Текст книги "Под знаком Вовки (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Это в двадцать ты думаешь, что для счастья нужна любовь, но понимаешь ее в основном, как секс. А с опытом начинаешь понимать, что это просто постель, а в постели необязательно любить, чтобы наслаждаться телом партнера.

Была одна… темная, горделивая, злая – не от большого ума, а от больного самомнения, как потом оказалось. И еще одна, которая всерьез как-то выдала, что Пушкина на дуэли убил Дантист. Потом он еще трахал ее какое-то время – весело, но дальше стал избегать, потому что всегда весело быть не может, а иначе с ней уже не получалось. И эта тоже его бросила, что-то там предъявив, а он легко выдохнул, отослав ей цветы. Сам избегал рвать отношения, это означало бы обидеть женщину. Пускай уж лучше "обижают" его.

Эталоном отношений мужчины и женщины он считал отношения родителей. Видел их, наблюдал. И отец говорил с сыновьями об отношении мужчины к женщине. Без повода и по поводу – все складывалось в выводы и становилось устойчивой чертой характера.

Сергей Фаттахов не считал себя ни плохим, ни хорошим, но Саша с ее чрезмерной на первый взгляд жертвенностью и жадностью к жизни, направленной в узкое русло, казалась ему чем-то недосягаемым и почти неземным. И то, что он видел, Сергею нравилось – тоненькая, нежная, печальная... А сейчас еще и с прической этой... делавшей ее совсем молоденькой и трогательно растрепанной. Ее фото регулярно присылали ему на вайбер – одну, с Вовкой, верхом на Косте… Она не оставила верховую езду и Косту тоже не сменила.

На это фото он не мог смотреть спокойно – сразу вскакивал, ходил, занимал себя чем-то… Срывало в физиологию, потому что сразу перед глазами – тот денник и сладко-беззащитная девочка в его руках. И он… жеребец жеребцом – без ума совершенно, на голых инстинктах.

И кто он такой, опять же… если его любовь получается неразделима с этим инстинктом и с платоническим хождением за руку не имеет ничего общего? Рядом с возвышенным служением Саши памяти мужа и своему сыну он видел себя именно ошалевшим от желания жеребцом – пошло и низменно, очень примитивно видел. Жадно, горячо и сладко до безумия.

В один из таких моментов, когда от этих воспоминаний и воздержания внизу гудело и дымилось… вспомнились женские взгляды в ресторане. Когда это случилось?.. Наверное, месяцев через шесть после начала работы в Калининграде. Этот период был чертовски тяжелым. И правду говорят офицеры – либидо корчится на хрен и дохнет в муках под гнетом такой службы. В его случае работы. Слишком – ответственности, слишком – впечатлений, слишком мало времени «на подумать».

И вот это время появилось…

И чувствовал он себя в свете этих мыслей не бравым жеребцом, а озабоченным и неразборчивым животным. Слабаком в конечном счете. Потому что Сашкино кипучее, хоть и узконаправленное отношение к жизни однозначно подразумевало живой темперамент, что допускало и определенные потребности. Однако же…

А он, осуществив, по сути, стратегическое отступление, просто маневр… потому что никогда в душе от Саши не отказывался, а просто вынужденно дал ей время… Он допустил такую мысль, признав этим свою слабость. Отец бы его не понял. И жаль же... жаль, что нельзя с ним сейчас поговорить, как когда-то – сидя в саду поздним вечером. А вокруг тихо падают лепестки с цветущих яблонь. Или возле казана, где тихо томится плов, а отойти нельзя ни на минуту, поддерживая нужный режим горения дров… По телефону и даже видеосвязи – все не то. Не чувствуется почти на физическом уровне... даже не ниточка, а толстенный канат доверия, протянувшийся между ними.

Определившись окончательно, Сергей решил вопрос с досугом на время работы на полигоне и всерьез занялся тем же, чем и все ребята здесь. Тренировки забирали силы, но укрепляли тело, а главное – не оставляли времени на дурные мысли. А еще, похоже, его крепко зауважали здесь.

Старик, как его стали со временем называть, показывал до фига реальные результаты. И его отношение к работе тоже подкупало. Здесь все было на виду, каждое новшество живо обсуждалось. И нельзя было не увидеть чуткую заботу Старика обо всех тех, кому предстоит еще здесь пахать. Не только оснащение полигона – в тихом зеленом районе Калининграда строился малоквартирный дом, не настолько и дорогой проект, но настоящий подарок для семей пловцов-инструкторов.

Когда стало известно об этих квартирах, к нему подошли двое мужчин, попросив о серьезном разговоре.

– Сергей… Константинович, – вспоминал его имя-отчество капитан-лейтенант Егоров – блондин-крепыш. Темноволосый Тимур Арсеньев, тот самый, который показывал ему объем работ и сопровождал в первом заплыве под городом, напряженно смотрел в глаза.

– Команда делает тебе предложение… почти руки и сердца, – неловко хмыкнул Егоров, – а не заключить ли тебе очередной контракт, призвавшись в Военно-морские силы? Так даже проще – с гражданки, чем прорываться из рода в род войск. Должность над нами теперь говорят будет полковничья – сладкая… могут сделать ее проходной, для блатных, на годок и не больше. Как ни крути, а есть такое дело… Если бы ты только захотел, через твое положение в ФСО, когда фамилия на слуху в самых верхах…

– А Семен Викторович? На полковника не желает?

– А его не оставят здесь. Нет у него мохнатой лапы, да и все недочеты, в связи с которыми затеялись перетурбации, повесили понятно на кого – зачем делать анализ и долго думать?

– И вы приглашаете меня в эту систему? – усмехнулся Фаттахов, судорожно проворачивая в мозгу перспективы.

– Призыв такого рода в индивидуальном порядке возможен – я знаю пример, – кашлянул Арсеньев, – полковник уволился в запас, пошлялся на гражданке пару лет и был опять призван на генеральскую должность. Необходимо ваше решение и само собой – подтолкнуть решение там, – показал он взглядом на потолок, – команда была бы горда и счастлива – не побоюсь этого слова, Старик... Сергей Константинович, прошу прощения.

– В курсе своего прозвища, – серьезно кивнул Фаттахов.

– …служить вместе, – выдохнул с облегчением мужчина.

– Обещаю подумать. Не факт, что получится, даже если приму решение. Спасибо за доверие в любом случае.

Вечером он вышел в город, прошелся в пустой сквер, заросший сиренью и присел на лавочку. Сирень отцветала, но все еще пахла и сильно. Официально период белых ночей в Калининграде начинался с 11 июня, но по факту в городе и его окрестностях солнце не опускалось за горизонт с 26 мая. Сейчас начинался июнь. Прошло два с половиной года с тех пор, как он вынужденно оставил в покое Сашу, так же вынужденно давая ей время…

На что? Соскучиться по нему, понять, что чувствует? Или отпустить наконец мужа. Была надежда, что с ним проясниться в конце концов хоть как-нибудь, но нет… Но теперь он станет действовать в любом случае и решительно. Все одно к одному – пора ей решать.

– Коля, здоров! – дождался он когда трубку возьмет его сменщик Николай Заворотнюк, – как дела в твоей семье, в центре? Как прошел день городка? Как отпраздновали, общее настроение?

– Александра Ивановна Маклакова второго июня отбыла в свой законный отпуск на историческую родину, – обреченно отрапортовал Заворотнюк, – выглядела здоровой, как и ее ребенок. За то время, что ты не звонил, успела побывать в гостях у приятелей в Питере, вернулась задумчивой. А вообще… приезжал бы ты уже, Фаттахов? Хватит маяться дурью. Девка слабенькая, трусоватая…

– Ты говоришь о моей женщине... Друг? – мигом среагировал Сергей.

– Бросай свои восточные заморочки! Если она твоя женщина – должна подчиняться, а то ты восток вспоминаешь только когда тебе выгодно. А у Александры и правда нервишки так себе – в обморок грохнулась в перепуге перед вражескими спецслужбами. Влад еще с его ухватом наперевес... Меня моя чуть не съела живьем – мол она за здоровье их отвечает и если что, то с нее шкуру снимут и на барабан натянут. А я мол тиран и деспот, на…

– Обморок? Почему не сообщил мне? – напрягся Фаттахов.

– А с хера ли, друг? Резко встала, упало давление. И надоело уже, если честно… Надо тебе – сам ей звони, что за режим «тишина»? Что это даст тебе? Нравится баба – хватай! Она недавно приоделась, кстати и на голове что-то такое…

– Я знаю, видел. Иван высылает мне фото.

– А ты не подумал случайно в эту сторону – для кого она себя… живенько так сделала? Хороша ведь. Заметят, уведут.

– Меня предупредили бы, – играл желваками Фаттахов.

– Не понимаю я тебя, Сереж, – спокойно и серьезно завершил разговор Заворотнюк, – я своей добивался, все добиваются, а ты будто не мужик, честное слово. Может я всех ваших тонкостей и не знаю, конечно… Адрес ее деревни знаешь?

– Да. Спасибо, Николай, ты и правда не все знаешь. Увидимся. Скоро.

– Отпуск возьмешь? Первый раз за три года?

– Два с половиной. До встречи, – отключился он и поспешил в казарму, в отведенные ему комнаты. Нужно было писать на отпуск и утром отправить факсом в Москву. Больше ждать он не мог и не хотел. Все это уже действительно смахивало на трусость.

И, в конце концов, в семье решает мужчина, у женщины совещательный голос. И не важно, как она им пользуется и в какой мере применяет. Главное, что ответственность за их общее решение все равно всегда несет мужчина.

Свое решение он принял. Теперь нужно сделать так, чтобы Саша приняла аналогичное.

Глава 44

Пустая квартира встретила Фаттахова спертым воздухом и затхлым духом запустения. Мужчина бросил сумку в прихожей, разулся и прошелся по комнатам, будто знакомясь со своей берлогой заново. Непонятно откуда столько пыли... Форточки закупорены наглухо и в дверь никто не входил столько времени. Собственное жилье чувствовалось чужим и неуютным и не только из-за серой пленки, равномерно покрывшей собой все доступные поверхности.

Он купил эту квартиру на этапе окончания строительства. Нанял потом бригаду, ткнул дизайнеру в то, что приблизительно хотел бы видеть, а потом просто перевез свои вещи. И будто обжился, освоил кухню… и водил сюда женщин. Вот оно… тяжело присел он на кровать, брезгливо откинув край покрывала.

Проходной двор – именно так ощущалось это пространство. Слишком много ненужных воспоминаний. И в первую очередь они не нужны ему – решительно встал он и позвонил в риелторское агентство, озвучив намерение выставить квартиру на продажу. Договорился о встрече с агентом. Потом заказал клининг. Повезло – обещали подогнать бригаду уже сегодня, через пару часов. У него оставалось время принять душ, найти документы на собственность, переодеться и договориться о встрече с Заворотнюком. Сам бы рванул к нему, но сдал спецпропуск еще тогда.

Хотелось узнать все новости и подробно – о своей бывшей команде в том числе. Все эти люди давно уже не были для него чужими. И о Саше, само собой. А еще посоветоваться, узнать есть ли у того нужные связи или выход на них – все-таки Военно-морское ведомство не их парафия. Это совсем другая система, другие знакомства и отношения.

Мужчины договорились встретиться в «Старой Купавне». Днем в ресторане не было людно, а место на террасе с видом на фонтаны Фаттахов выбрал понятно почему – вокруг цвело и радовало глаз лето средней полосы. Теплое и ласковое в своем начале, а не прохладно-сыроватое Калининградское. Там почти весь год преобладали пасмурные дни.

Встретились друзья тепло, обнялись, внимательно рассмотрели друг друга. Заворотнюк не постарел, но слегка огрузнел, иначе стригся – прошло время, все так. Возвращаясь после долгого отсутствия, особенно хорошо это понимаешь. Похоже, изменения случились и с ним, потому что товарищ схохмил:

– Дашь пощупать мышцу, качок? С чего так разнесло-то?

Фаттахов довольно улыбался – разнесло как раз не его. Они сели за самый дальний столик, укрытый пирамидкой спиртового камина. Сделали заказ и разговорились…

– Значит, ты даже не рассматриваешь такую возможность, – сделал вывод Николай, выслушав рассказ о предложении боевых пловцов.

– Нет. Вижу вещи реально. Никогда не занимал командных должностей, не получилось бы и там – отношения, которые уже сложились, не подразумевают в будущем строгую субординацию. Пришлось бы насаждать ее, а это уже… У меня иные методы коммуникации с подчиненными. Кроме того… Калининград, как и любой чужой город, хорош в малых дозах. Мне он был интересен воспоминаниями молодости, своей чужеродной стариной, а так… все, как везде – где-то фасад, а где-то разруха, где-то глаз радует, а где-то век не видел бы. Но рад был там побывать и работа интересная.

– Так и не понял до конца – почему туда дернули тебя? – благодарно кивнул Заворотнюк официантке, водрузившей перед ними трехсотграммовый графинчик с коричневатой жидкостью, лимон в нарезке, столовые приборы и две рюмки.

Фаттахов отставил свою в сторону, качнув головой.

– Что – даже ради встречи? А с чего, джигит – пятница, харам? – картинно возмутился Заворотнюк и ухмыльнулся: – Только не п… зуди, я в бане тебя видел – даже не обрезан.

– Потому только и выжил, – согласно кивнул, так же многозначительно ухмыляясь, Фаттахов. Решившись, подставил рюмку, объясняя:

– Сейчас из клининга за ключами подскочат, а через два часа у меня встреча с риэлтором – продаю хату. Но, если этим и ограничимся – можно… наливай.

– По порядочку… – медленно соображал друг, – включаю логику: существенно на жизнь этот факт не влияет, значит – на ее качество. Передергивать лысую голову затруднительно… я правильно понимаю?

– Правильно, но обсуждать это не готов. Не прямо сейчас. А почему туда выдернули меня и еще троих электронщиков из системы ФСО и ФСБ? Обычно такие работы заказывают промышленности, потом работает военная приемка. Но там не как обычно – когда у каждого промышленника свой кусок работы. Мы работали в комплексе всю систему, а это допуск высшего порядка. У нас он есть и разрешение привлекать к непосредственным работам пловцов тоже было. А ребята шарят в электронике и сборочно-сварочным работам – каждому бы так. Хотя в обратном порядке, наверное, все же лучше, – усмехнулся Фаттахов, – это классный опыт, Коля, я окунулся в новую для себя реальность, многое узнал и многому научился. Но только потому, что был на своем месте. Чужое не потяну.

– И скоро заканчиваете? – с аппетитом уплетал Заворотнюк салат, споро орудуя вилкой – проголодался.

– Уже. Сейчас вовсю обкатывают вместе с командиром, сдавать готовый объект будем в августе. Об этом человеке я и хотел – замечательный мужик, крутой спец, но свое почти выслужил, а там ставят новый уровень, подымут разряды. И вряд ли его оставят… У меня на флоте никого, а у тебя? Замолвить бы за него?..

И они долго и серьезно вспоминали, обсуждали, рассчитывали… Потом Фаттахов отдал ключи от квартиры женщине средних лет в форменном комбинезоне. Ее ждала машина, а в ней еще люди… Потом им за столик принесли горячее. Его не стоило игнорировать именно по той причине, что оно было горячим.

– А зачем квартиру продавать? – задал очередной вопрос Николай, – путевая же хата.

– И с нехорошей историей. Хочу с чистого листа – новую, вместе с Сашей… Ивановной, – обозначил Сергей отчеством свое отношение к женщине, – поменяю жилье, определюсь с новой работой. Скорее всего, что-то предложат, но хотелось бы знать – что именно? У Саши контракт еще шесть лет, а чтобы разорвать его…

– Не готов способствовать! – резко среагировал друг, – сильно ты меня этим подведешь. Да и Александра вряд ли пойдет на это – они с Владом еще двух ребят к себе взяли… грамотные парни. Энтузиазм, напор, вера в свои силы – все, чем сильна молодость.

– Я понимаю… – тепло улыбался Сергей, представляя себе горевшую этим самым энтузиазмом жутко ответственную Сашу.

– И я не знаю… имею ли право говорить тебе, Сергей… – тяжко вздохнул друг, отодвигая очередную пустую тарелку: – Но так понимаю – у тебя куча планов, на данный момент непосредственно самой Александры никак не касающихся. Подготовка, так сказать… зачищаешь концы – понимаю, но это время. Боюсь – нет его у тебя.

– У нее кто-то появился? – насторожился мужчина.

– Планы. У нее появились планы, и я не могу за них осуждать. Поддержать, если она будет настаивать – готов. График работы, помощь любого порядка… Она собирается родить брата или сестру своему Вовке. А поскольку физически не от кого, то понятно – от донора. Тема щекотливая, но о своих планах она обязана была доложить по причине того, что существуют планы Центра, а она принимает в них непосредственное участие. Я не уточнял подробности – сам понимаешь… но добро дал.

– А мне значит… – скрипнул зубами Фаттахов, – знать об этом не обязательно?

– Да, не обязательно, – подтвердил Заворотнюк, – я так и не понимаю… до сих пор не понимал – насколько ты в ней заинтересован? Усвистал… интересуешься, конечно, время от времени… Но этого недостаточно, чтобы я докладывал постороннему моей подчиненной человеку о ее планах. А вот она обязана была доложить мне, а так и я ни хрена не знал бы. Сейчас я сказал тебе только потому, что понял серьезность твоих намерений, хотя тебя не понимаю даже сейчас, извини! С каких вдруг… по-твоему бабы принимают подобные решения? От полной безнадеги, мать ее! От одиночества или даже отчаяния, когда перспективы создать семью ни хера не видят. А ты уехал и даже не звонил ей, не приезжал! И даже сейчас к ней не спешишь, хотя знаешь где искать. Ты вообще права что-то знать о ней не имеешь. Но теперь знаешь.

– Спасибо за это, – проскрипел Сергей, надолго замолчав. Разлил остатки коньяка по рюмкам.

– Давай… – они выпили.

– Спасибо, Николай. За Сашу и за то, что все-таки рассказал. Я сейчас и соберусь… нет – завтра уже. Заряжу только риэлтора…

Расстались по-дружески. Остальное время, пока в его квартире убирались, мужчина занял поиском подарка для Вовки, еще уточнил у Заворотнюка имя-отчество матери и отчима Александры. С пустыми руками в дом, где рассчитываешь найти гостеприимный прием, входить не принято. Значит… нужно продумать нужды близких Саши, а о стариках он знал только то, что живут они в глухой деревне. Но и это уже немало.

А Саша… бессмысленно пытаться купить ее. Гостинец можно – те же конфеты, которые ей тогда понравились, цветы. И еще он зашел в ювелирный. Потом, когда соберется везти невесту или уже жену к родителям, они придут сюда вместе. И Саша сама выберет что ей нравится, а он постарается убедить ее в необходимости этого. Пускай крепкие восточные традиции и порядком вылиняли, но остались их отголоски. На уровне «принято-не принято» и «так положено». Там, где сейчас жили родители, принято было украшать своих женщин, демонстрируя так свое к ним отношение.

Украшения потом… сейчас – обручальные кольца. Себе он легко выбрал простой золотой ободок, примерил и отложил его. Для Саши выбирал долго. И не дизайн, а размер – сомневался в нем. Хотелось, чтобы кольцо село, как влитое, это казалось важным – что-то сродни суеверию, наверное… но – важным. Он пересмотрел пальчики всех весело улыбающихся продавщиц и решился, наконец… Выходил, сжимая в ладони бархатную коробочку с парными обручальными кольцами.

Из такси выносил подарки в три этапа. Нужно было так упаковать их, чтобы не заняли много места. И на всякий случай изучить инструкцию к бензопиле – мало ли?.. Сейчас ему казалась важной каждая мелочь.

И даже во что одеться… Выйти в глухой деревне из дорогой машины при полном параде почему-то казалось дичью. Похожим на желание пустить пыль в глаза. А здесь, опять же – каждая мелочь… метался он по вылизанной до блеска квартире: то чай пил, то перебирал подарки, то смотрелся в зеркало…

Нужно было еще постричься и взять с собой станок, чтобы выбриться до синевы перед самым…

И вообще…

Он придирчиво рассматривал себя, раздевшись до пояса и играя мускулами – здесь ничего так… и придираясь к каждой черточке самого обычного мужского лица. И на хрена такое добро совсем молодой женщине? Девочке по сути… Больше десяти лет разницы. Вон – Стариком даже прозвали, хотя там немного другое – подразумевались сроки службы, а он и был старослужащим по возрасту, стариком. Чуть раньше – до возрастной армейской реформы и оставайся он на службе, уже хочешь-не хочешь собирался бы в запас. Стукнуло тебе сорок пять и – вали!

На физическом пике, вооруженный необходимыми знаниями и умениями, наработав громадный опыт – катись нахрен, мужик! А там выплывай, как сможешь, адаптируйся, смиряйся со своей неприспособленностью к гражданке, невостребованностью и ненужностью. Военных, особенно в серьезном звании брали на работу неохотно – кому нужен подчиненный с чувством собственного достоинства и уже сложившимся мироощущением? Который не станет выслуживаться по мелочи и пресмыкаться, имеет собственное мнение и взгляд на любой предмет. И бывало – срывались не самые сильные духом мужики в лютый депресняк и даже в запой.

Ну, он-то подсуетился в свое время…

Тогда как раз создали программу для офицеров, в скорой перспективе увольняемых в запас. И он влез туда – старлей, в виде исключения и с прицелом на пользу для дела. Так и получил еще одну вышку заочно и выбрал для этого «Иннополис» в одноименном городке-спутнике Казани – на сессиях можно было видеться с родными. Кроме того, это была одна из лучших образовательных площадок для получения ИТ-профессии.

Но все это – ерунда по большому счету. Женщины любят не за образование. И он опять соображал, думал, переживал… Мелочи порой решают все.

Вот и он решил – чем демократичнее будет выглядеть, тем комфортнее будет с ним общаться Сашиным старикам. А их мнение тоже… Перерыл весь шкаф и остановился на простом джинсовом костюме, в котором ездил когда-то к друзьям на дачу. Ну… где-то так.

Глава 45

Светило солнышко, по глазам били его блики, отражаясь от воды, громко свистела какая-то пичуга, шумели чуть в стороне, пролетая мимо, машины на трассе… Мы сидели в знакомой, испытанной уже кафешке и Вовка наворачивал куриный суп со сладкой ватрушкой – убойное сочетание. Но раз ребенку нравится...

Мне кусок в горло не лез.

– У тебя от голода весь живот заболит, – волновался ребенок. Пришлось отщипнуть кусочек от его ватрушки.

– Это же мало, ты очень большая! – и подумав еще, выдал последний аргумент, пораженно округляя глаза: – И тебе не стыдно?

Это что – я так же делаю? Понятно тогда почему действует.

Поев, мы опять сели в машину и Вовка с полчаса трещал обо всем на свете, а я только поддакивала. Отвлекаться нельзя, нужно сосредоточиться на дороге. А потом он переполз назад и там уснул.

В Ярославле, как и планировалось, мы остановились в гостинице, но тащить сына по достопримечательностям я не стала. Для счастья ему оказалось достаточно большой детской площадки – засиделся. А мне просто ничего не хотелось. Только сидеть и смотреть, как он носится, знакомится, болтает с детьми, смеется, радуется, на меня посматривает…

Может и не нужно было ничего узнавать? Жила бы и жила, как все годы до этого. Но нет же – нужно было выяснить… И опять позывы эти дурные – на смех… но не горький уже, а скорее издевательский.

Господи, какая же ты непроходимая дура, Сашка! Тебя просто берут и вычеркивают из жизни! Легко забывают, оставляют в прошлом, как неудобную вещь, а сами живут полной жизнью. Баб любят, детей заводят, толстеют на пирогах, в Балтийском море купаются…

А ты – идиотка конченная… ты везде и во всем свою вину ищешь, всех понимаешь и оправдываешь, потому что неоднозначно все и непросто. А правда в том, что ситуации, конечно, разные и неоднозначные тоже, но результат один – никому ты не нужна. А значит что?.. Будем жить.

– Вова! Время, сынок – выезжаем. Бабушка и дед ждут…

Ларисе я не стала ни о чем говорить, хотя первый порыв был – к ней. Наверное, свежо еще чувство благодарности за то, что тогда вытащила. И как только я поняла, что могу уже говорить – наверное, могу… я набрала ее. И тут же вспомнила, как Заворотнюк предупреждал о конфиденциальности информации. А в чем она, собственно, и с чего? Но, когда Лариса взяла трубку, плакаться я не стала. Спросила о другом:

– Лариса, а зачем ты рассказала мне о бабушке?

– И не только о ней, еще и о своей первой любви. Я никому и никогда о ней не говорила.

– А мне почему?

– Память о ней неразделима с самой тяжелой моей потерей. Мне было плохо тогда – давно, а тебе – на тот момент. Вспомнилось, отозвалось, зазвучало в унисон… и у меня тоже есть слабости, Саша. Поделилась с тобой своим, разделила твое. А почему ты спрашиваешь?

– Да так… подумалось просто.

Мы попрощались. Я сходила умылась…

И честно – не совсем понимала, что со мной делается. Похоже было на то, как с Ильей – и радость, и огромное облегчение, что жив. И тут же разочарование с обидой – нас с сыном предали. А сейчас – обо мне просто забыли. И никогда еще я так не смеялась – до икоты, до болей в ребрах, до слез. Над своей глупостью смеялась, над наивностью дичайшей, над своей верой в сказки. И откуда эта обида, не представляла себе – мне даже предъявить в итоге нечего! Но выдумщица – да… и дура редкостная.

А как долго решалась и думала! Выжидала, когда останемся с Владом, чтобы наконец выяснить… Дождалась. Это был последний день работы, нас всех отпускали на месяц. Дальше тянуть было некуда и я осторожно поинтересовалась, заходя издалека:

– То, что Зав говорил тогда о покушениях… Влад?

– Ты приняла слишком близко к сердцу! – будто даже в сердцах отозвался он.

Мы давно уже перешли на «ты» – он и предложил. И оказался прав – общаться стало проще и легче в разы. Хотя я все так же признавала его возраст и опыт, а он, надеюсь – наличие у меня мозгов. Но сейчас отчитывал, как маленькую:

– Даже странно, Саша. Это я влез туда и так… что было бы нелепо! И потом – сейчас нас секретят по полной, сделали выводы. Выводы сделаны, Саша! А история с Фаттаховым вообще – совсем другая история. Его убрали, потому что несколько лет не могли установить прослушки в посольстве – инфобезопасность была полностью на нем. А если бы не посольский врач, снимающий операцию на видео и контролирующий реанимационные действия, то может и не откачали бы. Скорее всего.

– Откачали? – тупо переспросила я.

– Ну – реанимировали, – уточнил Влад с раздражением, – вывели из обратимого состояния клинической смерти. Это профессиональные риски, они есть в любом деле – у тех же дальнобоев. Мы с тобой за рулем всего ничего, а они – почти всю жизнь. Кто рискует больше? Фаттахов – вообще другая история – не бери в голову.

– Реанимировали, – решительно подытожила я, чувствуя, как внутри что-то начинает подергиваться.

– Ну да… забудь – это лет десять назад было…

Мне нужно было уйти – срочно. Еще одной моей истерики Заворотнюк просто не переживет. Махнув рукой Владу, я вышла в коридор. Здесь тоже были камеры, поэтому… И в лифте, и в коридоре жилого корпуса.

А внутри что-то поднималось и ширилось, ширилось. Губы растягивались сами собой. И вряд ли это выглядело улыбкой. Спасибо – никто не встретился.

Только ввалившись в квартиру и захлопнув за собой дверь, я прошла в спальню, сползла на пол и заржала. Просто смехом назвать это было бы сложно – да… Ребра болели до сих пор.

В деревню мы доехали засветло, хотя и не спешили от слова «совсем». Нас уже ждали и встречали – пирогами с капустой, крольчатиной, тушеной с картошкой, запеченным в печи молозивом – корова недавно отелилась. И самогоном понятно. Мама гнала его понемногу для своих нужд – травки настоять и просто выпить иногда «с устатку и от нервов».

Сейчас казалось и правда – самогон самое то. Жутко хотелось расслабиться после трассы и просто – расслабиться. И, наверное, грамулька не помешала бы, но… где-то во мне сейчас формировались и вызревали будущее яйцеклетки.

А к вечеру я уже и так растеклась и расслабилась, наевшись до отвала и осознав наконец, что нахожусь дома, в безопасности. Навалилась усталость и параллельно с ней жгучая потребность вывалить на маму свои обиды – вдруг да полегчает? Лариса разделила то мое состояние, по ощущениям – ровно надвое. Вот и сейчас бы так.

– Мам… только вы да Вовка меня и любите, – сдалась я сама себе, удобно устраиваясь на широком топчане под яблоней, головой на маминых коленях.

Была еще не ночь, но уже и не совсем вечер. И птицы не пели, а изредка тихонько попискивали в гнездах. Ветер стих, и дядь Ваня завел дымокур в стороне, добавив туда какой-то сухой гриб – пах он не противно, а вот комары его боялись. И от мамы пахло приятно – травой, молоком и немного коровой. Домом пахло и безопасностью. А я почти уже засыпала.

И рассказывала ей – тихим, сонным голосом. Монотонно и безэмоционально. Об Илье нельзя было – она нашла бы его и убила, Лену его так точно. А вот о Сергее и странной обиде на него я рассказала.

– Ты же сама его прогнала, – расчесывала мама гребешком мои волосы, от чего спать хотелось еще больше.

– Не… я не гнала, мам – просто не решалась, не могла. Считала – должна что-то Илье.

– А сейчас не считаешь?

– Больше нет. Но толку? Он просто уехал и пропал. Цветы раз прислал и все. А я их – обратно…

– Так, а чего ты хотела? – тихо шелестела она голосом. Казалось, в этой тишине иначе и нельзя. И я тоже шептала:

– Чтобы хоть раз решили за меня?

– За тебя решишь… я решала – ты послушалась? – ворчала она.

– Ветеринарка – не мое. А за тебя разве решишь? Но дядь Ваня же с тобой?

– Я пять лет его к себе не подпускала. В дом пустила, а в постель – нет, – ровно доложила мне она.

Я проснулась. Села. Заглянула ей в глаза.

– По какой причине?

– А все по той же… и никто его здесь не держал.

– Папа, да? Ты по нему так?..

– По нему, по себе, по Ване – ждала, что одумается. Зачем я ему калечная такая, душой ущербная? И уехать отсюда сил не было – бывает и так, всяко бывает. И ему тоже – сидеть здесь… Может любила бы тогда, так и старалась для него, а я жила, как жилось, как могла. И тебе доставалось.

– Все, что заработала тогда, я заслужила. А потом… через пять лет?

– Дождался? Здесь же, вон он… Я уж думала – отсохло там все.

– Да… ну… – тяжело вздохнула я, – а что ты скажешь, если я рожу еще ребеночка? Без мужа, через больницу?

– А живи, как живется, Саня… когда-нибудь поймешь, что права была. Или нет. Давай, как привыкла – своим умом. И за тем мужиком не тужи, мало ты в них разбираешься. Может не так он и хорош? Или встретится тебе тот, кто поймет – дитё дитём ты в этих делах.

– Я и не тужу мам – наоборот, он ведь жив. Соберусь вот только с силами и удалю файл с ним из памяти.

– Это хорошо, когда жив…

Перед тем, как ложиться спать, я зашла посмотреть на Вовку. Смотрела, привычно любовалась… и что-то очень теплое шевельнулось где-то внутри. Очередной приступ материнской любви? Я хотела еще одно такое же совершенство – крепенькое и щекастое. Засейвлюсь еще раз – решено!