Текст книги "Реверанс со скальпелем в руке (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Глава 15
Наша жизнь состоит из привычек и привязанностей – думалось лениво… Проснувшись ранним утром, я слушала глухое мужское бормотание в лазарете. Слов было не разобрать – говорили тихо, очевидно опасаясь меня разбудить. Понимать это было приятно. Вставать не хотелось, но надо... и чтобы отвлечься в том числе.
К тридцати шести годам привычки уже становятся нашим «всё», образовав устойчивые нервные связи где-то там – в голове. Становятся образом жизни, настоящей потребностью. Раб привычки… я хотела кофе.
Снилось что-то такое… Сон вспоминался даже не картинками, а настроением: прохладное утро, птичий щебет за окном, шум машин из-за дома напротив – с бульвара… И запах кофе. Многие годы – один и тот же сорт зёрен… личный вкусовой тренд.
Желудок тянуло, во рту собралась неприятная вязкая слюна, а в носу стоял запах кофе… кофе. Кофе! Сейчас я страдала не по той жизни, а именно по нему – как наркоман. Тянуло, хотелось и даже снилось. Вот же торкнуло…
Чтобы встать, потребовалось волевое усилие. Внутренне собравшись, я решительно подхватилась с постели... и вдруг повело! А еще замутило – и сильно. Сидела потом на земляном полу и часто дышала носом, прикрыв глаза… ртом не могла, чувствовала – вывернет. Нужно говорить с Дешамом – дальше работать в таком режиме я просто не смогу. Резко вскакивать вообще вредно, но сейчас дело не только в этом – тут уже… комплексно.
Я жила здесь почти четыре недели. Ланс быстро шел на поправку, ему уже разрешалось понемножку нагружать ногу. Капрал тоже потихоньку передвигался по лазарету и даже выходил наружу. Еще одну койку занимал солдат с рубленной раной бедра. Артерия не пострадала – Бог миловал и Дешам промывал и шил его сам, а я настырно и скрупулезно отслеживала стерильность операции.
По мелочи за помощью обращались многие, я уже и не помнила всех: с болью в ушах и кашлем (сказывалось купание в прохладной реке, текущей с гор), головными болями – Дешам пускал кровь, когда и я признавала, что давление высоковато. Еще обращались с зубной болью… Я заглядывала в один такой рот – удаление нерва и пломба спасли бы ситуацию, но доктор болезненные зубы повально удалял, и тут я отлично его понимала.
Что касается инструментария, то у нас появилась жесткая щетка для мытья рук и местными силами получилось расклепать кончики пинцета, соорудив примитивный иглодержатель.
– Мадам баронесса… – тихо раздалось из-за парусинового полотнища. Ланс…
Это «баронесса» вдруг всплыло после визита маркиза. И будто бы не шлялся тогда никто рядом… точно не подслушивали, просто не посмели бы. Но полковники могли обсуждать меня потом, а кто-то услышал… не хотелось фантазий на эту тему, но другого объяснения я не видела. А солдатам приятно, наверное, знать, что на страже их здоровья стоит дама из благородных. Или еще что? Не хотелось и этого – сложно копаться в психологии разных социальных классов или примитивно – в мужской. Неблагодарное дело…
– Достаточно и «мадам», Ланс, – отозвалась я с пола, – что ты хотел, голубчик? – въелось уже такое обращение к больным. Доброжелательное и немного покровительственное – всплыло однажды, да и прижилось… как-то так – незаметно.
– Вас просят выйти, – буквально звенел его голос от радостного возбуждения. И я тоже улыбнулась… настроение тихонько ползло вверх.
– Дешам просит? Скажи – сейчас, скоро… – осторожно поднялась я на ноги. Прислушалась к удаляющимся шагам и, присев, зажурчала в горшок, стараясь, чтобы потише, потом одевалась… Судя по голосу парня, там точно не алярм…
Возле лазарета стояла телега, полная каких-то тючков, а возле нее – хмурый, как туча, доктор.
– Мари… нужно разобрать груз, разделить его на «ваш» и «наш с вами».
– Мой? Лично мой, хотите вы сказать? Любопытно…
Это «любопытно» затянулось почти до обеда. Я улыбалась… почти постоянно улыбалась – для меня ставили палатку. Ходила вокруг, смотрела… У меня будет свое собственное помещение! Пускай и ненадолго, и без надежного засова, зато при часовом. И не то, чтобы я сильно надеялась на них после того случая... Волевым усилием то, что тогда случилось, было затолкано мною в самый дальний угол памяти. Постоянно думать об этом и переживать – просто не выжить! Да и угроза постепенно уходила – никаких сопутствующих «венеркиным» болезням проявлений не наблюдалось.
Утренняя тошнота и головокружение вспомнились и увязались с мыслями о сифилисе как-то вдруг... Я как раз роскошно расселась на кровати, подпрыгнув перед этим пару раз на мягкой тонкой перинке, уложенной поверх сенного матраса. Мечтательно взглянула на высокий потолок палатки… тут оно и мелькнуло.
– Доктор Дешам, мсье! – официально обратилась я, подчеркивая важность момента: – Нам нужно поговорить. Срочно.
– Я отказываюсь это делать, Мари, – процедил он сквозь зубы, – если вы имеете в виду «тот самый» разговор.
– А вы… знаете? – замерла я, чувствуя, как сердце уходит в пятки. И кто еще вот так – знает?
– Я ничего не хочу знать! – отрезал он, – кроме того, что касается моего ремесла.
– А моей жизни? – совсем упал мой голос.
– А что с вашей жизнью? – удивился он.
– Я больна… возможно. Вы должны выслушать меня – как врач.
– За мной, мадам, – отшвырнув какую-то веревку, он широким шагом направился к проходу между редутами. Сцепив зубы, я послушно волоклась следом, – такой Дешам пугал, страшно было потерять его поддержку. Если что, придется уезжать – сразу же.
Он увел меня довольно далеко по берегу реки – по зеленой траве, мимо кудрявых кустиков и солнечных зайчиков на воде. Туда, где точно никто не мог нас услышать. Я не смотрела по сторонам – первый раз в жизни, наверное, было не до красот – совсем. Наконец мы остановились. Нервно расправив складочки на платье, я нащупала скальпель в плотных кожаных ножнах, подаренных кем-то из друзей Ланса и сжала его в руке – стало чуть спокойнее. Но горели щеки и поднималось давление. Решившись, наконец, набрала в грудь побольше воздуха и открыла рот...
– Скажите мне одно, Мари, – перебил доктор, сумрачно глядя на меня: – Вы знаете когда я умру? Можете точно назвать сроки?
И я выдохнула.
Ну не было тут подходящих слов! Скуднейший просто словарный запас – не передает и малой части…! Даже доли! Возмещают как-то интонациями и всё равно…
– Лет сорок еще проживете, как минимум, – возмущенно пророчила я, – что на вас нашло сегодня, мэтр? Вы же прогрессивный, грамотный человек… умный! Вы кем меня считаете? И давно?
– Других объяснений у меня просто нет, Мари. Они… по слухам, являются тем, кому уже пора…
– И вам не стыдно сейчас – совсем? – выдавила из себя я.
– Занятие оккультизмом и черной магией среди знати еще не так давно было обычным делом… – медленно произнес Дешам и вдруг просто взорвался, брызгая слюной: – Да это хоть что-то объясняло бы! И охота на ведьм... официально запрещена и порицается – да! Но она никогда не прекращалась, Мари! А Париж…?! Да он полон призраков! Я сам – лично, видел «красного» человека вблизи анатомического театра Королевской Академии! И не смейте сомневаться – я был трезв и ясно видел, как он ушел в стену. Пропасть между теологией и наукой неуклонно расширяется, и никто уже не верит наличию крохотных человечков, якобы обнаруженных с помощью микроскопа в человеческой сперме. И маленьких осликов – соответственно… Но что-то определенно – ЕСТЬ. И тут – Вы! Со своими странными умениями, Мари! Странными речами и всем своим… поведением. Что прикажете мне думать? – психовал он, – я иссушил себе мозг мыслями – откуда это в вас?! Не нужно о Сибири! Откуда, Мари?! Я готов узнать. Даже ценой жизни.
– Из Сибири, Жак, – устало подтвердила я, – русская школа – я могу поклясться в этом своей жизнью или жизнью нашего короля. Как его зовут, кстати и какой сейчас год?
– Diable, Мари! – выругался Дешам и вскочил, заметавшись по обрывистому берегу, – о чем тогда вы хотели говорить со мной?
– О сифилисе, – мрачно уточнила я.
– Какого опять дьявола?! – взвился снова он.
– Сядьте… будем говорить. Успокойтесь, мэтр, а то вас удар хватит – как моего мужа.
– И почему я не удивлен? – развел руками доктор.
– Садитесь же наконец, – опустилась я сама на бугорок и похлопала по траве рядом с собой, – и я расскажу…
И рассказала…
Психованный и глупо верящий в ведьм и призраков Дешам стал… еще ближе, что ли? Да что там! Я всегда относилась к нему с необъяснимым доверием. В попаданстве собиралась признаться. Но с этим теперь погожу.
Он молчал. Долго. На меня не смотрел. Думал. Потом тяжело поднялся и отряхнул штаны от травы.
– Я узнаю – кто это был.
– Нет, это уже другой вопрос, – не согласилась я, – мне важно одно – подхватила я заразу или нет?
– Вы хотите, чтобы я осмотрел вас? – свел он брови в кучку.
– Я осматриваю себя сама – периодически и при помощи зеркала. Там – чисто, – спокойно докладывала я, – но что-то со мной происходит, Жак. Изменения есть, но я затрудняюсь – ощущения ускользающие, симптомы смазаны. Но сегодня утром я едва не рухнула в обморок, в глазах темнело и были позывы на рвоту. Я бредила кофе… Беременность сразу исключим – Маритт… несчастная я – бездетна. За это и была изгнана мужем из тех самых прекрасных залов в каменный мешок в лесу – без денег и даже панталон. Во мне есть странности, мэтр – признаю. И ничего удивительного – я умирала. Топилась, но чудом выжила.
– Вы что-то там видели, узнали? – осторожно интересовался мужчина.
– А что там…? Память просто отшибло... частично. Так какой сейчас год?
– Одна тысяча семьсот пятьдесят третий от Рождества Христова.
Я кивнула: – А король тогда у нас…?
– Людовик Пятнадцатый… Возлюбленный.
– Кем? – не поняла я, потом сообразила: – А-а… это прозвище. Хорошее время. Спасибо, Дешам. А Россия, что там у них?
– Россией правит женщина, – напряженно смотрел он на меня, – а еще они избрали путь не истинной религии.
– Исчерпывающе, – пробормотала я, – а вы что – настолько религиозны?
– Это только между нами, Мари, – чуть расслабился и даже усмехнулся мужчина: – После «красного» человека я сторонник научного взгляда на мир. Хотя понимаю, что должно бы наоборот…
– Мы уклонились от темы, – напомнила я, – а нельзя ли часом расспросить часового, которого оставил тогда у домика Гаррель? Только не нужно резких движений, пожалуйста! Ваше заступничество, а не дай Бог и дуэль, будут означать огласку, а мне она не нужна. Не важно даже имя, а просто хочу знать – не болен ли он?
– Опять вы странно говорите! – прикрыл он глаза, – все офицеры полка здоровы. У большей половины в городе или ближайших поселениях чистые содержанки. Или семьи. И я не представляю себе аристократа в образе насильника… а если все же – нижний чин?
– Не думаю. Гарреля уважают, но часовой ослушался его – похоже, подчинился приказу высшего чина. А еще я помню дорогие духи… И к вопросу о «не представляю» – мой муж тоже был аристократом. Опросите, пожалуйста, часового. Буду очень вам благодарна.
– Непременно… Ваш муж был недостойным человеком, но еще и стариком, Мари. То, что мужчина способен быть с женщиной, еще не означает, что его семя жизнеспособно.
– Он подкладывал свою жену и под других, Жак… про одного знаю доподлинно. Простите за такие подробности. Но вы заставили меня задуматься… спасибо, – поднялась я, тяжело опираясь на руку доктора.
– Но если все же – так…? Что именно вы собираетесь предпринять в этом случае? – ровно интересовался Дешам.
– Я подумаю, – пообещала я, – не будем спешить с диагнозом.
– Мне кажется иногда, что вы намного страшнее «красного» человека, Мари. От вас порой мороз по коже, – так же ровно отметил он, – прячьте себя старательнее. И побольше женской глупости. Соответствуйте, в конце концов, своему возрасту, – расстроено качал он головой, – иначе…
По возвращению в лагерь меня снова потянуло в палатку – временный, но уже только мой дом. Неистребимо это в нас, наверное – обустроить, украсить, обуютить…
Там произошли изменения – на перинке лежала еще одна такая же и я поняла, что это просто пуховые одеяла, но теплые, зимние, что ли? Новая подушка. Простое постельное бельё стопочкой – без вышивок и кружев, но добротное, из беленого льна. Мои баулы бросили возле небольшого сундука, обтянутого темной кожей.
А сундук стоял на ковре – земляной пол был застелен чуть потертым и слегка линялым уже ковром в бордовом и полу-алом тонах, как здесь принято говорить.
На ровной поверхности сундука стоял набор – винтажное… нет – просто очень красивое зеркало в фигурной рамочке, похоже – бронзового литья. Небольшое, но я видела в нем своё лицо полностью и даже прическу. А рядом – по обе стороны от него – два подсвечника в одну свечу.
Я села на кровать. Хотелось плакать...
И красивой быть, и нравиться… И чтобы мною любовались даже если и нечем там любоваться, по большому счету. И улыбались зачаровано, с трудом отводя взгляд… Переживали, что откажу, нервно пряча руки в карманах и независимо при этом улыбаясь… Чтобы прелестью назвали и радостью… – рекой хлынули из меня слезы и сопли тоже…
Ерунда все! Но как же… хочется.
Переплакав, я взяла зеркало в руки и внимательно вгляделась в него – худое бледное лицо, вокруг глаз – синяки… Чуть бы еще поправиться – и Маритт будет совсем похожа на меня – ту, но только молодую. Почти одно лицо, но волосы у неё роскошнее. Прелесть, что за волосы… медленно стянула я с волос косынку. Вороное богатство рассыпалось по плечам блестящим водопадом. Сильно! Экология, скорее всего… А вот губы бледные.
Здесь даже мужчины иногда пользовались косметикой – Астор дю Белли точно подкрашивал свои бледные старческие губы. Дамы еще красили ресницы, белили лицо… Вопрос – из чего сделана эта косметика, что там в составе? Я рискнула бы использовать только рисовую пудру, а в помаде – кармин, как краситель. Хоть и добывают его из жуков. И еще растительное масло, белок, простокваша, мед… Остальное, сложно выдуманное – яд ядский. Те же ртуть, свинец, уксус, алебастр…
Расчесав локоны, я крутнулась перед зеркалом – красиво, гадство! И, вздохнув, снова связала их в низкий хвост. Еще раз осмотрелась вокруг… не дурью маяться нужно было, а выяснить кому я всем этим обязана.
На этот вопрос ответил Дешам, обеспокоено заглядывая в мои покрасневшие глаза:
– Почему было не спросить раньше? Бояться тут нечего – палатку не могли поставить без разрешения командира, а остальное… я не знаю, Мари. Оттуда же? Ожаро ездил в ближайший город, и я попросил его купить для вас постель. Не благодарите – это недорого. Зачем? У вас шея исколота сеном… думаю – все тело тоже. Зеркало? Спросите Ланса. Но выбирал его Ожаро. Вам понравилось?
– Поблагодарю, – с улыбкой развернулась я в сторону лазарета, – и крошку Ланса и Ожаро.
– Приходил вестовой – завтра нас с вами вызывает… приглашает к себе командир, – остановил меня доктор, – вы, кажется, мечтали о кофе? Можно будет спросить, он тоже любитель. Мари… я не представляю – о чем речь пойдет… но вы помните, о чем я просил? Вы уже и так привлекли излишнее внимание.
– Обещаю вести себя правильно. И, Жак… – тюкнуло вдруг мне в голову, – а скажите – у Ожаро тоже чистая наложница? Это я к тому, что… – отвернулась я, не представляя себе, что сказать дальше.
– Безусловно, Мари, – спокойно смотрел на меня Дешам, – Ожаро чист. Так же, как и вы, я думаю.
– А у вас? – неловко бормотала я.
– У меня семья в Корматэне – жена и трое детей. Полковник снял там для них домик. В полку нужен был врач. Далековато… но я бываю.
– Хотелось бы увидеть вашу семью, – загорелась и одновременно затосковала я. Семья… семья, это круто.
– Кто знает…? – загадочно ответило на мой вопрос начальство.
И какого я вдруг…? – думалось, пока раскладывала в лазарете отрезы кисеи, пучки корпии, бутыльки с маслом, а потом прятала у себя в сундуке вожделенные, уже обрезанные и подшитые подштанники. В углу пристраивала плотно прикрытый крышкой большой котелок с комками голубой плесени внутри…
Образ заботливого су-лейтенанта, яркой вспышкой пронесшийся в мозгу после слов Дешама о подарках, вдруг резко побледнел и померк. Куда-то не туда меня потянуло и не того захотелось. Да и не смотрел он на меня никогда… так. Действовал грамотно и целеустремленно, но без души. И вообще пора уже понимать – никто мне ничего не должен. Никто здесь не живет мечтами сделать Маню счастливой.
Ну что? – даже посмеивалась я – не Ожаро, значит? Если мысль была, но отвернуло от неё из-за какой-то мелочи… Значит просто не моё. Значит будем искать своё пальто. С перламутровыми пуговицами, блин…
Сегодня я многое поняла. И то, что мужчины здесь продукт своего времени – тоже. Даже безусловно лучший из них – Дешам. Все они тоже состоят из своих привычек, у них свой, устоявшийся и привычный уже образ жизни и мыслей. А если он сложился давно и им в нем комфортно и безопасно… Может быть так, что он единственно верный.
Значит, сказки точно ждать не стоит… Тем более, всеми силами прячась от нее. Нужно привести себя в порядок и искать свой угол – настоящий, а не парусиновый.
И наконец посмотреть правде в глаза – мужчины здесь никогда не смогут отвечать моим запросам. Просто потому, что мне есть с кем сравнивать. Но это тоже… – гнать из себя и нещадно! Культивировать в себе то, из-за чего уже умерла один раз, точно не стоит. Тосковать я больше не стану – до смерти, во всяком случае. Нужно выживать и делать это решительнее, а не плывя по течению.
Слова Дешама о ребенке больше испугали, чем всколыхнули надежды или как там…? Бли-ин! Я поймала себя на том, что уже и думаю, как они – с переподвывертом.
Маритт была истощена и долго болела. О регулярном цикле речи не шло, все только-только начало приходить в норму… Грудь увеличилась – да, но я вся чуть поправилась и округлилась – просто ожила, вернулась к жизни. Думать о ребенке сейчас не хотелось – слишком это серьезно и ответственность огромная. Тут нужно мыслить рационально и по делу – по факту. Но если – да…?
Перинка была мягкой, подушка и все белье пахло цветочной отдушкой… За тонкой стеной звучали грубые мужские голоса, какие-то еще звуки – я привыкла уже и воспринимала их единым целым. Так же не зацикливалась когда-то на шуме города – привычном и знакомом. Ладно… будет день – будет пища.
Глава 16
Безансон уютно расположился в крутой излучине реки Ду. Тесно зажатая между горных хребтов Альп и Юры, река делала поворот, образуя почти закрытую петлю. Именно в ней еще во времена Римской империи и образовался город, который когда-то назовут самым зеленым городом Франции.
Еще Людовик XIV приказал возвести на возвышенности над городом грандиозную крепость. Строительство продолжалось почти тридцать лет и к 1753 году, кроме цитадели Вобана, были построены еще и многочисленные казармы, где располагались войска Франции, призванные защитить от посягательств недавнее приобретение королевства – слившиеся в провинцию Франш-Конте графство и герцогство Бургундские.
Наместник короля представлял в Безансоне его персону и должен был всеми силами склонять население к лояльности Франции, способствуя процветанию края. Целая череда наместников… И вот один из них не то, что не делал того, что должен… Вельможа, назначенный по протекции людей, имеющих влияние на короля, казалось, целенаправленно разваливал то, что строилось до него долгие годы…
Граф Алексис Магальон де ла Марльер стоял и мрачно смотрел на смертную агонию своего солдата… Одного из тех, с кем он заключил контракт на службу. Одного из тех, кто ему верил, а он – верил им.
– Кончается… – расстроено констатировал лекарь, – ничего нельзя было поделать. Ранение в живот всегда смертельно – кишки своим содержимым…
– Я и раньше видел такие ранения, – тихо перебил его полковник, – он чувствует сейчас боль?
– Нет, со вчерашнего дня он вне сознания – природа милосердна… Все. Отмучился, – прикрыл доктор веками закатившиеся и неподвижно застывшие глаза молодого парня.
– Как остальные? – отвернулся полковник от покойника и пристально посмотрел в глаза врачу.
– Двое выживут, я почти уверен. Еще один… боюсь, что в пути на тот свет – доставая осколок, я только усугубил бы его мучения… рядом сердце.
– Вам нужна помощь? Может Дешам как-то мог бы…?
– Дешам тоже не Бог, – возразил лекарь.
– Дайте мне знать, как пойдут дела дальше, – окинул полковник нечитаемым взглядом казарменный лазарет и вышел наружу.
Прошел еще немного по каменной брусчатке и наконец остановился, жадно вдыхая запах лета. Воздух лазарета – тяжелый, въевшийся в память еще со времен его ранения под Маастрихтом, постепенно уходил из ноздрей. Граф перекрестился и прочел короткую молитву по покойнику.
Понимание неизбежности подобных потерь в будущем и то, что бессилен что-то изменить в такой ситуации, выворачивало душу… Наместник превратил изящный Гранвель в обитель разврата и пьянства. И ничего удивительного в этом, если прибыл он от королевского двора, где правили похоть и Жанна-Антуанетта Пуассон. А сам король больше всего интересовался делами «ниже пояса».
Деньги, выделенные министерством финансов на летний ремонт печей в казармах, ушли на увеселения кучки вельмож, прибывших из Парижа вместе с наместником. Программа помощи университету «Двух Бургундий» не выполнялась… Столетняя ратуша второй месяц стояла, затянутая «лесами» – деньги, выделенные на её украшение, куда-то подевались… Хотя «куда» – вопрос, наверное, риторический.
Все докладные, которые он отправлял в Париж, очевидно, не доходили по назначению, а изымались. Зато о каждой из них узнавал наместник. Сегодня между ними состоялся очередной разговор, в конце которого полковник, расстроенный известием о потерях среди драгун, уже не считал нужным скрывать своё отношение к происходящему.
– Вы не уполномочены меня контролировать, – нагло заявлял хлыщ с ярко накрашенными губами, – а вот защищать – ваша прямая обязанность и с ней вы не справляетесь.
– Прикрывая вас собой, пострадали четверо моих людей, – мрачно отвечал полковник, – но я подозреваю, что очень скоро в вас перестанут швырять гренады и просто тихо прирежут в спальне. Или отравят… так будет даже лучше – мучительнее.
– Не вашими ли усилиями? – цедил наместник, расхаживая по дворцовому кабинету и громко цокая высокими каблуками.
– Я вызвал бы вас на дуэль, – возразили ему, – но знаю, что вы выставите вместо себя Бушера. Так что в этом просто нет смысла.
– Мои покровители выше ваших, ла Марльер, смиритесь уже! И я здесь ненадолго, эта глушь становится скучной.
– В таком случае – дай мне, Господь, терпения, – развернулся полковник на выход.
Понимая, что удерживать его бесполезно и просить разрешения откланяться у него никто не собирался, наместник крикнул вдогонку:
– Наконец-то вы приняли правильное решение – терпите же, граф!
Копыта коней высекали искры из мостовой, мимо проносились голубоватые кирпичные стены зданий на Гранд-Рю. Центральная площадь, злополучная ратуша, стены цитадели… и наконец отряд спешился у входа в лазарет... После него решение вызрело и устоялось – в Париж нужно ехать самому. Но сделать это следовало тайно от наместника – из полка. Если не останавливаться на ночлег и буквально – не есть и не спать, то он должен успеть обернуться так быстро, что никто и не узнает об отлучке. И не сможет вменить ему прямое неисполнение своих обязанностей. Глупо… но наместнику могло хватить даже такой малости, чтобы требовать рокировки войск.
Значит – срочно…
Теперь город проносился мимо в обратном порядке… Полковник даже не заметил, когда его отряд проскочил дом, где он снимал угол для Клодин. Вынеслись на мост через Ду… проскакали по узкому предгорью – справа угрюмо нависала над рекой цитадель. Углубились в леса и еще долго скакали в относительной прохладе, а к вечеру уже подъезжали к лагерю.
Всю дорогу полковник скрипел зубами, проклиная расстояния. Потому что войска изначально были расположены неправильно – главный враг находился в столице Франш-Конте. И если сейчас меры по его устранению не будут приняты, то Франции вскорости придется иметь дело с очередным бароном д’Арнаном, возглавляющим партизанское движение или целым сонмом сумасшедших монахов, стенающих за свободную Бургундию.
Бросив поводья кому-то на руки, он быстро прошел в свою палатку – мимо личного адъютанта, дежурного офицера и еще одного их приятеля. Мужчины вначале замерли, а потом дружно подскочили с кресел при виде грозно настроенного начальства.
– В чем здесь дело, ла Фресне?! – рыкнул полковник, резко останавливаясь и оборачиваясь.
– Прошу прощения… – растерянно бормотал адъютант, – но Гаррель привез шлюху. Мы просто… тянули соломинки.
– С каких это пор шлюхи – обязанность старшего сержанта гренадер? И с каких пор вы лишаете «простых радостей» нижние чины, барон? – вскипел полковник.
– Раньше не было повода… лишать, мсье полковник! Но здесь что-то особенное… стало любопытно. Судя по рассказам – нечто необыкновенное.
– Рассказам – чьим?! – рыкнуло начальство.
– Весь лагерь видел её прибытие. Выглядит улыбчиво и прелестно, а еще и… не носит корсета. Гаррель дружен с доктором, и мы предположили, что и в этом она вполне безопасна. А судя по тому, что у Домика до утра выставлен часовой… она – презент офицерскому обществу. Осталось выяснить – от кого? – бодро уже рапортовал офицер, понимая, что серьезного нагоняя, похоже, не случится.
– И кто из вас троих вытянул… соломину? – резко поинтересовался полковник.
– Де Витроль, – доложил адъютант, а совсем молодой офицер в форме вольтижеров нерешительно поднял в руке соломинку, напряженно считывая выражение лица начальства.
Граф шагнул к нему и вырвал соломинку из его пальцев. Несколько мгновений смотрел на неё, а потом резко развернулся и вышел из командирской палатки.
– Значит… – в очередь, господа, – деланно печально вздохнул ла Фресне, доставая из-за кресла бутыль.
– Я не стал бы продолжать, – оправил на себе форму де Витроль, – он явно не в духе, иначе… иначе не стал бы этого делать – не в привычках графа. И он очень сильно не в духе, я бы даже сказал – в бешенстве. Уберите пойло, Арналь, и радуйтесь, что это его настроение достанется ей, – кивнул он куда-то туда.
– Да, не стоило собираться здесь – опрометчиво. Даже если не ожидали сегодня…
– Он всегда остаётся хотя бы на одну ночь в Безансоне – кто же знал? – задумчиво протянул адъютант, – там случилось что-то серьезное?
– Да всё, как всегда, что там могло хорошего…? Но сейчас… да – он в ярости. Расходимся, господа и – ни слова никому. За слухи нас точно не похвалят. О событиях в Безансоне узнаем завтра. Доброй ночи, Арналь… и удачи.
– Выставить Гаррелю выпивку… – пробормотал адъютант, кивая и соглашаясь с товарищем.
А полковник быстрым широким шагом уже подходил к домику – все в той же парадной форме, в которой был на приёме у наместника, в таких же запыленных сапогах и при оружии. И сейчас казалось, что вот оно – то, что необходимо ему, как воздух! Потому что хотелось убивать или… хотя бы шлюху, раз уж Клодин сегодня не случилось.
– Свободен пока, – буркнул он часовому и распахнул дверь в Домик. Напряженно вгляделся в темноту и нечаянно прислушался, тяжело втягивая носом воздух. Но внутри было слишком темно и тихо, а все посторонние запахи забивал аромат его духов, насквозь пропитавший мундир. А вот девка, похоже, спала. Так даже лучше – решил он и отложил в сторону палаш и кавалерийский пистолет. Глаза слегка приспособились к темноте и полковник уже различал кровать. Даже видно было, что на ней кто-то лежит. Прошел и, остановившись рядом, раздраженно дернул застёжку штанов, выпуская на волю напряженного уже «семейного миротворца». Вспомнил молодую жену, тупо повторившую эту, подслушанную где-то модную глупость, и раздражения прибавилось.
Даже дыхания девки слышно не было… затаилась? Ведет какую-то свою, завлекающую игру? Происходящее было ново для мужчины – он никогда не пользовался шлюхами и это обещало новые ощущения. Нашарив и задрав юбку, он нашел низ живота женщины, поросший волосками и, раздвинув послушные ноги, резко вошел… Дальше все происходило мимо всяких мыслей и рассудка. Да его и хватило-то едва на два десятка движений, а потом тело, а вместе с ним и мозг затопило яростно кипящей лавой удовольствия. Шлюха что-то бормотала и пару раз взволновано вздохнула… Полковник разочарованно отвернулся, поправляя одежду. Возбуждение быстро уходило. Comsi Comsa… ничего особенного, не стоило того…
Покидая домик, он уже сожалел о глупом порыве. Однако же сознавал, что ярость, терзавшая его на протяжении почти полудня и вызывавшая рвущую затылок и виски головную боль, поутихла. Казалось, он весь успокаивался вместе с бешеным биением сердца, которое ожидаемо приходило к норме после соития.
– Ни слова никому! – велел он часовому, прохаживающемуся невдалеке от домика: – И Гарреля ко мне завтра… рано утром. Никого не пускать сюда! – добавил зачем-то, с гадливостью представив, как после него…
– Слушаюсь – ни слова никому и не пускать! Гарреля – к вам поутру!
Дав указания на утро еще и адъютанту, он с отвращением скинул пыльный парадный мундир и исподнее, свернув все вместе. Натянув чистую одежду, выложил комок в адъютантскую.
– Лейтенант… прошу вас отдать мундир в стирку, возможности переодеться в Безансоне у меня не было. Не сочтите за труд.
– Непременно, мсье полковник, я отдам распоряжение, – коротко поклонился адъютант.
Засыпая, граф думал не о наместнике, а о том, что произошло только что. И уже считал, что отвлечься таким образом, наверное, все же стоило. Ощущения в Домике были незнакомыми для него. Ни с Генриеттой-Луизой, ни с Клодин он не позволял себе грубости или небрежного обращения. Но здесь изображать нежность… именно что изображать не было нужды. И необходимая ему разрядка была достигнута безо всяких усилий. А благодаря новизне ощущений, наверное, она все же получилась необыкновенно яркой. Взглянуть на девку завтра стоило и сразу же – отправить вон из лагеря. Она только появилась, а служба уже катилась к чертям, о чем говорило офицерское сборище в командирской палатке. Сквозь наплывающий сон чудилось мягкое женское бормотание – неразборчиво, скудно… будто даже на чужом языке. И вздохи – не тяжелые, чувственные, а сонные… Она что – на самом деле спала?
Утром состоялся разговор с Гаррелем и потихоньку обрисовалась картина неприглядная… В свете случившегося, и если оно станет достоянием гласности… Он сам не знал, что чувствовал сейчас.
– Адъютант!
– Да, мсье полковник?
– Надеюсь, что все офицеры, вчера здесь присутствующие, понимают, что случившееся – досадное… нет – просто непростительное и даже преступное недоразумение. И виноваты в этом вы, поскольку ввели меня в заблуждение. А если бы я поддался ему и случилось… самое страшное?
