Текст книги "Реверанс со скальпелем в руке (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)
– Что-то похожее на восстание… – пробормотала я.
– После Неймегенского договора восстаний здесь больше не было и не будет. Для этого здесь и стоим мы, мадам – наш полк, – спокойно заключил он и опять замолчал.
Сейчас войны нет – это уже радовало. А Неймех… какой-то там договор, Австрийский дом? Ну да – австрийская монархия Габсбургов. И похоже они графство Бургундское не обижали. А при чем тут Мадрид, если Испания вообще с другой стороны? Защищали, но не владели? Или владели номинально?
Гадство какое…тоскливо думала я – сплошное разочарование. Получается, ничего я не знаю – память подкидывает только основные вехи и факты французской истории: тягомотная тридцатилетняя война закончилась еще в XVII веке, потом воевали еще за что-то, а дальше неурожай, голод и Бурбонов свергли в 1792, потом революционные войны и Наполеон… все дела. А нужна конкретика. Обидно…
Стоило мне хоть как-то, пускай и за уши, притянуть этот мир к реальности… когда стала прослеживаться логика хотя бы в летоисчислении, и я уже надеялась, что хоть что-то знаю, элементарно ориентируюсь! И все снова оказывается не так. Или так… просто я не знала того, что нужно было знать.
Наверное, стоило спросить прямо – какой сейчас год и кто правит? И я смогла бы окончательно определиться, где нахожусь – на том свете или в нашем прошлом? Второй вариант я отмела сразу, но хотелось каких-то гарантий, что ли? Полной определенности. Спросить можно… но здесь я все время осторожничала – страшно было выставить себя неадекватной или ничего не помнящей. И правильно делала – с дю Белли этого точно нельзя было, тогда вообще все пошло бы не пойми как.
Вот и оставила многие выяснения на потом – особой срочности будто бы и не было. Надеялась на разговоры, может газеты, да мало ли? Ничего… женщина может позволить себе быть глупенькой и не обязана ориентироваться в политических дебрях. Постепенно узнаю все. Выяснила же я почти все о прошлом Маритт? Даже не задавая прямых вопросов.
«Ехать недолго» оказалось не так и мало, и я все-таки задремала, нечаянно. Может и ненадолго – на минутку, но успела увидеть сон. Не мрачный охотничий домик на притоке Луары и не прошлое лето, когда я изо всех сил набиралась здоровья и смелости – снилась большая операционная и шеф...
Глава 4
После колледжа я и еще две девочки с сестринского дела проходили стажировку в областной больнице. Для нас это был космос – современный медицинский комплекс, лучшее медицинское оборудование, замечательные условия… После первого дня практики встретились в гардеробной – уставшие, довольные. Уходили вместе, делились впечатлениями:
– Гардеробная какая – да? А душевые? Я минут десять под лейкой торчала – просто так, как под дождичком, – радовалась Валя, живущая в пригороде, в стареньком частном доме: – Новое все, свежее… а кафель красивый – голубенький, а...
– Интерны! – перебила её, смеясь, Марина: – Кафель, дождичек… село ты, Валька! Выпуск этого года, практиканты… двух я уже видела – один лор, светленький такой, а второй высокий жердяй – еще не выяснила – кто? А может тут и еще… – и понеслось… впечатлений у всех было – выше крыши.
Я проходила стажировку в перевязочном блоке – хороший старт для будущей хирургической. И целый день старшая гоняла меня в хвост и гриву, грузила по полной. Оказалось, нормальная практика – пройдешь проверку первого дня и останешься стажироваться в оперблоке. Там меня и заметил Шония, в областной он проходил обучение в ординатуре.
Я не сразу поняла его интерес – мало знала. И с Сережкой у нас... медовый месяц как раз плавно перетек в медовый год – скучания, нежности и прочие страсти просто зашкаливали. С моей стороны – точно. Я влипла в него, стала зависима и других просто неспособна была видеть, иначе Шонию обязательно заметила бы, он был приятным парнем. Еще и способным хирургом, если еще до окончания ординатуры, сразу после ВУЗа с ним уже заключили трудовой договор.
Среднего роста, сероглазый и темно-русый, на грузина он вообще не был похож. Может только щетиной? Утром приходил гладко выбритым, а к вечеру она обязательно нарастала до такой… трехдневной, на вид, небритости.
Как-то его пригласили в сестринскую на тортик по случаю чьего-то Дня рождения, тогда и выяснилось – три поколения русских жен. Еще с середины прошлого века его пра… из Грузии по какой-то причине уехал и с тех пор жил в России. Так что грузинская кровь там была сильно разбавлена. Сам он признался, будто по секрету, что думает на русском, а оно вроде как показатель.
Трудно сказать, когда и как все началось. Если бы я знала… С тихого и значительного «здравствуйте, Маша»? Другим молоденьким медсестрам и врачам доставалось веселое «привет, Аня! Даша, Вера…». Я этой разницы не замечала, но, скорее всего, ее отметили другие. А я как блаженная – ни шепотков за спиной, ни пересудов не слышала, хотя они скорее всего были. И не то, чтобы отделение было полно сплетниц и недоброжелателей – нет. А сейчас так вообще вспоминалось исключительно хорошее – приятные моменты, забавные эпизоды…
Однажды было такое… стоило вспомнить тот случай, и я обязательно улыбалась – будто опять перед глазами... Тогда я сдала дежурство и шла… уже подходила к гардеробной. И вдруг услышала даже не смех, а гомерический хохот – женский. А для больницы это что-то запредельное – такой шум. Да еще если персонал...
И внутри тоже – человек десять и кто как: на полу корчатся, на подоконнике лежат, на корточках у стенки… и все в слезах, с потекшим макияжем, со стонами и икотой – смеются. Нет – ржут, потому что смех уже нездоровый, тот, который нужно водой отливать, похожий на истерику. И я охнула от порога:
– Вы что? Тише!
На какую-то секунду стало тише, а потом чей-то стон и опять... Потом остановились, конечно, воды выпили – я принесла. И рассказали… Надюша Шепелева из лор-отделения:
– Я просто проверить хот-тела, – цокала она зубами о стакан, обливаясь водой.
– Так – дальше без меня! – вскинула руки одна, а потом и вторая… третья, – а то не выйдем отсюда.
Народ быстро разбежался. Тогда Надюша еще раз глубоко и судорожно вздохнула, стараясь успокоиться.
– Ну…вчера вечером муж анекдот рассказал. У него бывает – сидит, тупится в смартфон, а потом гогочет. И обязательно мне нужно... И хоть бы что путёвое! А то – тупой примитив, отстой вообще. Ну я высказала, он обиделся. Короче – пр…рооверить захотела кто прав, – затряслась она опять, – да … твою ж мать! Сколько можно?
– Надь, ну расскажи быстренько… – улыбалась уже и я, вспоминая сцену перед этим.
– Ну… ворвалась и гаркнула: мужики идут, снимайте трусы! – натурально плакала она от смеха.
– И-и-и…? – закусила я кулак.
– Все, Маш – все! До одной. Все... д-движение это – снять. Ан… анекдот – там вроде общага и одна заскакивает – парни идут, снимайте трусы. Ну все и… а она – дуры-ы… – с батареи.
И вдруг я эту картину будто сама увидела – не общагу, а наших – Самсоновну из неврологии и Галину Викторовну из реанимации и остальных… сгрызла кулак в кровь! Чувствовала – тоже накрывает…
Нет – понятно... Неожиданно, громко – прозвучало, как приказ. И все равно – реакция какая-то... слишком. Совпало что-то? Звезды, настроение, положительные эмоции нужны позарез? Не знаю. Но эту массовую истерику я запомнила на всю жизнь. Потом у многих вошло в привычну носить на работу анекдоты, и у меня тоже. Но такое безумие больше не повторилось.
Замечательные девчонки… женщины. Конечно, обсуждали – и меня, и Шонию, как без этого? На глазах у всех происходило – с самого начала и до конца.
Со мной он всегда говорил серьезно, безо всяких смешков и шуточек. И в глаза не смотрел, а будто заглядывал – осторожно, словно что-то искал в них. Часто попадался навстречу, заговаривал… первым. Было бы мне нужно, всё бы я поняла правильно – и тайный смысл этих взглядов, и то, что сталкиваемся постоянно. А так… отвечала так же вежливо и со всем уважением – он уже тогда... Считалось, что долго в области он не задержится и сразу после ординатуры махнет в Питер или сразу в столицу.
Несколько раз я попадала в бригаду, где он ассистировал или уже сам оперировал под присмотром руководящего. И взгляды его понимала, как оценивающие – в профессиональном плане. Все считали, что он уже сейчас негласно подбирает себе бригаду, и я даже мечтала – вдруг возьмет к себе на постоянку?
И очень старалась – начиная от подготовки операционной и пациентов, проверки и подготовки всей необходимой хирургу аппаратуры (а современная операционная оснащена кучей техники) и до безукоризненного участия уже в самой операции. Да я из штанов выпрыгивала, чтобы понравиться Шонии! Потому что работать с ним было одно удовольствие. Да и «прописаться», наконец, в одной из шести операционных – конкретной, уже хотелось.
А потом… через какое-то время регулярного зависания после значительного «здравствуйте, Маша» и глубоких взглядов, он пригласил меня на свидание. Ошибиться и понять это как-то иначе было невозможно, сказано было предельно ясно:
– Маша, я вас заметил еще в перевязочном, на стажировке. Хотелось бы познакомиться ближе, по-настоящему. Перейти на «ты», наконец, – нервно улыбался он, независимо сунув руки в карманы медицинской куртки: – У меня тут – с собой, билеты на выбор: оперетта «Марица» или в кино... И столик тоже – в «Стеллсе»… на всякий случай…
Смотрел на меня и говорил все медленнее и тише, а потом вообще умолк. Стоял… ждал еще чего-то… Похоже, не знал, что я замужем – никого не спросил, а обручальных колец хирургические не носят. Ну, а для меня ожидаемо – как обухом по голове! Я ушам не верила… таращилась и усиленно соображала. Когда получилось, пришибленно объяснила, что как бы и уже… пристроена и вполне себе счастливо. Почти парализовало тогда от неожиданности, язык с трудом ворочался.
Он помолчал еще, посмотрел… извинился и отошел. А я выплакалась с перепугу! Долго еще обходила его и шарахалась. И зря – он меня услышал. Но поглядывал еще долго. А через год женился, и тогда я совсем успокоилась и расслабилась.
Сереже не рассказала – зачем? Ничего же не было? А, наверное, нужно было сказать– пускай бы знал, что я нравлюсь другим и боялся потерять. Может больше ценил бы. Может нет…
Через пару лет после того случая я решила доучиваться – пойти на хирургию, а Шония меня не пустил. Этот разговор я тоже хорошо запомнила. Тогда он остановил меня и, приобняв за плечи, повел к окну в торце коридора – «поговорить по делу». Сам присел на подоконник, а меня поставил так, чтобы хорошо видеть выражение лица. Помолчал, посопел…
– Маша, я услышал тут… собираетесь покинуть нас?
– Да, – довольно заулыбалась я, – беру пример с вас, Георгий Зурабович – тоже хочу оперировать.
И он тоже улыбнулся… вообще легко улыбался и красиво – щурился так… И кивнул, будто и соглашаясь, но сказал совсем другое:
– А давайте не спешить? Вы хороший специалист, Маша, у вас достойная профессия – хирургические медсестры элита сестринского персонала. Подумайте еще. А хотите? – оживился он вдруг, – возьму вас в свою бригаду и там определитесь окончательно. А я буду подробно все объяснять по ходу операции. Это уже будут такие… практические уроки или те же лекции, – соблазнял он меня.
И естественно я загорелась, да и время пока не поджимало – до поступления оставалось полгода. Думала – поработаю, посмотрю, поучусь… да так и не ушла никуда. И Шония не уехал – так и работал в нашем отделении, приняв потом заведование. Но развивался, защищался… считался лучшим хирургом области. А я в его бригаде – сказочное везение. И да – эти непринятые нигде, необычные по сути своей уроки были.
Он подробно комментировал все этапы операции, не ленясь повторить даже в сотый раз… это был целый курс лекций по абдоминальной хирургии, а еще раньше – травматологии, подкрепленный наглядной демонстрацией. То, что Шония спокойно, планомерно и терпеливо, а иногда и с юмором вдалбливал в наши головы невозможно было не запомнить. А потом уже стало казаться, что молча работать он просто не может – привык, втянулся? И увлекался… часто позволяя себе лишнего.
Но это мелочи, да и случалось только в операционной, так что скоро привыкла и я и все остальные тоже – там я была Манечкой, солнышком, умничкой, радостью, прелестью…
Вначале это воспринималось, как и преподносилось – со смешками и юмором, а потом уже почти и не замечалось. Так… одна из особенностей поведения в операционной именно этого хирурга, а хорошим врачам прощается многое. Ну, буровит… с юмором мужик и хорошо относится к своим. С ассистентами и особенно анестезиологом, он тоже общался вежливо и даже тепло – Антон был инвалидом с детства. Шония высоко ценил его, как специалиста, а то, что не называл парня солнышком и лапушкой и эти прозвища доставались мне – женщине, будто бы и логично.
В составе операционной бригады четыре-шесть человек, иногда и больше – зависит от объема операции. Из женщин у нас была еще только Вера – невысокая, светленькая, тихая… С сестрой-анестезистом во время вмешательства оперирующий почти не контактирует, у нее свое начальство – врач-анестезиолог. Но если случалось, то и тут звучало – «Вера, дорогая…» Мне казалось – нет особой разницы…
Операция, это всегда тяжелый и напряженный физический и эмоциональный труд. А еще пары анестетиков, контакт с антибиотиками, рентгеновское излучение… Поэтому и хирургов, и остальной персонал опер. блоков берегут – легкие и сложные операции чередуются, операционное время одного хирурга не превышает 10 часов в неделю, условия труда стараются привести к оптимальным параметрам – освещение, температуру, влажность, воздухообмен...
Я работала не только с Шонией, рокировки случались – отпуска, болезни… и знала и видела, что в похожих ситуациях разные люди могут вести себя по-разному. А хирурги тоже люди, хотя и воспринимаются иногда богами – они так же устают, психуют, орут и даже матерятся, швыряют инструменты… бывает всякое. Пациенты крайне редко умирают «под ножом» – если суждено, это чаще всего случается в первые сутки после. И с каждым днем риски уменьшаются. Но бывало всякое. Иногда операция – это настоящий бой или целое сражение за человеческую жизнь, в которое бросаются все возможности, способности, силы и нервы. Были победы, но случались и поражения. И тогда – кто как…
Шония нежничал.
Нарастал уровень напряжения, и я становилась все прелестнее и милее. Потом этому даже улыбаться перестали – привыкли. Помогает ему – и ладно. Если он хирург от Бога с высочайшим методическим уровнем! Такому оперирующему нелепо предъявлять по мелочи и очень трудно соответствовать. В сложных случаях обычно ассистируют два и даже три врача. У нас одним из них обязательно был Стас Иванов. Это давало шефу возможность разогнуться и на какие-то минуты прикрыть глаза, выдохнуть, пока надежный ассистент страхует операционное поле от возможных осложнений. А операции, бывало, длились часами… и дело не в личной заторможенности – медленный темп может оказаться вынужденно необходимым.
Это все к тому… идет сложная операция: нервное напряжение зашкаливает у всех, мышцы у хирургов ломит и даже сводит из-за вынужденно долгой статической позы… а не дай Бог – экстремальная ситуация?!
А Шония нежничает…
И на здоровье! – думала я, всё равно потом опять становлюсь просто Машей. Ничего не менялось, разве что на «ты» перешел, когда я пришла в бригаду. А с годами мы стали общаться и не только в операционной, и не только профессионально – делились семейными новостями, впечатлениями от отпусков и еще кучей всякого… даже знали любимую еду друг друга.
Через год после свадьбы у него родился сын, а следом еще один. Мы поздравляли всем отделением – с цветами и конвертиком, как полагается. А он разрезал пластиковые ленточки на тортах, грамотно открывал для нас шампанское – с тихим хлопком, и улыбался... счастливый! Все за него радовались, и я тоже – безо всякой зависти, от чистого сердца.
С последнего «обмывания ножек» почему-то запомнился один эпизод – Серов, тогда наш завотделением, заметил:
– Автандил, Датуна – какие… звучные имена.
– Это да, – поморщился Шония, – главное – редкие.
– И в Грузии тоже? – удивилась старшая.
– Да если и в Грузии… вот вы бы в России дали назвать своего внука Мефодием или Агафоном? Хотя тоже достойные имена, дедовские.
– Назвали не вы, – понятливо кивнула она.
– Нуца рожала там – у родных, они и назвали, – с досадой мотнул он головой.
– И вас не спросили? А вы что?
– А что – я? Привыкну, Григорьевна. Но Дато еще ладно…
Серов мысленно прикинул и согласился: – Верно, пацаны сокращают, а как тут… если Автандил? Ну да это всё мелочи, мелкие невзгоды только закаляют.
– Детям жить здесь… и лучше бы эти невзгоды исключить сразу, – вздохнул Шония: – Я зову его Даней. Ну что – еще по глоточку и кусочку? Не оставляйте ничего, девчата, а то мыши заведутся… – улыбался опять.
– «Мышам» еще ночь стоять – все подберут, – успокоила старшая.
Шония и Стас, Антоша Гришин, Вера и я на правах ближайших соратников дарили друг другу отдельные подарки – на Дни рождения и главные праздники. Мужчины баловали нас, сбрасываясь и покупая цветы и разные приятные штуки. И мы тоже – зная уже их вкусы, прислушивались к разговорам… мотали на ус. Но бегала, искала, покупала в основном я, Вере было некогда – дети.
И как-то я думать даже забыла о том, что давно тому назад, еще в нашей с ним молодости, я понравилась этому замечательному мужчине – мимоходом, мимолетно…
Из состояния удобного блаженного неведения меня выбил случай – неожиданно получилось...
Глава 5
Несмотря на хорошие отношения, семьями мы не дружили. Да и с остальными тоже – везде были дети, у Антоши личная холостяцкая жизнь, а значит – разные интересы, темы, ритм жизни… Хватало общения на работе. Но жену шефа я знала – она бывала в отделении частенько, заходила просто так и по случаю тоже. Жутко ревнивая женщина – все это знали и посмеивались. Стоило появиться новому врачу-женщине или симпатичной медсестре и даже санитарке, и Нуца прилетала с инспекцией. Оценить угрозу наглядно? У каждого свои тараканы.
Как узнавала о поступлении «свежего мяса»? Скорее всего, был прикормленный осведомитель – иначе никак. И знал он даже то, чего многие годы не подозревала я сама.
Тогда уже заканчивался год без Сережи и без слез. Я держалась неведомыми силами и даже получалось – никто ничего не заподозрил. Шония, правда, что-то почуял еще раньше… но и тут получилось отбрыкаться. Пытать меня он не стал – то ли поверил, что у меня временные семейные трудности…
– Георгий Зурабович, ну что вы, на самом деле…? – почти искренне удивлялась я, – у всех бывает… периоды. И у вас, наверное – совпало что-то не так… настроение. На работе не скажется – обещаю.
… то ли вид сделал. Но контролировать стал жестче. И не только работу – режим питания, дежурств…
Тогда все уже ждали Нуцу – накануне ушла в декрет одна из медсестер и пришла Таня. А Таня действительно была супер, во всех отношениях. Засматривались не только мужчины, ревниво любовались и женщины. Ну, а жене шефа просто обязаны были доложить. А дальше и случилось оно – странное.
Я опять задержалась – не спеша сдавала дежурство, долго мылась в душе, хотя могла и дома... В пустой возвращаться не хотелось. Весь этот год я искала и находила себе занятия, разочаровывалась, бросала… Остановилась на бассейне три раза в неделю и курсе обучения рисованию с нуля, после перешла в соседний кабинет, где творили картины песком на световых столах…много читала. И вычитала, что животные помогают справиться со стрессом. Взяла себе котенка... хорошо – только на день, присмотреться. И вовремя поняла, что нужно любить, чтобы хотеть о ком-то заботиться, а я просто планировала пользоваться.
А в тот день уже одевалась в гардеробной – одна, все остальные давно разошлись когда дверь распахнулась и влетела она – в бахилах и белом халате, как положено. Нуца. Вот она точно была грузинкой, самой настоящей – большие черные, чуть навыкате, глаза, вороная грива просто на загляденье, нос с горбинкой – красивая женщина. Чуть располневшая после двух родов, но южные, они все так… и не только они.
Стоя в дверях, она какое-то время просто смотрела. Я не понимала… улыбнулась, застегивая последние пуговицы пальто и поздоровалась:
– ... Ищете Георгия Зурабовича? А он сейчас у главного. Давно ушел, там уже, наверное, скоро.
А она вдруг быстро подошла и крепко обняла. Я замерла… а она неловко отстранилась и пробормотала, глядя куда-то в сторону:
– Спасибо. Если что… я просто не переживу еще и это, Маша. Даже если его верность для тебя… и все равно – спасибо тебе!
И так же быстро вышла... стыдно стало? А я немножко так… офигела – другим словом состояние просто не передать. Прошло какое-то время, пока вышла из ступора. Понять ее как-то не так было бы трудно. И я мысленно отмахнулась, списав все на странное поведение в принципе не совсем адекватной Нуцы. Злилась... она что-то там надумала в припадке ревности, и что теперь…? Да пошла она со своими фантазиями!
А ночью, опять мучаясь бессонницей, как-то все сопоставила и нашла в её словах логику. И кажется, начала что-то понимать. Или нет? Страшно было даже думать в эту сторону, но вспоминалось то одно, то другое… что делало её домыслы не такими и дикими.
Почему он вообще приснился мне сейчас – в этой телеге, на слежавшейся соломе? Последнее время я много о нем думала. Вспоминала уроки в операционной и заодно жалела, что не пошла тогда учиться – практика не помешала бы. Хотя, как и обещал сразу, Шония делал для меня все возможное. И даже влетел из-за этого в неприятности...
Понятно, что разрешить мне какие-то манипуляции в операционной ране, кроме удаления аспиратором крови и антисептического раствора, он не мог. Но если оставалось время и случай был несложным, разрешал шить. Не сразу… ой, далеко не сразу – только после того, как я сдала экзамен по шовному материалу и методах соединения мышц брюшины, подкожно-жировой клетчатки, кожи… Виды швов, способы вязания узлов… Просто ушить оказалось совсем не просто.
Но почти десять лет я за всем этим внимательно наблюдала. Я помнила каждое его движение и слово – сотый, тысячный раз, каждое пошаговое объяснение. И он же не только объяснял, а и находил время обсудить разные подходы и методы. И сразу же на практике доказывал преимущество выбранного им. За право ассистировать Шонии только не дрались...
О моих «успехах» каким-то образом узнал главный – бывший начальник отделения. Я и тогда не стала, и сейчас не хочу думать о том, кто из нас это мог быть? Потому что в курсе дела был только костяк бригады – четверо самых близких. Хотелось верить, что причина в беспокойстве за пациентов. Хотя любые риски были исключены, раз Шония пошел на это и решился. Это значило – он уверен на сто процентов. Нет – двести!
Все так и было. А в какой-то день нас обоих вызвали на ковер. Вначале разговор был односторонним и, мягко говоря… неконструктивным. Я вообще там была в роли статиста или немого укора. Глаз почти не поднимала и помалкивала, чтобы не сделать еще хуже.
Поджилки тряслись и сердце замирало... Серов рвал шефа на части словами и где-то в них была логика. Я понимала, что это – все! Для обоих или только для меня – вот сейчас и выяснится... Потом заговорил Шония. Старался спокойно… Но я стояла совсем рядом, нечаянно приткнувшись плечом к его руке – чтоб не так страшно. И чувствовала, как он напряжен – тронь и взорвется. Но нет, держался.
– Мы все – военнообязанные… Я руками и ногами – за мир во всем мире, Евгений Дмитриевич, но операционная сестра, просто подающая хирургу инструменты, однажды может оказаться его единственным ассистентом. Маша давно со мной, она знает и переняла мой стиль, все нетрадиционные приемы. И превосходно справилась с той работой, которую я доверил ей совершенно сознательно. Мы с ней только вдвоём могли бы провести несложную операцию… и даже без анестезиолога, я готов доказать это, – уверенно смотрел он на Серова.
А я зачарованно и преданно – на него. Пра-авда…? И непонятно от чего распирало – гордости за себя или за него? Или дикой просто благодарности за такую веру в меня? Ух! Правда, что ли так можно? И сразу – картинки, картинки в голове… я задержала дыхание.
– Вы, Георгий Зурабович, сейчас несете бред, – выплюнул Серов, покосившись на меня и опять переведя взгляд на Шонию.
– Отнюдь… – вежливо упирался тот, – я могу сам заряжать нитью иглу, пока сестра удерживает крючки, а эти нити она приготовит заранее и в достаточном количестве и расположит их и инструменты на своем столике так, чтобы для меня они были легко доступны. Чтобы максимально освободить её руки, при перевязке сосудов я смогу сам снимать кровооставливающие зажимы.
– И каким образом? – хмыкнул Серов.
– Шире используя ранорасширители типа Госсе и Сегала, фиксируя их к операционному столу.
– Гоша, – устало вздохнул Серов, – в случае чего… и неважно – сдаст сердце, добавится простуда… Если подключатся юристы – подсудное дело. Найдут эту зацепку, и ты за*бешься что-то доказывать. И даже если до суда не дойдет, а просто всплывет сам факт... дальше только санкции.
– Евгений Дмитриевич, ну вы же знаете реалии… Не везде такие условия, как у нас, а победителей не судят – Маша замечательно справилась. Мне рассказывали об одном очень хорошем хирурге в небольшой сельской больнице, который успешно делал резекции желудка вдвоем с операционной сестрой.
– С сестрой…
– Да. И при этом зеркала-ранорасширители он фиксировал к радиатору парового отопления в операционной. При помощи шнура, который привязывала санитарка.
– То есть, кроме Маши, требуется обучить еще и Фариду, – ехидно пророкотал Серов.
– Фарида – умница. Не понимаю вашей иронии – хороших медиков хронически не хватает. Все в курсе, что ни ВУЗ, ни даже интернатура не дают гарантии – часто работать приходят совершенно не подготовленные специалисты, – упрямо кивнул Шония, – а я готовлю Машу… на тот самый случай. Успешно, последовательно…
– Я запрещаю, Георгий Зурабович, – спокойно резюмировал Серов, – иначе вам придется делать свою работу в той самой сельской больнице. А может и мне тоже.
– Маша ушивала десятки раз… я ручаюсь за неё.
– Запрещаю. И да – я тоже слышал и больше того – сам знаю Сиротина. Там была необходимость. А вы просто развлекаете… развлекаетесь тут. Запрещаю.
Мы возвращались молча. Не знаю, о чем думал он, а я понимала, что правы оба, но Серов – больше. Если есть возможность обойтись без экстрима, ею нужно пользоваться – он прав. Но случись… да что угодно – предугадать невозможно и я даже не о войне. И тогда окажется прав Шония. Вся медицина, и хирургия тоже, сейчас слишком зациклены на узкой специализации. А возможности узких специалистов еще и ограничены рамками рекомендаций разной степени, отсюда и горькое "вас лечить или по протоколу?" Или "стандарты – это защита больного от гениальности врача". Но рекомендации это еще не протокол – между ними пропасть. А вот если придет он – протокол... Но кому интересно моё мнение, даже если оно не только моё?
– Спасибо, Георгий Зурабович, – сообразила я наконец поблагодарить, – ничего… ваш фирменный кожный я, наверное, наложу уже с закрытыми глазами.
– Могла бы и просто – Георгий. Сколько можно официальничать, Маша? – невесело улыбнулся он, отпуская мою руку и отступая на шаг. Я и не заметила, как он выводил меня из того кабинета.
– Никак невозможно, – грустно пошутила я, – вы для меня – всегда на троне и в короне, шеф…
Мне ничего тогда не было. В смысле – наказания. Чтобы назначить его, нужно озвучить причину, а кому это надо? Огласки Серов не хотел, а ата-та за что-то другое я не заслужила.
Как все прошло для Шонии, я не знала – улыбался, как всегда. А я уже не только корону ему надела, но и скипетр мысленно вручила. За такое отношение (и не только ко мне), за чувство защищенности рядом с ним можно было простить любые странности. А тут – просто какие-то нежности.
Вот и продолжало в операционной звучать что-то наподобие:
– Маня, доступ в этом случае? Книзу, обходя пупок слева? Согласен. Йодом, радость моя… Ну что – с Богом? Время! И-и… проходим кожу… подкожная основа… белая линия живота… поперечная фасция… предбрюшинная клетчатка… париетальный листок брюшины. Расширитель… и еще раз... А ушивать, Стасик, будешь ты – Маню забанили. Прелесть моя – зажим, еще зажим… раствор… аспиратор… А сейчас внимание – что мы видим в очищенной операционной ране? Правильно. Хорошо вошли. Антоша, как он там – жив-здоров? Зеркало, хорошая моя… жом...
Так… просто пример. Не особо вдаваясь в процесс.
Прямой запрет на видеосъемку в операционной отсутствует, но учитывая формальности, связанные с использованием таких записей – согласие пациента, соблюдение медицинской тайны… у нас камеры установлены не были. Но главный как-то предлагал Шонии делать записи особенно интересных операций крупным планом и с этими его пояснениями, рассуждениями и комментариями. А потом использовать, как пособия. Хотя бы только у нас, для своих. Но согласия на это не получил.
Может потому, что все эти нежности были только для одного человека? Но раз уж без свидетелей – никак, то и слышать их разрешалось только ближнему кругу, где и так все всё понимали.
Все, кроме блаженной Мани.
Осенью мне стало совсем плохо – надорвалась, переоценила свои силы? Наверное, тогда мог помочь откровенный разговор, простые слова поддержки и утешения или совет – любой, даже самый дурацкий. И даже если бы я совсем расклеилась и дошло дело – мазала бы соплями по надежной жилетке… ничего страшного не случилось бы и куда не надо все равно не зашло. Раньше я так и сделала бы – поползла к Шонии, как к последней надежде на спасение.
На тот момент рядом со мной не было других людей, которых я бы так уважала и кому настолько доверяла бы. Так вышло… Но и к нему доверие не было бесконечным, как когда-то к Сережке. Да и грузить своими бедами других стоит только в крайнем случае. А я вроде справлялась.
Когда поняла, что – нет, позволить себе именно эту жилетку уже не могла. Помнила слова Нуцы и ее доверие.
Но главное – я уже разочаровалась в человеке, которого считала чуть ли не святым. И при всём моём уважении, радоваться, что значу для него больше, чем думала раньше, не получалось.
Нет, окончательное решение по учебе я приняла сама. Но он-то зачем остановил тогда и держал рядом с собой?! Потому, что так захотелось? Просто эгоизм? И сознательно лишил будущего, о котором я мечтала? Затянул, как в паутину, завлек своими уроками, дал почувствовать себя членом команды и причастной к чуду, которое творилось им на операционном столе…
