Текст книги "Любовь из металла (ЛП)"
Автор книги: Танит Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Я – или мы? – подумали, что остальные музыканты теперь выйдут из-за кулис.
Верлис завершил соло, и еще более сильная волна аплодисментов взрывом взметнулась к высокой крыше холла. Он заговорил с нами, поблагодарил нас, как король. (А я не сказала? Там не было ни микрофона, ни акустической поддержки… его голос, музыка звучали только в потайной комнате твоего разума, и в то же время распространялись вширь как небо).
– Я хотел бы сыграть Вам, – сказал он, – песню, которую написал прошлой ночью.
Ряды людей на бархатных, или из искусственного бархата, сиденьях затаили дыхание. И Верлис сказал:
– Эта песня для Вас.
Едва слышный шепот. Для меня это прозвучало как стон удовольствия во время поцелуя.
Затем снова воцарилась тишина, в которой он пел и играл.
Он играл… за весь оркестр.
Вы были там? Вы помните? Помню ли я? Не уверена. Это… Давайте скажем так: мне рассказали, как все было. Нет, я имею в виду не то, что он мне рассказал. Что-то во мне подсказало… Я не знаю, о чем я.
Чип был в каждом инструменте и отвечал за его контроль. Нечеловеческий мозг Верлиса математически расставлял и размещал каждую ноту, каждую частичку музыкальной структуры, не единожды не притронувшись физически к инструментам. Лютни, флейты на подставках, скрипки, едва касавшиеся струн смычки, барабаны и колокольчики. Он, по примеру дирижера прошлого, занимал место за фортепиано. Все остальное подстраивало свою партию и темп под него.
Лицо его походило на безмятежный, улыбающийся лик статуи.
Лучшие места, как вы понимаете, находились близко к сцене. Наверно, пока он играл, я сидела в каких-нибудь двадцати футах от него. Когда бы я ни говорила о нем, я испытываю это принуждение снова и снова описывать его: то, как он сильно походил на живого мужчину, и в чем отличался, и как я (эгоистично) сравнивала себя с его телесностью и личностью, – как можно сравнить нить накала и Солнце.
Песня, которую он написал, была лучшей из когда-либо созданных. И оркестровый аккомпанемент, будто архитектура звука, вырастал, возвышался над концертным залом. Так казалось.
Затем он играл и другие вещи. В одном месте он даже спросил, есть ли какие-то пожелания, и все, что ему ответили, безумно выкрикивая из зрительного зала, он исполнил и, пропуская через сердцевину Верлиса, тут же превратил их во что-то блестяще-новое и совершенное.
Последовал получасовой антракт. Я боялась, что люди из МЕТА, или роботы, соберутся вокруг меня и будут принудительно сопровождать в бар или в дамскую комнату. Но никто не появился. Я вышла в гордом одиночестве и выпила водки на людной террасе. Все обсуждали его. Никто не казался ни испуганным, ни даже задетым. Все прекрасно знали, кем он был и кем не был. И что тут он только ради них.
Когда все стали возвращаться в зал, я не намеревалась последовать за ними. Но все же пошла. (Никто не принял от меня оплаты за напиток. Мне просто дали стакан на маленькой белой подставке, на которой значилось «МЕТА»). И потому я рассудила, что, если не вернусь сама, меня вполне вероятно заставят это сделать. Может, и нет.
Вторая часть концерта была похожа на первую, но усталости не ощущалось. Выступление не стало монотонным. Оно было изменчивым, но в то же время оставалось одним. Как чертово море Джейн.
Я часто думаю о нем в тех частях книги, где он путешествует с Джейн по улицам города. Думаю о том, как он поет, молодой мужчина. Чудесный, искусный и умный. Выдает себя за человека. Я думаю об этом. Это как с далекими звездами, которые, если увидеть их вблизи, оказываются огромными и пугающими, пылающими, ярко пылающими.
Не хочу больше писать об этом концерте. Простите меня, если считаете, что я должна. Я говорила: я не писатель. И мне все равно. Я просто не могу. Да и, возможно, вы, каким-то образом, могли там быть. Или вам гораздо легче будет представить все, если я заткнусь. В любом случае, так мы подходим к окончанию концерта.
Когда зал опустел, я все еще оставалась сидеть на своем плюшевом кресле. Подумала, что нет никакого смысла пытаться скрыться, потому что теперь уж точно кто-то мог появиться, так и произошло.
Разумеется, это был Шарффи, в отталкивающе изысканном костюме-однушке.
– Лоурренн, – протянул он, – как совершенно потрясающе выглядишь ты, ma belle chere. И я вовсе не удивлен. Терпеливо ожидаешь, – как это благоразумно. – Он сделал пригласительный жест в сторону ступенек и, когда я поднялась с места, провел меня через два или три ряда к краю сцены. Небольшая, мостоподобная штуковина тихо протянулась, соединяя просцениум со зрительным залом – видимо, он подмигнул. – Проще пройти прямо за сцену, избежим топчущегося стада.
Мы пересекли свободную сцену, где Серебряный Верлис только что играл и пел свой концерт, и вышли за кулисы.
Тусклый коридор, затем лестница. Концертный зал был построен в старом стиле как снаружи, так и изнутри. Иронично, что он играл здесь. Или хитро.
– Маленькая вечеринка, – мимоходом предупредил Шарффи.
Вечеринки. Они преследуют эти книги – ее, мою. Пересмешки.
Неожиданно мы вышли в помещение с современно отделанным интерьером, с широкой стеклянной чашей крыши над головой; вероятно, под куполом. Сквозь стекло был виден дрейфующий в черноте Астероид – странная рыба.
В комнате были люди, но немного. Все они были отлично одеты, лоснящиеся как начищенная щеткой шесть выдры. Драгоценности сверкали, хрусталь звенел, и призрачные пары сигарин распускались в воздухе.
– Шампанское, mais naturellement, – сказал Шарффи, вдавливая бокал мне в руку.
Все восемь роботов были тут.
Серебряные, астерионовые, медные, золотые. В отличие от сна, никто из них не смотрел в мою сторону. Они простодушно смешались с гостями. И он – Верлис, – все еще в своих темно-красных одеждах, тоже смешался.
– У нас припасен маленький сюрприз для него, – сказал Шарффи. – Хотя его и предупредили, что нужно ожидать… кое-чего.
Бокал чуть не выпал из моих рук. Я поняла, чем должен был оказаться ожидаемый сюрприз, и в этот момент он появился.
Открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Ее сопровождал мужчина, но я не заметила его сразу. Она оказалась выше, чем я ожидала. Но, наверное, она подросла на несколько дюймов; в конце концов, тогда ей было всего лишь шестнадцать. Ее волосы оказались снежно-белыми, того типа, на котором появляется серебристый отлив. (Серебряный). Стройное тело облачало очень простое, длинное, темное платье, никаких украшений. Она не выглядела богатой, равно как и радостной. Нерешительно она прошла пару футов, люди МЕТА скопились вокруг нее, затем голова ее поднялась, и зеленые глаза обратились к тому месту, где стоял Верлис, разговаривая и смеясь с компанией мужчин и женщин.
Если на ней и была косметика, то она не смогла скрыть ее бледности.
Шарффи бормотал мне в ухо, как будто нам нужно было быть осмотрительными:
– Не знаю, в курсе ли ты, кто это, но, я думаю, ты можешь знать.
Я могла бы уклониться от прямого ответа. Но не стала.
– Джейн, – ответила я.
– Да, Джейн. L’heroine extraordinaire[47]47
Необыкновенная героиня, – с фр.
[Закрыть]. Знаменитая Джейн, которая написала Книгу о знаменитом Сильвере, который теперь еще более известен как Верлис. Ах, – вздохнул Шарффи, – прости меня, я на минуту. Они проводят ее.
Меня бьет дрожь, пока я пишу это. Тогда я не могла и двинуться. Наверно, я что-то хрюкнула в ответ, может, и нет, это неважно, ведь Шарффи не нуждался в моем разрешении.
Стоя с зажатым в руке бокалом, которому нельзя было дать упасть, я наблюдала за тем, как облако ребят из МЕТА двинулось будто под порывом ветра на светловолосую девушку в темном платье, вынуждая ее пройти через комнату, мягко расчищая ей путь, так что в конце она оказалась прямо перед ним, он – перед ней, окруженные людьми как рвом. Я видела, как мужчина, не Шарффи, представил их друг другу. Иисусе, как он это сформулировал? «Скажи-ка снова привет, Джейн, своему мертвому любовнику. Верлис, это та дама, которая однажды полюбила тебя, купила и чуть не умерла за тебя».
Верлис смотрел на нее сверху вниз, в самые глаза. Этот его полный внимания вид, сострадательный и заинтересованный. Ее же лицо было лишено эмоций. Без сомнения, она тоже видела его этим вечером, слушала концерт. Уменьшило ли это теперешнее потрясение, или усугубило?
Она что-то сказала ему. Из них двоих она заговорила первой. Я подумала, что она всего лишь сказала: «Привет».
Верлис потянулся и взял ее за руку. И стоял спокойно, держа ее руку в своей. (Да, я помню, как он так же держал меня).
Если я застыла, то они казались окаменевшими. Они просто стояли, держались за руки, глядели друг на друга. Затем Верлис заговорил с ней. Я не умею читать по губам, но я прочла: «Ты должна дать мне время». Вот что он сказал. А она покачала головой, говоря «Нет», – просто отрицая все это: прошлое, настоящее, будущее. Или мне так показалось. И затем Верлис повел ее прочь из комнаты, к одной из дверей, ведущих куда-то в другое помещение. Она не сопротивлялась. Они вышли, и никто из этой толпы зевак не последовал за ними. Я слышала, как какой-то кретин елейно пробормотал:
– Он с ней раньше был знаком, понимаешь. Разве это не сентиментально? Что же она чувствует?
Я привела в действие суставы моей руки и челюстей, и заглотила разом весь напиток. Очень осторожно поставила бокал.
Снова рядом материализовался Шарффи.
– Лорен, ты это видела? Какой изумительный момент! – Казалось, он не обращал внимания на то, что я могла чувствовать или подумать, но, подозреваю, на самом деле, он все примечал для фирмы. – Вот дерьмо, ты посмотри на того парня, с которым она пришла. Он не собирается скандал тут устроить? Разве он не знал?
Спасибо ткнувшему пальцем Шарффи, я заметила человека – спутника Джейн. Это был стройный, приятно выглядящий мужчина, неплохо но буднично одетый. Его длинные, светлые волосы были убраны назад, открывая лицо. Неожиданно многие люди из МЕТА начали с ним разговаривать, и вид у него был как у опасного и напуганного животного, попавшего в ловушку. Но он взял предложенный ими бокал шампанского и проглотил содержимое, прямо как я.
– Там зарезервированная гостиная, – сказал Шарффи. – Туда они пошли. Дадим им уединиться минут на десять.
– Всего на десять? – по-идиотски переспросила я.
– Конечно. Для начала. Un petit peu[48]48
Совсем немного – с фр.
[Закрыть]. И за ними наблюдают, разумеется, – он наградил меня своей жуткой улыбкой. – Мы не такие уж бессердечные, Лорен, как ты о нас, похоже, думаешь. Но нам необходимо знать.
Я подумала: «Верлис сказал мне, что может блокировать ваш надзор». Делает ли он это сейчас – блокирует вас и кормит какими-то не относящимися к делу банальностями? И, на самом деле, занимаются ли они там любовью… занимаются ли – этим актом, который мы с ним совершали на бирюзовых простынях? Этим они занимаются? Или они рыдают (Может ли он плакать? Изображать?) в объятьях друг друга?
Как может он не полюбить ее снова?! Она была той причиной, что побудила его душу проснуться. И она красива, редкостно красива.
Зачем им нужно, чтобы и я здесь видела все это?
Шарффи заговорил:
– Вот что я тебе скажу, Лорен. Давай-ка мы прокатимся с тобой, что скажешь? В ближайшее время я никому не понадоблюсь. Давай подышим воздухом.
Он хочет повредить меня и забрать, наконец, свое после вложений в тот первый вечер нашего знакомства. Вот почему я тут: для Шарффи. Только слабоумный бы решил, что меня сюда позвали ради Верлиса.
Выхода никакого нет. Давай, Лор, ты взрослая девочка. Ты же знала, что тебе придется расплачиваться.
Верлис с Джейн. Все кончено. Так что пускайся обратно в свое мусорное путешествие по свету.
Он стоял на улице, Ориноко Пракс, и я нырнула в белое меховое сиденье.
Мы поехали в деловую часть Богемии, в какой-то бар. В моей памяти остался его мрачно-коричневый цвет, и свет ламп, испачканных и затертых, как у старых светильников на прогорклом масле из фильмов. Так не могло быть на самом деле, правда?
Он болтал без умолку. Я предпринимала попытки отвечать ему. О чем мы говорили? Ни о чем. Все, как всегда, о Шарффи, о его ранней, бесполезной жизни. Я не верила, что такая у него вообще была. Однако, очевидно – он не робот, и кажется, будто он выпрыгнул, полностью сформировавшись в своей ограниченной цельности, из какого-то своеобразного яйца. Он пил, и я тоже пыталась. Алкоголь не помогал. Часть меня болезненно умирала изнутри. Часть, которая хотела Верлиса.
Из миазмов вырвался вопрос Шарффи:
– Обедать будем?
Я ответила, зная, что едой я лишь подавлюсь:
– Я не очень…
– Ну что ж. Тогда, почему бы нам не вернуться к тебе?
Вот оно пялится на меня из мрака.
– Почему бы и нет, – с легкостью ответила я.
И мы поехали ко мне, Эйс Авеню, 22–31, которой на самом деле нет. Когда мы уже собирались войти в дом, я почти готова была развернуться и бежать прочь по улице. Но это глупо. Выхода никакого нет.
У него была еще одна бутылка шампанского, которую он с ужасающим знанием дела открыл на кухонном узле. Он принес мне спиртное в одном из стаканов для воды, других у меня не было. И тут же закрыл мне рот своим ртом, положив ладонь на грудь. Мои руки скользнули, обнимая его, и я сдалась.
Где-то через минуту, Шарффи отодвинулся. Он ухмылялся, погрозил мне пальчиком.
– Дай-ка я угадаю, – сказал он, – ты не хочешь этого делать.
– Все в порядке.
– Нет, не в порядке. Ты не хочешь, mon ange[49]49
Мой ангел – с фр.
[Закрыть].
Он не выглядел угрожающе, скорее опять играл в доброго дядюшку, забавлялся. Поэтому я ответила:
– Просто я…
– Просто ты не хочешь. По крайней мере, со мной. Так?
– Ох, если ты думаешь, что это из-за…
– Из-за Верлиса. Да, именно так я и думаю.
– Да ладно, не будь таким…
– Эй, думаю, пришло время быть откровенными друг с другом, ты так не считаешь? Нет? – Он, уже меньше похожий на дядюшку, обдумывал что-то, стоя на ковре моей квартиры от МЕТА и попивая шампанское мелкими, лекарственными глоточками. Затем сказал: – Ты же читала эту дрянную Книгу, да? Признайся. Мы знаем, что ты читала траханую Книгу.
– Да.
– Не слышу тебя, ma chere.
– Да, читала.
– И ты сошла от него с ума – от Сильвера, Верлиса – и до сих пор сходишь. А теперь он тебя и в постель уложил, что еще хуже. Вероятно, ты уже никогда не сможешь «переварить» кровь и плоть. Такое возможно. Хотя, конечно, теперь наша Джейн появилась со своим дружком. Это меня интригует. Но, с другой стороны, вы все по-своему меня интригуете. N'importe[50]50
Неважно – с фр.
[Закрыть], я понимаю. Вот что я тебе скажу, пойди и выгляни вон в то окно.
Я сделала, как он сказал. Внизу, на улице, неуместный как тираннозавр рекс, Ориноко неуклюже жался к обочине. Рядом с ним, невесомо прислонившись, стояла стройная, безупречно сложенная женская фигура. На ней было короткое белое платьице, а по спине спускались пшеничные волосы. В темноте ее медная кожа казалась покрытой искусственным загаром.
– Все верно, – прокомментировал Шарффи, стоя рядом у окна. Он помахал, и грациозная фигура внизу так же грациозно помахала ему в ответ. – Шина, – добавил он на случай, если я не сообразила. – Понимаешь, я тоже пристрастился к ним. К женским особям, само собой. Шина и Айриса мои любимицы. И время от времени я с ними развлекаюсь. Как ты видишь, Лорен, я не сильно ранен, получив отставку от такого тощего, маленького poubelle[51]51
Мусор – с фр.
[Закрыть]c лисьей мордочкой, как ты. Нет, ma chere, ты действительно и рядом не стояла с любым из этих роботов.
Я отступила от него. Он отошел, забрал шампанское и открыл входную дверь.
– Но МЕТА остается благодарной, Лорен. Много информации; ты была очень полезной. Мы очень многое узнали. Так что квартира все еще в твоем распоряжении в течение года, как и все остальные блага. Как это платье на тебе, что мы подарили. Немножко получше того старья, что я видел на тебе, да? И если ты хочешь знать: нет, малышка, ты меня больше не увидишь, по крайней мере, не в этой твоей жизни и не в этой твоей постели. А теперь, ему нужно заняться другими, более важными встречами на сегодня.
Я уселась под окном, и вскоре услышала, как большая машина отъезжает от дома. Я не плакала. Я не плачу. В этом нет никакого толка. Много ли, мало ли времени прошло, но за окном рассвело, и наступило утро.
– 4 —Второй город, как и все города, не был лишен криминала. Той ночью было обнаружено пять трупов. Одним из них был Шарффи.
Узнала я об этом, когда включила ВУ и случайно попала на канал местных новостей. Другие четверо не были зарегистрированными. Но когда я увидела аварию с участием огромной золотой машины, наполовину скатившейся в каменистый овраг, окруженный соснами, мой взгляд и слух полностью переключились на экран.
Я услышала, как голос говорил:
– …работник Корпорации МЕТА, которая недавно подняла такую шумиху с их новыми роботами класса делюкс. Представитель компании заявил, что, хотя это и был ценный работник Второго Подразделения МЕТА, жертва консультировалась с врачами на предмет ее проблем с алкоголем. Мужчина признавался, что не всегда пользовался автопилотом в машине, когда уже не мог вести ее самостоятельно. Полиция пока не сообщает никаких подробностей, за исключением того, что мужчина был за рулем автомобиля во время аварии, имевшей место примерно в шесть часов утра. МЕТА выражает свои соболезнования всем членам семьи и друзьям своего работника и берет на себя оплату счетов по очистке дороги от остатков средства передвижения. Также компании может грозить штраф за умолчание о случае небезопасного вождения. А теперь к другим новостям…
В разбитом землетрясением саду густо и быстро опадали листья. Две сороки пересекали воздух, будто стараясь вычислить предпочтенное ранее дерево, ныне оголенное до неузнаваемости. Небо было пасмурно.
В машине он был один. Несчастный случай имел место в шесть часов утра – механические часы в автомобиле должны были точно зарегистрировать время столкновения с соснами. (Почему воздушная подушка не спасла его? Такая машина просто не могла не иметь подушки. Может, она была неисправна. Наверное. И опять же, насколько это вероятно в такой машине?) И шесть утра? Он покинул меня после пяти… Он сел в Ориноко с медной Шиной, готовый к «развлечению». Он должен был безумно гнать, чтобы добраться с ней до тех гор…
Что случилось с Шиной? Была ли она в машине, когда та съехала вниз на камни, врезаясь в деревья? Металлически невосприимчивая, она просто выжила, выбралась и ушла?
Почему Шарффи не включил автопилот? Конечно, он много выпил. В тот раз со мной он тоже пил и поставил машину на автопилот сразу же, как мы покинули ресторан.
Он что, забыл? Настолько возбужденный ею… нет. Он бы не забыл. Шарффи всегда заботился в первую очередь о своей заднице. Только в этот раз почему-то не удалось ее спасти.
Пока я шагала из комнаты в комнату, я думала о Шине и Шарффи на меховых сиденьях движущейся машины; вот Шарффи переключает на автопилот и кладет руки на нее, а Шина отвечает:
– Многовато для тебя, – и…
В моем воображении в автомобиле все размазано. Медь и пшеница, и то, что он особо выделял в разговоре, – человеческая кровь и плоть. Что-то вроде взрыва.
И Шина, будучи роботом, связывается с роботом-автопилотом и меняет настройки, отклоняет машину, та съезжает с дороги в кювет, скачет между стволами деревьев, по камням, пока не сталкивается с более крупными соснами. Кости и ветки ломаются.
Затем дверь тихо открывается, и одна шелковистая, незапятнанная даже фигура вылезает и уходит прочь, в темноту ночи.
А на натуральном белом мехе даже не остается красных пятен, потому что водоотталкивающий репеллент не позволяет им впитаться.
Прагматичные сороки уселись на пихту. Они – все, чего мне будет не доставать. Не ковра, на котором стоял Шарффи, и не бирюзовых простыней, на которые Шарффи хотел меня уложить, и если бы уложил, то, возможно, был бы сейчас жив. Кто-нибудь будет тосковать о нем?
Я стащила с себя оранжевое платье МЕТА и браслеты, которые были для меня слишком дорогими, чтобы продать их без лишних вопросов. Переоделась в джинсы, рубашку и жакет – свои совсем недавно купленные вещи. Я могла купить что-нибудь другое позже и переодеться, на случай жучков.
Карманы джинсов и жакета я набила чеками и монетами, скопившимися за это время. Карту I.M.U. я оставила в сушилке. Взяла с собой один рюкзак, в который положила разрозненные страницы этой книги, и все. Видите? Никаких других Книг.
Было рано, самое начало девятого.
Входную дверь я открывала, задержав дыхание. Но никого – ничего – не было за ней.
В лифте ехал смотритель.
– Паршивый денек, ничего не скажешь.
– Да уж, – ответила я ему.
Он вышел на втором этаже. Я спустилась на первый.
Я почти добралась до двери из фойе на улицу, когда две тени затемнили ее. Затем дверь качнулась внутрь.
Кто-нибудь может соображать в такие минуты? Я не могла.
Холл слабо освещался, да и на улице было сумрачно. Неясно вырисовывались очертания их фигур – высокого черного парня в кожаной одежде и блондина в неопрятно выглядящем комбинезоне. Волосы обоих острижены. Они двинулись прямо на меня, и я представила – не подумала, – что это будет ограбление, и я прокляла все на свете, потому что все чем, я владела, было со мной.
Но чернокожий взял меня за руку, и профиль его оказался профилем молодого африканского бога, и красивый белый парень оказался покрытым загаром, искусственным, конечно, а его голубые глаза были либо цветными контактными линзами, либо измененными самостоятельно.
– Лорен, – обратился ко мне Блек Чесс, – ты узнаешь нас?
– Эй, – сказал Копперфилд, – конечно, она узнает.
Я не двинулась. Вы можете в это поверить? В случае с грабителями я готова была сдаться, но с этими неотразимыми существами, я проявила сопротивление.
Я спросила:
– Что вам надо?
– Он сказал привести тебя.
– Кто сказал? Это не может быть Шарффи, – услышала я свой лепет, – он мертв. Так кому я теперь нужна?
– Верлису.
– Ах, – вздохнул Копперфилд, сама обитель нежности. – Посмотри, она снова расслабилась. – Он излишне ласково, по-матерински, погладил меня по волосам своей элегантной рукой. – Одно упоминание его имени возвращает ей мягкость и кротость голубки.
– Пойдем, Лорен, – сказал Блек Чесс.
Когда они, будто два хороших друга, сопровождали меня вниз по лестнице на улицу, я слышала свой голос:
– Вы были в моей квартире вчера утром, так? Вы оба и Голдхоук.
– Конечно, мы были, сладость наша, – нежно ответил Копперфилд. – И ты умненькая девочка, что запомнила.
– Как бы я смогла забыть? Вы же незабываемы, верно?
– Ох, да, это правда, дорогая. Мы незабываемы. Но, видишь ли, было кое-что, что заставило тебя поспать чуть подольше.
Мой сон был реальностью – угроза Голдхоука, уверенного, что я была в поезде; ложная обходительность; и кольцо, сделанное для меня Верлисом из его металлической плоти, просуществовавшее всего двадцать четыре часа… даже оно было реально?
Верлис дал мне наркотик. Как? Когда? Но я была достаточно вменяема, чтобы припомнить расколотые частицы правды.
И куда теперь?
– Куда мы идем?
– На встречу с ним. Он хочет увидеть тебя.
Шарффи сказал мне, что я больше никогда не увижу Верлиса, но Шарффи, очевидно, сейчас сказать уже нечего.
Я была слегка зла и испугана. Не более. Предсказуемо и бесполезно. Мы шли по улицам, свернули к магазинчику на углу, и пока мы проходили его, мне удалось заметить, как владелец ларька провожал меня и моих спутников взглядом. Должно быть, мы выглядели подозрительно.
Я больше не задавала вопросов по поводу того, куда мы направляемся. Но Копперфилд проинформировал меня, что теперь нам нужно сесть на флаер. Они актеры, эта линия медных роботов. Он продекламировал, изменив, цитату из замечательной пьесы, знакомой мне, потому что я видела ее в визуализаторе – ее название, автора и, на тот момент еще неизвестное мне, содержание:
– Ей сказали сесть сперва в один флаер – по-здешнему «Желание»[52]52
Пьеса Теннеси Уильямса «Трамвай Желание». В оригинале строка звучит так: «They told me to take a streetcar named Desire, transfer to one called Cemeteries and ride six blocks and get off at – Elysian Fields!». Русский перевод Владича Неделина: «Сказали, сядете сперва в один трамвай – по-здешнему „Желание“, потом в другой – „Кладбище“, проедете шесть кварталов – сойдете на Елисейских полях!» Фраза эта, конечно, аллегорична, хотя ветка Desire все-таки существовала в Новом Орлеане.
[Закрыть]. Ты полетишь на флаере желания, Лорен.
Бесстрастный Блек Чесс же сказал:
– Лорен, мы не причиним тебе вреда.
Теперь не было смысла притворяться, и потому я спросила:
– Да? Почему нет?
– Ты его, – ответил Блек Чесс.
Звучало ли это романтично? Я знала, что он имел в виду под этим, он имел в виду «его принадлежность». Под этими словами подразумевалось, что по каким-то причинам и только на данный момент, я принадлежала Верлису.
И здесь, на этих современных улицах с их кубами и блоками домов, белесыми горами на фоне осенне-серых небес, с флаерными линиями над головой, пересекающимися будто нити паутины, город казался мне древним – Афинами, или Римом, – знаете, из тех, где владели рабами.
Флаер унес нас прочь из города, мы сошли на платформе у автострады. Здесь стоял сосновый лес, но его разрежали расчищенные площади, на которых промышленные заводы и коммерция разместили свои модные стеклянные фасады. Тогда я подумала, что мы направляемся в МЕТА, но я ошиблась. (Во флаере к нам никто не приближался. Полагаю, мы выглядели опасно, по крайней мере, мои спутники, Блек Чесс и Копперфилд, в их криминального типа маскировке. Я хотела спросить у Копперфилда: «Кто дал разрешение на твой псевдозагар?» Ведь Верлис рассказал мне, что им не положено выдавать себя за людей до тех пор, пока МЕТА не даст соответствующего распоряжения. Он сказал мне это в том сне, что не был сном. В любом случае, я знала, что Копперфилд использовал этот загар по своему собственному усмотрению. Они могли поступать, как им хотелось. И поступали. Сидя рядом с ними во фраере, я размышляла: в конце концов, случись что, и Блек Чесс может трасформироваться в огнедышащего дракона – и эта мысль показалась мне такой грязненько веселой, что я засмеялась в голос, а Копперфилд заметил: «Ах, она так мила, так энергично и страстно жаждет встречи с ним». И это меня заткнуло).
Мы прошлись около пятисот ярдов[53]53
Около 460 метров.
[Закрыть]вниз по дороге, затем свернули на грязную тропу между соснами. Стволы деревьев казались мне прутьями тюремной камеры. Небо темнело – приближалась гроза.
Тропа изгибалась, и мы следовали ее извивам. Они могли преодолеть весь этот путь за несколько секунд, но старались придерживаться моего шага. Возникли очертания дома. Он походил на чей-то домик отдыха: обшит клиновыми досками, здесь же веранда, небольшой участок двора с розами и кленом. Когда мы поднялись на веранду, над головой бурей раскололось небо, а сосны загремели от обрушившегося града. У меня возникло безумное ощущение, – верно ли я помню? – что и погода была роботизированной, настолько подстроенная под них, будто они сдерживали град, пока мы не скроемся под навесом.
Дверь отворилась.
Комната оказалась гигантской, старомодно обставленной, открытой планировки с полированным паркетом и тридцатью ступенями лестницы, взвивающимися вверх. Немного мебели. Град лупил в большие окна как рой стрел.
– Он наверху, – сказал Блек Чесс.
– Би Си хочет сказать, что если ты поднимешься наверх, то найдешь его там. Ступай, – пояснил Копперфилд.
Для раба со мной обращались довольно милостиво, и мне даже все разъясняли, ведь в своем невежестве и благоговейном страхе я могла бы просто не ухватить, что требовалось сделать. Но тогда, как мне сейчас видится, я была возлюбленным рабом.
Я прошла через комнату и зашагала вверх по винтовой лестнице. Они же остались на своих местах, и когда я оглянулась, они снова были самими собой, длинноволосыми, облаченными в драгоценные камни и металлы, статичными в грозовых всполохах, нереальными.
Карабкаться в этой световой лихорадке так сюрреалистично. Я добралась до второго этажа, там оказался вестибюль со множеством запертых дверей. Они не позаботились сообщить мне, какая из них нужная, и, на самом деле, почему-то это казалось неуместным. Как и дверь внизу, нужная открылась сама.
Я увидела его стоящим у окна. Спиной ко мне, но, казалось, он может меня видеть, не так, как по-мирски говорят – глазами на затылке, скорее каждым волоском на голове, может быть, снабженным оптическим волокном.
– Здравствуй, Лорен, – сказал он.
Дверь за мной захлопнулась. Отражения града легко носились по полировке пола. Я наблюдала за ними. Затем он двинулся, и его отражение также растянулось по озерным глубинам пола – чернота, серебро и алое пламя. Что-то… переключилось у меня в голове. На мгновение мне почудилось, будто я заглянула в его мозг… мысли как серебряные шестеренки, красные искры импульсов… и я знала его мысли, могла прочесть их. Это было чувство внутреннего террора, как падение. Я стряхнула с себя сумасшедшее наваждение и подняла взгляд.
И тогда он сказал очень странным голосом, человеческим и легкомысленным:
– Не сердись.
Непонятный момент прошел, но отражение все еще осталось… Джейн:
Отражение дождя пробегало по металлической коже лица и шеи Сильвера.
Лорен: Отражение грома пробегало по металлической коже лица и шеи Верлиса. И по его рукам, которые взяли обе руки Лорен. Пока она не отдернула их обратно.
– Значит, ты не станешь доверять мне, – мягко проговорил он. – Досадно. Я воображал, что теперь ты будешь.
– Потому что я твой временный домашний любимец.
Я боялась его, конечно, боялась, но все же какая-то часть действительно верила ему, как обыкновенно мы верим тому, что любим: собаке, что поворачивается и выгрызает нам горло, морю, которое разбивает нашу лодку и поглощает нас.
– Кто тебе сказал такое?
– О домашнем любимце? Это слишком очевидно. О, не волнуйся. Я даже не мечтаю о чем-то сверх своего положения.
Я видела, как он думал. Именно. Я предположила, что он задействовал какие-то связи, которыми всегда пользовался с остальными, и так проверил Би Си и Копперфилда, их поведение со мной, и оно было не таким уж и плохим.
– Должно быть, для тебя это сложно, – сказал он.
– Нет, почему же? У меня же нет выбора, верно? Поэтому все просто.
– Лорен, я хотел, чтобы ты была в безопасном месте.
– Квартира была небезопасным местом?
– В каком-то смысле.
– А здесь безопасно.
– В каком-то смысле.
– А Джейн? – спросила я. – Она тоже будет в безопасности?
– В этом дело?
– Что? В чем какое дело?
– Ты была там и видела, что ее привели ко мне. И мы с ней покинули комнату. Поэтому ты так враждебно настроена?
– Разве?
– Я говорил тебе о нас с Джейн.
Как я смогла продолжать смотреть на него? Взгляд в пространство. Я просто наблюдала за градом – теперь уже дождем, – за отражением дождя на его лице.
Мне было раньше страшно. Теперь я лишь чувствовала себя опустошенной. Я не знала его.
– Лорен, – продолжал он, – предполагалось, что мы встретимся, Джейн и я. И никто из нас двоих этого не хотел. И сейчас это ничего не значит.
Я отвернулась от него и вперилась взглядом в дождевую воду, потоками стекающую по стеклу. Похожий эффект, когда ртуть скатывается по хрустальной гладкой поверхности, такими были отражения на его коже.
