Текст книги "Любовь из металла (ЛП)"
Автор книги: Танит Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Те две сороки, что живут в разрушенном землетрясением саду позади дома, носятся сегодня как сумасшедшие. Бронзовый налет подкрасил все еще зеленые деревья готовящегося к осени сада. На улице тепло, но свежо. В этот полдень в небе можно наблюдать призрачный лик Астероида; так иногда луна навещает, тоже в качестве призрака, дневной небосвод. Человек побывал на обоих. И тогда, как нам известно, правительства мира решили, что взорвать Астероид на множество мелких, «безобидных» обломков, так же, как и попытаться сбить его с орбиты в космос одинаково слишком рискованно. Вместо этого они наспех соорудили на нем что-то вроде предварительного предупреждения, как раз в то время, когда собирали минералы и осторожно вели добычу металла (астериона) на маленькой его поверхности. Предупреждение было рассчитано на то, чтобы мы были в курсе, если когда-либо спутник снова решат обстреливать, и он пролетит последние мили, отделяющие его от земли. Но, само собой, нас вряд ли поставят в известность. Лишь так называемые наиболее важные персоны спасутся в своих огромных тайных убежищах, о которых многие годы ходят настоящие легенды. Некоторые, предположительно, ничем не отличаются от подземелий, другие представляют собой вершину роскоши. Вряд ли всем остальным это принесет какую-то пользу. Мы узнаем наверняка, когда чертова штуковина грохнется на нас. Вы думаете, что никто бы не смог жить и вполовину нормальной жизнью с таким дамокловым мечом над головой. Но мы ведь живем, верно? Так было всегда. Люди выживали. Нам приходится, иначе мы бы не продержались и минуты в этом мире. Помню, как Денни говорил, что младенцы плачут не для того, чтобы вдохнуть в легкие воздух, а как бы говоря: «О, Боже! Я опять здесь?!» Дэнни верил в реинкарнацию, перерождение. И я когда-то верила.
Когда я вновь проснулась в тот день в квартире, день уже закончился, начинался закат.
Похоже, все это время я проспала, лежа на руках, и обе они занемели.
Глупо как-то. Весьма странным оказалось попытаться оторвать свое лицо от постели, используя хотя бы одну руку в качестве рычага. Когда мне, наконец, это удалось, я рассмеялась.
Затем депрессия опустилась как облако загрязненной ночи.
В отличие от младенцев, я не плачу. Джейн говорила, и тут я склонна ей верить, что она часто лила слезы. Она заключала, что делала это даже слишком часто. В адском пристанище Деда, если ты ударялся в слезы, тебя пороли. Он выбил из нас плаксивость, по крайней мере, из меня. И, как-то так выходит, что всегда полно вещей, над которыми можно было бы плакать. Так зачем тратить время попусту?
Зато депрессия была как туман.
Я встала и прошла вниз по коридору принять душ. И снова там никого. Либо все они мылись по утрам, либо эти людишки с Вест Ларч ходили грязными.
По возвращению в комнаты, я отсортировала свое имущество и начала паковаться. Оставаться здесь теперь было бессмысленно. Я нашла то, что искала и не верила, что найду. И оно оказалось – или не оказалось – совсем мне незнакомым. Я возненавидела то, что узнала.
И, несмотря на это, вскрыла ли я панель и забрала ли Книгу? О, да.
Я собиралась выкинуть серебряные туфли и платье в мусоропровод. Но жизнь на субсидиях напомнила мне, что лучше их продать. Я натянула джинсы и топ и, с платьем и туфлями в сумке, вышла искать магазин вещей-в-четвертые-руки, которых в нижнем городе предостаточно.
В конце Бульвара Мейн[27]27
Main Boulevard – букв. Главный Бульвар.
[Закрыть]есть закусочная под названием Гобблс[28]28
To gobble – с англ. «жадно есть».
[Закрыть]. Кто-то шагнул из ее освещенного фойе навстречу мне.
– Прошу пардону. Это Вы та молодая дама, известная под именем Лорен?
Он смотрелся официально как коп в штатском. Ему достаточно было спросить мой ID, и, не назови я, он мог бы арестовать меня.
Поэтому:
– Да, – ответила я.
– Я как раз направлялся к Вам в квартиру.
– Серьезно?
– Шарффи… вы помните его? Он вон в той машине.
Я глянула в ту сторону и увидела не жуткую Ориноко Пракс, а нечто более сдержанное, гладкое, – машину более делового вида, припаркованную у тротуара. И пока я разглядывала, поляризованное стекло окно опустилось. Шарффи в кремовой однушке просунул наружу голову и одну руку и помахал мне, будто был моим самым дружелюбным, заслуживающим доверия дядюшкой.
Человек в штатском обошел меня. Обычные, раскрепощенные движения. Я не суетилась.
– Bonsoir, Лорен, ma chere[29]29
Добрый вечер, Лорен, милочка. – с фр.
[Закрыть]. Как ты?
– Я отлично, спасибо. А ты?
– Невозможно лучше. Почему бы тебе не allez[30]30
Зд. «залезть» [в машину]. – с фр.
[Закрыть]внутрь?
Вот тут я колебалась. Он смотрел на меня своими светлыми глазами. Тогда я ответила:
– У меня встреча…
– Ничего страшного. Я задержу тебя минут на двадцать, не более. Самому нужно быть в штаб-квартире МЕТА.
Чего он хотел? Получить свое за прошлый ужин? Мне казалось, он уже с этим разобрался, предпочтя мне робота. Но дверь открывалась, а штатский уже помогал мне забираться внутрь. Что будет? Слишком быстро все происходило, не было времени для паники.
Я сидела в машине. Штатский не сел в нее. На переднем сиденье расположился водитель – человек, отгороженный от нас тонированной прозрачной перегородкой.
Машина пахла дорого, даже больше, чем Ориноко с ее водоотталкивающим мехом.
Мы медленно тронулись. Движение на дорогах было свободным, и, разумеется, ничего сравнимого с калибром этого автомобиля на глаза не попадалось.
– Мы пару раз объедем квартал, Лорен, если ты не против. Я просто хотел поблагодарить тебя, – я повернулась и посмотрела прямо на него. – Да, – сказал он, – Я знаю. Я не был с тобой абсолютно честен. Но ты блестяще вышла из положения. Ты содействовала нам как soldat en combat[31]31
Букв. «солдат в бою» – с фр.
[Закрыть].
– Как что?
– Pardonez[32]32
Примерно «Мои извинения» – с фр.
[Закрыть]. Настоящий солдат, скажу я. Не каждый из отобранных нами был столь же надежен, или столь храбр. Или столь здравомыслящ. Мда, набралась у нас кучка трусов и сталкеров[33]33
У англичан и американцев есть термин stalker, обозначающий человека, одержимого другим человеком, выслеживающего объект своего интереса, как физически, так и информативно.
[Закрыть], – Он чмокнул губами. – Ну, и ты ведь не совсем такого ожидала?
Он знал все. Все?
Возможно, он прочел мои мысли, возможно, чип на внутренней стороне его глазного яблока мог иногда анализировать чужое сознание; паникеры говорили, что так бывает.
– Очевидно, что каждый из нашей команды дает нам полный отчет.
– Тогда тебе все известно.
– Несовместимость. Такое случается. Ты предпочитаешь человеческих мужчин. Ты счастливица, Лорен. Эти штуки… понимаешь, у некоторых людей нет другого выбора, кроме как нанимать машину. У тебя же долгое время будет огромный выбор настоящих, живых партнеров. Тем не менее, ты его как следует протестировала. Мы впечатлены данными. Серьезно, что ты о нем подумала? – Шарффи, продолжая сидеть на месте, подался вперед, охваченный – нет, не приступом вуайеризма, но научным интересом. – Когда дошло до дела, прости меня за мою неделикатность, но почувствовала ли ты отвращение к тому, что он есть?
– Нет.
– Значит, что-то другое.
– Да?
– Возможно, ты романтик по натуре.
Я улыбнулась. Лорен – романтик.
– Конечно, – ответила я. – Вероятно.
– И все-таки, тебе больше нравился Блэк Чесс, ведь так? Жаль. Возможно… но не буду обещать.
Машина, как он и предупредил, впустую колесила вокруг трех кварталов между Мейн и Коррелли, возвращаясь к началу и снова кружа.
– Послушай, Лорен. Что-что, но мы очень благодарны. Мы хотели бы предложить тебе небольшое вознаграждение, если ты позволишь.
– Ты имеешь в виду МЕТА?
– Да, именно. Это большая компания, которая предпочитает приглядывать за своими. Если можно так выразиться, тебя как бы наняли прошлой ночью на работу, хотя и на волонтерских началах. – Он опустил мне на колени пакет стального цвета. – Здесь ты найдешь все документы. Только еще одна мелочь. Мы хотели бы, чтобы ты помалкивала пока обо всем этом. Я имею в виду не только, чтобы ты не побежала тут же все рассказывать репортерам. Говорить не надо даже друзьям.
– Я не говорила.
– Я знаю, что ты не говорила.
Они как-то следили за домом? Даже комнату прослушивали? Что же еще. Ждали, пока я не выйду. Сильвер – Верлис – наверно, что-то оставил, чтобы связываться с ними… Или, учитывая теперешние его усовершенствования, это было сделано автоматически? (Они смотрели, как мы занимались сексом? Ох, очень может быть).
Я внимательно осмотрела пакет, не вскрывая его. Шарффи выкладывал еще что-то на сиденье между нами, тонкую кристаллическую пластину, какого-то непонятного материала.
– Я кодировал твое пристанище. Нужно только записать здесь свой голосовой отпечаток… это просто. Опусти палец сюда, видишь, затем говори.
Он взял мою левую руку и опустил указательный палец на пластинку.
– Что мне сказать?
– Вот и ладненько, Лорен.
Слов «что мне сказать» было, разумеется, достаточно.
– И я верю, ты будешь соблюдать свою часть сделки, – добавил он кокетливо. – А отпечаток, ну, это всего лишь «красная пленка», бюрократизм.
Красные зубы и красная пленка. Красные волосы, красные когти…[34]34
Трудно переводимая игра слов. «Бюрократизм» по-английски в разговорной речи звучит как «red tape», букв. «красная пленка». Существует также выражение «Red in tooth and claw» (букв. «с красным зубом и когтем»), означающее агрессивный мир природы, в котором животные-хищники хладнокровно покрывают свои зубы и когти кровью своих жертв, убивая и терзая их. Здесь же – красные волосы Сильвера.
[Закрыть]
– Как-нибудь, одним вечерком, – заговорил он снова, когда машина подкатила обратно к Гобблс и притормозила у остановки, – может быть, мы бы смогли снова прокатиться наедине. – Дверь открылась по мановению его ока. Когда я уже выбиралась из машины, он сказал: – Вполне вероятно, Лорен, что мы снова попросим тебя увидеться с ним. Это было бы безрассудно с нашей стороны?
Отблески неоновых огней расшвыряло по мостовой. Прохожие куда-то спешили. Аромат ночи состоял из запаха газолина (изобильное, надежное грушевое масло из автомобиля компании МЕТА), горячей еды, духов и далеких холодных гор.
– Зачем? – спросила я.
– Похоже, он тобой заинтересован.
– Он робот, – бесстрастно ответила я.
– Совершенно верно. Разве это не очаровательно? Вот что с ним не так. Он отличается от остальных.
Я знаю.
Я пожала плечами. Меня пробирала дрожь, которой до этого не было. Но из отдушины в стене тянуло холодным воздухом, я могла оправдаться этим.
– Ну ладно, – ответила я. – Да. Без проблем.
– Хорошая девочка. Будь здорова. Мне кажется, – дверь затворялась перед ним, как створки раковины, – тебе придется по вкусу то, что находится в этом пакете. Bientot, petite[35]35
До скорого, малышка. – с фр.
[Закрыть]. – И машина отъехала.
Я огляделась: штатского нигде не было. Но они могли подкупить кого угодно. Заговор везде, одни маски.
И вот я зашла в Гобблс и заказала минеральную воду, которую не могла пить, присела у бара, обтирая подаренный пакет о поверхность стола.
Позже я вспомнила о сумке с платьем и туфлями. Должно быть, я забыла их в машине. Лишь больше доказательств для них, мыслимо ли: эти куски пластика, металлические пластинки и шелк записали каждое паденье и взлет моего сердца.
В конверте лежали четыре листа документов, напечатанных на непромокаемой бумаге.
В первом значился адрес, транспортная информация, карта, а также прилагался старомодный набор никелевых ключей. Отчет агента, набранный ниже, сообщал: «Доастеройдные, но относительно неповрежденные и поддерживаемые в порядке апартаменты. Включают в себя три гостиные, ванную комнату, полный кухонный узел, вода и электричество на счетчике. Расположены в среднедоходной части России, отмеченной своими гигантскими пособиями и несколькими парками, возникшими по большей части впоследствии землетрясений».
Не перечислялись сборы по ренте. Вдоль нижнего края листа стоял штамп в фиолетовой рамке: «ПРОДАНО. В попечении Отдела Снабжения Персонала МЕТА».
На втором листе стояло мое имя и номер, который, как я предположила, был мне дан (вроде регистрационного номера робота?), и заявление о том, что я собственник, от корпорации МЕТА, описанных на предыдущем листе апартаментов. На третьем листе оговаривался доход, который я имею право снимать в любом аккредитованном отделении банка, или забирать в товарном эквиваленте в любом крупном магазине в течение года; расчеты производились посредством приложенной карты, носящей высший символ, который я видела только в визуализаторах: «I.M.U.» Сумма не была огромной, но вдвое превышала мой максимальный годовой доход за всю жизнь, и я могла тратить его каждый месяц.
Четвертый листок подтверждал путевые заметки других. В нем так же добавлялось, что, как проверенный бывший работник МЕТА, я смогу, когда закроется нынешний счет, запросить через компанию трудовую карту. Что даст мне доступ к некоторым довольно прибыльным рабочим местам, вроде ассистента по продажам в магазине вещей-во-вторые руки, или к разнообразным тренинговым схемам, которые могут приблизить меня к работе в сфере косметики, компьютерной инженерии, даже исследований открытого космоса.
Четвертый лист также советовал мне записать где-то мой персональный номер, бережно хранить карту I.M.U. и твердо придерживаться условий, согласованных с представителем МЕТА.
В ту ночь я без сна лежала в своей кровати в съемной квартире, думая о Сильвере. Время от времени я вставала, чтобы попить воды с привкусом ржавчины из-под крана. Безусловно, в апартаментах в России вода была вкуснее.
Что мне было делать? Разумнее сделать то, чего от меня хотят. Разве не так?
И тогда я, как окруженная заботой госпожа некоего выведенного из строя принца, буду там, в России, ждать своего прекрасного и нечеловеческого возлюбленного. Ждать, и ждать, и ждать.
Он заинтересовался мной?
Как такое возможно? Если Джейн лгала, то люди ему не могут быть интересны. Не в этом смысле.
Им просто необходимо было узнать, смогу ли я справиться со своей необычной фригидностью, помешавшей оргазму. Все было лишь тестированием мастерства робота, хотя существ этих уже выпустили в город. Немногочисленные подобные мне важны для МЕТА: те (не считая упомянутых Шарффи трусов и сталкеров), что согласились, но затем отгородились, или не смогли кончить. И, опять-таки, я могу никогда больше не увидеть его. Мне заплатили, в конце концов, прямо как блондинке с Комптон Стрит.
Подобные мысли – пусть они и порхали в моей голове летучими мышами – никогда не занимали меня надолго. Я знала, что воспользуюсь предложенными апартаментами и картой. Потому что я все равно пошла бы туда и ждала. Ждала его. Несмотря ни на что.
Сильвер – Верлис – Боже, как же мне называть тебя?
И что насчет Джейн? Неужели МЕТА никогда не задумывалась над привлечением ее в этот эксперимент?
Как добраться до России. Как уже оговаривалось, нужно сесть на поезд, как сделала я той ночью миллион лет и несколько вечеров назад.
Немытые гиены наблюдали за мной с веранды, когда я выписывалась и шла вверх по улице со своей ручной кладью прочь от дома.
Во второй половине дня в поезде было не так много пассажиров. Шоу больше не было. В вагоне ехали рабочие, спешащие на свою смену, или люди того ниже-среднего класса – теперь и я принадлежала к ним? – переезжающие домой.
Опустила монету в бокс, и из него выскочил билет с изваянным на нем местом назначения – Россия: остановка Катерины. Я села, поставив сумку на колени. Много свободных сидений вокруг.
Какое-то время поезд ворчал и грохотал, шумный, как я помнила, не регистрируя остановок и, соответственно, не делая их. Затем мы подошли к станции под названием Винскоп[36]36
Winscop. Можно разложить на составляющие, тогда scop – «менестрель» с англ., устар., и win – «выигрывать, покорять сердца» среди других значений. Возможно, снова аллюзия к Сильверу, менестрелю, завоевывающему сердца людей.
[Закрыть]. Двери мягко скользнули в стороны, и в вагон нырнули две фигуры.
Мы находились (теперь, посмотрев на карту направлений в отчете агента, я это знаю) на окраинах Богемии, где начинается Россия. Дневное небо над платформой отливало темной бронзой, и со всех сторон его обклеивали современные здания: невысокие шпили, конусы, треугольники. Оттуда пришли они, двигаясь с грацией, которая никогда не станет банальной, не наскучит; щегольство, которому не нужно осмыслять себя.
Молодой человек и девушка в джинсах и обтягивающих майках без рукавов, в обуви для прогулок. Здесь ничего примечательного. Его волосы черного цвета, длиной до середины плеча, были собраны сзади в хвост с помощью черной ленты. У нее волосы были короткие, уложенные мокрыми шипами, как носила Джиззл, и цвет их был очень бледным оттенком ярь-медянки. И тут ничего интересного. Даже люди с малым доходом могут позволить себе краску для волос. Что с того? Даже макияж для кожи этого золотистого оттенка – им тоже пользуются. Я видела такой, только… смотрелось все-таки по-другому. Это совершенное, лишенное пор, пропорциональное чудо их существа выдавало их с потрохами. Двенадцать лет назад, да, возможно, человечество могло дурить себя, что их собственные обнищавшие и мутные генетические запруды способны однажды под лазурной луной зачать людей столь поразительных. Но сегодня, наверное, мы, наконец, признались себе, кто мы на самом деле. Дерьмо, в основной своей массе. И даже лучшие из нас не смогут сравниться с ними.
Они. Те. Эти.
Роботы. Голдеры, ныне именуемые Голдхоуком и Кикс.
На два свободных сиденья присели они, спокойные и молчаливые.
Чем они занимались? Кто-то с деньгами жил в этом районе? Или же это какая-то следующая проба их роботизированных сил – расхаживать среди людей…
И тут противоречие, ведь пусть их одежды были будничными, им больше не разрешалось даже пытаться выдавать себя за человека. Таков закон.
И люди видели их в виспо, в новостных рекламах, – везде. Если человечество не было в курсе, что они полностью механические, то, по крайней мере, оно понимало, что эти двое из высших сфер, актеры, привилегированные, и не было у них прав на дрезину.
Я боялась, что такое могло произойти во флаере той ночью, с ним. Но ничего не произошло.
В этот раз вначале агрессии не было.
Первой к ним подошла женщина.
– Скажите… вы..? Это же вы были на Шоу в парке? Да, вы. Я там вас видела.
Головы повернулись в грохочущем, подскакивающем экипаже.
Он обратил лицо к женщине. Посмотрел на нее, оценивающе, долго. Его глаза были не просто зелеными, но настолько глубокого зеленого цвета, что походили на черный янтарь. Он заговорил:
– Да. Мы были на Перфомаде.
– И я видела вас в виспо, – подошла другая женщина, нетерпеливо вытягивая шею, крепко хватаясь за один из ремней, – Но там сказали, что вы не люди.
– Нет, – ответил он.
Он – Голдхоук – обернулся на нее, абсолютно расслабленный, холодный и спокойный. Ни следа презрения на лице, но – о! – оно было. Испарялось от его тела, как ядовитые пары. Нет, я не человек, но ты, вещь, ты – человек.
До нее не дошло, но в то же время она поняла. Она все еще висела над ним; ее уродливое, бедное тело подскакивало от движений поезда. Она оставалась бодрой, но что-то исчезло в ней, будто фрукт, лишенный сердцевины.
Тем не менее, другие люди поднимались со своих мест и обступали пару. Аудитория заметно сократилась на той стороне от прохода.
Мужчина нагнулся и расплылся в ухмылке прямо перед лицом золотой женщины, Кикс.
– Сколько стоит? Каждый из вас, а?
– Много, – ответила она. – Слишком много для тебя.
Та же безразличная надменность. Словно они, эти два высших существа, были потревожены назойливыми мухами.
– Да? – отреагировал мужчина. Он был тучным, наверняка не от переедания, скорее всего из-за медикаментов. – Да, не могу позволить тебя, так? А как насчет того раза в херовом доме?
Она посмотрела на него, Кикс. Просто посмотрела, и я, по другую сторону прохода, только видя ее прикованный к мужчине взгляд, даже я съежилась.
Его лицо потемнело, и он откатился назад.
– Никакая ты не машина, – воскликнул он. – Никакая она не херова машина, – повторил для остальных. – Она шлюха, и дерьмовая.
Другой мужчина, молодой, стройный и крепкий, протолкнулся из-за спины больного толстяка и бросил двум голдерам:
– Слезайте с поезда. Поезд не для вас. Слезайте!
Кикс и Голдхоук не стали спорить. Но и не двинулись с места. Они продолжали сидеть на своих местах и, одновременно повернув друг к другу лица, коротко улыбнулись один другому.
Именно в тот момент молодой парень вытащил нож.
Он выбросил вперед руку с оружием, к самому основанию шеи Голдхоука.
Тот лениво ему ответил:
– Не выйдет.
– С чего бы?
Мужчина отвел руку и снова выбросил вперед, полоснув по лицу робота. Движение заняло три секунды.
Я не знаю, мог ли нож нанести какой-то временный ущерб металлической коже. Возможно, нет. Но, в любом случае, даже с такой скоростью у парня не было шанса.
Голдхоук встал. Так быстро, что показался искристым пятном. В то же мгновение изменилась и его одежда. Он был закован в черные доспехи, что-то среднее между самурайскими и средневековыми рыцарскими. Его рука, скрытая блестящей, угольно-черной рукавицей, встретила лезвие ножа, и тот ушел в сторону. Затем Голдхоук схватил своего человеческого противника и стал быстро поднимать все выше и выше, пока не разбил его голову о крышу экипажа. Даже сквозь шум поезда мы расслышали ужасающий треск.
Я подумала: «Он сломал ему шею, или разбил череп…»
Девушка рядом со мной согнулась пополам, и ее вырвало в проход.
Голдхоук отпустил тело, и оно свалилось вниз, обратно на наш уровень. Оно покоилось на полу в неуклюжей позе. Худое лицо застыло в гримасе удивления.
Мужчина-голдер оглядел всех нас. Он вкрадчиво сказал, этим своим сокровенным голосом, что проникает в уши и мозг:
– Вот так.
И все.
Рядом с ним стояла Кикс, тоже в доспехах, – светлой кольчуге, придающей ей вид насекомого.
Никакого выражения на их лицах.
Что происходит в такого рода ситуациях? Люди съеживаются или убегают как можно дальше. Или кричат. Так ведь?
Ничего подобного.
Первым на Голдхоука накинулся толстяк. И, казалось, всех остальных пассажиров потянуло вперед, будто они были привязаны к жирдяю – куда бы он ни шел, они должны идти за ним, что бы он ни делал, они должны последовать. Стадо.
Куски человечины – руки молотят, взлетают, – глухие удары и теперь крики, что-то вроде панического бегства. Даже две или три женщины в этом участвовали – дергали и дергали за черные и зеленые волосы.
Только девушка, которой было дурно, и я остались сидеть на месте. Она стонала: «Я хочу выйти…», – лежа на поручне и снова выворачивая желудок наизнанку.
Я подумала: «Они разорвут их на куски».
Кого я имела в виду? Думаю, я имела в виду, что этот человеческий комок раздерет на части Голдхоука и Кикс, как злые поколоченные дети разорвут двух кукол.
Или я не подумала так?
Не могу вспомнить.
В этом месте в моей голове, где могла бы быть мысль, остался пробел. Не всплывали слова, ничего разборчивого. Только картинки.
Сначала я увидела Кикс. Она прыгнула. Прямо вверх, через их головы… Как высок был потолок вагона? Может быть, футов семь[37]37
Около 2,17 метров.
[Закрыть]. Нет, никто бы не смог так высоко прыгнуть, – и да, она прыгнула. Она походила на черно-золотой мяч, крутящийся в воздухе, сжимающийся и затем снова расширяющийся. Она развернула голову, шею и верхнюю часть торса – позвоночник сделан из резинометалла – на 180 градусов, лицом к крыше. Невозможно. Но я видела это. Нижняя часть ее тела тоже не бездействовала. Она взобралась на плечи женщины, – той, которая спрашивала, они ли были в рекламе, и которая теперь согнулась так, будто целая тонна хлопнулась и давила ее, а не это стройное, легко вооруженное, продолговатое и экстраординарно ползущее по ней насекомое. Затем оно зажало голову женщины между лодыжек.
– О, Боже, – промямлила девушка, лежащая подле меня на сидении. Она смотрела, ее больше не тошнило.
Мы обе смотрели. Человеческая женщина, истекая кровью (из ушей, носа, рта), осела. Ее тело лежало на полу, поверх тех двух мужчин, мертвых, или без сознания.
И Голдхоук тоже невероятно высоко спружинил, сжимаясь скорее в куб мускулов, угловатый и плотный, прежде чем сложиться обратно в свою форму. И посреди своего маневра он ударил ногой двух мужчин и, насколько мне было видно, другую женщину. Все выглядело так просто – ужасающе естественно – все, что делали голдеры. Будто любой мог повторить, если бы был атлетичным и достаточно хорошо натренированным. И достаточно кровожадным.
Вот они снова замерли, как в балетной позе. Они изначально задумывались бойцами и акробатами. Нанимались в качестве телохранителей. Теперь это нелегально.
Из правой руки Голдхоука как блестящий язык выскользнул длинный кинжал. Даже это казалось обычным делом. Эфес из золота с черными камнями. Почему, в такой момент, я заметила эту деталь? Потому что золото и драгоценности были такой же частью всего происходящего, – красота и ужас, неразделимо.
Остатки людей в экипаже – теперь малочисленные – наконец отступили.
Голдхоук и Кикс, свободные как птицы, прошли к дверям; он взмахивал мечом будто тростью.
Все это время поезд был заперт, бежал в Россию в соответствии с расписанием, без остановок, ведь никто не заплатил за промежуточные станции.
Двери снабжались кнопками открывания. Не во всех поездах есть такие. Они предназначались для извещения главной силовой артерии в случае застревания дверей. Сообщение доходит до контрольной кабины, и поезд – сам по себе робот – возвращает ответный сигнал, открывающий двери. Сигнал проходит только, когда машина неподвижна.
Кикс опустила свой изящный пальчик с оливковым ноготком на кнопку двери.
Если бы так сделал человек, кнопка не сработала бы. Вмешалась бы система безопасности и заблокировала сигнал.
Но поезд был роботом, как и Кикс, и что-то между ними возникло, какая-то симпатическая связь.
Обе двери широко распахнулись.
Поезд шел на скорости около 130 миль в час[38]38
Около 210 км в час.
[Закрыть]. Когда распечатались двери, в машину втянуло массы плотного, будто куски материи, воздуха. В разворачивающейся его турбулентности две зелено-черно-золотые насекоморептилии постояли какое-то время, словно перед поклоном, и исчезли. Пропали, легко и безопасно спрыгнув на дорогу внизу. Можно было быть уверенным, они не потеряли равновесия.
По всей длине поезда разнеслось хриплое, оглушительное, пугающее визжание. Наш вагон подскакивал, как если бы бежал по крупным камням.
Эту часть мне сложно пересказать. Я видела, – все мы закрывали уши руками, – как кто-то стоял у дверей и пытался их закрыть, но из-за скачков он тоже выпал из вагона, но не так как двое роботов. Женщина кричала. Все что-то выкрикивали. Девушка рядом со мной с побелевшим лицом держалась за меня. Поезд шел вперед, вверх по горе… он…
Раздался долгий звук. Не знаю, что это было. Если раньше я вспоминала лишь картинку, то теперь я могла вспомнить только одно: Звук. Я помню, это было, как если бы ты моргнул, и на секунду все исчезло, а затем снова вернулось.
Что-то ударило меня по плечам. Затем по голове, но мягко…
Я лежала, было очень тихо. Казалось, прошла целая минута, прежде чем вернулись звуки. Так мирно было лежать на неподвижной поверхности.
Но затем, как я уже сказала, начались продолжительные крики и стоны, колотящие удары и странная, скрипучая вибрация, снова и снова, снова и снова.
Автомедик быстро просканировал меня и сказал, что со мной все в порядке. Ничего не сломано, несколько синяков, шок. Вот вам немного болеутоляющих. Отправляйтесь домой и отдохните.
Я не знала, что произошло с остальными пассажирами моего вагона, или оставшейся части поезда. Я совершенно не помню, в каком штате мы были. Позже я увидела все по ВУ. Не так все жутко, на самом деле.
Они вытащили нас; серьезно пострадавшие поехали с одним кортежем скорой, легко раненные – в другом, это была самая большая группа, а с такими, как я, самой немногочисленной группой, разбирались на следующей станции.
Позже, на канале местных новостей, транслированных на ВУ в моих новых апартаментах, я слышала и видела, что зарегистрировано было семь смертей. Думаю, эти семеро ехали в моем вагоне. И я не считаю, что их убило крушение. Я думаю, что они были жертвами Голдхоука и Кикс. Никто не сообщал ничего об этом. Двери были открыты, когда поезд шел на полной скорости, – это списали на механическую неполадку. Старые детали, плохие пути. Второй Город все еще в бешенстве, напыщенно говорят в Сенате, который внешне сочувствующе печален, но пальцем о палец не ударит.
Когда мне посоветовали отправляться домой и отдыхать, единственным местом, куда мне оставалось пойти, была моя незнакомая квартира в России. Меня забрало такси. Бесплатно, в качестве вежливого жеста от железнодорожной компании. Медик об этом позаботился, нужен был только адрес.
Серо-коричневое здание, часть длинной террасы. Впечатляющая архитектура, возможно, готического стиля. Пара горгулий нависла над мандариновым закатом, что только начался. Был лифт. И лифт работал. Меня разместили на последнем этаже.
Пройдя в апартаменты, я увидела, что они обставлены мебелью. Чистые окна, некоторые выходили на запад, и там, снаружи, в закатном солнце, сороки сновали над небольшим парком, в котором потрудилось самое первое землетрясение, оставив крутой овраг, теперь полностью заросший травой и красивый.
Я села у окна на стул с обивкой и наблюдала за сороками. Тело болело, и я приняла пару таблеток.
Это все, что я помню о том и следующем дне.
Что произошло затем? Шарффи. Он позвонил мне.
К тому времени я вычислила расположение кровати и теперь лежала в ней. Когда зазвонил телефон, на мгновение мне показалось, что я снова в доме с летучими мышами и Марго, но тут же пришло осознание, что я где-то в другом месте, одна.
– Как ты, Лорен? – спросил он радостно. – Как тебе апартаменты?
– Я была в поезде, – ответила я.
– Поезде? – переспросил он с недоумением.
– В поезде, который сошел с рельсов.
– Господи Иисусе! Лорен… ты в порядке?
Что-то в моем сознании, одурманенном анальгетиками, шоком и многим другим, взбудоражило меня, будто холодный голос зашептал в ухо: «Будь осторожна».
Я ответила:
– Думаю, да. Я почти ничего не помню. Ударилась головой. Несерьезно. Просто мысли не собираются.
Крохотная пауза, во время которой Шарффи, возможно, думает: «Она забыла о роботах в поезде. Или она была в другом вагоне?»
– Что ж, ты должна успокоиться. Мне жаль слышать, что с тобой приключилось такое в тот момент, когда ты была так обрадована своим новым местом.
Так обрадована.
Он еще что-то болтал. Я не слышала. Я казалась более неадекватной и сбитой с толку, нежели была на самом деле. Но и в действительности в немалой степени была растеряна.
(Они проверили всех? Выследили остальных пассажиров? Что случилось с теми, кто вспомнил произошедшее в поезде на Россию перед «несчастным случаем»?)
На следующий день прибыла корзина, полная фруктов, сыра, вина и цветов. Очаровательная корзинка, перевязанная блестящими лентами, с самыми ароматными яблоками и зеленым инжиром, с французским бри и камамбером, с Фаво с последней отличной винодельной теплицы Италии, и с гелиотропами.
На карточке значилось «МЕТА», и больше ничего.
Я предполагала, что кто-нибудь, Шарффи или кто-то другой, навестит меня, желая проверить, действительно ли я ничего не видела или забыла что-либо неудобное, инкриминирующее. Никто не пришел. Проходили дни и ночи.
Странно. Думала, что будут мучить кошмары. Нет. Но я и вовсе не помню своих снов.
Удар, пришедшийся на голову, оказался не страшным. У меня даже не было головной боли. Синяки быстро сошли, как обычно у меня. На самом деле, мне смягчили удар. Я упала головой на бедро той девочки, что сидела рядом, той, которую тошнило, и которая хваталась за меня. Когда поезд затих, а все вокруг кричали и стонали от страха и боли, вагон вибрировал на своем пути страдания, она сказала:
