Текст книги "Безумно горячий (ЛП)"
Автор книги: Тара Янцзен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Все кончилось. Она чувствовала это в каждой клеточке своего тела: от синяков и порезов до ужасной боли в сердце. Но она выжила. Ночь закончилась.
Величайшая палеонтологическая находка погибла в дыме и осколках – но, по крайней мере, ночь закончилась.
Держа Куина за руку, она смотрела, как пожарная команда заливает бедняжку Джанетт водой и пеной.
Пока она, слишком уставшая, чтобы дышать, наблюдала за происходящим, необъяснимая грусть навалилась на нее. И она задалась вопросом: а держится ли она на самом деле хоть за что-то? И стоит ли ей пытаться?
Глава 28
Когда они наконец подъехали к дому в Боулдере, Реган показалось, что ее не было здесь сотню лет. Все в ее жизни смешалось, и она не понимала с чем осталась в конце концов.
Уилсон был дома – цель, поставленная с утра, достигнута. Никки – в безопасности, с сердцем, наполовину разбитым, наполовину полным любви. Что приводило Реган к логичному вопросу: что произошло между ней и чудо-мальчиком?
Что до нее самой, то у нее наблюдалась чудовищное перенапряжение. Ей нужно было время, чтобы все обдумать, рассортировать, организовать и классифицировать. Ей нужно было каким-то образом уложить последние пятнадцать часов в систему координат собственной жизни.
Ей нужно было поспать, выпить чашечку кофе, перевести дух и подумать о том, что же на самом деле произошло между ней и Куином.
Куин остановил Бэтти на подъездной дорожке как раз в тот момент, когда мальчишка, разносивший утренние газеты запустил одной из них в крыльцо. Свет едва прорывался через горизонт на востоке. На деревьях просыпались птицы.
На заднем сидении пробурчала что-то Никки, вздрогнув, проснулся Уилсон. Оба были не особо довольны требованиями Реган вернуться домой на рассвете. Но она упорно стояла на своем. Ей нужно было вернуть все на круги своя, если такое вообще было возможно после подобной ночи.
Они вылезли из автомобиля и направились к дому. Снаружи уже была припаркована полицейская машина – меры безопасности, на которых настоял Хокинс, – и Куин пошел к ней, чтобы перекинуться парой слов с офицером.
Войдя в дом, через кухню и по лестнице Уилсон направился прямиком в свою спальню, понося на чем свет стоит чертовых воров, сперших окаменелости, качество сибирских алмазов и проклятый взрыв. Какого черта все взлетело на воздух? Все мозги что ли растеряли? И почему какой-то денверский парень решил, что ему сойдут с рук краденые кости динозавров, нашпигованные алмазами?
Реган рассказала бы ему про оружие, если бы он остановился и выслушал. Куча пушек, украденных у американского правительства, пропала в огне и дыму. Как и Джанетт. Как и пара ротвейлеров, которые, как она опасалась, будут преследовать ее во сне многие годы. Хотя Куин сообщил полиции о своих подозрениях насчет того, что собаки убежали, никто не обнаружил их следа.
Ропер уйти не смог, но пара его сообщников попыталась сделать ноги после взрыва и была поймана ФБР.
Волна жара и тошноты, прокатившаяся по телу, едва не свалила ее с ног. Все это было так ужасно, слишком ужасно, и она просто не хотела об этом думать. Она вернула семью. Именно этого она и хотела. Только этого она и хотела.
Благодаря своим обширным связям, Дилан Харт, которому Реган, наверное, никогда не сможет окончательно простить всю эту неразбериху, в которую он их втянул, смог подтвердить кражу гнезда Тарбозавра из государственного музея Улан-Батора в Монголии. Он также разработал соглашение, по которому Уилсон получал доступ ко всем данным, полученным монгольскими палеонтологами в процессе исследования гнезда хищника Мелового периода. Это была большая удача, и Реган знала, что Уилсон на голову превзойдет доктора Хоуску в следующие несколько лет – если, конечно, сможет пережить потерю окаменелостей.
Реган остановилась посреди кухни, когда поняла, что Никки не идет следом. Вернувшись назад, она замерла в дверях, увидев свою сестренку, разговаривающую с Куином. Никки была очень мрачной, что само по себе было чрезвычайно странно, но Реган не могла слышать ее слов.
Впрочем, она услышала ответ Куина, который потряс ее до глубины души.
– Я не могу тебе ничего обещать, Никки. Разве что, я скажу тебе, если с ним что-то случится.
Никки сказала что-то еще, лицо ее стало серьезней, и сердце Реган сжалось в груди.
От парней со Стил Стрит не стоило ждать простых ответов. Никаких обещаний и, вероятно, никакого будущего. Все они едва не умерли сегодня: она, Никки, Уилсон, Куин, Кид, Хокинс. Она наконец-то узнала о провалившейся попытке Никки и Кида добраться до отеля Сауферн Кросс. От этих новостей кровь ее заледенела. Все они сегодня были в смертельной опасности – это было больше того, что смогла бы вынести Реган.
Больше, чем она смогла бы вынести даже ради любви.
Любовь. Была ли это она? Это прекрасное, ужасное и почти болезненное ощущение у нее внутри? Или это усталость? Сексуальная передозировка? Передозировка Куином? Передозировка всем?
– Нет, Никки. Я не могу сказать тебе, куда он уехал и когда он вернется. – Голос Куина доносился до нее лучше, чем голос Никки, и каждое слово причиняло боль. Причиняло боль ей, и причиняло боль Никки. Реган видела, как рот сестры скривился в болезненной гримасе.
«Любовь», – снова подумала она, наблюдая за его лицом. Как она могла позволить себе любить его, если однажды он тоже уйдет, как Кид, исчезнет посреди ночи, а какой-то другой парень со Стил Стрит будет повторять ей те же слова. Но она может остановить все это прямо сейчас. Пока боль от потери не будет слишком сильной. Прежде чем она решит, что одной любви к нему будет достаточно.
Никки развернулась и, не оборачиваясь, направилась к своей мастерской – своему убежищу.
Из-за нее Реган хотелось плакать, хотелось встряхнуть Кида Хаоса и потребовать ответа на вопрос: что между ними произошло? Она догадывалась, что Никки вряд ли захочет обсуждать это с ней.
Ну, здорово. Уилсон и Никки бросили ее на произвол судьбы, оставив тет-а-тет с Куином.
– Эй, – сказал Куин, поднимаясь по ступенькам. Он чмокнул ее в щеку, взял за руку и повел обратно в кухню. – Копы пробудут тут, сколько мы сочтем нужным – или сколько вы захотите. Смотря, что означает «дольше».
Когда он закрыл за ними дверь, Реган почувствовала такую мощную и острую жажду оказаться в его объятьях, что поняла, нужно либо сделать это сейчас, либо не делать этого вовсе.
– Я очень устала, Куин, – сказала она прежде, чем он начал устраиваться у них в доме. – Я бы хотела сейчас пойти спать.
– Конечно. – По его встревоженным глазам она видела, что он улавливал то, что она старалась до него донести, не требуя уйти напрямую.
– Одна. – Ну вот, она это сказала.
Уголки его рта напряглись. Какое-то время он молчал. Когда он наконец заговорил, голос его был таким тихим, что она едва слышала его.
– Ты хочешь, чтобы я остался в доме?
Окей, вежливым он быть не собирался. Значит, и она тоже.
– Нет… Я, хм, не думаю, что это хорошая мысль, – сказал она, но при этом ей пришлось отвести взгляд. Она не могла напрямик сообщить ему, что не хочет, чтобы он оставался. Она не могла лгать и смотреть ему в глаза при этом.
В звенящей тишине комнаты он спросил:
– Ты хочешь снова меня увидеть?
Боже, он не собирался облегчать ей все это, а у нее не хватало смелости окончательно отвергнуть его. Пока нет.
– Может… может, мы могли бы сходить на свидание. Когда-нибудь. Потом, – отчаявшись, ответила она.
– На свидание? – переспросил Куин, чувствуя, как по телу прокатывает дрожь, очень неприятная дрожь. Он точно не понимал, что она имела в виду, но кажется, «свидание» – это не особо хорошо, а уж «потом» – тем более.
«Потом – это после чего?» – хотел спросить он, но не посмел. Он думал, что они перескочили стадию свиданий, оказавшись в более значительных отношениях.
– Конечно. Потом. Так ведь все люди делают. Может, так мы, хм, узнаем друг друга лучше.
Это прозвучало как «а может, и нет», и неприятная дрожь грозила перерасти в полноценное землетрясение. Узнать друг друга? Какого хрена это означало?
Как он вообще мог знать ее лучше? Он знал, что любит ее с шестнадцати лет. Он знал, что звук ее голоса наполняет его ощущением такой радости и счастья, о существовании которых он даже не догадывался. Он знал, какова она на вкус посреди ночи, когда ее ноги закинуты на его плечи – невероятно, сногсшибательно хороша. Изумительна. Это ощущение отражалось в каждой клеточке его тела, разом, повсюду. Так он еще никого не знал. Он вообще не хотел так знать никого другого, никогда – если так знать еще кого-нибудь в принципе было возможно, в чем он искренне сомневался. Если бы то, что было между ними, находилось по щелчку пальцами, он бы давно это нашел. Видит Бог, он вложил в поиски много сил, и они в свою очередь отплатили ему удовольствием.
Но Реган находилась за границами удовольствия. Далеко за ними. И если она хотела свиданий, он вполне мог прекратить думать как парень, сделать пару шагов назад и пойти на свидание – но не «потом». Хрена с два он будет ждать этого угрожающего «потом».
– А что, если я заеду за тобой, скажем, через час? – Окей, произнести это оказалось чуть сложнее, чем он надеялся, потому что он надеялся следующий час, а то и все восемь, провести в постели с ней, спасть и заниматься любовью. А не быть выставленным за дверь.
Но вместо этого он мог пойти на свидание.
Конечно, мог, если это поможет ей преодолеть что-то, от чего у нее был такой странный взгляд. Взгляд, который говорил ему, что она измучилась, запуталась и боится того, что между ними произошло.
– Через час даже солнце еще не взойдет, – сказала она.
– И правда, – согласился он.
– Я действительно устала, – сказала она, отходя на шаг назад. – Ночь выдалась длинная.
А вот это было огромным преуменьшением.
– А что, если я достану билеты в оперу на сегодняшний вечер? – У Хокинса были отличные связи с Денверской оперной гильдией. – Или мы можем поужинать. – Вот это он бы и сам выбрал. Уж лучше смотреть на нее через стол со свечами, чем смотреть что-то иное, даже если это «La Traviata».
– Утром мне нужно будет работать, – сказала она, делая еще один шаг назад.
Земля уходила у него из-под ног, быстро. Он почувствовал, как она выскальзывает из-под него словно грязевой оползень в Калифорнии, и понял, что если отпустит Реган сейчас, то уже никогда не сможет вернуть назад.
– Закажем еду, – предложил он. – Я закажу китайскую еду, на всех, и мы, хм, все: ты, я, Никки и Уилсон – будем ужинать и, может, сыграем в карты.
Ему бы по вкусу пришелся стрип-покер. Она оказалась бы в чем мать родила за два круга. Конечно, то же случилось бы с Уилсоном и Никки – а это уже слабо походило на то, что он задумал изначально.
Она одарила его взглядом, который означал, что последнее предложение прозвучало слишком отчаянно. Ему нужно собраться с силами. Она пережила дикую ночь, вероятно, самую дикую за всю жизнь, и он должен понимать, что ей необходим перерыв.
Просто он чертовски надеялся, что они проведут его вместе.
Но он не входил в ее планы – одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять это. Ей было нужно пространство. А ему нужно было повзрослеть и дать ей это пространство.
Черт.
Нехорошо. Совсем нехорошо.
Глава 29
Спустя четыре дня и двадцать восемь звонков, оставшихся без ответа, Куин был уверен, что разобрался со значением «встретимся потом» – под этим подразумевалось «никогда», но будь он проклят, если смирится. Он знал, что она чувствовала, когда была с ним. Он был умным парнем, не склонным к самообману, и точно не был свиданием на одну ночь – не для Реган МакКинни.
Кроме того он умирал без нее. Ему нечего было терять.
Скитер и Джонни все еще возились с его КОПО Камаро, но добавили кое-каких примочек Роксанне, так что Хокинс попросил его прокатиться на Челленджере – и он прокатил себя и большую зеленую машину до Боулдера.
Он скучал по Джанетт, но его ждала новая Джанетт, готовая к прокачке.
А вот Реган была только одна.
Он припарковался на обочине у дома МакКинни, коротко вздохнул и выпрыгнул из машины. Он не позволил себе колебаться. Он знал, что она дома. Он связался с копом, пока гнал по шоссе.
Преодолев крыльцо в два длинных прыжка, он подошел к двери, с любопытством глянул на дверной звонок и нажал на кнопку.
По дому прокатился чудовищный крик.
Срань Господня. Он отпрыгнул, гадая, кто тут умирал.
Потом до него дошло, и он ухмыльнулся.
Господи, как раз то, что ему так необходимо, когда он и без того весь на нервах.
По всей видимости, в повторном звонке не было нужды, так что он стал ждать.
И ждать.
И, наконец, услышал чьи-то шаги.
Дверь распахнулась, и у него буквально перехватило дыхание при виде нее. Это была Реган, и она была в платье, в убийственном плате с крошечными рифлеными лямками, поднимавшимися от облегающего топа, которые гарантировали ему быструю смерть. Платье было синим, с бело-синими цветами разбросанными по подолу. В нем ее кожа казалась сливочной. Она не загорала, никогда не загорала, и одного вида ее плеч было достаточно, чтобы довести до инфаркта взрослого мужчину.
– Привет, – выдавил он. Видимо, она не была способна даже на приветствие.
Казалось, она заледенела в дверях, несмотря на жару в 97°.
– У тебя есть минутка? – спросил он.
– Нет, – прошептала она, прерывая бесконечную тишину. – У меня… у меня торжественный ланч. В Университете. На кафедре геологии.
Она лгала. Только он не знал, почему. Так что он надавил на нее.
– Ты произносишь речь?
– Нет.
– Тогда минутка у тебя есть. Могу я войти? Пожалуйста?
По ее пораженному взгляду он мог точно сказать, что через двери его пропустила лишь подчеркнутая вежливость.
«Хорошо, – сказал он себе. – Не паникуй». Он много об этом думал. Конечно, они провели вместе безумную ночь, наверное, самую безумную в их жизни, но в ней было нечто большее, чем обычное безумие, и она должна была это понимать. Она была напугана, вот и все. Напугана им, напугана тем, что они сделали, напугана своими чувствами. Он собирался избавить ее от этих страхов.
Она пошла в кухню, и он последовал за ней, считая каждый шаг за маленькую победу. Ее волосы были уложены в высокую элегантную французскую прическу, а на шее поблескивала влага. Он хотел облизать ее, начиная с того места и постепенно продвигаясь к более интересным. Но он не будет этого делать. Нет. Он будет вести себя хорошо. Он не будет соблазнять ее или подталкивать к чему-то, о чем ей потом потребуется раздумывать. Планы его были долговременными, так что придется набраться терпения.
В коридоре она внезапно остановилась, и, чтобы не налететь на нее, он обхватил ее руками, что было самой страшной ошибкой в его жизни. Кожа ее была такой мягкой, такой теплой.
– Прости, я… – Проклятье, да ему не было жаль. Он потерял дар речи от желания притянуть ее к себе и поцеловать. Ему следовало ее отпустить. Он это хорошо понимал. Просто не мог сделать этого. Вот вам и благие намерения. Проклятье.
– Куин, я… я не могу этого сделать. – Ее голос был совсем слабым, будто она могла расплакаться в любую секунду.
– Не можешь сделать чего? – спросил он, осторожно поворачивая ее лицом к себе.
– Быть с тобой. Видеть тебя. – Ее глаза были опущены. Он видел лишь верхушку ее головы, пока не взял за подбородок и не поднял ее лицо вверх.
Потом он заметил ее глаза, и от увиденного сердце рванулось на дно желудка.
– Ты плакала, – сказал он. Ее глаза были красными, их серый цвет – размытым.
– Не переставая, после твоего ухода. – Это признание далось ей нелегко – ее взгляд медленно уперся в пол.
– Почему Реган? Если таковы твои чувства, почему мы не можем быть вместе?
– Потому что у меня не хватит на это мужества. Та ночь… Я не смогу так жить, Куин. Никогда не зная, в безопасности ли ты. Жестокость за каждым углом. Люди, назначающие цену за твою голову. – Ее взгляд снова обратился на его лицо. – Я люблю тебя, Куин. Люблю сильнее, чем думала, что смогу кого-либо полюбить, но такая жизнь убьет меня.
Она любит его. Куин почувствовал, как эти слова ослабляют напряжение, охватившее его в тот момент, когда она прогнала его за порог четыре дня назад. Он сможет справиться со всем остальным, если она любит его.
– Ты украла мое сердце, Реган, – сказал он ей, – и я не особо хочу получить его обратно.
– О, Куин, – сказала она, и он подумал, что никогда не слышал голоса печальнее. Большего он выдержать не мог.
Не отпуская ее подбородка, он наклонил голову, чтобы подарить ей нежный поцелуй, только поцелуй, только одну единственную секунду соприкосновения губ, лишенную того дикого жара, который охватил их в пятницу вечером.
Но она разрушила его невинные намерения внезапным вздохом и легким прикосновением языка к его губам. Эта мимолетная ласка, короткое влажное касание стало настоящим вызовом.
Он старался сохранять неподвижность, зная, как легко можно поддаться внезапному взрыву жара, искры которого она посылала по его телу. Как легко оказаться между ее ног, сжимающих бедра. Как легко впечатать ее в стену. Как легко задрать ее платье.
Он не мог так поступить. Не мог поддаться той прекрасной земной страсти, которой она служила вдохновением. Той ночью они занимались любовью четыре изумительных раза, но этого оказалось недостаточно, чтобы привязать ее к нему. Если он хотел ее, то должен был дать нечто большее – а он определенно хотел ее.
– Поехали со мной, Реган, – сказал он, подняв голову. – Ты можешь дать мне час? Я кое-что хочу тебе показать. Хочу тебя познакомить кое с кем.
Она долго неотрывно смотрела на него, прежде чем кивнуть в ответ.
– Я… эмм, хорошо, – колеблясь, сказала она: все сомнения были написаны у нее на лице и слышались в голосе. – Только на час.
Он не дал ей возможности передумать. Через пару минут, он уже пристегнул ее ремнем безопасности и завел Роксанну, готовую к путешествию.
Далеко ехать не пришлось. После пятнадцатиминутного маневрирования по улочкам Боулдера они въехали в восточную часть города, где располагался район новых особнячков.
Реган мгновенно поняла, где они находятся и с кем он хочет ее познакомить, и впервые с того момента, как он вошел в ее дверь и вернулся в ее жизнь, почувствовала, как зарождается надежда.
Такое случается, когда мужчина знакомит подружку со своей матерью.
– Это дом твоей мамы, – сказала она, и он кивнул.
– Она не знает, что мы приехали, – объяснил он. – Не хотел обнадеживать ее раньше времени, ты ведь могла отказаться.
– А это нормально? Ну, что мы вот так появимся ни с того ни с сего?
В ответ он коротко рассмеялся.
– Поверь мне, Реган. Она моя мать. Я могу заявиться хоть в два часа ночи с половиной цирка Барнума и Бейли на хвосте, но она все равно будет рада меня видеть – а потом всех накормит. Надеюсь, ты голодна.
Нет. Вообще. Особенно сейчас. Но она была взволнована. Ведь он привез ее к своей матери.
– Моя мать умерла много лет назад, – сказала она ему. Она не знала, зачем говорит это, но внезапно почувствовала, что нужно этим поделиться. – Мой папа тоже.
– Я помню, – сказал он, удивив ее. – Уилсон, бывало, много о них рассказывал, пока мы копались в земле каких-нибудь Богом забытых холмов. Каждый раз, как кто-то начинал ныть – а ныли мы предостаточно – он рассказывал очередную историю о твоих маме и папе, о том, сколько приключений выпало на их долю, и однажды упомянул их гибель. – Он погладил ее по лицу, скользнув большим пальцем по щеке. – Я бы поцеловал тебя, – тихо сказал он, – но не хочу, чтобы при встрече с мамой ты выглядела так, будто я тискал тебя на заднем сидении.
Да, наверное, действительно не стоило, но искушение было велико. Она страшно скучала по нему, а он выглядел так, что его хотелось проглотить: белая рубашка поло, джинсы с ширинкой на пуговицах – да она заметила – и ковбойские сапоги из змеиной кожи.
У входной двери он позвонил, а потом достал собственные ключи.
– На самом деле я здесь так никогда и не жил, – объяснил он. – Но маме нравится, что у меня есть ключи и я могу приходить и уходить, когда захочу. Думаю, таким образом она пытается возместить мне то время, когда нам некуда было пойти. Безумие, да? Можно подумать, у меня нет дома в Эвергрине и квартиры на Стил Стрит.
– У тебя есть дом в Эвергрине? – спросила она, называя город, расположенный в горах недалеко от Денвера. Удивительно, что она не знала этого.
– Да. Думаю, разговоры об этом как-то не заходили, а? – Замок щелкнул и он, широко распахнув дверь, пригласил ее внутрь.
– Нет, не заходили. – Она вошла в просторную прихожую, затем шагнула в еще большую по размерам гостиную и пораженно распахнула глаза. Дом был украшен самыми разными цветами и всевозможными осветительными приборами, гобеленами, шерстяными коврами, покрывавшими деревянный пол. Потолок не скрывал поперечных балок. Реган сразу же подумала, что дизайн понравился бы Никки. Смешение стилей создавало идеальную картину.
– Знаешь, что еще безумнее? – спросил он, проходя следом за ней и захлопывая дверь. – Я считаю необходимым появляться без приглашения хотя бы раз в месяц только потому, что для нее это так важно.
Реган подумала, что и раньше любила его, но теперь он окончательно завоевал ее сердце.
– Эй, мам! – заорал он, беря ее за руку и проводя через гостиную к паре распахнутых французских дверей на кухню. – Скорее всего, она в саду. Где девочки, не знаю, скорее всего, шляются по магазинам. В торговом центре они действуют как олимпийская команда.
– Сколько им лет?
– Пятнадцать и тринадцать. Обе хулиганки, – усмехнулся он.
– О, – сказала Реган, увидев женщину, подрезавшую розы на заднем дворе. – Как зовут твою мать?
– Соланж.
Женщина поднялась на ноги и повернулась к дому. От волнения Реган едва переставляла ноги.
– Она француженка? – спросила она, взглянув вверх на него.
Он остановился у открытой двери и посмотрел на нее.
– Наполовину, по материнской линии.
– Куин! – радостно воскликнула мать с улицы, и Реган снова посмотрела на одну из самых красивых женщин, виденных ею в жизни. Соланж была женской версией Куина Йонгера с длинными черными волосами, спадавшими на плечи уложенными, шелковистыми локонами. Черты лица были менее заострившимися, мягкими. У них были одинаковые зеленые глаза, темные брови – на ее лице они были изящно подправлены. На ней была одета вязаная безрукавка и черные капри, на ногах – белые балетки. Косметики не было, но не было и необходимости в ней. Она светилась теплом своей улыбки.
Подойдя, она на автомате обвила рукой талию Куина, а во время знакомства взяла Реган за руку и так и не отпустила.
– Мне так приятно с вами познакомиться, – едва ли не пропела она, прижимая руку Реган к своей собственной и выводя ее в затененный участок патио, расположенный рядом с небольшим фонтаном и прудом. – Куин, солнышко, почему бы тебе не принести нам чаю?
Так начался один из самых поразительных дней в жизни Реган. Над ней никогда так не тряслись, ей никогда не пытались так угодить, ее никогда не расспрашивали с таким осторожным изяществом. Через полчаса вернулись девочки, и праздник набрал обороты. На столе появилась еда и детские фотографии Куина. Случилась небольшая экскурсия по саду. К тому времени, как муж Соланж, Джерри, вернулся с работы, Куин уже разогрел гриль. Наблюдая за всем этим, Реган начала понимать кое-что: любить Куина было очень легко, не было тяжести, которой она так отчаянно боялась, а в своей любви к нему она не была одинока. Она не знала, насколько его мать была осведомлена о его работе, но по тому, что рассказывала Соланж, она поняла, что та знает больше, чем ей хотелось бы. Что она тоже боится и беспокоится, но все равно любит его без оговорок.
Любому любящему есть, что терять, но кто согласится потерять любовь в угоду потери риска?
Не она. Нет, если это означало лишиться его.
После десерта и кофе, Куин встал и предложил ей руку.
– Пошли, – сказал он с неотразимой ухмылкой. – Проведу настоящую экскурсию по саду.
Она взяла его за руку. Девчонки захихикали, Соланж просияла, а Джерри продолжил суетиться вокруг гриля. Двор был огромный, почти в полярда, и к тому времени, как они прошли розовый сад его матери, освещенное патио превратилось в тусклые огоньки на фоне мрака ночи.
– Ты повеселилась? – спросил он.
– Более чем, – призналась она. – Твоя мать, твоя семья – все они замечательные.
– Мой папа тебе тоже понравится. Правда, в его доме все немного более хаотично. Мальчишки младше Джесси и Линн. Я подумал, что, если ты не раздумаешь встречаться со мной, мы могли бы съездить к ним на следующей неделе. Что скажешь? Если согласишься, могу договориться насчет следующего комплекта покрышек.
– Взятка? – поддразнила она, очарованная его готовностью пасть так низко.
– Я пойду на все, – бессовестно заявил он.
– Я так и не поблагодарила тебя за то, что вернул мою машину. – Ее Таурус появился около дома днем раньше, на нем не было ни одной лишней царапины. Он разбил ей сердце, в очередной раз напомнив о Куине, и она проплакала весь день точно так же, как и предыдущий, и предыдущий. Но сейчас ей уже не хотелось плакать. – Полагаю, кто-то приедет забрать Бэтти. – Как и обещал, он оставил ей красный Коронет.
– Нет, – сказал он. – Пусть пока побудет у тебя.
– Покататься на халяву? – спросила она.
– Покататься на халяву? – повторил он, тихо рассмеявшись. Он медленно остановился и притянул ее в объятия. – Солнышко, ты можешь кататься на халяву на мне сколько захочешь. – Его голос был нежным и хриплым, слова, насколько она понимала, чуточку пошлыми, но когда его губы приблизились к ней, Реган поняла, что хочет именно этого. Вот почему она плакала – из-за этой болезненной жажды быть с ним, заниматься любовью с ним, быть любимой им.
– Поехали домой со мной, – прошептал он, прикасаясь губами к ее горлу.
– В Эвергрин?
– Да. Сегодня. Хочу заниматься с тобой любовью четыре дня без остановок. Прямо как в медовый месяц. – Он обхватил ее лицо ладонями и снова поцеловал.
Она ответила на поцелуй, но потом рассмеялась:
– Чтобы получить медовый месяц, сначала нужно пожениться. – В ту же секунду, как слова слетели с губ, она почувствовала в нем перемену. Поцелуи стали более томными. Язык проникал глубже. Тело приобрело новую мощь.
– Да, – наконец прошептал он, поднимая голову. – Отличная мысль. Давай поженимся.
Она потеряла дар речи, и прежде, чем смогла обдумать, что сказать, он продолжил:
– Не говори, что мы движемся слишком быстро. Потому что это не так. – Он говорил так уверенно. – У меня такое чувство, что мы припозднились лет на десять и на четыре дня выбились из расписания. Так что не говори, что это слишком внезапно, и не говори «нет».
– Остается только «да».
– Да, – подтвердил он, и улыбка растянула его губы. – Идеально.
– Ты сумасшедший, – сказала она, улыбаясь в ответ.
– Неправда, – запротестовал он, скользнув руками по ее бокам и притягивая ближе. – Я влюблен, так же, как, когда в первый раз увидел тебя голой в той палатке.
Она почувствовала его возбуждение, и румянец окрасил ее щеки.
– Мы не можем заниматься любовью на заднем дворе дома твоей матери.
– Ну, мы могли бы… – Он рассмеялся. – Окей, мы не можем, но и на патио вернуться мы тоже не можем, пока у меня в голове все мысли только о сексе, сексе и еще раз сексе.
– Как ты собираешься от них избавляться? – Ей нравилось дразнить его; нравилось, что он так сильно хотел ее, но он был прав. Они не могли вернуться на патио, пока он выглядел так, словно был готов наброситься на нее.
– Мы могли бы поговорить о костях динозавров, – предложил он. – Обычно это меня прекрасно приводит в чувство.
– Ты хотел бы обсудить недавно обнаруженные палеонтологические доказательства существования теплокровных динозавров в полярных областях?
– Да, – сказал он, беря ее за руку и медленно направляясь к розовому саду. – Это должно возыметь эффект.
– Мы можем поговорить о ВВС.
Он скосил на нее подозрительный взгляд.
– А это точно возымеет эффект.
– Мы с твоей матерью говорили…
– Примерно пять часов без остановок, – перебил он, но она не обратила внимания.
– Она сказала, что не знает, почему ты ушел. Она сказала, что ты до сих пор летаешь, постоянно летаешь для Стил Стрит.
– Так и есть. Я ушел не из-за полетов. Проклятье, я ушел даже не из-за того, что меня сбили. По крайней мере, не совсем из-за этого.
– Что ты имеешь в виду?
Он остановился, устремив взгляд на патио, где девочки, его мама и Джерри начинали убирать со стола.
– Ты видела журналы, которые печатали эту историю после моего спасения?
– Да. Думаю, все до единого.
– Даже «Пипл»? – спросил он с любопытством.
«Реган, время признаний», – сказала она себе.
– Особенно постер из «Пипл». У меня, хм, он был прикреплен к двери шкафа в течение пяти лет.
Некоторое время он обдумывал услышанное, подняв брови и пытаясь не ухмыляться – но не сдержался.
– Это может стать отличной темой для обсуждения несколько позже – намного позже.
– Сначала нам придется выбраться из этого сада. – Ей нравилось поддразнивать его, нравилась роскошь прогулок в его обществе, разговор с ним. Нравилось знать, что у них есть сегодняшняя ночь – и завтрашняя.
– Точно, – согласился он, пытаясь снова стать серьезным. – Такое сложно объяснить, но вот против фото в «Пипл» я ничего не имею.
– У тебя там рука на полпути к ширинке, – напоминал она, умудрившись не покраснеть.
Он снова ухмыльнулся.
– Понравилось?
– Очень сексуально, – призналась она.
– Пять лет, а?
О Боже, вот теперь она краснеет.
– По-моему, ты пытаешься сказать мне что-то важное.
– Нет, – возразил он. – Не важное, просто правду. Мне не нравилось быть героем, не в таком государственном формате. Через несколько месяцев я начал понимать, что страна, войска и политики никогда не отстанут. Я перестал быть пилотом и превратился в продукт на продажу. Поэтому ушел. Но, поверь, моя мать не хочет этого слышать. Она до сих пор думает, что я герой, а не обычный парень, который просто делал свою работу и не бил баклуши на тренировках по выживанию, поэтому на самом деле выжил. И не будем ее переубеждать, хорошо?
– От меня она этого не услышит, – пообещала она, но не потому что поверила в его слова. Его мать была права. Реган видела фотографии, она читала статьи во всех тех журналах и знала: он сделал куда большее, чем просто выжил. В течение недели он был на линии огня, пытаясь перехитрить две армии, чтобы добраться до места высадки морского десанта, который смог бы спасти его.
– Хорошо. Пошли. – Он взял ее за руку и продолжил путь. – Думаю, если мы поторопимся, а ты не будешь подходить ко мне ближе, чем на двадцать футов, мы сможем покинуть сад и уйти из дома.
– Но ты держишь меня за руку, – отметила она, пытаясь поспеть за ним и не расхохотаться. Она была более чем готова остаться с ним наедине.
