Текст книги "Любовь из металла (ЛП)"
Автор книги: Танит Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
В город мы выбирались довольно часто. Одним из аспектов «миссии» апокалитов было стучаться в двери или беседовать с людьми на улице, припирать их к стенке и прочищать мозги всей своей божественной идеологией, а именно: насколько сгнил мир, какими грешными были люди, и что, только следуя за нами, можно было спастись.
После землетрясения в мои девять-десять мы даже достигли какого-то прогресса. Парочка перепуганных горожан подписались на наш режим полнейшего самоотречения и абсолютного отвращения ко всем видам плотских удовольствий. Никакой выпивки, никаких сигарет, даже никаких болеутоляющих, секс – только в попытке конструирования очередного маленького апокалита. На удивление не все проявляли горячий интерес.
Я вспоминаю женщину, сказавшую раздраженно, когда наша группа окружила ее на углу Лилак и Дайл:
«Но Иисус Христос пил вино!»
«Ошибки перевода», – парировал лидер нашей группы, крупный лысый мужичина по имени Сэмюэль.
«Ну и что ж тогда он пил?» – требовательно спросила женщина, пытаясь одновременно нас оттолкнуть.
«Разновидность травяного чая», – заявил Сэмюэль со знанием дела.
Но женщина как раз тут и вырвалась и побежала вверх по улице; по дороге она хватала других прохожих и предупреждала о нашем угрожающем присутствии.
Ребенком я, несомненно, тоже все это принимала как должное, и взрослые сами вовлекали нас. Они, Дедов отряд, рассчитывали, что, водя проповедующую группу вместе с парой детей, они одновременно привлекут больше единомышленников и смогут избежать плохого с собой обращения. Но чаще всего это не срабатывало. «От******сь, пи**ры!» – так нас обыкновенно встречали, пока мы тащились по улицам и рынкам.
Совсем уж изредка, но все же мы проникали даже в некоторые из богатых районов: вверх по Нью Ривер, например (да, туда, где когда-то жил друг – КЗ[4]4
КЗ – так звучал перевод термина «M-B» в «Серебряном любовнике» екатеринбургского издательства. Там пояснений не давалось. КЗ – исходя из текста, аббревиатура от «Кривое Зеркало», а в оригинале «MB», скорее всего расшифровывалось как «Mirror Backup», т. е. «полное зеркальное дублирование».
[Закрыть]Джейн – Кловис), или в Кондоминиум Ханиблум[5]5
Honeybloom Condominiae.
[Закрыть]. Здесь переговорные механизмы дверей сами выпроваживали нас слабым электрическим разрядом. Зачем мы вообще туда мотались? Как я полагаю, все из-за вечных надежд, что даже от богатых и, соответственно, любящих жизнь мы можем оторвать себе «кусочек». На моей памяти, правда, такого не случалось.
Однако, я, благодаря нашим вылазкам, имела возможность посмотреть город. Я узнала его подъемы и низины, – как в географическом, так и в финансовом смысле, – и к лету, когда мне было двенадцать лет, я могла легко в нем ориентироваться.
В то утро на меня была возложена обязанность заправлять постели, среди которых были кровати Биг Джой, Сэмюэля и даже Деда. Я и раньше это делала, но лишь получала удары от Биг Джой, которая лупила меня больше, тем самым пытаясь улучшить качество моей работы, когда я путала ее одеяла.
Дверь в комнату Деда была снабжена замком, а сам он был на очередной уличной проповеди. Я заперла дверь, присела на незаправленную постель и начала перечитывать «Историю Джейн» в тринадцатый раз.
Она пишет:
Он приблизился и стоял в метре от меня, улыбался мне. Полная координация… Он казался идеально человеческим существом, совершенно живым, за исключением того, что был слишком прекрасен для человека.
– Привет, – сказал он.
Мои собственные глаза наполнились слезами, мое собственное сердце забилось как сервогенератор в подвале, который никогда не работал нормально. Во рту пересохло.
Неожиданно я подумала: я больше не хочу всего этого…
И все.
Я засунула книгу в карман своего неизменного платья и бросила незаправленную кровать Деда. Отперла дверь и вышла, вниз по лестнице к выходу. Никто не остановил меня, и я ничего не взяла с собой.
Думаю, что, на самом деле, я убедила себя, что лишь рискну попробовать провести день в городе предоставленной самой себе, а потом, когда вернусь назад, что-нибудь совру. Солги – и если тебе не поверят, то выпорют кожаным ремнем, припасенным для таких нужд.
Думаю, я рассчитывала вернуться.
За порогом стоял жаркий летний день. Улицы пахли зерновым газолином, низкосортным газом, которым в основном пользовались в трущобах всех городов отсюда до самого Мехико. Также тянуло приторным запахом готовящейся еды и выжжено-зелеными, опаленными солнцем сорняками, торчащими из трещин тротуара. Звуки: автомобили в отдалении, над головой флаеры на свистящих проводах, людские голоса, голуби.
Будто я никогда ничего не слышала.
Бело-голубые небеса. Было около 9 утра. Я побрела по улице и свернула налево, к Хэммиту[6]6
Hammit
[Закрыть]и дневному рынку.
Добравшись до рынка, я не остановилась, прошла его насквозь, то и дело хмуря брови на беспокойных, распознающих апокалитов торговцев. И так все дальше уходила в город.
Денег у меня, разумеется, никаких не было. I.M.U, как все мы знаем, способ расчетов для богатых или везунчиков. Немного чеков и монет были в ходу в трущобах, но даже их никогда не позволялось иметь нам. Дед и Сэмюэль распоряжались всеми фондами.
Но я никогда не ела много, никогда не получала многого, никогда не оставалась в покое надолго, не имея на то способности. Я прошла фактически везде, куда меня когда-либо заносило. Что касается вещей, я имею в виду, товаров в магазинах и на латках, то они были такими же недосягаемо очаровывающими, как сами небеса, – я могла любоваться ими, но не прикасаться.
Я гуляла около четырех часов, размышляя, разглядывая все подряд, и вскоре у меня появилось четкое убеждение, что я, как есть, воспринимаюсь теперь лишь как очередной убогий ребенок трущоб. О, каково было ощущение свободы от этого элементарного осознания.
Единственная возникшая проблема – мне остервенело хотелось пить. Один из запретов дома на Вавилонском бульваре – лишь несколько глотков воды из-под крана в день, – и если ты ходил к крану слишком часто, они даже спрашивали, сколько ты уже выпил. А здесь – никакого водопроводного крана. С витрин маленьких магазинов бутылки с водой смотрели на меня своими зелеными и голубыми глазами. Думаю, именно они заставили меня забеспокоиться на предмет жажды, ведь обыкновенно я могла продержаться день на очень малом количестве жидкости, идя за питьем только чтобы дать себе короткую передышку от работы.
В конце концов, я зашла в один из магазинчиков.
– Можно мне глоток воды, пожалуйста?
– Ты можешь за него заплатить? – женщина оперлась о холодильный шкаф с бутылками, свирепо глядя на меня.
– Нет. Я имею в виду, из-под крана.
– Пошла вон, сумасшедшая.
Я вышла вон.
Я стояла на улице и смотрела, как мимо проходили люди. Никто здесь не выглядел хорошо, но и никто не выглядел так, как если бы они умирали от жажды, как я, что теперь пришлось признать.
Мой план-мечта – туманный план – заключался в попытке отыскать хоть какие-то из улиц, описанных Джейн в ее Книге. Улицу Терпимости, например, где она и Сильвер жили эту горстку лет назад в течение одной осени и одной зимы. В компании апокалитов я так и не смогла найти эту улицу, более того – я не слышала, чтобы кто-нибудь упоминал о ней. Измученная жарой и жаждой как очередной сорняк на тротуаре я тогда решила, что Джейн, возможно, придумала название. То есть, «терпимость» – это то, чего он и она так и не получили от окружающих.
Мимо меня равнодушно пронесся мужчина. Он зашел в магазин с бутылками воды и продавщицей. Я наблюдала за ним через открытую дверь: он купил сыр и ветчину и бутылку пива из холодильника.
Когда он вышел, он снова чуть ли не прошелся по мне, но его равнодушие распространялось и на другие вещи. Я не знаю, как именно это произошло, и с минуту я даже не сообразила, что вообще произошло. Но он обронил монету. Серебряная, она блистательно упала рядом со мной. Серебро. Затем он легкой походкой удалился, а я закрыла монету ботинком.
Я не вернулась в тот же магазин. Брела, пока не нашла другой, малюсенький как пещера магазинчик в подземном переходе. Я купила не воду, а блестящую оранжевую банку газированного сока. Его вкус. Никогда не забуду. Приторно-сладкий как яд, с жалящими язык пузырьками, заставившими меня раскашляться. Настоящее шампанское для меня – я опьянела! Кто-то говорил, один из бывших парней, что после газировки снова хочется пить, уже через пару минут опять почувствуешь жажду, только сильнее. Но он был неправ.
Я пошла шатаясь, опьяненная и смазанная, дальше и провела остаток дня в попытках отыскать неуловимые улицы, названные Джейн, и ни сколько не преуспела в этом.
Около семи вечера закат припудрил здания алым, и надземка в Тайрон, которая все так же ходит три раза в день, спонсировала продвижение по небу черного как дракон поезда с тридцатью светящимися глазами.
Мне пора было возвращаться. Встретиться лицом к лицу со всей этой музыкой и кожаным ремнем.
Но вместо этого я села под железными распорами надземки и стала наблюдать, как сгущается темнота, – будто дым от заходящего солнца. Возможно, в конце концов, мне пришлось бы возвращаться, но именно тогда меня нашел Дэнни.
На самом деле, я не хочу особо распространяться о Дэнни. Тогда ему было что-то около сорока, наверно. Выглядел он моложе, но это все, что я могу о нем сказать. Просто на всякий случай. То, чем он занимается, видите ли, не совсем легально.
Без лишних раздумий он опустился на тротуар в каких-то полутора метрах от меня. Когда он заговорил, я удивилась – не только тому, что он обращался ко мне, но и тому, что он говорил.
– Видишь эти желто-красные цветы, огнецвет[7]7
В оригинале – fireweed, иван-чай, но по дальнейшему описанию растение не похоже.
[Закрыть]? Заметь, как их высушило: лежат плашмя на земле. Но посмотри, опускается темнота, становится прохладнее, и они снова выпрямляются.
Так и было. Высушенные сорняки снова поднимались, их цветы напоминали приспущенные флаги. Прямо на моих глазах один цветок дернулся и победоносно вскинул свое соцветие-рупор к подсвеченному неоном небу.
– Люди бывают такими же, – сказал Дэнни, который для меня тогда еще не был известен как Дэнни, – Раздави их – иногда они просто снова поднимаются.
Я искоса разглядывала его. Дед, с его ворчанием о грехе, никогда не давал распоряжений как-то истолковать нам секс. Мнимая безопасность невежества. Никто также и не предупреждал меня о мужчинах, охотящихся на девочек, детей. И, тем не менее, я была настороже. Сам факт того, что этот мужчина обращался ко мне, мне, значащей меньше, чем пыль или способные воскресать сорняки, может быть, и пробудил во мне предусмотрительность: а не был ли он очередным религиозным маньяком?
Поэтому я ему не отвечала.
Затем он произнес:
– Я Дэнни. А ты кто? – как мог бы сказать ребенок.
Только я бы и ровеснику в тот момент ничего не ответила. Я пожала плечами.
– Ты сбежала, я так понимаю. Да? Какой-то старина не так с тобой обращался?
Да, ответила я про себя, подумав о Деде с внезапно возникшей воинственностью.
– Ну тогда послушай, что я скажу, маленькая леди. У меня тут что-то вроде небольшой команды девчонок: кто-то чуть постарше тебя, кто-то твоего возраста… одиннадцать тебе, правильно?
Неправильно, подумала я, оскорбленная двенадцатилетка. Но вслух ничего не произнесла.
– Без трудовой карты мало шансов найти работу, а у тебя, как мне думается, ее нет. Но мое предложение может тебе подойти.
Я моргнула, продолжая наблюдать за ним. Затем безропотно спросила:
– Что вы хотите, чтобы я делала?
Как мне показалось, я сказала это с полнейшим безразличием. Но прозвучали слова стеснительно и настороженно, и он засмеялся.
– Эй, эй! Нет, я не имею в виду ничего такого, милая, – он покачал головой, а я задумалась, что означало «такое». – У богатых ребят есть роботы-уборщики, автоматические маленькие симпатяги, которые бегают по стенам, выскабливают унитазы и прочее. Ну а здесь у нас есть парочка человек, неспособных позволить себе автомат, но имеющих средства нанять для такой работы другого человека. Таким больше нравятся девочки; нравятся юные крепкие девчонки, способные выполнить всю эту работу. Представь себе нас, парней: да мы больше добавляем беспорядка, чем прибираемся! Вот я и собрал свою команду. Пятьдесят человек. Пятьдесят один, если ты присоединишься. Это сулит кое-какие деньги. Ты, конечно, не разбогатеешь. Ну, так что?
Большая часть моих дел в доме на Вавилонском бульваре относилась к разряду уборочных, и мне не доставалась и монетка за работу. Мы обязаны были вкалывать ради Бога.
Теперь я отождествляла ту версию Бога с Дедом: старый, суровый, напыщенный мужик со злыми красными глазками. Другого рода Бог, тогда лишь мимолетно промелькнувший со страниц Книги Джейн, не имел знакомого мне лица. Он был как тот белый свет, описанный Джейн. И Ему не нужна была чертова горничная.
Пока я раздумывала, бордюр жестко впивался в спину, и вдруг мой желудок зарычал во всю мощь своих кишечных сил. Это меня поразило. Тренировки голоданием, казалось, убедили меня в том, что я никогда не бываю действительно голодна. Возможно, в тот момент моему телу просто не хватало привычного постного супа с половинкой хлеба, которыми нас кормили апокалиты на закате.
Дэнни встал на ноги и сказал:
– Пойдем, я куплю тебе гамбургер.
И в каком-то подобии транса, как Ева, соблазненная Змеем на запретный плод, я тоже поднялась и последовала за мужчиной.
Такими были следующие пять лет моей жизни.
Как часть «команды» Дэнни (нет, зовут его по-другому), я жила в различных местах, всегда в соседстве с двумя или тремя девчонками из уборочной группы. Мы либо ладили, либо не ладили. Но среди них не было никакой Биг Джой. Никакого Деда. Никакого сердитого, безумного Бога. (Признаюсь, пару раз я испугалась, что апокалиты найдут меня и притащат обратно. Поэтому я иногда представляла, что невидима для преследователей. Я создала некую мантру, которую повторяла снова и снова, когда чувствовала себя странно, зацикливалась на своем. Думаю, это работало).
Я тоже изменила свое имя, где-то в возрасте пятнадцати с половиной лет. Как меня звали на Вавилонском бульваре? Анести[8]8
Honesty – букв. «честность».
[Закрыть], – такое у меня было имя. Может быть, по этой причине я так быстро научилась лгать. Как бы то ни было, в пятнадцать с половиной я переродилась в Лорен. Где-то услышала это имя, и оно произвело на меня впечатление, да и подходило. Темное, как мои волосы, мои светло-карие глаза, моя загоревшая, как говорят, оливковая кожа.
Лучшей из квартир Дэнни, где мне приходилось останавливаться, была последняя, расположенная в частично разрушенном спальном районе вблизи Олд Ривер. Ночами с верхних этажей вылетали летучие мыши, там квартировались только они. Они непрестанно кружили и порхали в голубо-серой пыли, а на небо выплывали первые звезды, холодные бледно-золотые угольки, видимые только над туманом от загрязненной реки, потому что места здесь были малоосвещенные.
Работа по уборке меня устраивала. На самом деле, она была скучной и однообразной: как только ты вычистил одну по-настоящему изгаженную квартиру, ты, по сути, хотя и с некоторыми отвратительными вариациями, вычистил их все. Ни одно из тех мест, разумеется, не относилось к богатым районам. Мне посчастливилось повидать множество замшелых, покрытых зелеными венами плесени ванн и разбитых туалетов, лишенных ковров лестниц с треснутыми плитками, стен, испещренных пятнами сырости на манер леопардовой шкуры и изъеденных крысами кухонных люков.
Но нам платили. (В случае возникновения любого рода проблемы, на подмоге всегда был Дэнни с его мужским подходом к делу). И временами, когда попадались противные наниматели, мы отхватывали случайные бонусы: стакан дешевого шерри, сигарина из на треть опустошенной пачки, которой обычно не хватились бы, кто-то прихватывал баночку лака для ногтей, если хозяина не было дома, кто-то – коробочку теней. Иногда некоторые из нас крали вещи и посущественней. Была такая девочка по имени Марго (она писала свое имя как Margoh, и это все, что она умела писать), она была гением мелкой кражи. Нож там, вилка тут, забытая за сушилкой помада… Коллекция росла с каждым новым посещением разных квартир, комплектовалась и загонялась на не совсем честных рынках. Марго также утилизировала актерские навыки: бывало, она воровала что-то заметное, как нить стеклянных бус, или лампочку, а потом ныла перед человеком, нанимавшим нас:
– Ох, я так переживаю… я закатила ваши бусы за кушетку… не могу найти, обыскалась… может быть, их засосало в пылесос…
И она заставляла владельца, как и всех нас, переворачивать дом в поисках вещи. Она так расстраивалась, что редко кто сокращал ее заработок. Лампочки и подобные вещи она обыкновенно «разбивала и ломала», затем ударялась в слезы и предлагала заплатить. И опять-таки, только черствый наниматель мог согласиться. Редко кто жаловался Дэнни, большая часть клиентов считала Марго немного туповатой и жалела ее. В конце концов, на фоне общей бедноты наша клиентура преуспевала, а эта девушка казалась низшей формой жизни.
Я никогда не вторила проделкам Марго. И вовсе не из-за угрызений совести. Я просто не считала, что у меня есть ее талант. Но без сомнения, каким-то навыкам хитрости она меня обучила.
На фоне всех эти квартир, летучих мышей и воришек, к шестнадцати годам, как мне кажется, я начала становиться собой. Была пара, хм, шокирующих моментов. Нервных опытов. Я не очень хочу… не буду перечислять их. Но я держалась, я пробилась. Я ходила на свидания с мальчиками моего круга, откладывала достаточное для контрацепции количество денег, первый сексуальный опыт получила на заднем сидении брошенной машины. Звучит хреново? Эй, по крайней мере, это была приличная машина. И думала, гордясь своими достижениями, что я молодцом. Забывая слова Джейн Девственницы, обращенные к своему любовнику:
«Не для того, чтобы похвастаться или избавиться от чего-то…»
Забыв, честно говоря, многое о Джейн, и о Сильвере тоже. Они были моими богами, но они были так недосягаемы. Они привели меня к лучшей жизни, но теперь я повзрослела.
Даже Книга – я не перечитывала ее больше. Она хранилась в моей ручной сумке, обернутая пластиковой обложкой. Хочу сразу сказать, что я и не думала передавать ее в другие руки.
Чтобы заполучить отличный секс совсем не обязательно любить. Нужна пара стаканов, одна-две упаковки резинок – контрацептивные уколы слишком дороги, – и парень, который а) не вызывает отвращения, и б) знает свое дело. Цинично? Безусловно. Безусловно, как то, что звезды – это огонь.
Когда я вспоминаю прошлое, даже сейчас, я вижу, какой смелой была Джейн, это укрытое от невзгод, лишенное самоуважения дитя, старше меня лишь годами, рискнувшая всем. Но я-то была помоечной кошкой, и теперь, с тех пор, как я стала свободной, мне было все равно.
В шестнадцать я, как и несколько других девушек, имела уже свою маленькую уборочную команду из семи девчонок, находясь под общим управлением Дэнни. В какие-то дни мне даже не нужно было работать, я могла пойти в визуализатор или на концерт, могла слоняться без дела по улицам, летать общественными флаерами, праздно попивать коффин в Шоколите.
Я стала Лорен: взрослой, одетой дешево, но лучше всех среди своего окружения. Мои ногти были крепкими и длинными, окрашенными в чужой золотой лак, в кармане у меня водилась наличка, а для сна – пристойная кровать под крышей. Я была собой. Никаких амбиций. Юна. Визуальный продюсер мог бы выхватить меня на улице и снять в фильме. Я не умела петь, не обладала актерским мастерством, но какого черта! Я бы даже могла написать рассказ – я много читала. (По иронии судьбы именно Дед, гонитель удовольствий, научил меня, параллельно всем своим требованиям, читать. И таким образом открыл мне путь к фантазиям, мечтам и непохожести. Странно, но без него я бы никогда не смогла понять Книгу Джейн).
Я так и не смогла найти, а теперь больше и не ищу, ни одной улицы, описанной Джейн. Кое-какие упомянутые ею рестораны я мельком видела, но большинство из них было для меня недоступно. Однажды я видела Египтию – сумасшедшую, прекрасную (бывшую) подругу Джейн; видела ее на экране в визуализаторе, но шел он в безызвестном театре и полностью на чужом языке… греческом, как мне кажется. Даже Египтия в нем говорила по-гречески, либо ее безупречно дублировали. Они могли бы продублировать фильм на английском, но не сделали этого, чтобы оставить ощущение чужородности, – такого духа был театр. И никаких тебе субтитров. И я пошла на сеанс только потому, что увидела ее имя в афише. К тому времени в Европе она была уже большой звездой, точнее в том, что осталось от Европы после Астероида.
И, тем не менее, пока я смотрела на Египтию, во мне что-то затрепетало. Она тоже прикасалась к Сильверу. Спала с ним в плотском смысле. И погубила его, в конечном итоге.
Но на тот момент дрожь эта была отдаленной, исходящей из самых дальних глубин того мрачного океана, что наполняет каждого из нас. Я почувствовала, как он рос, этот трепет. Почувствовала, как он схлынул. В тот вечер у меня было свидание, на холмах над городом, где в мои десять лет пейзаж изменило землетрясение. Под деревьями, обдуваемый теплым летним бризом рядом со мной лежал кто-то. Не Сильвер, ибо Сильвер возлегал, конечно, в моих ранних и самых невинных сексуальных фантазиях. Не Сильвер. Сильвер был давно мертв. И это был человек. А я была Лорен.
