность – хорошая опора, когда подозреваешь, что впереди какое-нибудь особо мутное болото. Ничего, болото осушим, нечистую силу шуганем, справимся.
А командующий весел как солнечный день, а командующий шуршит на полдвора… ой, не к добру.
– Мой друг, я считаю, что дела текучие слишком долго удерживали нас от дел вечных. В этом городе есть замечательная базилика всех святых, не сопроводишь ли меня?
Майориан едва не подавился первым – спонтанным – воплем «какого?!..». Даже слегка закашлялся, так хотелось рявкнуть, а пришлось прикусить язык и подумать. Вряд ли командующего неожиданно и без причины одолела набожность и он решил позаботиться о душе, что своей, что Майориана. Значит, причина есть. И можно подозревать, что это за причина… лучше бы и вправду конец света объявили. Был бы куда более приятный повод надеть чистое и неспешно двигаться в сторону базилики.
– Не скажу, что с радостью… но сопровожу, конечно, – Майориан уже не помнил, когда был в церкви. Не тянуло в последнее время. С самого Каталауна и не тянуло.
В средних размеров городке, где стоит армия, днем на улицах должно быть тесновато, но к ним это не относилось – внешний мир был именно внешним, не проникал за пределы кольца телохранителей. Хотя в Мутине можно было бы обойтись без охраны… да и в Роме, наверное, тоже – как бы ни поносили все эти глупцы «проклятую трусость» командующего, никто из них не желал принять на себя ответственность за оборону полуострова. Да, можно было бы и без охраны, если забыть про гуннское железо и гуннское золото.
– Твои новости я знаю. А мои ты можешь попробовать угадать, зная свои.
Шутки про чудесное перемещение Аттилы под стены Ромы и конец света Майориан вслух произносить не стал. Не тот юмор, что оценит командующий – это потом, когда вернется, сгодится для рассказа своим «смотрю я на него и думаю – ну не иначе как…».
Пришлось задуматься. Что, в самом деле, могло случиться? Какой-нибудь подарочек от Валентиниана? Но при чем тут базилика… поговорить без лишних ушей можно и здесь, посреди улицы, что вылетит за круг охраны, потонет в шуме.
– Предположение первое: тебя вызывают в Рому. Предположение второе: наш возлюбленный слуга Сатаны затеял что-то такое, с чем мы уже не справимся никакими силами.
– Первое почти верно. Меня не вызывают в Рому, я туда собираюсь. Я тебя поэтому и вызвал. И не из-за того, что сделал наш друг, а из-за того, чего он до сих пор не сделал.
– Не отступил?
Патриций кивнул.
– Он уже знает, что проиграл кампанию. Север очищен, как кость. Обглодан дочиста. Обозы к Аттиле не проходят, мы висим у него на боках, он теряет людей – пока струйкой, скоро – ручьем, а потом река прорвет плотину. Он мог бы победить, если бы с самого начала не отвлекался на города, если бы пошел прямо на юг, сначала на Равенну, потом на Рому, но он этого не сделал, потратил время – и оно кончилось. Сейчас Аттила может повернуть назад – сделать вид, что ходил за добычей, вернуться в следующем году… и может двинуться на Рому. Если бы он был один, я бы сказал, что города ему не взять. Но он не один – и у него может получиться. А вот из Италии он после этого не уйдет. Он уже должен был это понять, не его первого так ловили. У Стилихона это и вовсе был любимый прием… Он должен был понять – и не ушел. Что это значит?
Ответ на вопрос Майориан знал… подозревал, что знал. Он допрашивал многих пленных. Некоторые не выражали ни малейшей радости, описывая целеустремленность и храбрость своего вождя. Некоторые даже эту целеустремленность называли несколько иначе. Одержимостью. А еще почти все верили, что вождь гуннов слышит каждое слово, знает каждую мысль своих воинов, и жестоко покарает даже тех, кто лишь помыслит о том, что Аттила может ошибаться. Суеверий у гуннов, как у всех прочих варваров, всегда хватало, но вот это – нечто новенькое.
– Что мы уже не с ним воюем. Потому что ему рановато впадать в старческое слабоумие.
– Может быть и не с ним. А, может быть, ему надоело отступать и он теперь согласен со своим духом-водителем… И, может быть, ему есть на что рассчитывать. Да, это совсем новость, вчерашнего разлива. Из Ромы приехал сенатор Авит. Точнее, примчался. С сообщением, которое он не рискнул доверить ни гонцу, ни голубю… и белее своей тоги. Четыре дня назад он видел в Роме того самого старика, который приезжал в Толосу с посольством Аттилы.
– Так Теодерих же его убил?
– Видимо, плохо убил. Или их там много. Ты Авита знаешь – может такое быть, чтобы он обознался?
– Не может. Погоди-ка… за сколько он доехал? Сам? – Майориан провел ладонью по слегка влажным волосам.
